Фукс Э. Иллюстрированная история нравов. Эпоха Ренессанса

ОГЛАВЛЕНИЕ

К тому, что мы выше обозначали словом "закономерность", необходимо прибавить на основании выдвинутых нами факторов еще третье следствие, а именно тот пункт, от которого мы исходили во вступлении: так как экономический базис общества находится в процессе постоянного развития, так как каждому новому экономическому укладу соответствует иная группировка классов с иными классовыми интересами и иными общественными потребностями, то каждая эпоха провозглашает иные нравственные законы и требует иных нравственных критериев. Другими словами, всякое изменение общественного уклада должно приводить к изменению постулатов половой морали. Это вполне логично; если бы это было не так, то можно было бы удивляться. Этим объясняется то, что не существует и не может существовать вечной нравственной идеи вне времени и пространства.
Из факта внутренней связи между экономическим базисом общества и нравственными нормами следует, конечно, и то, что перевороты, происходящие в области законов общественной морали, будут тем резче, чем более коренной ломке подвергается базис общественного уклада. Если, как это было в XV, XVIII и XIX столетиях, в истории человечества вступает совершенно новый экономический принцип, то должна совершенно измениться и мораль, как это на самом деле и было.
Рядом с этим существуют в каждую эпоху и индивидуальные требования, вытекающие из исключительных потребностей. Но они исчезают вместе с индивидуальным случаем. Если же половые нормы обусловлены общественными потребностями целой эпохи, то они будут постоянно вновь появляться, пока существуют эти социальные условия. Здесь коренится ключ к объяснению того факта, что в прежние эпохи можно констатировать более продолжительное существование известного нравственного уклада. Прежде перевороты в области производственного механизма совершались чрезвычайно медленно, поэтому и общественное бытие долгое время оставалось неизменным. На этом основании "нравственность", характерная для некоторых эпох мелкобуржуазной культуры, в самом деле долгое время была фактом. Ее сравнительно продолжительное существование было исторической необходимостью. По тем же причинам в другие времена так же долго продолжались эпохи нравственной испорченности.
Необходимо здесь покончить и с тем умозаключением, которое обыкновенно выводится из того факта, что идеологии — в данном случае нравственные нормы — имеют свою собственную логику, что они порой движутся совершенно самостоятельно, не считаясь с изменениями, давно уже происшедшими в общественном бытии человечества. Умозаключение это сводится к тому, что в этой стадии причина и следствие меняют свое

67

место, что следствие становится оплодотворяющей причиной или иначе, что дух определяет экономику, подобно тому как раньше он сам определялся экономикой. Подобное предположение оказывается при более внимательном исследовании совершенно неосновательным. Напротив, при таком исследовании очень быстро наталкиваешься на совершенно другой факт, а именно, что границы оплодотворяющего действия нравственных идеалов на общественное развитие чрезвычайно узки.
Действительность всегда представляет следующую картину. Нравственные нормы, выросшие на почве эпохи с медленно развивавшейся половой моралью, упрочиваются в той же мере, в какой неизменными остаются экономические отношения, становятся, следовательно, тем крепче, чем медленнее последние меняются. Мораль превращается в обычай, которому придается значение общеобязательного закона. Соответствующие воззрения получают характер самостоятельных явлений, уже не следуют за непрерывным общественным прогрессом, обусловленным экономическим развитием, а ведут самостоятельную жизнь. Эта последняя часто не прекращается и тогда, когда социальная почва уже давно стала другой.
В результате получается, что каждая эпоха — в особенности это касается нашего времени — богата пережитками морали, коренящимися в совершенно иной общественной почве. Но в такие моменты обыкновенно и прекращается их оплодотворяющее воздействие на общество. Оплодотворяющим образом такие моральные взгляды могут влиять только до тех пор, пока они движутся в направлении главной экономической тенденции эпохи, пока поддерживают реальные жизненные интересы общества. В противном случае, противореча этим жизненным интересам, они уже не в силах преобразовать общество, не определяют экономику, производственный процесс, требующий иных норм, а превращаются из рычага общественного прогресса в его тормоз. Подобное состояние продолжается до тех пор, пока изменившееся жизненное содержание не приведет к таким резким противоречиям, что общество вынуждено в интересах своего сохранения довести конфликт до крайности, до последнего конца. Другими словами, подобный антагонизм длится всегда до тех пор, пока не завершится революцией. В эти моменты за борт выкидываются самым радикальным образом изжившиеся, ставшие нелогичными моральные воззрения, и если и не возникают совершенно новые нравственные нормы, то получают жизненную силу и законную санкцию постепенно назревшие моральные необходимости. Потом начинается снова тот же процесс. Такова картина, которую перед нами развертывает действительность.

