Ерасов Б.С. Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия: Учеб. пособие для студентов вузов

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава VIII. Цивилизация и война

ОБЩЕСТВО И ВОЙНА В ДРЕВНЕКИТАЙСКОЙ МЫСЛИ

Сунь-цзы. ВОЕВАТЬ, НЕ СРАЖАЯСЬ

* Цитируется по изд.: Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве//Конрад Н.И. Избранные сочинения. Синология. М., 1977. С. 26—30, 33, 37, 42, 44

Материалы главы подобраны и написаны О.В. Зотовым

Сунь-цзы сказал: Война — великое дело для государства, почва жизни и смерти, путь существования и гибели. Поэтому в ее основу кладут пять явлений. Первое — Путь, второе —Небо, третье — Земля, четвертое — Полководец, пятое — Закон. Путь — это когда мысли народа одинаковы с мыслями правителя, когда народ готов вместе с ним умереть, вместе с ним жить, когда он не знает ни страха, ни сомнений... Полководец — это ум, беспристрастность, гуманность, мужество, строгость... Если полководец будет применять мои расчеты, усвоив их, он непременно одержит победу... Они составят мощь, которая поможет и за пределами их.

Кто еще до сражения побеждает предварительными расчетами, у того шансов много, кто не побеждает (ими) — у того шансов мало. У кого шансов мало — не побеждает, тем более тот, у кого шансов нет вовсе.

Наилучшее — сохранить государство противника в целости, на втором месте — сокрушить. Наилучшее — сохранить армию противника в целости, на втором месте — разбить ее. Сто раз сразиться и

286

победить — это не лучшее из лучшего. Лучшее из лучшего — покооить не сражаясь. Поэтому самая лучшая война — разбить замыслы противника, на следующем месте — разбить его союзы, на следующем месте — разбить его войска. Худшее — осаждать крепости. Войско которое должно победить, сперва побеждает, потом ищет сражения. Войско, осужденное на поражение, сначала сражается... У первых копейки ценятся как бы рублями, у вторых — рубли копейками.

Тончайшее искусство!.. Пусть у противника сил будет много, можно не дать ему возможности вступить в бой.

Все знают, каким образом я победил, но никто не знает, как я организовал победу.

У войска нет неизменной мощи, как у воды — неизменной формы. Кто умеет в зависимости от противника управлять изменениями и превращениями, тот равен богам.

Устанавливаются на обмане, руководствуются выгодой, производят изменения путем разделений и соединений.

Нельзя идти вперед одной только воинской силой.

Просвещенный государь очень осторожен по отношению к войне, хороший полководец остерегается ее.

Гегемон не гонится за союзами и не собирает власть в Поднебесной. Он распространяет только свою волю и воздействует на противника своей мощью.

Просвещенные государи и мудрые полководцы... побеждали, превосходя всех других, потому что все знали наперед.

Знание наперед нельзя получить ни от богов, ни от демонов, ни путем умозаключений по сходству... можно получить только от людей... Поэтому просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и таким способом совершают великие дела.

Тот, кто хорошо сражается, управляет противником и не дает ему управлять собой.

С. Гриффит. НЕ ОБАГРЯЯ МЕЧА

Перевод осуществлен по изд.: Griffith S.B. Preface//Sun Tsu. The Art of War. Oxford,1963.P.X-Xl.

В отличие от греческих и римских авторов, Сунь-цзы не уделяет основного внимания изобретению стратегем, поверхностных или переходных технологий борьбы. Его цель — создать систематическое Учение как руководство для правителей и полководцев в интересах

287

ведения ими войны умов, и войны успешной. Сунь-цзы уверен, что искусный полководец покорит армию противника не сражаясь, возьмет его города не осаждая и ниспровергнет его государство, не обагряя кровью мечей.

Сунь-цзы столь же уверен, что борьба на войне — это больше чем столкновение вооруженных людей. Интеллектуальные и моральные факторы на войне значат много больше, чем физические. Сунь-цзы предостерегает царей и командующих от надежды на чистую военную мощь. Он отказывается понимать войну как убийство и разрушение. Главная цель его стратегии — захват противника совсем или почти без ущерба (для обеих сторон).

Армия лишь наносит последний удар противнику, предварительно обезоруженному, уязвимому. Секретные агенты заранее дезорганизуют его тайными подрывными действиями, организуя «пятую колонну» в его рядах.

Трактат Сунь-цзы оказал глубочайшее влияние на китайскую и японскую военную мысль, а тем самым на историю этих стран.

Комментарии

Древнекитайский теоретик и полководец Сунь-цзы (VI—V вв. до н.э.) рассматривает войну как явление, связанное со многими факторами в поведении не только армии и полководца, но и государства, правителя и народа.

