Безгин В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала ХХ века)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Г л а в а 6. СЕЛЬСКИЕ ПОРОКИ

ПЬЯНСТВО ДЕРЕВНИ

Употребление алкоголя следует также рассматривать как традицию сельского быта. Это проблема
многоплановая, так как в ней нашли свое отражения социальное, хозяйственное, культурное и нравст-
венное состояние крестьянского населения. Все попытки реконструкции деревенской повседневности
были бы тщетны без выяснения место и роли водки в крестьянском быту. Народное воззрение на пьян-
ство кратко можно было сформулировать следующим образом. В деревне осуждали пагубное пристра-
стие к винопитию, разорявшее хозяйство, подозрительно относили к лицам, ведущим трезвый образ
жизни и благосклонно взирали на пьяный разгул своих односельчан в праздничные дни. Вот как описы-
вал этот народный порок в конце XIX в. житель села Подзовалово Болховского уезда Орловской губер-
нии Н. Григорьев:
«К пьянству отношение снисходительное. Осуждаются только те, кто за водку закладывает домашний
скот или одежду. В престольный праздник, Успение, пьянство начинается сразу же после обедни и про-
должается 2 – 3 дня. Крестьяне небольшими группами ходят друг к другу и везде выпивают водку. Час-
то в нее для крепости подмешивают нюхательный табак. Многие пьют до тех пор, пока не свалятся»1163.
Праздник в народном восприятии был неразрывно связан с выпивкой. Его ждали, к нему готови-
лись. Сельский праздник всегда был желанен, так как давал возможность прервать однообразную чере-
ду сельских будней. Наследие прошлых братин деревенский праздник был не только отдыхом от тягот
ежедневного труда, но и формой консолидации сельского мира. По свидетельству жителя деревни «по-
бывать на празднике считают долгом. Приготовиться к празднику, как бы это не было трудно, а надо.
Бедный должен купить четверть ведра водки простой и бутылку красной, средний полведра водки и
четверть красной, зажиточный – ведро водки и четверть ведра красной. Богатый – 2–3 ведра простой и
полведра «красной». Это в храмовый праздник и Пасху»1164. Выпивка в праздник – непреложный закон
сельского быта, фактически не оставлявший альтернатив. Это был еще один стереотип деревенской
жизни, следование которому добивалось силой общественного мнения села.
Начало 1860-х гг., по свидетельству современников, было отмечено резким всплеском сельского
пьянства. Оценивая отмену крепостного права, историки в основном акцентировали внимание на благо-
приятных факторах этого события для развития крестьянства. Действительно, после отмены крепостно-
го состояния и общего смягчения политического режима, у сельских обывателей стало больше свободы.
И эта свобода употреблялась не только во благо. Утрата социального контроля со стороны помещика
вела к росту девиантного поведения вчерашних крепостных крестьян. В деревне увеличилось употреб-
ление спиртного. Резко пошла вверх кривая деревенской преступности, прежде всего за счет имущест-
венных преступлений и преступлений против личности. В 1862 г. временообязанными крестьянами
Тамбовской губернии было совершенно 358 преступлений или 2 раза больше, чем в предыдущем го-
ду1165. Стоит согласиться с утверждением историка
1162 Машкин. Указ. соч. С. 86.
1163 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 992.
1164 Там же. Д. 1093. Л. 11.
1165 Памятная книжка Тамбовской губернии на 1868 г. Тамбов, 1868. С. 2.
Б.Н. Миронова о том, что реформы ускорили модернизацию общества, а столкновение разных ценност-
ных ориентацией, традиции и модернизма всегда ведет к росту преступности1166.
С отменой откупной системы подешевела водка. В пореформенный период потребление алкоголя в
стране возросло. Для власти средства, полученные от реализации спиртного, выступали надежным ис-
точником пополнения доходной части бюджета. С ведением винной монополии в стране (1894 г.) «пья-
ные деньги» приносили до трети поступлений в государственный бюджет страны. По свидетельству со-
временников, питейные заведения в городах работали с раннего утра до позднего вечера, а в выходной
открывались по окончанию обедни.
В 1880 – 90-е гг. алкогольная волна буквально захлестнула русскую деревню. По наблюдениям сенатора
С. Мордвинова, обследовавшего Воронежскую губернию в 1880 г., на ее территории один кабак в сред-
нем приходился на 189 дворов1167. В селе Терновка Борисоглебского уезда Тамбовской губернии (1889
г.) на тысячу жителей приходилось четыре винные лавки. В течение года, по признанию виноторговцев,
жителям села продавалось до тысячи ведер водки. С утра до позднего вечера велась торговля спиртным
в трех кабаках села Круглое Козловского уезда той же губернии (1880 г.). Когда здравомыслящие кре-
стьяне данного села вынесли на сход вопрос о закрытии лавок, то он не нашел поддержки. Содержатели
питейных заведений не поскупились на щедрое угощение, и дело было улажено в их пользу1168.
По мере увеличения объемов производства в стране алкогольной продукции росла и численность
злачных мест. К началу ХХ в. увеличилось душевое потребление алкоголя, а следовательно, и величина
денежных средств, расходуемых населением на приобретение спиртных напитков. В Курской губернии
при населении около 2 млн. человек в 1900 г. было выпито вина на 10 млн. р. По данным профессора
И.Х. Озерова, в 1913 г. на алкоголь в среднем на душу по стране тратилось 6,83 р., что составляло 10,8
% душевого дохода1169.
Наряду с экономическим фактором рассматриваемой проблемы, следует указать и на его нацио-
нальный подтекст, который, во многом, может объяснить мотивы и направленность грядущих еврей-
ских погромов. Вся питейная торговля, особенно в южнорусских губерниях, находилась в руках евреев.
По наблюдению Е.В. Постникова, евреи торговали водкой открыто, распивочно и на вынос, часто не
имея патента. «У нас що не жид, то и шинок», – говорили крестьяне. В донесении волостного правления
села Михайловки Мелитопольского уезда утверждалось, что «патенты и другие документы на право
торговли евреи получают на имя крестьян, которые за самое ничтожное вознаграждение соглашаются
запродать свое имя»1170. Корчемники щедро платили чинам общей полиции, должностным лицам воло-
стного и сельского правления, чтобы те не мешали им тайно торговать водкой. Такое положение вполне
устраивало местную администрацию, и штрафы, налагаемые за незаконную торговлю спиртным, легко
уплачивались из тех же средств. Дарованные монархом свободы были восприняты «малым» народом в
присущем ему духе, как свобода эксплуатации человеческих пороков. Вот еще одно свидетельство,
только теперь уже
1917 г., но все о той же приверженности евреев к извлечению легко наживы. «Накануне престольного
праздника еврейские дома, подлаживаются к общему настроению, запасаются к этому времени крепки-
ми напитками и продают их бойко, не боясь препятствия со стороны полиции, относящейся снисходи-
тельно к продаже водки евреями»1171.
Тайной торговлей спиртным в селе занимались вдовы с целью получения средств к существованию
и сельские кулаки, для которых шинкарство выступало дополнительным источником дохода. В отчете о
состоянии орловской епархии за 1907 г. читаем: «Торгуют вином в селах и вдовы, и местные кулаки. В
селах и деревнях нет таких тайных продавцов, которые были неизвестны крестьянам. Местные кулаки,
одержимые старостью наживы, устрашают духовенство и односельчан, излюбленным средством борь-
бы – поджогом, поэтому многие крестьяне и священники избегают вступать в какие-либо пререкания с
ними»1172.
В литературе много сказано о мздоимстве и продажности государственных чиновников царской ад-
министрации. Но не в меньшей мере была коррумпирована и местная, в том числе и сельская власть. До
введения винной монополии некоторые деревни за дачу разрешения на устройство у себя кабака взима-
ли деньги, и эти суммы играли немалую роль в деревенском бюджете. В докладе Борисоглебской уезд-
1166 Миронов Б.Н. Преступность России в XIX – начале XX века // Отечественная история. 1998. № 1. С. 40.
1167 Мордвинов С. Экономическое положение крестьян Воронежской и Тамбовской губерний. Б.М. Б.Г. С. 47.
1168 Тамбовские епархиальные ведомости. 1889. № 22. С. 2073; То же 1880. № 20. С. 964.
1169 Карнишин В.Д. Общественно-политический процесс в Поволжье в начале ХХ века. Пенза, 1996. С. 85; Озеров Х.С. Алкоголизм и
борьба с ним. М., 1914. С. 85.
1170 Постников Е.В. Южно-русское крестьянство. М., 1891. С. 132.
1171 ГАРФ. Ф. Р. 3431. Оп. 1. Д. 332. Л. 2.
1172 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 227. Л. 5.
ной земской управы (Тамбовская губерния) говорилось: «В уезде установился обычай давать приговор
на открытие питейных заведений за плату в пользу общества, деньги, негласным путем полученные
пропивались мироедами»1173. Огромная прибыль, получаемая вследствие торговли спиртным, давала
возможность не жалеть средств для подкупа сельской администрации.
Последовательными борцами с пагубной народной привычкой выступали земства. В материалах
Тамбовского губернского земского собрания за 1875 г. признавалось: «Неумеренное пьянство между
крестьянами расстраивает их благосостояния, нанося немалый вред народному здравию, препятствуя
сверх этого исправному поступлению податей и других окладных, казенных, земских сборов»1174. Орга-
ны местного самоуправления пытались бороться с сельским пьянством, создавая культурные формы де-
ревенского досуга. Своим постановление от 30 сентября 1877 г. Борисоглебская уездная земская управа
предложила волостным старшинам содействовать открытию в селах чайных лавок, а в качестве субси-
дий освободить их от взимания земских налогов1175. Источники свидетельствуют, что данная кампания
существенных последствий не имела.
Благотворную роль в борьбе с народным пороком сыграли и земские начальники. Вот что говори-
лось в отчете воронежского губернатора за 1891 г.: «Как замечено по всей губернии, земскими началь-
никами с успехом достигнуто устранение угощение водкой на сельских и волостных сходах. Громадное
значение и польза новой власти в этом направлении очевидна»1176. Орловский губернатор в своем отче-
те за
1894 г., подводя своеобразный итог пятилетний деятельности этого института, писал: «Крестьяне свы-
каются с реформой 12 июля 1889 г. и относятся к земским начальникам с уважением и доверием, назы-
вая их работу добросовестной и полезной. Благодаря деятельности земских начальников, нравственный
уровень сельского населения, а равно и внешнее его благоустройство, заметно улучшается, что видно
хотя бы из того, что взамен питейных заведений и иных лавок, все чаще и чаще в селениях Орловской
губернии открываются школы, библиотеки и читальни»1177.
Одним из показателей состояния проблемы являются данные о потребления спиртного крестьян-
ским населением. В деревне алкоголь употребляли значительно меньше, чем в городах. Душевое по-
требление хлебного вина (водки) в начале ХХ в. составляло в деревне – 1,2 ведра, а в городе на каждого
взрослого мужчину в год приходилось около
4 ведер сорокоградусной. В Воронежской губернии (1902 г.) душевое потребление алкоголя в городах
исчислялось объемом в 1,16 ведра (8,92 р.), в уездах – 0,41 ведра (3,10 р.)1178 Можно утверждать, что
сельское население вело преимущественно трезвый образ жизни. Доля лиц среди крестьян, имевших
пагубное пристрастие к вину, была незначительной. Митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспо-
минаниях о детстве в тамбовской губернии утверждал, что пьяницы в селе были явлением редким1179.
