Егер О. Всемирная история (том 1. Древний мир)

ОГЛАВЛЕНИЕ

КНИГА ШЕСТАЯ. РИМ И КАРФАГЕН

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Первая Пуническая война (264-241 гг. до н. э.). Восстание карфагенских наемников; Истрийская и Галльская войны. Вторая Пуническая война (218-201 гг. до н. э.)

Положение на побережье Средиземного моря

В то время, когда Милон сдал римлянам тарентскую цитадель, установилось нечто вроде политического равновесия между великими державами, образовавшимися на берегах Средиземного моря. Можно было подумать, что мир надолго установится именно на основе системы равновесия между этими государствами, ни одно из которых не в силах было одолеть противника и которым мешало известное число малых и средних государств. Соглашение между этими двумя государственными общинами теперь установить было бы легче, чем когда-либо, несмотря на разнородность национальностей, входивших в их состав: греческий язык и образованность с каждым днем скрепляли связи между культурными народами того времени, а быстро развивавшиеся торговые отношения и невероятно возраставшая промышленная деятельность, все шире распространявшаяся во множестве городских центров, вызывали потребность в мире и мирных, вполне упорядоченных отношениях. Надежды на такой мир, по-видимому, возросли с тех пор, как римская федеративная держава окончательно округлилась. Теперь на западе Европы преобладали два государства, управляемые двумя большими республиканскими городами: Рим - на западном берегу Италии и Карфаген - на северном берегу Африки. Интересы обоих государств до этого времени еще никогда не приводили их к враждебным столкновениям. Многие торговые контракты (348, 306 гг. до н. э.), составленные, по-видимому, без всякого затруднения и на довольно либеральной основе, указывают на дружеские отношения, и среди посольств, присланных дружественными державами в 340 г. до н. э. в Рим с поздравлениями по поводу окончательного приобретения Капуи, было также карфагенское посольство [По установившемуся обычаю такие посольства, являвшиеся в Рим с поздравлениями, приносили от имени города золотой венок и возлагали его на алтарь главного храма столицы - Юпитера Капитолийского.]. И в только что законченной войне с Пирром общая опасность даже побудила Рим и Карфаген к заключению союза. Несмотря на все это, дело приняло совсем иной оборот, неожиданный для всех. Вместо прочного мира между Римом и Карфагеном последовало целое столетие почти непрерывных войн, которые создали всемирную монархию, далеко превышавшую все самые смелые замыслы Александра. Ее центром явилась та самая курия, в которой близ форума собирался на совещания римский сенат.

Мессенская коммуна

Событие, по-видимому, имевшее местный характер, как оказалось, носило в себе зародыши этого гибельного будущего. В 282 г. до н. э. шайка кампанских наемников (сыновей Мамерта, бога войны по их понятиям), мамертинцев, состоявших на службе у сиракузского тирана Агафокла, захватила Мессану при Сицилийском проливе, перебила всех жителей мужского пола, а женщин, детей и их имущество присвоила себе.

Монета мамертинцев.

АВЕРС. Голова молодого Марса в лавровом венке и его греческое имя "АРЕС". РЕВЕРС. Орел, сидящий на молнии; надпись по-гречески: "МАМЕРТИНЦЫ".

Серебряная октодрахма Гиерона II.

АВЕРС. Голова Гиерона II в диадеме. РЕВЕРС. Богиня победы на квадриге, скачущей галопом; в поле - звезда. Надпись по-гречески; "ЦАРЬ ГИЕРОН"

Здесь, подобно состоявшему на римской службе кампанскому легиону, захватившему Регий (279 г. до н. э.), и в связи с ним, мамертинцы завели разбойничье гнездо, которое даже помимо своего преступного происхождения оказалось в высшей степени тягостным для соседей. Хозяйничанью мятежного легиона в Регии римляне положили суровый конец, но вступаться в сицилийские дела они не имели ни малейшего права. Итак, мамертинцы в Мессане продолжали разбойничать. Это привело к войне с Сиракузами. Талантливому молодому человеку, Гиерону, сыну Гиероклеса, удалось нанести им тяжелое поражение. К тому же, вскоре после этого победитель мамертинцев был провозглашен царем, и они поняли, что при всеобщей ненависти, с которой относились к ним все соседние законные государства, они не в силах будут бороться против Сиракуз. Они стали искать себе союзников, сознавая, что положение занятого ими города очень важно и что именно поэтому такой союз не лишен некоторого значения. Долго колебались они между союзом с Римом или с Карфагеном, и бурные споры происходили между ними на собраниях, где решался этот вопрос. Римская партия одержала верх, и в Рим было отправлено посольство с униженной просьбой защитить своих соплеменников от враждебных им сицилийцев.

Кажется, что более веский вопрос внешней политики никогда еще не был предложен на разрешение сената и римского народа. Положение само по себе было достаточно ясно: оказать помощь значило вступить в войну с карфагенянами, потому что вмешательство в дела Сицилии было бы в Карфагене принято за вызов. Не помочь - помогут карфагеняне, и станут близкими соседями, да еще в опасном месте.

Посольство мамертинцев. Совещания в Риме

Уже события последней войны вынудили римских правителей обратить внимание на сицилийские дела, а также на само значение Карфагена как державы, и на средства, которыми он обладал. Говорят, что уже царь Пирр указывал на Сицилию, как на будущий театр войны между Римом и Карфагеном, и в Риме не заблуждались насчет намерений, с которыми флот карфагенян явился в воды Тарента в 272 г. до н. э., хотя и притворились, что считают эти намерения вполне дружескими, во избежание дальнейших осложнений в отношениях с пунийцами. И вот, при изображении всемирно-исторического столкновения этих двух держав - в некотором смысле второй борьбы между Востоком и Западом - оказываешься в таком же неблагоприятном положении, как и при описании Персидских войн, первого подобного столкновения. История Пунических войн написана победителями, а от побежденных не дошло никаких оригинальных источников, только весьма жалкие обрывки. Следовательно, лишь немногие заметки могут ввести в круг представлений, настроений и правовых убеждений противоположной, пунической стороны. Однако не может быть сомнения в том, что как в первой, так и во второй борьбе Востока с Западом высшее право, право лучшего было на стороне западной державы.

Карфаген и его история

Полагают, что поводом к основанию Карфагена на том удивительно благоприятном месте, какое он занимал, послужил внутренний переворот в финикийском городе Тире. Некоторое число беглецов из Тира, предводительствуемых царственной женой Дидоной, купило небольшой клочок земли (в низовьях реки Баград) у ливийского племени, владевшего северным берегом Африки, основало здесь поселение и дало ему весьма многозначительное в данном случае название Карт-Хадашт - Новый Город. Колонии финикийцев в древние времена не были особенно прочными и устойчивыми - это были скорее торжки, фактории с немногими постройками для торговых целей, с храмом Астарты и товарными амбарами. Но в этом новом поселении соединились многие условия, вследствие которых оно вскоре приобрело выдающееся политическое значение. Прежде всего его несравненное положение, одинаково благоприятное и для торговли, и для земледелия, почти на самой середине длинной и бесплодной линии североафриканского берега, как раз напротив Сицилии, между восточной и западной частями Средиземного моря - вот что вскоре сделало Карфаген центром всех финикийских факторий в западном Средиземноморьи. Город, однако, довольно долгое время смиренно на финикийский лад платил туземному населению небольшую подать за землю.

Карфагенская серебряная монета.

АВЕРС. Голова нимфы Аретузы. РЕВЕРС. Пегас. Пуническая надпись "БАРАТ" или, может быть, "Би АРАТ", "к Арату" - пуническое название Сиракуз, где находился знаменитый источник Аретуза. Безусловно, отчеканена в Сицилии и, вероятно, в Сиракузах.

Карфагенская монета из электрума.

АВЕРС. Голова нимфы Аретузы. РЕВЕРС. Лошадь, на заднем плане - пальма, типично карфагенский сюжет. Монета меньшего достоинства, чем верхняя.

Однако нападения туземцев и могущественная конкуренция греков в западных водах Средиземного моря вынудило карфагенян взяться за меч или же нанять тех, кто за них и по их приказу взялись за мечи. При помощи такой наемной силы они покорили ливийские селения, окружавшие Карфаген, защитились от кочевников пустыни, и их город стал столицей царства, которое включало в свои пределы в самой Африке все финикийские поселения (кроме Утики, все это были неукрепленные места) и всю полосу покоренной Карфагеном земли до самых границ великой пустыни, а также и вне Африки лежащие колонии, разбросанные по берегам Андалузии и Гранады, на Балеарских и Питиусских островах, в Сардинии и Сицилии. В Сицилии греки оттеснили древнефиникийский элемент. Но Карфаген здесь вступил с ними в борьбу, которая длилась из поколения в поколение, постоянно меняясь в своих проявлениях, и то пунийские войска являлись под стенами Сиракуз, то мощные правители Сиракуз, вроде Агафокла, переправлялись на ливийский берег и водили свои победоносные войска к стенам Карфагена. Среди постоянной борьбы в пунийском городе развился и политический смысл, и чувство господства. Когда в 332 г. до н. э. на метрополию Карфагена - древний Тир - обрушилась страшная катастрофа и несколько знатных семей переселились оттуда в Карфаген, новый город почувствовал себя преемником славного имени финикийской нации, хотя, конечно, это гордое сознание не могло здесь вызвать того государственного настроения и того патриотизма, какой был в больших греческих городах или какой вырос и развивался в Риме. Весьма важно и то, что государственное устройство в Карфагене было основано на началах, совершенно противоположных государственным началам Рима. Римляне как бы срослись со своей почвой; большинство римского народа состояло из земледельцев, их благородное сословие - из небогатых землевладельцев. В Карфагене же, наоборот, вся жизнь держалась на торговле и промышленности (и семиты, и карфагеняне и слышать не хотели о земледелии), и только богатейшие из карфагенян-торговцев, обрабатывая свои обширные земельные владения при посредстве многочисленных рабов, занимались земледелием, как и всяким другим крупным оборотом, ради получаемой от него ренты. Риму его господство в Италии досталось путем долгих и тяжких усилий, но навсегда, и правил он народами Италии строго, но не произвольно, не жестоко, и его правление было для них благодетельным. Пунийцы же, наоборот, оставались чужаками на ливийской почве, и местное население ненавидело их и боялось, как господ жестоких и жадных. Государственное устройство Карфагена не в такой степени известно и ясно, как римское. Несомненно только, что там могущество обусловливалось богатством и что совет старейшин, по семитскому обычаю (нечто вроде олигархической герусии или правительственной коллегии), стоял во главе правления. Исполнительная власть и командование войсками на войне сосредотачивалось в руках двух суфетов, ежегодно избираемых царей или судей, которые были обязаны отдавать отчет в своих действиях перед советом старейшин и за успех отвечали головой. Вследствие внутренней борьбы с одной из знатных фамилий, главы которой некоторое время руководили политикой Карфагена, пользуясь почти царственной властью, явилось еще одно учреждение - "корпорация ста четырех", на которую все смотрели как на главный оплот аристократии и которая всюду вмешивалась со своими аристократическими притязаниями. Масса народа обладала политическими правами, но т. к. подкуп был в большом ходу, то эти права ни к чему не приводили. О духовной жизни карфагенян известно очень немногое. Из их литературы, служившей отражением этой жизни, не дошло ничего, кроме немногих надписей и известия о каком-то сочинении по сельскому хозяйству, настолько важном, что оно было переведено на греческий язык, а по приказу римского сената - и на латинский. Но об этой духовной жизни не получить благоприятного мнения уже потому, что этот могущественный, богатый, широко раскинувшийся народ все же не оказал глубокого влияния на другие народы, да и сам не воспринял ничего ниоткуда, а тот же культ Астарты и Баала, который пунийцы принесли из своей ханаанейской отчизны, укоренился и в новом городе со всеми ужасами сладострастия и жестокости его обрядовой стороны. При больших народных бедствиях приносились даже громадные человеческие жертвоприношения всепожирающему, беспощадному Молоху.

Руины храма Ваала Хаммона в Карфагене

Те благородные доблести, которые служат лучшим украшением народов арийского племени, у семитов-пунийцев не пользовались почетом. Никто среди них и понятия не имел о той общей воинской повинности граждан, которая была распространена у греков, римлян и италийцев, вошедших в состав союзнического государства римлян. Карфагеняне и утверждали, и распространяли свое могущество посредством продажных наемников, которые и расплодились-то главным образом из-за того, что спрос на них в Карфагене постоянно был очень велик. Громадная денежная сила, которой обладали карфагеняне, - а Карфаген, несомненно, был богатейшим городом древности, - давала возможность карфагенскому правительству в любое время собрать нужное ему количество войск. Для вооружения в самом Карфагене, защищенном от любого нападения неприступными укреплениями, всегда были готовы огромные склады всяких военных материалов. Кроме того, у подошвы Бирсы - холма, увенчанного цитаделью, с которого открывается вид на оживленный город, на богатый ландшафт окрестностей, на гавани и залив, - были устроены помещения для многих сотен военных слонов. И, несмотря на все эти громадные средства, сила карфагенян была не в их сухопутном войске: более всего вынуждал опасаться их соседства тот мощный военный флот, которым они обладали. Этим прирожденным морякам, испокон веков занимавшимся торговлей и добиравшимся в своих странствиях до берегов Британии, их знанию морского дела и умению строить прекрасные корабли могли позавидовать даже греки.

Носовые фигуры с карфагенских кораблей.

Можно предположить, что Карфаген следовал обычаям Тира и Сидона, помещавших на носу кораблей уродливых карликов.