68

Наша точка зрения, само собой понятно, не отрицает воздействия нравственных идеалов на общество, а только отводит этому влиянию надлежащее место.
Из последнего явствует, какое огромное значение имеют в истории человечества эпохи революционных переворотов. Исследование подобных эпох дает нам, кроме того, ключ к целому ряду Других важных фактов, подлежащих здесь еще обсуждению.

69

В такие эпохи, когда экономическая почва общества настолько поколеблена, что все находится в брожении и всюду подготовляется новое, никогда не бывает прочных моральных воззрений. В такие эпохи и в области половой жизни царит крайняя анархия. Наиболее, по-видимому, незыблемые основные законы, на которых выстраивается вся цивилизация, игнорируются и нарушаются самым чудовищным образом. Под этими преступлениями нужно подразумевать не только заметное возрастание случаев супружеской неверности, но и массовое необузданное торжество чувственных вожделений, пренебрегающих всеми социальными инстинктами и добродетелями, не признающих даже границ, возведенных самой природой, черпающих высшее наслаждение как раз в этом преднамеренном игнорировании границ.

Эта особенность прежде всего отличает классы, находящиеся в процессе преобразования или новообразования. Распространенность и степень всеобщей извращенности зависит, естественно, от того, какие классы и сколько находятся в этом процессе преобразования или новообразования. Эти явления, граничащие порой с ужасом, также находят объяснение в законах, которым подчинено и которым следует всякое классовое господство. При определенном развитии последнее должно неизбежно привести к неотвратимым последствиям. Каждый господствующий класс стремится сохранить неизмен-

70

ными известные моральные воззрения, которые служат ему, как мы видели, важным средством укрепления власти. Так же поступают и консервативные классы, воплощающие отсталые экономические общественные формы, все существование которых покоится на устарелых социальных условиях. Преследуя те же интересы, они категорически и последовательно отвергают всякие поправки, требуемые изменившейся социальной почвой.

71

Но, заметьте, только для других. Сами же для себя они отвергают эти поправки только в теории. Они даже менее других могут избежать влияния изменившихся общественных условий, так как они присвоили себе наилучшие плоды происшедшей эволюции. Неизбежным результатом бывает пресловутая мораль с двумя донышками, которая на известной ступени развития, в зависимости от исторической ситуации, перекидывается или в лицемерие, или в цинизм. Классический пример первого случая — буржуазная Англия XIX в., провозгласившая общественной моралью самую беззастенчивую форму нравственного лицемерия. Не менее классическим примером второго случая служит процесс разложения феодализма в XVIII в., достигший своей высшей ужасающей точки, как известно, во Франции. Как ни различно поведение, внешняя видимость лицемерия и цинизма, оба приводят к одинаковым проявлениям, так как оба — результат одних и тех предпосылок, а именно непримиримого противоречия между унаследованной нравственностью и реальными общественными условиями жизни. Чувственный разврат, к которому в Англии нравственное лицемерие привело разлагавшиеся классы, настолько же антисоциален и чудовищен, как и чувственные оргии, в которых тратил свои последние силы старый режим во Франции. Оба ввели в употребление даже ту же самую технику и те же специальные приемы разврата. Скандальная хроника современной Англии часто упоминает эротические оргии, в которых самое изысканное удовольствие состоит в том, что ни одна женщина не принадлежит исключительно одному участнику, а переходит из рук в руки и служит утехе всех, с кем ее сведет случай. А в эпоху старого режима оргии bandes joyeuses (веселые банды, ватаги. — Ред.), устраивавшиеся герцогом де Фронсаком, графом д'Артуа и другими, служили всем libel-tins (распутникам. — Ред.) заманчивым примером. Во время этих оргий хороший тон прямо требовал, чтобы каждый homme superieur предоставлял свою любовницу другим.
Всеобщее лицемерие или открытый цинизм, всегда характеризующие отмирающие или разлагающиеся классы, достигают тем большего развития, чем свободнее могут проявляться частные интересы этих классов. Чем меньше противодействия других классов встречают они, чем неограниченнее их роль в государстве и обществе, тем откровеннее игнорируют такие классы социальные инстинкты, имеющие значение социальных добродетелей.
Разумеется, не от случая зависит, как предполагают обыкновенно этики, восторжествует ли в данную эпоху в данной стране лицемерие или цинизм, а, как уже указано, от различия исторической ситуации, служащей отправной точкой. В Англии