На протяжении многих веков трактат Сунь-цзы пользовался огромным признанием в Китае, Японии, Корее, а также в Монголии эпохи Чингиз-хана и в государстве Тимура. В народной мифологии Сунь-цзы подчас почитался как бог войны. Причину столь устойчивого влияния концепции древнекитайского мыслителя на последующие поколения следует видеть в том, что Сунь-цзы соединил стратегию войны с принципами цивилизационного устроения общества. Не отвергая войну как средство физического насилия, он придал ей характер рационального воздействия на противоположную сторону не с тем, чтобы ее уничтожить, а с целью подчинения и включения государства противника, если и насколько возможно, в состав своих сил.

Положения трактата легли в основу философской школы, разрабатывавшей общие принципы взаимодействия государства, общества и армии.

А. Игнатенко. ВРАЖДУЯ, МИРОТВОРСТВОВАТЬ: ДИАЛЕКТИКА АРАБСКИХ МУДРЕЦОВ

Цитируется по изд.: Игнатенко A.A. Как жить и властвовать. М., 1994. С. 246253, 264-265, 268.

В «княжьих зерцалах» есть идея, которой принадлежит абсолютный рекорд повторяемости — свидетельство всеобщего и безусловного признания. Разумный человек и хороший политик дол-

288

жен избегать войны... Суть здесь не в признании безоговорочной ценности мира и полной непригодности войны... Относительная вредность силового решения политических и иных проблем заключается в практической нецелесообразности любой формы острой вражды. Она сводится к трем пунктам. Во-первых, приводит к невосполнимым утратам. Во-вторых, враждебность может стать неуправляемой. В-третьих, боя нужно избегать в случае неготовности или неспособности к нему.

Враждебность имеет разные формы. Авторы «зерцал» выделяют в ней несколько этапов, для каждого предлагая соответствующие средства. «Враждебность подобна нарыву: вначале его можно излечить успокоительными средствами; если не получилось — содействовать вызреванию нарыва и его вскрытию; лишь в крайнем случае действовать каленым железом». Этапы возрастания враждебности — основа классификации врагов по степени непримиримости, истокам враждебности. На этом тройственном делении врагов построены 16 правил враждебности султана Абу-Хамму в его книге «Жемчужина на пути». Правило первое — не робеть, можно одолеть и сильнейшего противника; второе — осведомляться... пятое — ввести в заблуждение... седьмое — наносить удары по тылам противника, восьмое — уклоняться от прямого столкновения... пятнадцатое — учиться у потенциального противника.

Правила, которые излагаются в «Поучении владыкам», приписываемом аль-Маварди; первое — «разумный человек, рискуя, должен убедиться, что то, ради чего он рискует, предпочтительнее того, чем он рискует. Вступая в бой, властелин приобретает одну из трех достохвальных вещей: или Божью награду его избранникам, или власть — наидостойнейшую степень в земной жизни, или славу, которая сохранится и после смерти... Битва есть крайнее средство, (лишь) в некоторых случаях неизбежное... Седьмое — предпочитай хитрость силе: «О воин! Уловками достигнешь успеха».

Всеобщий принцип жизнедеятельности. «Голова без хитрости хуже тыквы», — гласит средневековая арабская пословица. «Храбрый убьет десятерых, хитрый — уничтожит все войско». Хитрость напрямую связана с разумом, единственный обладатель которого — человек. Если внимательно проанализировать соответствующие места «зерцал», вывод может быть только один: перед человеком стоит выбор — быть разумным и хитрить или отказаться от хитрости и тем самым исключить себя из разряда разумных существ.

Широкое понятие хитрость — «хиля» — употреблялось, в частности, для наименования приемов, которые мы в настоящее время отнесли бы к разряду прикладной математики и механики. Ильм аль-хияль — «наука искусных приемов» обнаруживается в средневе-

289

ковых классификациях наук... Перехитрить Бога — и такую задачу ставили перед собой некоторые средневековые мусульмане...Тут уж не покажется странным высказывание Ибн аль-Азрака в его «Чудесах на пути, или Природе владычества»: «Мир — жди войны». Или мысль аль-Муради: «Мир — одна из войн». Если так, обман становится допустим практически во всех обстоятельствах. Абу-Хамму в «Жемчужине на пути» призывает своего сына: «Хитри по-разному, обманывай по-всякому. Хорошая уловка стоит целого войска».

Однако было одно высказывание Пророка, которое и являлось решающим аргументом в любом споре: «Война — обман». Все «зерцала» приводили его.

Комментарии

Приведенные в книге А. Игнатенко примеры — одно из проявлений того, с какой настороженностью или недоверием в просвещенном сознании классических эпох воспринималась война как проявление насилия, жестокости или обманного действия. Признание неизбежности военного насилия в жизни общества сочеталось с соображениями относительно ограниченности его возможностей или с предвосхищением пагубного ответного удара, а также различного рода усилиями по нейтрализации таких последствий.