Римляне же страшились их тем более, что даже тот небольшой флот, который они имели, был запущенным. Только в 311 г. до н. э. в Риме было установлено постоянное морское ведомство в виде двух чиновников (duumviri navales), и даже после тарентской войны флот у римлян развивался очень туго. Не без основания хвалились карфагеняне тем, что без их разрешения римлянам "нельзя и рук в море умыть".

Астарта.

Финикийская статуэтка. Богиня богато одета, на лбу - роскошная повязка. Волосы, заплетенные в множество кос, лежат на спине и плечах. На шее - два символических ожерелья: обруч, замкнутый драгоценным кулоном, и тройная нитка жемчужин. Обнаженная по предплечье правая рука украшена незамкнутыми браслетами, завершающимися головками антилоп. Верхнее платье сделано из мягкой и тонкой ткани, открыто спереди и образует по бокам многочисленные складки. Рукава с аграфами закрывают верх рук. Нижнее платье, ниспадающее спереди только до подъема ног, закрывает пятки и имеет шлейф, который держит и натягивает левая рука. На ногах - ременные сандалии.

Объявление войны Карфагену

Вопрос о помощи мамертинцам, как и всякий другой вопрос внешней политики, был таким делом, которое требовало не долгих обсуждений, а энергичного решения. Сенат предоставил этот вопрос на решение народа, и сама форма, в которую в подобных случаях облекались народные собрания (по сотням, как вполне военный организм, и в полном вооружении), могла способствовать принятию мужественных решений. В центуриатных комициях большинство отвечало на заданный правительством вопрос положительно. Помощь мамертинцам была подана, хотя их дело было далеко не чистое, и тем самым уже была объявлена война Карфагену - первая из трех Пунических, которую древние называли еще Сицилийской войной, т. к. в этой первой войне наградой победителя и естественным объектом войны был именно остров Сицилия, из-за обладания которым арийцы и семиты, греки и карфагеняне боролись уже много веков подряд.

Первая Пуническая война (264-241 гг. до н. э.)

Начало войны

Эта борьба народов из-за прекрасного острова, который лежал как раз посередине между их государствами, длилась 24 года. Как только римляне решились вмешаться в сицилийские дела, тотчас же новый сиракузский правитель вступил в союз с Карфагеном, и в самой Мессане произошел внутренний переворот: карфагенская партия взяла верх и даже впустила в город карфагенский гарнизон. Это тем более побудило римлян действовать энергично: передовой отряд римского войска удалось быстро и благополучно переправить через пролив (длина его около 30 км, а ширина 3-14 км) и командовавший отрядом военный трибун сумел хитростью выманить карфагенский гарнизон из Мессаны. Затем уже переправились и главные силы римлян, под начальством консула Аппия Клавдия Кавдика {264 г. до н. э.), разбили соединенное войско карфагенян и сиракузян, и их союз после новой победы консула Марка Валерия распался в следующем году (263 г. до н. э.).

Война в Сицилии. 264 г.

Правитель Сиракуз Гиерон понял, что в борьбе пунийцев и римлян сицилийские греки скорее всего возьмут сторону последних. В следующем, 262 г., после семимесячной осады в руки римлянам досталась главная крепость пунийцев - Акрагант на юге острова. Тогда-то и выяснилось, что римлянам необходим сильный военный флот, и этот флот был создан с обычной энергией. Рассказывают, что в течение двух месяцев римляне построили 100 пентер и 20 трирем. Римское правительство нимало не смутилось тем, что при первом испытании, которое пришлось выдержать новому флоту, один из консулов вместе со своей эскадрой попали в руки карфагенян. Главные морские силы римлян со вторым консулом Гаем Дуилием в это же время вступили на северо-восточной стороне острова у Мил в битву с более многочисленным флотом Карфагена, и произошло нечто неожиданное: карфагенский флот был разбит и потерял 50 кораблей. Этим успехом римляне были обязаны остроумному изобретению - подвижным помостам с крючьями. Оно называлось "Дуилиевым крючьям". Это приспособление в нужный момент быстро опускалось, захватывало крючьями борт приблизившегося неприятельского корабля, обращая морское сражение, в котором карфагеняне славились своим искусством, в простую схватку между воинами, где все преимущества были уже на стороне римлян. Эта первая морская победа была отпразднована в Риме торжественно, как событие, составляющее эпоху в римской истории (260 г. до н. э.). Но как ни было оно славно, все же не привело ни к чему решительному, и четыре ближайших года прошли в осадах и боях на суше и на море, без решительного перевеса на той или другой стороне.

Военный корабль с двойным тараном.

Гемма.

Война в Ливии. 256 г.

Так длилась война в течение восьми лет. Тогда в Риме было решено придать войне решительный оборот, нанеся удар в самое сердце Карфагена, и война была перенесена на африканский берег. Был собран огромный флот в 330 судов. Два способных полководца, оба консулы (256 г. до н. э.), Луций Манлий Вульсон и Марк Атилий Регул, приняли на себя командование экспедицией и должны были морской победой открыть себе путь в Ливию. Столкновение произошло в водах Экнома на южном берегу острова, между Акрагантом и Гелой. Это было громадное морское сражение - 330 римских кораблей бились в нем против 350 карфагенских, а число сражающихся с обеих сторон достигало огромной цифры 300 тысяч человек, и римляне после долгой и упорной борьбы победили. 64 карфагенских корабля остались в руках римлян, 30 кораблей римляне потопили. Остальные вновь собрались у берегов Африки, выжидая там римский флот для новой битвы.

Абордажный мостик, т. н. "ворон".

Устанавливался обычно на носу корабля. Со времен первой Пунической войны это приспособление стало широко применяться на военном флоте.

Но римский флот принял более восточное направление и при Клупее нашел место, удобное для высадки войск на берег. История этого славного похода обставлена в рассказах римлян всякими вымыслами, вроде рассказов о гигантских змеях, с которыми приходилось вступать в борьбу, как будто северный берег Африки был в то время какой-нибудь неведомой страной, а между тем этот поход в высшей степени любопытен теми переменами военного счастья, которые его характеризуют. Карфагеняне, прослышав о приближении римлян, тотчас же стянули все войска внутрь столицы и прикрыли только ближайшие к ней пункты, т. к. всюду поднялось против пунийцев порабощенное ими местное ливийское население и перешло на сторону римлян. Положение представлялось римлянам настолько блестящим, что количество войск показалось слишком большим, и поэтому один из консулов, Манлий, с весьма значительной частью войска был отослан в Италию, между тем как карфагеняне, узнав об этом, немедленно вызвали из Сицилии своего полководца Гамилькара с некоторой частью находившихся там пунийских войск. Римляне под командованием Марка Атилия Регула продвинулись до Адиса (за два дня пути к югу от Карфагена). Карфагенское войско, встреченное здесь римлянами, было отброшено с большими потерями, и пунийское правительство, никогда не любившее доводить дело до крайности, а главное - озабоченное скорейшим удалением римлян из Ливии, предложило мир. Условия мира были самые выгодные: очищение всей Сицилии. Это было все, чего Рим мог в ту пору желать, оставаясь в пределах благоразумия. Следует, однако, предположить, что Регул - отличный полководец в поле - был в то же время весьма недальновидным государственным человеком. Один из греческих историков справедливо сказал о нем, что "его счастье оказалось для него невыносимой ношей". Он оскорбил карфагенских послов, которые были знатнейшими представителями государства, своим резким отношением и выдвинул такие жесткие условия для заключения мира, которые должны были бы поставить Карфаген в зависимое от Рима положение, приравняв его к Капуе или Таренту. И эти условия он считал в своем высокомерии как бы желанным даром для Карфагена. Тогда переговоры были прерваны, и пунийское правительство нашло себе полезного полководца в одном из недавно прибывших в Карфаген вождей наемной дружины. Это был некто Ксантипп, лакедемонянин, который сумел придать новую организацию упавшей духом пунийской армии, а главное - правильно воспользоваться лучшей ее частью, многочисленной конницей. Это войско вновь появилось в открытом поле. Римский проконсул принял битву (255 г. до н. э.) в равнине Тунеса и был в такой степени уверен в победе, что даже не обеспечил себе отступления к своему укрепленному лагерю при Клупее. Однако на этот раз дело решила масса конницы - 4 тысячи коней при небольшом количестве пехоты (12 тысяч человек), нападавшая на римлян с обоих флангов. Победа осталась за карфагенянами. Из всего римского войска спаслось не более 2 тысяч человек, и на долю города выпало необыкновенное счастье: тот самый горделивый полководец, который предлагал Карфагену быть данником Рима, попался в руки пунийцев и с торжеством был приведен в Карфаген в числе других пленников.

Ростральная колонна Дуиллия.

Реконструкция Л. Канины.

Продолжение войны в Сицилии

Война, таким образом, вновь перенесенная в Сицилию, еще некоторое время тянулась без решительных результатов. Много раз были построены сильные флоты, для которых Италия тогда могла доставлять строевой лес в большом количестве, но море не давалось римлянам в руки. Много раз разбивало оно римские флоты сильными бурями, так что римляне, наконец, совсем покинули морскую войну и тем подали карфагенянам пример, которому те имели неосторожность последовать. И вот война продолжилась на суше: осады следовали за осадами, сражения за сражениями. Никто не мог бы сказать, у какой из двух сторон преимущество, но и к миру ни одна сторона не выказывала расположения. Наконец летом 250 г. до н. э. произошло решительное сражение, которое выяснило положение дел: проконсул Луций Цецилий Метелл при Панорме (в северо-западной Сицилии) одержал большую победу над пунийским войском под предводительством Гасдрубала. Карфагенское правительство позаботилось о мирных переговорах. Ради этого в Рим было отправлено посольство, как бы для того, чтобы договориться о размене пленными и затем перейти к разговорам о мире. К этому посольству карфагеняне присоединили и консула Регула, знатнейшего из римских пленников, а это служит доказательством того, что дело шло не о простом обмене пленными. Почти нельзя сомневаться в том, что именно воспрепятствовало удачному исходу переговоров, хотя об этом нигде не сохранилось определенных сведений. Карфагеняне предлагали Риму, как некогда Пирру (в 275 г. до н. э.), уступить всю Сицилию, за исключением Лилибея, а римляне хотели, чтобы им уступили весь остров. Регул, призванный в сенат на совещание, был настолько великодушен, что в прямом духе римской политики отсоветовал римскому правительству вступать в переговоры с Карфагеном на основании сделанного Риму предложения, а также принять предлагаемый ему размен пленных, который должен был служить началом переговоров. Так он и вернулся, ничего не сделав, вместе с карфагенскими послами в Карфаген, где вскоре после этого (в 249- 248 гг. до н. э.) и умер.

Регул.

С монеты рода Ливинеев.

Нельзя утверждать, что это подлинный портрет, но то же лицо изображено на многих монетах рода Регулов, так что можно предполагать, что это самый знаменитый из их предков.

Римское правительство, чтобы обеспечить и дальнейшее почтительное отношение к Регулу в Карфагене, дало его семье в Риме двоих знатных карфагенских пленников в заложники. Атилии, узнав о смерти Регула, приписали ее дурному обращению с ним или, может быть, слышали нечто подобное, и самым низким образом стали вымещать свою злобу на этих заложниках, против чего сенат тотчас принял меры. Надо заметить, что хотя в течение этой долгой войны и были допущены некоторые крайности со стороны частных лиц, однако государство с государством вели войну достойным цивилизованных наций образом.

Гамилькар Барка. Битва при Эгатских островах, 242 г.

Вероятно, в Риме не вполне верно оценили силы, оставшиеся у карфагенян для отпора. После битвы при Панорме и неудачи мирных переговоров, последовавших за этой битвой, война тянулась еще целых девять лет (250-241 гг. до н. э.). Прежде всего война сосредоточилась на западном берегу Сицилии около важнейшей пунийской крепости Лилибей, но безуспешно для Рима. Город не был завоеван римлянами, и во время его осады консул Публий Клавдий Пульхр в 249 г. до н. э. понес при Дрепане, к северу от Лилибея, поражение, которое может быть названо одним из самых тяжелых в течение этой войны: 93 его корабля достались в руки карфагенян, и только 30 остальных едва успели спастись бегством к берегу. Война казалась бесконечной. На суше ее поддерживали молодой карфагенский военачальник Гамилькар, прозванный Барка (молния), который оказался впоследствии отличным полководцем и замечательным государственным деятелем. Он укрепился на горном плато Геиркте (ныне оно известно под названием Монте-Пеллегрино) и оттуда непрерывно тревожил римлян внезапными нападениями, беспрестанными набегами и битвами, нанося им громадный ущерб. Обе стороны были страшно истощены, но ни одна не хотела уступить другой. Однако в Риме нашлась возможность нанести противнику последний удар. Чего уже не могло сделать истощенное государство, то было завершено славным порывом горячего патриотизма частных лиц. В Риме составилось общество, которое в виде добровольного займа предложило государству средства к постройке и вооружению еще одного большого флота (242 г. до н. э.). Консул 241 г. до н. э. Гай Лутаций Катул вывел этот флот в море и сошелся с карфагенским флотом (карфагеняне в это же время тоже успели обновить свой флот) у острова Эгусы, одного из самых больших среди Эгатских островов. Пунийский флот должен был принять на борт Гамилькара и его сподвижников, занявших позицию на ближайшей горе Эрике. Но до этого дело не дошло: Лутаций напал на тяжеловооруженные корабли, и предводитель карфагенского флота Ганнон должен был принять сражение. Оно вскоре решилось: позднейший историк сравнивает это сражение с кавалерийской схваткой - первый натиск решил дело. Карфагеняне, потерпев поражение, послали своему единственному полководцу, не потерпевшему поражений, Гамилькару, полномочия вести с Римом переговоры.

