Егер О. Всемирная история (т. 4. Новейшая история)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ПЕРВАЯ. РЕВОЛЮЦИЯ ВO ФРАНЦИИ 1789-1799

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Вступление на престол Людовика XVI. Прежняя система управления (ancien regime). Созыв Государственных сословий (Etats generaux)

Правление Людовика XVI с 1774 г.

Мы упоминали, что 10 мая 1774 года недостойному сластолюбцу Людовику XV наследовал его двадцатилетний внук, Людовик XVI, и мы проследили первые шаги юного короля, в которых проявилась безграничная добрая воля и столько ума, сколько можно было по справедливости ожидать от столь юного правителя и при такой обстановке как та, в которой он вырос. Ход событий со времени Людовика XVI облек короля таким могуществом, сделал его настолько важной и главной персоной государства, что нужна была необыкновенная даровитость и прозорливость для верного употребления такой безграничной власти. Между тем, монархическое направление и настроение умов того времени окружило и запутало короля таким обременительным, рабским, восточным этикетом, что тем самым сделало для него недоступным все, что для правителя должно быть наиболее необходимым - возможность видеть свой народ и государство в том виде, в каком они есть в действительности. Людовик XVI был человек обыденных дарований и главное - без силы воли; очень характерны его любимые занятия, охота и слесарня, которую он приказал себе устроить и куда удалялся, чтобы усердно поработать: при том и другом занятии не остаешься праздным и немного думаешь.

По уму его жена Мария Антуанета, дочь Марии Терезии, была несравненно выше мужа. Но она достигла своего высокого положения в семнадцать лет, была окружена со всех сторон самой изысканной лестью, и все высшее общество, во главе которого она стояла, вихрь удовольствий, правило "всегда быть веселой" (etre tiujours gaie), делавшее жизнь избранного общества похожей на постоянный бал-маскарад, пустота салонной жизни и светской представительности - не допускали ее в первые годы царствования до серьезных занятий; она не находила ни времени, ни терпения прочитать хотя бы одну серьезную книгу. Спрашивается, могла ли даже втрое сильнейшая сила воли и гораздо более ясный ум предотвратить то бедствие, которое уже давно надвигалось и проявлялось в расстройстве финансов.

Людовик XVI, король Франции. Портрет кисти Дюплесси

Мария Антуанета. Гравюра XVIII века

Положение Франции. Финансы

Подсчитано, что во Франции при вступлении на престол Людовика XVI расходы на содержание двора составляли 880 миллионов франков в год, хотя тогда она была в ремеслах и промыслах - вчетверо, в земледелии - втрое, в торговле - вдвое беднее, чем во второй половине XIX столетия. Некоторые источники указывают на то, что в то время привыкли расходы текущего года покрывать доходами наступающего. Печальной стороной, в этом случае, было то, что плохое состояние финансов составляло не единственное зло: оно было наиболее ярким отражением и следствием крайне тяжелого состояния государства и общества.

Дворянство

Положение дворянства было самое роковое. Преимущества, которыми оно пользовалось, освобождение от уплаты податей, от рекрутчины, бесчисленные права и притязания на преимущества или пользования - все, что подразумевается под феодальным правом, бывшим некогда мерой вознаграждения за действительно трудные или связанные с опасностью для жизни услуги, за служение ленных дворян согражданам или вассалам, которых они охраняли от разбойников и хищных зверей, от нападения врагов и всякого иного насилия. Но эти времена прошли. Со времени Людовика XIV дворянство все больше и больше теряло свою самостоятельность в отношении к королю, оно теснилось при дворе и утрачивало свое влияние на низшие классы общества, отступая от своих обязанностей, сделавшихся излишними при новом монархическом правлении. Преимущества свои оно сохранило, но это породило понятное неудовольствие и ненависть к нему других сословий.