72

XIX в., как во Франции XVIII столетия (чтобы остаться в пределах приведенных примеров), последним основанием разврата становятся легко нажитые богатства. В Англии этот разврат должен был облечься в плащ самого закоренелого лицемерия, так как здесь общественный строй принял форму современного конституционализма, следовательно, налицо все гарантии для общественного контроля и публичной критики, и так как здесь далее те классы, которые могли бы выступить с критикой, уже поднялись до роли определяющих жизнь факторов. Во Франции

73

эпохи старого режима не было ничего подобного, как раз обратное служило здесь предпосылкой. Здесь царил неограниченный абсолютизм, исключавший всякий исправляющий контроль и всякую публичную критику. Буржуазный уклад жизни с соответствующим ему классом еще только зарождался. Здесь поэтому и не нуждались в вуалях и плащах. Частные интересы, приведшие к атрофии всех социальных добродетелей, стремившиеся исключительно к все более и более утонченным удовольствиям, могли свободно проявиться в бешеном вихре, и цинизму были раскрыты широчайшие границы.
Этим еще не исчерпывается картина нравственного одичания таких классов и эпох. У них всегда есть еще дополняющие их антиподы, а именно в лице классов, ими угнетаемых, в лице социальных отбросов, тех одичалых масс, лишенных также всяких задерживающих тормозов, ибо последние или еще не успели

74

развиться, или уничтожены бедственным социальным положением.
Достаточно вспомнить о постоянно вновь всплывающих из недр люмпен-пролетариата документах крайней нравственной распущенности или о пресловутой "нравственности" деревни, о том, как на самом деле выглядит "деревенская наивность".
Приведем один пример, иллюстрирующий последнюю. Несколько времени назад в одном из городов Центральной Германии происходил процесс по поводу ложной клятвы. Обошедший газеты отчет о процессе гласил: "Тридцативосьмилетний Л. из 3. прошлое лето поступил в батраки в пору жатвы к одному крестьянину в Р. В спальне служанок он вступал в половые сношения со служанкой М. Последняя забеременела и предъявила иск о прокормлении ребенка другому батраку, Ф. Этот последний указал на Л. как на другого виновника ее беременности. Во время разбирательства дела Л. отрицал свою вину под присягой, а служанка заявила, что Л. и батрак К. часто находились с ней вплоть до полуночи. В той же комнате находятся еще две кровати, где спят другие две служанки с их любовниками. Кроме Л. и К. 22-летняя служанка находилась в связи еще с Ф. У нее уже было несколько незаконных детей. На вопрос защитника, существует ли в деревне обычай, в силу кото-

75

рого парни спят с девушками, свидетельница ответила утвердительно: "Да, таков обычай". Л. сначала подстрекал ее предъявить иск к Ф. Батрак К. в свою очередь подтвердил, что Л. находился в связи со служанкой и что он сам неоднократно бывал свидетелем этого".
Таков сжатый отчет о процессе. Как видно, верхушка и низина общественного здания стоят друг друга. Их солидарность доходит до того, что они предпочитают одинаково те же "специальности". Они одинаковые охотники до беспорядочного полового смешения, до "обмена метрессами", и единственным различием является лишь неодинаковая степень утонченности их приемов.

76

Было бы непростительной близорукостью утверждать, что это документально удостоверенное событие представляет лишь исключительный случай. Служанка, о которой шла речь, изрекла истину, которую можно было бы доказать сотней данных: "Да, таков обычай". Это обычай, ибо это исторически обусловлено как неизбежный результат той социальной почвы, из которой произросла деревенская мораль, подобно тому как bandes joyeuses XVIII в. представляют такое же неизбежное последствие исторической ситуации тогдашней Франции.
Но как ни сходны в своих внешних формах оба эти явления, мы делаем из них на основании вышеизложенных замечаний