Мир. 241 г.

Это был человек, сумевший поддержать достоинство своего государства в момент неудачи. Он не согласился ни сложить оружие, ни выдать римских перебежчиков. Его отряд, не побежденный, сошел с горы Эрикс.

Гора Эрикс, ныне Сан-Джулиано

Важнейшим условием мира была уступка Сицилии, остальные были установлены без всяких затруднений. Кроме того, карфагеняне обязались не вступать со своими судами в сиракузские воды и не вербовать новых солдат в римских областях. Они возвратили римских пленников и в восполнение военных издержек уплатили римлянам 2,2 тысячи эвбейских талантов серебра. Этот мир, положивший конец 24-летней борьбе, был назван по имени победителя Лутациевым миром.

События между окончанием первой Пунической войны и началом второй (241-218 гг. до н. э.)

Образование провинции Сицилия

При обзоре первой Пунической войны больше всего поражает ее необычайная продолжительность: эту продолжительность можно объяснить только тем, что в Риме, очевидно, еще не успели приспособиться к тем задачам, которые приносила с собой подобная война, ведущаяся вне Италии. Римское государство то выказывает огромную энергию, как, например, при постройке флота в 260-м или в 256 г. до н. э., когда тоже был выслан в море огромный флот, то вдруг непосредственно вслед за этими порывами энергии допускается такая ребяческая ошибка, как отсылка домой половины армии после удачной высадки полководцев в Африку. Видны то быстрые и смелые действия, то бесконечная медлительность и растягивание в ведении войны. И действительно, прошло еще немало времени, пока внешняя политика римского сената поднялась до высоты ее нового, событиями указанного положения. В одном только она была ясной: в том, что не потерпела дальнейшего пунийского господства в Сицилии. После уступки острова римляне приняли в свое непосредственное управление западную, некогда занятую карфагенянами, часть острова, а юго-восточную, с добавлением некоторой части территории, оставили во власти царя Гиерона Сиракузского, который показал себя во время войны верным и неизменным союзником Рима. Новое римское приобретение получило новую форму внутреннего устройства: ей придали вид провинции и в начале ею управляли консулы, а затем с 227 г. до н. э. - особый претор, один из четверых, ежегодно избираемых в это время. Претор, которому поручалось управление Сицилией, отправлялся туда со своим квестором, и с большим или меньшим количеством войск, и поселялся в Лилибее. Там и пребывал он как высший представитель власти Рима. Он являлся народу не иначе как окруженный ликторами, которые несли перед ним свои пучки прутьев с топорами. Сицилийские городские общины утратили право содержать свои войска и чеканить свою монету, обязаны были платить десятину со всех доходных статей Риму, которому принадлежали и судовые пошлины с кораблей, приходивших в гавани; управлением руководил квестор, но городам в их внутренних делах все же была предоставлена самостоятельность, т. к. им была оставлена значительная доля самоуправления. Но в период, непосредственно последовавший за окончанием войны, Сицилия, в течение 200 лет бывшая театром войны, была истощена до такой степени, что даже не смогла воспользоваться выгодами, несомненными для местного населения вследствие изгнания пунийцев.

Война карфагенских наемников

По-видимому, в Риме вскоре сложилось мнение, что карфагеняне при заключении Лутациева мира отделались слишком дешево и что награда, полученная Римом, не вполне соответствовала продолжительности и пожертвованиям войны. Эта точка зрения, может быть, и не лишена некоторого основания. Вскоре она подтвердилась событием, произошедшим непосредственно вслед за войной и ясно показавшим всю внутреннюю несостоятельность Карфагена. Карфагенское правительство совершило замечательную ошибку: вместо того, чтобы перевозить свои наемные войска из Сицилии в Африку небольшими отрядами и там их рассчитывать и отпускать, оно задумало собрать всю их массу и потом, не рассчитав, направить внутрь Ливии, в один из городов, где уполномоченный правительства предложил им отказаться от некоторых требований. А их собралось 20 тысяч человек.

Карфагенский воин.

Бронзовая статуэтка высотой 12,5 см, найденная на Сицилии в 1762 г.

Монета, отчеканенная для оплаты карфагенских наемников. Греческая работа.

Пуническая надпись гласит: "народ из лагеря".

Можно себе представить, как они приняли подобное предложение. Сознавая свою силу, они прямо пошли к Карфагену, где, конечно, изъявили готовность удовлетворить их требованиям, которые теперь повысились. Пока еще с ними велись переговоры, некоторые из этих негодяев (один кампанец, слуга наемников, другой - природный ливиец) стали во главе разноплеменного скопища и, вероятно, без особого труда растолковали своим подчиненным, что карфагенское правительство теперь у них в руках. И они были правы, потому что нашли себе союзника в туземном населении, с которым после восстания 255 г. до н. э. карфагенские власти обходились с удвоенной жестокостью и алчностью. Поднялось восстание. Карфагеняне, высланные для переговоров, были захвачены, все население ближайшей к Карфагену территории примкнуло к мятежникам, и только города Гиппон и Утика закрыли перед ними ворота. Раскинув лагерь около Тунеса, часть наемников преградила путь всяким отношениям с внутренними областями. Карфагену стала угрожать судьба, в 282 г. до н. э. постигшая несчастное население Мессаны вследствие восстаний мамертинцев. Тогда карфагенские вербовщики поспешили собрать несколько новых наемных полков. При этом и Рим оказал им помощь самым честным образом, т. к. там очень хорошо понимали, что со стороны этих смешанных наемных шаек, не принадлежащих ни к какой определенной национальности, могла угрожать большая опасность для всех цивилизованных государств, особенно если бы их попытка осталась безнаказанной и поданный ими пример побудил к подражанию. Вопреки одному из пунктов трактата Лутация, карфагенянам было разрешено вербовать себе наемников для этой войны и на римской территории. Призваны были и в самом Карфагене на службу все способные носить оружие, и на место Ганнона во главе войска встал недавний герой Геиркте и Эрикса Гамилькар Барка. Чрезвычайно ловко, смело и осторожно действовал он со своим небольшим войском против гораздо более многочисленных скопищ мятежных наемников. Он одержал первую победу и подал им надежду на прощение их вины. Начались побеги из их войска. После второй победы Гамилькара предводители мятежников прибегли к мерам террора, чтобы воспрепятствовать побегам. Во главе их стал теперь галл Автарит. По его приказанию пленных карфагенян страшно калечили или убивали, и в ответ на эти ужасы Гамилькар тоже должен был отказаться от всякой гуманности и эллинской мягкости и приказал растаптывать слонами всех пленных наемников, попавших в руки карфагенян. Дела еще раз приняли опасный для Карфагена оборот, когда и города Утика и Гиппон также перешли на сторону мятежников, да притом и по отношению к Риму наступило охлаждение, т. к. римское правительство вступилось за италийских купцов, которые подвозили мятежникам военные запасы, за что некоторые из них были схвачены карфагенянами и посажены в тюрьму. Однако это уладилось. Дальнейшая торговля с мятежниками была запрещена римским правительством, и мятежники вскоре были доведены до отчаянного положения. В нескольких часах пути от Карфагена, около гряды холмов, известной под названием Прион, Гамилькар с чисто пунийской хитростью заманил их в западню, прикинувшись, что хочет вступить с ними в переговоры. Большая часть мятежников полегла здесь, и после ужасной бойни было перебито не менее 40 тысяч человек. Вскоре после этого, несколько далее на востоке, при Лептисе, было уничтожено другое скопление мятежников. Гиппон и Утика вновь были завоеваны, и таким образом эта более чем трехсотлетняя страшная война была закончена полным истреблением мятежников (238 г. до н. э.).

Римляне в Сардинии

Между тем как эта война бушевала в Африке, искра большого пожара запала и в среду тех карфагенских наемников, которые постоянно стояли в Сардинии. Они убили своего карфагенского командира. Войско, присланное из Карфагена, присоединилось к бунтовщикам, а туземцы восстали одновременно и против мятежных наемников, и против карфагенского владычества. Некоторое время на острове господствовало полное безначалие. Неизвестно кем - мятежными ли наемниками или населением острова - римляне среди этой суматохи были призваны на помощь и действительно появились на острове. На это они могли даже предъявить некоторое право: обязанность защищать италийские берега от вторжения с этой стороны до тех пор, пока карфагеняне вынуждены были справляться со своими мятежниками в Африке. Когда же они были побеждены, карфагенское правительство попыталось было вернуть себе и Сардинию. Однако в Риме и не думали этого допустить. Слишком заманчива была возможность дополнить трактат Лутация приобретением Сардинии вместе с Сицилией, и поэтому в ход была пущена не совсем честная политика: карфагенянам пригрозили немедленной войной или даже объявили ее. Им оставалось только одно: купить мир уступкой Сардинии и новым денежным откупом (238 г. до н. э.).

Рим в 241 - 218 гг.

Помимо этих осложнений, которые больше привлекали внимание правительства, нежели народа, Рим и Италия после окончания первой Пунической войны довольно долго пользовались относительным спокойствием, и в 235 г. до н. э. наступил даже и такой в последнее время редкий случай, что и храм Януса на форуме был заперт, т. к. у республики нигде не было выведено войска в поле. Такое явление даже в это относительно спокойное время было исключительным, и в Сардинии, и в Корсике, и против бойев и лигурийцев на севере, и даже против этрусского города Фалерий приходилось и в это время воевать. Гораздо важнее было то, что в 230 г. до н. э. сенат был вынужден выступить против иллирийских морских разбойников, бесчинствующих в северо-восточной части Адриатики. Риму уже давно приходилось заботиться об охране своих интересов на Адриатическом море, и еще во время войны с Карфагеном (в 244 г. до н. э.) римляне заложили колонию Брундизий в месте, удобном для переправы в Грецию. Т. к. греческие города и федерации никак не могли справиться с морским разбойничеством, все усиливавшемся в Адриатическом море, то отовсюду стали обращаться в Рим с жалобами на это зло. В это время варварами правила царица Тевта, при которой разбойничество процветало более чем когда-либо. Римское посольство застало эту царицу перед эпирским городом Иссой. Она дала послам дерзкий ответ, что "не может воспрепятствовать мужам своего народа, по общепринятому обычаю, извлекать добычу из моря". Римский посол имел неосторожность возразить ей, что у римлян есть обычай - отвечать на грубость грубостью, а где нужно - вносить в страну иные лучшие обычаи. На обратном пути на него напали разбойники и убили его. Не беспокоясь о том, что произошло, иллирийцы собрались в большой хищнический набег на юг, и вновь всюду по побережьям распространили ужас и опустошение, пока, наконец, не явился давно ожидаемый римский флот перед Керкирой. Тогда дела тотчас же приняли совсем иной оборот: иллирийский правитель этого острова, Деметрий Фаросский, тут же подчинился.

Бронзовая монета Фароса.

АВЕРС. Голова Юпитера в лавровом венке.

РЕВЕРС. Коза, стоящая перед змеей.

Надпись по-гречески: "ФАРОС".

Нигде римляне не встретили серьезного сопротивления, сама царица Тевта изъявила покорность и в конце лета 228 г. до н. э. эта война была закончена. На царицу Тевту была наложена дань, и для ее народа город Лисе был назначен предельным пунктом, дальше которого они могли являться не более чем в числе двух кораблей, и то невооруженных.

Уничтожение пиратства в Иллирии

Этот мир, о котором всюду на восток от Адриатики возвестило особое римское посольство, Греция приняла с радостью. Здесь все непрерывно спешили отвечать всякого рода любезностями на великое благодеяние, оказанное Римом эллинскому народу. В Рим были присланы декреты, которыми римлянам разрешался доступ на Истмийские игры в Коринфе, на Элевсинские таинства афинян, - и эти декреты были приняты в Риме не без некоторого удовольствия, т. к. торжественно признавали, что латиняне и все их соплеменники были не варварами, а принадлежали к священному кругу цивилизованных народов - к эллинскому миру (228 г. до н. э.).

Великая война с кельтами

Некоторое время спустя Римской республике пришлось на деле применить свое цивилизованное признание в гораздо более опасной и трудной войне с североиталийскими кельтами. Эти кельты, с той поры, как римляне уже преградили им дальнейший путь на юг, окончательно осели в долине реки По, постоянно подкрепляемые новыми переселенцами из-за Альп - племенами лаев и лебениев, инсубров и ценоманов, ананов (или анамаров), боeв и лингонов (остатка сенонов). Западнее их поселился народ, близкий к галлам по нравам и обычаям, хотя и не галльского племени - венеты. Общительные по своей природе, они жили во множестве сел, многие из которых были настолько населены, что их можно было принять за города. В этих селах упоминается о гостиницах, в которых цены на все были поразительно дешевы, т. к. плодородная почва страны производила все в изобилии и все продавалось за бесценок. В обширных рощах, покрывавших тогда всю эту страну, паслись и тучнели огромные стада диких свиней, составлявшие главное богатство страны. Один из современных сельских хозяев-римлян с особым удовольствием рассказывает, что в области инсубров свиньи были настолько жирны, что не могли ни стоять, ни ходить. Среди народа была в сильнейшей степени развита страсть к золотым украшениям, к пестрым одеждам и ко всяким уборам, добытым грабежами в отдаленных странах, где многие из кельтов перебывали в качестве наемников. Нравы их были грубы, необузданная страстность, а иногда и простое тщеславие побуждали к частым поединкам. Отрубленная голова противника, убитого в подобном поединке, прибивалась в знак победы над дверями жилища. Духовным потребностям, насколько они проявлялись в этом, впрочем, весьма остроумном, любознательном и болтливом народе, удовлетворяли певцы, барды, которые, сплотившись в тесно связанное сословие, в известного рода иерархию, пользовались большим влиянием на умы суеверных кельтов.