Сопоставление взглядов арабских политических мудрецов показывает, насколько эти взгляды сходны с суждениями Сунь-цзы.

У арабских мыслителей военное насилие, понимаемое в сущности как политическая «хирургия», стоит лишь на третьем месте после мер профилактики и консервативного (терапевтического) «лечения» больных органов общества и государства.

Нельзя понимать упрощенно ключевые понятия и Сунь-цзы, и пророка Мухаммеда: «Война — путь обмана», «Война — обман». Дешевый обман — слишком зыбкая почва в отношениях любого типа, он может свидетельствовать не об уме и таланте, а о дешевой хитрости и примитивном коварстве. Военные хитрости — продукт ума, таланта, широты взглядов, изобретательности, творчества; это не дешевые уловки. Недаром арабы пришли к признанию, что эти «хитрости» требуют философского видения проблем и высшего математического расчета. Стратегемы требуют стратегической философии и таланта непрямого воздействия на противника. Отказ от стратегом как обмана во спасение чреват утратой разума и тем самым деградацией самого человека: стратегия позволяет избегать насилия и потерь, она — путь гуманизма в делах войны.

В.Ф. Малиновский. ПРОСВЕЩЕНИЕ: ЗЛО ВОЙНЫ И УТОПИЧЕСКИЕ ГРЕЗЫ О МИРЕ

Цитируется по изд.: Малиновский В.Ф. Рассуждения о войне и мире. СПб, 1803. С. 1-23, 65-71, 82-85, 94, 98, 101-106.

Довольно кратка наша жизнь и исполнена премногих неизбежных зол. Должны ли мы сами оную сокращать и ко многим

290

бедам, неразлучным с нами, присовокуплять еще и войну, которая есть зло самопроизвольное и соединение всех зол на свете. Привычка делает нас ко всему равнодушными. Ослепленные оною, мы не чувствуем всей лютости войны. Война заключает в себе все бедствия, которым человек по природе своей может подвергаться, соединяя всю свирепость зверей с искусством человеческого разума, устремленного на пагубу людей. Она есть адское чудище, которому везде следует отчаяние, ужас, скорбь, болезни, бедность и смерть. Лишая народы спокойствия, безопасности, благоденствия, она рано или поздно причиняет их собственное падение... Время оставить сие заблуждение, истребить зло, подкрепляемое более всего невежеством... Войны не соответствуют ни человеколюбию, ни просвещению. Они могут быть извинительны для наших предков, когда они были погружены в варварство и не знали другой славы, кроме той, чтобы разорять и убивать.

Мы думаем соединить просвещение и тонкость наших нравов с варварством войны, сохраняя в оной человеколюбие и умеренность, но сие человеколюбие есть мягкосердие палача...

Увеличение государства почитается выгодою войны. Но мы видим по опыту, что государства, увеличась войнами, опять оными же и упали. Одно увеличение государства войнами ...есть первый шаг к его падению. Сделавшись великими, они не сделаются сильнее, ибо тогда должны сравниться с большими и сильнейшими. В самом состоянии величества имеют они больше случаев к истощению своему. Между тем как остались бы они в природном своем положении, они могли бы беспрерывно получать приращение внутренних сил, не истощаясь...

Причины войн и политика

В варварском своем состоянии находились народы в беспрестанном страхе друг от друга. Храбрость и все военные достоинства почитались превыше всех прочих. И подлинно герои заслуживали почитание и любовь, спасая отечество. Но для достижения оных люди честолюбивые старались быть героями там, где не нужно...

Если война есть неизбежное зло, то по крайней мере должно ограничить ее свирепости. ...Вначале люди против зверей, а после люди против людей соединились, и так по мере просвещения народы против народов должны (были) соединиться. Доброе желание вечного мира и несчастная политика необходимой войны суть Две крайности, между которыми должно избрать разумную середину. Один Бог возможет утвердить на земле общий вечный мир,

291

но между тем помазанники его имеют долг и средства по возможности укротить раздоры и войны решительным постановлением законов всенародных, твердым оных наблюдением. ...Никто не может ограничить волю самовластных и независимых народов и соединить их интересы, всегда противоположные между собой, сами только по общему согласию предписать себе законы превосходные и пожертвовать своими маловременными частными интересами для общей, важной и продолжительной пользы. Трудно привести народы к сему согласию, но возможно... Человек увлекается силой страстей своих, держится только настоящего, отдаленные благо и зло показывает единственно разум, и единая мудрость доведет к достижению оного.

