Безгин В. Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала ХХ века)

ОГЛАВЛЕНИЕ

Г л а в а 3. ОБЫЧНОЕ ПРАВО РУССКОЙ ДЕРЕВНИ

Споры о главном

Выяснения роли обычного права в жизни русской дереви следует предварить некоторыми замечаниями о самом предмете исследования.
В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОМ ОБЗОРЕ УЖЕ ОТМЕЧАЛОСЬ, ЧТО ВОПРОС О СУЩНОСТИ ОБЫЧНОГО ПРАВА ВЫ-
ЗВАЛ В НАУКЕ ОСТРУЮ ПОