Безгин В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала ХХ века)

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА 4. СЕМЕЙНЫЙ УКЛАД. ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ

Крестьянский двор

Наряду с общиной формой сельской повседневности выступал крестьянский двор. Он являлся ос-
новной производственной ячейкой сельской общины, на нём держались все хозяйственные связи в де-
ревне. Традиционно крестьянский двор выполнял фискальные функции. Он же служил основой быто-
724 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2033. Л. 2.
725 Там же. Д. 1114. Л. 6.
726 РГИА. Ф. 950. Оп. 1. Д. 272. Л. 37.
727 Архив ИЭА РАН. К. 14 (Коллекция ОЛЕАЭ). Д. 108. Л. 4об.
728 Там же.
729 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 431. Л. 7.
вой морали сельчан. Таким образом, статус и положение крестьянского двора выстраивали этику сосед-
ских отношений в деревне. Крестьянский двор действовал как сплоченный элемент социальной органи-
зации с разделением труда, власти и престижа по традиционным предписанным семейным установле-
ниям. Двор представлял собой основу производства, потребления, отношения собственности, социали-
зации и общественных связей, моральной поддержки и взаимопомощи730.
В русской деревне было несколько типов дворов. Это - двор рабочий, возглавлявшийся домохозяи-
ном, основной держатель земельного надела. Далее шел вновь образованный двор, состоящий из малой
семьи, и еще полностью не включившийся в общественную жизнь деревни. Особый тип составляли
дворы отставных и запасных воинских чинов. На время службы право на земельный надел за солдатами
сохранялся, а по возвращению с нее они оставались в составе семьи или посредством выдела создавали
самостоятельное хозяйство. В селе существовала категория т. н. неполных дворов: вдовий или бобылей
двор; выморочный двор, утративший хозяина, живых наследников; двор убылых душ, то есть опустев-
ший по различным причинам. Вклад этих дворов в производственный процесс не был равнозначным.
Соответственно каждая категория двора наделялась различной долей земельных ресурсов из общинного
фонда.
Понятия «семья», «двор», «семейство», «хозяйство» применительно изучаемого периода были тож-
дественными: они означали совокупность близких родственников, живущих вместе и ведших одно хо-
зяйство под управлением одного человека, который назывался хозяином (большаком). В один двор не-
сколько брачных пар объединяла совместная трудовая деятельность при наличии неразделенного иму-
щества, которым управлял домохозяин. В русской деревне конца XIX - начала XX в. преобладающими
были два типа семей составная (преимущественно отцовская) и малая или нуклеарная семья. Патриар-
хальная семья как явление традиционного общества в условиях модернизации претерпела значительные
изменения.
До отмены крепостного права в деревне преобладала составная крестьянская семья. Сельские семьи
были, как правило, многочисленные. Например, в 1857 г. семья включала в среднем в Воронежской гу-
бернии 9,6 человек обоего пола, Курской – 9,1, Тамбовской - 9,0731. Во второй половине XIX в. числен-
ность сельской семьи уменьшается. Если в 1858 г. средняя численность крестьянской семьи в Воронеж-
ской губернии составляла 9,4 чел., то в 1884 г. – 6,8, а в 1897 г. – 6,6732. Традиционный уклад, в том чис-
ле и семейный, в селах Центрального Черноземья отличался большей прочностью, чем в других регио-
нах страны. Так, наибольшее количество больших семей, с численностью свыше 10 человек, было заре-
гистрировано по переписи 1897 г. в воронежских селах. Доля таких семей в губернии составляла 14,8
%733. Семья воронежского крестьянина Леона Измайлова насчитывала 54 человека. Она состояла из до-
мохозяина с женой (76 и 74 года), 6 женатых сыновей (от 36 до 55 лет), 7 женатых внуков, 9 внуков не-
женатых, 10 внучек незамужних, 3 малолетних правнука и 4 правнучки. Всего 26 мужчин и 28 женщин.
Такие большие семьи, объединенные властью домохозяина, составляли 47,5 % от числа семей с числен-
ностью более 20 чел.734 Крупная семья представляла собой своеобразную форму трудовой кооперации,
половина ее численного состава были работниками. Поэтому такие семьи, чаще всего, являлись зажи-
точными. Многосемейность придавала крестьянскому хозяйству устойчивость и выступала залогом
экономического благополучия. Так, по сведениям за 1889 г., глава многочисленного семейства, кресть-
янин д. Грязнуша Больше-Лазовской волости Тамбовского уезда И. Я. Золотухин обладал 703 дес. зем-
ли, владел 6 домами и 16 нежилыми постройками, держал лошадей – 40 голов, коров – 30, свиней – 90,
имел 7 плугов, 30 железных боронок, 3 сеялки и 2 молотилки735.
Крестьяне видели четкую связь количества работников в семье с ее хозяйственной состоятельно-
стью. Отмечая преимущества большой семьи, они говорили, что если в «семье мелкой умрет хозяин, то
все пойдет прахом». Очевидно, в их глазах, многочисленность семьи выступала гарантом от ее разоре-
ния. Действительно, в малой семье смерть одного работника автоматически вела к расстройству хозяй-
ственной жизни, в то время как в большой это не отражалось на благосостоянии крестьянского двора.
Пытливый исследователь крестьянского быта, писатель Энгельгардт в известных письмах из деревни
сообщал: «Крестьянский двор зажиточен, пока семья велика и состоит их значительного числа рабочих,
пока существует какой-нибудь союз семейный, пока семья не разделена и работы производятся сообща.
730 См.: Кучумова Л. И. Крестьянский двор и семья в общине Европейской России второй половины XIX в. // Крестьянское хозяйство: ис-
тория и современность. Мат-лы Всеросс. науч. конф. Ч. 1. Вологда, 1992. С. 47.
731 См.: Миронов Б. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 225.
732 Федяевский К. К. Крестьянская семья Воронежской губернии по переписи 1897 г. СПб., 1905. С. 5.
733 Там же. С.3.
734 Там же. С. 14.
735 ГАТО. Ф. 143. Оп. 3. Д. 46.
Обыкновенно это союз держится, пока жив старик, и распадается со смертью его. Чем суровее старик,
чем деспотичнее, чем нравственно сильнее, чем большим уважением пользуется он от мира, тем больше
хозяйственного порядка во дворе, тем зажиточнее двор»736.
Патриархальная семья представляла собой уменьшенную копию общины. В составной семье вос-
производились патриархальные отношения с присущим им авторитаризмом и общностью имущества
двора. Здесь отношения строились на безоговорочном подчинении младших членов семьи старшим, а
власть хозяина над домочадцами была абсолютной. В жизни неразделенных семей наглядно прослежи-
валась преемственность поколений, непосредственность в передачи опыта от отцов к детям. Глава дво-
ра стремился оградить семейную повседневность от всего, что могло бы нарушить привычный уклад,
изменить традиции, ослабить его власть. Поэтому домохозяин в такой семье противился обучению сво-
их детей, неохотно отпускал сыновей в дальний промысел, старался не допустить выдела. В силу разви-
тия товарно-денежных отношений в российской деревне, ослабления патриархальных устоев сельского
быта, роста крестьянского индивидуализма происходил процесс численного роста малых семей, кото-
рые и стали к началу ХХ века главной формой семейной организации русского крестьянства. Глубин-
ные изменения, связанные с модернизацией традиционного общества, вызвали к жизни тенденцию
дробления крестьянских дворов. Деревню, образно говоря, захлестнула волна семейных разделов. Этот
процесс, имевший объективную природу, продолжался с начала 1880-х по конец 1920-х гг. и привел к
тому, что патриархальная семья уступила место семье нуклеарной. В контексте поставленной проблемы
эти перемены в жизни русского села носили принципиальный характер.

Разделы

Семейные разделы, начавшиеся в дореформенный период, после отмены крепостного права, стали в
русской деревне распространенным явлением. В период с 1861 по 1882 г. в 46 губерниях Европейской
России разделилось 2371248 крестьянских семей737. За два пореформенных десятилетия, по подсчетам
П. Н. Зырянова, в среднем ежегодно происходило 116 тыс. разделов738. Большая патриархальная семья
постепенно уступала место семье нуклеарной. Благочинный Щацкого округа в рапорте, направленном в
Тамбовскую духовную консисторию (1894 г.), сообщал, что «теперь редко можно встретить семью из 3
- 4-х братьев»739. «Ныне перевелись семьи в 20 - 30 человек, состоящих из деда, его 3 - 4 сыновей, вну-
чат и правнучат,» - с сожалением констатировал священник И. Покровский, автор монографического
описания с. Раево Моршанского уезда Тамбовской губернии740. Корреспонденты Этнографического
бюро князя В. Н. Тенишева были единогласны в своих утверждениях о том, что «больших семей мало»,
«семьи преимущественно малые» и т. п.741
Серьезным испытанием прочности патриархальной семьи являлось отходничество и, как следствие,
возросшая мобильность сельского населения. В конце XIX века в 50 губерниях Европейской России по-
бочные промысловые занятия имели 5029,9 тыс. чел, или 7,2 % общей численности сельского населе-
ния. Крестьянский отход в исследуемых черноземных губерниях был развит в меньшей мере, чем в
промысловых губерниях. В 1888 г. в Тамбовской губернии крестьянам было выдано около 200 тыс. пас-
портов, в Орловской губернии около 150 тыс. Избыток рабочих рук, как следствие аграрного
перенаселения, выразился в том, что все большее число крестьян Черноземного края были вынуждены
искать заработок вне сельскохозяйственного труда. По данным за 1898 г. в Воронежской губернии
отходники составляли 5,3 % всего сельского населения, в Тамбовской губернии этот показатель был
несколько ниже – 4,8 %. В условиях модернизации отходничество выступало одним из каналов
инокультурного влияния. С развитием масштабов отхожего промысла в конце XIX - начале XX вв.
отход являлся фактором, который оказывал существенное влияние на самые различные сферы жизни
россОийтхскоожгиой с еплрао.м ысел членов семьи существенно подрывал позиции большака. Длительное отсутст-
вие отходников вне пределов крестьянского мира ослабляло родительский контроль. Крестьяне в черно-
земных деревнях стремились не отпускать членов своих семей на слишком дальние расстояния, стара-
ясь найти им работы вблизи дома. Если же отпускали, то брали клятву, что он будет жить честно и бу-
дет присылать денег. Холостых парней старались перед отходом женить. Не смотря на жесткое требо-
вание большака работать на «общий кошель» отходникам удавалось скрыть часть заработка, что в свою
736 Энгельгардт. А. Н. Из деревни. (Письмо седьмое) // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М.,
1987. С. 177.
737 Риттих А.А. Крестьянский правопорядок. СПб., 1904. С. 230
738 Зырянов П. Л. Крестьянская община Европейской России. 1907 - 1914 гг. М., 1992. С. 31
739 ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 1835. Л. 576.
740 Тамбовские епархиальные ведомости. 1898. № 50. С. 1357.
741 Быт великорусских крестьян-землепашцев. … . С. 181.
очередь выступало первоначальным капиталом для самостоятельного хозяйствования. Утаивание от-
ходниками части заработка на свои личные потребности и на нужды своей семьи, по свидетельству ста-
рожил, было одной из причин семейных конфликтов и разделов. По наблюдению Н. Романова, автора
монографического описания с. Каменка Тамбовской губернии, «большое количество молодых крестьян
оставляют временно деревню и возвращаются с изменившимися понятиями и наклонностями, с осла-
бевшими родственными чувствами, в большинстве случаев заводят свое отдельное хозяйство»742. Оцен-
ки влияния отходников на сельскую повседневность представителями разных слоев деревни на удивле-
ние схожи. Тамбовский помещик Н. В. Давыдов считал, что «возвращавшиеся домой крестьяне вносили
в сельскую жизнь понятия, далеко не всегда желательные, радикально расходившиеся с прежними воз-
зрениями»743. О пагубном влиянии на патриархальные устои крестьянской семьи отходников сообщали
в своих рапортах сельские приходские священники Тамбовской епархии. Они в частности писали «По-
бывал паренек в Питере, стал другим человеком»; «Авторитет родителей над детьми ослабевает»; «Мо-
лодое поколение, возвратившись с заработков, стремиться отделиться» и т. п. 744
Приобщение маргиналов к городской культуре выражалось в обретение далеко не лучших ее черт.
Всплеск деревенского хулиганства в начале XX в. следует отнести к результатам урбанизации. Амери-
канский исследователь Н. Вайсман причину быстрого распространение хулиганства усматривал «в раз-
рушительном влиянии городских отношений, городского стиля поведения на деревенское общество».
Следует согласиться с утверждением П. Н. Зырянова о том, что «политика разрушения общины в значи-
тельной мере расшатала устои крестьянского мира и ослабила контроль над поведением однообщест-
венников»745.
Масло в огонь семейных конфликтов подливало возвращение со службы сыновей. Выяснение брат-
ских отношений строилось на основе словесной перепалки типа: «Мы за вас служили», а «мы за вас ра-
ботали»746. Солдатская служба существенно меняла вчерашних сельских парней. Вырванные из при-
вычной среды, они быстро усваивали новые взгляды, иные нормы поведения. Для многих, вернувшихся
со службы, земледельческий труд утрачивал былую привлекательность, и они уходили в города на за-
работки. Сказывалась и длительная оторванность от приходской жизни. Местные священники в своих
рапортах в епархию сообщали, что бывшие солдаты не соблюдают постов, уклоняются от исполнения
религиозных треб, ведут непотребные речи747. Одним из явлений сельской повседневности конца XIX
века стало хулиганство, ранее не характерное для русского села.
Другой весомой причиной семейных разделов являлся крестьянский быт. К распаду крестьянского
двора вели семейные ссоры, неурядицы, дрязги и т. п. «У нас все разделы от баб»,- говорили старики в
деревне748. Острое противостояние большухи и снох, борьба за ухват и квашню, сексуальные притяза-
ния со стороны свекра - все это являлось обыденностью. Сельские жители и сами прекрасно понимали
все «минусы» составной семьи. Вот суждения крестьян по этому поводу: «Тесно жить молодым женам,
да ведь три горшка в печь не влезут». «Две - три снохи могли устроить из семейного очага кромешный
ад»749. По сообщению А. Петрова в Больше-Избердеевской и Шехманской волостях Липецкого уезда
Тамбовской губернии причинами и поводами к семейным дележам являются по преимуществу бабьи
дрязги, ссоры между братьями, вследствие недобросовестного отношения некоторых членов семьи к
труду, их пьянство и расточительство750. Не менее уважительными причинами разделов являлись сно-
хачество, появление мачехи или отчима, эгоизм старшего брата751. Хозяйственная деятельность боль-
шой семьи создавала множество причин для братских ссор, нередко доходивших до драки. Как правило,
инициатива по разделу двора исходила со стороны младшего, малосемейного брата («чтоб не кормить
чужих детей»). Пьянство, леность, мотовство главы семьи или одного из братьев также выступали ве-
сомой причиной для начала процесса имущественного раздела. Так, при выяснении волостным старши-
ной Барышниковым причин самовольных разделов в 2-ом Сосновском общества Тамбовского уезда,
крестьянин Даниил Сизов в марте 1894 показал, что ушел от отца, потому что тот часто бывал нетрез-
вый и при этом производил бунт, нанося ему побои752.
742 Романов Н. Село Каменка и Каменская волость Тамбовского уезда. Тамбов, 1886. С. 161.
743 См.: Давыдов Н. В. Из прошлого. Ч. 2. М., 1917. С. 30.
744 См.: ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 2076. Л. 25об, 30об, 69об.
745 Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 244, 247.
746 См.: Тамбовские епархиальные ведомости. 1898. № 50. С. 1359.
747 ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 2076. Л. 66, 69, 75.
748 Златовратский Н.Н. Деревенские будни (очерки крестьянской общины) // // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй
половины XIX века. М., 1987. С. 283.
749 Зарудный М.И. Указ. соч. С.1, 18.
750 См.: АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2037. Л. 2.
751 См.: Исаев А. Значение семейных разделов. По личным наблюдениям // Вестник Европы. Т. IV. 1883. С. 339.
752 ГАТО. Ф. 706. Оп. Д. 1. Л. 5об.
Особых правил раздела в деревне не было. Он производился по уговору, а спорные вопросы реша-
лись на основе жребия. Земельный надел определялся по числу душ мужского пола, имущество между
братьями делилось поровну. Доля отца при разделе оставалась тому сыну, с которым он оставался жить.
Этот сын должен был кормить и одевать отца до смерти, в случае смерти похоронить и поминать его.
Лишнюю долю в семейном имуществе брал себе и тот сын, который заплатил отцовские долги или за
все семейство подати, повинности, недоимку и т. п.753 Все семейные разделы осуществлялись на основе
обычного права. Согласие большака на раздел было обязательным, поэтому дробление двора чаще всего
производилось после его смерти.
По положению от 19 февраля 1861 г. вопрос о семейных разделах находился в ведении сельского
общества. Сельский сход, разрешая дележ, зорко следил за тем, чтобы вновь образованные хозяйства
были платежеспособны. О разделах и выделах крестьянского имущества составляли письменный обще-
ственный приговор с подробным перечнем подлежащих разделу предметов крестьянского хозяйства и с
точным указанием и оценкой имущества, определенному каждому из разделившихся семейств754. По
нашим наблюдениям, сельские сходы весьма часто не допускали разделы из боязни, что разделившиеся
не будут в состоянии платить податей в ущерб всему обществу. Исключение составляло пьянство и не-
радение большака, ведущее к хозяйственному упадку двора. Как показывает анализ, крестьяне считали
раздел своим семейным делом. Из 303149 разделов, произошедших за 20 пореформенных лет, сходами
было разрешено только 12,8 %755.
Стремясь укрепить общину и упорядочить процесс дробления крестьянских хозяйств, правительст-
во издало закон от 18 марта 1886 г., по которому для осуществления раздела требовалось согласие не
менее 2/3 домохозяев. Этот закон заметных последствий не имел. Число санкционированных сходами
разделов сократилось при увеличении количества разделов осуществленных самовольно. В материалах
губернских совещаний за 1894 г. отмечалось, что семейные разделы совершаются по местным обычаям,
без ведома схода. 5 октября 1906 г. закон был отменен.
Дробление крестьянских дворов подрывало их хозяйственную состоятельность. «Непременным ре-
зультатом раздела должна была быть бедность. Почти все нажитое идет при разделе на постройку но-
вых изб, новых дворов, амбаров, овинов, пунь, на покупку новых корыт, чашек, «ложек» и «плошек» -
признавал писатель Энгельгардт756 - Разделились «богачи», и вот один «богачов» двор обыкновенно
превращается в три бедные двора». В результате таких разделов крестьянская семья мельчала. Нор-
мальные неразделенные семьи (с 3 - 4 работниками) к концу века составляли около 10 % в промышлен-
ных и 17 % земледельческих губерниях. Демографическая ситуация обострила до предела проблему аг-
рарного перенаселения. Численность сельского населения Европейской России выросла с 50,3 млн. че-
ловек в 1860 г. до 86,1 млн. человек в 1900 г. Среднедушевой крестьянский надел за 40 лет сократился с
4,8 дес. до 2.6 дес. К началу XX в. средняя величина земельного надела в Центральном Черноземье ко-
лебалась от 2,4 дес. в Воронежской до 1,7 дес. в Курской губерниях757.
Темпы численного роста крестьянских дворов явно превосходили естественный прирост населения.
Если в 1887 г. в Рязанской губернии было произведено 1224 семейных раздела, то в 1894 г. - 1861. В 12
уездах Воронежской губернии, согласно данным земской статистики, за 1875 - 1884 гг., разделилось
70404 семейства или 22,3 %, а за следующее десятилетие с 1885 по 1895 г. - 105882 семейства или 33,5
%758. К концу XIX в. данный процесс привел к уменьшению семейного состава дворов, переходу сель-
ской семьи из рабочего союза в кровный.
Традиционно, именно, естественный рост семьи сопровождался повышением экономической со-
стоятельности крестьянского двора. Нарушение этого сочетания вело к ликвидации или дроблению хо-
зяйства. Увеличение числа крестьянских хозяйств было особенно значительным для периода граждан-
ской войны. Если в 1912 - 1917 гг. прирост числа хозяйств в тамбовской деревне составлял 4 %, то в
1917 -1920 гг. – 15 %759. По данным, приведенным М. А. Свищевым, в период нэпа ежегодно ликвиди-
ровали свои хозяйства 3 - 4% крестьянских семей. Это, в первую очередь, касалось беспосевных и
мелкопосевных хозяйств. Так, 36 % существовавших в стране, в 1920 г. беспосевных хозяйств
вынуждены были бросить земледелие и к 1922 г. перебраться в город.760 Активно шел процесс раздела
крестьянских хозяйств, особенно в середняцкой и зажиточной части деревни. За год делилось порядка
753 Там же. Д. 1007. Л. 2.
754 Там же. Д. 2037. Л. 3.
755 См.: Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство Европейской России. 1880 - 1904. М., 1980. С. 24.
756 Энгельгардт. Указ. соч. С. 181.
757 Крестьянский строй. Сб. ст. Т. 1. СПб., 1904. С. 48, 49.
758 Риттих А. А. Указ. соч. С. 260; Щербина Ф. А. Семейные разделы у крестьян Воронежской губернии // Памятная книжка Воронежской
губернии на 1897 г. Воронеж, 1897. С. 55.
759 ГАТО. Ф. Р. - 761. Оп. 2. Д. 304. Л. 2 - 3.
760 Свищев М.А. Мелкое производство в 20-е годы // НЭП: приобретения и потери. Сб. ст. М., 1994. С. 177.
хозяйств, особенно в середняцкой и зажиточной части деревни. За год делилось порядка 10 - 12% кре-
стьянских дворов. Продолжала снижаться средняя численность крестьянской семьи. В Тамбовской гу-
бернии в 1920 г. она составляла 5,9 человек, а в 1924 г. - 4,6. Если в 1916 г. в Курской губернии средняя
численность крестьянского двора составляла 5,36 душ, то в 1926 - 27 гг. - 5,26761.

Семейная иерархия

Во главе крестьянской семьи стоял старший по возрасту и положению мужчина (большак). Боль-
шак обладал в семье неограниченной властью. Глава семьи судил поступки домашних и налагал на них
наказания, представлял интересы двора на сельском сходе, уплачивал повинности.762 Он управлял всем
хозяйством, отвечал за благосостояние двора перед сельским обществом. В случаях пьянства, мотовст-
ва, нерадения хозяйства решением сельского схода он мог быть лишен большины. Община вмешива-
лась только тогда, когда действия большака вели к разорению двора, потери его тяглоспособности. Ут-
рата дееспособности также являлась основанием для передачи его полномочий другому члену семьи. В
качестве примера можно привести решение Пичаевского волостного суда Тамбовской губернии. В 1914
г. он признал крестьянку Анну Шорину полной хозяйкой и утвердил ее в праве наследства. В заявлении
истица указывала, что ее муж потерял рассудок и находится на излечении в психиатрической больни-
це763.
В семейной иерархии патернализм, как принцип присущий крестьянскому сообществу, проявлялся
наиболее зримо. Большаком, как правило, становились по праву старшинства. Все решения он прини-
мал самостоятельно, но мог узнать мнение отдельных членов семьи, преимущественно старших. Боль-
шак имел право, по представления крестьян, выбранить за леность, за хозяйственное упущение или
нравственные проступки. Хозяин обходился с домашними строго, повелительно, нередко начальствен-
ным тоном. В случае непослушания нередко прибегал к домашней расправе. Если конфликт выходил за
пределы семьи и становился предметом обсуждения схода, то тот, как правило, занимал позицию отца -
домохозяина, а сын мог быть наказан за необоснованную жалобу.
Большак выступал организатором и руководителем всего производственного процесса крестьянско-
го двора764. С вечера он распределял работу на следующий день, и его распоряжения подлежали
неукоснительному исполнению. Прерогативой большака являлось определения сроков и порядка прове-
дения полевых работ, продажа урожая и покупка необходимого в хозяйстве. Только он мог выступать в
качестве заимодавца или заемщика. Именно домохозяин был ответственен перед обществом за отбытие
двором мирских повинностей. По сельским традициям отец был волен отдать своих детей в найм, не
спрашивая на то их согласие. Отправляя сыновей в отхожий промысел, он внимательно следил за тем,
чтобы те регулярно отправляли домой заработанные деньги.
Большак вел все дела хозяйства, свободно распоряжался его имуществом, заключал обязательные
соглашения, но наряду со всем этим владельцем двора не являлся. Существовавший обычай воспрещал
домохозяину предпринимать важнейшие распорядительные действия, например отчуждение, без согла-
сия всех взрослых членов семьи765. Он не мог завещать имущество двора. После его смерти двор оста-
вался в распоряжении семьи, а большаком становился его сын, брат, реже вдова. Если двор по смерти
хозяина и делился, то это происходило не по гражданскому закону, а в рамках того же обычного права.
После смерти домохозяина наследование выражалось собственно в распределении общего имущества
между членами семьи, а не в переходе права собственности от домохозяина766. Большак не имел права
завещать имущество помимо своих ближайших родственников или вопреки установившегося порядка
распределения. Члены семьи и при жизни домохозяина имели право на общее имущество. Такое право
реализовывалось при выделе сына. С. В. Пахмана считал, что в имущественном строе семьи, по обыч-
ному праву, наблюдалась двойственность, свидетельствующая о переходном характере народно-
обычного права. Рядом с признаками общности семейного имущества существовали признаки сильной
власти главы семьи, право, которого на имущество во многом было схоже с правом собственности767.
Всем домашним хозяйством безраздельно ведала «большуха». Она распределяла между невестками
хозяйственные работы, устанавливала очередность приготовления пищи, ведала сохранностью и выда-
чей продуктов и главное – зорко следила за неукоснительным исполнением каждой своих обязанностей.
Помимо работ по дому заботой хозяйки был огород, уход за скотом, выделка пряжи, изготовление оде-
761 Проблемы хозяйственного развития Курского края. Контрольные цифры пятилетнего плана на 1927/28 - 1931/32 гг. Курск. 1928. С.10.
762 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1048. Л. 2.
763 ГАТО. Ф. 232. Оп. 1. Д. 111. Л. 5.
764 Мейендорф. Крестьянский двор в системе русского крестьянского законодательства и общинного права, и затруднительность его при-
менения. СПб., 1909. С. 6 - 7.
765 Хауке О. А. Крестьянское земельное право. М., 1914. С. 196.
766 Левин М. Указ. соч. С. 120.
767 Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Т. 2. СПб., 1877. С. 5, 6.
жды для домочадцев. Если в семье было несколько невесток, она следила за тем, чтобы шерсть, лен, ко-
нопля были распределены между ними соразмерно их трудового вклада. Все коллективные работы, тре-
бующие женских рук, осуществлялись при ее непосредственном контроле и участии. Не будет преуве-
личением сказать, что от нее во многом зависела слаженная работа механизма крестьянской экономики.
Личные качества хозяйки играли определяющую роль в семейной атмосфере. Не случайно в народе го-
ворили: «При хорошей большухе ангелы в семье живут, а при плохой семью нечистый обуяет». Семей-
ная повседневность представляла собой острое женское противостояние. Все то, что исследователь М.
Левин метко назвал «борьбой за ухват и квашню»768. В своем стремлении сохранить контроль над се-
мейным очагом свекровь не останавливалась ни перед чем, включая и физическое насилие. Безгранич-
ная власть свекрови над снохами являлась отражением диктата большака по отношению к своим домо-
чадцам.
Наибольшим авторитетом в семье после большака и большухи пользовался старший сын. Он пер-
вый выделялся среди других сыновей. К нему всегда обращались только по имени – отчеству. Он был
первым помощником отцу в хозяйственных делах. Отец посылал его на ярмарку продавать хлеб и поку-
пать необходимые для семьи товары. Жена старшего сына была первой помощницей свекрови и счита-
лась главной среди снох – невесток. В самом низу семейной иерархии находилась «молодуха». Ее часто
обижали старшие невестки. На любую работу она должна была просить благословление у родителей
мужа. Молодуха не могла без разрешения выходить на улицу и ходить в гости769.
Таким образом, существо внутрисемейной иерархии определялось безропотным подчинением
младших членов семьи старшим, жен – мужьям, детей родителям.

