Егер О. Всемирная история (т. 4. Новейшая история)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ТРЕТЬЯ. ВОЙНА ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ ОТ НАПОЛЕОНОВСКОГО ИГА 1812-1815

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Перемирие. Австрия присоединяется к коалиции. Битвы при Гроссберене, Кацбахе, Дрездене, Кульме, Депневице. Военные действия с начала сентября до середины октября. Битва народов под Лейпцигом

Общее положение

Это перемирие (которое сам Наполеон впоследствии считал величайшей своей ошибкой) было вызвано необходимостью дать передохнуть его войскам, свыкнуться с их положением - организоваться. От зоркого взгляда Наполеона не скрылось то, что хотя эти войска в течение первых 6 недель кампании прекрасно проявили себя и дрались храбро, но им все же недоставало еще многих и важных качеств настоящего солдата, и что они в этом смысле не могли равняться с теми, которые погибли в походе 1812 года. Однако он думал или мог думать, что при его энергии, благодаря которой принимаемые им решения и действия происходили во много раз быстрее, чем в коалиции, этот краткий отдых даст ему возможность в такой степени усовершенствовать свои вооруженные силы, что он будет в состоянии не только противостоять всем возможным случайностям (даже если Австрия перейдет на сторону его противников), но и преодолеть их. Наполеон не был против заключения мирного договора, если бы можно было его заключить, не пожертвовав ничем существенным, на что ему давали право надеяться две одержанные им победы. Временами выпадали такие моменты, когда он не скрывал от себя то важное условие, что сам характер борьбы существенно изменился, и что положение его уже вызывало некоторые опасения; но, в общем, он смотрел на сложившееся положение оптимистически, и гибельное высокомерие его еще нимало не было поколеблено.

Гамбург вновь в руках французов

Именно такого мира, который бы все оставил так, как есть, более всего и опасались в Пруссии, и потому известие о перемирии породило всюду негодование и тревогу. К этому еще добавилась печальная весть о том, что Гамбург опять попал в руки французов. Произошло это, очевидно, вследствие упущения со стороны союзников и следующим образом: датчане, предполагая присоединиться к союзникам, в их интересах, заняли город своими войсками, но тотчас же его покинули, как только датскому правительству стало известно, что Норвегия уже обещана Швеции. Вместе с тем Дания перешла на сторону Франции. Однако оказалось, что шведский кронпринц Карл Иоанн (бывший маршал Бернадот) вовсе не был расположен что-либо предпринимать в интересах города Гамбурга, а тем более подвергать себя ради него какой-либо опасности.

27 мая Теттенборн выступил из города и город был потерян для союзников. Сначала в него вернулись датчане, уже в качестве союзников Франции, а после их ухода вступили французы под командованием Даву и Вандамма и развернули жестокие репрессии. Начались расстрелы, изгнания, контрибуции, всякого рода вымогательства - на все это и у обоих военачальников были в изобилии запасены бланки с подписью самого Наполеона. Не менее печален был и другой случай - нападение, которому подвергся партизанский отряд майора Люцова около Китцена (близ Люцена). Наполеон был особенно озлоблен против этих партизанских отрядов, которые действительно наносили ему значительный урон, отбивая орудия, транспорты с провиантом, пленением офицеров и т. д. Майора Люцова укоряют в том, что он, за неимением достоверных сведений, слишком медленно подвигался к демаркационным линиям, определенным на время перемирия; а рассчитывать на какое-либо снисхождение со стороны неприятеля было более чем странно.

Отряд французов в 4000 человек неожиданно напал на полк Люцова, насчитывавшего 400 человек и 300 из них разом положил на месте; остальные (в том числе Люцов, и раненый Теодор Кернер) успели спастись. В числе нападавших на люцовский полк были, увы!, и вюртембергцы. Но зато в тот самый день, когда перемирие окончилось, произошла стычка между французским корпусом Удино и прусским отрядом, заграждавшим дорогу в Берлин, и французы вынуждены были отступить, причем отбитые у французов несколько сот ружей весьма кстати пошли на вооружение испытывавшего нехватку оружия прусского ландвера.

Вооруженные силы сторон

Именно это - приведение в порядок своих армий - делало перемирие для союзников совершенно необходимым. Более того, было полное основание надеяться, что если попытки заключения мира будут отвергнуты Наполеоном, то Австрия, вероятно, склонится на сторону коалиций, и тем самым значительно будут увеличены шансы на успех у союзников.

Австрия

И действительно, Австрия в силу сложившихся обстоятельств была выдвинута на передний план: теперь она вынуждена была действовать. Наступил момент, когда уже ни трусость, ни косность, ни самое изощренное коварство не могли более удержать Австрию от необходимости принять определенное решение, в котором, собственно говоря, не было даже и выбора. В последнее время пытались на разные лады, разными умными доводами объяснить и оправдать политику Австрии, проводимую на протяжении первых пяти месяцев этого года в особенности потому, что эта политика - по крайней мере по отношению к Австрии - привела к некоторому благоприятному результату; но такое оптимистическое воззрение - увы! - не выдерживает строгой критики.

Франц I, австрийский император. Гравюра работы Ф. К. Тилькера с портрета кисти П. Г. Стембуки

В Австрии, как и везде в Европе, все государственные, придворные и общественные деятели были настолько поражены исходом похода в Россию, что им прежде всего пришлось серьезно задуматься; однако ни о каком смелом шаге, ни о каком порыве мужества или хотя бы озлобления против человека, который трижды унизил Австрию, разрушил ее значение в Германской империи и захватил почти треть ее владений, в правящих кругах, в непосредственной близости к императору Иосифу и его первому советнику, графу Меттерниху, не было и речи. Им и в голову не приходили те "возвышенные упования", которые подняли прусский народ и жителей некоторых других немецких областей на борьбу за родину и ее благо. Один из ученых знатоков истории изображает нам императора Иосифа (в смысле описания его характера), как "смесь твердости и слабости, честности и лживости, здравого смысла и самой обыденной близорукости, честолюбия и равнодушия, большого знания мелочей и самого элементарного неведения". В целом, по общему складу характера, он напоминал одного из своих предков, Фридриха III Габсбурга, жившего в XV столетии и оставившего по себе весьма недобрую и нелестную память. Министр же его, истый царедворец, более хитрый, чем умный, рано ко всему охладевший вследствие распутной жизни, совершенно свободный от всяких возвышенных воззрений на все окружающее, весьма ленивый к работе, жил, как говорится, одним днем, а его главная забота состояла в том, как бы сохранить за собой то положение, которое он умел для себя сделать и приятным, и удобным.

Клеменс Меттерних

Положение Австрии вследствие поражения, понесенного армией Наполеона в России, быстро и в значительной степени улучшилось. В ответе на известное письмо Наполеона от 7 января 1813 года речь шла об отношениях Франции к Австрии опять в таком тоне, какой подобает диалогу двух равносильных держав. В нем говорилось, между прочим, что все вожделения Австрии направлены к восстановлению мира. Можно, пожалуй, предположить, что австрийское правительство, в данном случае, играло только тонко рассчитанную роль, и сам Меттерних, впоследствии выдававший себя за человека, безошибочно угадывавшего будущее, в своих мемуарах старается всех убедить, что он уже тогда свой способ действий основывал на близком знании характера Наполеона, в чем, по его словам, он, будто бы, и не ошибся. Но чем больше мы вглядываемся в подробности австрийской политики в эти 5 первых месяцев 1813 года, тем отчетливее понимаем, что ей возможно дать только одно объяснение: люди, руководившие Австрией, сами не знали, чего хотели, хотя общее положение дел в сущности было совсем немногосложно. Едва ли может подлежать сомнению то, что Наполеон легко мог бы купить австрийскую дружбу, предложив за нее хорошую подачку; но он был настолько неосторожен, что подобной подачки не предложил, и, помимо своего письма от 7 января, в котором не допускал со своей стороны никакой серьезной жертвы ради сохранения мира, еще сослался в своем отношении к Австрии на трактат 1812 года, т. е. на такой договор, который, по справедливому заключению Меттерниха, вовсе не мог согласоваться с положением великой державы.

В Вене смотрели не без тревоги на взрыв народного сознания в Пруссии; при этом, чтобы отвести глаза французскому посланнику, приходилось даже прикидываться, будто бы опасаются слишком большого возрастания русского могущества, против которого, однако, не принимали никаких мер и сидели сложа руки... Но все это не может еще служить достаточным объяснением колебаний Австрии. Притом же никак нельзя допустить, чтобы она выжидала того момента борьбы, когда оба противника достаточно ослабнут, чтобы затем обоим им объявить свою волю, подкрепленную прибереженными и сосредоточенными в Австрии силами: такая политика при подобной мировой борьбе представлялась бы очень опасной. И если только император Франц и Меттерних руководствовались хоть какой-нибудь идеей, то разве что - вынудить Наполеона к заключению мира путем кое-каких пожертвований, притом такого мира, который бы мог хоть сколько-нибудь улучшить общее положение Европы, и добиться этого, если возможно, даже не извлекая меча из ножен, что для народов Австрии, как и для императора австрийского и его министра, в данную минуту было наиболее удобным. И вот этой своей расслабляющей политикой они благополучно уже добились того, что Наполеону оставалось только выиграть еще одно сражение, чтобы вновь восстановить свое господство над всей Европой, в том числе и над Австрией. Таким образом наступил момент, когда Австрии пришлось стряхнуть с себя трусость и лень, и обратиться к действию.