Духовенство

Дворянство было не единственное привилегированное сословие: оно разделяло привилегированное положение с духовенством, и привилегию на ненависть к себе со стороны других сословий общества, их отношения к общей Церкви и ее видимому главе, папе, и все, что придавал им священнический сан, делало их, в известном смысле, самым привилегированным сословием во всем французском государстве. Но и это сословие делало для народа гораздо меньше, чем раньше. Высшее духовенство - архиепископы, епископы, высшие аббаты - вышедшие почти исключительно из дворянства, разделяли воззрения, увеселения и их пороки, а также охотно вели праздную, светскую жизнь; труды же, сопряженные с духовным званием, всякого рода лишения, евангельскую нищету - предоставляли нести низшему духовенству, которое, плохо оплачиваемое, бедное, было как бы бесправно по сравнению с главами иерархии.

Все те, кто не принадлежали к привилегированным кругам из духовной или светской аристократии, назывались третьим сословием: и это третье сословие было чрезвычайно разнородно по составу.

Третье сословие

Настоящее гражданское сословие сильно разбогатело в последнее пятидесятилетие: но политического значения и деятельности оно могло достичь лишь на королевской службе, и оно действительно достигало его этим путем. Поэтому очень распространена была погоня за такими должностями, которые нередко приобретались путем их покупки. Правительство содействовало этому болезненному стремлению граждан тем, что создавая все новые платные должности, обеспечивало их освобождением от податей, а также тем или иным преимуществом. Это было дальнейшее и возрастающее зло; оно создало еще один класс привилегированных - noblesse de robe, отнимало у мещанства значительное число именитых семейств и этим непосредственно подрывало влияние правительства: эти чиновники, наполняя собой городское управление, суды, податные палаты, прежде всего считали себя собственниками этих должностей, а не поверенными короля или страны. Более того, граждане страдали главным образом от давнего ограничения свободы торговли: торговля и промышленность были везде стеснены тягостными монополиями, бессмысленными таможенными границами между провинциями, тяжкими и несправедливо распределенными налогами. Тем не менее, благосостояние в этих слоях росло довольно быстро. Тем сильнее они чувствовали, с тем большей горечью воспринимали общественное унижение и пренебрежение, с которым аристократия относилась к ним, так как высокомерие ее росло по мере того, как она делалась бесполезной для общественного благосостояния.

Народ

Действительно, печальным и все более ужасным становилось положение народных масс, крестьян и тех, кто жил трудами рук своих. Подати и сборы (taille), от которых были освобождены дворянство и духовенство, ложились всей своей тяжестью на эти слои, не имевшие уже естественных защитников и заступников; по точным вычислениям известно, что простолюдин платил в пять или в восемь раз более того, что он должен платить в конце XIX столетия; притом ему надо было постоянно опасаться повышения оценки земли, если он принимался за усовершенствование своего владения. В неурожайные годы его положение становилось просто отчаянным; голодные бунты, с короткими промежутками и в различных местностях, продолжались на протяжении всего столетия. От бедствий, которые из этого проистекали, от язвы нищенства и бродяжничества, воровства и грабежа, от грубости сборщиков податей и экзекуторов, а также жандармерии - опять-таки страдал прежде всего простолюдин; равно тяготила его и военная служба, от которой уклонялись люди побогаче, даже и не принадлежавшие к освобожденным от нее сословиям.

Добавилось еще одно обстоятельство, которое может быть было наиболее значимой причиной того, что старофранцузское общество пришло к разложению, то есть к революции. В большинстве провинций крестьяне сами сделались землевладельцами. Тяжелой работой, медленно, с огромными лишениями, в тысячи местностях французский крестьянин достиг своего заветного сердечного желания. Дворяне, расходовавшие огромные средства на жизнь при дворе и от изменившегося образа жизни, должны были продавать часть своих поместий, и таким образом к этому времени землевладение стало делиться на почти равные трети, на 183 тысячи крупных, 700 тысяч средних и 4 миллиона мелких имений, положение Франции до 1789 года было таково, что одна треть землевладения, раздробленная до бесконечности, находилась в руках мелких владельцев, две трети находилось в собственности у крупных помещиков или обществ из дворян, духовенства, чиновничества и денежной аристократии. Эти последние собственники обычно не сами управляли своими имениями, они не были уже естественными главами крестьянства; узы уважения, которые связывали в прежние годы крестьянина и сеньора, были порваны и во многих местностях заменились совершенно иными чувствами.