77

противоположные выводы. Если оргии ancien regim'a характеризуют вырождение отмирающих классов, то разврат сельского люмпен-пролетариата относится к числу тех, которые встречаются в классах, сознание которых еще чрезвычайно мало развито и не привело еще к образованию классовой идеологии.
Ударение лежит здесь на словах "классовое сознание", ибо в нем суть. Нам уже приходилось неоднократно употреблять это слово. Исследование вопроса о той роли, которую этот фактор играет в общественном развитии, составляет последний пункт, который подлежит здесь обсуждению.
Выше было указано, что специфическая классовая мораль — одно из лучших средств классового сплочения, что она — боевой значок, ярко подчеркивающий принадлежность к данному классу, то знамя, вокруг которого его представители собираются и группируются. Эта классовая мораль, однако, не возникает непосредственно вместе с новым классом. Классовое развитие должно уже находиться на известной ступени, класс должен уже сознавать себя таковым, понимать ясно свои интересы и свои

78

специфические потребности. Короче, в классе должно пробудиться классовое сознание. Только в этот момент (и это совершенно логично) дифференцируются так называемые общеобязательные нравственные нормы, отражающие главные интересы эпохи, в виде специфической классовой морали. Пробуждение же классового сознания равносильно возникновению классовой борьбы. Как только родившийся в недрах общества новый класс приходит к самосознанию, он становится сознательно в оппозицию всем остальным классам, стремясь выдвинуть и осуществить собственные интересы. Поступая так, он вместе с тем старается вытеснить из их привилегированного положения до сих пор господствовавшие классы и самому занять место командующей группы. Так, одновременно с пробуждением классового сознания неизбежно возникает в истории и классовая борьба.
Влияние этого фактора в истории на основании вышесказанного, однако, еще значительнее. Пробуждение классового сознания является вместе с тем в истории всегда одним из важнейших нравственных стимулов человечества. Оно до крайности поднимает нравственность данного класса, и если речь идет о классе поднимающемся, то не только его нравственность, но и всех

79

остальных, даже господствующих классов. В первую голову повышается, естественно, нравственное чувство представителей пробуждающегося класса по следующим причинам. Несправедливость господства командующего класса, против которой борется поднимающийся класс, ощущается последним прежде всего в области нравственности — не только половой, конечно, а общей, — и именно с этой точки зрения господствующий класс подвергается прежде всего критике и обстрелу. С другой стороны, любое требование поднимающегося класса сначала обставляется всегда нравственными аргументами. Таким образом, поднимающийся класс противополагает себя господствующему именно в области морали. Эта резкая противоположность становится постепенно сознательной, и с этого момента ее стараются еще усилить. Представители нового класса хотят отличаться ярко и заметно именно в нравственных вопросах и в нравственном поведении и потому порой становятся в демонстративную оппозицию господствующим моральным воззрениям. Специфическая мораль становится одним из главных пунктов программы. Усматривая в господстве враждебного класса торжество безнравственности, подкрепляя свои собственные требования нравственными мотивами, поднимающийся класс заявляет себя представителем истинной морали. Вот почему возвышающийся класс требует от своих членов прежде всего незапятнанной безупречности.
Неизбежным результатом всего этого является то, что более высокая форма нравственности бывает всегда на самом деле представлена восходящим классом, новым классом, поднимающимся в борьбе с прежними господствующими силами из недр старого общества. Этот факт обусловлен еще одной причиной, получает от нее свою историческую логику. На стороне восходящего класса всегда и более высокие политические идеалы. А при таких условиях в нем появляется и более высокая нравственность. Не только находящаяся в распоряжении человечества масса энергии получает при таких условиях гораздо большее применение в духовных областях — раз мысль и чувства всецело обращены на высшие идеалы человечества, они постоянно очищаются и облагораживаются.
Кто нуждается в исторических доказательствах, тому мы можем указать хотя бы на эпоху эмансипации современной буржуазии. Пример, не оставляющий желать ничего лучшего. Возьмем ли мы для сравнения историю Англии XVII в., Франции XVIII столетия или Германии XIX в., всегда мы видим ясно, что буржуазия, пришедшая к самосознанию и вступившая в борьбу с отмиравшим феодализмом, воплощала собой более высокую нравственность. Это, конечно, не значит, что она придерживалась аскетизма в половой области и осуждала всякую форму более