Война предшествовала учреждению обществ и составляла их случайно, как мороз внезапно останавливает быструю воду. Люди прежде всего повинуются природным нуждам и страстям. Внушения разума начинаются гораздо позже. И так скорее и легче бывает довести людей побуждением страха повиноваться присутственной власти... В сем намерении вместо трактатов должны быть законы. независимости и собственности земель и народов. Называют особую страну для пребывания сего совета, надлежит оную признать священной и независимой. В случае упорства общая сила употребляется для соблюдения закона. Политика обращается в свою пристойную простоту. Потом торговля смешивает самые отдаленные народы.

Комментарии

Положения, высказанные В.Ф. Малиновским в начале XIX в., дают возможность убедиться в умозрительных и подчас утопических воззрениях гуманистов и пацифистов Нового времени на проблемы войны и мира.

Философы Просвещения и их многочисленные последователи в разные времена оценивали и продолжают оценивать феномен войны с позиций чистого разума как абсурд, как величайшую и бессмысленную трагедию, как явление в принципе недопустимое.

Иллюзии и заблуждения, восходящие к избыточному историческому оптимизму Просвещения, сумел сформулировать в обобщенном виде В.Ф. Малиновский, во взглядах которого причудливо смешан естественный оптимизм Просвещения с затаенным пессимизмом относительно неисправимо грешной, порочной человеческой природы. В.Ф. Малиновский видит главный источник милитаризма в «невежестве» людей и проистекающих из него заблуждениях.

Он не согласен, что увеличение государства (цель множества войн) может иметь положительный эффект. Он настаивает на том, что главное условие силы государства есть не территориальные приобретения, но «сила народа, его составляющего».

Но он не объясняет, благодаря чему и как именно возникает эта сила — даже при условии успехов «наук и просвещения».

292

К. Клаузевиц. ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЙ ПОДХОД К ВОЙНЕ

Цитируется по изд.: Клаузевиц К. О войне. М., 1936. Т. 1. С. 34-35, 57-58.

Война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю. Это насилие использует изобретение искусств и открытия наук, чтобы противостоять насилию же. физическое насилие является средством, а целью — навязать противнику нашу волю. Для вернейшего достижения этой цели мы должны обезоружить врага, лишив его возможности сопротивляться.

Война исходит из общественного состояния государств и их взаимоотношений, ими она обусловливается, ограничивается и измеряется.

У диких народов господствуют намерения, возникающие из эмоций, а у народов цивилизованных — обусловленные рассудком. Однако это различие вытекает не из существа дикого состояния или цивилизации, а из сопровождающих эти состояния обстоятельств, организации и т.д. Отсюда ясно, как было бы ошибочно сводить войну между цивилизованными государствами к голому рассудочному акту их правительств... и цивилизованные народы могут воспламеняться взаимной ненавистью.

Если даже войны цивилизованных народов гораздо менее жестоки и разрушительны, чем войны дикарей, то это обусловливается как уровнем общественного состояния, на котором находятся воюющие государства, так и их взаимоотношениями. Однако раз война является актом насилия, она неминуемо вторгается в область чувства, и это все более или менее зависит не от степени цивилизованности народа, а от важности и устойчивости враждебных инстинктов.

Война не только бывает настоящим хамелеоном, так как в каждом конкретном случае она несколько изменяет свою природу, но также и в своих общих формах по отношению к господствующей в ней тенденции она представляет собой странную троицу: из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятности и случая, что делает их свободной духовной деятельностью; из подчиненности ее политике в качестве орудия, в результате чего она подчиняется простому рассудку. Первая из трех сторон обращена к народу, вторая — к полководцу, третья — к правительству. Страсти, разгорающиеся во время войны, долж-

293

ны существовать еще до ее начала; размах, который приобретает игра храбрости и таланта, в царстве вероятностей и случайностей, зависит от индивидуальных свойств полководца и способностей армии; политические же цели войны принадлежат исключительно правительству. Теория, которая попыталась бы пренебречь одной из этих тенденций или установить между ними произвольное соотношение, тотчас впала бы в такое противоречие с действительностью, что поставила бы на себе крест. Таким образом, задача теории — сохранить равновесие между этими тремя тенденциями как между тремя точками притяжения.

Комментарии

Генерал К. Клаузевиц — признанный классик мировой военной науки. Человек начала XIX в., активный участник наполеоновских войн, прусский и российский офицер (участник Бородинского сражения), он современник В.Ф. Малиновского и предшественник М. Ревона. Но если М. Ревон преодолевает иллюзии Просвещения, выраженные В.Ф. Малиновским в плане философскоисторическом, то К. Клаузевиц дает ответ своему современнику, как военный философ, стратег, историк.