Большой знаток сельского быта, Н.М. Астырев в работе «В волостных писарях» (1898 г.) писал: «Пья-
ниц в крестьянском миру очень мало, один два на сотню, наоборот, 8 – 10 на сотню найдется совсем не
пьющих»1180. В результате обследования 20 селений
(20 тыс. душ) Пензенской губернии, проведенного Д.Н. Вороновым в 1912 г., алкоголиков было обна-
ружено менее 40 человек1181. Такое положение вещей подтверждается данными тамбовской земской
статистики. Количество умерших от пьянства, в уездах губернии, в период с
1883 по 1905 гг. колебалось от 222 до 141 человека в год1182. Так что миф о поголовном пьянстве рус-
ской деревне и вечно нетрезвом «Иване» не соответствует исторической действительности.
Крестьяне в своих суждениях справедливо оценивали пагубность пристрастия к винопитию. В рус-
ских пословицах четко отразилась зависимость поведения человека от меры употребленного спиртного.
«Выпьешь много вина, так убавиться ума», «Вино человека сперва веселит, потом безумным тво-
рит»1183. Правовед М.И. Зарудный в исследовании о крестьянских судах приводит пример приговора
1173 ГАТО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 4103. Л. 61.
1174 Там же. Л. 6.
1175 Там же. С. 53.
1176 Библиотека РГАИ. Всеподданийший отчет Воронежского губернатора за 1891 год. Л. 18об.
1177 Там же. Всеподданийший отчет Орловского губернатора за 1894 год.
Л. 5–6.
1178 Памятная книжка Воронежской губернии на 1905 г. Воронеж, 1905.
С. 93.
1179 Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже веков. М., 1994. C. 70.
1180 Астырев Н.М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1898. С. 268.
1181 Воронов Д.Н. Алкоголизм в городе и деревне в связи с бытом населения: обследование потребления вина в Пензенской губернии
в 1912 г. Пенза, 1913. С. 31.
1182 Подсчитано по: Обзор Тамбовской губернии за 1883 – 1905 гг. Тамбов, 1884 – 1907.
1183 Пушкарев Л.Н. Духовный мир русского крестьянина по пословицам. XVII – XVIII вв. М., 1994. С. 90.
волостного суда. «Пьянство суть дьявольское наваждение, чрез него-то все худое происходит, все са-
мые гнусные пороки. Человек, расслабленный пьянством, не имеет той душевной силы, которая вела бы
его путем чести, закона и правды. От водки у человека тупеет память, он теряет рассудок и силы до то-
го, что он не имеет ни сил, ни разума располагать своим семейством и хозяйством. Пьяница не может
исполнять перед обществом и церковью лежащие на нем христианских и гражданских повинностей»1184.
В крестьянском сознании неумеренное потребление вина являлось грехом, пристрастием порочным, по-
ведением пагубным для человеческой души.
Жители села твердо знали, что семейный лад и хозяйственный достаток возможны только при трез-
вом образе жизни. В Воронежской губернии общество села Никольского в числе 329 человек 28 мая
1882 г. приговорили в целях уменьшения пьянства и сопутствующим ему пороков (воровства, ссор,
драк и т.п.) питейные и трактирные заведения закрыть с 1 июня 1882 г. по 1 января 1883 г.1185 Пьяницы
приносили много горя своим семейным. В пьяном виде они дебоширили и считали своим долгом коло-
тить жен. По сведениям В. Птицына, изучавшего деятельность волостных судов Саратовской губернии
в конце
XIX в., они часто без жалоб и заявлений привлекали к суду и наказывали пьяниц, «для примера и страха
другим». Так, крестьянина З. за пьянство и неплатеж податей и крестьянина О. за пьянство и буйные
поступки приговорили к наказанию розгами.1186 Сельское общество не оставалось безучастным в тех
случаях, когда глава семейства пропивал семейное имущество, что грозило потерей тяглоспособности
крестьянского двора. По сведениям крестьян: «Пьяница, пропивающий имущество, жестоко осуждает-
ся. За мотовство и пьянство, когда на это жалуются начальству – предают волостному суду»1187. Отзы-
ваясь о бесхозяйственном мужике, односельчане говорили, что «был прежде хорошим хозяином, стал
пить и разорился». Не редко этой пагубной страсти были подвержены целые селения. В Ястребинской
волости Орловской губернии при наделе 2,3 дес. на душу, один кабак приходился на 552 работника и
число разоренных хозяйств составляло 6,3 %. Рядом в соседней Становлянской волости при одинаковом
качестве земли и большем наделе в 2,5 дес. на душу, на одно питейное заведение в среднем приходи-
лось на 123 местных жителя и хозяйства, пришедшие в упадок, составляли 23,2 %1188. Это данные отно-
сятся к началу 1880-х гг. Но спустя четверть века, таких печальных свидетельств не стало меньше. В
отчете о состоянии Орловской епархии за 1907 г. находим: «За последние два года села и деревни стали
неузнаваемы: сами крестьяне мне указывали такие села, которые год назад были нормальными, работя-
щими, религиозными и в течение нескольких месяцев развратились в конец, разорились на вино и пред-
ставляют собой сборища полоумных, ленивых и жестоких людей»1189.
Уникальным явлением отечественной истории стало трезвенное движение начала ХХ в. Не по при-
нуждению сверху, а напротив, вопреки, сопротивлению власти, тысячи сельских обществ по добро-
вольному почину отказывались от употребления спиртного. Мужики, как в то время говорили, давали
зарок не пить. Свою поддержку народной инициативы выказала Русская Православная Церковь. В ма-
териалах Тамбовской духовной консистории сохранились десятки конспектов проповедей приходских
священников, в большинстве которых сельские батюшки неустанно бичевали грех винопития. На стра-
ницах епархиального журнала регулярно появлялись статьи, содержание которых должно было помочь
сельским священникам в их проповеднической деятельности, направленной на искоренение этого поро-
ка. Священнослужители оказывали активную помощь в создании добровольных обществ трезвости. К
1914 г. в приходах Курской губернии действовало 112 обществ трезвости (из них городских только 15).
Наибольшую активность проявляли общества памяти святителя Иосафа в с. Кошары Белгородского
уезда, имени Николая Чудотворца в с. Оскольце Старооскольского уезда и др.1190 Свою плодотворную
роль в антиалкогольной пропаганде среди крестьянства сыграло и национал-патриотическое движение.
Черносотенные организации создали в стране тысячи чайных, выступили инициаторами проведения в
селах чтений, лекций, бесед, посвященных вреду пьянства. Крестьяне и сами понимали, что трезвость –
непременное условие их просвещения. В брошюре «Что говорят крестьяне о нуждах деревни» (1906 г.),
автор приводит высказывание крестьянина о благотворных последствиях трезвого образа жизни. «С
1184 Зарудный М.И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. СПб., 1874. С. 164.
1185 ГАВО. Ф. 26. Оп. 22. Д. 5. Л. 65.
1186 Птицын В. Обычное судопроизводство крестьян Саратовской губернии. СПб., 1886. С. 86.
1187 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 43.
1188 Воейков Д.И. Экономическое положение крестьян в черноземных губерниях. СПб., 1881. С. 7.
1189 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 227. Л. 4.
1190 Тройно Ф.П. Трезвенное движение в селениях Белгородчины // Материалы для изучения селений России: Докл. и сообщ. шестой
рос. науч.-практ. конф. «Российская деревня: история и современность». Ч. 1. М., 1997. С. 27.
помощью Бога, к нам, уже отрезвленным, мало-помалу будет прививаться и всякое книжное просвеще-
ние, которое теперь, при винном одурении отлетает от нас, как горох от стены»1191.
Все дореволюционные исследователи данной проблемы сходились во мнении о том, что сельское
пьянство носило обрядовый характер. Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1884 г.
писал: «В храмовые праздники в селах идет поголовное, чрезмерное, продолжительное пьянство, со-
провождаемое неприличными играми, плясками и всякого рода бесчинствами». В той же газете за 1900
г. утверждалось, что «с раннего утра до поздней ночи в дни наших престольных праздников только и
видишь на селе толпы пьяных компаний в истерзанном виде, в бесшабашном разгуле»1192. Доброволь-
ные информаторы Этнографического бюро сообщали, что в большие религиозные праздники выпивка в
селе – обычное дело. Традиционно «пьяными» днями в селе считались Рождество, Пасха, масленица,
престольный праздник. В народе говорили: «Кто празднику рад – тот до свету пьян» или «Без блинов не
масленица, а без вина не праздник»1193. «Престольные праздники празднуют так: крестьяне варят пиво
(брагу) и покупают водку. Из соседних селений приходят знакомые и родственники, старшие члены се-
мьи обоего пола. К близкой родне ходит и молодежь. Молодые люди напиваться до пьяна стесняются.
Тот, кто не принимает участие в праздниках, то считается скаредным»1194. Такое описание было дано
С. Кондрашовым, жителем Хохловской волости Елатомского уезда Тамбовской губернии, в корреспон-
денции от 12 мая 1899 г. Традиционное восприятие крестьянами праздника хорошо выразил публицист
А. Кычигин. Он писал, что «понятие «праздник» в умах народа соединяется с гулянкой, пьянством и
разгулом. Праздники в селе сопровождаются пьянством, усиленным сквернословием, часто буйством,
дракой»1195.
Даже в условиях богоборческой власти, жесткого атеистического прессинга русские мужики про-
должали отмечать выпивкой сельские престольные праздники. Приверженность населения этой народ-
ной традиции хорошо выразил селькор из с. Волчкова Гагаринской волости Моршанского уезда Там-
бовской губернии. В корреспонденции
(1926 г.) он в частности писал: «По обычаю отцов и дедов, в наших сельских местностях в престольные
праздники, как, например, Покров, Михайлов день, Микола, Рождество, Масленица и другие крупные
праздники проводятся гуляния, т.е. крестьяне по всей округе друг к другу ходят в гости. Угощение при-
езжих гостей спиртным и другими съестными припасам в течение двух – трех дней такого праздника
составляет расхода рублей 20. Говорят, что меньше никак нельзя, так как это происходит по обычаю
отцов и дедов. А если не принять гостей или принять и плохо угостить, то говорят, осудят со стороны, и
так из года в год, из праздника в праздник»1196.
Без спиртного не обходилось ни одно семейное событие будь-то свадьба, крестины, похороны. Ради
экономии свадьбы крестьяне стремились приурочить к храмовому или двунадесятому празднику1197.
Все предсвадебные обряды: сватовство, смотрины, запой и т.д. сопровождались обильной выпивкой. Об
отце, просватавшего дочь, в деревне говорили, что он пропил – девку. В предсвадебный пир – «запой»,
невестину родню угощали до хмеля. Величайшей честью для хозяев было то, что гости уходили пьянее
пьяного. Сама сельская свадьба редко обходилась без пяти ведер вина и превращалась трехдневную
пьянку1198. Священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету Этнографического бюро в
1899 г. сообщал: «Свадьба обходится в 60 р. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4 – 5 ведер
водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не
ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода,
другой местности: «смотри, дескать, как мы гуляем»1199. Стремление крестьянина гульнуть на «широ-
кую ногу», отметить праздник «не хуже, чем у других» являлось доминантой в повседневном поведении
крестьянина.
Пили в селе на проводах в армию. Молодые люди, уходившие в солдаты, несколько дней подряд
собирались друг у друга по очереди, пили водку и развлекались. Иногда, такие гулянки заканчивались
драками и увечьями. Крестьяне к выходкам «годных» относились снисходительно, считая, что ново-
бранцы имеют право хорошо погулять в последние дни перед службой1200. Вот как описано гуляние
1191 Сурин М. Что говорят крестьяне о нуждах деревни. М., 1906. С. 44.
1192 Тамбовские губернские ведомости. 1884. № 4; То же 1900. № 108.
1193 Быт великорусских крестьян-земледельцев. Описание материалов этнографического бюро кн. В.Н. Тенишева. М., 1993. С. 75,
280.