Наполеон и Меттерних

Мы можем опустить без ущерба для нашего изложения те отдельные стадии, через которые чрезвычайно медленно эта политика переходила от союза с Наполеоном при тайно поддерживаемых отношениях с Россией и Пруссией - к ходатайству (entremise) в пользу мира, затем к вмешательству в пользу мира и посредничеству, затем к вооруженному нейтралитету и к вооруженному посредничеству и, наконец, к войне. Можем только мимоходом упомянуть о визитах Шварценберга в Париж (в феврале), Вейссенберга в Лондон, Лебцельтерна в Калиш, о переговорах Меттерниха с прусским послом Гумбольдтом, с французским посланником Отто, а затем Нарбонном... Несомненной заслугой Наполеона было то, что он наконец заставил эту политику высказаться: его посланник, Нарбонн, еще 21 апреля 1813 года имел наивность передать австрийскому правительству ноту, в которой Наполеон настаивал на соблюдении Австрией мартовского договора 1812 года.

В период между Люценским и Бауценским сражениями, 16 мая явился к Наполеону граф Бубна, а в то же время известный деятель 1809 года, граф Филипп Стадион, был послан в союзный лагерь: Наполеону были сделаны в дружественной форме весьма приемлемые для него предложения. Мир представлялся возможным при очень умеренных уступках - речь шла о Варшаве, Иллирии, захваченных областей на Эльбе, некотором увеличении территории Пруссии и т. п. Это привело только к тому, что Наполеон оскорбился и сделал попытку завязать отношения с Россией: но в русский лагерь посланник Наполеона не был допущен и последовала вторая битва, а за ней и перемирие.

Это перемирие для Наполеона имело бы только в том случае некоторую пользу, если бы за ним последовал мир, и вот именно этого-то в Германии более всего и опасались. Но Наполеон был так неосторожен и так высокомерен, что не принял мира, предлагаемого ему на весьма умеренных условиях. Тогда последовало, 28 июня, личное свидание Меттерниха с Наполеоном: Меттерних специально приехал в Дрезден для переговоров с Наполеоном. Переговоры проходили с глазу на глаз, а потому о них никто ничего не знает, кроме того, что Меттерних, много лет спустя, счел возможным сообщить. О значении этих переговоров можно судить по тому, что свидание продолжалось 9 часов подряд, и когда Меттерних вышел из кабинета Наполеона и генералы в приемной обратились к нему с тревожным вопросом - "Мир или война?" - тот не смог сдержаться, и впечатление, вынесенное из беседы с Наполеоном, выразил в словах: "Клянусь вам честью, что у вашего государя ум зашел за разум!"

Рейхенбахский договор: распад мирного конгресса

За день до этого граф Стадион в Рейхенбахе подписал договор с союзниками, по которому Австрия также присоединялась к Калишскому союзу. В Рейхенбахе же заключены были: 14 июля - между Пруссией и Англией, а 15-го - между Англией и Россией - союзные и субсидиальные договоры. Стороны решили сообща поставить Наполеону следующие условия: упразднение герцогства Варшавского и разделение его территории между тремя державами, участвовавшими в разделе Польши; возвращение Данцига территориально увеличенной Пруссии, вывод войск из прусских и польских крепостей; возвращение иллирийских провинций Австрии, восстановление Ганзейских городов в их правах, возвращение Ганновера Англии, упразднение Рейнского союза, уступка областей, которыми владели в Германии французские принцы; но последние три условия были поставлены только так, на всякий случай; Австрия удовольствовалась бы и более скромными требованиями, лишь бы только он быстро и решительно их принял.

Все окружение Наполеона были расположено в пользу этих условий; его генералы, которых он обогатил и которые еще более разбогатели на его службе, тяготились войной, которая не давала им возможности пользоваться своими богатствами; более того, приближенным Наполеона было известно (с 29 июня), какой дурной оборот приняли дела в Испании. Самые преданные слуги Наполеона советовали ему принять предлагаемые условия; для дальнейших переговоров между Меттернихом и Марэ (наполеоновским министром иностранных дел) был открыт в Праге, 12 июля, конгресс. Но на этом конгрессе дело не клеилось; ни союзники, Пруссия и Россия, ни французские уполномоченные, когда они наконец прибыли на конгресс - не проявили особенного усердия к заключению мира. И едва только успели обе стороны договориться между собой о формальной стороне переговоров, как уже наступил срок перемирия. Еще раз попытался Наполеон добиться непосредственного соглашения сначала с Россией, а потом с Австрией, т. е., другими словами - порвать связь между союзниками; но никто из них не поддался на эту уловку -со стороны Австрии последовал ультиматум, по которому предлагалось принять условия в 24 часа, так как перемирие уже истекало. 24 часа миновали - ответа не было; в полночь с 10 на И августа перемирие окончилось и тотчас же сигнальные огни, запылавшие всюду на горах, возвестили войскам, что война должна начаться вновь. В ответе Наполеона, полученном на следующий день, он требовал еще и Данцига и Триеста, а границей Рейнского союза определил Одер.

Возобновление войны

Наполеон предполагал, что сил его будет вполне достаточно для того, чтобы восторжествовать над коалицией даже и в том случае, если к ней примкнет Австрия, и предположения его нельзя было назвать химерическими. На примере Фридриха Великого мы знаем, насколько велики бывают преимущества одной только твердой воли над многоголовой коалицией, и эта последняя борьба с Наполеоном, в дальнейшем своем развитии, еще должна будет нам показать, какие происки, ошибки, случайности, полупредательства и даже откровенные предательства оказываются возможны в коалиционном ведении войны. Но все же Наполеон не в полной мере сознавал опасность этой войны, в которой против него совместно действовали два злейших его врага - национализм и легитимизм. Он делал вид, будто не придает никакого значения национализму, а между тем, на деле он должен был испытать на себе всю страшную его силу, а о легитимизме, побуждавшем все, что только было старого и знатного в Европе, от папы и до последнего дворянина, к инстинктивной борьбе против него, как представителя революции, как выскочки-плебея, как сына корсиканского адвоката,- об этом он, по-видимому, даже и не помышлял и не имел ни малейшего представления.

Бонапарт сумел воспользоваться сроком перемирия в полной мере и при возобновлении военных действий, с 11 августа, большой разницы в силах воюющих сторон заметно не было. Однако русские и пруссаки также не теряли этого времени даром. Пруссия более, чем когда-либо за последнее время, напоминала собой большой военный лагерь: около 100 000 человек ландвера было наготове, и весьма важно было то, что настроение всей германской нации (даже в областях, еще бывших под гнетом чужеземного владычества) было, по отношению к союзникам, самое благоприятное. Это настроение впервые нашло себе отклик и в литературе того времени - в творениях Теодора Кернера, Э. М. Арндта, Макса фон Шенкендорфа, а также поэтов: Фридриха Рюкерта, Людвига Уланда и множества других, не столь выдающихся, но не менее проникнутых патриотизмом. Горько подумать, что тогда величайший из немцев-писателей, гениальный Гёте, один продемонстрировал полное равнодушие к этому настроению, держался от него в стороне, и в этот период обновления немецкой жизни находил возможность придерживаться воззрений предшествующего периода - чего-то среднего между космополитизмом и филистерством.

Трахенбергский план войны. Вооруженные силы сторон

Военные силы союзников возрастали, хотя и постепенно, однако, до значительных размеров: 270 000 пруссаков, 260 000 австрийцев, 250 000 русских и 20 000 шведов. Будущий план войны уже с начала перемирия был предметом общих обсуждений, в которых заочно своими советами принимал участие и Герхард Иоганн Шарнхорст, раненый при Бауцене и потому еще прикованный к постели в Праге. К сожалению, этот полезный деятель не мог долее нести службу на благо общему делу: он скончался в Праге 28 июня - в тот самый день, когда Меттерних из продолжительной беседы с Наполеоном вынес убеждение, что следует перейти на сторону союзников. На съезде в Трахенберге, в Силезии, на котором присутствовал и шведский кронпринц, план военных действий был окончательно утвержден. Он был хоть и не очень смелым, однако разумным, и как нельзя лучше соответствовал условиям общего положения и возможностям коалиционного ведения войны.

Герхард Иоганн Шарнхорст. Гравюра с портрета кисти Бури

Силы союзников были разделены на три армии, в состав которых преднамеренно были введены контингенты различных национальностей: 1) Богемскую армию, или главную, под главным командованием австрийского фельдмаршала князя Шварценберга (287 000 русских, пруссаков и австрийцев при 700 орудиях); 2) Силезскую (95 000 человек при 356 орудиях), состоящую из русских и пруссаков, под командованием прусского генерала Блюхера; 3) Северную (154 000 пруссаков, русских, шведов и других при 387 орудиях), которой, отчасти по настоянию России, предводительствовал шведский кронпринц, впоследствии немало навредивший общему делу союзников.