80

свободного любовного общения. В эпоху своей эмансипации буржуазия, несомненно, пропагандировала более чувственный взгляд на семью и брак, и в этом отчасти заключалась ее более высокая нравственность. Но так как вечных абсолютных нравственных норм не существует, то этот факт и не может служить обязательным для всех времен масштабом. Одно и то же явление может характеризовать восходящий и нисходящий класс.
Ограничимся одним примером. Имитация беременности служила в XVI в. выражением творческих сил, насыщавших эпоху, тогда как в эпоху Второй империи во Франции тот же самый трюк был лишь последствием рафинированного разлагавшегося общественного порядка. То же самое применимо и к свободным половым отношениям: у одного класса они могут быть следствием нравственного вырождения, у другого, наоборот, выражением высокого морального развития.
Восходящий класс воплощает собой более высокую нравственность не только в целях педагогических, в интересах нравственного воспитания своих членов, но и потому, что в нем яснее всего сказываются общественные потребности данной эпохи. Так как нравственное поведение для нас в конечном счете всегда результат экономического базиса общества, то те классы, которые в социальной иерархии представляют высшую ступень развития, должны воплощать в своей половой жизни, естественно, и высшую форму морали. Восходящие классы не потому нравственнее — и умнее! — других, что сделаны из лучшего теста, а потому, что на их стороне логика истории, и притом всегда последнее звено исторической логики.
На основании этих двух причин специфическая нравственность восходящего класса служит вместе с тем, как выше сказано, стимулом для нравственного прогресса всего общества.
Выше мы сказали, что нам необходимо здесь прежде всего исследовать и решить вопрос, всегда ли половые отношения цивилизованного человечества были "такими", т. е., по существу, неизменными, как обычно принято думать, или же можно указать на принципиальные различия, другими словами, не изменялись ли они соответственным образом. Нам кажется, что, поскольку позволяют рамки вступления, мы уже ответили исчерпывающе на этот вопрос.
Мы переходим, таким образом, ко второму вопросу. Изменятся ли в будущем принципиально, фундаментально половые отношения? Ответ на этот вопрос требует столько же строчек, сколько первый потребовал страниц или даже половины того. Ибо ответ уже заключается в ответе на первый вопрос. Так же

81

мало, как в прошлом существовали незыблемые, неизмеримые состояния — и на основании тех же имманентных законов, — может застыть и современная жизнь, так что невозможным стали бы более высокие новые формы.
Мы выяснили, что уровень развития производственного механизма, степень того, как люди могут удовлетворять свои общественные потребности, определяют собой общественное бытие и, следовательно, также и половую мораль эпохи. А если это так, то дальнейшей эволюции хозяйственного развития, которую ни один мыслящий человек не будет отрицать, должна соответствовать такая же беспрерывная эволюция преобразования нравственного поведения и обязательных для данного времени нравственных норм.
Надо прибавить, что эта эволюция будет не только беспрерывной, но и столь же последовательной. А так как мы уже теперь в состоянии ясно представить себе главные линии дальнейшего экономического развития, то мы, не попадая в комическое положение легкомысленных пророков, можем уже теперь сказать, каковы будут основные линии нравственных норм будущего, в каком направлении произойдет их принципиальное преобразование.
Подобно тому как эволюция привела к более высокой нравственности нашего времени, так приведет она к еще более высокой морали в будущем, которое с естественно-научной необходимостью осуществит тенденции настоящего и прошлого.
Сколько бы ни возражали оруженосцы средневековой реакции против такого утверждения, мы повторяем: наше время воплощает более высокую мораль. Ибо это так, несмотря ни на что. При оценке высоты уровня века следует исходить не из понятий "нравственность" или "безнравственность", являющихся всегда лишь относительными, а в гораздо большей степени из направления и удельного веса главной тенденции эпохи. Пессимистам, толкующим о нравственной испорченности нашего времени, нетрудно — ограничимся одним примером! — доказать, что столь часто осуждаемая эпоха Второй империи во Франции вовсе не отличалась такой же рафинированностью в своих эротических наслаждениях и эксцессах, как наше время, и они могут привести сотни примеров из самых разнообразных областей. И все-таки эти пессимисты не правы. Нравственность нашей эпохи все же выше... Ибо, повторяем, решающее значение имеют как самая линия движения, так и степень нравственных противодействующих сил. Никогда раньше первая не шла так сознательно вверх, к более высоким формам нравственности, и никогда интересы, разрушающие и разлагающие социальные обязанности, не встречали такого решительного отпора со стороны социальных добродетелей, как в настоящее время.