1194 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2032. Л. 2.
1195 Кычигин А.В. В конце XIX века // Странник. 1897. № 2. С. 40.
1196 ГАРФ. Ф. 396. Оп. 4. Д. 1. Л. 305.
1197 ГАТО. Ф.181. Оп. 1. Д. 1835. Л. 163об.
1198 Тамбовские епархиальные ведомости. 1899. № 5. С. 114.
1199 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 686. Л. 16, 17.
1200 Анохина Л.А., Шмелева М.Н. Культура и быт колхозников Калининской области. М., 1964. С. 247.
рекрутов в Карачаевском уезде Орловской губернии информатором Морозовым. «Пьют сначала на свои
деньги, бывая сегодня у одного, завтрак у другого, заходят гостевать к родным и близким, знакомым,
которые тоже угощают. На последних днях дают общественные деньги по 3 р. на брата, почему пьянст-
во и веселье «гожих» в последние дни доходит до своего максимума. В городе во все время пребывания
пьют и ходят с гармошкой в руках по улице. «Хожалый (т.е. городовой) не зымай, а не то в морду, царю
идем служить!»1201. Традиция проводов в армию сохранилась и в послереволюционный период. Приво-
димый далее пример показывает, что проводы в Красную Армию в советской деревне практически ни-
чем не отличались от гуляния «годных». Из сообщения в «Крестьянскую газету» за 1925 г.: «В селе Чу-
ланово Борисовской волости Грайворонского уезда Курской губернии председатель сельсовета сказал
призывникам, чтобы они справили вечер в честь ухода их в армию, и для этого он предложил им сло-
житься рублей на 20 и купить самогонку, тем самым хорошо погулять ночку. Ребята все согласились,
купили самогон и пошли до одного кулака, где пили и сидели до часу ночи»1202.
Возвращение крестьян с отхода также являлось традиционным поводом для сельского пьянства.
Корреспондент «Тамбовских губернских ведомостей» в 1883 г. сообщал, что в селе Лесное Конобеево,
Шацкого уезда «по возвращению из отхода и разделение барышей начинается пьянство. Крестьянин со-
бирает своих родных и близких знакомых, покупает ведро водки и угощает, поят даже детей. Напившись,
хозяин идет со всеми в трактир пить чай и пиво. Таким образом, пьют до тех пор, пока не пропьют весь за-
работок, доходящий до 100 р. на каждого1203.
Наиболее распространенным поводом для выпивки в селе являлся магарыч. В Толковом словаре В.
Даля он определяется как – «угощение, срыв при сделках или продажах, род взятки»1204. Сельский учи-
тель Н. Бунаков, в своих наблюдениях отмечал: «Мужик любит выпивать на даровщинку. Он охотно
напивается при сдаче общественной рыбной ловли – на счет съемщика, при заключении условий на ка-
кую-нибудь работу, целым обществом – на счет нанимателя, при найме общественного пастуха – за
счет общества и т.п.» По своей натуре русский мужик был скуп, но это не касалось «шальных» денег.
Крестьянин охотно пропивал всякий неожиданный доход, не вошедший в хозяйственный расчет. Это
могла быть пятерка, полученная от землевладельца после молотьбы хлеба или червонец, вырученный за
несколько копен сена, оставшегося при дележе укоса на общественном лугу. Особенностью крестьян-
ской психологии можно объяснить и тот факт, что мужики охотно подряжались работать за выпивку.
Крестьянин понимал, что заработанные деньги он пропить не решится, пожалеет, а употребить магарыч
– это иное дело. Это и толкало мужика продавать свой труд за бесценок. Так, за обмолот 100 копен, на-
ниматель ставил вина рублей на 9 – 10, тогда как за деньги эта же работа ему бы обошлась не меньше,
чем в 25 – 30 р.1205
Большинство исследователей русской деревни, не без основания, обращали внимание на такое яв-
ление как пьянство сельского схода. Коллективная пьянка на сходе в русской деревне была обыденным
явлением. Благочинный 7-го Тамбовского округа сообщал в духовную консисторию (1908 г.) о том, что
мирские сходы и всякие заседания по общественным делам начинаются и заканчиваются попойкой1206.
Решение мирских проблем всегда создавало множество повод для массового пьянства. На сельских схо-
дах пили в случаях: избрания на должность, найма пастуха, раздела полей и лугов, сдачи в содержание
мостов и кабаков, сдачи в аренду мирских земель, наложения штрафов, учета недоимок1207. В понятии
крестьян сложилось представление, что быть на сходе и не пить водки – нельзя. Не пить водки кому-
либо, участвующим в сходке, значит, отделится от общества, не разделять его взглядов1208. Справедли-
вую оценку таким «пьяным» решениям сходов дал писатель – демократ Н.М. Астырев. Он в частности
писал: «Желание выпить миром приводит к тому, что сход делает невероятные вещи: отдает за бесценок
мирскую землю, пропивает в виде штрафов чужой стан колес, закабаляется за гроши, прощает крупную
растрату мошеннику-старосте»1209.
Вино являлось непременным атрибутом сельского правосудия.
В условиях отсутствия оплаты труда членов волостного суда, каждая сторона считала своим долгом по-
благодарить тех, кто тратил время для разрешения спора. В материалах комиссии Любощинского таких
свидетельств множество. «Выйдут из суда, зайдут в питейный, вино ставит виноватый, а иногда обе
1201 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1107. Л.
1202 ГАРФ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 6. Л. 87.
1203 Тамбовские губернские ведомости. 1883. № 18.
1204 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979.
С. 288.
1205 Бунаков Н. Сельская школа и народная жизнь. СПб., 1906. С. 46, 47.
1206 ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 2076. Л. 9.
1207 Тамбовские губернские ведомости. 1882. № 103.
1208 Мордвинов С. Указ. соч. С. 48.
1209 Астырев Н.М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1898. С. 368.
стороны, обыкновенно – четвертую (1/2 ведра); распивают вино правый и виноватый вместе, чтобы
друг на друга зла не держать, подносят свидетелям, потому что они за них хлопоты приняли, а если
случается кто-либо из судей, или старшина, или писарь, то и их угощают». Все эти, порой изрядные
возлияния, имели место после судебного разбирательства. Крестьяне заявляли, что «на вине не мирят»,
«вина на суде не пьют», а «угощают судей водкой после суда»1210. Вино часто играла роль отступного в
деревенских спорах и конфликтах. Правый или потерпевший назначал виноватому то количество вина,
за которое он соглашался помириться. «Ставь вино, а то хуже будет, суду пожалуюсь». Обычно сходи-
лись на 1/4 или 1/2 ведра1211. Женихи соседних деревень выставляли водку местным парубкам за то,
чтобы они не препятствовали им гулять с их девушками. В повседневных взаимоотношениях использо-
вали спиртное в тех ситуациях, когда денежный расчет в силу сложившихся традиций был не возможен.
И в этих случаях водка служила формой благодарности за работу или услугу, играла роль «отступного»,
являлась средством примирения в сельских ссорах.
Среди причин сельского пьянства следует выделить, наряду с другими, и психологический фактор.
Еще земская статистика заметила, что пик потребления алкоголя в русской деревне приходился на
окончание сельскохозяйственных работ, на это период приходилось и наибольшее количество сельских
свадеб. По всей видимости, выпивка для крестьян являлась единственно доступным удовольствием, да-
вавшим возможность на время забыть обычную тяготу и неприглядность жизни. «Ведь как мы работа-
ем! – Ну, тоже и праздновать хочется. А как нам праздновать? В городе у вас киатры (т.е. театры) раз-
ные, музыка, катанья да гулянья, – а у нас какое веселье? Выпьешь бутылочку, зашумело в голове – вот
и весело, вот и все наше мужицкое веселье!!!»1212
Регулярно водку в селе пили единицы, как правило, сапожники, кузнецы, отходники, т.е. лица не
связанные с аграрным трудом. Для большинства крестьян употребление алкоголя определялось не
склонностью к выпивке, а общественными обычаями. В деревне не пили в будние дни, особенно в
страдную пору. Крестьяне практически не пили в постные дни (среду и пятницу), так как это в деревне
считалось большим грехом. Посты, особенно Великий и Успенский, соблюдались строго и мужики в
эти дни водки не употребляли1213. В подтверждение сказанному можно привести данные земской стати-
стики по Воронежской губернии за 1901 г.1214 В таблице приводится потребление спирта населением
губернии по месяцам 1901 г. (объем выражен в ведрах):
Январь Февраль Март Апрель Май Июнь
118 100 82 000 52 800 101 400 103 800 77 000
Июль Август Сен-
тябрь
Октябрь Ноябрь Декабря
73 200 98 500 141 900 183 300 132 800 96 200
Из приведенной таблицы видно, что потребление алкоголя сокращается в июне – июле, что объяс-
нимо проведением сельскохозяйственных работ, увеличивается в августе – ноябре, и стремительно па-
дает в декабре (Рождественский пост), имеет минимальное значение в марте, т.е. в период Великого по-
ста.
Употребление алкоголя в русской деревне было неравномерным в течение года, что завесило от
агарного календаря, времени постов и т.п. В связи с этим интересно наблюдение земского врача В.И.
Никольского, который в частности писал: «Мужик так же редко видит водку, как и мясо, и так же на-
брасывается на нее со всей жадностью. Обыкновенный мужик пьет водку, может быть десять дней в го-
ду, но зато уже пьет вволю, до пьяна, пропивает такие деньги, на которые он мог бы быть сыт продол-
жительное время»1215. В этом следует видеть проявление психологии русского мужика. Как надрывался
пахарь в поле до разрыва жил, так он и пил вино, на полную катушку, до беспамятства.
Рассматриваемая проблема имела и ярко выраженный социальный аспект. Размер расходов на при-
обретение спиртного в бюджете крестьянских хозяйств находился в прямой зависимости от их хозяйст-
венного положения. В Лихвинском уезде Калужской губернии (1898 г.) в беспосевных хозяйствах за-
трачивалось на водку – 5 р., в хозяйствах с посевом до 3 дес. – 6 р., с посевом от 3 дес. – 10 р. Исследо-
1210 Земцов Л.И. Волостные суды Центрального Черноземья в начале
70-х гг. XIX в. // Исторические записки. Воронеж, 2000. Вып. 6. С. 76.
1211 Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: Юридические очерки. СПб., 1877. Т. 1. С. 383.
1212 Бунаков Н. Указ соч. С. 98.
1213 Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991. С. 114.
1214 Памятная книжка Воронежской губернии на 1905 г. Воронеж, 1905.
С. 93.
1215 Никольский В.И. Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности. Тамбов, 1885. С. 38.
ваниями начала ХХ в деревне была выявлена четкая дифференциация – зажиточные и бедняки пили
много, хотя и по разным причинам, а середняки – крайне умеренно, считая водку помехой для хозяйст-
вования. Пьянство зажиточного крестьянина служило в деревне предметом зависти: «Вот он и пьет, а
все у него есть». Бытовому пьянству были подвержены, прежде всего, социальные низы деревни – бед-
няцкие и маломощные хозяйства. Земские статистики вывели закономерность, которая заключалась в
том, что чем меньше земли у крестьян, тем выше в данной местности потребление алкоголя. В исследо-
вании В. Черневского «К вопросу о пьянстве во Владимирской губернии и способах борьбы с ним»
(Владимир, 1911 г.) один из корреспондентов писал: «Есть нечего, сеять нечего, думал, думал, не знаю,
что и делать, тоска берет, пойдешь, выпьешь полбутылочки, хоть забудешься немного»1216. В большей
мере пристрастию к «зеленому змею» были подвержены зажиточные и бедные жители села. Но одни
пили, потому что могли себе это позволить, то другие от жизненной неустроенности.