Все эти три армии должны были действовать наступательно, но так как Наполеон со своей 400-тысячной армией господствовал над всем течением Эльбы, от истока до устья, занимая центр круга, и таким образом имел на своей стороне "преимущества внутренних линий",- как говорят военные специалисты,- то союзникам так и должно было действовать, чтобы та армия, против которой бы Наполеон обратился со своими главными силами, отступила перед ним и тем самым дала возможность двум другим продвинуться вперед; летучим же отрядам, которых у них было немало, выпадала на долю такая задача: постоянно угрожать связи между отдельными частями неприятельской армии, действовать в ее тылу, и тем самым еще более усиливать то чувство опасности, которое, несомненно, и без того уже существовало в рядах французов, так как они, по большей части, были физически слабее войск союзников, а войска Рейнского союза назвать надежными было бы слишком опрометчиво.

Битва при Гроссберене

Слабейшей, и в то же время для Наполеона наиболее опасной частью союзной армии, была армия северная: опаснейшей потому, что в Берлине и старопрусских областях был главный очаг и центр настоящей национальной войны; слабейшей потому, что эта армия подчинена была, как главнокомандующему, шведскому кронпринцу, который не отличался ни деятельностью, ни особенным усердием в отношение общего дела союзников.

Против этой армии Наполеон и направил свой первый удар. С 70-тысячной армией, состоявшей из итальянских, вюртембергских, саксонских, вюрцбургских, вестфальских и баварских войск, союзная армия была достаточно сильна для того, чтобы и она могла перейти в наступление, но кронпринц об этом и не подумал, и даже тогда, когда Удино находился уже всего в 6 часах перехода от Берлина, кронпринц делал все от него зависящее, чтобы избежать победы. Он полагал или делал вид, что так полагает, что на него наступает сам Наполеон с главными силами, и готов был уже уступить неприятелю Берлин, если бы только это было в его власти. Он даже имел неосторожность в присутствии подчиненных ему прусских генералов, выразиться так: "Берлин! Ну, что такое Берлин? - не такой же ли город, как и другие?"

Граф М. И. Платов

Но это не помешало генералу Бюлову вступить в битву с армией Удино (23 августа после полудня) при Гроссберене, в пяти часах перехода

на юг от Берлина, и нанести неприятелю поражение. Урон французов составил 3000 или 4000 человек, в том числе 1500 пленных; при этом потеряно было 14 орудий и 2000 ружей. Потери прусской армии составили 150 человек убитыми и 900 - ранеными (в том числе только 7 шведов!). Для полноты картины отношений, существовавших в коалиционной армии, не мешает отметить, что даже это первое удачное дело привело к пререканиям между начальствующими лицами. Кронпринц оказался почему-то недоволен действиями Бюлова и несколько иначе изложил ход самого дела в бюллетене. Бюлов воспылал гневом и представил свое опровержение донесения о битве; но прусская военная цензура не допустила его публикации. Бюлов довольствовался тем, что сослался "на 40 000 свидетелей", но из-за этих пререканий кронприц не захотел последовать его доброму совету - немедленно преследовать потерпевшего поражение врага и перейти к активному наступлению.

Генерал-лейтенант прусской армии В. фон Бюлов (фон Денневиц). Гравюра работы фон Боллингера с портрета кисти Дэлинга

Стычка у Гагельсберга

26 августа, вслед за победой при Гроссберене, произошла не менее удачная стычка у Гагельсберга. Генерал Жирар двинулся из Магдебурга на поддержку задуманных маршалом Удино военных операций: Жирар намеревался тревожить правый фланг северной армии союзников, однако, оттеснив шесть батальонов и несколько эскадронов под командованием генерала Путлица, Жирар остановился, узнав о неудаче, которой закончилось движение, предпринятое маршалом Удино. Тем временем часть корпуса Тауенциена зашла ему в тыл и отрезала от Магдебурга: 27-го числа произошла кровопролитная стычка, и только благодаря ночной темноте остатки жираровского отряда спаслись от полного уничтожения. Битва была жаркой. С той и с другой стороны совсем еще молодые солдаты, почти не нюхавшие пороха, дрались с большим ожесточением, действуя более прикладами, нежели штыками: грудами неприятельских тел была завалена вся ограда деревни Гагельсберг.

Не особенно удачной оказалась ловкая операция, которой Даву должен был поддержать удар главных сил, направленный против Берлина. И Даву действовал здесь, как и большая часть наполеоновских полководцев, гораздо бесхитростнее, нежели в былое время: он отступил при первых неблагоприятных известиях, довольствовавшись небольшими и совершенно бесплодными стычками. Здесь с немецкой стороны действовал и легкий кавалерийский отряд люцовцев, и в одной из только что упомянутых стычек близ Гадебуша, в западном Мекленбурге, 26 августа пал Теодор Кернер, став жертвой своей пылкой, необузданной отваги. Таким образом, начало военных действий на этот раз нельзя было назвать неблагоприятным, и события быстро следовали одно за другим. В это же время, в двух других местах произошли два решительных сражения: одно весьма удачное, а другое - как бы в противовес ему - крайне неудачное по своим результатам.

Во главе командования Силезской армией, восточной из трех союзных, стоял Гебхард Лебрехт фон Блюхер (род. в декабре 1742 г.), с именем которого мы встретились впервые в несчастный 1807 год. Находясь на службе при Фридрихе Великом, он за какой-то проступок на службе был обойден при повышении чинов и тотчас же потребовал отставки (1773 г.): "Ротмистр фон Блюхер может убираться к черту!" - гласил лаконичный ответ Фридриха. Блюхер поселился в деревне, занялся сельским хозяйством и посвятил себя домашней и семейной жизни, но он чувствовал, что был отвергнут от своего истинного призвания, к которому имел возможность вернуться только после смерти Фридриха II. Он обратил на себя внимание, как смелый кавалерист и весьма разумный военачальник; в несчастный год общего погрома Пруссии, он оказался одним из немногих, сумевших поддержать честь прусской армии, и дальновидный Шарнхорст понял, что это был именно тот настоящий полководец, который нужен для ведения всенародной войны.

Князь Гебхард Ледрехт фон Блюхер фон Валъштатт. Гравюра с портрета того времени

Действительно, этот 70-летний старец величавой и воинственной наружности, полный сил и юношеского пыла и юношеской ненависти к французам, мог быть назван истинным представителем всенародного воинственного воодушевления. Это был неученый, но настоящий солдат; он знал толк в войне, и все хвалили его быстрый и острый взгляд: важнее же всего было то, что он не боялся никакого врага, даже самого Наполеона, перед которым техники войны и всякие генералы-дипломаты отступали с почтением. Он не походил ни на кого из современных ему выхолощенных общественных деятелей и его энергичные, но удивительно своеобразные, хотя и полуграмотные письма очень напоминают своим слогом и оборотами письма Фридриха Великого. Йорк, недоброжелательно относившийся ко всем военным деятелям, которые не могли с ним равняться в образованности и в глубоком знании военного искусства, утверждал, что Блюхер обязан своей популярностью случайности, и что эта популярность вовсе не соответствует его природным способностям. Когда же Шарнхорста стали предостерегать относительно разных чудачеств и выходок Блюхера, он возразил с необычайной горячностью: "Ну так что же? Он должен быть главнокомандующим, хотя бы у него сто чудачеств в голове было!" И он был прав; Блюхер пришелся всем по вкусу - даже русский солдат относится к нему одобрительно; а все его недостатки восполнялись начальником его генерального штаба генералом Гнейзенау, который вместе с Бюловым может быть назван одним из способнейших военачальников в союзной армии.

Граф Нейдгард фон Гнейзенау. Гравюра с портрета кисти Каролины фон Ридэзель

Гнейзенау служил отличным дополнением Блюхеру. Блюхер не без досады видел себя обреченным на оборонительный способ ведения военных действий, на основании трахенбергского плана. Он успокоился только тогда, когда Барклай-де-Толли сказал ему, что, имея 100-тысячную армию, мудрено ограничиться только одним оборонительным способом действий; и он не стесняясь заявил монархам, что принимает на себя звание главнокомандующего только под тем непременным условием, что ему будет дозволено атаковать неприятеля всюду, где он это найдет для себя удобным. На это заявление он никакого ответа не получил, и, ссылаясь на некоторые противные условиям перемирия рекогносцировки французов в промежуточной нейтральной полосе, он, еще до истечения перемирия (15 августа), уже выдвинулся на эту промежуточную полосу, а рано утром 17-го числа завязал с французами сражение.