Крестьянские дети. Старики

Особенности семейного быта крестьян проявлялись в положение детей и стариков. Отношение к
этим возрастным группам в русском селе было обусловлено спецификой аграрного труда, нормами
обычного права, традициями семейного уклада, требованиями православной этики.
Суровые условия деревенской жизни наложили отпечаток на взаимоотношение поколений. Кресть-
яне были сдержаны в открытом проявлении родительских чувств. Однако демонстративная грубость не
срывала искренней любви к детям и заботы о них. Крестьян в проявлении родительских чувств не были
столь эмоциональны как представители просвещенного общества, но их отличала простота и естествен-
ность. Патриархальное начало в жизни крестьянской семьи и общины в целом выражалось в беспреко-
словном подчинении родительской воли и власти отца над детьми. Ежедневные домашние молитвы, ре-
гулярное участие в богослужениях, постижение евангельских истин в приходской школе – все это фор-
мировало у подрастающего поколения уважение и почитание своих родителей. Публичность действий
жителей села, «прозрачность» деревенских отношений и сила общественного мнения обусловливали
ответственность как родителей за поступки своих чад, так и обязанность детей по попечению престаре-
лых родителей. Процесс модернизации, менявший традиционные устои жизни села, затронул и область
семейных отношений. Вносили свои коррективы во взаимоотношения поколений такие явления этого
периода как участившиеся связи с городом, рост числа отходников, распространение грамотности и т. п.
Демографическая ситуация в русском селе, аграрное перенаселение, объективно вела к конфликту от-
цов и детей на почве распределения земельных наделов.
Рождение и первый год жизни ребенка в крестьянской семье были самым трудным период. Более
половины детей в этот период умирали. В жестоких условиях естественного отбора выживали наиболее
физиологически сильные младенцы. Крестьяне интуитивно сознавали, что в таких условиях нормальное
воспроизводства семьи может быть достигнуто посредством рождения максимально возможного числа
детей.
Детство сельских детей трудно назвать счастливым. Тяготы крестьянского труда, отнимавшие у ма-
тери большую часть времени, не позволяли осуществлять должный уход за новорожденным. Свою роль
в этом вопросе играли невежество крестьянских баб, отсутствие у них элементарных знаний гигиены.
Доктор медицины Г. Попов писал: «Крестьянки считают, что ребенка достаточно перевернуть в сутки
раза 2 - 3, для того, чтобы он не промок. С этой целью под младенца подкладывают кучу тряпок. Ребен-
ка моют не чаще одного раза в неделю, а белье только высушивают»770. Болезни младенцев лечили на-
родными способами. Грыжу «заговаривали», испуг «отливали», при «собачьей старости» «выпекали» в
печи, от поноса поили церковным вином. Основу детского питания составляло материнское молоко. В
перерывах между кормлениями ребенку сосал «жевку», тряпицу, в которую заворачивали жеваные ба-
768 Левин М. Указ. соч. С. 121.
769 Домников С. Д. Мать – земля и Царь – город. Россия как традиционное общество. М., 2002. С. 166.
770 Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. По материалам этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева. СПб., 1903. С. 4.
ранки. В случае отсутствия молока у матери находили кормилицу или отпаивали козьим молоком, ис-
пользуя вместо рожка коровье вымя. Месяца через два варили молочную кашу, через четыре начинали
кормить ржаной соской. Около года ребенка приучали к похлебке771.
Говорить о какой - то системе воспитания в крестьянской семье, как целенаправленного процесса,
не приходится. Мудрость народной педагогики заключалась в том, что сельские дети росли в естест-
венных условиях, окружающую среду познавали посредством эмпирического опыта, навыки обретали
через подражания взрослым. Обыкновенно, маленькие крестьянские дети большую часть дня проводи-
ли на улице с раннего утра до поздней ночи. Там они, как правило, бегали, играли, шалили, дрались и
являлись домой только поесть, или сообщить отцу или матери о том, что его такой то поколотил. Дети
были предоставлены сами себе, вот почему им часто приходилось вступать в смертельный бой с гусями,
петухами, баранами, кошками, поросятами и попадать под ноги крупных домашних животных772.
В своих играх сельские дети репродуцировали мир взрослых, воспроизводили их манеру поведения.
Девочки в своих играх создавали подобие семейных отношений - стряпали пироги из глины и песка,
играли в свадьбу, а зимой в куклы. Мальчики гуляли отдельно от девочек. Они играли в городки, дере-
вянные шары. Изображая верховых урядников, ездили верхом на палке773. Зимой строили снежные кре-
пости и играли в «казаков - разбойников». Повседневные игры мальчиков и девочек не в меньшей мере,
чем серьезная помощь взрослым, формировали стереотипы будущих жизненных ролей. Мальчишечьи
игры выковывали мужские эмоции и волевые качества – выносливость, упорство, умение постоять за
себя и друга. Игры девочек были ориентированы на женский, материнский труд774.
Детей рано приучали к нелегкому крестьянскому труду. Не редки были случаи, когда 5 - 6 летних
детей посылали за десятки верст отвести хлеба или воды работающей семье. В селах Бобровского уезда
Воронежской мальчиков по достижению 6 летнего возраста отдавали в найм или отправляли пасти
скот775. Традиционно сельские подростки гоняли овец, стерегли выводок гусей, гоняли коров на росу,
для чего поднимались очень рано. Когда сажали огород, то детям наказывали охранять его от домашней
птицы и скота. Любимым занятием деревенских мальчишек было гонять лошадей в ночное. Рано отцы
начинали приучать сыновей к главному жизненному предназначению крестьянина – хлебопашеству. С
десяти лет мальчики уже боронили, как говорили в деревне «скородили», под наблюдение взрослых, а с
двенадцати пробовали пахать самостоятельно. В 14 – 15 лет сыновья выполняли наряду с отцом все по-
левые работы. Попутно, в процессе выполнения хозяйственных работ, парубки учились владеть топо-
ром, чинить инвентарь и упряжь, изготавливать предметы обихода и пр.
Социализация девочек определялась традиционными представлениями о месте и роли женщины в
семье. Мать стремилась, прежде всего, передать дочери умение и навыки по ведению домашнего хозяй-
ства. С детства крестьянская девочка была включена в напряженный трудовой ритм, а по мере взросле-
ния менялись и ее производственные функции. Девочек лет с пяти – шести отправляли в няньки или по-
ручали полоть огород. Крестьянские бабы часто использовали дочерей в качестве помощниц в своих
работах. Весной девочки занимались белением холстов, а с осени до весны они пряли. Родители всегда
давали детям только ту работу, которая им была по силам. Трудовое обучение в селе осуществлялось,
выражаясь современным языком, с учетом возрастных особенностей. Так крестьянскую девочку в лет
одиннадцать сажали за прялку, на тринадцатом году обучали шитью и вышивке, в четырнадцать – вы-
мачивать холсты. Одновременно учили доить коров, печь хлеб, грести сено. Одним словом, обучали
всему тому, что было необходимо уметь в крестьянском быту. Трудолюбие высоко ценилось общест-
венным мнением деревни. Оценка односельчанами девушки как работницы непременно учитывалась
при выборе невесты.
Если семья была многодетной, то старшие дети были обязаны приглядывать за своими младшими
братьями и сестрами. Заменяя нянек, они должны были забавлять малюток, качать их в люльке, кормить
кашей, поить молоком и давать соску776. Малых детей, годовалых уже оставляли под присмотром стар-
шей сестры, даже если ей и было лет пять. Бывало, что такая «алёнушка» заиграется с подружками, а
дитя оставалось без надзора. Поэтому не редки были в деревнях случаи смерти малолетних детей, когда
«ребенка свинья съела, солома задавила, собака изуродовала»777. В большей мере присмотр за малыми
771 См.: АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л. 9.
772 Там же. Д. 2029. Л. 13, 14.
773 Быт великорусских крестьян-землепашцев … С. 266.
774 См.: Пушкарева Н. Л. Гендерная асимметрия социализации ребенка в традиционной русской семье и перспективы ее ломки в условиях
социальной модернизации // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVII I- XX вв.
… С. 77-78.
775 АРГО. Разр. 19. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 1об.
776 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1276. Л. 15.
777 Там же. Д. 685. Л.2.
детьми отсутствовал в бедняцких семьях. В отчете в Синод за 1913 г. из Орловской епархии сообщали:
«Дети бедняков, брошенные часто без присмотра, гибнут в раннем детстве по этой причине. Особенно
это замечается в семьях малоземельных крестьян. Здесь отец и мать, занятые целый день добыванием
куска хлеба, весь день проводят вне дома, а дети предоставлены сами себе. Теперь не редкость, что в
доме нет ни одного старого человека, под надзором коего можно было оставить детей. Как правило, ма-
ленькие дети остаются вместе с такими же малыми сестрами и братьями, поэтому без надлежащего
присмотра они целый день голодные, холодные и в грязи»778.
Дети с раннего возраста были хорошо знакомы со всем репертуаром крестьянских бранных слов.
Некоторые родители потехи ради обучали своих детей всяким скверным словам и ругательствам. Маль-
чики, а порой и девочки, 7 - 10 лет свободно использовали в общении друг с другом ненормативную
лексику. Чаще всего употреблялось: «кобель, сука, сволочь, блядь»779. Подражая взрослым, дети рано
пробовали курить. На сельских свадьбах подростки выпивали наряду с взрослыми. Согласно традициям
крестьян Кирсановского уезда Тамбовской губернии пить водку считалось дозволительно для юношей с
15 лет, а девушкам с 12 лет780. Немало способствовал укоренению вредных привычек обычай, по кото-
рому на всех свадьбах, крестинах, похоронах, годовых и престольных праздниках выпивать был обязан
каждый, достигший указанного возраста.
В русской деревне сложились традиционные представления о родительских обязанностях. Они
включали в себя требования к родителям содержать, одевать и кормить своих детей, учить их страху
Божьему и грамоте, приучать к работе по дому и в поле, женить или выдать замуж. Если отец не кормил
и не одевал сына, то он должен был платить ему как наемному рабочему.
Крестьянские дети получали в семье основы духовного воспитания. Семью не случайно называли
«малой церковью», здесь происходило приобщение ребенка к молитвенному общению, постижение им
азов православной веры. Правда, в большинстве своем такое «обучение в вере» шло не через усвоение
христианских догм, а через овладение обрядом. Представитель сельской интеллигенции из Борисоглеб-
ского уезда Тамбовской губернии вот, что писал по этому поводу: «Научив ребенка креститься, родите-
ли оставляют его без дальнейшего духовного наставления, лишь по временам напоминая им помолиться
перед и после приема пищи. Очень редкие дети 6 - 7 лет знали самые необходимые молитвы, большин-
ство же просто машинально творили крестное знамение вслед за взрослыми членами семьи»781. Родите-
ли старались внушить детям боязнь греха. Информатор из Орловской губернии сообщал, что он никогда
не слышал нравоучения детям, исключая того, что есть мясо и пить молоко в постные дни нельзя. «Бог
ухо отрежет!»782. «Страх Божий» выступал действенным средством родительского контроля и воспита-
ния у подрастающего поколения ответственности за свои поступки. «Красный» угол избы служил для
детей зримым подтверждением постоянства Божественного присутствия. Регулярное участие в бого-
служениях, таинства исповеди и причастия поддерживали в юных душах огонь Божественной любви.
Традиционно в крестьянской семье большое значение придавали родительскому благословлению.
Без него нельзя было жениться и выходить замуж, отходить на дальние заработки, продавать и поку-
пать. В деревне считали, что «если отец не благословит, то не жди пути». Особенно боялись родитель-
ского проклятия. Крестьяне были уверены, что «если отец и мать проклянут своих детей, то те не будут
счастливы. Они или умрут преждевременной смертью, а если и не умрут, то жизнь их будет горькой».
Жители села считали, что проклятие обязательно сбудется, и поэтому прибегали к проклятию только в
исключительных случаях783.
Суровые условия крестьянского быта и тяжелый труд пахаря накладывали свой отпечаток на харак-
тер внутрисемейных отношений. По отношениям к детям крестьяне были сдержаны в проявлении своих
эмоций. Чаще всего они вели себя нарочито грубо, считая, что доброта и ласка по отношению к детям
может им навредить и они «забалуют». Родители в обращении с детьми особенно не достигшими со-
вершеннолетия, почти всегда использовали приказной тон, только малолетние могли рассчитывать на
более мягкое обращение. Матери более оказывали ласки детям, чем отцы. Детей крестьяне наказывали
мало и редко. Секли детей в редких случаях, чаще ограничивались угрозами. Если приходилось сечь, то
это делал отец784. В деревне существовала своеобразная система общественного воспитания. Крестьян-
ский обычай признавал допустимым вразумлять, а при необходимости наказывать чужих детей. Это в
778 РГАИ. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2596.. Л. 13.
779 Семенова-Тянь-Шанская О. П. Указ.соч. С. 19.
780 Бондаренко В. Указ. соч. С. 53.
781 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2029 .Л. 15.
782 Там же. Д. 1088. Л. 5.
783 Там же. Д. 1048. Л. 6 - 7.
784 Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России. Вып. II. М., 1890. С. 56.
первую очередь касалось соседей, которые могли оперативно пресекать шалости малолетних сорванцов.
«Тетка Арина, я седни (т. е. сегодня) твоего Ванютку крапивой отстегала, все огурцы у меня на огороде
помял» - «И спасибо на этом. Вот ужо придет, так я ему еще прибавлю»785.
К мерам общественного воздействия родители прибегали тогда, когда они в силу своей немощи или
возраста нерадивого отпрыска уже не могли наказать его сами. В этом случае родители жаловались
сельскому старосте, и если он не принимал никаких мер, то волостному старшине. Тот вызывал непо-
слушное чадо в волостное правление и делал ему внушение. При повторной жалобе волостной старши-
на сажал ослушника под арест на 2 суток786. Как крайняя мера наказания, сын - грубиян и дебошир мог
быть лишен пая при дележе семейного имущества787.
Народный взгляд на власть отца таков, что до совершеннолетия он вполне «может распорядок
иметь над сыном». Власть отца над сыном заканчивалась после его хозяйственного выдела или после
женитьбы, если он покидал отеческий дом. В ином случае большак продолжал командовать взрослым
сыном, даже если тот сам имел детей. Такое положение не редко становилось причиной семейных кон-
фликтов. В большинстве своем они заканчивались признанием отцовского авторитета. Отношение де-
тей к родителям резко менялось, как только они в силу старости переставали работать, как прежде. Сы-
новья тот час вступали в свои права и говорили старому отцу: «Не твое дело, ты теперь не работаешь,
значит, тебе и нечего везде совать свой нос». К матери в старости проявляли пренебрежительное отно-
шение, могли попрекнуть куском хлеба, отказывали в новой одежде788. Пренебрежительное отношение
к родителям стало следствием разрушения патриархальных устоев деревни, падения авторитета главы
семьи.
Христианская нравственность, все нормы поведения жителей села требовали безусловного уваже-
ния родителей на протяжении всей их жизни. «Дети обязаны родителей во всем слушать, покоить и
кормить во время болезни и старости», - сообщал о преданиях крестьян житель Орловской губернии в
конце XIX в.789 Наступало время детям отдавать «долги» своим родителям. «Богатство» в детях вопло-
щалось в гарантии обеспеченной старости. Стариков – родителей сыновья поочередно брали к себе на
жительство, е если те оставались доживать свой век с одним из них, то другие должны были обеспечить
их всем необходимым. К тем, кто не радел попечением своих родителей, применяли меры общественно-
го воздействия. Известны случаи, когда волостной суд принуждал непутевых детей к исполнению своих
обязанностей, определяя приговором годовую норму натурального довольствия для прокормления ста-
риков.
Нравственная эрозия патриархального уклада деревни на рубеже веков затронула и сферу внутри-
семейных отношений. Сельское духовенство одним из первых почувствовало проявление этих негатив-
ных явлений. Священник И. Покровский из села Раева Моршанского уезда Тамбовской губернии в 1898
г. году говорил о том, что по его наблюдениям в последнее время утрачивается былое уважение к ста-
рикам. Он в частности писал: «Старики в прошлом пользовались почетом и уважением. Они выполняли
посильную работу: плели лапти, глядели скотину, собирали ребят на работу и т. п. На старухах лежала
обязанность кормить кур, вести счет поросят, овец, хранить шерсть, лен и т. п. За немощными ухажива-
ли, их кормили, мыли. Ныне забылся этот святой обычай. Старики не почитаются, им желают скорей-
шей смерти. Сын не стесняется бранить, а порой и бить отца. Мне часто приходилось слышать выраже-
ния типа – «когда ты сдохнешь, старый пес?». Слепой матери - старухе не укажут, где стоит вода»790.
По сведениям этнографов старикам и старухам оказывали уважение, если они были еще в силах рабо-
тать, но в голодное время к ним относились грубо, кормили плохо и почти не ухаживали. Крестьяне
смотрели на это снисходительно, говоря: «Хотя – бы уж самим – то животы не подвело, а старикам все
равно помирать пора»791. Не будем искать в этом жестокосердия и забвения сыновнего долга. Голод,
извечный спутник русского крестьянства, нередко ставил семью на грань вымирания. Стремясь сохра-
нить потенциал хозяйственного возрождения двора, крестьянин вынужден был воспринимать стариков
как лишние рты. С точки зрения физического выживания семьи их немощь являлась балластом.
Социальные потрясения начала ХХ в., возросшая мобильность сельского населения, падения авто-
ритета царской власти ломали иерархию привычных ценностей крестьянского мира. Разлагающий дух
нигилизма проник в оплот общественного консерватизма – русскую деревню. Вполне закономерно, что
785 Тенишев В. В. Правосудие в крестьянском быту. Брянск, 1907. С. 35.
786 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1048. Л. 5.
787 Там же. Д. 447. Л. 7.
788 Там же. Д. 1087. Л. 2.
789 Цит. по: Громыко М. М. Мир русской деревни. М., 1991. 143.
790 Покровский И. Историко-археологическая записка. // Тамбовские епархиальные ведомости. 1898. №. 50. С. 1357 - 1358.
791 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1048. Л. 7.
веяния модерна в первую голову захватили сельскую молодежь. За чисто внешними проявлениями: по-
казным безбожием, щегольством, критикой власти угадывалось большее, возникший нравственный
изъян. То, что еще вчера было исключением, становилось явлением повседневной жизни села. В отчете
Воронежской епархии Синоду за 1907 г. признавалось, что «неуважительное отношение детей и млад-
ших к своим родителям и старшим становиться обычным явлением»792.