Победа при Теламоне

От римлян исстари кельтов отделяла глубокая ненависть, которая теперь тем более усилилась, что к ненависти еще примешивалось опасение. С 283 г. до н. э. не доходило до серьезной борьбы с галлами, но в 232 г. до н. э. в Риме было принято предложение трибуна Гая Фламиния, по которому территория на взморье, некогда отвоеванная у сенонов, а именно пограничная область Пицен, была предназначена для обширной колонизации, причем землю предстояло по жребию поделить на участки между римскими гражданами, которые, таким образом, становились ближайшими соседями могущественного племени бойев.

Золотая монета бойев.

АВЕРС. Непонятный предмет на выпуклости.

РЕВЕРС. Радуга над кораблем.

Это вызвало среди кельтов большое волнение. Оба могущественных племени - бойи и инсубры - договорились между собой и призвали на помощь многочисленные толпы гесатов, наемных воинов из-за Альп, и во всей Италии тоже стали готовиться как бы к большой национальной войне - первой со времени воссоединения Италии под главенством Рима. В этом случае была статистически выяснена точная цифра набора всех годных к военной службе людей и, вообще, военных средств всей федерации, и эта цифра свидетельствует о значительном развитии благосостояния и культуры на территории областей, составлявших Римское государство. Оказывается, что эта римская федерация в случае нужды могла выставить в поле громадную силу в 700 тысяч пехотинцев и 70 тысяч всадников. Оказалось, однако, что не было необходимости выставлять в поле такие огромные силы. В следующем году (225 г. до н. э.) удачно нанесенный удар при Теламоне в Этрурии на западной береговой дороге сломил главные силы галлов. Они уже вторглись в римские владения с большими воинскими силами, захватили огромную добычу, нанесли тяжелое поражение отряду римских войск. Но когда они услышали о приближении войска под командованием консула Эмилия, то стали отступать, чтобы сберечь свою добычу. А тут вдруг оказалось, что с другой стороны, им навстречу, идет другое консульское войско, которое высадил около Пизы вызванный из Сардинии консул Гай Атилий. Т. к. он вел свое войско на юг по той же дороге, по которой галлы отступали на север, то оказалось, что они идут прямо к нему в руки. Попав между двумя римскими армиями, галлы увидели, что им нет спасения. Напрасно показали они чудеса храбрости. Их мужественный натиск разбился о несокрушимый напор старых врагов римлян. Битва закончилась страшным поражением, причем галлы потеряли 40 тысяч убитыми и 10 тысяч пленными. Еще три года длилась отчаянная борьба, и становилась все более и более неравной. В 222 г. до н. э. один из двоих консулов, Марк Клавдий Марцелл, одержал победу над галлами при Кластидии, другой, Гней Корнелий Сципион, взял штурмом главный город инсубров, Медиолан, и таким образом область римских владений была продвинута до самых Альп. Римляне поспешили закрепить за собой это крупное завоевание, заложив в самом центре галльской земли, на правом и левом берегах среднего течения реки По, две сильные крепости, Плацентию и Кремону (219 г. до н. э.). Это закрепление было произведено в Испании в том же году, как раз вовремя, потому что дела приняли такой оборот, что можно было предполагать, что с карфагенянами в скором будущем придется воевать еще раз.

Карфагеняне в Испании

В Карфагене, после Лутациева мира и окончательного усмирения восстания наемников, появились две партии, хотя неизвестны причины их образования, их состав, взаимные отношения, как и вообще очень мало известно обо всей внутренней жизни пунийского города. Одна из них стояла за мир, который хотя и был мало почетным, зато обеспечивал неприкосновенность двух главных жизненных условий финикийца - торговые обороты и наслаждение. Уступка Сицилии и Сардинии не влияла на несравненные выгоды положения Карфагена, на плодородие его области, на те неисчислимые барыши, которые доставляла им торговля, распространенная по необъятному пространству морей. Эта точка зрения, по-видимому, преобладала в правящих сферах, и можно думать, что опасение войны вызывалось еще в их срезе и тем, что успешное ведение войны было немыслимо без существенной реформы в государственном управлении. Именно правящие классы больше всего опасались подобной реформы. Существующие злоупотребления были для них выгодны. Существовала и другая партия, которая еще до войны в своих воззрениях на государство и управление им приближалась к воззрениям римлян и греков. Эта партия составляла оппозицию к господствовавшей в Карфагене торговой аристократии и стремилась именно к основательной реформе, которой так боялись в правящих кругах. Во главе этой партии стоял Гамилькар Барка, который, кроме всех своих прежних подвигов, еще больше прославился спасением своего города от опасной смуты наемного войска. И эта партия значительно выросла и усилилась благодаря той ненависти, которую возбудили против себя римляне, отобравшие у карфагенян еще и Сардинию, кроме Сицилии, уступленной им по Лутациеву договору. Гамилькар, впрочем, был не единственным карфагенянином, который заставил своего сына поклясться именем высшего бога в вечной ненависти к римлянам. В какой степени это настроение было сильно, доказывается тем высоким положением, которое Гамилькар занял во главе войска и которому римляне придают значение диктатуры. Он воспользовался этим положением и - по воле или против воли карфагенской герусии - задумал вознаградить свою родину новыми приобретениями в Испании за утраченные ею два больших острова.

Гамилькар, Гасдрубал, Ганнибал

Туда еще не достигала в то время римская власть, и Гамилькару в несколько лет удалось из тех немногих карфагенских колоний, которые исстари были в Иберии, распространить власть Карфагена вширь и вглубь, приобрести большие пространства земель, а из местных воинственных племен образовать армию, гораздо более надежную, нежели все доселе бывшие на службе у Карфагена наемные войска. При этом Гамилькар так искусно управлял новоприобретенным царством, что из доходов его мог делать вклады в карфагенскую казну и, кроме того, доставлять существенные выгоды многим из карфагенской знати. Положение его было в такой степени независимым, что при своей кончине он, поскольку его собственные сыновья Ганнибал, Гасдрубал и Магон были еще малы, передал его своему зятю Гасдрубалу, который сумел умно распространить карфагенское влияние и далее, привлек на свою сторону значительное количество иберийских племен и заставил их действовать заодно на пользу Карфагена. Он же в очень удобном месте восточного берега Испании основал новый город Новый Карфаген, который должен был служить центром и оплотом пунийской власти в Испании. Быстрые успехи пунийцев в Испании обратили на себя внимание римского правительства. В 228 г. до н. э. был уже заключен договор между Римом и, как кажется, самим Гасдрубалом, который свидетельствует о быстром и успешном росте царства Гамилькара. По этому договору р. Ибер была принята за границу, дальше которой не должны были распространяться обоюдные влияния. В 221 г. до н. э. Гасдрубал пал от руки мстительного туземца. Как бы естественным следствием этого события было то, что Гасдрубалу наследовал старший сын Гамилькара, Ганнибал, который между тем успел достигнуть 26-летнего возраста и был посвящен во все планы своего отца и Гасдрубала.

Ганнибал. Бюст из Неаполитанского музея. Атрибуция сомнительна.

Войско избрало или, как рассказывают, провозгласило его своим полководцем, а высшее правительство и карфагенские граждане были вынуждены подтвердить этот выбор.

Нападение Ганнибала на Сагунт. 219 г.

В Риме знали или, по крайней мере, предвидели, что этот выбор не обещает для Италии ничего доброго. Все знали, что Ганнибал был юношей талантливым, и не обманывались насчет того, что он вырос недругом Риму. Но теперь, когда Италия от Альп до Этны повиновалась римскому владычеству, в Риме ничего не опасались, а к какому бы то ни было вмешательству не было ни малейшего повода. Ганнибал же со своей стороны подтвердил доброе мнение о себе среди своих войск несколькими походами против возмутившихся испанских племен, а потом вдруг повернул к городу Сагунту, греческой колонии, которую пунийцы ненавидели уже за то, что она была греческой, и в этой местности была особенно неудобна для пунийцев.

Монета Сагунта

Развалины театра в Сагунте (ныне Сагунто).

Сагунт и прежде поддерживал отношения с Римом, который, со времени истрийской войны и ее последствий, пользовался симпатиями всех эллинов и слыл городом если не вполне эллинским, то все же дружественным эллинам. Сагунтинцы, конечно, не замедлили обратиться в Рим за помощью. Быть может, Ганнибал этого хотел, потому что представлял себя уже достаточно мощным для того, чтобы привести в исполнение давнишний замысел "своей партии". В Риме этого времени еще не додумались до большой войны и первоначально пытались уладить дело путем дипломатического вмешательства. Так полагала умеренная партия. В сенате же одни стояли за немедленное объявление войны, а другие, наоборот, думали, что все это сагунтское дело вовсе не касается Рима. Вообще-то римский сенат и италийский народ никак не могут быть обвинены в том, что они тотчас и без всякого раздумья хватались за каждый предлог для войны и любили воевать. Между тем как шли переговоры с карфагенским правительством, Сагунт пал после долгой и мужественной обороны. Конец города был ужасен. Его последние защитники собрали на площади самые ценные вещи, перебили своих жен и детей, чтобы избавить их от бремени рабства, а затем сами бросились в пламя.

Война с Римом

Тогда в Карфаген было отправлено второе посольство с требованием выдачи римлянам Ганнибала и его советчиков, а Ганнибал между тем закончил разорение города, который отдался под защиту Рима. Тогда уполномоченный последнего римского посольства, Квинт Фабий Максим, после оживленной сцены объявил Карфагену войну (218 г. до н. э.). Так началась война, которую римский историк не без основания называет "значительнейшей из всех, какие когда-либо велись до того времени".

Вторая Пуническая война (218-201 гг. до н. э.)

Поход Ганнибала в Италию

На стороне Ганнибала по отношению к его противникам была большая выгода: власть в его руках - монархическая, план действий давно обдуман, как бы готов для действующей уже армии. В Италии у него был союзник, на которого он вернее мог рассчитывать, чем Пирр на своих: едва только пронесся слух о том, что война объявлена, едва успел он долететь в долину реки По, как уже ярая ненависть незадолго перед тем усмиренных кельтов едва сдерживалась. Бойи, инсубры бросили на произвол судьбы своих заложников, находившихся в руках римлян, и восстали разом. Уже весной 218 г. до н. э. юный пунийский вождь твердой рукой принялся за организацию военных действий. В Риме собирались перенести войну за море; один консул, Тиберий Семпроний Лонг, двинулся со своим войском в Лилибей и задумывал вскоре оттуда переправиться в Африку, при помощи надежного союзника Рима Гиерона Сиракузского. Другой, Публий Корнелий Сципион, собрал свое войско в Пизе и переправил его на ожидавшем уже там флоте в дружественный греческий город Массалию на галльском берегу... Он предполагал, опираясь на этот город, предпринять поход в долину реки Ибер. Но, прибыв в Галлию, должен был услышать, что пунийское войско стоит уже по ту сторону Пиренеев. Ганнибал с большой армией (90 тысяч пехоты и 12 тысяч конницы) двинулся из Сагунта на север, оставив своего брата Гасдрубала заместителем в Испании. Перейдя реку Ибер, он оставил здесь часть своего войска под началом Ганнона. С 60 тысячами человек он перешел через Пиренеи и прибыл к р. Родану, в область Авениона, где переправа через реку охранялась туземным кельтским племенем, которое было в зависимости от города Массалии. Через несколько дней римское войско, успевшее между тем высадиться на берег, могло бы подоспеть к берегам Родана. Но Ганнибал послал небольшой отряд вверх по реке. Он переправился там через реку беспрепятственно, затем по левому берегу спустился снова вниз по реке, напал на кельтов и таким образом открыл главной армии путь через реку. После краткого отдыха он двинулся дальше, и когда Сципион со своим войском достиг кельтских поселений близ Авенио, то узнал, что пунийское войско покинуло их три дня тому назад.

Кельтские щиты.

Диодор Сицилийский говорит, что эмблемы на щитах могли быть из бронзы, подобно церемониальным щитам, найденным в Британии. Но боевые щиты обычно расписывались геометрическими орнаментами. Под греческим влиянием, а особенно у галатских племен, проникших в Италию, Грецию и Азию, появились и другие мотивы, например, прыгающий волк и пр.

Ему пришлось иметь только небольшую стычку с разведочным отрядом нумидийских всадников Ганнибала, и стало ясно, что пунийское войско направляется по старой дороге, которой галлы проходили в былое время в Италию через Альпы, и что вторжению Ганнибала он уже не в силах воспрепятствовать.

Сципион имел неосторожность разделить свое войско и большую его часть отправил со своим братом Гнеем Сципионом в Испанию, а с остальным сел на суда и поплыл обратно в Пизу. Когда он, стянув кое-какие подкрепления, вновь принялся за военные действия, Ганнибал успел уже совершить переход через Альпы и стоял на италийской территории. Переход от Роны до западной подошвы Альп он совершил без всякого урона, т. к. он уже заранее вошел в отношения с галльскими племенами и перешел через Альпы, как полагают, направляясь на Малый Сен-Бернар. Другие же не без основания указывают, что он шел через Мон-Сени. Трудности этого перехода были велики, потери весьма ощутимы. Но все же сохранившееся описание этого перехода и борьбы с его природными препятствиями и с дикими горными племенами, как кажется, сильно преувеличивает ужасы, встреченные Ганнибалом на пути. На девятый день Ганнибал достиг вершины Альп и на пятнадцатый вступил в область тавринов, у восточной подошвы хребта. И как бы ни были велики его потери, он все же явился в Италию с отличным войском - 20 тысяч пехоты, 60 тысяч конницы и 20 слонов.