Наполеон намеревался воспользоваться временем, в течение которого богемская армия станет только собираться действовать, для того, чтобы направить удар против Блюхера. 21-го числа он появился у Лёвенберга, намереваясь с большим перевесом в силах ударить по противнику, горячность которого ему была хорошо известна. Однако Блюхер, убедившись в большом перевесе неприятельских сил, обуздал свою гусарскую удаль и, согласно принятому плану войны, отступил с серьезными потерями: он слишком уж много возлагал надежд на своих солдат, считая для них, как. и для себя, все возможным, и вследствие этого между ним и генералом Йорком (привыкшим тонко взвешивать все шансы возможного и не допускавшим "гениального ведения войны") дело дошло до крупных разногласий. Однако отступление Блюхера вынудило Наполеона изменить план действий. К тому же, в ночь с 23 на 24 августа Наполеон, узнав о наступлении богемской армии, предоставил корпусу Макдональда в составе 80 000, а по другим известиям 60 000 человек действовать против Блюхера, а сам поспешил к Дрездену, чтобы с этой стороны дать отпор нападению союзной армии. Туда же приказал он двинуть и вес остальные войска, какие оказались бы не нужны для действий против Блюхера.

Битва при Кацбахе

Но едва только Наполеон уехал, как Блюхер вновь перешел в наступление. Он выдержал весьма неприятный разговор с Йорком, и впечатление его отчасти отразилось и на русском генерале Ланжероне, который в Блюхере видел только "рубаку" (un vieux sabreur); но к счастью для Блюхера и как бы в оправдание его способа действий оказалось, что французы, предполагавшие, что он избрал себе тактику отступления, сами двинулись против Блюхера и напросились на битву, которую он так жаждал. Таким образом и произошел бой на равнине между реками Нейссой и Кацбахом - на правом берегу последнего.

Французы поднялись на крутой берег и оттеснили передовые войска Блюхера: выбравшись на плато, они стали занимать его и на нем выстраиваться. А тут как на беду пошел сильнейший ливень, так что ружейным огнем почти нельзя было действовать. Наконец построение было закончено и в 3 часа союзники перешли в наступление, действуя преимущественно холодным оружием, штыком и прикладом. К вечеру французы потерпели полное поражение: продвинувшись слишком далеко вперед, в невыгодной позиции, они не выдержали энергичного и настойчивого натиска противников, стали отступать, и отступление их вскоре превратилось в беспорядочное бегство. При этом серьезным препятствием для бегущих служили те самые ручьи, через которые французы утром свободно переходили вброд: теперь же они вздулись от дождя и превратились в бурные потоки, которые поглотили многих бегущих. Только на следующий день выяснились результаты победы. Русский генерал Ланжерон 29 августа разгромил дивизию Пюто и взял в плен 4000 французов. Основываясь на донесении Блюхера о битве, можно сделать вывод, что поражение французов было весьма серьезным: 18 000 пленных и 103 пушки достались победителям, у которых урон оказывался сравнительно небольшим. Весть об этой победе пришла тем более кстати, что в тот же день богемская армия союзников начала свои военные действия с большой неудачи.

Богемская армия. Поражение при Дрездене

Этой армией командовал князь Карл Филипп фон Шварценберг, пользовавшийся репутацией как очень великолепный дипломат и хороший воин; первое из этих качеств было особенно полезно ему как главнокомандующему коалиционной армией, при которой находились три монарха, и следовательно необходим был посредник, вполне способный сгладить все шероховатости и предотвратить всевозможные столкновения; но зато как военачальник, которому предстояло командовать 200 000 армией и притом вести ее к победам, да еще против самого Наполеона,- для такой задачи, конечно, Шварценберг не годился. 22 августа большие массы богемской армии, четырьмя громадными колоннами перешли через Рудные горы. На границе Лаузица они были встречены благоприятным предзнаменованием: здесь два вестфальских конных полка перешли на сторону союзников.

Князь Шварценберг.

Гравюра работы М. Стейнля, 1822 г.

План движения на Дрезден был задуман весьма неплохо. Если бы они прямо двинулись в этом направлении, то, конечно, небольшой корпус французского войска, под командованием Гувиона де Сен-Сира, стоявший около Дрездена, был бы ими раздавлен, и тогда Наполеон лишился бы важного опорного пункта для своих операций. Но, к сожалению, надо сознаться, что при сложном устройстве коалиционного механизма никакая быстрота действий не была возможна. 25 числа, когда и перевес сил был на стороне союзников, и возможность неожиданного нападения,- протекало без всякой пользы потому, что у Шварценберга еще не все силы были в сборе, а 26-го завязалась битва, где дрались до полудня, но как-то бессвязно... Общая атака, наподобие какого-нибудь концерта или раута, была назначена на 4 часа! Таким образом Наполеон имел полную возможность поспеть на место битвы из Силезии. Часть своей армии под командой Вандамма, Наполеон направил к Пирне (на левом берегу Эльбы), на большую дорогу в Богемию, главный путь отступления союзников в случае поражения, которое он с уверенностью рассчитывал им нанести.

26 августа, утром в 9 часов, он уже был на месте. Его присутствие, как и всегда, воодушевило солдат, и войска всюду приветствовали его обычным восторженным кликом: "Vive 1'Empereur!" И самим жителям Дрездена, на этот раз, Наполеон представлялся чуть ли не избавителем от всех ужасов взятия города [Наполеон укрепил Старый город, насколько было возможно] большой армией после долгой и упорной битвы. С высот левого берега, с того места, где стояли монархи и сам главнокомандующий, можно было видеть нескончаемые ряды войск, двигавшиеся по всем дорогам, на правом берегу Эльбы. Сам Наполеон находился на мосту, перекинутом через широкую реку и соединяющем новый город со старым; полк за полком проходил мимо него и лично от него получал приказания.

По трахенбергскому плану войны богемской армии следовало бы отступить потому, что "сам император" стоял перед ними. Но у союзников силы были весьма значительны - 150 000 человек, до 400 орудий - и еще ожидалось до 50 000 войска: отступление такой армии без боя должно было бы на всех произвести удручающее впечатление. Ровно в 4 часа три пушечных выстрела возвестили начало общего наступления всей армии: но укрепленный Наполеоном город представлял собой прекрасный пункт для обороны, и атака была отбита. Между тем силы французов постепенно возрастали, и уже в 6 часов пополудни они сами могли перейти в наступление; лишь поздно вечером штурм города был прекращен и оказался совершенно безрезультатным.

Второй день битвы, 27 августа, начался при сильнейшем дожде. Союзники поступили совершенно неправильно, не уклонившись вовремя от наступательного движения, которое теперь, в свою очередь, предпринял Наполеон; кровавая борьба возобновилась и всюду стала принимать оборот, неблагоприятный для союзников; в довершение всего Наполеону удалось обойти левое крыло союзников, у которых потери были уже громадны (около 15 000 убитых и раненых), и здесь разом было захвачено около 20 000 пленных! Тогда решено было начать отступление. Поражение было полное и жестокое, а худшее-то еще предстояло впереди - отступление этой армии, потерпевшей поражение, нуждавшейся в продовольствии, утомленной битвой, и притом отступление через горы, по плохой дороге и в отвратительную погоду. Да еще по пятам этой армии должен был следовать такой полководец, как Наполеон, который уже и без того успел преградить ей одну из важнейших дорог корпусом Вандамма.

Вандамм при Кульме

К счастью, именно при этом отступлении произошло нечто такое, что вдруг склонило чашу весов в пользу союзников. Вандамм еще 26 августа овладел позицией при Пирне и Кёнигштейне, оттеснив принца Евгения Вюртембергского после мужественного сопротивления. Задача, предложенная этому юному, 25-летнему, но уже опытному военачальнику, заключалась в том, что он должен был прикрывать правый фланг богемской армии во время битвы и теперь при отступлении к нему подоспели русские войска с правого крыла и 28 августа с их помощью ему удалось раньше французов занять большую дорогу из Дрездена в Теплиц. По плану Наполеона, Вандамм, подкрепленный корпусами Сен-Сира и Мортье, должен был занять Теплиц и там приготовиться встретить отступающие колонны богемской армии, после их выхода из горной местности; и если бы этот план был выполнен - поражение союзной армии закончилось бы страшной катастрофой. Но неизвестно по каким причинам [Одни ссылаются на внезапное нездоровье Наполеона, другие - на полученные им известия о неудачах Удино и Макдональда] оба корпуса - и Мортье, и Сен-Сира - получили контр-ордеры, а Вандамму не было о том послано никакого извещения.

Вообще было заметно, что Наполеон в это время гораздо больше, чем когда-либо прежде, стал заботиться об удобствах жизни: он продвинулся было на час пути от Дрездена по направлению к Пирне, однако уехал обратно в Дрезден и не только 29 августа, но и 30 - не выходил из своего кабинета. Не то, что в былые годы! Но и один Вандамм, со своим 40-тысячным корпусом, далеко превосходил силами противостоящий ему 15-тысячный отряд принца Евгения и Остермана. Он стал напирать: 29-го, рано утром, Вандамм вытеснил неприятеля в Тёплицкую долину, затем в Ноллендорф и Кульм. В то время, когда жители Кульма выходили из церкви после утреннего богослужения, жаркая битва уже кипела в их долине, в их селе, на городских задворках.