Сеньор был еще самым знатным человеком в селе, но его редко или никогда не видели, потому что дворянство все более и более отказывалось от жизни в деревне; крестьянин же должен был отбывать барщину за землю, часть которой принадлежала теперь ему, крестьянину. На каждом шагу видел он себя связанным правами и привилегиями этих господ: они и те, кому они покровительствовали - были свободны от всех тягот и податей, пригибавших крестьянина до земли. Почему? За что? И от ненавистнейшей военной службы, для которой крестьянин должен был выставлять своих лучших работников, своих сыновей, которые после долголетней службы с жалованьем в шесть су в день при плохом содержании и немногим лучшем обращении не могли выслужить более как унтер-офицерский чин, между тем как семилетний сын господина, если он обладал громким именем или большими связями, записывался на службу полковником с соответствующими правами.

Правительство

Если же гражданство и дворянство не имело политической силы, то кто же управлял тогдашней Францией? Мнение, будто бы то, что наблюдалось в нынешней Франции в конце XIX века и то, что называется централизацией - всемогущество центрального управления, несамостоятельность и зависимость всех отдельных общин от этого центрального управления - есть создание революции и наполеоновской империи, не верно. Централизация эта существовала еще во времена старой монархии. Король и совет министров, conseil du roi, были всемогущи: в их ведении были даже иногда очень мелкие мероприятия и дела; от имени короля распоряжались тогда в провинциях королевские интенданты и их уполномоченные, как впоследствии префекты и помощники префектов в департаментах. Дворянские gouverneur de province не имели уже при них настоящей власти, а только одно почетное звание: они вмешивались в мельчайшие подробности, и так как королевское всемогущество их покрывало, то всякая другая инстанция преклонялась перед ними: даже старейшее учреждение, городское общественное устройство, должно было примириться с нарушением своих прав, ибо эти gouverneur de province завладели большей частью судебного управления. Кроме некоторых случаев, когда власть находилась в руках проницательных и благонамеренных правителей, intendant, и была благодетельна, в целом - это было большим злом, потому что инициатива отдельных частей, власть, искусство и даже стремление к самостоятельности были обессилены; все привыкли всего ожидать от правительства, короля, и возлагать на него за все ответственность, а при таком положении настоящее дело делалось поздно или не делалось вовсе.

Парламенты

Большое преимущество государств с народным представительством состоит в том, что гласное и всестороннее обсуждение государственных потребностей выясняет имеющиеся недостатки и этим уже вынуждает подумать об улучшении. Такого народного представительства не было еще в тогдашней Франции. Король был единственным представителем всего народа, и государственные чиновники, сохранившиеся в нескольких провинциях, не имели уже значения и очень односторонне отстаивали выгоды своего округа, но не всей Франции. Мы уже видели, что высший суд и парламенты представляли из себя нечто вроде народного представительства и свое право или свою обязанность вносить, enregistrer, королевские законы в свои списки старались расширить до уровня права veto или право отвергать: и парижское представительное собрание в действительности было первое стройное общество, с пятью палатами; в первой насчитывалось 10 председателей, 25 светских, 12 духовных судей, с сотнями королевских и других адвокатов и бесчисленного количества низших чиновников. Но им недоставало жизненного нерва, связи с народом, популярности: должности были продажные, и здесь, по правде, были опять-таки привилегированные, которые отстаивали свои собственные права и только от случая к случаю права и нужды народа. Мы упоминали, что Людовик XVI сделал роковую ошибку, восстановив эти собрания.