Первые впечатления

Последними событиями все в Риме уже были подготовлены к вторжению Ганнибала, и все же положение никому не представлялось отчаянным. Ведь и Пирр тоже некогда приходил в Италию с войском, и тоже имел в Италии союзников, притом еще тогда, когда римское владычество было далеко не в такой степени утверждено в Италии, как теперь. Горячие, увлекающиеся люди уже пророчили вторгнувшемуся врагу быструю и верную гибель; более спокойные и разумные готовились к нескольким годам тяжелой борьбы, но никому и в голову не приходило, что предстояла такая страшная война и что Италии было предназначено в течение шестнадцати лет служить ее театром.

Галлы на стороне Ганнибала Битвы при Тицине и Требии, 218 г.

Однако положение признавалось настолько серьезным, что консул Семпроний получил приказание тотчас же отказаться от своего сицилийско-африканского похода и вести свое войско через Аримин на помощь своему товарищу Сципиону, которому уже нелегко было сдерживать галльское население в долине р. По, т. к. среди него приближение пунийцев вызвало величайшее возбуждение. При Тицине, одном из самых северных притоков По, произошло первое столкновение с конницей Ганнибала. Важность, которую придавали этому первому столкновению, доказывается тем, что оба полководца лично руководили битвой. Но тут обнаружилось значительное превосходство Ганнибала именно в этом роде оружия. Римское войско не умело защититься от своеобразного натиска нумидийской конницы, которая беспрестанно налетала на него с обоих флангов, нанося удар за ударом, и лишь с величайшим трудом из общей сечи удалось спасти самого консула. Тотчас после этого неудачного дела начались побеги галлов, находившихся в римском лагере. Второе поражение должно было охватить пламенем восстания всю Северную Италию, где старая ненависть к Риму едва сдерживалась страхом, который тот внушал. Между тем Семпроний успел примкнуть с войском к войску своего товарища. Сорок дней потребовалось на передвижение его войска из Сицилии, через Аримин в Италию. Соединившись, консулы (а особенно Семпроний) предположили, что теперь у них достаточно силы для наступления, да его и откладывать было невозможно ввиду общего настроения войска, ожиданий, волновавших столицу, и тех надежных и ненадежных союзников, которыми войско было окружено. От Плацентии консулы двинулись по правому берегу р. Требии, впадающей в р. По, на несколько миль выше этого города. При этом первом большом сражении на берегу Требии явно выказалось превосходство Ганнибала как полководца. Римские вожди не сходились во мнениях, и притом ни один из них не возвышался над средним уровнем того круга способностей, какой был обычным в среде людей, призываемых к занятию высших государственных должностей. Принявший главное начальство над войском консул Семпроний начал с того, что на виду неприятеля переправил сначала конницу, а потом и все остальное войско через речку на противоположный берег. Не следует забывать, что это происходило в холодный декабрьский день 218 г. до н. э., что речка была вздута ночным ливнем и что переправа через ее быстрину была нелегка для войска, которое к тому же было плохо подготовлено для участия в большом сражении. Когда Семпроний построил свое войско на том берегу, то конница, и так гораздо более слабая, чем конница Ганнибала, была уже истомлена все утро длившимися стычками с нумидийцами. О возможности засады среди ровной, безлесной местности Семпроний и не подумал, а между тем Ганнибал, искусный в военных хитростях и обладавший острым взглядом человека, с детства привычного к войне, тотчас сумел воспользоваться небольшим волнообразным возвышением почвы. Особенно важной ошибкой Семпрония было то, что в центре, где находилась главная масса римской и союзнической пехоты, битва еще упорно продолжалась даже тогда, когда сражение очевидно было проиграно. Оба крыла были окончательно разбиты и рассеянны, а к правильному и строгому отступлению центра было уже упущено время. Некоторая его часть, около 10 тысяч человек, пробилась сквозь ряды врагов и выше места битвы, переправившись через речку, проложила себе путь к крепости Плацентии, куда затем укрылись и многие из отдельных беглецов наголову разбитого римского войска. Этим тяжелым поражением окончился первый поход против Ганнибала. Плацентию римляне удержали за собой, а вся остальная территория была для них утрачена. После этого кельты массами поспешили двинуться в пунийский лагерь, хотя уже и в битве при Требии в рядах войска Ганнибала многие кельтские витязи бились против римлян. Чрезвычайно оригинальным и грозным по отношению к Риму было то, что узнали об отношениях Ганнибала к военнопленным, римских граждан он приказывал отделять от других и оставлял под строгой охраной; союзников же повелевал без выкупа отпускать на родину. При этом он во всеуслышанье объявил, что пришел воевать ради освобождения Италии от римского ига.

Кельтские штандарты.

Напоминают значки римских легионов. На навершие крепились тотемы кельтских родов: рыба, кабан, петух, буйвол и пр.

217 год

В течение всей этой зимы у римских жрецов было очень много дел: все они были так напуганы гневом богов, так много отовсюду наносили всяких слухов о страшных и изумительных знамениях, что жрецам приходилось всех утешать. При этом, странно сказать, самые воинские приготовления оказывались далеко не соответствующими чрезвычайности положения. Сенат не решался даже прибегнуть к излюбленному целительному средству во всех чрезвычайных положениях, - к диктатуре, - т. к. ему и без того приходилось бороться с сильным демократическим и оппозиционным течением. И самый горячий, да очевидно и самый решительный из вождей этой популярной оппозиции, Гай Фламиний [Уже при первом своем командовании, в 223 г. до н. э., предводительствуя войском в походе против галлов, он позволил себе не выполнить приказ сената.], вместе с одним патрицием из рода Сервилиев, Гнеем Сервилием Гемином, был избран в консулы на следующий, 217 год.

Битва при Тразименском озере. 217 г.

Консулы выступили в поход, не согласные ни в чем, поделив между собой войско. Войско Сервилия собралось близ Аримина, на берегу Адриатического моря; Фламиний со своим войском стоял при Арреции, в верховьях р. Арн. Предполагали, что вся Этрурия, в области долины р. Арн, покрыта водами весеннего разлива. Однако это препятствие не испугало Ганнибала, которого и Альпы не могли остановить: после тягостного перехода по стране, охваченной разливом, он при Фезулах вступил в богатую страну, которую и принялся опустошать. Тогда, не ожидая прихода войск своего товарища из Аримина, К. Фламиний горячо и рьяно двинулся вперед. С тех пор, как в 223 г. до н. э. ему удалось, благодаря мужеству своих войск, одержать в войне против инсубров блестящую победу в таком дурном положении, в котором ему следовало бы понести поражение, Гай Фламиний, по-видимому, слишком надеялся на себя и на свое войско. Кстати, римские историки, вообще скупые на похвалы Ганнибалу, решались восхвалять в нем только самые обычные доблести вождя и воина: смелость, сметливость, способность переносить лишения и чрезмерные усилия, неутомимую деятельность. Но, очевидно, самой страшной из его способностей была та необычайная прозорливость, с которой он умел насквозь видеть своего противника, и та неисчерпаемая многосторонность его духа, благодаря которой он никогда не затруднялся в выборе средств для достижения цели и никогда не заблуждался по отношению к своему положению или значению достигнутого им успеха. Для того противника, который теперь на него наступал, Ганнибал сумел подыскать такое поле битвы, на которое стоило только заманить неприятельское войско и вынудить его к битве, чтобы уже нанести ему поражение. На юге от Кортоны, на восточной оконечности одного из больших озер в Этрурии, Тразименского, Ганнибал нашел то, что .ему было нужно: это было ровное, не очень широкое пространство, налево примыкавшее к озеру, направо - к цепи холмов, а с южной стороны, где пролегает дорога в Рим, замыкавшееся возвышенностью. На этой возвышенности, на виду у наступающих римлян, стояли главные силы Ганнибала, за цепью холмов была скрыта остальная часть его войска. Выслав авангард против римлян, Ганнибал заставил его отступать перед ними, вынуждая их к наступлению и заманивая в равнину между возвышенностью, цепью холмов и озером. Когда они поддались на эту хитрость и зашли в равнине довольно далеко, нападение пунийцев последовало вдруг со всех сторон. Фламиний пал в числе первых - он был убит кельтским воином. После трехчасового мужественного, но безнадежного боя римлянам было нанесено полное поражение: уничтожено целое консульское войско, даже и 6-тысячный отряд, который, как и при Требии, проложил себе дорогу мечом, - и тот был настигнут конницей Ганнибала и вынужден сдаться в апреле 217 г. до н. э.

Нумидийский кавалерист армии Ганнибала.

Нумидийцы были лучшей легкой кавалерией в карфагенских войсках. Подвижные на поле боя, беспощадные в преследовании разбитого неприятеля, они, несмотря на бедность своего вооружения и снаряжения, могли по своему желанию вступать в бой и избегать его.

Неудача была еще более усилена тем обстоятельством, что и конница войска Сервилия, высланная на помощь Фламинию, не ушла от рук Ганнибала. Узнав о поражении Фламиния, эта конница задумала отступить, но путь к ее отступлению уже был отрезан. Начальник конницы Ганнибала Магарбал разбил ее и спустя день вынудил отовсюду окруженный остаток сдаться. Лишь очень немногие из этой части войска успели спастись бегством. Тут уже положение Рима оказалось весьма серьезным. События как бы оправдали недоверие сената к ненавистному консулу, и сенат прибег к испытанному веками спасительному средству - в центральных комициях был избран диктатор или, скорее, продиктатор, т. к. не было консула, который мог бы диктатора наименовать с предписанными законом формальностями. То был человек древнеримского склада из фамилии Фабиев, Квинт Фабий Максим, муж несокрушимой твердости, упорный, пунктуальный исполнитель всех форм правительственной практики и обрядов богослужения; но и он не мог совладать с положением.

Римская республика III-I вв. до н. э.

Фабий диктатор

В Риме известие о страшном поражении вызвало панику: всем уже казалось, что вот-вот покажутся вдали нумидийские всадники, а между тем поход, направленный против самого Рима, еще не входил в замыслы Ганнибала, который отличался постоянным умением трезво относиться к действительности. Он двинулся сначала в южном направлении, до Сполетия, попытался было взять эту крепость внезапным нападением, что ему не удалось, и затем направился в область Пицен на берегу Адриатического моря. Здесь он дал кратковременный отдых своему войску и воспользовался этим временем для того, чтобы перевооружить и преобразовать часть своей пехоты по римскому образцу. Вся эта местность, с ее недавно основанными колониями, была жесточайшим образом опустошена, к великому удовольствию галльских союзников Ганнибала. Затем он перенес войну в южные местности, в Апулию, и в северо-восточной ее части устроил свою главную квартиру. Ему не удалось сманить на битву римское войско под начальством Фабия, т. к. диктатор держался строжайшего оборонительного положения. Позднейшие римляне восхваляют его именно за то, что он ставил "спасение своей родины выше своей воинской славы". Тогда Ганнибал покинул опустошенную страну и вторгся в Кампанию. Фабий последовал за ним. Ему даже удалось, может быть, случайно [Проводники, плохо понимавшие италийские названия местностей в пунийском выговоре Ганнибала, сбились с указанной им дороги. ], поставить Ганнибала при Казилине в такое положение, в котором римляне могли бы дать ему сражение при самых благоприятных условиях. Но пунийский полководец обманул Фабия: он приказал ночью гнать в определенном направлении большое стадо волов, подвязав им пучки зажженного хвороста между рогов, и этими огнями и шумом возбудил в римлянах подозрение, что войско Ганнибала пытается проложить себе путь именно в этом направлении. Римляне сосредоточили здесь свои силы, а между тем Ганнибал успел отступить со своим войском в противоположном направлении, которое они оберегали небрежно. Вернувшись в Апулию, Ганнибал опять принялся за опустошительную войну. Этим способом ведения войны он хотел доказать римским подданным, которым сулил освобождение от римского ига, что римляне не в силах защитить их от разорения. И Фабий, командованием которого все были недовольны и в Риме, и в войске, со своей стороны, приказал уничтожать запасы и села вокруг пунийской армии. Таким образом он дал новую пищу недовольству, т. к. этим приказом осуждал на позорную бездеятельность свое войско, по своему призванию обязанное защищать жизнь и собственность союзников Рима. Это привело к запутанному положению, более чем что-нибудь иное свидетельствующему о том состоянии, в которое Италия была приведена в это время. Дело дошло до того, что в Риме плебейский начальник всадников Марк Минуций - главный герой и оратор оппозиции - был избран вторым диктатором. К счастью, некоторое время спустя этот второй диктатор весьма благоразумно подчинился верховной власти Фабия, которому удалось спасти Марка Минуция от неминуемого поражения.

216 год

Так год пришел к концу, без успеха, но и без нового поражения. Великим счастьем для Рима было уже то, что Ганнибал не получал подкрепления ни из Испании, ни из Африки. В Испании Гасдрубал и сам с трудом оборонялся от римлян, которые проникли почти до самого Сагунта. Неизвестно, что именно препятствовало в Карфагене энергичному ведению войны - враждебная ли дому Гамилькара партия, или что иное. Но что у Ганнибала на случай его торжества над Римом были в запасе обширные политические планы, можно заключить уже из того, что он обещал всем ливийцам, служившим в его войске, в случае победоносного возвращения домой дать права карфагенского гражданства.