Пагубное пристрастие к спиртному распространялось в крестьянской среде по причине возросшей
социальной мобильности сельского населения. Процесс модернизации, сопровождающийся ломкой
патриархальных устоев, наряду с позитивным началом, вносил в жизнь села далеко не лучшие черты
городского быта. В условии потери социальных ориентиров, маргинализации российского общества,
алкоголизм выступал вполне закономерным следствием произошедших изменений. Столыпинская аг-
рарная реформа дала новый толчок к пьянству. Наверное, не случайно ее инициатор исключил из сози-
дательного потенциала реформы «пьяных и убогих». Современным исследователям, которые так вос-
торженно оценивают ее результаты, не следовало бы забывать, что среди этих 25 % «укрепленцев» бы-
ли и те, которые пропили свои наделы немедленно по выходу из общины.
Сухой закон в России был введен в 1914 г., после начала Первой мировой войны. Искоренить упот-
ребление спиртного не удалось, в тоже время развилась нелегальная торговля вино-водочными изде-
лиями. В годы войны получило распространение различного рода суррогатов – денатурата, политура,
лака, одеколона, активизировалась контрабанда спиртным1217. Но запретительные меры сделали свое
дело. Многие исследователи отмечали, годы войны стали для русской деревни времен трезвости. Даже
проводы в армию «годных» проходили в деревне без традиционных пьяных загулов. С введением сухо-
го закона многие питейные традиции (угощение при найме, как средство отсрочки долгов и т.п.) стали
заменяться денежным расчетом. Деревня неожиданно обнаружила спрос на трактора, селекционное
зерно и скот. Увеличились вклады сберкассы: с августа 1914 по апрель 1925 гг. деревенские вклады вы-
росли на 261, 7 млн. р., тогда как за тот же период прошлого года только на 6,5 млн. р. Постепенно ме-
нялся образ жизни: по данным анкет расходы на свадьбу перестали быть разорительными, сократив-
шись в 10 – 15 раз только за счет спиртного1218. Повсеместно отмечалось снижение хулиганства, улуч-
шение семейных отношений, пробуждения тяги к знаниям, интереса к общественным делам1219. Про-
изошедшие перемены были отмечены сельским духовенством. «Закрытие казенных лавок привело к от-
резвлению народа, а вместе с тем выдвинула вопрос заполнения досуга. Вместе с пьянством в порази-
тельной степени сократилось и хулиганство» – сообщали из курской епархии в 1915 г.1220
Революционная эпоха принесла в деревню новый всплеск пьянства. В годы революционной стихии
срднедушевое употребление алкоголя по сравнению с 1903 г. выросло в стране на 12,72 %, сократив-
шись к 1908 на 3,3 %. Нередко погромы барских усадьб во время аграрных беспорядков сопровожда-
лись повальным пьянством. Например, в донесении министру юстиции от 9 марта 1905 г. о разгроме
орловскими крестьянами экономии Великого князя Сергея Александровича сообщалось следующее:
«Разгромили винный склад, спирт расхищали ведрами, корытами, бочонками, кувшинами, пили ею на
месте и пили без меры, вследствие чего четверо крестьян умерло тут же около склада»1221. И такие при-
меры можно было бы приводить и далее. Борьба за освобождение от эксплуататорского гнета частью
общества была воспринята как свобода от нравственных норм и время разгула низменных страстей. Со-
бытия 1917 г. способствовали моральной деградации общества и алкоголизации населения страны, но
это уже тема специального исследования.
Традиции общинного уклада, консерватизм крестьянской жизни, интересы собственного хозяйства
– все это факторы, которые удерживали крестьянство от повального пьянства. Пагубному пристрастию
в селе были подвержены в основном лица, утратившие связь с аграрным трудом. Социальные катаклиз-
мы начала века, возросшая мобильность сельского населения, модернизация страны в целом вели к
1216 Цит. по: Озеров Х.С. Алкоголизм и борьба с ним. М., 1914. С. 70.
1217 Гернет М.Н. Преступность и самоубийства во время войны и после нее. М., 1927. С. 152.
1218 См.: Такала И.Р. «Веселие Руси». История алкогольной проблемы в России. СПб., 2002. С. 170.
1219 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 43.
1220 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2648. Л. 23.
1221 Там же. Ф. 1405. Оп. 108. Ч. 2. Д. 6811. Л. 10.
ломке традиций крестьянского мира. Рост девиантного поведения крестьян, во всех его проявлениях,
стал закономерным следствием утраты привычных жизненных ценностей, увеличения доли маргиналь-
ных слоев. Ослабление религиозных чувств в крестьянской среде также сыграло свою пагубную роль.
Это в первую очередь касалось сельской молодежи. Она в большей мере оказалась подвержена ложным
представлениям, воспринимало вино и последующее хулиганство как свидетельство собственного
удальства, как демонстративный вызов традициям и нравам старшего поколения.

Аборт. Детоубийство

В определенной мере показателем нравственной атмосферы русского села могут служить действия,
нарушающие принципы христианской морали. Согласно церковному уставу за вытравливание плода
зельем или с помощью бабки-повитухи накладывалась епитимья сроком от 5 до 15 лет. В дореволюци-
онной России аборты были юридически запрещены. По уложению о наказаниях 1845 г. плодоизгнание
было равносильно детоубийству и каралось каторжными работами сроком от 4 до 10 лет. Говорить о
числе абортов в дореволюционный период чрезвычайно сложно, статистика их фактически не велась. За
период с 1897 по 1906 гг. в России в истреблении плода было обвинено
184 женщины, из них осуждено 761222. В период с 1910 по 1916 гг. число осужденных за плодоизгнание
в год составляло от 20 до 51 женщины. Безусловно, эти цифры не отражали истинного масштабов дан-
ного явления. В действительности случаев искусственного прерывания беременности было значительно
больше. Статистика может сказать о многом, но, наверно, важнее понять мотивы, толкавшие женщину
на поступок, который трудно признать обыденным. При всей своей неординарности это явление тоже
деревенской жизни, ее скрытой стороны.
Тяжела была в селе участь согрешившей девушки. Страх позора от родных и односельчан толкал
некоторых из них к уходу из жизни. Другие находили выход в том, что тщательно скрывали результат
греха искусственным подтягиванием живота. Накануне ожидаемых родов такая девица находила повод
уехать из деревни и, если это удавалось, разрешалась родами вдали от дома и там же побрасывала ре-
бенка живым или мертвым1223. Иные, обнаружив «интересное положение», пытались вызвать выкидыш.
По сообщениям корреспондентов тенишевского бюро, чтобы «выжить» ребенка в деревне перетягивали
живот полотенцем, веревками, поперечниками, клали тяжести, били по нему и т.п.1224 Помимо приемов
механического воздействия, для вытравливания плода в деревне употребляли (часто с риском для жиз-
ни) различные химикаты. «Изгнание плода практиковалось часто, – признавал в корреспонденции В.Т.
Перьков, информатор из Болховского уезда Орловской губернии, – к нему прибегали девицы и солдат-
ки, обращаясь для этого к старухам-ворожейкам. Пили спорынь, настой на фосфорных спичках, порох,
селитру, керосин, сулему, киноварь, мышьяк»1225. Традиция использовать услуги деревенских «эскула-
пов» для прерывания беременности сохранялась в 20-е гг. ХХ в. В книге о нравах сельской молодежи,
изданной в 1926 г., автор писал: «За последние два года аборты в деревне стали обычным явлением.
Этим делом занимаются женщины без всякого медицинского образования, но с богатой практикой по
этой части. Аборт производится самым примитивным способом: путем прокалывания матки или упот-
ребления хины»1226.
В крестьянских представлениях аборт, по степени греховности, приравнивался к убийству («загу-
били ведь душу») и влек за собой самое страшное наказание («в бездну за это пойдешь»). Девушка, со-
вершившая убийство младенца во чреве, подвергалась большему осуждению, чем родившая без брака.
«Убить своего ребенка – последнее дело.
И как Господь держит на земле таких людей, уж доподлинно Бог терпелив!» – говорили крестьяне1227.
Правда, в отдельных местностях, например, в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии отношение к
прерыванию беременности было не таким строгим. «Как сами матери, так и весь народ относится к
аборту легкомысленно, не считая это большим грехом», – писал Каверин в своей корреспонденции от 1
февраля 1900 г.1228
Октябрьская революция и установление советской власти в деревне вызвали глубокие перемены в жизни
села. Постановление наркомата юстиции и здравоохранения от 18.11.1920 г. аборты в Советской России бы-
1222 Гернет М.Н. Детоубийство. Социологическое и сравнительно-юридическое исследование. М., 1911. С. 67.
1223 Мурин В. Быт и нравы деревенской молодежи. М., 1926. С. 95.
1224 Попов Г. Указ. соч. 327.
1225 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 6.
1226 Мурин В. Указ. соч. С. 98.
1227 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 6.
1228 Там же. Л. 5.
ли легализованы. Семейно-брачный кодекс 1926 г. утвердил право женщины на искусственное преры-
вание беременности. Даже в условиях легализации абортов и борьбы с религиозными предрассудками
факты плодоизгнания продолжали оставаться в селе явлением редким.
По данным за 1925 г. (10 губерний) число полных абортов на 1000 населения в городах составляла 9,1, а
в сельской местности – 0,5. Следует также учесть, что из 100 абортов в сельской местности собственно
на крестьянок приходилось лишь 49,6 %. Показательны и мотивы, толкнувшие женщин на этот шаг. По
данным Наркомздрава за 1925 г. 33 % пациенток свое обращение за разрешением на аборт объясняли
материальной нуждой, 32 – причиной многодетности, а 20 – желанием скрыть беременность. Последняя
причина объяснялась боязнью худой молвы. Во взглядах на внебрачные связи российская деревня 1920-
х продолжала оставаться на консервативных позициях. Число крестьянок, сделавших аборт с целью
скрыть беременность, было вдвое больше чем работниц и втрое, чем служащих. Страх перед осуждени-
ем со стороны односельчан толкал некоторых крестьянок на криминальный аборт. По статистике, в се-
редине 1920-х гг. каждый четвертый аборт в деревне делался нелегально1229. Иногда «услуги» подполь-
ных абортмахеров вели к смерти пациентки. В письме в редакцию «Крестьянской газеты» от
12 ноября 1925 г. автор приводил следующий эпизод. «В с. Павловке Знаменской волости Тамбовской
уезда молодая крестьянка Григорьева Александра забеременела, но родить не желала, потому что она не
была замужем. Она пошла в другое село Никольское к бабке, которая сделала ей искусственный выки-
дыш. За что и взяла с нее носильные вещи на сумму 20 р. В результате аборта она заболела и умерла в
возрасте 22 лет. Ведется следствие»1230.
Деформация нравственных ценностей жителей села в послереволюционный период очевидна. В ре-
зультате женской эмансипации, которая отчасти коснулась и деревни, наметился отход от женских по-
веденческих стереотипов. Изменение отношения к искусственному прерыванию беременности стало
следствием секуляризации общественного сознания.