Литература. Монтескье

Между тем, как этому государственному собранию недоставало органа, который бы как английский парламент или нынешние народные представительства, находился бы в постоянной связи с реальной жизнью и, постоянно работая, направлял бы дела политические, определяя и разделяя заботы с правительством; таким своеобразным органом, которому недоставало практического знания государственных дел, но который приобретал огромное и роковое значение, была литература. Издавна известны имена трех людей, имевших большое влияние на умы французов, в отрицательном, враждебном существующему порядку духе; но, понятно, их окружало множество единомышленников и последователей: Монтескье, Вольтер и Жан-Жак Руссо. Мы уже знаем их: среди них был советник парламента Монтескье (1689-1755 гг.), который много путешествовал и черпал свои политические идеалы из Англии, самый умеренный, самый практичный, и именно потому его сочинения не так глубоко проникали в народ: его главное сочинение, тонкая сатира "Персидские письма" (1721 г.), рассуждение о причинах возвышения и падения Рима (1734 г.), "Дух законов", Esprit des lois (1749 г.), влияли непосредственно только на высшие слои общества, к которым он сам и принадлежал.

Вольтер

Истинным руководителем умов современной Франции сделался парижанин Вольтер. Человек необыкновенно даровитый, который легко усваивал все, что появлялось в самых разнообразных областях научной деятельности, он обладал своеобразной способностью все передавать ясно, умно, с неумолимой остротой и едкостью. Это был ум критический, отрицательный; эгоист, искавший денег, удобств жизни и славы. Не чистая любовь к правде, а искренняя ненависть к лживости, притеснению, неблагоразумию, к жестокости существующей власти - эти искренние чувства делали его убедительным, точили его стрелы и насыщали тонким ядом неподражаемой французской остроты.

Жан-Жак Руссо

Но настоящим пророком и апостолом нового духа, которого мы смеем уже назвать революционером, был женевец Жан-Жак Руссо, сын ремесленника, плебей, протестант, не смотревший на жизнь с легкостью француза, слабый здоровьем, ни к труду, ни к иной деятельности не подготовленная натура. Он передал свой мечтательный идеализм народу, постоянно чувствовавшему безвыходность своего положения. Настоящих руководителей не было, народ и последовал за этим радикалом и фантазером - против желания. Мы уже упоминали, как выставленный Дижонской академией на соискание премии вопрос - улучшились ли нравы с возрождением наук и искусств- навел его на обманчивый образ человека, первобытное или природное состояние которого он с мнимой убедительностью противопоставил изуродованному образованием человечеству. Руссо восхвалял природу и порицал существующее искусственное государственное и общественное устройство. Самой действенной и опасной идеей этого отшельника была его государственная теория, Contrat social, или государственное условие (1762 г.), книга в которой он с высокомерным пренебрежением к истинной истории создал государство разума, где права, закон, собственность, власть - подчинены прямому произволу соединенной или всенародной воли. Второе, столь же невероятное предположение, что эта соединенная воля всегда верна и честна. Последователей этим идеям нашлось много; удивительная ясность и чистота французского языка обусловила широкое распространение этим идеям в разных кругах; светские и духовные власти совершенно свободно допускали эти рассуждения.

Иногда больше для виду, чем по убеждению, слишком смелая книга сжигалась палачом по приговору духовного суда или слишком задорный литератор исчезал на некоторое время в тюрьме по произволу королевского приказа об аресте, lettres de cachet. Вред литературы был в ее крайне опасном, философски отвлеченном и антирелигиозном характере. Эти незрелые умы, вдали от всякой политической жизни, не умели сдерживать свои мечты и взвешивать возможность их исполнения, обсуждая основные правила и государственные вопросы. Их сочинения полны радикальных идей; они даже намного опередили безумные и ложные теории социалистов девятнадцатого столетия. Так как они отвергали всю историю и находились под влиянием Вольтера, то их нападки устремлялись прежде всего на религию и христианство, и неуважение к религии сделалось господствующей и общей страстью. Они превзошли в этом отношении самого Вольтера, который проповедовал нечто вроде естественной религии, но он останавливался по крайней мере перед понятием о божестве; его точка зрения о деизме восторжествовала в этом просвещенном обществе и быть или казаться атеистом сделалось господствующей модой. Этой моде следовала не оппозиция низших слоев общества против привилегированных, но к несчастью, сами привилегированные: высшее духовенство, высшее дворянство, придворные - все играли скептицизмом, атеизмом и подобными громкими идеями и словами радикальной литературы, как свобода, справедливость, человеческое достоинство, человеческие права. Одним из предметов разговора высшего общества была такая именно философия; даже при лакеях своих они, не стесняясь, говорили о равноправности всех людей, и те из уст своих господ узнавали, что христианская или католическая Церковь есть одно суеверие.