Распределение обязанностей

В крестьянской семье существовала половозрастное разделение труда. Вся хозяйственная деятель-
ность двора традиционно подразделялась на «мужскую» и «женскую» работы. Такая градация произ-
водственных операций позволяла наиболее эффективно использовать особенности и возможности орга-
низма мужика, бабы, подростка. «Все полевые работы на мужчине, он также готовит весь необходимый
сельхозинвентарь и осуществляет уход за лошадью», - сообщала в конце XIX в. А. Михеева, информа-
тор из Орловского уезда той же губернии, - «Женщины на сенокосе и в уборке помогают мужчинам в
поле. Работа в огороде и уход за скотом лежит на женщине. Муж обязан доставить семье прокормление
и одежду и обувь. Муж заботится, чтобы все было куплено, а жена, чтобы все приготовлено»793. Основ-
ные трудовые усилия сельской семьи были направлены на получение урожая, поэтому земледельческие
операции носили приоритетный характер. Мужики выполняли все полевые работы, требующие физиче-
ской силы, будь – то пахота, боронование, сев и заделка семян, косьба и уборка сена, жатва хлебов, мо-
лотьба, вывоз навоза и т. п. Страдная пора требовала максимальной мобилизации сил крестьянской се-
мьи. В покосе и жатве принимали участие все члены семьи за исключением стариков и младенцев.
Обычный распорядок дня в страдную пору привел в своей корреспонденции П. Фомин, житель Брян-
ского уезда Орловской губернии. Он в частности писал: «В 4 часа крестьянин встает и идет косить, ра-
ботает до 9 часов, завтракает и снова работает до обеда. Пообедав в 12 часов, отдохнув час, крестьянин
спешит ворошить и убирать сено. В то время как мужики косят луг, бабы жнут рожь»794. Помимо своего
главного занятия - хлебопашество деревенский мужик занимался рубкой и возкой дров, строительством
или починкой избы, хозяйственных построек, изгороди, изготовлением колес, саней, ремонтом конской
упряжи и сельскохозяйственных орудий795. Каждый мужик в селе обладал навыками плотницкого, сле-
сарного, гончарного, скорняжного ремесел. И только для изготовления сложных деталей и приспособ-
лений, осуществления работ, требующих профессионального мастерства, он обращался к сельским
умельцам: кузницу, печнику и т. п.
Нелегким был труд крестьянки. Помимо упомянутых полевых работ, на ее плечах лежали обязанно-
сти по уходу и содержанию скота, приготовление пищи, уборка избы и стирка одежды. В тех местах,
где имелись конопляники или посевы льна, в их обязанности входили уборка, вымочка, сушка и другие
операции, необходимые для производства пеньки и сукна796. Каждая баба в селе должна была не только
держать огород, но и по уборке овощей, произвести рубку капусты, выборку картофеля. Сельские жен-
щины производили все необходимые для семьи заготовки на зиму: солили огурцы, квасили капусту,
сушили грибы и пр. В период с поздней осени до ранней весны деревенские бабы были заняты прядени-
ем льна, шерсти, конопли. В селах Павловского уезда Воронежской губернии в зимнюю пору женщины
вязали шерстяные чулки, ткали кушаки, которые потом сбывали на ярмарках Войска Донского по цене
от 80 копеек до 2 рублей797. Вплоть до начала ХХ в. крестьянская одежда в большинстве своем изготав-
ливалась из домотканого сукна. Хозяйка должна была следить за тем, чтобы все домочадцы имели не-
обходимую одежду, а в случае необходимости занималась ее починкой. В круг обязанностей женщины
входило также приготовление пищи для всей семьи.
В сюжете о крестьянских детях уже говорилось о том, что они с раннего детства оказывали родите-
лям посильную помощь в работе по дому и в поле. Совсем не было редкостью, если шестилетний маль-
чуган уже помогал отцу или матери загонять коров или лошадей, сопутствовал им в лес для сбора гри-
бов и ягод, и вообще оказывал постоянную пользу в домашнем хозяйстве. Вовлечение детей в трудовой
ритм семьи, позволяло подрастающему поколению овладеть необходимыми хозяйственными навыками,
формировало в нем трудолюбие - основу жизненного успеха.
В селе существовало четкое разделение работ на «мужскую» и «женскую». Выполнять мужчине,
даже мальчику, работу по дому считалось зазорным. Жители села в повседневной жизни старались при-
держиваться этих неписаных правил из-за боязни осуждения и насмешек со стороны односельчан. На-
792 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2202. Л. 18.
793 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1276. Л. 13 - 14.
794 Там же. Д. 1088. Л. 9.
795 Там же. Д. 439. Л. 1; Д. 446. Л. 1.
796 Там же. Д. 1088. Л. 12.
797 Там же. Д. 451. Л. 3.
рушение этих правил допускалась для холостяков, вдовцов. Женщине под час приходилось выполнять
мужские работы в силу объективной необходимости. В случаях если муж (сыновья) находился в отхо-
жем промысле, был призван на действительную службу или мобилизован на войну, все хозяйственные
работы были исполняемы женщиной. Такая эмансипация в производственном процессе была явлением
вынужденным и сопровождалась ростом общественной активности женщин – селянок. Самоирония
сельской поговорки 30 – х гг. ХХ в. - «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» верно, отражала произо-
шедшее стирание границ в привычном распределении деревенских работ.

Брак

Важнейшим этапом в жизни крестьян являлся брак. Посредством него достигалась полноценность
сельского бытия. В глазах крестьян женитьба выступала непременным условием обретения статуса
полноправного члена общины. Холостого мужчину в селе, даже зрелого возраста, называли «малым» и
к его голосу не прислушивались. Супружеский союз являлся основой материального благосостояния
хозяйства. В деревне говорили: «В нашем быту без бабы невозможно; хозяйство порядком не заведешь,
дом пойдет прахом»798. Нормальное функционирование двора не могло быть достигнуто по причине
упомянутого выше семейного разделения труда. Поэтому при выборе невест внимание в первую оче-
редь обращали на ее физические качества, а уже потом на все остальное. Брак для крестьян был необхо-
дим с хозяйственной точки зрения. В средней полосе России, в черноземных губерниях экономические
возможности семьи во многом завесили от величины ее земельного надела, полагавшегося лишь жена-
тым мужчинам. Такой порядок, побуждал родителей стремиться к скорейшей женитьбе сына, чтобы
расширить семейный надел и приобрести в дом дополнительную работницу. Родители невесты в свою
очередь спешили «спихнуть девку с хлеба».
При выборе невесты учитывали ее репутацию («Не баловалась, а то слушок пойдет»), особенно це-
нилось трудолюбие и умение работать. При выборе невесты из другого села имело значение не только
оценка семьи, но и деревни в целом. Так, жители тамбовского села Носины предпочитали не брать пару
из соседнего барского села Новотомниково. По воспоминаниям Л. Ф. Маркиной (1910 г.р.) отец не раз-
решил сыну взять невесту из этого села, сказав: «Она из легкобрюшников, они на работу не спешат, их
граф избаловал»799.
После того как потенциальная невеста определена, а по сведениям сельской свахи препятствий для
заключения брака нет, родители жениха засылали сватов. Приход сватов сопровождался обрядовыми
действиями, традиционным словесным набором и символическим торгом. Согласие завершалось мо-
литвой и обильной трапезой. В крестьянском быту заключение условий сделки сопровождалось взаим-
ным ударение правых рук: от того законченное сватовство называлось «рукобитье». После совершения
взаимного целования сватов, с обеих сторон давались торжественные обещания. Это означало, что сто-
роны пришли к соглашению о сроке свадьбы и о величине предстоящих расходов. Нарушение данного
слова влекло за собой, на основе норм обычного права, юридические последствия. Оскорбленная сторо-
на могла потребовать возмещение понесенных затрат и компенсацию за «бесчестье», поскольку отказ
жениха от заключения брака оскорблял девичью честь и бросал тень на ее репутацию800.
Выбор невесты был уделом родителей, а точнее решением главы семейства. Мнение жениха спра-
шивали редко, личные симпатии не имели решающего значения, а брак являлся, прежде всего, хозяйст-
венной сделкой. По мере ослабления патриархальных устоев, роста самодеятельности сельской моло-
дежи положение в этом вопрос постепенно менялось, и брачный выбор перестал быть исключительной
прерогативой родителей. Увеличилось число браков, заключенных без родительского благословления.
Браки в селе традиционно были ранними. Этнограф Г. Звонков на примере Елатомского уезда Там-
бовской губернии отмечал их заключение в возрасте 13 - 16 лет, упоминая о случаях женитьбе 12 - 13
летних парней на 16 - 17 летних девушках. По данным статистики на конец 60-х гг. XIX в. в Европей-
ской России возраст 57 % невест и около 38 % женихов не превышал 20 лет801. В работе Ф. Ильинского
«Русская свадьба в Белгородском уезде Курской губернии», выполненной по программе исследования
Русского географического общества, указывалось, что «молодые люди женятся в 18 - 19 лет, девушки
выходят замуж 16 - 17 лет. Двадцатилетний неженатый парень уже редкое явление среди крестьян. А 20
летняя девушка считается засидевшейся невестой, и выходит замуж за парней отбывших воинскую
службу802. К аналогичным выводам пришли современные тамбовские исследователи, изучавшие брач-
798 Цит. по: Миронов Б. Вокруг свадьбы // Знание – сила. 1976. № 10. С. 43
799 Тамбовский областной краеведческий музей. Отдел фондов. Материалы полевой экспедиции 1993 г.
Отчет Т. А. Листовой. Л. 2, 3.
800 Спасский И. Обычаи, приметы и поверья в приходе с. Александровки-на-Свале Тамбовского уезда //
Тамбовские епархиальные ведомо-
сти. 1880. № 17. С. 452.
801 Данные по: Комарова О. Д. Демографические аспекты изучения семьи //
Семья: традиции и современность. М. 1990. С. 245.
802 АРГО. Разр. 19. Оп. 1. Ед. хр. 40. Л. 1.
ное поведение крестьян на основе метрических книг сельских приходов. Наиболее распространенным
возрастом вступления в брак мужчин в Алексеевском приходе (Моршанский уезд Тамбовской губер-
нии) был промежуток 18 - 19 лет (59 % всех брачных пар), а возрастная группа 17 - 20 лет вообще со-
ставляла 73 %. У женщин возрастная группа от 17 - 20 лет составляла 90 % всех брачующихся803.
Сельские невесты спешили к венцу от страха «засидеться в девках». Женитьба на девушке возрас-
том более 20 лет считалась для деревенских парней делом малопривлекательным. Для девушек не вы-
шедших замуж в срок возникала угроза остаться «вековушей». Следует помнить и о том, что без мужа
женщина в селе не имела самостоятельного значения, поэтому девичеству она предпочитала самую
плохую партию. Положение замужних женщин, согласно нормам обычного права, было выше, чем
иных в браке не состоящих. Так в решениях волостных судов оскорбление замужней бабы наказывалось
строже, нежели вдовы или девицы804.
Идеальная, с точки зрения крестьян, разница в возрасте новобрачных составляла 2 - 3 года в пользу
жениха. Для невесты считалось бесчестием выйти замуж за «старика», т. е. мужчину старше ее более
чем на 3 года. Исходя из демографической ситуации, это было вполне оправданно. Средняя продолжи-
тельность жизни мужчин в селе была на 2 - 3 года меньше, чем у женщин. С увеличением возрастной
разницы брачующихся для крестьянки возрастала вероятность раннего вдовства805.
Браки в русской деревне были не только ранними, но и всеобщими. По данным демографической
статистики конца XIX в. вне брака оставалось не более 4 % жителей села. Оправданием безбрачия в гла-
зах крестьян служили только физические или умственные недостатки. С пониманием относились сель-
ские жители к монашествующим, тем, кто решили посвятить свою жизнь Богу и давали обет безбрачия.
Существовала в деревне и категория женщин, которые не вступили в брак по тем или иным причинам,
их называли «черничками». К мужчинам и женщинам брачного возраста не создавшим семью общест-
венное мнение села относилось крайне неодобрительно. В глазах крестьян такое поведение восприни-
малось как не исполнение заповедей Божьих и поругание народных традиций.
В крестьянской среде конца XIX – начала XX в. сохранялось понятие святости венца. Жители села
осуждали незаконное сожительство, считая это преступлением, поруганием религии и чистоты брачно-
го очага. Невенчанный брак в деревне был явлением редким. Крестьяне с подозрением относились к та-
ким гражданским бракам. Большее призрение в таких случаях падало на женщину – полюбовницу. Ее
ставили в один ряд с гулящими и подвергали всяческим оскорблениям. Осуждая женщину за незакон-
ную связь, общество обращало внимание на хозяйственную способность крестьянки. Умелое ведение
хозяйства, в данном случае, выступало важным условием, смягчавшем оценку ее нравственного обли-
ка806.
Осень традиционно являлась временем крестьянских свадеб, это объяснялось окончанием сельско-
хозяйственных работ, появлением у крестьян денежных средств, для того, чтобы «сыграть свадьбу». На
осень – зиму в селе приходилось большинство престольных праздников, к которым крестьяне стреми-
лись, с целью экономии, приурочить свадебные торжества. По данным А. И. Шингарева в селах Ново -
Животинном и Моховатке Подгоренской волости Воронежского уезда 81,7 % от всего годового количе-
ства свадеб приходилось на период октября – февраля807. В Тамбовском уезде (1885 г.) только на ок-
тябрь - ноябрь падало 64 % всех браков за год. Браки отсутствовали в марте (Великий пост) и декабре
(Рождественский пост) по причине того, что в эти периоды венчание воспрещалось. На период Велико-
го поста, по подсчетам Никольского, приходилось и минимальное количество зачатий, что составляло
5,5 %808. Если принять, что в среднем в месяц приходилось 8,3 % от годового числа зачатий, то следует
признать, что даже в такой, трудно поддающейся контролю сфере, как половые отношения крестьяне, в
большинстве своем, придерживались установлений Православной церкви.
Другой максимум деревенских свадеб приходился на зиму, январь - февраль. Традиция заключать в
этот период браки была глубоко оправданной: по наблюдениям врачей и священников зимние свадьбы
давали самых здоровых детей осеннего рождения. По расчетам Б. Н. Миронова доля зимних свадеб сре-
803 См.: Канищев В. В., Мизис, Ю. А. Брачное поведение крестьян в XIX – начале XX в. //Население и территория Центрального Чернозе-
мья и Запада России в прошлом и настоящем. Мат-лы VII рег. конф. по ист . демографии и истор. географии. Воронеж, 2000. С. 29.
804 См.: Красноперов И. М. Крестьянские женщины перед волостным судом // Сборник правоведения и общественных знаний. Т. 1. СПб.,
1893. С. 273.
805 См.: Миронов Б. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 164.
806 Милоголова И. Н. Крестьянка в русской пореформенной деревне // Вестник МГУ. 1998. № 2. С. 19.
807 Шингарев А.И. Вымирающая деревня. Опыт санитарно-экономического исследования двух селений Воронежской губернии. СПб.,
1907. С. 188.
808 Никольский В. И. Тамбовский уезд. Статистика населения и болезненности. Тамбов, 1885. С. 98 - 99.
ди населения Европейской России в период 1906 – 1910 гг. составляла 42,2 %809. Сезонность сельских
браков являлась результатом взаимодействия церковных установлений и особенностей аграрного труда.
С замужеством для русской крестьянки начинался новый этап в ее жизни. Изменение общественно-
го статуса влекло за собой обретение ею функций, обусловленных традициями семейного быта