Римские вооружения

Но и в Риме условия внутренней жизни вызывали к размышлениям. Перекоры между знатью и народом, постоянно проявлявшиеся в новых формах и потрясавшие спокойствие государства, уже перед войной принявшие характер страстной политической борьбы, еще больше обострились вследствие несчастного хода войны. Эта борьба обозначилась особенно резко в комициях при выборе консулов на следующий год, и привела к выбору в консулы двоих деятелей, между которыми не могло быть ничего общего: Луция Эмилия Павла, патриция из древнего рода, близкого по убеждениям к Фабию, и плебея низкого происхождения Гая Теренция Варрона, который и в люди-то вышел благодаря страстной борьбе против знати (216 г. до н. э.). На этот раз были предприняты чрезвычайные вооружения: было набрано не менее восьми легионов с соответствующими союзническими контингентами (насчитывают 80 тысяч человек пехотинцев и 6 тысяч конницы), т. е. войско, по крайней мере, вдвое более того, на которое Ганнибал мог рассчитывать, и воинственно настроенный Варрон недаром говорил, что подобная воинская сила предназначена не для одних только воинских передвижений, но и для нанесения мощного, сокрушительного удара врагу. Когда римское войско вблизи апулийского городка Канны на р. Ауфиде стало сходиться с неприятелем, Варрон выказал решимость: в первый же день, когда командование будет принадлежать ему [По римскому обычаю, консулы в военное время командовали войском поочередно - один день один, другой день другой, что отрицательно влияло на боеспособность войска.], воспользоваться этим правом для нанесения врагу "сокрушительного удара".

Битва при Каннах. 216 г.

Так, в июне 216г. дошло до знаменитой битвы при Каннах, которая, до Седанской битвы, не имела в истории себе подобной. Если по нынешней дороге из Канозы в Барлетту пройти несколько часов, то дойдешь до поворота дороги налево, где она спускается через виноградники в долину р. Офанто или Ауфид. Здесь виднеются на правом, южном берегу реки два холма: на западном из этих холмов, где теперь выстроена дача, был расположен сам городок Канны, на восточном - его замок. С высоты этих холмов видно поле битвы, простирающееся по левому берегу незначительной, медленно текущей речушки. Пейзаж заканчивается на севере и на западе отдаленными грядами возвышений, а на востоке вдали блещут воды Манфредонского залива.

Пунийский пехотинец армии Ганнибала. Современная реконструкция.

Вооружен по македонскому образцу - сарисой и юплитским щитом, с ремнем, который позволяет, вешая щит на шею, держать копье двум" руками. Защитное вооружение дополняется цельнометаллическими поножами греческого типа. Любопытно, что реконструкция иллюстрирует факт влияния на военное дело карфагенян различных традиции. Пехотинец вооружен испанским кривым мечом, напоминающим греческую махайру. Шлем и кольчуга галльского типа. После битвы при Каннах Ганнибал, признавая превосходство римской военной системы, перевооружил свою пехоту трофейным оружием.

Пунийское войско утром перешло обильную бродами речку и беспрепятственно вступило на позицию. Левое крыло его армии под командой Гасдрубала составляла кельтская и иберийская кавалерия. Центр, которым командовал сам Ганнибал, состоял в первой линии из галльской пехоты, во второй же, в некотором отдалении, направо и налево, находилось 15 тысяч отборного войска - ливийской пехоты в римском вооружении; на правом крыле была поставлена нумидийская конница. На римской стороне против нумидийцев стояла союзническая конница под командой Варрона. В центре - грозная масса пехотных легионов, под командой Сервилия, консула прошлого года. На правом крыле против Гасдрубала римская конница под командой Эмилия Павла. Тут-то после первых передовых стычек и завязалась битва, которая длилась недолго и приняла направление, неблагоприятное для римлян, т. к. окончилась бегством остатков римской конницы. Между тем в центре густыми колоннами стала наступать римская пехота, и галлы уступили ее натиску, но справа и слева врезались в ряды римлян ливийцы и остановили их натиск, причем массы римской пехоты толпились без толку и мешали первым рядам сражающихся. Позади них Гасдрубал перебросил свою конницу на левое крыло римлян. Утомленное атаками нумидийцев, это крыло не выдержало нового натиска и дрогнуло. Нумидийцы, бросившись вслед за ними, нигде не дали им остановиться, пока их не рассеяли. Битва, таким образом, как некогда в равнине Тунеса или при Требии, была проиграна, но все еще продолжалась в центре, где враги бились с невероятным ожесточением; и вдруг, в тылу легионов явилась конница Гасдрубала, вновь успевшая собраться и построиться. Тогда уж все было для легионов потеряно: окруженные отовсюду, они с часу на час, с минуты на минуту таяли в неравной битве, которая закончилась ужаснейшей бойней. Из нее очень немногие успели ускользнуть и спастись бегством, большинство же спаслось только пленом. Сохранилось фамильное предание, которое гласит о кончине консула Эмилия Павла: потерпев поражение на правом крыле, он направился в центр. Военный трибун Гней Лентул еще видел, как он, обливаясь кровью, сидел среди поля на камне. Он хочет спешиться, предлагает собственную лошадь, чтобы дать ему возможность бежать и чтобы столь печальный день не закончился еще более печально - смертью консула. Но Павел Эмилий отклоняет это предложение, и когда новая толпа беглецов увлекает трибуна за собой, консул кричит ему вслед, что сенату "надлежит позаботиться о заграждении пути к Риму".

Потери римлян античные авторы оценивают различно, но результат был очевиден: полнейшее истребление большой римской армии. Консул Варрон домчался до крепости Венусии едва ли с 70 всадниками, в общем едва ли наберется 10 тысяч человек, спасенных от поражения. И самому победителю эта битва стоила не менее 8 тысяч убитыми.

Последствия победы

Мысль о том, чтобы непосредственно с поля битвы идти к Риму и, следовательно, закончить войну одним ударом, могла, конечно, явиться на время в пунийском войске под первым впечатлением беспримерной победы. Возможно, что и в Риме в первый момент возбуждения и тревоги - такого непосредственно следующего за победой нападения и ожидали, и опасались. Но, всматриваясь ближе в дело, убеждаешься в том, что эта мысль не могла быть приведена в исполнение, и римское правительство очень верно сообразило свое положение. Тут-то и проявилась несравненная сплоченность римского сената, состоявшего из бывших на службе сановников, которые умели повелевать, знали толк в войне, были знакомы и с ее случайностями. И вот совещательное собрание обратилось в орган исполнительной власти. Сенат тотчас же сумел сдержать в известных границах потрясенный до основания город, твердо взял в руки бразды правления, предписал некоторого рода осадное положение и стал в тесное единение с консулом Варроном, который явился в глазах сената не виновником поражения, а лишь законно действовавшим высшим сановником римского народа. Поразительные подробности бедственного поражения, которые узнавались лишь постепенно, - в одном сенате насчитывалось до 80 павших в битве при Каннах, - не сбили "отцов" с толку, и они стали действовать с уверенностью, которую придавал им не только гордый патриотизм здравомыслящей аристократии, но и правильное понимание того, что общее положение Ганнибала было далеко не таким блестящим, как многие думали, судя по его успехам на поле битвы.

Положение, занятое римским сенатом

Победитель гораздо меньше заблуждался относительно своего положения, нежели об этом думало потомство и его окружающие. Не замедлив обеспечить за собой действительные плоды победы, он в то же время предложил мир своему великому сопернику. В той форме, какая уже указывалась выше, он предложил выкуп пленных римских граждан и придал к их делегации знатного карфагенянина из своей свиты на случай переговоров о мире. Условия, которые собирался предложить Ганнибал, неизвестны, и можно только в самых общих чертах предположить, что целью этих переговоров могло быть установление системы равновесия государств, прилегавших на западе к Средиземному морю, вместо римского господства. Утверждение подобной системы предполагало, конечно, восстановление независимости галлов в Северной Италии, а следовательно, и уничтожение всех недавно выстроенных там укреплений, и исключительное обладание Испанией для Карфагена. На этой основе соглашение представлялось возможным. Но до переговоров дело не дошло. Пунийский посол Карфалон не был даже допущен в город, а делегация от пленных была допущена лишь для того, чтобы сенат отказал им в выкупе. Быть может, этот ответ был лишь демонстрацией со стороны сената (в заседании, которое по своему всемирно-историческому значению едва ли может быть уподоблено какому-нибудь иному), которая должна была обозначать, что сенат не желает мира, а потому и выкуп пленных невозможен. Но в данном случае и подобная демонстрация была уже подвигом. Она произвела сильнейшее впечатление не только в римском народе, но и в среде союзников, и даже в иноземных государствах.

Отпадение Капуи

Невзгоды этого года дополнились еще одним поражением, которое понес на севере консул Луций Постумий со своими двумя легионами в войне против галлов, и смертью верного друга и союзника римлян Гиерона, что могло повести к утрате Сиракуз. В то же время в еще более чувствительном месте сказались последствия поражения при Каннах. Отпадение римских союзников, на которых основывалась окончательная победа Ганнибала, уже началось. Второй по значению в Италии город Капуя перешел на сторону пунийского союза. И это отпадение совершилось помимо воли высших сословий, волей народа и демократической партии.

Развалины амфитеатра в Капуе.

И весьма возможно, что и во многих других союзных городах народ мог бы подняться против поощряемой Римом аристократии и что таким образом подготавливалась для Рима громадная катастрофа.

Еще более важно и на ту пору многозначительно было то, что в театр войны грозил явиться совсем новый противник, царь Филипп V Македонский, четвертый македонский государь из династии Антигонидов (вступил на престол в 221 г. до н. э.).

Филипп V, царь Македонии

По изображению на серебряной монете

Дела в Македонии и Сиракузах

Царь, человек еще молодой, так рассказывает Полибий, как раз в это время присутствовал в Пелопоннесе на праздничном съезде в Аргосе по поводу Немейских игр. С ним вместе там был тот самый Деметрий Фаросский, иллирийский разбойничий князь, который сначала подчинился римлянам и был ими пощажен, а позднее, когда он нарушил мир, был изгнан римлянами с острова Керкиры. Царь смотрел на игры, как вдруг явился курьер из Македонии: он привез письмо с важными вестями о поражении, нанесенном римлянам. В письме выяснялось, что одни только крепости остались за римлянами, а вся остальная страна уже покорилась власти Ганнибала. Царь передал письмо Деметрию, но приказал ему молчать о его содержании. Тот, пораженный полученным известием, тотчас же стал советовать царю заключить мир с этолийским союзом и думать только о том, как бы поскорее переправить войско в Италию. И действительно, в 215 г. до н. э. между ним и Ганнибалом был заключен тесный союз, как раз в то самое время, когда преемник Гиерона в Сиракузах, его внук Гиероним, едва достигнувший отроческого возраста, склонился на сторону союза с пунийцами по наущению некоторых агентов Ганнибала, ловко подготовивших его к этому решению.

Серебряная дидрахма Иеронима, тирана Сиракуз.

АВЕРС. Голова Иеронима в диадеме. РЕВЕРС. Крылатая молния. Надпись по-гречески: "ЦАРЬ ИЕРОНИМ" и денежная марка.

Война 215- 207 гг. Новые театры войны

Таким образом, война приняла самые обширные размеры, и ее театром одновременно были Италия и Сицилия, Испания и Греция, и в течение восьмилетнего периода, до 207 г. до н. э., римляне могли опасаться всего. Весь вопрос был в том, удастся ли Ганнибалу перебросить в Италию новые силы с одного из театров войны. С римской стороны этому следовало пытаться всячески препятствовать, и потому римское правительство с изумительной энергией вело войну в Сицилии, Испании и Греции наступательно, между тем как в Италии, опираясь на многочисленные крепости и на почти непоколебимую верность союзников италийского племени, римляне во все последующие годы упорно придерживались по отношению к Ганнибалу оборонительного способа войны, который становился все более и более опасным для Ганнибала. Для ведения этой войны в Италии у Рима был как раз подходящий человек в лице Марка Клавдия Марцелла, который во время своего первого консульства в 222 г. до н. э. победоносно действовал против галлов и даже собственной рукой убил в поединке их предводителя Вирдумара. Теперь, до 208 г. до н. э., он не менее четырех раз являлся в числе избранных консулов.

Марк Клавдий Марцелл

Он сумел организовать те весьма ограниченные воинские силы, которые после 216 г. до н. э. остались в распоряжении римлян, и, ловко соединяя смелость с осторожностью, достиг того, что в римском войске опять возродилась некоторая самоуверенность. Юг полуострова был утрачен для Рима в своей большей части: Бруттий, большая часть луканцев и почти весь Самний, равно как и важнейшие города Апулии примкнули к Ганнибалу, который во время зимы 216/215 г. до н. э. квартировал в Капуе. Но ближе к Риму союзники не отпадали от него, и в самой Кампании, в непосредственной близости к отпавшей столице этой области, римляне удержали за собой важный город Нолу.

Римская бирема с установленной на носу боевой башней. С римского барельефа.