Французы напирали все сильнее и сильнее, а масса богемской армии еще пробиралась через теснины гор. Остерман еще ночью дал знать о том положении, в котором находился, и от прусского короля получил приказание: "Держаться, во что бы то ни стало - иначе все пропало". Всюду уже были разосланы гонцы за помощью, и войска, поротно и побатальонно, по мере того, как спускались с гор, направлялись на поле битвы. Но и эта помощь еще не успела подойти, а уже 8-9 часов длилась геройская борьба 15 000 русских бойцов против вдвое сильнейшего врага. В решительную минуту, когда дело шло о том, чтобы батареи, стоявшие в центре позиции, не достались в руки французам, принц Евгений послал просить, чтобы ему были присланы на помощь несколько батальонов русской гвардии, еще не вступавших в сражение; батальоны были ему присланы, и эти храбрецы продержались на своей позиции до наступления темноты, когда наконец крайнее утомление обеих сторон вынудило к прекращению битвы; не следует забывать, что у русских выбыло из строя 6000 человек, а подкреплений в тот день они получили очень немного.

Однако главная опасность миновала: теперь с каждым часом силы их возрастали. И Вандамм, который за это дело надеялся получить маршальский жезл, тоже поджидал подкреплений: Мортье и Сен-Сир должны же были наконец прийти! Твердо уверенный в том, что они вскоре должны подойти, он возобновил битву утром 30-го числа. И вот, с той самой северной стороны, с которой он ожидал подкреплений, на него надвинулась погибель. Полковник Клейст во главе прусского отряда, в то время, как он направлялся к Фюрстенвальду, получил приказание двинуться в Тёплицкую долину, на поле битвы между Остерманом и Вандаммом; в то же самое время до него дошла весть, что горные дороги, ведущие из Фюрстенвальда в Теплиц, все загромождены обозами, и свободной оказывается только дорога через Ноллендорф. Эта дорога, правда, выводила его в тыл Вандамму, но вернее можно было попасть как раз в руки высланным на подкрепление Вандамму корпусам и очутиться между двух огней. Клейст вынужден был принять решение, о котором 30 августа утром сообщил всему отряду, и смело двинулся вперед.

Поражение Вандамма

Между тем битва в Кульмской долине продолжалась с большим ожесточением, без явного перевеса в ту или иную сторону. В 10 часов утра послышались пушечные выстрелы на высотах справа, вниз по долине: французы приободрились и с удвоенной отвагой бросились вперед - они подумали, что подходят ожидаемые вспомогательные корпуса... Но вскоре Вандамму стало известно, что с высот приближаются враги, что он вскоре окажется между двух огней - гибель его неминуема! Оставалось только одно: пробиваться с оружием в руках. И он сохранил полное присутствие духа: в последнем отчаянном натиске обратился он против наступающего Клейста, и действительно, пробившись сквозь ряды его войска, спас часть своего корпуса от неминуемой гибели. Но когда около двух-трех часов пополудни битва была уже на исходе, оказалось, что французы потеряли 5000 человек убитыми и ранеными, 10 000 пленными, 80 орудий, весь свой обоз, два орла, три знамени и большую часть своих офицеров и генералов. Среди пленников находился и сам Вандамм...

Битва при Денневице

На этом поле битвы в составе армии союзников сошлись русские, австрийцы и пруссаки; и хотя русские более всех отличились в Кульмской битве, однако корпус Вандамма был окончательно уничтожен общими усилиями союзников. Поражение, понесенное при Дрездене, было заглажено тремя блестящими победами, положение заметно изменилось и любые помыслы о мире, которые после дрезденской битвы стали было являться у Меттерниха, теперь оказались уже неуместными. Вслед за этими днями непрерывных битв, с 23 по 30 августа, последовало несколько недель, в течение которых обе стороны стали готовиться к последнему большому побоищу. Наполеон, лишившийся за это время 70 000 незаменимых солдат, еще раз попытался направить удар против северной армии союзников, надеясь, что ему не трудно будет одолеть Бернадота, который не сумел даже воспользоваться своим успехом при Гроссберене.

Наполеон двинул Нея с тремя армейскими корпусами, всего около 70 000 человек, чтобы повторить маневр Удино. Опять пришлось препираться с кронпринцем из-за сражения: дошло до того, что наконец подчиненные ему генералы отказались ему повиноваться. Наконец сражение была дано 6 сентября, при Денневице, к западу от Ютербока: в ней участвовали 50 000 пруссаков, преимущественно ландвера, небольшое количество русских и шведов; сам главнокомандующий не принимал в битве участия, и с 48 батальонами оставался в бездействии. Французы бились неважно; не отличились и их командиры; неудачу сваливали на немцев-союзников, но, как бы то ни было, перевес в сражении оказался на стороне союзников и была одержана более полная победа, чем при Гроссберене: 15 000 пленных и 80 пушек достались победителям. "Я разбит наголову,- писал Ней своему императору,- и даже сам не знаю, собралась ли вновь моя армия после поражения". Спасению се, впрочем, в значительной степени способствовал шведский кронпринц своими неловкими распоряжениями и вялостью преследования разбитого неприятеля.

Тем временем Наполеон пытался как можно дольше удерживать за собой свою позицию в Дрездене, предоставлявшую ему большие выгоды: единственный в своем роде случай к достижению полной победы над союзниками, предоставившийся ему после Дрезденской битвы, был упущен безвозвратно по его вине. Тогда он решился направить еще один удар против армии Блюхера и восстановить сильно расстроенную армию Макдональда. 4 сентября он появился под Бауценом, к которому направлял свою армию и Блюхер: но и на этот раз Блюхер уклонился от битвы с ним, согласно основному трахенбергскому плану войны. Сам Наполеон заметил по этому случаю, что его противники - "эти животные" (ces animaux), как он выражался - кое-чему от него научились. Тогда он повернул опять к Дрездену - и Блюхер, вслед за ним, также продолжал свое движение вперед.

Между тем в главной квартире происходили споры различных стратегов: появилась странная мысль - отделить от силезской армии 50 000 человек и присоединить их к богемской армии, а потом - даже и перебросить всю силезскую армию в Богемию; к счастью, эти меры не были приведены в исполнение, и в главной квартире принят был другой план действий, исходивший, кажется, от военных, близких к Блюхеру.

План заключался в том, чтобы и северная, и силезская армии переправились через Эльбу и двинулись к Лейпцигу, куда должны были затем направиться и главные силы союзников. Этот план действительно мог оказаться для Наполеона гибельным, а поражение его было поставлено конечной целью всех действий союзников, во что бы то ни стало. Исходя из этого, 9 сентября в Теплице был заключен между Россией, Пруссией и Австрией торжественный договор, по которому перемирие и мир могли быть заключены только с общего согласия, и сам союз между ними утвержден на более продолжительное время. Тайными параграфами этого соглашения были даже намечены условия возможного мира: восстановление Австрии и Пруссии в границах 1805 года, упразднение герцогства Варшавского и Рейнского союза и довольно двусмысленное и неопределенное требование "полной независимости" (independance entiere et absolue) для немецких областей между Рейном и Альпами.

Положение Наполеона

6 сентября Наполеон был вновь в Дрездене, в том пункте, за обладание которым уже произошло так много битв. К Дрездену стала вновь медленно подвигаться и по мере продвижения восстанавливаться в своем составе богемская армия. Наполеон выступил против нее, и 17 сентября в Кульмской долине вновь разгорелись бои. Но вдруг Наполеон от них уклонился и не продолжал их на следующий день, хотя союзники были готовы их встретить. Таким образом, его удары, направленные против силезской и против богемской армий, оказались бесполезными: и тут, и там он был отражен, и его войска только напрасно утомлялись этими переходами с одного места на другое. В это время в главной квартире союзников уже созрело решение - свернуть влево с дороги к Дрездену и двинуться на равнину к Лейпцигу; а Наполеон, в это же время, после новых и тщетных попыток разбить силезскую армию (22 и 23 сентября), решился со своей стороны также покинуть правый берег Эльбы и переместить войска на левый.

Союзники переходят в наступление

Для союзников именно в это время и настала пора энергичного наступления, тем более, что к ним подоспел и Беннигсен с большой русской резервной армией в 57 000 человек и при 200 орудиях, и 28 сентября он уже вступил в Богемию. С этого дня вновь началось движение богемской армии вперед. Странно сказать, что не без труда удалось убедить шведского кронпринца в необходимости последовать общему движению вперед - по Эльбе и далее, за эту реку. Инициативу в этом движении принял на себя Блюхер: 3 октября его войска, под командованием Йорка, после небольшого боя против корпуса Бертрана, произошедшего недалеко от Вартенберга, очистили себе переправу через Эльбу. 4 октября, после очередных пререканий с Бюловым и Тауенциеном, двинулся и шведский кронпринц за Эльбу, в направлении Акене и Рослау. Очень медленно, но все же около Наполеона стало стягиваться железное кольцо и первоначальные преимущества обладания внутренними линиями, как выражаются военные специалисты, начинали для него терять всякое значение и даже обращаться ему во вред.