Ценность фундаментального труда К. Клаузевица состоит не только в том, что он дает ставшую классической концепцию природы войны и ее роли в исторической жизни народов, но и показывает механизм войны, дифференцирует ее типы и виды, вскрывая немаловажную, хотя и не одинаковую роль всех институтов государства и общества, всех социальных групп, классов, элиты и народных масс в процессе исторических кризисов и катастроф, сопровождавшихся войнами, Заслугой К. Клаузевица является и то, что он выходит на проблемы цивилизации и «цивнлизационных» войн. Конечно, проблемам локальных цивилизаций он не уделяет специального внимания, коль скоро в то время вопрос так вообще не ставился ни в философии, ни в исторической науке. Тем не менее сама логика многосторонней оценки войны К. Клаузевицем вела его именно в этом направлении. Он постоянно напоминает, что войны, как правило, ведутся с политическими, а не военными целями и приводятся в действие не столько физическими, сколько в первую очередь духовными силами. В то время как большинство историков сосредоточивались на осязаемых величинах стратегии, материальных факторах и ресурсах, генерал К. Клаузевиц, по сути, исходил из единства мотиваций и ресурсов. А поскольку ресурсы легче подсчитать и сами по себе они пассивны без соответствующих мотиваций, К. Клаузевиц не уделяет им главного внимания. Во-вторых, он не разделяет точку зрения современников и просветителей на то, что характер войны можно понять, исходя только из разумных соображений. Он настаивает на том обстоятельстве, что без накала чувств и страстей никакая война не начнется и не продлится сколько-нибудь долго.

Генерал К. Клаузевиц, современник Г.В.Ф. Гегеля, — диалектик, прочно стояший на почве истории. В своих оценках мира, войны и человечества он исходит не из абстракций «мирового духа» или «разума», очищенного от эмоций, а из того сложнейшего и трудноуловимого духовного целого, которое позже стали называть цивилизацией, находящей свое выражение в исторически конкретном менталитете целых народов. Задолго до А. Тойнби К. Клаузевиц выходит на две важнейшие военно-политические проблемы цивилизации: 1) на проблемы не просто войн между государствами, а войн «цивилизационного типа», обусловленных системами ценностей и производными от них мотивациями: 2) на проблемы гения как духовной квинтэссенции данной цивилизации и ее исторического лидера. К. Кла-

294

узевиц как бы приподнимает завесу, сотканную из духовных неясностей, над интуицией как методологией этого гения. Он расшифровывает понятие «гений» как высокоразвитый и динамичный ум героической личности, а не клубок прихотливых чувств и страстей.

М. Ревон. ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ ВОЙНЫ И МИРА: ТРЕЗВЫЙ ВЗГЛЯД
Доводы в пользу войны

Цитируется по изд.: Ревон М. Философия войны. СПб., 1897. С. 63-75, 80-84.

С точки зрения чистого разума война кажется абсурдом. Но самая эта абсурдность, с точки зрения сторонников войны, доказывает ее главный смысл и сверхчеловеческое величие. Взглянем на нее глазами разума и веры. Что говорит философия? И что религия? Первая устранилась тайны, вторая безмолвно преклонилася. В своих причинах, своей природе и по своей цели она (война) священна. Перед чудом остается только падать ниц. «Война, — говорит Жозеф де Местр, — богиня сама по себе, потому что она есть один из законов мира. Война есть одно из тех неразрешимых разноречий, которые сотканы из непонятного. Не докопаться до ее основ, не проникнуть в неразгаданность ее правил. Единственное средство ее понять — сознаться в ее непонятности. Она богиня в самом возникновении своем... в своих посланиях, которые так поражающе ускользают от всяких человеческих расчетов».

Война как мировой закон проявляется всюду, тысячами мощных столкновений разнузданных стихий, вечных агоний всего живого, борьбою добра и зла — закон необходимости и неизбежности, которую не может не признать здравый смысл отдельного человека. Стало быть, война есть источник плодотворного движения, толчок, который сообщает жизнь всему сущему. Она есть мать, рождающая все превращения внешнего мира и мира внутреннего. Война определяется разумностью, исполненной тайны недосягаемого. И как разумное, она прекрасна. Когда жених в «Песне Песней» хочет воспеть свою возлюбленную, он сравнивает ее с готовой к бою ратью.

Прекрасное и добродетель имеют между собою таинственную связь... В самом деле, мир приводит к изобилию, рождает чувствен-

295

ность, избалованность, за нею — леность, распущенность, изнеженность. Богатство, наслаждения и нравственная плоскость идут рука об руку. Мир, который как будто возвещает себя началом братолюбия, на деле вносит только себялюбие... мир, следовательно, в сущности безнравствен. Но наступает война — и пробегает вдруг божественный трепет. Бедствие? Пожалуй. Но разве не спасительное? Но благо не заключается в одной нравственности. Оно обнимает и право. Именно посредством войны право является в мире. Право государственное, потому что только путем войны создаются государства... ни одна нация не сложилась без войны. Переходим от государства к личности — и там то же царство силы. Что такое собственность, где ее первоисточник? Исходный пункт в этом вопросе, как и в любом другом, — право сильного... Перед зарею права — мрак войны, и только безотрадная неурядица приводит к отрадному порядку. Короче говоря, она (война) есть маг всего сущего: религий, поэзии, героизма, общественного строя и самого мира...