В результате всего, что случилось на внеиталийских театрах войны, было то, что до 207 г. до н. э. Ганнибал не получил от ведения на них войны никакого существенного облегчения. Присылаемая непосредственно из Карфагена помощь была очень незначительна, даже в то время, когда в Сиракузах правила карфагенская партия, даже тогда, когда в 212 г. Тарент попал во власть Ганнибала. Царь Филипп Македонский недостаточно быстро успел воспользоваться благоприятными обстоятельствами и вскоре оказался запутанным в борьбу с мелкими врагами, которых возбудила против него римская дипломатия - с этолийцами, с фракийскими и иллирийскими разбойничьими шайками, с царем Атталом Пергамским. В Сицилии, правда, явилось карфагенское войско, которое завоевало важный город Акрагант на юге, и в самих Сиракузах карфагенская партия одержала верх только после свержения и убийства юного тирана, вследствие переворота, произведенного буйной сиракузской демократией. Но уже в 214 г. до н. э. Марцелл снова мог начать на острове (где пунийцев ненавидели еще больше, чем в Италии) наступательную войну, и завоевал Сиракузы после упорной осады, которая была еще значительно затруднена изобретательностью знаменитого механика Архимеда и замедлена фанатизмом наемников и перебежчиков из римского лагеря (212 г. до н. э.).

Серебрянная монета Сиракуз

АВЕРС. Голова Палады. РЕВЕРС. Артемида, стреляющая из лука, и ее собака. Надпись по-гречески "Сиракузы" и монограмма

Таким образом, остров пунийцами был утрачен, хотя Ганнибал и делал все возможное, чтобы хоть как-нибудь поддержать войну в Сицилии и занять там римлян. Ни облегчения, ни помощи оттуда он ожидать не мог, и это неблагоприятно повлияло на его положение в Италии. Здесь ему удалось (в самый год взятия Сиракуз) овладеть чрезвычайно важным городом Тарентом, при посредстве тайного соглашения с одной из городских партий; но цитадель осталась в руках римлян. И хотя во многих отдельных успешных битвах Ганнибал и выказал за это время замечательное превосходство своего военного искусства, это не изменило затруднительности его положения. Войска у него было слишком мало, чтобы вести наступательную войну в больших размерах, как он вел ее вначале, и сверх того, большим препятствием было то явное отвращение, которое он всюду встречал в населении против пунийских обычаев. Вот почему он никак не мог сплотить в надежную и твердую коалицию даже те города, которые держали его сторону, и в 211 г. до н. э. римляне уже могли принять меры к обратному завоеванию Капуи. Напрасно Ганнибал употреблял все усилия, чтобы вынудить римлян снять осаду с Капуи. Когда его нападение на римские линии было отражено, Ганнибал решился на последнее средство - двинул войско к стенам Рима. Но правящие круги Рима не испугались этой угрозы, и войска, осаждавшие Капую, не были отозваны. Город, наконец, пал, и страшная кара обрушилась на горожан, которые некоторое время льстили себя надеждой на то, что при пунийской помощи их город вместо Рима будет столицей Италии. Правители города либо сами на себя наложили руки, либо погибли под топорами римских ликторов. Граждане были проданы в рабство, выселены; только малозначительные люди, не опасные ни для какого порядка, были оставлены в Капуе, и отныне посаженный Римом префект должен был править этой городской общиной, лишенной всяких прав.

Таким образом, для Рима непосредственная опасность войны окончательно миновала, но мир все же не давался, и территория Италии страшно страдала от войны, которая велась не только на ее почве, но и на ее средства. В Южной Италии образовалось даже целое военное государство, под властью все еще грозного противника, и Ганнибал правил им так, что даже национальный римский историк с невольным изумлением отметил достойный внимания факт: в войске, составленном из самых разнородных и ненадежных элементов, ни один человек не изменил даже тогда, когда была потеряна всякая надежда на победу. Действительно, для многих лишенных отчизны пунийский лагерь являлся последним убежищем и второй отчизной. Вот почему войско знаменитого полководца держалось в полном составе. Решительного оборота нужно было теперь ожидать только со стороны Испании.

Борьба в Испании

В этой стране война велась почти вне всякой зависимости от остальных ее театров и при весьма изменчивом счастье: римляне отлично понимали, что им следует отстаивать Италию в Испании, и вплоть до 212 г. им это вполне удавалось. Но в этом году наступила большая катастрофа. В Испании римским войском предводительствовали двое братьев Сципионов - Публий и Гней. Гасдрубал, сын Гамилькара, сначала разбил первого из них, а потом и второго. При этих поражениях оба вождя были убиты, и только уже за р. Ибер римскому всаднику Гаю Марцию удалось собрать остатки римского войска. Новый главнокомандующий, претор Гай Клавдий Нерон опять повел наступательную войну, но решительный поворот произошел только тогда, когда сын одного из Сципионов, Публий Корнелий Сципион, занял в испанской армии важное и ответственное место главнокомандующего, на которое в Риме не находилось охотников.

Публий Корнелий Сципион Африканский.

Один из базальтовых бюстов в кабинете Франции. На голове видны рубцы от paн.

В ту пору Публий Корнелий Сципион не достиг еще законного возраста для занятия этого важного поста, да и замещение его близким родственником одного из полководцев, погибших при такой беспримерной неудаче, было даже противно римским обычаям. Но уж видно этот юноша был исключением из всех правил. Весьма привлекательный по внешности, он был проникнут непоколебимой верой в счастливую звезду Рима и в свое собственное счастье. По сравнению с людьми прежнего времени, Фабием или Марцеллом, он был представителем новой эпохи, в которой личное значение и гений смело заявляли свои права, помимо всякого отношения в происхождении. Так, единогласно избранный, несмотря на свои юные лета, он направился в Испанию, и в самое короткое время ему уже удалось совершить там беспримерный подвиг, который всем представлялся почти чудом: он завладел Новым Карфагеном - столицей и главным военным центром пунийцев в Испании. А между тем это чудо он совершил очень просто: в Испании стояло три пунийских армии, но некому было принять над ними главное начальство для общего руководства, и Сципион знал, что все они были удалены от Нового Карфагена на десять дней перехода. Эта важная крепость, которая, как всем казалось, находилась вне всякой опасности нападения со стороны неприятеля, была защищена недостаточным количеством гарнизона, а между тем она была, при некоторых благоприятных условиях, доступна внезапному нападению и захвату - и если Сципиону удалось захватить эту крепость врасплох, то подобный факт свидетельствует, с одной стороны, о смелом мужестве римского полководца, а с другой - о вопиющих недостатках и промахах пунийских властей, которые могли это допустить. Среди несметной добычи Нового Карфагена наиболее ценной ее частью были заложники испанских племен, которые жили в крепости под строгой охраной и которых Сципион с великодушной предусмотрительностью отпустил на волю. И вот в короткое время все в Испании вдруг обратилось к этому "богоподобному" человеку. Все скифские племена приветствовали его как царя, и хотя он, как римлянин, этого титула не принял, но, в сущности, стал править этой отдаленной страной как полновластный государь, в чем ему не препятствовали и римские власти, среди которых его имя также приобрело громкую известность.

Массивный серебряный диск, т. н. щит Сципиона.

Долгое время считалось, что на этом щите изображен Сципион, возвращающий испанцу (иберу) Аллуцию его невесту. Теперь установлено, что это сюжет из "Илиады": Агамемнон (в центре, с посохом царя царей) возвращает Ахиллу (справа) его пленницу Брисеиду (слева). За спиной Агамемнона - Одиссей, отчитывающий Ахилла; его слушают также Нестор и Диомед.

И между тем как брат Ганнибала Гасдрубал вынужден был отступить перед непреодолимой силой Сципиона на самый крайний запад Испании, в область низовьев р. Таг, Сципион успел уже завести отношения и по ту сторону пролива, в Ливии, с нумидийским царем Сифаксом. Тогда и последняя надежда Ганнибала на то, что его брат приведет к нему из Испании войско, которое даст ему возможность изменить судьбу войны, теперь рухнула, и победа Рима казалась уже близкой. Даже Тарент в 209 г. до н. э. вновь был отвоеван римлянами, и Ганнибал уже с трудом мог держаться в Апулии.

Истощение Италии

Но он все еще стоял на почве Италии, и эта страна, которая уже в течение 10 лет источала кровь из своих бесчисленных ран, начинала выказывать явные признаки истощения. В 209 г. до н. э. при случае нового набора 12 латинских городов заявили, что они дошли до последней степени крайности, что у них нет больше ни солдат, ни денег, и даже в самом Риме кое-кто решился заговорить о мире. Сильная оппозиция поднялась против Марцелла, стоявшего за войну до последней крайности, и против аристократии, стоявшей во главе правления. Не без труда удалось провести его в консулы на 208 год. Вероятно, к этому времени относится поэтический рассказ о сновидении, которое будто бы видел Ганнибал на пути своего первого движения к берегам Ибера: богоподобный юноша явился перед ним в качестве проводника и приказал ему следовать за собой, не оглядываясь назад. Когда же он, несмотря на это предупреждение, оглянулся, то увидел позади себя громадную змею, которая ползла за ним следом, среди громов и молний, уничтожая все кругом на своем пути. Тогда он спросил своего спутника, что может обозначать это странное явление. "Это опустошение Италии", - отвечал ему спутник и приказал в молчании ждать исхода событий.

Гасдрубал в Италии

Год 208-й начался для римлян довольно благоприятно. С востока не грозила больше никакая опасность. Сицилия в такой степени была упрочена за римлянами, что проконсул Марк Валерий имел даже возможность предпринять экспедицию в Африку и вернулся с изрядной добычей из Клупеи в Лилибей. Затем оба консула двинулись с сильным войском в Апулию. Но в то время, когда уже ожидали известий о победе из лагеря обоих консулов с апулийско-луканской границы, а вместе с победой и об окончательном решении войны, оттуда пришла весть о том, что оба консула попали в засаду, в которую Ганнибал их заманил, причем Марцелл был убит, а его сын и его сотоварищ консул Криспин, оба раненые, едва ускользнули от гибели. И даже эта весть показалась ничтожной в сравнении с теми вестями, которые шли с Запада и, казалось, грозили тем, что дела опять могут принять тот же неблагоприятный поворот, который пришлось переживать 11 лет тому назад при вторжении Ганнибала. Брат Ганнибала, Гасдрубал, приближался к границам Италии, и притом с таким войском, которое по численности не уступало войску, приведенному в Италию Ганнибалом в 218 г. А между тем Италия была уже не та, что в пору, когда она еще изобиловала незатраченными силами, и в Риме были уверены в прочности связи ее составных частей. Город Рим не мог бы теперь перенести поражения, подобного поражению в Каннах. В подробностях воинские движения и условия, при которых Гасдрубал мог выполнить этот смелый план, неизвестны. Несомненно, лишь то, что его выполнение оказалось возможным только благодаря самым грубым ошибкам Сципиона, который совсем упустил врага из вида... Увлекшись своим планом перенесения войны в Африку, он не принял мер к тому, чтобы заградить Гасдрубалу путь в Италию. Гасдрубал же, перейдя Пиренеи, очутился на торной дороге в Италию. Через Альпы он перешел с большей легкостью, чем некогда переходил его брат, т. к. местное население успело убедиться, что война его не касалась и что подобный переход войска, при умении им воспользоваться, мог даже принести свои выгоды. Галлы в долине По, конечно, присоединились к его знаменам, т. к. между ними и римлянами никакое примирение уже не было возможным. И когда Гасдрубал весной 207 г. до н. э. спустился с Альп на почву Италии, наступил опаснейший момент всей войны. Положение римлян оказалось более опасным, чем после поражения при Каннах. На этот раз, действительно, судьба Рима, Италии и всего западного мира зависела от случайностей и превратностей одной битвы. Весьма любопытно для характеристики общего настроения, господствовавшего среди населения Италии, было то, что и теперь, как зимой 217 г., отовсюду доносились слухи о самых устрашающих знамениях и всюду по-прежнему с величайшим усердием прибегали к тем же искупительным жертвам и покаянию во избежание грозящих бед. При избрании консулов внимание главным образом было обращено на то, чтобы консульства были удостоены только люди, испытанные в военном искусстве, и были избраны Гай Клавдий Нерон, уже предводительствовавший войском под стенами Капуи и в Испании, и Марк Ливии Салинатор, уже в 219 г. до н. э. бывший консулом, затем удалившийся в уединение, из которого его опять вызвали, возлагая большие надежды на этого замечательного деятеля.

Битва при Метавре, 207 г.

Решительная битва последовала вблизи Сены, при р. Метавре. Отсюда Гасдрубал во главе своего почти 50-тысячного войска задумывал двинуться через Умбрию на соединение с Ганнибалом. Но гонцы Гасдрубала не дошли до стана Ганнибала: уже почти достигнув цели, в самой тарентской области, они попались в руки разъездов консула Клавдия.

Тогда Клавдий, проведав тайный замысел врага, задумал и выполнил смелый план. Для наблюдения за Ганнибалом он оставил одного легата с самым ограниченным количеством войска, а сам с сильным отрядом отборных воинов двинулся на север и благополучно прибыл в лагерь своего сотоварища Ливия. Когда Гасдрубал по двойным сигналам и другим знакам узнал, что ему приходится иметь дело с двумя консульскими армиями, он попытался избегнуть сражения, но был задержан римскими войсками еще до переправы через р. Метавр, и вынужден был принять битву, которая закончилась его полным поражением. Сам Гасдрубал пал в битве (207 г. до н. э.).

Карфагенские символы (слева направо).

Жест покаяния, рука богини Танаит, могущество которой символизирует огромный большой палец, на ладони символическое изображение богини. Уши бога, "который слушает", и его рот, "который благословляет".