Успехи союзников

В то же самое время, вследствие понесенных Наполеоном неудач, в Германии начало рушиться то, что он называл "своей системой". Партизанская война, не прекращавшаяся к западу от Эльбы, тягостная для французов еще с весны, понемногу стала для них даже весьма опасной. В ней отличался и саксонский генерал Тильман, который тем временем успел перейти на прусскую службу: он вынудил к капитуляции мерзебургского коменданта (18 сентября), который сдался с гарнизоном в 800 человек, причем освобождены были 2000 человек пленных и больных союзного войска. Здесь же действовал и ротмистр Коломб со своим отрядом, а также русско-австрийский летучий отряд. Перехватывания курьеров, нападения на транспорты и их прикрытия стали в такой степени частыми, что Наполеон направил против партизан целый 8-тысячный отряд, под командованием генерала Лефевр-Дэнуета. Но этот отряд был партизанами окружен и в бою при Зейце понес большие потери - 1400 человек убитыми и 50 офицеров пленными - и после этого поражения отступил.

Однако пальма первенства в партизанских действиях по справедливости принадлежит Чернышеву, который со своим летучим отрядом в 2300 всадников при 6 орудиях, 28 сентября, нежданно появился перед Касселем, столицей Вестфальского королевства. Король вестфальский давно уже сообразил, что его пребывание в Касселе не может продлиться слишком долго: народ давно роптал на те пожертвования, какие ему приходилось приносить. Вот почему Иероним Бонапарт поспешил удалиться, и часть его дорожного багажа даже досталась в руки преследовавших его казаков. Генерал Аликс, которого он оставил в Касселе с остальными войсками, вынужден был капитулировать 30 сентября, так как в городе весьма явно проявлялось сочувствие к русским, и в самом войске Аликса начались побеги из строя. Но летучий казачий отряд, рискнувший продвинуться слишком далеко, повернул от Касселя назад, и Аликс вновь вернулся в город 6 октября. Вслед за тем скрытно вернулся в свою столицу и король. К чести его следует заметить, что он не запятнал последние дни своего правления никакими жестокостями, чего, к сожалению, нельзя сказать о прирожденных государях, впоследствии заместивших Иеронима.

Примерно в это же время, 13 октября, Теттенборн с небольшим отрядом, с люцовцами, одним батальоном егерей и 1200 человек конницы, появился перед Бременом, и 15 числа французы очистили город. Война в этих местах, в низовьях Везера и Эльбы, велась очень вяло. Со стороны союзников тут ничего не предпринималось, так как генерал Вальмоден состоял в зависимости от кронпринца шведскою, точно так же и Даву, засевший в Гамбурге, тоже ничего не делал. Подобно всем орудиям наполеоновского деспотизма, он уже не верил в возможность успеха наполеоновской борьбы и потому весьма неохотно решался на какой-нибудь новый шаг.

Бавария. Ридский договор

Наступление полного падения французского господства всего яснее сказывалось в том, что Бавария, могущественнейшее из государств Рейнского союза, отмежевалась от Наполеона. На австрийско-баварской границе, вследствие обоюдного тайного соглашения, давно уже поддерживалось нечто вроде перемирия. 8 октября, после долгих и важных переговоров, был подписан договор в Риде между Баварией и Австрией, а 14 октября уже последовало объявление Баварией войны Франции. Тироль был тотчас же открыт для австрийских войск и это приобретение времен французского владычества было вновь утрачено Баварией. Впрочем, за эту уступку обещано было соответствующее вознаграждение; баварское войско, в количестве 36 000 человек, которое собрано было для восполнения пожертвованного Наполеону баварского войска, погибшего в России, было тщательно сохранено на всякий случай, и теперь должно было войти в состав союзной армии, но под командованием баварских генералов. Присоединение Баварии к общему движению против Наполеона было, конечно, явлением немаловажным, но ничего не прибавило к славе Германии, не послужило оправданием и для Баварии.

Решение Баварии, принятое слишком поздно, вовсе не было вызвано хотя бы и поздним пробуждением общего национального немецкого сознания, а скорее, являлось вынужденным результатом кабинетных соображений, которые, в эту пору, уже начинали играть весьма заметную роль в войне за освобождение Германии от наполеоновского ига, уже значительно изменившей свой характер с тех пор, как Австрия вступила в союз России и Пруссии. Само собой разумеется, что никакой признательности Бавария за свое присоединение к союзникам не заслуживает: к тому же и решение борьбы с Наполеоном в открытом поле обошлось без всякого ее участия.

Стычки около Лейпцига, 14 октября 1813 г.

Еще раз попытался Наполеон извлечь выгоды из своей позиции в центре кольца, которое уже начинало его охватывать: попытался сначала отбросить Блюхера, а потом Бернадота за Эльбу, и 7 октября даже выдвинулся с этой целью из Дрездена. Блюхер ускользнул от него, а Наполеон не мог с ним сойтись и в бездействии простоял три дня в Дюбене на Мульде. У него уже заметно было колебание в выборе плана действий; не было уже мощной решимости его прежних лет, хотя он и носился в это время с довольно причудливым проектом - думал сам перейти на правый берег Эльбы, избрать Магдебург своим операционным центром, войти в тесную связь с Гамбургом, с крепостями на Одере и Висле, гарнизоны которых ему теперь очень бы пригодились... Уже одного этого проекта достаточно, чтобы понять, как в действительности ненадежно было в ту минуту его собственное положение, и в какой степени он чувствовал себя связанным действиями противников.

Кавалерийский бой у Либертвольквица

Не подлежит, однако, сомнению то, что Бонапарт все еще надеялся на возможность оттеснить за Эльбу Блюхера и Бернадота, а тем временем расправиться с богемской армией, о которой он узнал, что та идет на Лейпциг. И вот он повернул от Дюбена на юг, и тоже двинулся к Лейпцигу, и когда около полудня 14 октября приближался к этому городу, он уже слышал приближающийся с южной стороны города гром пушек. Эта канонада была вызвана стычкой авангарда богемской армии с войсками Мюрата, которого он оставил у Либертвольквица, в трех часах пути на юг от Лейпцига, чтобы преградить путь грозному наступлению богемской армии. Там-то простая рекогносцировка вскоре превратилась в ожесточенный кавалерийский бой. Наполеон поспешил выехать за южные ворота Лейпцига (Grimmaer Thot), остановился вблизи их, на удобном месте; сюда принесли ему стол, складной стул, разложили рядом сторожевой огонь, на столе разостлали карту - таким образом он принял в свои руки главное командование в той громадной битве, которая начиналась с кавалерийской схватки. В то же время в Лейпциг прибыл и жалкий король саксонский, которому ничего более не оставалось, как покинуть свою столицу, Дрезден, и приютиться в главной квартире своего союзника. Ложное положение, в которое поставил себя этот немецкий государь своими слабодушием и нерешительностью, теперь вынуждало его желать победы этому исконному врагу Германии!

Поле битвы под Лейпцигом в 1813 г.

15 октября 1813 г. Военные приготовления

Если бы союзникам удалось стянуть к Лейпцигу все их воинские силы (136 000 - богемской армии, 56 000 - силезской, 68 000 - северной армии), то на их стороне был бы очень большой численный перевес, по сравнению с силами Наполеона. Но для такого сосредоточия сил еще много недоставало, и особенной медлительностью в движении отличался опять-таки кронпринц шведский, к которому английский комиссар вынужден был обратиться с весьма энергичными представлениями. В распоряжении Наполеона 15 октября было около 190 000 человек, которые он мог выставить против богемской армии, наступавшей в составе (самое большее) 200 000 человек. И та, и другая армии готовились к ожесточенному бою, и еще 16 октября на стороне Наполеона были шансы на победу. Но эта победа должна была совершиться быстро, разом, должна была бы быть полной и сокрушительной - если ему еще суждено было бы победить. Главная сила Наполеона еще и в этой битве, может быть более, чем когда-либо, заключалась в его единоличном командовании. Это преимущество уравновесилось мужеством войск союзников, их численностью и искусным управлением отдельными частями союзной армии, но коалиционное начало в общем командовании союзных армий все же не дало возможности покончить здесь борьбу с Наполеоном.

16 октября 1813 г. Битва при Вахау

Город Лейпциг лежит на правом берегу реки Эльстер, в которую с юга впадает Плейсса, с севера - Парта, и обе близ города. События 16 октября, первого из трех дней (в которые на равнине, простирающейся на восток и на юг от Лейпцига, вторично решалась участь Европы), распадаются на три различные битвы: большую битву при Вахау, к югу от города, в которой богемская армия билась против самого Наполеона; битву Гиулая с корпусом в 20 000 человек при Линденау, деревне на левом берегу Эльстера и на пути отступления французской армии (Лейпциг - Люцен - Наумбург), против корпуса Бертрана; и наконец, битву силезской армии при Мёкерне, к северо-западу от Лейпцига, против Мармона.