Доводы против войны

Во-первых, война бессмысленна... Что натравливает отдельные существа друг на друга? Алчность, разнузданность страстей, честолюбие, тщеславие жалких человеко-моллюсков... Преступление не может быть прекрасным. «Война, — говорит Эмиль де Жирарден (автор «Европейского разоружения»), — это убийство и грабеж, освобожденные от казни и позора, узаконенное нарушение закона». Изумительная характеристика... как бы зловещее усугубление всех преступлений.

Итак, войну нельзя судить. Она бессмысленна, ужасна, оскорбляет обыденный здравый смысл и религиозное чувство, чувство прекрасного и нравственности, нарушает все, что есть прекрасного и благого. Это не таинственная посланница божества, это бич и только. Пусть оставят в покое непритязательных тихих людей, пусть не возмущают их скромного существования ради потехи сумасбродных юношей, их жизнь так коротка, — пусть по крайней мере проведут ее в мире... Пусть все вместе обороняются от неизбежных внешних зол, не прибавляя от себя самого страшного...

Примирение обеих сторон истории

Вот обе теории, сопоставленные рядом. В одной — война есть проявление божества, а мир — опасная утопия. В другой — она есть бич Божий, а мир один заслуживает симпатий. Где же истина? Вопрос весьма щекотливый.

296

Никак не скрывая нашего собственного предпочтения сторонникам мира, мы не можем не сознаться, что их учение грешит отсутствием полноты. Они, как люди сердца, впадают в заблуждение именно благодаря этой сердечности. Их увлечение мешает им подчас спокойно обсудить и беспристрастно взвесить все «pro et contra», выделить каждому явлению его историческое место, справедливо отнестись к тому, что, впрочем, с полным основанием они считают высшей несправедливостью. В своей благой любви к миру они слишком охотно наговаривали на войну, видя лишь одну сторону вопроса, правда самую важную. Но им не следовало бы забывать, что противоположная теория поддерживается самыми мощными мыслителями. Ни Гераклит, ни Гегель не были посредственностями. Имея против себя такие умы, приходится опасаться оплошности и ничего не утверждать наобум.

В этом случае самое лучшее не выбирать бесповоротно одно из двух учений, но постараться их соединить, как советовал Платон: «Когда мне предлагают выбрать из двух, я делаюсь как малое дитя, которое сразу хватается за то и другое». Это превосходный пример широты и в то же время осторожности, потому и мы старались отыскать по отношению к войне что-то примиряющее обе стороны и пришли, наконец, к убеждению, что слить их воедино не только представляется возможным, но даже весьма легким. Каким путем? Путем истории.

Сделайте ясный свод доводов обеих сторон и сопоставьте их затем без предубеждения, и вы естественно придете к заключению весьма простому, а именно: что сторонники войны смотрят главным образом на прошедшее, а сторонники мира — на будущее. Отсюда ясно, что, смотря по тому, в какую сторону кто обращает взоры, он видит зрелища совсем различные и они производят впечатления совершенно противоположные.

В сущности сторонники войны закрывают глаза на будущее, и в этом причина их ослепления... их презрения к мечтам о мире. Наоборот, поклонники мира отказываются бросать беспристрастный взгляд на прошлое, и в этом причина их несправедливого презрения к нему, невзирая на его несомненную славу, их торопливые и необдуманные восторги перед прогрессом, который требует медленной подготовки и дозревания. Одни видят только начала вещей, другие — только конец. Одни — действительность прошлого и настоящего, другие — идеальность будущего. Воинственные живут воспоминаниями, миротворцы — надеждою. Одни боготворят то, что было и есть, другие — то, что будет. Обе стороны правы и обе неправы.

Чтобы их рассудить и примирить, нужно поставить вещи на их надлежащее место посредством истории. Тогда философия уразу-

297

меет прошлое, отдав дань тем войнам, которые были, действительно, великими, и преклоняясь перед тем. что сделалось непоправимого, потрудится уже более уверенно и более достойно над просвещением и искуплением содеянного.

Для известной эпохи война была сравнительно благотворна, потому что водворила порядок на место первобытного хаоса, авторитетность власти взамен анархии, дисциплину взамен вечных столкновений... Нужно знать и верно оценивать, почему война так долго пользовалась несомненным уважением народов, как могла она стать предметом поклонения и пособницей первых шагов цивилизации. То, что так долго делало ее могущественной — это то, что к силе, мужеству и героизму она присоединила разум, стала искусством, наукою, притом такою, которая обнимает собою все другие, особенно с тех пор, как война ведется так называемым ученым оружием.

