Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава XV. Суд

4. Адвокатский гонорар во времена республики

Во все времена адвокаты отказывались от того, что можно было бы назвать жалованьем, определенной заработной платой, но они ничего не теряли вследствие этого: услуги, на которые нет определенной таксы, оплачиваются обыкновенно дороже всех других. Для обозначения платы за те услуги, которые они оказывали своим клиентам, римские адвокаты придумали слово honorarium, перешедшее затем и в современные европейские языки.

В речах Цицерона мы имеем много указаний на продажность судей, но, если бы судьи, в свою очередь, сообщили нам сведения о барышах адвокатов, то мы увидели бы, что этим последним доставалась львиная доля. Lex Cincia — закон, запрещающий адвокатам принимать подарки деньгами или натурой, существовал уже за 100 лет до рождения Цицерона (он был издан в 204 г. до Р. X.). Таким образом, злоупотребления адвокатов оказываются очень древними, и вышеупомянутый закон скорее устанавливает факт их

535

существования, чем уничтожает их: трудно ведь, в самом деле, перехватывать деньги при переходе их из рук в руки. Во всяком случае, закон этот успел выйти из употребления, и лишь в эпоху империи произведена была попытка восстановить его: Август постановил: адвокатов, уличенных в принятии платы, наказывать штрафом в четыре раза большим, чем полученная сумма. Но сила вещей взяла верх, и Клавдий отменил lex Cincia, по крайней мере по отношению к подаркам, не превышающим 10000 сестерций. Эта же сумма была допускаема и во времена Плиния Младшего, но уплачивать гонорар позволялось лишь по окончании дела: на суде же адвокат должен был давать клятву, что ничего не получил, а клиент, что ничего не дал. Бессилие всех этих предписаний очевидно: рядом с бедным адвокатом, который получает от своего страдающего подагрой клиента мешок бобов, мы видим Вибия Криспа, оратора времен империи, нажившего себе колоссальное состояние.

В последний век республики, оратор Филипп (которого Катулл назвал вором, что возбуждало лишь смех) был знаменит своими драгоценными рыбными садками, свидетельствовавшими о безумной роскоши. Очевидно, совесть Филиппа, запрещавшая ему быть щедрым по отношении к народу, нисколько не мешала пользоваться щедротами своих клиентов. Красе вел такую же жизнь и проявлял такие же вкусы к расточительности, как и Филипп: он дошел до того, что однажды надел траур по случаю кончины мурены. Но самым жадным из ораторов был Гортензий, которого прозвали именем одной танцовщицы, Дионисии, ввиду распущенности как его поведения, так и красноречия. При этом он нисколько не скрывал своей алчности; однажды, напр., Гортензий защищал в суде фальшивое завещание, в котором ему вместе с Крассом была отказана известная сумма: ведь надо же было ему кормить миног в своем баульском имении, миног, для которых он, обыкновенно, закупал всю рыбу на рынке! Известно, что Веррес разделил на три части все, что он награбил в Сицилии: одну он предназначал для себя, другую — для адвокатов, третью — для судей; что касается адвокатов, то из них один только Гортензий, согласившись сделаться соучастником преступлений Верреса, участвовал в дележе его добычи.

Цицерон, по крайней мере, не принимал подарков натурой, если не считать книг, да и то он заручился предварительно у одного юриста очень свободным толкованием lex Cincia. Таким образом, в деле гонораров, как и во всем остальном, Цицерон оказывается одним из самых честных людей своего времени. А между тем, главным источником его благосостояния была именно адвокатская деятельность. Мы еще можем поверить вместе с Плутархом, что его наследственное имущество, с прибавкой приданого Теренции, давало ему в начале карьеры возможность проявлять бескорыстие, тем более замечательное, что оно было очень редким в те времена. Но как

536

могло хватать этих скудных средств на расходы по его эдильству и многочисленным кандидатурам, на роскошную жизнь, которую он вел впоследствии? Если у него были тысячи способов тратить деньги, то должно было быть столько же и источников для их добывания. Весьма вероятно, что приношения тяжущихся доставляли немалую долю средств, необходимых для такой жизни; а они достигали иногда значительных размеров, если верно то, что за свой палатинский дом он заплатил наличными деньгами 2 миллиона сестерций, которые занял у своего клиента Суллы, а потом забыл отдать. Чьими еще карманами пользовался он для того, чтобы купить себе имения в Тускуле, в Формиях, наполнить их прекрасными статуями, драгоценной мебелью, которая иногда обходилась не дешевле дома, так как за один только стол он заплатил 10000 сестерций? Откуда он взял приданое своей дочери Туллии, а также деньги на содержание сына, этого ребенка «такого скромного и кроткого», из которого впоследствии вышел юноша далеко не примерный?

Независимо от прижизненных подарков, болыпую часть этих средств Цицерон получал от щедрот завещателей, так как в Риме весьма распространен был обычай делать своими наследниками разных именитых людей: помещение их имени в завещании для них было почетом, а само завещание делало более действительным. Вот почему Цицерон значится рядом со смертельным врагом своим Клодием в завещании одного банкира. Очевидно, этот обычай был особенно выгоден для знаменитых адвокатов, которые кичились подобной щедростью завещателей: «Я получил по разным завещаниям более 20-ти миллионов сестерций», — говорит Цицерон в конце своей карьеры. Но это не дает, конечно, права повторять вместе с автором одного сочинения, приписываемого Саллюстию, что Цицерон «разжирел, питаясь кровью обвиняемых и эксплуатируя их несчастья». Такие напыщенно-декламаторские выражения совершенно несправедливы по отношению к человеку, который, живя в городе, где слава требовала соответствующей обстановки, должен был уступать обычаю и считаться с нуждами своего положения; к тому же он получал вознаграждение не большее, чем другие, за талант, стоивший во всяком случае дороже.

(Poiret, Essai sur l`eloquence judiriaire a Rome pendant la Republique, pp. 174 et suiv.). Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история