Битва при Вахау - эта деревня лежит на половине пути, между Плейссой и дорогой в Гримму - началась очень рано утром, и план ее не делает чести главнокомандующему союзной армией, князю Шварцeнбергу. Он задумал обойти правое крыло неприятеля, ослабив тем самым в главных местах силы союзников, и без малейшей пользы загнал 35-тысячный корпус, под командой генерала Мервельдта, в поросшее кустами и пересеченное болотами пространство между Плейссой (на восток) и Эльстером (на запад). Между 8 и 9 часами утра союзная армия четырьмя колоннами выдвинулась против французской позиции - Марклеберг, Вахау, Либертвольквиц, Гольцгаузен - в таком порядке расположены эти деревни с запада на восток. Страшная канонада в течение 5 часов подряд гремела на этой линии - канонада, какой не слыхивали ни в одной из бесчисленных битв за последнее десятилетие! Но и величайшее мужество разбилось о чрезвычайную стойкость наполеоновских войск, на стороне которых к тому же здесь было и численное превосходство. Четыре раза Марклеберг и три раза Вахау переходили из рук в руки, а между тем на высотах между Вахау и Либертвольквицем французы выставили 100 орудий. К полудню атака союзников была отражена по всей линии. Положение оказалось настолько серьезным, что российский император потребовал от главнокомандующего перемещения части войск из корпуса, назначенного в обход, на место главной битвы [В это время корпус, посланный в обход, насчитывал уже многотысячные потери и все утро совершенно безуспешно бился за переправу через Плейссу]. Начальник генерального штаба Шварцeнберга, Радецкий, наблюдавший за ходом битвы при Вахау с церковной колокольни близлежащего села, также убедился в том, что союзникам угрожает опасность: корпус Гессен-Гомбурга и 7 кирасирских полков были тотчас перемещены с западной части в восточную часть поля битвы. В то же время из Госсы (к югу от Вахау) двинуты были русская и прусская гвардии. Они подоспели еще вовремя, чтобы помочь предотвратить большое несчастье.

Наполеон уже готовился торжествовать победу. С ним происходило то же, что бывает и с обыкновенными людьми: забывая об общей опасности своего положения, он начинал преувеличивать значение своих частных успехов. В то время, пока бой еще продолжался и канонада была настолько сильна, что залпы целых батарей перекатывались как батальный огонь в поле, Наполеон готовил свой страшный удар в самый центр союзников. Около 3 часов дня приготовления были закончены: вдруг пальба прекратилась, и 8000 всадников, выстроенных королем неаполитанским (отличным кавалеристом и знатоком этого рода оружия) между Вахау и Либертвольквицем, ринулись вперед. Удар был рассчитан превосходно и представлял собой огромную опасность: на мгновение можно было подумать или даже могло показаться со стороны, что центр союзной армии прорван, и Наполеон уже готовился отправить в Париж гонца с известием о победе, а в Лейпциге приказал звонить во все колокола. Но это торжество еще было преждевременно: пехотные части не могли поспеть за конницей, чтобы поддержать ее удар, который притом еще был значительно ослаблен особыми условиями местности и слишком большим расстоянием, которое должна была проскакать конница. К тому же и войска из обходного отряда подоспели вовремя - и у самого подножия холма, близ Госсы, на котором находились монархи Александр и Фридрих Вильгельм с главнокомандующим, волна нахлынувшей французской кавалерии разбилась о высланную против нее русскую кавалерию, в состав которой вошли лейб-казаки, составлявшие личную охрану императора Александра, и дивизия легкой гвардейской кавалерии. Волна была отброшена, а тут подоспели резервы и гвардия. С обеих сторон деревни Госсы были выставлены 80 орудий на высотах - и с 4 часов пополудни опасность была уже устранена.

Ряды союзников снова были приведены в порядок. В то же время с севера в промежутках между грохотом канонады начинали доноситься раскаты пушечных выстрелов: все поняли, что оттуда приближалась та часть союзного войска, на содействие которой рассчитывали, приступая к битве. Французы, под командованием Лористона, еще раз произвели атаку на позицию при Госсе, и канонада и ружейный огонь не прекращались здесь до наступления ночи. Точно так же и на левом крыле союзников еще раз разгорелся бой из-за Марклеберга. Здесь вновь удалось отстоять ту позицию, какую занимали утром. На правом крыле также союзники отстояли Университетский лес, Зейфертскую рощу, и только в той части поля битвы, где задуман был Шварценбергом неудобный обход, союзники под вечер потерпели поражение: генерал Мервельдт, попытавшийся еще раз перейти через Плейссу, был при этом ранен и попал в плен.

16 октября 1813 г. Бои при Линденау

Бой на западе от Лейпцига, при Линденау, между Гиулаем и Бертраном, длился целый день. Линденау был взят австрийцами и вновь уступлен французам... Обе стороны к вечеру сохранили свои первоначальные позиции.

16 октября. Битва при Мёкерне

Таким образом, победа в битве при Вахау не досталась никому, и это можно уже было назвать существенным успехом. Но этот успех обошелся недешево. Потери войска союзников здесь, в южной части поля битвы, равнялась почти 20 000 человек. Значительно удачнее была битва в северной части поля, при Мёкерне, так как там Наполеон не присутствовал лично, а союзная армия подчинялась единоличному командованию. Блюхер подошел к Лейпцигу по дороге от Галле и Шкёйдица. Он не имел никаких сведений о северной армии. Заслышав утром канонаду, доносившуюся с юга, он тотчас принял решение - искать врага и немедленно на него напасть. Около полудня его войска наткнулись на неприятеля, и как нельзя более кстати: Мармон намеревался выдвинуться со своим 16-тысячным корпусом к Вахау, и задержался ввиду приближения Блюхера, а Ней, который уже был на пути к южной части поля битвы, повернул назад.

Первый из этих маршалов выбрал прекрасную позицию близ деревни Мёкерн, и после полудня между корпусом Мармона и 20-тысячным корпусом Йорка завязалась из-за этой крепкой и удобной оборонительной позиции горячая битва. Ланжерон атаковал деревни Гросс- и Клейн-Видерич, расположенные к северу от этой позиции, которые так же, как и Мёкерн были заняты французами и мужественно защищались дивизией Домбровского. Это было одно из самых страшных побоищ за всю кампанию: штурм деревни, возобновляемый многократно, не достигал своей цели и стоил громадных жертв. Наконец было сделано еще одно страшное усилие (Йорк сам пошел на штурм во главе бранденбургских гусар) - и штурм удался. К вечеру здесь уже победа была полная. Она действительно стоила 7-8 тыс. человек убитыми, но зато 2000 французов были взяты в плен и захвачены 53 орудия. Гораздо же важнее было то, что здесь удержана была такая воинская сила, которая могла бы в южной части поля способствовать Наполеону в достижении победы над союзниками. После 6 часов битва постепенно прекратилась, и ночь опустилась над громадным полем, покрытым тысячами павших в тот день воинов.

17 октября 1813 г.

Все исполнили свой долг, по мере сил, и только шведский кронпринц, который был уже достаточно близко к полю битвы, не поспешил на помощь союзной армии. Только на следующий день он прибыл, наконец, на место действия, причем английский комиссар, сэр Чарльз Стюарт, счел возможным сказать ему: "Вашему королевскому высочеству пришлось бы очень раскаиваться, если бы вы и сегодня сюда не пожаловали". Более того, ожидалась еще русская резервная армия, под командованием Беннигсена, между тем как у Наполеона не оставалось никакого значительного подкрепления. Сильно нуждался он в тех 30 000 человек, которых он оставил на защиту Дрездена, отступив на этот раз от своего прежнего принципа - направлять все силы к главному месту действия. Для него уже наступало время подумать об отступлении, так как победа для него была уже недосягаема, и представлялась еще возможность довести до берегов Рейна армию в 100-120 тыс. человек. В каком-то странном ослеплении, которое было бы необъяснимо даже и для обыкновенного смертного, он попытался еще раз через пленного генерала Мeрвельдта предложить перемирие на тех самых условиях, на которых два месяца назад мог бы получить мир. По-видимому, он возлагал еще какие-то надежды на своего тестя; но он напрасно ждал ответа на свое предложение.

Вооруженные силы сторон

Таким образом, у Наполеона в бездействии и выжидании прошли целые сутки, воскресенье 17 октября. Что союзники в этот день не продолжали наступления - это было понятно: они ожидали подкреплений, в общей сложности, около 100 000 человек. Только в северной части поля в этот день еще продолжали сражаться. Здесь французы были отброшены за Парту, причем некоторые части войска Блюхера так увлеклись атакой, что подступили почти к самым воротам Лейпцига, но прекратили наступление, узнав, что в главной квартире решительная битва отложена на завтра. Армия Беннигсена в этот день прибыла и находилась в полной готовности к действию. Шведский кронпринц наконец тоже подошел к Брейтенфельду, и таким образом 300 000 человек союзного войска стояло под Лейпцигом против 150-тысячной армии Наполеона: Наполеону приходилось теперь сражаться уже за возможность отступления.