Чадородие. Сельское родовспоможение

По народным представлениям главное предназначение женщины заключалась в продолжение рода.
Само соитие между мужчиной и женщиной по православным канонам было оправдано лишь как сред-
ство зачатия детей. Рождение ребенка воспринималась как милость Божья, а отсутствие детей у супру-
гов считалось наказанием за их грехи.
У русской крестьянки на рубеже XIX – XX вв. половая зрелость наступала в 15 - 17 лет. По расче-
там доктора В. С. Гроздева (1894 г.) средний возраст появления первой менструации для крестьянок
средней полосы России составлял 16,1 лет. У крестьянок Тамбовской губернии, по данным Н. М. Ка-
кушкина, он был меньшим 15,3 лет.810 Первый ребенок у тамбовских крестьянок в среднем рождался в
18 лет и 4 месяца. Наступление физической стерильности наступало к 40 годам, т. е. за 5 - 7 лет до на-
ступления менопаузы. К этому времени детородная функция крестьянской женщины, как правило, за-
канчивалась: тяжелые условия труда и быта и огромные физические нагрузки преждевременно лишали
женщину способности к деторождению.811 Таким образом, фертильный период у сельской женщины
конца XIX в. составлял 20 – 22 года. По подсчетам демографов, русская крестьянка этого периода рожа-
ла в среднем 7 - 9 раз. Среднее число родов у крестьянок в Тамбовской губернии составляло – 6,8 раза, а
максимум 17. Вот, некоторые выписки из отчета гинекологического отделения тамбовской губернской
земской больницы за 1897, 1901 гг.: «Евдокия Мошакова, крестьянка, 40 лет, замужем 27 лет, рожала 14
раз»; «Акулина Манухина, крестьянка, 45 лет, замужем 25 лет, рожала 16 раз»812. В условиях отсутствия
искусственного регулирования рождаемости количество детей в семье зависело исключительно от ре-
продуктивных возможностей женщины.
Высокая младенческая смертность играла роль стихийного регулятора воспроизводства сельского
населения. По данным обследований (1887 - 1896 гг.) удельный вес умерших детей до пяти лет в сред-
нем по России составлял 43,2 %, а в ряде губерний свыше 50 %. Наибольшее число младенцев, пример-
но каждый четвертый, умирало в летние месяцы. Причиной тому служили кишечные инфекции, харак-
терные для этого времени года. От поноса в 90-е гг., по данным доктора медицины Г. И. Попова гибло
от 17 до 30 % грудных детей813. Мало ситуации изменилась и в начале ХХ века. По данным «Врачебно -
санитарных хроник» за 1908 – 1909 гг. младенческая смертность в Тамбовской губернии составляла от
16 до 27,3 %814.
К смерти младенцев в деревне относились спокойно, говоря «Бог дал – Бог взял». «Если ртов много,
а хлебушка мало, тот по неволе скажешь: «Лучше бы не родился, а если умрет, то и, слава Богу, что
прибрал, а то все равно голодать пришлось»815. Появление лишнего рта, особенно в маломощных семь-
ях, воспринималось с плохо скрываемым раздражением со стороны домочадцев. При появлении оче-
редного ребенка свекровь в сердцах упрекала сноху: «Ишь ты, плодливая, облакалась детьми, как зай-
чиха. Хоть бы подохли твои щенки».816 В воронежских селах бабы о смерти младенцев говорили так:
«Да если бы дети не мерли, что с ними и делать, так и самим есть нечего, скоро и избы новой негде бу-
дет поставить»817. Осуждая аборт, рассматривая его как преступление перед Богом, деревенские бабы не
считали большим грехом молиться о смерти нежелательного ребенка.
Для предотвращения беременности в деревне некоторые девицы глотали ртуть, пили разведенный в
воде порох, настой неродихи, медвежьей лапы. Широко использовали менструальные выделения. Ме-
сячные смешивали с мочой, и пили. С этой же целью в бане бросали в жар сорочку с первой ночи, выре-
зали из рубахи пятна от месячных, сжигали их, а пепел разводили водой и пили818. Существовала в селе
примета о том, что при половом сношении сразу же после месячных очищений, беременность исключе-
809 Миронов Б. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 170.
810 Данные по: ГАТО. Ф. 182. Оп. 1. Д. 1. Л. 53.
811 Морозов С. Д. Брачность и рождаемость крестьян Европейской России (конец XIX – начало XX в.) //
Крестьяноведение. Вып. 3. М., 1999. С. 104.
812 Отчет гинекологического и родильного отделения тамбовской губернской земской больницы за 1897 г.
Тамбов. 1899. С. 40; То же за 1901 г. Тамбов, 1902. С. 28.
813 Федоров В. А. Мать и дитя в русской деревне (конец XIX – начало XX в.) // Вестник МГУ. 1994. № 4. С. 19.
814 Подсчитано по: Врачебно – санитарная хроника Тамбовской губернии за 1908 – 1909 гг. Тамбов, 1909.
815 Цит. по.: Федоров В. А. Указ. соч. С. 16.
816 Семенова-Тянь-Шанская О. П. Указ. соч. С. 8.
817 Шингарев А.И. Вымирающая деревня. Опыт санитарно-экономического исследования двух селений
Воронежской губернии. СПб., 1907. С. 139.
818 Попов Г. С. Указ. соч. С 237.
на. С целью предотвращения повторной беременности затягивали период грудного вскармливания.
Продление лактации широко практиковалось в ряде сел до 1920 –х гг. «Если последующая беремен-
ность долго не наступает, - отмечалось в одной инструкции 1920-х гг., - кормят, пока ребенок не засты-
дится до 3, 4, 7 лет». Этот метод до некоторой степени защищал женщин от новых беременностей, т. к.
по данным русских врачей, около 80 % женщин не имели менструации при кормлении грудью819.
Главную роль в сельском родовспоможении играла повитуха. Повивальные бабки были в каждой
деревне. Как правило, это были пожилые вдовы (уже не имевшие месячных очищений), добропорядоч-
ного поведения. Современники расходились во взглядах применительно оценки повивального искусст-
ва. Одни, подобно земскому врачу В. И. Никольскому считали их квалификацию крайне низкой, а дей-
ствия, приносящие более вред, чем пользу. «А повивальное искусство! Здесь делается все, чтобы иско-
веркать женщину. Никакой язык не в силах описать того варварства, с которым фактически мучают ка-
ждую роженицу» - сетовал упомянутый доктор в своей диссертации за 1885 г.820 Другие исследователи,
напротив, высоко оценивали профессиональные навыки повитух. По их мнению, повивальные бабки
при родах действовали достаточно грамотно и обладали умением принимать самые сложные роды. Как
бы там не было, при наступлении родов крестьяне считали необходимым пригласить бабку-повитуху и
очень редко обращались к акушерской помощи. При трудных родах крестьяне скорее шли к священни-
ку просить, чтобы он открыл царские врата и оставил их открытыми до благополучного разрешения от
бремени, чем обращались за медицинской помощью821.
Все усилия сельской повитухи были направлены на благополучное разрешение от бремени. Они
включали в себя как испытанные приемы, стимулирующие родовые потуги, так и ритуальные действия,
направленные на защиты роженицы и младенца от влияния бесовских сил. В Тамбовской губернии при
родах повитуха заставляла «арженицу», так здесь называли роженицу, снимать всю одежду и даже
крест. По суеверным воззрениям считалось будто бы каждую вещь, носимую во время родов, женщина
должна выстрадать, помучиться822. Для стимуляции родовых потуг давали пить деревянное масло, засо-
вывали в рот косы, заставляли дуть в бутылку.
Подавляющее большинство родов в селе принимали повитухи. К акушеркам крестьяне обращались
крайне редко. В 1888 г., по наблюдению земского врача П. Богданова, из 14500 зарегистрированных ро-
дов в Кирсановском уезде Тамбовской губернии акушерками было принято только 100 - 130, т. е. менее
1 %. Главной причиной являлась бедность населения, отсутствие лошади с подводой, чтобы отправить
роженицу в больницу за 30, а порой и за 50 верст823. Спустя 20 лет положение в этом вопросе практиче-
ски не изменилось. Доктор А. С. Сергеевский в «Обзоре родовспомогательной деятельности по Мор-
шанскому уезду за 1904 - 1909 гг.» признавал: «Сама жизнь крестьянки, вероятно, создала поговорку о
том, что «баба где стоит, там и родит». Горькая, обидная поговорка, но правды в ней много: поле, хлев,
лес, луга, выгон, железная дорога и тюрьма – где застанут русскую женщину роды, там она и разреша-
ется от бремени. В Моршанском уезде большинство родов, а точнее 66,9 % проведено в избах. Меди-
цинский персонал оказывал помощь лишь в 1,4 %»824. «Лишь немногие женщины села знали о сущест-
вовании докторов – акушеров, и никто из них не пользовался помощью этих специалистов, – писал в
своих воспоминаниях воронежский крестьянин Ив. Столяров, – «Дети рождались с помощью «бабок –
повивалок» без всяких дипломов, научившихся путем практики. Когда же роды проходили в поле (и это
случалось частенько) бабку – повивалку заменяла одна из женщин, уже имевшая детей. Если роженица
была в поле одна с мужем, то обязанности «бабки» выполнял муж!»825. По отчету Сеславинского участ-
ка Козловского уезда Тамбовской губернии за 1912 г. родов на дому было принято 237, а в больнице –
34826.
Недоверие к акушеркам, по мнению этнографа Д. К. Зеленина, проистекала из взгляда крестьян на
них как на «барышней», т. е. существ беспомощных, слабых. В восприятии акушерки сельской женщи-
ной существовало определенное предубеждение, ведь она была представителем иного сословия, ей не
были ведомы порядки и нравы крестьянского мира. Повитуха же была своей бабой, крестьянкой. От нее
роженица ждала не только специальной помощи, но и замены ее в семейном хозяйстве. Бабка топила
печь, варила обед, кормила детей, ходила за скотиной и т. п. Одним словом, повитуха делала все, чтобы
временная нетрудоспособность женщины не отразилась на привычном домашнем укладе. Но сельская
819 Цит. по. : Миронов Б. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 185.
820 ГАТО. Ф. 182. Оп. 1. Д. 1 Л. 42.
821 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2029. Л. 4.
822 То же.
823 Богданов П. К статистике и казуистике болезней половых органов у крестьянок Кирсановского уезда. Тамбов, 1889. С. 3.
824 ГАТО. Ф. 182. Оп. 1. Д. 1. Л. 42об.
825 Столяров Ив. Записки русского крестьянина // Записки очевидца. Воспоминания, дневники, письма. М., 1989. С. 338.
826 Там же. Д. 11. Л. 6.
баба была не только домохозяйкой, но и работницей. Суровая проза крестьянской жизни требовала ско-
рейшего ее возвращения к активному труду, особенно в страдную пору. Бывший земский начальник из
Тамбовской губернии А. Новиков, хорошо знавший крестьянский быт и положение в нем женщины, в
своих воспоминаниях с досадой сетовал по этому поводу: «Ни болезни, ни роды – ничто бабу не спаса-
ет. Если родила в рабочую пору, то на третий день иди вязать снопы. Можно после этого удивляться,
что все они больны женскими болезнями»827. Деревенская повитуха, только ей одной известными спо-
собами, делали все, чтобы по быстрее поставить женщину на ноги. После родов роженице устраивали
баню, где бабка правила ей «живот». Для того, чтобы вернуть «золотник» (т. е. матку) на место бабка
заставляла родильницу вставать на четвереньки и опереться руками, затем сильно встряхивала ее за ло-
дыжки. При этом в некоторых местах употребляли интересный приговор: «Срастайся п …душка, сустав
в сустав, только х ..ю место оставь»828. Трудно судить насколько эффективны были все эти манипуля-
ции. Очевидно одно, что все действия повивальной бабки были подчинены одной цели – быстрее вер-
нуть роженицу к исполнению ей своих повседневных функций.

Женское здравие

Детородные функции и состояния здоровья крестьянки в целом зависели, прежде всего, от условий
труда и быта. В деревне говорили: «Борода кажет мужа, а женщину нужа». Непосильные повседневные
работы, плохое питание изнашивали женский организм, вели к раннему старению. Большинство работ,
выполняемых крестьянкой, по дому или в поле было связано с поднятием тяжестей. Земский врач В. И.
Никольский, обследовавший состояния половой сферы крестьянок Тамбовского уезда в 1885 г., писал:
«У нас женщина несет тяжелую полевую работу, она вредна для нее, т. к. связана с усиленной механи-
ческой работой. Особенно вредна прополка, когда целый день приходится ходить, согнувшись в тазо-
бедренных сочленениях под острым углом». По данным автора изменения формы и положения матки
давали 16,6% всех заболеваний половой сферы у сельских женщин829 Для предупреждения выпадения
матки, как говорили в деревне «золотника» бабки засовывали больным во влагалище картофелины,
свеклу, репу, иногда деревянные шары830. На состояние женского здравия влияла и демографическая
ситуация в деревне, если нарушалось традиционное соотношение мужского и женского труда. Доктор
В. Ф. Вамберский проследил динамику числа больных с опущением и выпадением матки за период с
1903 по 1927 г.г. При среднем значении за каждое пятилетие в 6,54 % больных, в период 1913 – 1917 гг.
доля таких больных составила 7,8%.831 В период Первой мировой войны, по причине мобилизации
мужского населения, во многих крестьянских семьях женщины были вынуждены выполнять мужские
работы.
«Немало женских заболеваний – изгибов и загибов матки, ее воспаление с последующим бесплоди-
ем – или рождение «истомленных детей» обязаны происхождением своим непосильным работам» - кон-
статировал саратовский земский врач С. П. Миронов832. В результате такой «надрывной» работы у кре-
стьянок часто случались выкидыши. Из 1059, опрошенных врачом П. Богдановым, рожавших женщин у
195 в общей сложности было 294 выкидыша. В Тамбовском уезде в 1897 - 1899 гг. на 2164 родовспомо-
жений, произведенных и учтенных медиками, приходилось 267 мертворожденных, 142 мнимоумерших
и 187 выкидышей, что составило 35 % от числа детей, родившихся живыми833. В объяснении того, что
женщина «скинула» ребенка жители села были далеки от выяснения объективных причин. По народ-
ным поверьям выкидыши приписывались таким прегрешениям матери, как несоблюдение постов, нера-
дивость в молитве, неверность мужу, совокупление с ним под праздник. Деревне не хватало элементар-
ных медицинских знаний. Жители села упорно придерживались взглядов далеких от научной трактов-
ки. В 1924 г. читательница журнала «Крестьянка» писала в редакцию: «В то время, когда мать почувст-
вовала ребенка, в деревне считают, что «выкинуть» женщина уже не может. Поэтому ее не щадят в ра-
боте, злоупотребляют ее трудом, Во время жатвы случаются от этого кровотечения, а иногда и
смерть»834.
Традиционно женским занятием в селе считалась вымочка конопли. Во время этих работ, обычно
начало – середина октября, крестьянки часами простаивали по колено в студеной воде. Следствием про-
827 Новиков А. Записки земского начальника. СПб., 1899. С 16.
828 Попов Г. Указ. соч. С. 354.
829 ГАТО. Ф. 182. Оп.1. Д. 1. Л. 42об, 43.
830 Богданов П. Указ. соч. С. 8 -10.
831 ГАТО. Ф. 182. Оп.1. Д. 1. Л. 47.
832 Цит. по: Федоров В. А. Указ. соч. С. 8.
833 Дьячков В. Л. Труд, хлеб, любовь и космос, или о факторах формирования крестьянской семьи во второй половине XIX - начале XX в.
// Социально – демографическая история России XIX – XX вв. Современные методы исследования. Мат-лы науч. конф. Тамбов, 1999. С.
73.
834 ГАРФ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 29. Л. 1.
студы ног и живота был эндометрит, или, как говорили в деревне «застудилась». Определенную роль в
возникновении гинекологических заболеваний играли венерические болезни. Триппер, приносимый в
деревне мужьями – отходниками, не редко становился причиной вульвита и эндометрита. Большинство
заболеваний половой сферы являлось следствием несоблюдение женщинами гигиены половых органов.
По наблюдениям земских врачей количество гинекологических больных в селе резко возрастала в жар-
кую летнюю погоду835. Причина тому - отсутствие гигиены в страдную пору по причине постоянного
присутствия мужчин. Необходимой чистоплотности не было и зимой. В тесных избах мужчины и жен-
щины проводили большую часть времени вместе и бабы опять же не имели возможности приводить се-
бя в надлежащий порядок. Да и само состояние крестьянского жилища создавало благоприятную атмо-
сферу для развития различных патогенных микробов.
Современного исследователя не может не поражать то безразличие, с которым сельские бабы отно-
сились к своему здоровью. Женские хвори обнаруживали, как правило, на стадии обострения или в
хронической форме. Крестьянки порой просто не замечали выделений (белей) по причине грязного пла-
тья. Свою роль играло и невежество селянки. Некоторые бабы в Орловской губернии лечиться у докто-
ров от женских болезней считали за великий конфуз: «бабе свое нутро перед людьми выворачивать за-
зорно». Когда такой пациентке доктор предлагал осмотреть ее, та стремительно убегала из больницы, и
старалась скрыть от всех слова доктора, чтобы потом не заслужить упрека от баб: «тебя давно все огля-
дели»836. По мере развития сети земской медицины, роста образованности жителей села и санитарного
просвещения крестьянского населения эти взгляды постепенно уходили в прошлое.