82

Широкие народные массы стоят ныне на такой высоте общего образования и политической морали, как никогда раньше. Их понимание исторического процесса никогда не было так глубоко, а их требования от жизни никогда не были столь внушительны, как ныне.
И в этом надежные гарантии для будущего.
В будущем единобрачие станет наконец действительностью как для мужчин, так и для женщин.
Эта истина осуществляется по мере того, как прокладывает себе путь новый общественный уклад, для которого индивидуальная половая любовь, как связь между двумя представителями противоположных полов, уже не будет простой фикцией, за которой скрывается грязный расчет, а единственной нормальной потребностью и единственным законом жизни. Отсюда следует возвышеннейший вывод, который только может подсказать логика тому, кто умеет вникать в смысл истории.
Человечество стоит не в конце, а в начале своей истории, и притом в преддверии истинно славной части этой истории.
Из фактов, освещенных нами как имманентный закон всего жизненного процесса общества, естественно вытекают и сами собой условия построения и рассмотрения каждой главы о половой жизни, выстраивающейся на изложенной нами научной базе, и, следовательно, также нашего исследования о половых отношениях и нравственных нормах различных эпох. Они показывают, какие области должны быть связаны между собой и под каким углом зрения, а также каким образом надо делить и разъединять материал.
Так как достигнутая высота производственного процесса определяет собой весь жизненный процесс общества, следовательно, также и нравственные нормы в области половых отношений, то отсюда следует, что последние, по существу, должны быть везде одинаковыми там, где общественный базис покоится на тех же экономических условиях. И наоборот, эти нравственные нормы должны быть другими везде там, где благодаря изменившимся экономическим условиям изменилась и общественная почва. Не климат, язык или географические границы обусловливают собой различие или сходство нравственности разных стран и государств, а высота развития, достигнутая обществом, те способы, которыми классы удовлетворяют свои потребности.
Одинаковой высоте хозяйственного развития всегда соответствуют те же нравственные нормы — таков закон. Нравственные нормы, соответствующие феодализму во Франции, должны походить, по существу, на те, что выросли из феодальной почвы в Германии. Нравственные нормы торговой эпохи в Германии должны по существу совпадать с теми, которые царили в век

83

торговли в Голландии, и т. д. Это совпадение в самом деле всегда и существовало в истории, и притом в такой степени, что нравственные нормы разных классов в одной и той же стране, весьма разнясь друг от друга, в то же время весьма сходны даже в мелочах с нравственными нормами соответствующих им классов других стран. Это так естественно, если принять во внимание, что каждый класс отражает известную высоту производства. Такое положение тем очевиднее, чем яснее восторжествовал известный экономический принцип, и, может быть, поэтому легче и лучше всего выяснено на современной нам эпохе.

Нравственные нормы современной английской буржуазии сходны по существу с нравственными нормами немецкой, французской, итальянской, скандинавской и русской, отличаясь в то же время принципиально от норм, регулирующих половую жизнь английского мещанства и пролетариата, которые в свою очередь похожи на те нормы, которым подчиняется половая жизнь мещанства и пролетариата других стран. Между половой моралью французского мелкого крестьянина и французской буржуазии существует целая пропасть, тогда как между половой моралью французского и немецкого крестьянина, поскольку они воплощают одинаковую высоту производственного механизГ. Гольциус. Символическое изобра- ма, различие сравнительжение женской похотливости, но небольшое.

84

Так как не подлежит никакому сомнению, что не климат, язык и географические границы кладут грань между нравственными нормами, а исключительно только экономические условия жизни, то позволительно рассматривать вместе страны, достигшие одинакового уровня хозяйственного развития, включить их в рамки того же исследования, т. е. феодальную Францию с феодальной Германией, буржуазную Англию с буржуазной Францией, Германией, Голландией и т. д. Нет надобности делать постоянные принципиальные разграничения между Германией, Францией, Англией и т. д. Сопоставление разных государств важно еще по другой причине. Оно лучше подчеркивает связь между экономикой и идеологией. Не следует забывать, что существенное только тогда выступает рельефно, если можно делать сопоставления, если можно сравнить, в чем выражалось это существенное в разных странах. Только из противопоставления и сопоставления вытекает последнее.
Конечно, никогда не следует упускать из виду, что нравственные нормы страны в данную эпоху — всегда результат многих отдельных величин или что они по крайней мере находятся под их влиянием; таковы традиция, темп развития данной страны, большая или меньшая победоносность данного экономического принципа и т. д. А так как эти отдельные величины в разных странах другие, следовательно, разнятся между собою, то и их