Положительные тенденции

В привилегированном сословии преобладало легкомыслие, ветреность, пагубная расточительность и полная безнравственность. Дворянство и духовенство не исполняло того, к чему высокое общественное положение обязывало их в прежнее время; они перестали быть вожаками, защитниками, идейными руководителями народа, хотя еще очень многие отдельные личности сознавали свои обязанности и в каждом общественном деле, в благотворительных и других добровольных обязанностях, при общественных бедствиях они шли впереди своих сограждан. По мере того, как выяснялась необходимость коренных реформ государственного и общественного устройства, именно в кругу привилегированных лиц нашлось немало искренних, умных и самоотверженных сторонников преобразования.

1774-1789 гг. Тюрго. Некер, 1776 г.

Мы видели, что король, самый привилегированный из всех, готов был на всякие жертвы; на очень важный пост генерал-контролера финансов он назначил самого прозорливого и гениального человека из всех сочувствовавших реформам. Люди дальновидные сочли падение Тюрго несчастьем; но, когда в 1777 году банкир Яков Некер, гражданин города Женевы, протестант, был назначен министром финансов, "генерал-директором финансов", то появилась новая надежда. Это был очень хороший деловой человек, но не придворный и, к несчастью, не государственный человек, не находчивая голова, как Тюрго. Пользуясь доверием, он заключил займы - с 1776 по 1780 год на сумму около 500 миллионов - на сравнительно выгодных условиях. В его правление заключен был в высшей степени популярный союз с Америкой, совершенно в духе модных идей: за демократическую республику вели войну с Англией, врагом часто опасным и всегда ненавистным. В Версале в 1776-1778 годах заметили Вениамина Франклина, истинного республиканца; высшая знать обнажила шпаги за приобретение знаменитой скрижали человеческих прав. Долги значительно увеличились, но в бюджете двора предположены были значительные сокращения; крепостные королевских имений освобождены.

Жак Неккер, министр финансов при Людовике XVI. Гравюра с картины кисти Дюплесси

В 1781 году сделан был важный шаг: опубликован compte-rendu финансового отчета; хотя сопоставлением цифр он искусно прикрывал настоящее положение дел, но проливая некоторый свет на государственное хозяйство и его нужды, призывал на помощь новую силу - гласность. Отчет тотчас навлек на себя страшнейшие нападки, как нововведение, противоречившее всем традициям о самостоятельности короля, который считался безусловным собственником государства и общественного имущества. Желая быть выше своих противников, Некер требовал своего утверждения в звании министра, места в совете, права делать доклады королю с глазу на глаз. Все это было неслыханно и невероятно, чтобы разночинец, гугенот, мог предъявлять столько требований! Король оробел и Некера уволили (1781 г.). Его отставку приписывали влиянию королевы, однако несомненно то, что возможностью действовать через нее стали злоупотреблять, так как король был добродушен и редко умел сказать "нет". Мария Антуанета была живее, умнее короля и, наследуй она серьезный, терпеливый ум своей матери, то могла бы действовать и быть полезной; но она занималась всем поверхностно и только эпизодически вмешивалась в дела и политику. Несколько лет прошло в нерешительных действиях. В октябре 1783 года бывший intendant города Лилля, Карл Александр Калонн, был призван принять участие в управлении государством и привел дела к окончательному перелому.

Калонн, 1783 г.