Власть мужа

Выяснение сути «бабьей доли» невозможно характеристики положения замужней женщины. Горь-
кие причитания невесты накануне свадьбы были не только данью традиции. Это слезы прощания с «де-
вичьей волюшке» и страха перед грядущей «бабьей долей». Ее уделом становился повседневный изну-
рительный труд и безропотное подчинение супругу. Власть мужа, его отношение к жене определялись
традиционными взглядами и стереотипами поведения. В селе существовали неписанные правила, рег-
ламентирующие поведение замужней бабы. Предосудительным считалось ходить на посиделки, разго-
варивать на улице с холостым мужчиной и т. п. В селе Раеве Моршанского уезда Тамбовской губернии
считалось позором ходить супругам парой. По местному обычаю жена должна была идти позади мужа
саженей в пяти837. Бабы не имели права вмешиваться в мужицкие разговоры, высказывать свое мнение
по вопросам их не касающихся.
Патриархальные традиции требовали безусловного подчинения жены мужу. Эта зависимость сло-
жилась исторически и была обусловлена причинами религиозного, социального и экономического по-
рядка. Характер аграрного производства, общинный уклад и подушное обложение фактически исклю-
чали самостоятельное значение женщины. Объективно крестьянское бытие не предполагало равнопра-
вие полов, отводило женщине второстепенную, а, следовательно, подчиненную роль. Современники,
представители образованного общества, много, и не без основания, писали о семейном гнете. Они воз-
мущались и справедливо грубостью нравов царивших в крестьянской семье. Но, так ли оценивали свое
положение сами крестьянки? Есть основания утверждать, что всевластие мужа воспринималось ими как
должное. С детства девушка видела обращение отца к матери, помнила ее неоднократные наставления о
покорности в грядущем замужестве. Была свидетелем, возможно не единожды, сцен публичной распра-
вы над строптивыми женами. Сельская баба воспринимала свой удел как жизненный крест, который
должна была смиренно нести.
Безотчетная власть мужа над своей женой отражена в народных поговорках: «Бью не чужую, а
свою»; «хоть веревки из нее вью»; «жалей как шубу, а бей, как душу»838. Этот варварский обычай, шо-
кировавший просвещенную публику, в деревне являлся делом обыденным. С точки зрения норм обыч-
ного права побои жены не считались преступлением в отличие от официального права. Рукоприкладст-
во в деревне было, чуть ли не нормой семейных отношений. «Бить их надо – бабу да не бить, да это и
жить будет нельзя». Мужик бил свою жену беспощадно, с большей жестокостью, чем собаку или ло-
шадь. Били обычно в пьяном виде за то, что жена скажет поперек, или били из-за ревности. Били палкой
и рогачём, и сапогами, ведром и чем попало839. Порой такие расправы заканчивались трагически. В ме-
стных газетах того времени периодически появлялись сообщения о скорбном финале семейных расправ.
835 Богданов П. Указ. соч. С. 8, 9, 19.
836 Попов Г. Указ. С. 107.
837 Покровский И. Указ. соч. С. 1361.
838 Бунаков Н. Указ. соч. С. 50, 51; Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии Вологодской области //
Сборник для изучения быта крестьянского населения России. Вып. 2. М., 1890. С. 54.
839 Семенова-Тянь-Шанская О. П. Указ. соч. С. 5.
Приведем лишь одно из них. «Тамбовские губернские ведомости» в номере 22 за 1884 год писали, что в
деревне Александровке Моршанского уезда 21 февраля крестьянка, 30 лет от роду, умерла от побоев,
нанесенных ей мужем.
В сельской повседневности поводов для семейного рукоприкладства всегда было более чем доста-
точно. «Горе той бабе, которая не осень ловко прядет, не успела мужу изготовить портянки. Да и лов-
кую бабу бьют, надо же ее учить»840. Такая «учеба» в селе воспринималась не только как право, но и как
обязанность мужа. Крестьяне говорили, что если «бабу не учить – толку не видать». О живучести таких
взглядов в селе свидетельствуют данные по Больше – Верейской волости Воронежской губернии, соб-
ранные краеведом Ф. Железновым. В своем исследовании за 1926 г. он приводил результаты ответа
крестьян на вопрос «Надо ли бить жену?» Около 60 % опрошенных крестьян ответили утвердительно,
считая это «учебой». И только 40 % сельских мужчин считали, что делать этого не следует841.
Насилие порождало насилие, создавало примеры для подражания. И то, что шокировало стороннего
наблюдателя, воспринималось в деревне как обыденное явление. Интересное суждение о сельских нра-
вах приводил в своих мемуарах А. Новиков, прослуживший семь лет в должности участкового земского
начальника Козловского уезда Тамбовской губернии. Он писал: «В крестьянской семье, чем где-либо
проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить свою жену; подрастают
дети, отец и мать берутся их пороть; стариться мужик, вырастает сын и он начинает бить старика.
Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить: муж учат жену, родители учат детей, да и сын
учит старика – отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не усидите такого царства насилия, как в
крестьянской семье»842.
Проблема, на мой взгляд, заключалась не в особой жестокости русского мужика, а в необходимости
ему следовать традиции, соответствовать образу «грозного мужа». «Крестьянин сознает, что он глава
жены, что жена должна бояться своего мужа, вот он и выражает свое превосходство перед нею, внушает
ей боязнь, уважение к себе кулаком, да вожжами» - делился своими наблюдениями о деревенских нра-
вах священник из Курской губернии843. Корреспондент В. Перьков из Болховского уезда Орловской гу-
бернии сообщал: «Власть мужа состояла в том, что он мог от нее требовать работы и полнейшего пови-
новения во всем. Он мог ее бить, и соседи относятся к этому хладнокровно. «Сама себе раба, коль не
чисто жнет» - говорят они»844. Общественное мнение села в таких ситуациях всегда было на стороне
мужа. Соседи, не говоря уже о посторонних людях, в семейные ссоры не вмешивались. «Свои собаки
дерутся, чужая не приставай» - говорили в селе. Иногда крестьяне колотили своих жен до полусмерти,
особенно в пьяном виде, но жаловались бабы посторонним очень редко. «Муж больно бьет, за то потом
медом отольется»845. То есть и сама женщина относилась к побоям как к чему-то неизбежному, явлению
обыденному, своеобразному проявлению мужниной любви. Не отсюда ли пословица: «Бьет - значит
любит!»?
Русская баба, являясь объектом насилия, репродуцировала его. Сама, терпя побои, воспринимая их
как должное, она культивировала эту «традицию» у подрастающего поколения. Приведу описание сце-
ны семейной расправы, произошедшей в селе Александровке. Этот документ обнаружен мной в архиве
редакции «Красный пахарь» и датирован 1920 годом. «На расправу сбежалась вся деревня и любовалась
избиением как бесплатным зрелищем. Кто-то послал за милиционером, тот не спешил, говоря: «Ничего,
бабы живучи!». «Марья Трифововна, - обратилась одна из баб к свекрови, – За что вы человека убивае-
те?». Та ответила: «За дело. Нас еще не так били». Другая баба, глядя на это избиение, сказала своему
сыну: «Сашка, ты, что ж не поучишь жену?». И Сашка, совсем парнишка, дает тычок своей жене, на что
мать замечет: «Разве так бьют?». По ее мнению так бить нельзя – надо бить сильнее, чтобы искалечить
женщину. Неудивительно, что маленькие дети, привыкнув к таким расправам, кричат избиваемой отцом
матери: «Дура ты, дура, мало еще тебе!»846.
В объяснение этого явления есть и психологический фактор. Побои жены выступали для мужика
компенсатором за унижение, которое он испытывал в повседневной жизни со стороны помещика, чи-
новника, земского начальника, урядника. Сталкиваясь с произволом «сильных мира сего», испытывая
состояние зависимости, крестьянин искал выход негативным эмоциям. Это рождало желание продемон-
стрировать свою власть, пусть даже в пределах семейного круга. Такое стремление к самоутверждению
840 Новиков А. Указ. соч. С. 16.
841 См.: Железнов Ф. Воронежская деревня. Больше – Верейская волость. Вып. II. Воронеж, 1926. С. 28.
842 Новиков А. Указ. соч. С. 9 - 10.
843 См.: АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 686. Л. 23.
844 Там же. Д. 1011. Л.2, 3.
845 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1215. Л. 3.
846 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 5. Д. 254. Л. 113.
принимало порой самые неожиданные формы. Информатор из Орловской губернии в своем сообщении
в этнографическое бюро приводил следующий случай. «Муж поспорил, что жена его не посмеет отка-
заться при всех лечь с ним. Была призвана жена и беспрекословно исполнила требуемое, муж выиграл
пари, а мужики даже поднесли и бабе водки «за храбрость»847.
Была ли сельской женщины возможность оградить себя рукоприкладства самодура-мужа, защитить
свою честь и достоинство? Некоторые женщины пытались найти управу на мужей в волостных судах.
Исследователи конца XIX в. расходились в оценке эффективности таких обращений. Юрист И. М.
Красноперов считал, что волостные суды не спешили встать на защиту чести и достоинства женщин,
считая это дело семейным. Из 118 случаев побоев мужьями своих жен, зарегистрированных в волост-
ных книгах, суды приговорили к наказаниям только четырех виновных, да и то, не столько за побои,
сколько за дебоширство и пьянство848. По мнению же специалиста в области обычного права С. В. Пах-
мана, волостные суды не только не уклонялись от разбора дела о личных обидах между супругами, но
весьма энергично защищали жен от деспотизма мужей. На основе изученных материалов волостных су-
дов Рязанской губернии аналогичное суждение высказывает современный исследователь Л. И. Земцов.
Он считает, что «крестьянки активно пытались найти защиту в волостном суде», и «абсолютное боль-
шинство проступков по отношению к женщине волостным судом наказано»849. По моим наблюдениям,
волостные суды, в отличие от общинных судов, не оставались безучастными к искам потерпевших
женщин. Так, Горельский волостной суд 5 марта 1872 г. рассматривал жалобу крестьянки. В ней гово-
рилось о том, что ее муж Сергей Антонов Бетин ни за что избил ее, изорвал на ней рубаху и юбку и вы-
рвал много волос. А затем связав ей руки водил по селу. Суд приговорил виновного аресту на 7 дней.
Иногда инициатором обращения в волостной суд с жалобой на жестокое обращение с женой выступали
должностные лица села. П. Березанский, в своем исследовании обычного права крестьян Тамбовской
губернии, приводит в качестве примера решение Стрельниковского волостного суда. В этом суде слу-
шали жалобу сельского старосты на крестьянина Ф., который часто бил свою жену до полусмерти. Суд
определил наказать семейного дебошира 20 ударами розгами, и объявил ему, чтобы тот оставил все
свои дурные поступки и жил в своем семействе смирно850.
Другой формой женского протеста против семейной тирании являлось бегство. К концу XIX в. вы-
росло количество обращений крестьянок с просьбой выдать им паспорт. Для того, чтобы его получить
требовалось согласие мужа, а он, как правило, такого согласия не давал. Те, женщины, которые находи-
ли прибежище в родительском доме, возвращались мужьями насильно. Иные, покинутые мужья обра-
щались в волостной суд. Тот предписывал женщине вернуться к мужу, так как надо работать в поле, а в
целях предотвращения издевательств в будущем грозил привлечь мужа к суровому наказанию.

Развод

Развод в русской деревне был явлением крайне редким. В своих воспоминаниях о детстве в тамбов-
ской деревне митрополит Вениамин (Федченков) писал, что на пятьдесят верст кругом он не слышал ни
об одном случае развода. В 1912 г. почти на 115 млн. человек православных всех возрастов было рас-
торгнуто всего 3532 брака, в 1913 г. на 98,5 млн. человек православных – 3791 брак, при чем подав-
ляющая часть разводов приходилась на город851. Народные традиции и номы церковного права делали
добровольное расторжение брака практически невозможным. Исследователь С. С. Крюкова на основе
изучения брачных традиций второй половины XIX в. установила причины разводов у крестьян в повсе-
дневной жизни. Это несогласие в семейной жизни; уход одного из супругов в секту; неспособность му-
жа выполнять супружеские обязанности; бесплодие жены; длительная отлучка одного из супругов852. К
этим причинам следует добавить и неспособность одного из супругов выполнять хозяйственные рабо-
ты. Жесткие требования к разводу были продиктованы не только церковным уставом, но и экономиче-
скими условиями жизни крестьянской семьи. Ведь при разводе или смерти супруги в крестьянском хо-
зяйстве нарушалось традиционное соотношение мужских и женских рук, необходимое для нормальной
производственной деятельности. Нередко на другой день после похорон мужик толковал о новой бабе.
«Без бабы в доме никак невозможно, - говорил он, - надо невесту искать»853. В этом не было ни жесто-
косердия, ни пренебрежения к умершей супруге, а только суровые реалии крестьянского быта.
847 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1011. Л.2, 3.
848 См.: Красноперов И. М. Указ. соч. С. 279.
849 Земцов Л. И. Крестьянки в волостном суде // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества
в XVIII – XX вв. Мат-лы. междунар. конф. Тамбов, 2002. С. 328.
850 Березанский П. Указ. соч. С. 217, 218.
851 Данные по: Морозов С. Д. Указ. соч. С. 103.
852 См.: Крюкова С. С. Брачные традиции южнорусских губерний во II пол. XIX в. // Этнографическое обозрение. 1992. № 4. С. 48.
853 Бунаков Н. Указ. соч. С. 51.
Прелюбодеяние в обычном праве не признавалось основанием для расторжения брака. В этом слу-
чае от обманутого мужа ожидали вразумления неверной жены, а не развода. Жен уличенных в измене
жестоко избивали. На такие расправы в селе смотрели как на полезное дело, по понятиям крестьян с
женой всегда нужно обращаться строго – чтобы она не забаловалась. «Жену не бить – толку не
быть!»854
Для официального расторжения брака, церковного развода, требовалось решение правящего архие-
рея, поэтому в русской деревне второй половины XIX - начала XX в. существовали «самовольные раз-
воды». Дать количественную оценку этому явлению невозможно, по причине того, что такие «расход-
ки» не регистрировались. Этнографические источники свидетельствуют о том, что иногда в селе супру-
ги расходились добровольно, т. е. прекращали совместное проживание, но к формальному расторжению
брака не прибегали. По наблюдениям Ф. Костина из Орловского уезда: «Рассорившиеся супруги часто
расходятся. Большей часть со двора уходит жена, а муж остается дома. Иногда муж заявляет в волости,
чтобы жене не давали паспорт. И тогда жена обыкновенно живет у кого-либо из родственников. Супру-
ги иногда расходятся добровольно и живут врозь, но только те, у кого нет детей»855. Отсутствие детей в
семье после нескольких лет совместной жизни в глазах крестьян являлось веской причиной для пре-
кращения супружества. «У кого детей нет – во грехе живет», - говорила народная пословица.
Гражданский развод в селе санкционировался негласно общиной и общественным мнением. Упо-
мянутый информатор из Орловского уезда по этому поводу писал следующее: «В нашей местности раз-
воды бывают при вмешательстве сельского схода и народного суда. При таких разводах вторично же-
ниться супругам конечно нельзя, но они имеют полное право, по народному мнению, жить раздельно,
не притесняя один другого. Когда желают разойтись и просят об этом общество. То должны указать
причины. Когда есть дети, то их оставляют с отцом, будь они девочка или мальчик. Но если мать поже-
лает взять с собой девочку, то этой ей позволяется. Если муж и жена разводятся, не имея детей, то ей
разрешается взять свое имущество и приданое. Если, разводятся супруги, имея детей, то жене не все
выдается, а часть холстов, детских рубашек оставляется. После развода муж не обязан выдавать жене ни
месячины, ни других пособий и она должна жить, как хочет. Когда после развода у крестьян от любов-
ниц рождаются дети, то они были обязаны кормить до совершеннолетия, и если девочка то выдать за-
муж, если мальчик определить его куда - то в зятья или в усыновление. Но большей частью таких детей
определяют в воспитательные дома или подкидывают»856.
Наиболее частой из причин разводов являлась смерть одного супругов. Вдовство, в народных пред-
ставлениях, воспринималось как Божье наказание. Второй брак в деревне не осуждался, но вызывал оп-
ределенный суеверный страх из-за боязни того, что он будет недолговечным и несчастным. Третий брак
по народным понятиям считался недопустимым. Крестьяне считали, что такой мужик берет на себя
страшный грех, идя против Божественной воли. В деревне говорили: «Первая жена от Бога, вторая - от
человека, третья - от черта». Второй брак был необходим, по мнению крестьян, только в том случае, ес-
ли у вдовца были малолетние дети, а в семье не было женщины, способной к уходу за ними. В этом
случае вдова самая подходящая невеста для вдовца, как опытная женщина. К бракам вдовцов на девуш-
ках относились неодобрительно. И поэтому чаще всего вдовые супруги вступали в новый брак друг с
другом. Из 100 браков вдовцов (1875 - 1886 гг.) в Тамбовской губернии - 56 приходилось на браки
вдовцов на вдовах857. Для совместного проживания порой сходились пожилые (мужчины старше 60 лет,
женщины – 50 лет), одинокие крестьяне. Такой союз в селе считали неприличным, памятую о том, что
Бог создал брак «для умножения рода человеческого»858.
Советская власть существенно упростила процедуру развода. По закону о браке, семье и опеке 1926
г. было достаточно заявление одного из супругов, при чем «представления какого-либо объяснения о
том, почему сторона желает развода, не требовалось». Число разводов по стране на 1 тыс. чел. увеличи-
лось с 1,9 в 1920 г. до 11,3 в 1929 г.859 В середине 1920-х гг. разводы в Тамбовской губернии составляли
8 - 12 % от числа заключенных браков. Большинство их приходилось на город. Для русской деревни
возможность расторжения брака в большей мере имело эффект психологического воздействия. У кре-
стьянки появился выбор, теперь она могла, оформив развод, уйти от мужа. По этому поводу в орлов-
ских деревнях в середине 20-х гг. ХХ в. распевали такую частушку:
854 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 13.
855 Там же. Д. 1245. Л. 7.
856 Там же. Л. 11, 12.
857 Якушкин Е. И. Заметки о влиянии религиозных верований и предрассудков на народные юридические обычаи и понятия // Этнографи-
ческое обозрение. Кн. IX. М., 1891. № 2. С. 6.
858 Миронов Б. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 165.
859 Черных А. становление России советской: 20-е годы в зеркале социологии. М., 1998. С. 175.