85

86

Похищение сабинянок. Идеал мужской и женской красоты. Итальянская гравюра. XVII в. (К гл. II)
результат при более внимательном взгляде иной. Или другими словами: ни в одной стране основной закон времени не проявляется в своем чистом виде. Буржуазная Англия получает кое-что от абсолютистской Франции, буржуазная Франция — от феодальной Германии или еще более феодальной России и т. д. Но, принимая во внимание даже все эти факторы, мы все же видим, что такое влияние играет всегда второстепенную роль и отражается обыкновенно лишь в мелочах. Принципиальная сторона остается в главном все той же.
Вот почему такая общая рамка, объединяющая одинаковые фазы развития разных стран, отнюдь не приводит к механическому шаблону, а, напротив, только таким путем выступают ясно и отчетливо главные пластические линии развития. Если мы желаем реконструировать прошлое так, чтобы оно казалось живой жизнью, то первым условием является именно то, чтобы ясно обнаруживались главные линии исторического процесса. Только таким образом из мелочей составится цельная картина. Суть именно в этих главных линиях, а не в многочисленных оттенках, свойственных картине. Последние могут быть только предметом специальных исследований.
Так как одновременное историческое освещение нравов различных стран европейского культурного мира находит свое оправдание в вышеуказанных мотивах, то мы и будем пользоваться этим методом. Прибавим, что мы ограничиваемся здесь именно этими странами, т. е. главным образом теми, где звучит немецкая, английская и французская речь, игнорируя как полуазиатские государства, вроде Сербии, Болгарии и Турции, так и чисто крестьянские страны, вроде Венгрии и т. д.
Рассматривая, таким образом, различные страны под общим углом зрения, мы в этом последнем имеем заодно и исходную точку, и разъединяющий принцип. С одной стороны, мы начнем изучение нового времени возникновением денежного хозяйства, с другой — рассмотрим различные фазы, пройденные до сих пор этим экономическим принципом в культурной истории Европы.
Так подсказывается нам само собою построение нашего исследования, его план. Мы начнем с разложения средневекового натурального хозяйства и возникновения торгового капитала. Это век цехов и господства городской буржуазии. Мы перейдем затем к эпохе антагонизма между старыми феодальными силами и новыми экономическими факторами, позволившими князьям держать один класс в подчинении посредством другого и восторжествовать,

87

таким образом, над обоими. Это — век княжеского абсолютизма. Наконец, нам остается еще исследовать развитие современного капитализма и окончательную ликвидацию феодализма как экономической единицы, что в одних странах привело к экономическому и политическому господству буржуазии, а в других — к тому, что дворянство, правда, осталось политически господствующим классом, но только в качестве преторианцев буржуазии. Таковы три главные эпохи экономического развития Европы со времени возникновения денежного хозяйства и их внешнее политическое выражение. Мы должны поэтому именно таким образом распределить материал. Наше исследование обнимет три тома. Каждой эпохе будет посвящен один том, который представит вместе с тем законченное целое, охватывая точно отграниченную историческую фазу развития. Подзаголовки этих трех томов будут гласить: Ренессанс, Век галантности и Век буржуазии.
Чтобы придать каждому из трех томов законченный и целостный характер, мы должны рассмотреть каждую из этих трех хозяйственных эпох в их полном объеме.
Этим уже сказано, что мы не должны делить материал по строгим и точным датам, стало быть, приблизительно так: с XIV до XVI столетия, XVII и XVIII столетия, XIX в. Это было бы деление чисто механическое и в высшей степени неисторическое, ибо отдельные эпохи постоянно переплетаются. Порой вершины двух противоположных эпох стоят даже вплотную рядом.
Так, например, век княжеского абсолютизма уже достигал своей кульминационной точки во Франции, когда в Голландии северный Ренессанс переживал свой пышнейший расцвет. И то же самое позже. В Англии буржуазное общество уже мощно выстраивается, индустрия уже шествует на своих железных сандалиях в то самое время, когда во Франции и Германии феодализм еще в продолжение десятилетий празднует свои глупые оргии. Необходимо здесь поэтому вкратце точнее определить и обосновать, как мы будем проводить хронологическую и географическую границу, довольствуясь, впрочем, здесь объемом и границами первой фазы, составляющей содержание первого тома. Разграничение следующих фаз будет обосновано уже в соответствующих остальных томах.
Начало Ренессанса обыкновенно относят к середине Кватроченто (XV в.). Вся предыдущая эпоха обозначается словами "Средние века". Конец Ренессанса также обычно относится к концу Чинквеченто (XVI в.).
Против такого хронологического определения ничего нельзя возразить, если под понятием "Ренессанс" подразумевать только рамку для известной эпохи в истории искусства, ограниченной