Если вытравливанию плода в обыденных суждениях можно было найти какие-то оправдания, то
иначе обстояла дело с фактами убийств матерями своих младенцев. Народный обычай признавал убий-
ство женщиной своего незаконнорожденного ребенка столь же тяжким преступлением, как и другие
убийства1231. По наблюдениям Е.Т. Соловьева, «на прелюбодеяние, разврат, детоубийство и изгнание
плода народ смотрит как на грех, из которых детоубийство и изгнание плода считается более тяж-
ким»1232. Во второй половине XIX в. число таких преступлений в стране возросло. По данным уголов-
ной статистики, за детоубийство и оставление новорожденного без помощи в стране было привлечено к
ответственности за 1879 – 1888 гг. – 1481 женщина, за 1889 – 1898 гг. – 2276. В селах этот вид преступ-
ления был распространен более широко, чем в городах. Так, в период 1897 – 1906 гг. 88,5 % осужден-
ных за детоубийство проживало в уездах1233. Информаторы Этнографического бюро упоминали, что не-
законнорожденные дети чаще всего умирали в первые месяцы после рождения из–за намеренно плохого
ухода, по причине «случайного» присыпания. Смертность внебрачных детей была в 2,7 раза выше, чем
у законнорожденных младенцев1234. Но такие случаи «случайных» смертей не становились предметом
судебного разбирательства, а требовали лишь церковного покаяния. Приспать ребенка с точки зрения
православной веры считалось большим грехом. Священник налагал на такую мать тяжелую епитимью:
до 4000 земных поклонов и до 6 недель поста1235.
Одной из причин детоубийств являлась крайняя нужда. Приведем показания крестьянки Матрены
К., вдовы 32 лет, дело которой слушалось в 1902 г. в рязанском окружном суде. «Я задушила своего
мальчика из-за стыда и нужды; у меня трое законных детей, все малолетние и мне их нечем кормить,
так что я хожу побираться Христовым именем, а тут еще новый появился ребенок»1236. Боязнь худой
молвы и страх перед родными толкали женщин на преступление. Обвиняемая крестьянка Анастасия Г.,
привлеченная к ответственности в 1908 г., признала себя виновною и объяснила, что, будучи замужней,
забеременела во время продолжительной отлучки мужа от постороннего мужчины. Еще, будучи бере-
менной, она решила убить ребенка и спрятать труп1237. Следует признать, что убийство матерями мла-
денцев не было в деревне событием исключительным. Возьмем сведения по одной Курской губернии и
1229 Аборты в 1925 г. М., 1927. С. 53, 54, 55, 64.
1230 ГАРФ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 6. Л. 17.
1231 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 6.
1232 РГИА. Ф. 950. Оп. 1. Д. 273. Л. 4об.
1233 Гернет М.Н. Указ. соч. С. 69, 143.
1234 Цит. по: Миронов Б.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 201.
1235 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 4–5.
1236 Гернет М.Н. Указ. соч. С. 292 – 293.
1237 Там же. С. 285.
только за один месяц, декабрь 1917 г. Вот выдержки из милицейских сводок: «12 декабря в селе Линове
крестьянка Анна Исаева, родив ребенка, закопала его в солому»; «В селе Верхней Сагаровке
17 декабря крестьянская девица Анастасия Коломийцева родила ребенка и закопала его в землю»; «21
декабря в хуторе Казацко-Рученском крестьянка Евдокия Круговая, 19 лет, родив ребенка, закопала его
в сарае»1238.
Понять мотивы, толкавшие матерей на детоубийство, мне, как исследователю да и просто как чело-
веку, сложно. Наверное, это проблем все же удел судебной психиатрии. Я не склонен драматизировать
ситуацию, в которой оказывалась сельская женщина, прижившая ребенка. Сельские традиции все же
оставляли для таких женщин альтернативу, о чем подробнее будет сказано далее.

Незаконнорожденные дети

Отношение к внебрачным детям было обусловлено патриархальными устоями села. Внебрачные
дети считались незаконными, если они рождались у девицы или вдовы и не были узаконены через по-
следующий брак. Рождение детей вне брака в дерене сурово осуждалось. Позор и призрение односель-
чан грозили женщине, родившей ребенка вне брака. Внебрачные дети были сельскими париями. Их на-
зывали: «выгонок», «половинкин – сын», «сколотный», «семибатькович», «выблядок», «ублюдень» и
т.п.
Незаконнорожденные дети в деревне являлись во многом результатом самого сельского быта. По
свидетельству А. Михеевой, жительницы Орловского уезда, таких детей имели большей частью солдат-
ки, вдовы молодые, девицы, находящие в услужении1239. Деревенскому корреспонденту вторит предста-
витель просвещенного общества: «Ужаснейший обычай в крестьянстве женить своих детей до поступ-
ления на военную службу – обычай, происходящий от необходимости иметь лишнюю работницу, – яв-
ляется источником больших несчастий. Солдатки, в громадном большинстве случаев, ведут жизнь
страшно развратную. Понятно, что муж таковой, вернувшись, тот час же узнает про это и начинает же-
ну наказывать, т.е. бить. Еще хуже бывает, если он находит прижитых ею за это время детей»1240. Но не
будем столь строги к бедным солдатским женам. Многое в их безнравственном поведении объясняет
следующая пространная выдержка из корреспонденции орловского информатора Этнографического
бюро: «Выходя замуж в большинстве случаев, лет в 17 – 18, к 21 году солдатки крестьянки остаются без
мужей. Крестьяне вообще не стесняются в отправлении своей естественной потребности. Не от пения
соловья, восхода и захода солнца разгорается страсть у солдатки, а оттого, что она является невольно
свидетельницей супружеских отношений старшей своей невестки и ее мужа. Всколыхнет и в ней чувст-
во, и за эту вспышку она дорого заплатит. Даже иногда ценой всей жизни. Родится ребенок и родится
как-то не вовремя. Вычисления кумушек не совпадут ни с возвращением мужа из солдат, ни временной
побывкой его. Злословие не пощадит такую мать, ее мужа и ребенка. Это и будет причиной всех муче-
ний жизни ребенка и его матери. Еще только чувствуя его, мать уже проклинает ребенка как вещест-
венное доказательство ее вины. Кто знает, может быть, именно та ночь, которую она провела в коноп-
лях с первым попавшимся парнем, была последним счастливым мигом в ее жизни. Она знает, что у нее
уже не будет ни одного счастливого дня. Вечные попреки и побои мужа, насмешки домашних и сосе-
дей, если и не сведут ее преждевременно в могилу, то мало утешительного дадут в ее жизни. И родится
на свет божий ни в чем не повинный ребенок с проклятиями. Он никого не любит из своих родных, да и
те дают ему почувствовать, что он представляет что-то особенное от остальных детей. Инстинктивно он
ненавидит своего отца, так как его тятька не усомнится назвать его «выблядком», а с ранних лет начи-
нает смутно осознавать, что тятька ему не отец. Мать же, единственное лицо, могущее согреть его своей
любовью и сделать из него равноправного члена деревни, вечно униженная, боится даже приласкать его
и возбуждает в нем только сожаление, вместо детской святой и горячей любви»1241. Думаю, что этот до-
кумент не нуждается ни в каких комментариях.
Много ли было в селе рождений вне брака? Очевидно одно, что «прижитые» дети в городе рожда-
лись чаще, чем в деревне. Обратимся к данным моральной статистики. По сведениям за 1898 г. в Воро-
нежской губернии родилось детей – 145 007, из них в уездах – 139 801, в городах – 5126, в том числе
незаконнорожденных в уездах – 902
(0,7 %), в городах – 477 (9 %)1242. В этом же году в Тамбовской губернии в уездах зарегистрировано 796
незаконнорожденных (0,6 %) на 128 482 рождений, в то время как в городах рожденных вне брака было 598
1238 ГАРФ. Ф. 1791. Оп. 2. Д. 198. Л. 20, 21.
1239 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1316. Л. 8.
1240 Новиков А. Указ. соч. С. 212.
1241 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1027. Л. 5.
1242 Никольский П. Интересы и нужды епархиальной жизни. Воронеж, 1901. С. 70.
(6,3 %) из 9455 рожденных детей1243. Приведенными цифрами следует оперировать осторожно, так как не-
которые крестьянки, как говорилось выше, предпочитали рожать таких детей в городах. Не следует забы-
вать и о крестьянках, работающих в городах в качестве прислуги, кухарок и т.п.
В селе не было обычая взыскивать содержание с отца, прижившего ребенка, и таких детей кормила
мать. Внебрачные дети не получали никакой материальной помощи от государства и общины, однако
при достижении совершеннолетия такие дети мужского пола при наличии земли получали надел1244.
Следует отметить, что права незаконнорожденных детей имели региональные особенности. В Тамбов-
ской и Воронежской губерниях за ними признавались все права членов того общества, к которому при-
надлежит их мать, т.е. право на земельный надел и участие в сходе. В Курской губернии не признава-
лось право на землю, только по факту их принадлежности к обществ, для этого требовался мирской
приговор. В некоторых местах Орловской губернии они пользовались правами личными, но были огра-
ничены в праве по наследству и праве пользования мирской надельной землей1245. В ряде мест к рожде-
нию незаконнорожденных относились снисходительно. «Царь не может реку остановить, а молодой че-
ловек не может свою кровь унять, когда она разлютуется», «Царь не волен в ветрах, а человек в своей
плоти»1246. Незаконнорожденных детей часто усыновляли. Через усыновления вчерашние сельские
парии обретали полноправный статус члена сельской общины. Таким образом, традиции и обычаи рус-
ской деревни обеспечивали большую правовую защищенность детям, рожденным вне брака, нежели
официальный закон. Деревенская повседневность в своем историческом развитии выработала правила и
традиции, которые были гуманнее положений официального законодательства.

ПЛОТСКИЙ ГРЕХ

Первое знакомство крестьянских детей с миром сексуальных удовольствий происходило чрезвычай-
но рано. Для того, чтобы успокоить кричащего младенца, деревенская баба сосала ему пенис. Бли-
зость сельского бытия к живой природе позволяла юному взору наблюдать картины бесконечных со-
вокуплений «братьев меньших», будь то «собачьи свадьбы», «топтанье» кур или «покрытие» коров.
Совместное мытье в бане и купание в реке давали возможность наглядно узреть отличия определяю-
щие деление на баб и мужиков. В условиях скученности проживания, тесноты крестьянской избы по-
ловые отношения родителей были лишены должной интимности. Не будем забывать и о том, что
крестьянские ребятишки были первыми на всех сельских праздниках, свадьбах, гуляньях, где также
могли быть вольными и невольными свидетелями непристойных сцен. А деревенские частушки с их
похабными сюжетами выступали еще одним каналом сексуальной информации. Представления о
«плоде запретном» дополняли рассказы старших товарищей о своих реальных и мнимых любовных
подвигах. Через любопытство, а потом и игру со своими гениталиями приходил первый опыт мас-
турбации. По всей видимости, детский онанизм в селе был явлением достаточно распространенным,
и родители не придавали серьезного значения этим шалостям. Правда, оставался еще страх быть за-
стигнутым за этим позорным, как считали в народе, занятием. Да и сельский батюшка, узнав у юного
исповедника о его увлечении рукоблудием, внушал отроку о греховности этого порока.
1243 Обзор Тамбовской губернии за 1898 г. Тамбов, 1899. С. 52.
1244 См.: Кузнецов Я. Положение членов крестьянской семьи по пословицам и поговоркам. СПб., 1904. С. 90.
1245 Бородаевский С. Незаконнорожденные в крестьянской среде // Русское богатство. 1898. № 10. С. 240–241.
1246 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1316. Л. 8.
Наступление половой зрелости парней не сопровождалось в деревне специальными обрядами. По-
явление вторичных половых признаков у парня являлось для родителей и соседей наглядным свиде-
тельством того, что он уже вырос и стал женихом. В селе Злынь Болховского уезда Орловской губернии
о своем сыне отец с гордостью говорил соседу: «Вишь, мой Ванюха, то уж за девками шкрыть увчал.
Вот, де какого уж вырастил». А если он сердился, то мог прикрикнуть: «Лучше б лапоть ковырял, чем
п…у»1247.