Его финансовая политика была поставлена на широкую ногу. "Если мы выдаем много, то должны получить еще больше", "надо казаться богатым, чтобы занимать", "если желание вашего величества возможно", говорил он королеве, просившей для себя и для других разных драгоценностей, "то оно уже исполнено; если желание невозможно, то его постараются исполнить". Это остроумие обрисовывает его действия; его хвалили за то, что "теперь не прежняя ограниченная, бережливая система Неккера". Флот - гордость Франции со времени Американской войны - был усилен, дорогие государственные постройки возведены, увеселительные королевские замки куплены и 28 миллионов пошли на уплату долгов братьев короля, графа Людовика Прованского и графа Карла д'Артуа. Первый оправдывался следующим образом: "Все брали, потому и я протянул свою шляпу". При возраставшей нужде в народе, широко распространялись злоречивые рассказы; оскорбительные вымыслы всегда бывают изобретением недовольных; яд их распространяется далеко, и известный рассказ об ожерелье всегда считался примером этого положения дел, которое было предисловием к революции и характеристикой развращенности высших кругов.

Один из знатных членов духовенства, которого король называл mon cousin, по его высокому положению, коадъютор Страсбурга, кардинал принц де Роган, впал в немилость королевы. Стараясь возвратить себе ее расположение, он сделался жертвой пустой, сумасбродной Ламотт, графини Ламотт Валуа, как она себя называла. С помощью известного плута Бальзаме, так называемого графа Калиостро, одного из тех шарлатанов, которые умеют занять временами скучающее высшее общество или пользоваться глупостью толпы, Ламотт за деньги успела опутать этого знатного безумца. Она узнала, что ювелиры Бёмер и Басенж предложили королеве купить драгоценное ожерелье за 1 100 000 ливров, и извлекла из этого пользу для себя. Она убедила кардинала купить это ожерелье для королевы, желавшей иметь его, и воспользоваться этим случаем заслужить ее расположение; деньги же королева будет выплачивать из своей шкатулки по частям. Обманом заставили кардинала подписать обязательство в уплате денег, и покупка была сделана; ожерелье осталось в руках Ламотт, которая обратила в деньги лучшие камни. Кардинала она обманула. Она устроила ему свидание с королевой в Версальском парке; роль королевы исполнила некая особа, и вовремя прерванное свидание, подстроенное ловко, не дало возможности этому знатному человеку заметить наглый обман. Вскоре продавцы ожерелья стали являться во дворец и заявлять свои требования; обстоятельства дела выяснились, и королева в благородном негодовании, желая показательного наказания кардиналу, велела его задержать во дворце и посадить в Бастилию. Этот шаг вызвал негодование могущественной семьи, к которой он принадлежал; пришлось отказаться от содеянного, и тогда-то история, не единственная, сделавшись гласной, стала распространяться всеми и всюду, пересыпанная ложью, клеветой и другими ядовитыми сплетнями.

Собрание нотаблей, 1787 г.

До 1786 года продолжали использовать систему займа и уплаты долгов новыми займами. Займы в 100 миллионов, 125 миллионов охотно вносились парламентом в роспись, капиталисты охотно выдавали деньги; игра на бирже, на повышение и понижение ценностей, играла тогда большую роль. Однако третий заем парламенту пришлось устроить обычным образом и, как увидим дальше, эта система имела очень важные последствия. Денежные люди были преимущественно из третьего сословия и, сделавшись кредиторами государства, интересовались способом употребления их денег и тем, как их государство управляется. Все это усилило могущество оппозиции, стремившейся ниспровергнуть старое государственное устройство, и прежде всего требовавшей надзора за финансами, для чего и предлагала представителей из народа. Калонн прекратил действие своей системы кредита и признал необходимость решительных реформ, стараясь идти путем Тюрго. Но так как созыв всех сословий государства не согласовался ни с его воззрениями, ни с практикой последнего столетия, то избрали среднее - созыв нотаблей, знати. В декабре 1786 года разосланы были приглашения дворянам, принцам, герцогам, пэрам, статс-секретарям, архиепископам, магистрам - всего ста сорока четырем приглашенным.