Комментарии

В своем трактате М. Ревон показывает, насколько более взвешенно и рационально политические философы рубежа XX в. начинали подходить к проблемам войны и мира. М. Ревон и его современники шаг за шагом продвигаются в деле познания природы войны путем конкретных исторических обобщений. Особенно ценно указание автора на совершающееся в истории преображение войны, метаморфозы ее сути и смысла, форм и содержания. Война, доказывает М. Ревон, явление не сверхъестественное, а объективное, естественно-историческое. Поэтому эволюция человеческого знания может и должна «соответствовать действительному ходу вещей».

А. Тойнби. О РОЛИ ВОЙНЫ В ЖИЗНИ ЦИВИЛИЗАЦИЙ ВОЙНА И МИР ВО ВСТРЕЧАХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Перевод осуществлен по изд.: Toynbee A. Encounters between Civilizations// Toynbee A. Selection from His Works. Oxford, 1978. P. 117-123.

Когда встречаются две и более цивилизаций, они должны отличаться между собою своими возможностями. Человеку по своей природе свойственно стремиться использовать всякую благоприятную возможность. А потому более мощная цивилизация скорее всего использует преимущества своего превосходства и делает это весьма агрессивно до тех пор, пока сохраняется восходящая траектория ее развития. Представители такой цивилизации, вторгаясь в

298

чужой социум, зачастую склонны считать себя богоизбранными людьми, не такими, как все остальные, бессознательно третируя своих собратьев как неполноценных и низших.

Наименее бесчеловечный характер имеет поведение той агрессивной цивилизации, в культуре которой доминирует религия. В таком случае представители агрессивной цивилизации склонны считать своих слабейших партнеров религиозно ничтожными, различая себя и своих противников как «агнцев и козлищ». Однако ничтожество последних может быть — и довольно скоро — преодолено обращением их в «истинную» веру; цель эта представала, как правило, не теоретической, а скорее практической. Как известно, в исламе признавалась за иудаизмом и христианством (первичным) роль двух утренних звезд перед восходом солнца истинной веры. Последователи двух этих вероучений рассматриваются в исламе как «люди Писания» (ахль аль-Китаб). Данная привилегия распространялась не только на иудаистов и христиан, но негласно также и на идолопоклонников и политеистов индусов, на зороастрийцев. Тем самым признавалось, что все высшие религии имели моральное право на терпимость мусульман, исходя из того, что, хотя и в разной степени, все почитают единого Бога.

Но этот взгляд был антитезой в целом негативного подхода ислама к своим крайним сектам. Аналогичный взгляд наблюдается в христианском отношении к «еретикам» и «схизматикам».

Гораздо хуже подход к слабейшим партнерам, воспринимаемым как ничтожным в культурном отнесении. Такой подход — свойство цивилизаций с преобладанием светской культуры. В истории образцом его служит противопоставление эллинов «варварам» или полное отмежевание «культурного» Китая от «бескультурного» внешнего мира. В истории западноевропейского общества культурная агрессия находила выражение в противопоставлении своей Цивилизации «варварам» и «дикарям» по всему миру. В колониальных империях это выражалось в унизительном для подданных патернализме и отказе им в гражданских правах. «Дикарь», стремившийся быть принятым в западном обществе, не мог ограничиться прохождением ценза образования и «хороших манер». Он обязан был признать превосходство западной культуры и примитивность, ничтожество своей собственной, однако и это не избавляло его от статуса слуги западных хозяев.

Империал изму свойственно в ходе территориальных захватов рассматривать местное население как «туземцев». В данный термин вкладывался унизительный смысл, хотя оформилось это не сразу. Под ним подразумевается полная политическая и экономическая несостоятельность местных жителей.

299

От подобного отношения к иноземцам как туземцам только один шаг до признания их человеческой ничтожности вне всяких качественных оценок. Их неполноценность объявлялась пропастью, которую невозможно и немыслимо преодолеть. Запад руководствовался здесь иллюзорной идеей своего культурного превосходства над незападными обществами. Расовые и культурные аргументы дополняли друг друга. Западный расизм несет историческую ответственность за физическое уничтожение многих миллионов «недочеловеков».

Война и мир во встречах цивилизаций

Спаситель, препоясанный мечом

По необходимости потенциальный спаситель распадающегося общества должен быть препоясан мечом. Но, исходя из конкретной исторической обстановки, меч этот бывает обнажен или остается в ножнах. В одних случаях такой вождь-спаситель выступает с обнаженным мечом подобно богу-титаноборцу. В других случаях он как бы восседает победителем с поверженными врагами у ног своих. Первое состояние — средство, второе — цель. И хотя Давид и Геракл, неустанные в своих сверхчеловеческих трудах, фигуры более романтические, чем Соломон в зените славы или Зевс в апогее всемогущества, войны Давида и труд Геракла вне безмятежности Зевса и процветания Соломона лишены всякого смысла.