В женской обрядности села наступление первой менструации у девушки сопровождалось опреде-
ленным ритуалом, имевшим символическое значение. На девочку надевали рубашку матери, в которой
та «носила первая кровя». Делалось это для того, чтобы у дочери были дети, как у матери»1248. Свиде-
тельством перехода девицы в разряд невест являлся в ряде русских сел обряд одевания поневы. По обы-
чаю, существовавшему во Владимирской губернии, при первом месячном очищении, подруги выносили
«нечистую» девушку на снег и поливали ее водой, а рубаху, бывшую на ней, сжигали1249.
Сближение полов в деревне происходило в рамках традиционных форм сельского досуга. В летнюю
пору сельская молодежь собиралась на «улице», где парни и девки пели любовные песни и вели разго-
воры, полных недвусмысленных намеков и непристойных шуток. На праздники уходили за околицу,
подальше от родительского ока, и там устраивали игры, сопровождавшиеся элементами чувственности
(погоней, возней). С наступлением сумерек водили хоровод, во время которого парни брали из круга
своих возлюбленных и отводили их в сторону.
В Белгородской губернии такое интимное общение называлось «стоганием»1250. В Данковском уезде
Рязанской губернии после окончания хороводов девушки с парнями уходили попарно в «коноплю»,
«кусты», «за ригу», «в соломку»1251. По наблюдениям Л. Весина: «В Вятской, Вологодской губерниях
по окончанию хороводов молодежь расходится попарно и целомудрию здесь не придается особого
значения»1252.
После Покрова основным местом встреч деревенских женихов и невест становились посиделки. Де-
вушки в складчину снимали избу, в которой собирались по вечерам якобы для совместной работы. Но,
прихваченная из дому прялка, была все же более для родителей, а сама девка спешила на вечерку со-
всем для иного. Вот как описывал народовед А.П. Звонков поведение сельской молодежи на посиделках
в деревнях Елатомского уезда Тамбовской губернии. «Тихо собираются парни кругом избы и разом
врываются потом через двери и окна, тушат свечи и бросаются, кто на кого попало. Писк девушек за-
глушается хохотом ребят; все заканчивается миром; обиженный пол награждается скудными гостинца-
ми. Девушки садятся за донца, но постоянные объятия и прижимания мешают работе. Завязывается
ссора, в результате которой ребята-победители утаскивают девушек: кто на полати, кто на двор, кто в
сенцы. Игры носят дикий характер, в основе которых лежит половое чувство»1253. Знаток обычного пра-
ва Е.И. Якушкин сообщал, что «во многих местах на посиделках, беседах и вечеринках, по окончанию
пирушки, девушки и парни ложатся спать попарно. Родители смотрят на вечеринки как на дело обыкно-
венное и выказывают недовольство, только если девушка забеременеет»1254. Часто на посиделках
устраивались игры, большинство из которых носило сексуальный подтекст. Приведем лишь пример
игры «покойник». Парни в избу вносили «покойника», который был либо совсем голый, либо прикрыт
сетью, рваньем, полупрозрачным саваном, либо был без штанов, или с расстегнутой ширинкой.
Девушек насильно подтаскивали к такому «покойнику», чтобы они увидели гениталии и заставляли их
целовать его лицо или другое место1255. В деревнях Саратовской губернии, по наблюдениям А.Х.
Минха, «после посиделок девки оставляли парней ночевать. Ложась с избранными парубками, они
дозволяли им себя целовать, но до греха дело доходило редко»1256. Этнограф В.П. Тихонов,
проводивший исследование деревень Сарапульского уезда Вятской губернии, утверждал, что почти все
игры местной молодежи имели своим финалом – вступление в половое общение. Нередки были случаи
1247 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 991. Л. 1.
1248 Мазалова Н.Е. Состав человеческий: человек: Человек в традиционных соматических представлениях русских. СПб., 2001. С.
122.
1249 Быт великорусских крестьян-землепашцев … С. 136.
1250 АРГО. Разряд 19. Оп. 1. Ед. хр. 40. Л. 1–2.
1251 Семенова-Тянь-Шанская О.П. Указ. соч. С. 37 – 38.
1252 Весин Л. Современный великорус в его свадебных обычаях и семейной жизни // Русская мысль. 1891. Кн. IX. С. 61.
1253 Цит. по: Семенов Ю.И. Пережитки первобытных форм отношения полов в обычаях русских крестьян XIX – начала XX в. // Этно-
графическое обозрение. 1996. № 1. С. 45.
1254 Якушкин Е.И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. М., 1910. Вып. 1. С. 32.
1255 Агапкина Т.А., Топоркова А.А. Ритуальное обнажение в народной культуре славян // Мифология и повседневность в антрополо-
гических дисциплинах. Материалы науч. конф. СПб., 2001. С. 14.
1256 Минх А.Х. Народные обычаи, суеверия, предрассудки и обряды крестьян Саратовской губернии. СПб., 1890. С. 110.
ли своим финалом – вступление в половое общение. Нередки были случаи нравственного падения под-
ростков в 14 – 15 лет1257.
При выборе партнера внимание обращали прежде на физические данные, а потом уже на внешнюю
привлекательность. Красотой в деревне признавалось: у мужчин – высокий рост, сила, ловкость, кудри,
преимущественно белокурые, белое лицо; а у женщин – средний рост, длинные косы, белое и румяное
лицо, средняя полнота и вообще правильное физическое развитие1258. Вот как одна воронежская девуш-
ка описывала подружке внешность своего суженного: «А сам то он ядреный, да личманистый и морда
ядреная, да круглая, а по всему обличью, ровно как веснушка пущена»1259. По свидетельству этнографа
«женихи ищут живых, сильных девушек, чтобы бровь была черная, грудь высокая, лицо «кровь с моло-
ком». В ум и характер они редко вглядываются»1260.
Большое значение имело и поведение молодых во время совместного досуга. Ухаживая за девуш-
кой, парень старался в возможном более ярком и привлекательном свете показать свои достоинства.
Особенно ценилась сила и ловкость на работе и в играх. Часто деревенский хлопец стремился выказать
себя храбрым и бойким на язык в шутках и прибаутках, почти всегда нецензурного содержания и сме-
лым до нахальства в обращении с другими девушками1261. Задорная девушка, острая на язык и не стес-
няющаяся в общении с парнями, всегда была в центре внимания местных ухажеров. Пляски под гар-
монь в селе предоставляли деревенским невестам прекрасную возможность показать себя во всей красе
потенциальным женихам.
Высоко ли ценилась девичья честь в русской деревне конца
XIX в.? В оценке этнографов нет единства. М.М. Громыко с излишней категоричностью утверждает,
что девушки, как правило, строго воздерживались от половых отношений до брака1262. Напротив, на
вольное отношение между полами в своем исследовании обращает внимание исследователь Т.А. Берн-
штам, которая использовала материалы губерний с развитым отхожим промыслом1263. Исследователь
С.С. Крюкова, на основе изучения брачных традиций южно-русских губерний второй половины XIX в.,
делает вывод о том, что потеря девственности в деревне считалась позором. Подобное требование не
распространялось на молодых людей. Менее половины парней оставались целомудренными до бра-
ка1264. В этом проявлялся двойной стандарт в оценке добрачного поведения представителей разного по-
ла.
В большинстве деревень черноземных губерний, где еще были сильны патриархальные устои, пре-
обладал традиционный взгляд на эту проблему, половые отношения крестьянки до замужества расцени-
вались как большой грех. Если факт грехопадения девушки становился достоянием сельской гласности,
то ослушница ощущала на себе всю силу общественного мнения жителей деревни. Вот как описывал
эти последствия корреспондент Этнографического бюро из Орловской губернии: «Подруги относятся к
ней с насмешками, и не принимают ее более в хороводы и игры, считая за большой срам водиться с ней,
сторонятся от нее как от зачумленной. Парни и молодые мужики насмехаются и позволяют себе разные
вольности, все остальные относятся с негодованием, называя распутной, греховодницей и блудницей,
которая осрамила всю деревню. Отец и мать ее бьют, проклинают, остальные члены семьи с ней не раз-
говаривают»1265. Именно боязнь осуждения заставляла деревенских влюбленных заглушать голос плоти.
Некоторые из них, правда, действовали по принципу «кто грешит в тиши, тот греха не совершает». Жи-
тель села Костино-Отдельце Борисоглебского уезда Тамбовской губернии П. Каверин сообщал: «Между
молодежью часто доходит до половой связи. Связи эти чисто минутные. Открытые связи считаются
большим позором. Девичья честь ставится невысоко, потерявшая ее почти ничего не теряет при выходе
замуж»1266.
Под влиянием модернизации, возросшей социальной мобильности сельского населения, ломки пат-
риархального уклада деревни на добрачные связи стали смотреть спокойнее. Отец и мать легче согла-
шались с выбором сына, если он говорил, что между ним и избранницей уже был грех. Чаще стало
встречаться вступление в половую связь после сговора, когда «вино выпито». После «запоя» в деревнях
1257 Тихонов В.П. Материалы для изучения обычного права среди крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии // Сборник сведе-
ний для изучения быта крестьянского населения России. М., 1891. Вып. 3. С. 136.
1258 Бондаренко В. Указ. соч. С. 14.
1259 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 428. Л. 12.
1260 Звонков А.П. Указ. соч. С. 65.
1261 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 991. Л. 11.
1262 Громыко М.М. Указ. соч. С. 96.
1263 Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины. Л., 1988. С. 2, 43, 258.
1264 Крюкова С.С. Брачные традиции южнорусских губерний II половины XIX в. // Этнографическое обозрение. 1992. № 4. С. 44.
1265 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 1.
1266 Там же. Д. 2024. Л. 4.
Моршанского уезда Тамбовской губернии жених не только навещал невесту, но и оставался у нее ноче-
вать. По обычаю это не должно было приводить к интимным отношениям, но как говорили, опраши-
ваемые старые женщины: «Нельзя-то, нельзя, да не всегда ведь удержишь мужика». Как отмечали ста-
рожилы, такие случаи все же были редки так как, «Бога боялись и боялись нечестной встать перед ана-
лоем»1267. Страх Божий в русской деревне продолжал оставаться весомой причиной, которая удержива-
ла многих молодых людей от поспешного и опрометчивого шага. Другим мощным регулятором доб-
рачного поведения выступало, как уже было сказано выше, общественное мнение. Так, «губитель» де-
вичьей красоты (невинности) навсегда лишался права жениться на другой девушке. Неодобрительно
крестьяне относились к ветреным девицам. Девушку, которая часто меняла парней, в селе называли
«заблудшей». Полюбить такую девицу было совестно перед товарищами, а женитьба на такой – это
стыд перед родней и позор перед миром1268.
Добропорядочное поведение до брака достигалось посредством обрядовых традиций. До середины
XIX в. в русской деревне существовал обычай публичного освидетельствования невинности невесты.
После первой брачной ночи с молодой жены снимали рубаху и тщательно ее исследовали. Затем ее со
следами дефлорации вывешивали в избе на видное место, а над крышей поднимали красный флаг1269. К
концу века бытование этой традиции этнографами не отмечалось. В Воронежской губернии еще в 80-е
гг. XIX в. существовал обычай поднимать молодых. Новобрачная в одной рубахе вставала с постели и
встречала свекровь и родню жениха. Такая демонстрация, восходящая своими корнями к языческим ве-
рованиям, имела цель публично удостоверить невинность невесты1270. Тяжелыми были последствия для
«нечестной» невесты. Ее родню с бранью выгоняли, саму избивали до полусмерти и заставляли трех-
кратно ползать на коленях вокруг церкви1271. За потерю чести провинившуюся девушку в деревне нака-
зывали тем, что отрезали косу, пачкали рубаху дегтем и без юбки проводили по улице. После такого по-
зора ее уже никто не брал замуж, и она оставалась в девках.