22 февраля 1787 года Калонн, в блестящей речи, достойной государственного человека, представил собранию свой проект реформ: о распределении сословий в тех департаментах, где оно не было сделано, о поземельной подати, о свободе торговли хлебом, об уменьшении таможенных (taille) сборов и налога на соль. Но это собрание привилегированных и его легкомысленный придворный министр не в состоянии были провести и обсудить серьезно какой-нибудь план. Между ними произошел раздор и министр был принесен в жертву знати.

Бриенн, 1787 г.

Необходимость коренных и быстрых преобразований делалась все настойчивее, и новый руководящий министр, из высшего духовенства, много раз стоявший у кормила правления, архиепископ тулузский, Ломени де Бриенн вместе с парламентом, старались провести эти реформы. В июне 1787 года были обнародованы три либеральных повеления короля; хлебная торговля была освобождена от стеснений и были даны особые права провинциальным сословиям, причем определено двойное число представителей третьего сословия для этих собраний и введено поголовное голосование. Парламент охотно принял все предложения, но воспротивился новому налогу на землю, доказывая, что право налогообложения, impot perpetuels, принадлежит государственным чинам. Они выставили себя большими либералами, и правительство было вовлечено в борьбу с этой сильной корпорацией. Парламент был выслан в Труа, потом опять возвращен; дано было обещание созывать государственные сословия каждые пять лет; когда понадобился новый заем в 420 миллионов и парламент отказался внести его в роспись, то и lit de justice, и аресты не помогли, а министру пришла в голову несчастная мысль заменить парламент новой корпорацией, составленной из аристократов, cour pleniere.

Государственная тайна была плохо сохранена и парламент сумел заслужить себе дешевую, но непреходящую славу. Он составил по английскому образцу предложение о правах или собрание мнимых прав французского народа: собрание государственных сословий дает разрешение на сбор податей о праве подданного быть отданным под суд своему, законом определенному судье; недопущение ареста только для отправления правосудия; о несменяемости судей; установление не деспотической, а законной монархии и т. п. громкие слова. Когда же дело касалось распространения и уравнения земельных налогов на привилегированные классы, то они не выражали ни малейшего расположения к самопожертвованию.

Мысль о созыве государственных сословий, новая, широко задуманная, раскрыла действительно обширный горизонт и воспламенила всех, даже в самых отдаленных окраинах. Восстание, питаясь разными источниками, приняло понемногу бурный характер. Привилегированные сословия воспользовались этим восстанием для введения государственной забавы, cour pleniere. Всякая оппозиция приобрела необузданный характер; множество личностей, одаренных уменьем выдвигаться, только и жили этой дешевой, но страстной оппозицией, подавить же ее правительство не имело силы. На всех дорогах встречались толпы бродячих людей, направлявшихся в Париж. Неурожай 1788 года довел народ до ужасающей степени обнищания, усилил и обострил восстание; возбужденное настроение подорвало доверие, жизненный элемент всякого работающего человека, и усилило финансовые затруднения государства. Правительство убеждалось все более, что с недовольными и мятежниками иначе справиться нельзя, как предоставить им законным образом право голоса и тем самым - путь к отступлению.

Неккер

Решительным к тому шагом был королевский указ о созыве в Версале государственных сословий на 1 мая 1789 года. Архиепископ тулузский удалился от дел, и Неккер был опять призван в министерство (август 1788 г.). Его имя было для общественного мнения символом либеральной политики; его возвращение было принято с радостью и произвело повышение ренты на 30 процентов. Поведение и настроение умов французского народа внушало мало доверия и революция должна была неизбежно принять свой угрожающий характер в виду страшных злоупотреблений старого режима. Чернь буйствовала повсюду, выражая этим свою радость; для усмирения ее то там, то тут вызывались войска, которые были не вполне благонадежны: они тоже были проникнуты духом равенства привилегированных и бесправных. Парламент не одобрил подобное вмешательство, что может служить примером, насколько непоследова-

тельны были его убеждения. Между тем сам парламент потерял свою популярность, проявив свой реакционный характер, соглашаясь внести в реестр королевский указ с тем условием, что формы государственных штатов останутся старые, 1614 года.