Как правило, меч обнажается в надежде на достижение высшего блага и в мечтах о том, что он более никогда не понадобится. Но такие надежды, как правило, иллюзорны. Только в волшебных сказках, наверное, удается рубить те гордиевы узлы, которые невозможно распутать руками. «Поднявший меч от меча и погибнет» — вот непреложный закон реальной жизни. Всякая вера в окончательную победу — иллюзия вдвойне. Давиду никогда не будет позволено строить Храм, храм Соломона будет сожжен Навуходоносором, Гераклу никогда не подняться на вершину Олимпа, а неприступный трон Зевса на вершине Олимпа будет ниспровергнут точно так же, как он ранее ниспроверг титанов.

Почему же распадающееся общество не может быть спасено мечом даже тогда, когда спаситель готов в кратчайшие сроки вернуть свое оружие в ножны и там хранить его сколь возможно долго? Воитель, который желает при первой же возможности отложить в сторону средство стольких успехов, должен быть не просто победителем. Такой победитель должен быть государственным мужем, а государственный муж, в свою очередь, мудрецом... Но спо-

300

собен ли триумфатор... действительно преобразиться в отца отечества? «Можно взять власть штыками, но нельзя управлять, сидя на них». Инструмент, однажды использованный для разрушения жизни, не может быть с удобством для пользователя применен для спасения, сохранения жизни. Назначение оружия — убивать. Рано или поздно правитель, безжалостно проложивший оружием путь к трону, окажется перед выбором — дать власти выпасть из своих рук либо вновь и вновь применять оружие и кровопролитие. Спаситель с мечом может построить дом на песке, но никогда на скале, ему никогда не удастся разделение труда между пролившим кровь Давидом и невинным Соломоном. Камни, из которых возводит Соломон свои здания, высечены Давидом... Грехи отцов неизбежно падают на их сыновей, даже на внуков и правнуков.

Спасители с мечами, проведшие распадающиеся цивилизации и империи сквозь периоды катастроф, позднее почитались как боги. Но при ближайшем рассмотрении созданные ими универсальные государства оказывались в лучшем случае эфемерны. И если им удавалось военным путем продлить отведенный им жизненный срок, они вырождались в социальные чудища не лучше, чем на стадии катастроф (предшествующих) либо междуцарствий (последующих) своей собственной истории.

Сравнение историй универсальных государств и их спасителей с мечами не только подтверждает неизменную бесплодность вооруженной силы как инструмента спасения; в русле эмпирического обозрения истории оно дает нам удобный ключ к сортировке этих спасителей. Их авангард составляет трагический батальон спасителей периода катастроф каждой цивилизации...

Империя может мирно простоять с мечами в ножнах тридцать, сто, двести лет, но рано или поздно Время сделает свое дело. Оно работает против строителей империй с самого начала: клинкам их мечей не суждено дождаться покоя. В этом своем качестве они неспособны когда-то стать незыблемыми краеугольными камнями, а всегда обречены шевелиться как зубы дракона. Под безмятежной маской всемогущества империя ведет бесконечную и бесплодную битву с демоном насилия в собственном сердце. Эта моральная битва выливается в политические конфликты. (Т. VI. С. 178-192.)

Комментарии

Как мы видели ранее (гл. VI), А. Тойнби усматривал в войне явление, сопутствующее надлому и распаду цивилизаций. Усложнение цивилизации приводит к тому, что и война во все усложняющихся формах и увеличивающихся масштабах поглощает все более значительные ресурсы общества. Поэтому А.Тойнби констатирует более заостренную противоречивость развития «исторических народов» по сравнению с «доисторическими».

301

А. Тойнби безусловно осуждает войну, усматривая в ней проявление моральной неспособности общества справиться со своими внутренними проблемами. Чем успешнее цивилизованные народы в лице своих государств развиваются в условиях мира, тем сильнее они саморазрушаются в период войны. По крайней мере, «дикари» и «варвары» не растрачивают на войну столько богатств, людских, материальных и духовных ресурсов.

Война как средство (одно из средств) политики есть не более чем функция государства и конфликт интересов прежде всего в связи и по поводу государственной власти во всех ее проявлениях.

А. Тойнби признает огромную объективную роль войны, армий и полководцев на всех этапах развития цивилизаций, особенно кризисных. Он считает, что война не сводится к военному насилию, но является проявлением борьбы духовной, и что всякая война отражает состояние цивилизации. А. Тойнби доказывает, что окончательная победа — пагубная иллюзия: в стратегии нет военных побед, а есть лишь успех политики, и по большому счету — успех исторический. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история