К процедуре освидетельствования непорочности прибегали в случае, когда репутация честной де-
вушки ставилась под сомнение в результате распущенных по селу слухов. Обычно такая девушка, на
которую возвели напраслину, обращалась к защите сельского схода. Староста собирал сельский сход, на
котором избирались три женщины добропорядочного поведения. Они божились и проводили осмотр на
предмет наличия девственной плевы. Результаты староста оглашал на сходке, а затем десятский обхо-
дил все дома и объявлял о том, что девушка на публичном осмотре оказалась честной1272.
Негативное влияние на нравственную атмосферу села оказывали отхожие промыслы. Рост числа
крестьян-отходников способствовал падению нравственности в деревне. Как сообщал писатель В. Мих-
невич, крестьяне, «которые в своем примитивном состоянии всегда твердо придерживались принципов
крепкого семейного начала и которые по своей натуре никогда не были расположены к разврату, теперь
сильно деморализуются и без стеснения нарушают «седьмую заповедь», когда они прибывали в города
в поисках работ»1273. Попадая в городской вертеп, знакомясь с доступными женщинами, крестьяне бы-
стро усваивали вкус свободной любви. Крестьянка Орловского уезда А. Михеева, сетуя на падение нра-
вов в селе, признавала, что «мужики как поживут на стороне, то по возвращению заводят любовниц. В
разврат пускались часто вдовы и замужние женщины, если муж много старше или в долгой отлуч-
ке»1274.
Деформация нравственных устоев русского села стала особенно заметна в начале ХХ в. В рапортах,
направленных в духовную консисторию тамбовской епархии, благочинных округов, характеризуя со-
стояния деревенской паствы, отмечали: «непристойные песни и пляски», «нравственную распущен-
ность», «разгул и большие вольности», «нарушение уз брачных и девственных»1275. В отчете в Святей-
ший Синод за 1905 г. курский владыка признавал, что в деревне происходит «ослабление семейных уз,
незаконное сожительство, как следствие увеличение числа внебрачных детей»1276.
Профессиональной проституции в деревне не существовало, в этом солидарны практически все ис-
следователи. По наблюдению информаторов тенишевской программы проституцией в селе промышля-
1267 Тамбовский областной краеведческий музей. Отдел фондов. Материалы полевой экспедиции 1993 г. Отчет Т.А. Листовой. Л. 8.
1268 Звонков А.П. Указ. соч. С. 65.
1269 Кистяков А.Ф. К вопросу о цензуре нравов у народа // Сборник народных юридических обычаев. Т. 1. Б.М. Б.Г. С. 164.
1270 Селиванов А.И. Этнографические очерки Воронежского края // Воронежский юбилейный сборник. Воронеж, 1886. Т. 2. С. 86.
1271 Кистяков А.Ф. Указ. соч. С. 167.
1272 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 6.
1273 Михневич В. Язвы Петербурга. Опыт историко-статистического исследования. СПб., 1886. С. 332.
1274 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1320. Л. 3.
1275 ГАТО. Ф. 181. оп. 1. Д. 2076. Л. 2об, 9, 25об.
1276 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2095. Л. 17.
ли преимущественно солдатки. Про них в деревне говорили, что они «наволочки затылком стирают»1277.
Длительное отсутствие мужа-солдата становилось тяжелым испытанием для полной плотского желания
деревенской молодухи. Один из корреспондентов этнографического бюро писал: «…Выходя замуж в
большинстве случаев лет в 17 – 18, к 21 году солдатки-крестьянки остаются без мужей. Крестьяне во-
обще не стесняются в отправлении своей естественной потребности, а у себя дома еще меньше. Не от
пения соловья, восхода и захода солнца разгорается страсть у солдатки, а оттого, что она является не-
вольно свидетельницей супружеских отношений старшей своей невестки и ее мужа»1278. По сообщению
из Воронежской губернии, «на связь солдаток с посторонними мало обращалось внимание и почти не
преследовалось обществом, так что дети, прижитые солдатками незаконно, пользуются такими же пра-
вами, как и законные1279. Сторонние заработки крестьянок, к которым были вынуждены прибегать сель-
ские семьи, также выступали благодатной почвой для адюльтера. По наблюдениям П. Каверина, ин-
форматора из Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, «главной причиной потери девственности и
падения нравов вообще нужно считать результатом отхожие промыслы. Уже с ранней весны девушки
идут к купцу, так у нас называют всех землевладельцев, на работу. А там полный простор для беспутст-
ва»1280.
По суждениям извне, принадлежащим представителям просвещенного общества, складывалось
впечатление о доступности русской бабы. Так, этнограф Семенова-Тянь-Шанская считала, что любую
бабу можно было легко купить деньгами или подарком. Одна крестьянка наивно признавалась: «При-
жила себе на горе сына и всего за пустяк, за десяток яблок». Далее автор приводит случай, когда кара-
ульный яблоневого сада, возраста 20 лет, изнасиловал 13 летнюю девочку, и мать этой девочки прими-
рилась с обидчиком за 3 рубля1281. Писатель
А.Н. Энгельгардт утверждал, что «нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, ка-
кой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы никто не знал, лишь бы все было шито-
крыто, так делают все»1282. Некоторые крестьяне, любители спиртных напитков, почетным гостям под
выпивку предлагали своих жен, солдаток и даже сестер1283. В ряде сел Болховского уезда Орловской
губернии существовал обычай почетным гостям (старшине, волостному писарю, судьям, заезжим куп-
цам) предлагать для плотских утех своих жен или невесток, если сын находился в отлучке. При этом
прагматичные крестьяне не забывали брать плату за оказанные услуги. В том же уезде в селах Мешкове
и Коневке бедные крестьяне без смущения посылали своих жен к приказчику или к какому-либо со-
стоятельному лицу за деньгами на табак или на хлеб, заставляя их расплачиваться своим телом1284.
Половые сношения между главой крестьянской семьи и его снохой были фактически обычной сто-
роной жизни патриархальной семьи. «Нигде, кажется, кроме России, – писал В.Д. Набоков, – нет по
крайне мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового яв-
ления, получив соответствующее техническое название – снохачество»1285. Наблюдатели отмечали, что
этот обычай был жив и в конце XIX в., причем одной из причин его сохранения являлся сезонный отток
молодых мужчин на заработки. Хотя эта форма кровосмешения была осуждаема просвещенным обще-
ством, крестьяне ее не считали серьезным правонарушением1286. В ряде мест, где снохачество было рас-
пространенно, этому пороку не придавали особого значения. Более того, иногда о снохаче с долей со-
чувствия говорили: «Сноху любит. Ен с ней живет как с женой, понравилась ему»1287.
Причину этого явления следует искать в особенностях крестьянского быта. Одна из причин – это
ранние браки. В середине XIX в. по сведениям А.П. Звонкова, в селах Елатомского уезда Тамбовской
губернии было принято женить 12 – 13 летних мальчиков на невестах
16 – 17 лет. Отцы, склонные к снохачеству, умышленно женили своих сыновей молодыми для того,
чтобы пользоваться их неопытностью1288. Другая причина снохачества уже упомянутые выше отхожие
промыслы крестьян. «Молодой супруг не проживет иной раз и году, как отец отправляет его на Волгу
1277 Быт великорусских крестьян-землепашцев … С. 276.
1278 Цит. По: Щербинин П.П. Незаконнорожденные дети в семьях солдаток в XVIII – XIX вв. // Социальная история российской про-
винции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII – XIX вв. Материалы междунар. конф. (май 2002 г.) Тамбов, 2002. С. 142.
1279 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 428. Л. 5.
1280 Там же. Д. 2036. Л. 15.
1281 Семенова-Тянь-Шанская О.П. Указ. соч. С. 39.
1282Энгельгардт А.Н. Из деревни. Письмо седьмое // Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX в. М., 1987. С. 185.
1283 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 4.
1284 Там же. Д. 1011. Л. 10, 12.
1285 Цит. по: Энгельштейн Лора. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX – XX веков. М., 1996. С. 52.
1286 Смирнов А. Очерки семейных отношений по обычному праву // Юридический вестник. 1877. № 3 – 4. С. 110 – 112.
1287 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 5.
1288 Там же. Д. 2036. Л. 2.
или куда-нибудь в работники. Жена остается одна под слабым контролем свекрови»1289. Из Болховского
уезда Орловской губернии информатор сообщал: «Снохачество здесь распространено потому, что му-
жья уходят на заработки, видятся с женами только два раза в год, свекор же остается дома и распоряжа-
ется по своему усмотрению»1290. Механизм склонения снохи к сожительству был достаточно прост.
Пользуясь отсутствием сына (отход, служба), а иногда и в его присутствии, свекор принуждал сноху к
половой близости. В ход шли все средства: и уговоры, и подарки, и посулы легкой работы. Все по пого-
ворке: «Смалчивай, невестка, – сарафан куплю». Как правило, такая целенаправленная осада давала
свой результат. В ином случае уделом молодой становилась непосильная работа, сопровождаемая при-
дирками, ругательствами, а нередко и побоями1291. Некоторые женщины пытались найти защиту в воло-
стном суде, но, как правило, те устранялись от разбора таких дел. Правда, И.Г. Оршанский в своем ис-
следовании приводит пример, когда по жалобе снохи на уговор свекра к снохачеству, последний реше-
нием волостного суда был лишен «большины»1292. Но это было скорее исключением, чем правилом.
Типичный пример склонения свекром снох к половой близости приведен в корреспонденции жите-
ля села Крестовоздвиженские Рябинки Болховского уезда Орловской губернии В.Т. Перькова. «Богатый
крестьянин Семин 46 лет, имея болезненную жену, услал двух своих сыновей на «шахты», сам остался с
двумя невестками. Начал он подбиваться к жене старшего сына Григория, а так как крестьянские жен-
щины очень слабы к нарядам и имеют пристрастие к спиртным напиткам, то понятно, что свекор в ско-
рости сошелся с невесткой. Далее он начал «лабуниться» к младшей. Долго она не сдавалась, но вслед-
ствие притеснения и подарков – согласилась. Младшая невестка, заметив «амуры» свекра со старшей,
привела свекровь в сарай во время их соития. Кончилось дело тем, что старухе муж купил синий кубо-
вый сарафан, а невесткам подарил по платку»1293. Но семейные любовные коллизии не всегда разреша-
лись столь благополучно. В начале ХХ в. в калужском окружном суде слушалось дело Матрены К. и ее
свекра Дмитрия К., обвиняемых в детоубийстве. Обвиняемая Матрена К., крестьянка, замужняя, 30 лет,
на расспросы полицейского урядника призналась ему, что в продолжение шести лет, подчиняясь на-
стоянию свекра, состоит в связи с ним, прижила от него сына, которому в настоящее время около пяти
лет. От него же она забеременела вторично. Свекор Дмитрий К., крестьянин, 59 лет, узнав о приближе-
нии родов, приказал ей идти в ригу, и как только она родила, схватил ребенка, зарыл его в землю в са-
рае1294.
В крестьянском дворе, когда бок о бок жило несколько семей, порой возникали замысловатые лю-
бовные треугольники. Так, в орловском селе Коневке было «распространено сожительство между деве-
рем и невесткой. В некоторых семействах младшие братья потому и не женились, что жили со своими
невестками»1295. По мнению тамбовских крестьян, кровосмешение с женой брата вызывалось качест-
венным превосходством того брата, который отбил жену. Братья не особенно ссорились по этому пово-
ду, а окружающие к такому явлению относились снисходительно. Дела о кровосмешении не доходили
до волостного суда, и кровосмесителей никто не наказывал1296.