В Риме, где знали о предстоящем великом событии, все ожидали решения судьбы с лихорадочным напряжением. Это напряженное состояние при известии о победе обратилось в непомерное ликование, ибо все чувствовали, что только теперь окончательно устранена опасность, грозившая Риму и Италии. Рассказывают, что, когда Ганнибалу через вал его стана была переброшена голова его брата, он будто бы сказал, что "ему теперь известна судьба Карфагена". Варварство этого поступка, хотя и объясняется страшной ненавистью римского населения к пунийцам, однако представляется непростительным со стороны полководцев-победителей, тем более, что стоит в резком противоречии к способу ведения войны Ганнибалом. Ганнибал, даже по свидетельству своих врагов, никогда не забывал того основного правила, которое некогда было высказано его отцом Гамилькаром в известном изречении "Я живу в мире с мертвыми".

Ганнибал остается в Италии

И вот торговая и промышленная жизнь и даже правильная обработка полей как бы вновь проявилась в стране, пережившей страшное испытание. В следующем 206 г. до н. э. не случилось ничего значительного в военном смысле. И только теперь, когда, быть может, было уже слишком поздно, в Карфагене решились пустить в ход величайшие усилия, т. к. там поняли, что война вскоре будет перенесена в Африку и что здесь она не продлится целый десяток лет, как длилась война в Италии. Магон, младший из троих братьев, должен был покинуть Испанию, в которой уже не было возможности держаться (один Гадес еще принадлежал там пунийцам), и со всеми находившимися в его распоряжении войсками должен был повторить попытку Гасдрубала. Со стороны карфагенского правительства македонскому царю были даны большие обещания, чтобы побудить его к новым усилиям и, если возможно, к высадке в Италии. Попытались даже отправить подкрепления к Ганнибалу.

В это время вернулся из Испании Сципион, чтобы участвовать в консульских выборах на следующий, 206 г. Он не сомневался в том, что ему богами предназначено закончить эту долгую войну, и народ, увлекавшийся своим любимым избранником, не колеблясь разделял уверенность Сципиона. Комиции единодушно избрали его в консулы.

Сципион, консул.

Он потребовал, чтобы Африка была назначена ему обязательным полем действия. Он даже не совсем деликатно дал понять сенату, что если его желание не будет исполнено, то он постарается достигнуть своей цели путем народного голосования. Сенат действительно медлил, и деятельный Фабий, заслуженный представитель старореспубликанской партии, не пощадил горьких укоров, обращенных к Сципиону: прежде, мол, следовало одолеть Ганнибала в Италии, а за успех африканской экспедиции трудно ручаться, как это доказал пример Регула... И действительно, вопрос о перенесении войны в Африку был спорным. Однако после споров пришли к известного рода соглашению: Сципион формально подчинился решению сената, и сенат назначил ему Сицилию в провинцию, уполномочив его, однако, переправиться и в Африку, если он найдет это нужным и полезным. Между тем военные действия в Италии были прекращены, и с Филиппом Македонским в Фенике (в Эпире) был заключен мир. Ганнибалу пришлось удалиться в самый крайний угол Италии, в Бруттий, и даже Локры, важнейший из тамошних городов, не удержался в его власти. В 204 г. Сципион уже закончил все свои приготовления к экспедиции в Ливию. В Лилибее был готов и флот, и сухопутное войско. После торжественного жертвоприношения, сопровождавшегося обычной молитвой за римский народ, за латинскую нацию, за всех союзников и друзей Рима, войска вступили на суда и на третий день плавания высадились на живописном мысу к северо-востоку от Карфагена.

Сципион в Африке

Так начался последний акт долгой борьбы. Войско Сципиона было немногочисленно, и у него не было в Африке других союзников, кроме Масиниссы, нумидийского князька, который явился в римский лагерь как беглец со свитой, состоявшей всего из нескольких всадников. Прежний же друг римлян царь масесилиев Сифакс теперь стоял на стороне карфагенян. Некоторое время война и в Италии, и в Африке как бы приутихла. Только в следующем, 203 году Сципион добился важных результатов., наголову разбив соединенное войско карфагенян и их союзника, царя Сифакса. Карфагенское государство неспособно было выдержать долгую войну в Африке, где туземное население, в общей массе, было так враждебно против Карфагена настроено. Поэтому было решено отправить посольство с мирными предложениями к Сципиону и в то же время вызвать из Италии Ганнибала и его младшего брата Магона, который, хотя в это время уже и высадился в Генуе, но при малочисленности своего войска не мог бы, конечно, придать иной, более благоприятный оборот войне в Италии. Послы, присланные к Сципиону, нашли его расположенным к миру. Для него было важно добиться быстрого и почетного окончания войны. Условия, предложенные ими, были умеренны, и он согласился на перемирие, под охраной которого карфагенское посольство могло отправиться в Рим.

Ганнибал вызван в Африку

Между тем приказания, посланные карфагенским правительством к обоим полководцам, также достигли своего назначения. Магон, тяжело раненный в одной из стычек, умер на переезде из Европы в Африку. Ганнибал же благополучно переправился в Африку из Кротона и высадился близ Лептиса, после 30-летней разлуки с родиной, после 16-летнего пребывания во враждебной стране... Известие о его прибытии воспламенило карфагенскую чернь воинственным рвением и, неразумно поддавшись внушениям своей ненависти к Риму, карфагеняне не только нарушили перемирие, но даже нанесли оскорбление римским посланцам...

Карфагенские граффити (слева направо).

Финиковая пальма, по бокам воткнутые в землю воинские значки-копья с дисками.

Фронтон храма Танаит, в центре благословляющая рука богини, но бокам ее символические изображения в виде священного конуса.

Таково было положение дел в то время, когда Ганнибал возвратился на родину. Даже последний из союзников Карфагена на ливийской почве, царь Сифакс, успел уже в это время попасть в плен к римлянам. Его соперник, Масинисса, одновременно с римским легатом Лелием вступил в столицу Сифакса Цирту. Со сказаниями о падении карфагенского могущества тесно связан довольно своеобразный роман: знатная карфагенянка, Софонисба, женщина замечательной красоты и притом образованная, некогда была обручена с Масиниссой, а затем выдана замуж за Сифакса, который этим брачным союзом и был привлечен на сторону Карфагена. Страстная патриотка сумела привязать слабохарактерного царя к союзу со своим родным городом, теперь же она досталась в награду победителю, и Масинисса поспешил вступить с ней в брак. Но тут вмешалась в дело беспощадная римская политика, которой не было дела ни до сердечной склонности, ни до страсти. Римский полководец опасался, как бы эта дальновидная женщина не оказала влияния и на Масиниссу в отчуждении его от римлян, а потому объявил ее военнопленной римского народа. Масинисса не решался противиться велению римского полководца, а между тем его понятия о чести не позволяли ему выдать Софонисбу римлянам. Великодушная женщина вывела его из этого постыдного положения: чтобы не быть пленницей во власти врагов ее мужа, она приняла яд, присланный ей Масиниссой. Сверженный нумидийский царь Сифакс так и умер у римлян в плену.

Битва при Заме. 202 г.

Сохранились ясные доказательства того, что сам Ганнибал считал войну проигранной и охотнее всего заключил бы мир, не испытывая еще раз изменчивое счастье битв. Но будущая возможность его патриотической деятельности зависела от мнения о нем народа, и все прошлое вынуждало его к тому, чтобы еще раз вступить в битву с римлянами. Войско, выведенное им из Италии, весьма немногочисленно [Тех воинов, которые не захотели следовать за ним за море. Ганнибал, повинуясь жестокой военной необходимости, приказал перебить.], он должен был вновь дополнить остатками войска Сифакса, новобранцами из Карфагена и его окрестностей и македонским войском, состоявшим на службе у карфагенского правительства. Присоединив к этому войску своих ветеранов, он образовал хотя и довольно многочисленную, но пеструю по составу и далеко не надежную армию, которую из Гадрумета повел на запад, в область г. Замы, отдаленную дней на пять пути от Карфагена. Лагерь Сципиона находился именно вблизи этого города. Ганнибал еще попытался путем личного свидания и переговоров с римским военачальником добиться хоть какого-нибудь мира, не вступая в битву. Но Сципион отклонил всякие мирные предложения, ссылаясь на то, что нарушение перемирия требует искупления. У него было полнейшее основание желать битвы, т. к. простое сравнение обоих войск уже заставляло не сомневаться в победе. А поражение последнего пунийского войска и его великого вождя должно было поставить Сципиона полновластным распорядителем судеб Карфагена, чего он желал, быть может, менее по отношению к карфагенянам, чем по отношению к сенату и римскому народу. В 202 г. (день события неизвестен) близ Замы дело дошло до последней битвы этой долгой и изменчивой войны. Сохранились подробные описания битвы: Полибий, который мог получить сведения о ней из семейных преданий победителя, да и вообще был знатоком в военном деле, свидетельствует о Ганнибале, что тот сделал все возможное, превзошел себя в руководстве битвой, но в пунийском войске все составные части были ненадежны, между тем как в рядах римлян все дышало уверенностью в победе. Битва закончилась ожесточенной сечей между римскими триариями и ветеранами Ганнибаловых италийских походов, и затем натиск многочисленной римской конницы, ударившей с флангов, довершил уже несомненное поражение пунийцев. Ганнибал с жалкими остатками своей армии достиг Гадрумета, а оттуда пробрался в Карфаген, где после этого удара нельзя было серьезно думать о продолжении борьбы. Существует анекдот, едва ли передающий действительность, но, во всяком случае, верно характеризующий то, что всюду случается в подобных положениях. Рассказывают, что какой-то карфагенский демагог, даже после этого первого поражения, понесенного Ганнибалом в открытом поле в течение долгой войны, дерзнул громко требовать продолжения войны, и что сам Ганнибал, услышав его речь, столкнул его с кафедры. Великий вождь должен был бороться с неразумным народным собранием и требовать от него согласия на мир, как некогда боролся с ограниченной и трусливой аристократией, чтобы вынудить ее к войне.

Тридцать высших сановников, облеченных полномочиями своего правительства, явились в Тунес, к Сципиону.

Карфагенские граффити (слева направо).

Воин в коническом шлеме, напоминающем шлем, найденный в Каннах. Плуг. Подсвечник из храма Танаит в Карфагене.

Он предложил им следующие условия мира: город Карфаген сохраняет свою внутреннюю самостоятельность и удерживает за собой все свои африканские владения в том же объеме, как и до войны; римляне не помышляют об оккупации какого бы то ни было пункта в Африке; беглецы и военнопленные размениваются с обеих сторон; городу Карфагену Рим оставляет 10 военных слонов и 10 военных кораблей - остальные выдаются римлянам и карфагеняне обязуются не увеличивать вышеуказанного количества этого военного материала. Вне Африки Карфаген не имеет права вести войну с кем бы то ни было, а в самой Африке может вести войну только с разрешения римлян. Масиниссе возвращаются все его владения, какие когда-либо принадлежали ему или его предкам. Вознаграждение военных издержек Рима исчислено в 10 тысяч талантов или 25 миллионов рублей, рассроченных на 50 лет. Сто заложников должны были служить ручательством мира.

Мир. 201 г.

Сципион посоветовал карфагенским уполномоченным немедленно молить богов, чтобы римский народ мог принять эти мирные условия. И действительно, после такой долгой борьбы подобные условия не могут быть названы несправедливыми. Особенно же был важен принцип, на котором эти условия были основаны. Государственные люди, стоявшие во главе правления (Сенат и римские граждане утвердили мир), более всего желали, чтобы этот мир был прочным, дабы они могли долгое время не опасаться его нарушения со стороны Карфагена. Страшная война достаточно ясно показала, в чем именно заключалась главная опасность, грозившая Риму: далеко вдающийся в Средиземное море полуостров Италия, обитаемый множеством разнородных народов, почти со всех сторон представлял открытый фронт для нападения; и с запада, и с севера, и с юга, и с востока приходилось почти до последней минуты опасаться попыток высадки; вторжение Ганнибала, попытка высадки, произведенная Магоном, роль, выпавшая на долю Филиппа Македонского, доказывали это ясно, и римский сенат в величавой и страшной войне достаточно успел научиться высшим политическим соображениям, чтобы знать, что эта война была не последней войной Рима, что Риму предстоят на Востоке задачи, при разрешении которых было необходимо обеспечить себя от одновременного нападения с флангов и с тыла. Вообще мир с карфагенянами ничего общего не имел с завоевательными стремлениями римлян. Это отчасти доказано было и тем, что они, овладев неприятельским флотом, весьма удобным для всяких морских экспедиций, не присвоили его себе, а вывели его, одну часть за другой, в открытое море и там сожгли.

Гробница Сципионов близ Тарраконы (теперь - Таррагона) в Испании.

Это действительно римская гробница, которая по определению считается усыпальницей Сципионов, но оснований так считать нет.

После этой экзекуции, наиболее страшной для побежденных карфагенян, Сципион вернулся обратно в Италию, и на пути в Рим, через страну, избавленную от всяких опасений, испытал все радости такого триумфального шествия, перед которым меркло все доселе испытанное в том же отношении другими победителями. В этом царственном муже народ приветствовал не только победителя, но и миротворца. В действительности же не один этот деятель победил величайшего из всех врагов Рима, а победила его нация и ее сенат. Он сумел провести эту борьбу до конца, вопреки всем ошибкам полководцев, вопреки всем препятствиям и извращениям государственного строя, не подготовленного к решению подобных задач, вопреки недовольству населения, громко требовавшего мира, - и довершил борьбу силой непреклонной национальной гордости, при посредстве воинских средств храброго народа, приученного к повиновению, готового на все жертвы. Недаром говорит Ливии, что он "собирается описать достопамятнейшую из всех войн, какие когда-либо велись, - ту войну, которую карфагеняне под предводительством Ганнибала вели с римским народом". И то действительно была война, в которой великий человек боролся с великим народом.

Пунийская богиня Танаит

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история