18 октября. Битва под Лейпцигом

Наступило утро 18 октября 1813 года. Все монархи съехались и лично пожелали присутствовать при предстоящей решительной битве. Наполеон несколько придвинул войска свои к Лейпцигу. Его позиция обозначалась деревнями: Конневиц на Плейссe и затем правее - Пёсниц, Штёттериц, Пробстгейда, Шёнфельд на Парте. В 7 часов утра союзники двинулись в атаку тремя колоннами с юга: наследный принц Гессен-Гамбургский против Мерклеберга, Дёлица и Дёзена; Барклай-де-Толли - против Пробстгейды; Беннигсен - против Цукельгаузена, Гольцгаузена, Баальсдорфа; между Гольцгаузеном и Партой занял позицию шведский кронпринц, которому Блюхер придал русские части своей армии, корпуса Ланжерона и Сен-При; остальная часть силезской армии заняла пространство между Партой и Эльстером.

Атаки союзников были произведены не одновременно и довольно бессвязно. Между 9 и 4 часами все силы их уже были введены в боевую линию. Но Наполеон и здесь проявил свое несравненное искусство в руководстве общим ходом битвы, и хотя она становилась все более и более неравной, французы продемонстрировали замечательное умение пользоваться всякого рода прикрытиями, чтобы тем самым усилить возможности обороны. Сильнее всего бой кипел у Пробстгейды. Среди множества эпизодов и отдельных боев этого дня следует отметить переход саксонцев - при Паунсдорфе - в количестве 3000 человек с 19 орудиями и вюртембергской кавалерии, около 600 человек, под командованием генерала Нормана, на сторону союзников. Само собой разумеется, что на ход битвы, в которой принимали участие сотни тысяч сражающихся при тысячной массе орудий, такое приращение армии союзников не могло оказать никакого, сколько-нибудь существенного, влияния, и битва, конечно, продолжалась по-прежнему и постепенно приближалась к своему неизбежному исходу.

В результате битвы 18 октября получилось следующее: при Конневице, Лёзнице, Пробстгейде все атаки богемской армии были отбиты, и главным образом последняя из трех этих деревень, составлявшая ключ ко всей позиции, осталась в руках французов, между тем как в восточной части громадного поля сражения союзники в течение дня овладели деревнями: Цукельгаузен, Цвейнау, Мёлькау, Штюнц, Паунсдорф, Селерсгаузен и Шёнфельд; они твердо были уверены в том, что завтра победа, несомненно, будет на их стороне. Но эти предположения оказались излишними: дело шло уже не о победе. Наполеон пустил в ход уже все свои резервы, а в распоряжении союзников оставалось еще 100 000 совсем свежего войска. Он также сильно нуждался в боеприпасах и мог опасаться того, что отступление ему будет отрезано или преследование при отступлении пойдет настолько энергично, что приведет всю его армию в полное расстройство.

Однако на военном совете, собранном в тот же вечер под председательством князя Шварценберга, поднялись споры. Одни предлагали прибегнуть к обходному маневру и действительно сделать отступление Наполеону невозможным, другие опасливо советовали "не доводить разбитого врага до крайности"; в конце концов пришли к такому выводу, что следует просто продвигаться к Лейпцигу и занять его. Напрасно настаивал Блюхер на том, что если ему из огромной союзной кавалерии выделят 20 000 человек, он берется отрезать Наполеону отступление! В этом поддерживал его и император Александр. С ним не согласились, и он по собственному почину выслал вперед корпус Йорка к Галле и Мерзебургу.

Вид Лейпцига близ Гриммайских ворот, 20 октября 1813 г.

Отступление Наполеона

При наступлении темноты Наполеон двинул авангард своей отступающей армии через Лейпциг - корпуса маршалов Виктора и Ожеро, остатки пяти кавалерийских корпусов, гвардию. Корпус Бертрана, который бился при Линденау и 18 числа не подвергался никакому новому нападению, послан уже был вперед. Мармон, Ней, Лористон должны были следовать за авангардом; позади всех назначено было идти Макдональду с остатками его корпуса, к которому примкнули остатки корпуса Ренье (саксонцы) и также сильно пострадавшие в эти дни части польских войск, под командованием Понятовского. Им было предписано как можно дольше держаться в предместьях, и эти предместья были ввиду возможности подобной обороны, укреплены, между тем как шум отступающей армии слышен был в течение всей ночи. Сам город был переполнен ранеными, умирающими, больными и едва ли приходится говорить о том, что они в течение этих дней испытывали страшную муку.

Вид Лейпцига близ Ранштэдских ворот, 20 октября 1813 г. (линия отступления французов)

19 октября 1813 г. Вступление союзников в Лейпциг

В стане союзников не было заметно никакой спешки. Когда рассеялся осенний утренний туман, яркое солнце 19 октября осветило обширное поле битвы и вдали - башни и шпили Лейпцига. Стройные боевые линии предыдущего дня исчезли - следовательно новое сражение оказалось ненужным.

Войско двинулось; сформированы были штурмовые колонны. Вслед за штурмом должен был произойти торжественный въезд в Лейпциг трех монархов, которые были все налицо, при армии. Наполеон со своей стороны, как и всегда, весьма разумно принял все меры предосторожности для прикрытия своего отступления: одно только было непонятно, почему он не позаботился на всякий случай о наведении еще одного моста через Эльстер.

Город представлял собой выгодные позиции для обороны, подступы к предместьям были заграждены, в садовых оградах кое-где пробиты бойницы. В 10 часов утра, в то время, когда уже вновь завязались под стенами города бои, Наполеон, проведший эту ночь в гостинице (Hotel de Prusse), отправился к королю саксонскому, от которого он сумел до того момента скрыть истинное положение дел, и простился с этим своим верным вассалом и жертвой его политики. Более часа пришлось ему пробираться среди массы отступающих и беглецов к выезду на Ранштэдское шоссе: неприятельские пули уже начинали долетать в эту часть города...

Между 9 и 10 часами Беннигсен с юга (против Петровских ворот) открыл канонаду. Гриммайские ворота (на восточной стороне города) были взяты штурмом войсками Бюлова, и кёнигсбергский ландвер раньше всех проник в город. Особенно упорно защищали поляки и дивизия Дюрютта северный форштадт Лейпцига. Здесь лично присутствовал и ободрял нападающих сам Блюхер. Петровские ворота также были взяты штурмом и отбиты русскими у сильно поредевших польских войск под командованием Понятовского, отчаянно бившихся здесь против своих давних врагов.

Около 12 часов Наполеон перешел через каменный мост на Эльстере, перед Ранштэдскими воротами. Им отдано было приказание - взорвать этот мост, как только отступление по нему войск будет закончено. Но при общей сумятице отступления и битвы, кипевшей под стенами города, распоряжение о взрыве моста было исполнено не вовремя: русские егеря в смелом натиске своем продвинулись настолько, что стали обстреливать массы, двигавшиеся по мосту. Тот, которому поручена была охрана моста в этот момент, предположил, что теперь уже все войска из города вышли, и поджег запал мины... Мост был взорван; последовала ужасная сцена: те, кто еще находился по эту сторону Эльстера, отчасти попрыгали в реку, чтобы перебраться через нее вплавь... Многие перебрались, и в том числе Макдональд, но многие и погибли - утонул в реке Понятовский... Вся же остальная часть французского войска, которая не успела перейти через мост, около 15 000 человек, должна была сдаться союзникам. Весть об этом страшном эпизоде быстро распространилась повсюду - и всякое сопротивление постепенно прекратилось. В это самое время, или немного позже, трое монархов въезжали в Лейпциг под восторженные крики населения, которое понимало, что с этим въездом заканчиваются их бедствия.

Вступление союзников в Лейпциг, 19 октября 1813 г. (через внутренние Гриммайские ворота).

Гравюра работы Г. Беттгера-старшего (1815 г.) с рисунка, сделанного Гейслером с натуры в 1813 г.

Рыночная площадь в Лейпциге, 19 октября 1813 г. Въезд трех союзных монархов

Тут только можно было подвести итоги этой победы. Во французском войске выбыло из строя 15 000 человек убитыми, 15 000 ранеными, столько же захвачено в плен с оружием в руках и среди них 3000 офицеров, 27 генералов, 300 орудий, 900 повозок достались победителям. Среди пленных оказался и саксонский король, Фридрих Август, который и был отправлен в Берлин под военным конвоем. Потери победителей, по количеству убитых и раненых, были не меньше, чем у французов. Насчитывают до 45 775 убитых и раненых, в том числе 2000 офицеров. Бедствия в Лейпциге достигли крайних пределов потому, что никакого человеческого сострадания и никакой врачебной помощи не хватало на всю громадную массу нуждавшихся в ней, и таким образом многие сотни и тысячи людей, обойденные смертью в 4-дневном бою, погибли здесь только потому, что помощь им не могла быть оказана вовремя. Каковы были разрушительные силы, действовавшие здесь, это видно из сопоставления первых попавшихся под руку цифр: так, например, оказывается, что французская армия в бою 16 октября выпустила 84 000, а в бою 18-го - 95 000 орудийных зарядов, всего же за последние пять дней под Лейпцигом произведено было 220 000 пушечных выстрелов, на которые союзники ответили, вероятно, не менее, чем полумиллионом выстрелов, не считая многих миллионов ружейных выстрелов, которыми обменялись обе воюющие стороны в тех бесчисленных отдельных боях, из которых состояла эта великая "битва народов".

Комментарии (1)
Обратно в раздел история