От волости до двора
Вся зеленая трава;
Давай милый разводится,
Теперь новые права860.

В первое советское десятилетие взгляд крестьян на возможность расторжения брака оставался в це-
лом традиционным. Это утверждение относится к церковному браку, а не к государственной регистра-
ции с гражданского состояния. Разводы в сельской среде не получили широкого распространения. Жи-
тель Болховского района Орловской области Н. А. Польнов (1918 г. р.), вспоминая о нравах деревни
своего детства, говорил: «Сейчас вот женятся 2 - 3 раза и ничего. А раньше если ты женился и через год
развелся, тебя засмеют. Не имеешь права даже это делать»861. Таким образом, стереотипы семейных от-
ношений в сознании жителей села под воздействием правовых новаций не претерпели особых измене-
ний.

Пища

Крестьянин кормился от трудов своих. Народная пословица гласит: «Что потопаешь, то и полопа-
ешь». Состав крестьянской пищи определялся натуральным характером его хозяйства, покупные яства
были редкостью. Она отличалась простотой, еще ее называли грубой, так как требовала минимум вре-
мени на приготовление. Огромный объем работы по хозяйству не оставлял стряпухе времени на готовку
разносолов и обыденная пища отличалась однообразием. Только в праздничные дни, когда у хозяйки
было достаточно времени, на столе появлялись иные блюда. Вообще, сельские женщины была консер-
вативна в компонентах и приемах приготовления пищи. Отсутствие кулинарных экспериментов тоже
являлось одной из черт бытовой традиции. Селяне были не притязательны в еде, поэтому все рецепты
для ее разнообразия воспринимали как баловство. Интересно в этом отношении свидетельство Хлебни-
ковой, работавшей в середине 20-х гг. ХХ в. сельским учителем в с. Сурава Тамбовского уезда. Она
вспоминала: «Ели щи из одной капусты и суп из одной картошки. Пироги и блины пекли один - два раза
в год по большим праздника … При этом крестьянки гордились своей бытовой неграмотностью. Пред-
ложение добавлять что-то в щи для «скусу», они с презрением отвергали: «Неча! Мои и так жрут, да
похваливают. А, эдак совсем разбалуешь»862.
На основе изученных этнографических источников можно с высокой долей вероятности реконст-
руировать повседневный рацион русского крестьянина. Сельская пища не отличалась большим разно-
образием. Известная поговорка «Щи да каша - пища наша» верно отражала обыденного содержания еды
жителей деревни. В Орловской губернии повседневную пищу как богатых так и бедных крестьян со-
ставляло «варево» (щи) или суп. По скоромным дням эти кушанья приправлялись свиным салом или
«затолокой» (внутренним свиным жиром), по постным дням - конопляным маслом. В Петровский пост
орловские крестьяне ели «муру» или тюрю из хлеба, воды и масла. Праздничная пища отличалась тем,
что ее лучше приправляли, то же самое «варево» готовили с мясом, кашу на молоке, а в самые торжест-
венные дни жарили картофель с мясом. В большие храмовые праздники крестьяне варили студень, хо-
лодец из ног и потрохов863.
Мясо не являлось постоянным компонентом крестьянского рациона. По наблюдениям Н. Бржевско-
го пища крестьян, в количественном и качественном отношении не удовлетворяла основные потребно-
сти организма. «Молоко, коровье масло, творог, мясо, - писал он, - словом все продукты, богатые бел-
ковыми веществами, появляются на крестьянском столе в исключительных случаях – на свадьбах при
разговении, в престольные праздники. Хроническое недоедание – обычное явление в крестьянской се-
мье»864. Бедный мужик вволю ел мясо исключительно только на «загвины» т. е. в день заговения. К
этому дню крестьянин, как бы не был беден, обязательно готовил себе мясного и наедался, так что на
следующий день лежал с расстройством желудка. Редко крестьяне позволяли себе пшеничные блины с
салом или коровьим маслом865.
Другой редкостью на крестьянском столе был пшеничный хлеб. В «Статистическом очерке хозяй-
ственного положения крестьян Орловской и Тульской губерний» (1902) М. Кашкаров отмечал, что
«пшеничная мука никогда не встречается в обиходе крестьянина, разве лишь в привозимых из города
гостинцах, в виде булок и т. п. На все вопросы о культуре пшеницы не раз слышал в ответ поговорку:
860 Бюллетень Орловского губернского бюро краеведения. 1927. № 2. С. 24.
861 АРЭМ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 122. Л. 21.
862 Город на Цне. 1997. 9 января.
863 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1088. Л. 1.
864 Бржеский Н. Очерки аграрного быта крестьян. Земледельческий центр России и его оскудение. СПб., 1908. С. 4, 5.
865 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1087. Л.2,3.
«Белый хлеб - для белого тела»866. В начале ХХ века в селах Тамбовской губернии состав потребляемых
хлебов распределялся следующим образом: мука ржаная – 81,2 %, мука пшеничная – 2,3 %, крупы –
16,3 %.
Из круп, употребляемых в пищу в Тамбовской губернии, наиболее распространено было просо. Из
нее варили кашу «сливуху» или кулеш, когда в кашу добавляли свиное сало. Постные щи заправляли
растительным маслом, а скоромные щи забеливали молоком или сметаной. Основными овощами, упот-
ребляемыми в пищу, здесь являлись капуста и картофель. Морковь, свеклу и другие корнеплоды до ре-
волюции в селе выращивали мало. Огурцы появились на огородах тамбовских крестьян лишь в совет-
ское время. Еще позже, в предвоенные годы, на огородах стали выращивать помидоры. Традиционно в
деревнях культивировали и употребляли в пищу бобовые: горох, фасоль, чечевицу867.
Из этнографического описания Обоянского уезда Курской губернии следовало, что в зимние посты
местные крестьяне ели кислую капусту с квасом, луком, соленые огурцы с картофелем. Щи варили из
кислой капусты и квашеных бураков. На завтрак обычно был кулеш или галушки из гречневого теста.
Рыбу употребляли в разрешенные церковным уставом дни. В скоромные дни на столе появлялись щи с
мясом, творог с молоком. Зажиточные крестьяне в праздничные дни могли позволить себе окрошку с
мясом и яйцами, молочную кашу или лапшу, пшеничные блинцы и коржики из сдобного теста868.
Рацион воронежских крестьян мало чем отличался от питания сельского населения соседних черно-
земных губерний. Ежедневно употреблялась, преимущественно, пища постная. А именно: ржаной хлеб,
соль, щи из капусты, каша, горох и также овощи: редька, огурцы, картофель. Пища в скоромные дни
состояла из щей с салом, молока и яйц. В праздничные дни ели солонину, ветчину, кур, гусей, овсяный
кисель, ситный пирог869.
Повседневным напитком у крестьян была вода, в летнюю пору готовили квас. В конце XIX в. в се-
лах черноземного края чаепитие распространено не было, если чай и употребляли, то во время болезни,
заваривая его в глиняном горшке в печи. Но уже в начале ХХ в. из деревни сообщали, что «крестьяне
полюбили чай, который они пьют по праздникам и после обеда. Более состоятельные начали приобре-
тать самовары и чайную посуду. Для интеллигентных гостей кладут вилки к обеду, сами мясо едят ру-
ками»870.
Обыкновенно порядок еды у крестьян был таков: утром, когда все вставали то подкрепляются кто
чем: хлебом с водой, печеным картофелем, вчерашними остатками. В девять - десять утра садились за
стол и завтракали варевом и картошкой. Часов в 12, но не позже 2 дня все обедали, в полдник ели хлеб с
солью. Ужинали в деревне часов в девять вечера, а зимой и раньше871. Полевые работы требовали зна-
чительных физических усилий и крестьяне, в меру возможностей, старались употреблять более кало-
рийную пищу. Священник В. Емельнов, на основе своих наблюдений за жизнью крестьян Бобровского
уезда Воронежской губернии, сообщал в Русское географическое общество: «В страдную летнюю пору
едят четыре раза. В завтрак в постные дни едят кулеш с одним ржаным хлебом, когда вырастает лук то с
ним. В обед хлебают квас, добавляя в него огурцы, потом едят щи (шты), наконец крутую пшенную ка-
шу. Если работают в поле, то весь день едят кулеш, запивая его квасом. В скоромные дни к обычному
рациону добавляют сало или молоко. В праздник - студень, яйца, баранина в щах, курятина в лапше»872.
Семейная трапеза в селе производилась по раз заведенному порядку. Вот как описывал П. Фомин,
житель Брянского уезда Орловской губернии заведенный порядок прием пищи в крестьянской семье:
«Когда садятся обедать и ужинать, то все по начину хозяина начинают молиться Богу, за тем уж садятся
за стол. Вперед хозяина никто ни одно кушанье не может начинать. Иначе попадет ложкой по лбу, хотя
это был и взрослый. Если семья большая, детей отсаживают на полок и там кормят. После еды опять все
встают и молятся Богу»873.
Во второй половине XIX века наблюдалась довольно устойчивая традиция соблюдения пищевых
ограничений в крестьянской среде. Обязательным элементом массового сознания были представления о
чистой и нечистой пище. Корова, по мнению крестьян Орловской губернии, считалась чистым живот-
ным, а лошадь нечистым, непригодной в пищу874. В крестьянских поверьях Тамбовской губернии со-
866 Кашкаров М. Указ. соч. С. 69.
867 Тамбовский областной краеведческий музей. Отдел фондов. Материалы полевой экспедиции 1993 г. Отчет В. Липинской. С. 5, 6.
868 Машкин Быт крестьян Курской губернии Обоянского уезда // Этнографический сборник. Вып. V. СПб., 1862. С. 14, 16, 17.
869 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 442. Л. 2.
870 Там же. Д. 2271. Л. 2.
871 Там же. Д. 1088. Л. 3.
872 АРГО. Раз. 19. Оп. 1. Ед. хр. 63. Л. 9об.
873 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1087. Л. 1.
874 Трунов А. И. Понятие крестьян Орловской губернии о природе физической и духовной // Записки Русского географического общества
по отделению этнографии. Т.2. 1869. С. 19.
держалось представление о нечистой пище: рыбы, плывущие по течению, считали чистой, а против те-
чения нечистой.
Обо всех этих запретах забывали, когда деревню посещал голод. В условиях отсутствия в крестьян-
ских семьях какого-либо значительного запаса продовольствия каждый неурожай влек за собой сами
тяжкие последствия. В голодное время потребление продуктов сельской семьей сокращалось до мини-
мума. С цель физического выживания в селе резали скот, пускали в пищу семенной материал, распрода-
вали инвентарь. В голодное время крестьяне употребляли в пищу хлеб из гречихи, ячменя или ржаной
муки с мякиной. К. К. Арсеньев после поездки в голодные села Моршанского уезда Тамбовской губер-
нии (1892 г.) так описывал свои впечатления в «Вестнике Европы»: «Во время голода семьи крестьян
Сеничкина и Моргунова кормились щами из негодных листьев серой капусты, сильно приправленных
солью. Это вызывало ужасную жажду, дети выпивали массу воды, пухли и умирали»875. Спустя чет-
верть века в деревне все те же страшные картины. В 1925 г. (голодный год!?) крестьянин из с. Екатери-
нино Ярославской волости Тамбовской губернии А. Ф. Барцев писал в «Крестьянскую газету»: «Люди
рвут на лугах коневой щавель, парят его и эти питаются. … Крестьянские семьи начинают заболевать от
голода. Особенно дети, которые пухлые, зеленые, лежат без движения и просят хлеба»876. Периодиче-
ский голод выработал в русской деревне традицию выживания. Вот зарисовки этой голодной повсе-
дневности. «В селе Московское Воронежского уезда в голодные годы (1919 - 1921 гг.) существующие
пищевые запреты (не есть голубей, лошадей, зайцев) мало имели значение. Местное население упот-
ребляло в пищу мало – мальское подходящее растение, подорожник, не гнушались варить суп из лоша-
дины, ели «сорочину и варанятину». Ни кошек, ни собак в пищу не употребляли. Горячие кушанья де-
лали без картофеля, засыпали тертой свеклой, поджаренной рожью, добавляли лебеду. В голодные годы
не ели хлеба без примесей, в качестве которых употребляли траву, лебеду, мякину, картофельную и
свекольную ботву и другие суррогаты. К ним добавляли муки (просяной, овсяной, ячменной) в зависи-
мости от достатка» 877.
Конечно, все описанное выше это ситуации экстремальные. Но и в благополучные годы недоеда-
ние, полуголодное существование было обыденным явлением. За период с 1883 по 1890 г. потребление
хлеба в стране уменьшилось на 4,4. % или на 51 млн. пуд в год. Потребление пищевых продуктов в год
(в переводе на зерно) на душу населения составляло в 1893 г.: Орловская губернии – 10,6 - 12,7 пуд.,
Курская – 13 - 15 пуд., Воронежская и Тамбовская – 16 - 19 пуд.878. В начале ХХ в. по Европейской Рос-
сии среди крестьянского населения на одного едока в день приходилось 4500 кал., при чем 84,7 % из
них были растительного происхождения, в т. ч. 62,9 % хлебных и только 15, 3 % калорий получали с
пищей животного происхождения879. При этом калорийность дневного потребления продуктов крестья-
нами в Тамбовской губернии составляла – 3277, а в Воронежской – 3247. Бюджетные исследования,
проведенные в довоенные годы, зафиксировали очень низкий уровень потребления российского кресть-
янства. Для примера, потребление сахара сельскими жителями составляло менее фунта в месяц, а расти-
тельного масла – полфунта880.
Если говорить не об абстрактных цифрах, а внутридеревенском потреблении продуктов, то следует
признать, что качество пищи прямо зависело от хозяйственного достатка семьи. Так, по данным коррес-
пондента Этнографического бюро потребление мяса в конце XIX в. бедной семьей составляло 20 фун-
тов, зажиточной – 1,5 пуда. На приобретение мяса в зажиточных семьях тратилось в 5 раз больше
средств, чем в семьях бедняков881. В результате обследования бюджетов 67 хозяйств Воронежской гу-
бернии (1893 г.) было установлено, что расходы на приобретение пищи, в группе зажиточных хозяйств,
составляли в год 343 руб., или 30,5 % всех расходов. В семьях среднего достатка соответственно 198
руб. или 46,3 %. Эти семьи, в год на человека, потребляла 50 фунтов мяса, в то время как зажиточные в
два раза больше – 101 фунт882.
Дополнительные данные о культуре быта крестьянства дают данные о потреблении селянами ос-
новных продуктов питания в 1920 - е гг. Для примера взяты показатели тамбовской демографической
статистики. Основой рациона сельской семьи по-прежнему являлись овощи и продукты растительного
происхождения. В период 1921 - 1927 гг., они составляли в деревенском меню 90 - 95%. Потребление
875 Арсеньев К.К. Из недавней поездки в Тамбовскую губернию // Вестник Европы. Кн. 2. 1892. С. 837.
876 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 619. Л. 1 - 1об.
877 Народный побыт. Материалы и исследования по этнографии Воронежского края. Воронеж, 1927. С. 28, 31, 36.
878 Сборник правоведения и общественных знаний. Труды юрид. общ-тва. Москов. ун-та. Т. 3. СПб., 1894. С. 144.
879 Привалова Т. В. Быт русской деревни (медико – санитарное состояние деревни Европейской России) 60 –е гг. XIX - 20- е гг. XX в. М.,
2000. С. 44.
880 См.: Анфимов. А. М. Российская деревня в годы первой мировой войны. М., 1962. С. 73.
881 См.: Быт великорусских крестьян-землепашцев. … С. 230.
882 См.: Сборник правоведения и общественных знаний. … Т. 3. С. 162, 163.
мяса было незначительным: от 10 до 20 фунтов в год. Это объясняется традиционным для деревни са-
моограничением в потреблении продуктов животноводства и соблюдением религиозных постов. С эко-
номическим укреплением крестьянских хозяйств возросла калорийность потребляемой пищи. Если в
1922 г. в дневном рационе тамбовского крестьянина она составляла 2250 единиц, то к 1926 г. увеличи-
лась почти вдвое и исчислялась 4250 калориями. В том же году калорийность дневного потребления во-
ронежского крестьянина составляла 4410 единиц883. Качественного отличия в потреблении продуктов
питания различными категориями деревни не наблюдалось. Калорийность дневного потребления зажи-
точного крестьянина превосходила показатель других групп деревни незначительно.
Из вышеприведенного обзора пищи крестьян черноземных губерний видно, что основу рациона
сельского жителя составляли продукты натурального производства, в нем преобладали продукты расти-
тельного происхождения. Достаток пищи носил сезонный характер. Относительно сытый период от По-
крова до святок сменялся полуголодным существованием в весенне – летнюю пору. Состав употреб-
ляемой пищи находился в прямой зависимости от церковного календаря. Питание крестьянской семьи
выступало отражением хозяйственной состоятельности двора. Отличие в пище зажиточных и бедных
крестьян заключалось не ее в качестве, а в количестве.