Следует отметить, что при определенной распространенности этого гнусного порока в русской де-
ревне, крестьяне прекрасно осознавали всю греховность такой связи. Так, в Орловской губернии крово-
смешение оценивалось как большое преступление перед православной верой, за которое не будет про-
щения от Бога на том свете1297. По отзывам крестьян, Борисоглебского уезда Тамбовской губернии сно-
хачество встречалось часто, но традиционно считалось в селе самым позорным грехом. Снохачи на схо-
де при решении общественных дел игнорировались, так как каждый мог им сказать: «Убирайся к черту,
снохач, не твое тут дело»1298.
В церковном уставе существовал запрет на половые связи под праздники, в посты, во время месяч-
ных очищений и т.д. «Сходиться мужу с женой нельзя в великий пост, даже на среду и пятницу. После
смерти детей нельзя сходиться до сорокового дня». После родов сожительствовать с женой можно было
только через 6 недель (после очистительной молитвы). А на деле половую близость супруг возобновлял
через неделю или две – три. Бабу, конечно, никто не спрашивал о ее желании1299.
1289 Звонков А.П. Указ. соч. 128 – 129.
1290 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 19.
1291 См.: Весин Л. Указ. соч. Кн. Х. С. 54; Смирнов А. Очерки семейных отношений по обычному праву русского народа. М., 1877. С.
46.
1292 Оршанский И.Г. Указ. соч. 1879. С. 58.
1293 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 2.
1294 Гернет М.Н. Детоубийство. Социологическое и сравнительно-юридическое исследование. М., 1911. С. 285.
1295 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 19.
1296 Там же. Д. 2036. Л. 3.
1297 Там же. Д. 1320. Л. 4.
1298 Там же. Д. 2036. Л. 2.
1299 Семенова-Тянь-Шанская О.П. Указ. соч. С. 58.
Повсеместно сношение с женщиной во время постов считалось грехом. Если у супругов рождался
ребенок в первой половине декабря, его называли насмешливо «постником», подчеркивая, что зачатие
произошло в Великий пост. Отца такого ребенка священник «усовещал за невоздержанность»1300. От
соития в эти дни в деревне воздерживались из-за суеверного страха, что зачатое тогда дитя станет во-
ром, разбойником, больным1301. По наблюдениям земских врачей, крестьяне в основном соблюдали эти
запреты. Это подтверждается и данными демографической статистики. Д.Н. Жбанков, на основе сведе-
ний за 1872 – 1881 гг. о рождаемости в с. Большом Пронского уезда Рязанской губернии, сделал вывод
о том, что минимум зачатий приходится на летние месяцы (рабочее время) и март, т.е. на период Вели-
кого поста1302. Аналогичное суждение высказал врач В.И. Никольский, изучавший динамику рождений
у жителей Тамбовского уезда1303. Исследователь И.И. Молессон, занимавшийся проблемой рождаемо-
сти населения Тамбовской губернии в период с 1898 по 1900 гг., в своей работе писал: «Наименьшее
число рождений приходится на декабрь, а затем на апрель. Декабрьские рождения соответствуют мар-
товским зачатиям, но в марте (Великий пост) совершенно не бывает новых браков, кроме того, истоще-
ние вовремя и тотчас после поста не может, конечно, благоприятствовать обилию зачатий»1304. Думаю,
что есть основания утверждать, что крестьяне в большинстве своем придерживались запретов церков-
ного устава. Если бы это было не так, то в условиях отсутствия средств предохранения (а прерванное
сношение расценивалось церковью как грех) не было бы никакого декабрьского минимума рождений.
Некоторые исследователи считают, что приходские священники искажали отчетность, «закрывая» мет-
рические книги ранее конца года, так как переносили часть рождений конца декабря на январь. С таки-
ми догадками трудно спорить, высказывающие их и «уличающие» священников в обмане епархиально-
го начальства явно мыслят категориями советской эпохи.
По сообщению корреспондента Этнографического бюро из Тамбовской губернии: «Изнасилование
женщин, безразлично возрастов и положения, по народным воззрениям считается самым бесчестней-
шим преступлением. Изнасилованная девушкам ничего не теряет, выходя замуж, зато насильник дела-
ется общим посмешищем: его народ сторонится, не каждая девушка решится выйти за него замуж, будь
он даже богат»1305. Правда, в Орловской губернии случаи изнасилования не встречали столь сурового
осуждения, напротив, к ним относились достаточно равнодушно. В случае изнасилования женщины
здесь говорили: «Не околица – затворица», а про девушек – «Сука не схочет, кобель не вскочит». К из-
насилованию несовершеннолетних народ относился строже всего, тот человек, кто совершил такое, по
их понятиям, становился наравне с сатаной1306. При изнасиловании несовершеннолетней – родители су-
дились с виновником преступления, или брали с него мировую – несколько рублей денег»1307. До судов
доходила лишь малая толика дел об изнасиловании женщин. По этой причине уголовная статистика
вряд ли поможет восстановить объективную картину данной проблеме. С этой оговоркой все же обра-
тимся к этому источнику. По данным ведомостей судебно-медицинских исследований, по Тамбовской
губернии растлений и изнасилований в уездах зарегистрировано в 1870 г. – 7, 1884 г. – 26, 1900 – 311308.
Даже такое выборочное сравнение за 30 лет указывает на рост сексуальных преступлений. По моему
мнению, за указанный срок выросло не число изнасилований, а увеличилось количество обращений по-
терпевших. По мере роста самосознания сельской женщины усилилось и стремление защитить свою
честь и женское достоинство. Этот вид преступления перестал носить латентный характер.
Следует признать, что сам крестьянский быт создавал условия для проявления сексуальной агрес-
сии. В крестьянской избе все спали вместе и млад и стар, мужчины и женщины. Крестьянские дети мог-
ли не раз являться невольными свидетелями соитий своих родителей. Земский врач А.А. Жуковский пи-
сал: «Днем и ночью, во время работы и отдыха, сна и развлечений они (т.е. женщины) постоянно нахо-
дятся в самых близких отношениях с мужчинами, подобно им грубыми, не умеющим обуздать своих
1300 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1783. Л. 7.
1301 Лещенко В.Ю. Семья и русское православие (IX – XIX вв.). СПб., 1999. С. 118.
1302 Жбанков Д.Н. Село Большое, Пронского уезда, Рязанской губернии. Опыт санитарного исследования. СПб., 1883. С. 27.
1303 Никольский В.И. Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности. Тамбов, 1885. С. 97.
1304 Моллесон И.И. Краткий очерк заболеваемости и смертности населения Тамбовской губернии в трехлетие 1898, 1899, 1900 гг.
Тамбов, 1904. С. 258.
1305 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
1306 Там же. Д. 1320. Л. 2.
1307 Там же. Д. 1054. Л. 4.
1308 ГАТО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 1. Л. 150; Оп. 4. Д. 8. Л. 6.
страстей и не привыкшими уважать права женщин. Ни в одном слое общества не бывает такого боль-
шого числа изнасилований незрелыми мальчиками малолетних девочек, как в простом народе»1309.
Об инверсиях в крестьянской среде писать труднее всего в силу скрытости этого явления, а соот-
ветственно и отсутствия источников. Однако можно определенно утверждать, что половые извращения
для сельского населения были характерны в меньшей мере, чем для просвещенной части общества. По
данным нравственной статистики Тамбовской губернии за 1870 – 90-ее гг. следует, что мужеложство
как преступление регистрировалось крайне редко, один – два случая в год, да и те происходили пре-
имущественно в городах. Безусловно, что эти цифры не отражали истинного положения дел. И. Тарнов-
ский утверждал, что гомосексуализм не является таким уж противоестественным пороком, как считали
многие. Он подчеркивал масштабы распространения лесбиянства в качестве народного обычая среди
лиц, находящихся на нижних ступенях социальной лестницы1310. Крестьянское общество воспринимало
сексуальные отношения, адаптируя их к гетеросексуальной схеме. Лора Энгельштейн в своем исследо-
вании приводит пример крестьянки Марии Шашниной. Она сумела обеспечить полное удовлетворение
сексуальных потребностей ряда жительниц своей деревни на «манер мужчины», как позже они призна-
вали на суде1311.
Растление, мужеложство и скотоложство крестьяне считали постыдными и непростительными гре-
хами. Такие грешники, по понятиям селян, не могут наследовать небесного царствия1312. По сообщению
информатора (1899 г.), крестьяне одного из сел Болховского уезда Орловской губернии говорили, что в
недавнее время одного крестьянина судили за содомию и сослали в Сибирь. В тоже время над мужиком,
замеченным в скотоложстве, только издевались и не давали ему прохода насмешками, но наказания не
было1313. В других местностях к зоофилам относились более строго. Человека, замеченного в противо-
естественном пороке, немедленно изгоняли из деревни и отправляли на богомолье, причем давали ему
от общества удостоверение, в котором было сказано, что такой-то был послан на богомолье за такое-то
преступление. Самый меньший срок богомолья был полтора года, а самый большой – четыре с полови-
ной1314. Информатор Ф. Костин описывает случай, когда местный крестьянин застал Кирилла Передкова
на лесной поляне во время его соития с кобылой. Весть об этом быстро облетела село. Был созван сход,
куда привели крестьянина вместе с «возлюбленной», а затем их «обвенчали». Отец прилюдно проклял
скотоложника, а его самого изгнали из общества, отправив по монастырям замаливать грех. Спустя три
года Кирилл Передков вернулся и был принят обратно в общество, но дурное прозвище осталось за
ним, как в прочем и соответствующее отношение земляков1315.
По мнению А. Михеевой, из Орловского уезда: «В народе распространен порок скотоложества, этот
порок тщательно скрывается, только поговаривают тогда, когда спрашивают у кого-нибудь, где отмо-
лить этот грех и как. Занимаются этим старые солдаты, не имеющие семьи. В народе считают, что у та-
ких людей всегда родятся дети-уроды.
У одного мужика родилась девочка без ручек, у другого – мальчик без зрачков»1316. Исходя из немного-
численных источников по этому вопросу, можно сделать вывод о том, что противоестественные пороки
считались в селе тяжким преступление перед Богом и обществом. По причине латентности этого явле-
ния делать вывод о степени распространения в деревне сексуальных извращений очень сложно.
Изложенный материал позволяет сделать некоторые выводы. Половое поведение крестьянского на-
селения рассматриваемого периода определялось традиционными установками религиозного и бытово-
го характера. Нормой считалась гетерогенная семья и моногамный брак, осуждение внебрачных связей.
В деревне изучаемого периода продолжало существовать понятие святости венца, но в местностях с
развитым отхожим промыслом к добрачному сожительству стали относиться терпимо. Снисходитель-
ное отношение селян к снохачеству было обусловлено наследием патриархального быта и авторитетом
большака в крестьянской семье. По мере перехода к нуклеарной семье и роста самосознания крестьянки
эта форма сексуального рабства изживала себя. В условиях отсутствия средств предохранения кривая
рождаемости в деревне достаточно объективно отражала периоды, когда крестьяне, согласно требова-
ниям православной церкви, воздерживались от половой близости. Проституция в селе не существовала,
но в каждом селе было несколько женщин доступного поведения. Не стоит забывать и о том, что про-
ститутки, промышлявшие в городах, в большинстве своем были вчерашними крестьянками. Сексуаль-
ные инверсии в сельской среде широкого распространения не имели в силу запрета, содержащегося в
1309 Цит. по: Энгельштейн Лора. Указ. соч. С. 120.
1310 Тарновский И. Извращение полового чувства у женщин. СПб., 1895. С. 131.
1311 Энгельштейн Лора. Указ. соч. С. 165.
1312 РГИА. Ф. 950. Оп. 1. Д. 273. Л.5.
1313 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1054. Л. 5.
1314 Там же. Д. 1011. Л. 20.
1315 Там же. Л. 21 – 26.
1316 Там же. Д. 1320. Л. 5.
церковном и гражданском праве, а также по причине негативного отношения к ним общественного
мнения деревни.