Государственные штаты. Выборы

Правительство под руководством Неккера, не имевшего понятия о той опасности, в которой находилось государство, опрометчиво поддавалось всем влияниям. Спешно составленное предписание о созыве государственных сословий на 1 января было неисполнимо по краткости срока; потом собрали, совершенно напрасно, еще раз нотаблей для решения некоторых предварительных вопросов, готовившихся для предстоящего собрания; главным был вопрос о том, как считать голоса - посословно или поголовно. Только одна из шести групп стояла за поголовное голосование; между тем как весьма бурное в подобные времена общественное мнение давно решило этот вопрос - голосовать посословно.

В те времена во время предвыборной кампании главным инструментом агитации были не публичные выступления кандидатов, а литература, особенно брошюрная. К концу 1788 года насчитывалось свыше 2500 брошюр; несомненно, их можно бы насчитать и гораздо более. Из этого числа выделяется одна, необыкновенно ясно определившая суть волнения умов и задававшая вопрос: что такое третье сословие? (Qu'est-ce que le tiers etat?). Автором ее был аббат Сиэйс, ученый, ясный ум, когда дело шло о вопросах логического мышления. Он разделял взгляды низшего духовенства, но не жил его жизнью, полной лишений. Из его вычислений видно, что духовенства насчитывалось 80 000, дворянства 120 000 человек, а третьего сословия 25 миллионов! "Что такое третье сословие, каково его значение?" - "Все". "Чем оно было до сих пор?" - "Ничем". "Чего добивается оно в будущем?" - "Признания себя за нечто".

Аббат Сиэйс. Гравюра с портрета XVIII века кисти Ж. Герэна

Права этих 100 000 дворян относятся ко временам завоеваний; они потомки одетых в броню франков, завладевших страной. "Нельзя ли вернуть их в леса, из которых они когда-то вышли? Нельзя ли нашим бедным согражданам открыть правду, что их происхождение от галлов и римлян, равносильно происхождению дворян от сигамбров, велхов и других дикарей, пришедших некогда из лесов и болот Германии?" - мы видим, что ядовитые стрелы были уже направлены против аристократии, но еще не против престола. В этом духе были составлены cahiers de doleance третьего сословия, в которые, по старому обычаю, вкратце записывались жалобы и требования их для сведения депутатов. Если бы монарх стоял за эту идею, то могла бы получиться монархическая революция как в Дании, в XVII столетии или в XVIII столетии произошедшая в Швеции. Самая оживленная борьба происходила в Провансе, где особенный интерес выборам придал Мирабо своим красноречием и оригинальностью; младший, но самый способный из потомков древнего рода, известного своими, совершенно не похожими на других людей, свойствами. Граф, Габриель Онорэ Рикетти, родился в 1749 году. Необузданная природа довела страстного молодого человека до безумных увлечений и подвергла его неумолимому тиранству отца. По преданиям, из их семьи выходили или необыкновенные таланты, или необычайные чудаки. После целого ряда бурных выходок, грехопадений, бегств, изгнаний, тюремных заключений - дозрела в нем могучая сила и проявился гениальный человек. Брошюра его, написанная красноречиво и полная новых идей, обратила на себя внимание. Кто хоть раз видел этого человека геркулесовского сложения, с рябинками на некрасивом, но выразительном лице, тот никогда не забывал его! Он принадлежал к тем замечательным людям, особенно редким в грозное время, которые ясно видят причину волнения: чего ищет население, в чем оно нуждается, и почему произносит свои речи, возмущается и неистовствует. Обладая громовым голосом и страстностью прирожденного оратора, он умел поразить словами, что всегда очаровывает толпу и слепо ведет ее то верным путем, то путем заблуждений. Его изречение "привилегии не вечны, а народ вечен" передавалось из уст в уста. Сын дворянского рода, насчитывавшего за собой тысячу лет, он хлопотал о полномочии третьего сословия; в Эксе (Aix) и Марселе он был выбран и принял на себя депутатские полномочия от города Экса.

Граф Мирабо. Гравюра работы Физингера с портрета кисти Ж. Герэна

Комментарии (1)
Обратно в раздел история