Жилище

Изба являлась традиционным жилищем русского крестьянина. Постройка дома для крестьянина это
важный этап в его жизни, непременный атрибут обретения им статуса домохозяина. Усадьба под ново-
стройку отводилась решением сельского схода. Заготовка бревен и возведение сруба обычно осуществ-
лялась посредством мирской или соседской помочи. В селах региона основным строительным материа-
лом выступала древесина. Исключение составляли степные районы южных уездов Курской и Воронеж-
ской губерний. Здесь преобладали мазанные малороссийские хаты.
Состояние крестьянских жилищ, в полной мере, отражало материальное достаток их владельцев.
Сенатор С. Мордвинов, посетивший Воронежскую губернию с ревизией в начале 1880-х гг., в своем от-
чете сообщал: «Крестьянские избы пришли в упадок, и поражают своим убогим видом. Каменных
строений у крестьян губернии отмечено: у бывших помещичьих – 1,4 %, у государственных – 2,4 %884.
В конце XIX века зажиточные крестьяне в деревнях все чаще стали строить каменные дома. Дома кры-
ли соломой, реже дранкой. По наблюдениям исследователей, в начале ХХ венка в воронежских селах
строили «хаты» из кирпича и под «жесть» - вместо прежних «рубленных», крытых соломой на «глину».
Воронежский краевед Ф. Железнов, обследовавший условия жизни крестьян в начале 1920-х гг., дал
следующую группировку крестьянских изб (по материалам стен): кирпичные строения составили 57 %,
на деревянные приходилось 40 % и на смешанные 3 %. Состояние построек выглядело так: ветхие – 45
%, новые – 7 %, посредственные – 52 %885.
Состояние крестьянской избы и надворных построек выступало верным показателем хозяйственно-
го состояния крестьянской семьи. «Плохая изба и развалившийся двор – первый признак бедности, о
том же свидетельствуют отсутствие скотины и мебели». По убранству жилища можно было безошибоч-
но определить материальное положение жильцов. Корреспонденты Этнографического бюро так описы-
вали внутреннюю обстановку домов бедных и зажиточных семей: «Обстановка семьи бедного крестья-
нина – это тесная ветхая лачужка вместо дома, да хлевишко, в котором есть одна лишь коровенка и три
– четыре овцы. Бани, амбара и овина нет. У зажиточного всегда новая просторная изба, несколько теп-
лых хлевов, в которых помещаются 2-3 лошади, три - четыре коровы, два – три теленка, два десятка
овец, свиньи и куры. Есть баня и амбар»886.
Русские крестьяне были весьма непритязательными в домашнем обиходе. Постороннего человека,
прежде всего, поражал аскетизм внутреннего убранства. Крестьянская изба конца XIX в. мало, чем от-
личалась от сельского жилища века предыдущего. Большую часть комнаты занимала печь, служащая,
как для обогрева, так и для приготовления пищи. Во многих семьях они заменяли баню. Большинство
крестьянских изб топились «по-черному». В 1892 г. в с. Кобельке Богоявленской волости Тамбовской
губернии из 533 дворов 442 отапливались «по-черному» и 91 «по белому»887. В каждой избе был стол и
лавки вдоль стен. Иная мебель практически отсутствовала. Не во всех семьях имелись скамейки и табу-
ретки. Спали обычно зимой на печах, летом на полатьях. Чтобы было не так жестко, стелили солому,
которую накрывали дерюгой. Как здесь не вспомнить слова воронежского поэта И. С. Никитина.
883 См.: Статистический справочник по Тамбовской губернии за 1926 год. Тамбов, 1926. С. 149, 152; Население и хозяйство Воронежской
губернии. Вып. 2. Стат. свод. сб. Воронеж, 1927. С. 383.
884 Мордвинов С. Указ. соч. С. 20.
885 Железнов Ф.Указ. соч. С. 23.
886 Быт великорусских крестьян-землепашцев. … 1993. С. 229.
887 Корнилов А. А. Семь месяцев среди голодающих крестьян. М., 1893. С. 71.

Невестка за свежей соломкой сходила,
На нарах в сторонке ее постлала, -
К стене в изголовье зипун положила.

Солома служили универсальным покрытием для пола в крестьянской избе. На нее члены семьи от-
правляли свои естественные надобности, и ее, по мере загрязнения, периодически меняли. О гигиене
русские крестьяне имели смутное представление. По сведениям А. И. Шингарева, в начале ХХ в., бань в
с. Моховатке имелось всего две на 36 семейств, а в соседнем Ново - Животинном одна на 10 семейств.
Большинство крестьян мылись раз - два в месяц в избе, в лотках или просто на соломе888. Традиция мы-
тья в печи сохранялась в деревне вплоть до В. О. В. Орловская крестьянка, жительница села Ильинское
М. П. Семкина (1919 г. р.) вспоминала: «Раньше купались дома, из ведерки, никакой бани не было. А
старики в печку залезали. Мать выметет печь, соломку туда настелет, старики залезают, косточки гре-
ют»889.
Постоянные работы по хозяйству и в поле практически не оставляли крестьянкам времени для под-
держания чистоты в домах. В лучшем случае раз в день из избы выметали сор. Полы в домах мыли не
чаще 2 - 3 в год, обычно к престольному празднику, Пасхе и Рождеству. Пасха в деревне традиционно
являлся праздником, к которому сельские жители приводили свое жилище в порядок. «Почти каждый
крестьянин, даже бедный, - писал сельский учитель, - перед Пасхой непременно зайдет в лавку купит 2
- 3 куска дешевеньких обоев и несколько картин. Перед этим тщательно вымывают потолок, и стены
дома с мылом»890.
Участившие связи с городом, подъем материального состояние крестьян в период нэпа благотворно
отразились на состоянии крестьянского жилица. По сведениям авторов сборника «Русские» во второй
половине 20-х гг. ХХ в. во многих селениях было построено и отремонтировано около 20 - 30 % имею-
щихся домов. Новые дома составляли около трети всех построек в Никольской волости Курской губер-
нии891. В период нэпа дома зажиточных крестьян были перекрыты железными крышами, под ним под-
водился каменный фундамент. В богатых домах появлялась мебель, хорошая посуда. Входили в быт за-
навески на окнах, парадную комнату украшали живыми и искусственными цветами, фотографиями, на
стены клеили обои. Однако эти изменения не коснулись бедняцких изб. Вот как описывал дом бедняка
крестьянин В. Я. Сафронов, житель с. Краснополье Козловского уезда Тамбовской губернии. В своей
корреспонденции за 1926 г. он писал: «Изба деревянная, гнилая. Окна на половину заткнуты соломой
или тряпками. В избе темно и грязно …»892.

Одежда

По сведения из Обоянского уезда Курской губернии в 1860 –е гг. мужчины в деревне носили по-
сконное белье домашнего изготовления, рубаху с косым воротом, длиною до колен и порты. Рубаха
подпоясывалась тканным или сученым пояском. В праздничные дни надевали льняные рубахи. Зажи-
точные крестьяне щеголяли в рубахах из красного ситца. Верхнюю одежду летом составляли зипуны
или свиты. По праздникам носили домотканые балахоны. А крестьяне побогаче – кафтаны тонкого сук-
на893. Основу обыденной одежды тамбовских крестьянок составлял традиционный южнорусский кос-
тюм, испытывавший в конце XIX века значительное влияние городской моды. Девушки и замужние ба-
бы в Моршанском уезде Тамбовской губернии носили сарафаны. В ряде мест у селянок сохранилась
клетчатая или полосатая «панёва», на головах «кокошники» и волосники с возвышениями или даже ро-
гами. Привычная женская обувь «коты» (чоботы) уступили место башмакам или полусапожкам «со
скрипом»894
Этнограф Ф. Поликарпов, исследовавший в начале ХХ в. быт крестьян Нижнедевицкого уезда Во-
ронежской губернии, отмечал: «Появляются щеголи, надевшие «гасподские» рубахи – косоворотки из
ситца, легкие сапоги, перестают носить на поясе «гаманы». Даже в пределах одного уезда этнографы
обнаруживали разнообразие сельской одежды. «В одних местах носят «панёвы» - черные клетчатые
юбки, в других «юпки» красных цветов, с широкой обшивкой у подола – из лент и позумента. Девушки
носят преимущественно сарафаны. Из верхней одежды на юго-востоке Нижнедевицкого уезда носят
«зипуники», а на северо-востоке уезда «шушпаны». Везде обувью являются лапти с «анучами» и «пар-
888 Шингарев А. И. Указ. соч. С. 50 - 55.
889 АРЭМ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 121. Л. 82.
890 Цит. по: Тульцева Л. А. Община и аграрная обрядность рязанских крестьян на рубеже XIX – XX в. // Русские: семейный и обществен-
ный быт. Сб. ст. М., 1989. С. 47.
891 Русские. Сб. ст. М., 1997. С. 286.
892 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 1. Л. 294.
893 Машкин. Указ. соч. С. 8.
894 Тамбовские епархиальные ведомости. 1898. № 22. С. 594.
тянками». В праздничные дни одевают тяжелые и широкие сапоги с подковами. Крестьянские рубахи
скроены неаккуратно – широкие и длинные, пояс подвязывали «пот пуза», цепляя на него «гаман»895.
Новшеством в сельском моде являлся и материала, из которого было сделано платье. Ткань фаб-
ричного производства (шелк, сатин) практически вытеснила домотканое сукно. Под влиянием город-
ской моды изменился крой крестьянского платья. Крестьянин С. Т. Семенов об изменениях в одежде
крестьян начала ХХ в. писал, что «самотканки вытеснялись ситцем. Зипуны и кафтаны заменились коф-
тами и пиджаками»896. Мужчины надевали поддевки, пиджаки, штаны не «набойчатые», а суконные и
бумажные. Молодые люди ходили в пиджаках, подпоясывая брюки ремнями с пряжками. В прошлое
уходили традиционные женские головные уборы. Сельские девушки ходили с непокрытой головой, ук-
рашая ее искусственными цветами, накидывая платок на плечи. Деревенские модницы носили прита-
ленные кофточки, «польты», шубки. Обзавелись зонтиками и калошами. Последние стали «писком» де-
ревенской моды. Их носили больше для украшения, т. к. надевали в тридцатиградусную жару, идя в
церковь897.
Традиционно в деревне большое внимание уделялось показной стороне жизни семьи. В деревне хо-
рошо помнили, что «встречают по одежке». С этой целью зажиточные хозяева и в будние дни носили
высокие сапоги с бесчисленными сборками («в гармошку»), и в теплую погоду накидывали на плечи
синие тонкого фабричного сукна кафтаны898. А, что не могли показать, о том говорили, что «дома у них
на столе самовар и часы на стене, и едят они на тарелках мельхиоровыми ложками, запивая чаем из
стеклянных стаканов». Крестьянин всегда стремился к тому, чтобы у него было все не хуже чем у сосе-
да. Даже при небольших средствах свободные денежные средства вкладывались в строительство дома,
покупку хорошей одежды, иногда мебели, в устройства праздника «на широкую ногу», чтобы в деревне
создавалось впечатление о зажиточности хозяйство. Семейный достаток необходимо было демонстри-
ровать повседневно, как подтверждение хозяйственного благополучия.