88

с одной стороны веком готики, с другой — веком барокко. Если же придавать этому термину более широкое историческое значение, если видеть в Ренессансе проявление совершенно нового культурного фактора — а это возможно, так как Ренессанс давно стал определенным культурно-историческим понятием, — если далее не ограничиться одной страной, а обследовать все страны, где этот принцип облекся в жизнь, то необходимо дату рождения отодвинуть дальше назад, а конец отнести к более близким к нам временам, т. е. необходимо включить в это понятие все то, что в конечном счете однородно.
Перенесение начала Ренессанса к более отдаленной эпохе касается прежде всего Италии, перенесение его конца к более близким временам — Голландии и Англии. Такое расширение понятия не только логично, но и неизбежно, как только уяснишь себе, что нужно подразумевать под этим словом в общеисторическом смысле, а не специально в отношении к искусству. Здесь можно дать только самый общий ответ на этот вопрос, так как мысль эта в другом месте нашего исследования должна получить более детальное освещение. В культурно-историческом отношении Ренессанс знаменует восшествие и победу человечества, а именно, как было выше указано, возникновение денежного хозяйства, его победу над предшествовавшим натуральным хозяйством и его первое шествие по европейским странам. В политическом смысле Ренессанс обозначает рождение, детство и отрочество буржуазного мира, другими словами, возникновение и первый расцвет городского бюргерства.
Если первая эпоха расцвета бюргерства видела господство ремесла, т. е. цехов, то вторая — господство купца, ибо первым источником накопления капитала, первым его всемирно-историческим проявлением служила торговля. Эта фаза закончилась, когда логика новых сил развилась настолько, что очутилась в непримиримом противоречии с недостаточно развившейся действительностью. В этой стадии были неизбежны новый переворот и новая перестановка экономического соотношения сил, что и выразилось в развитии княжеского абсолютизма. Вот эта эпоха, отличавшаяся в разных странах различной степенью продолжительности и интенсивности, и заслуживает в культурно-историческом смысле названия "Ренессанс".
Изображая этот процесс хронологически и географически, мы видим, что он раньше всего начался в Средней и Северной Италии, и притом очень ясно уже в начале XIII в. Здесь, в царстве мирового господства папства с его городскими коммунами, впервые оказались налицо те условия, которые привели к торжеству новых экономических сил. К этому перевороту столетием позже примкнула Германия, и прежде всего ее юг и города вдоль Рейна

91

— естественные звенья, соединявшие Италию с северными народами и гаванями. В то же самое время процесс этот начинается в Испании, Франции и Голландии, позже всех примыкает к этому хороводу Англия, однако не вследствие своего островного положения, как обыкновенно думают, а потому, что здесь процесс капитализации имел совсем иные отправные точки, чем на континенте Европы. Если здесь капитализм возник из торгового капитала, то в Англии — из капитализации землевладения как производителя самого важного предмета тогдашней английской торговли — шерсти. Вот почему в Англии буржуазное общество развивалось совсем особенным путем.
Эта эпоха быстрее всего окончилась в Испании и Франции, где раньше всего в силу разных предпосылок определились условия, благоприятные для зарождения княжеского абсолютизма. В Германии эволюция привела к тому же результату в конце XVI в. Позже всего, а именно в конце XVII в., пришла к княжескому абсолютизму Голландия. А в Англии его, в сущности, никогда не было. Победа буржуазии в революции 1649 г. была полная, впоследствии лишь слегка испорченная компромиссом. Вот почему общественное развитие Англии было столь отлично от континентального.
Термин "Ренессанс", употребляемый в истории искусства, охватывает только второй акт всемирно-исторической драмы, вызванное победоносным развитием торгового капитала отражение этого процесса в сфере искусства. Но, как видно, эта грандиозная драма имеет и первый акт, имеет вступление, равно как послесловие. История искусства пользуется для их обозначения другими терминами, история культуры обязана охватить целое, начало, середину и конец, все кругообразное движение, а не только кульминационную точку.
Это кругообразное движение первой фазы современного денежного хозяйства в пределах европейской культуры представляет рамку первого тома нашего исследования.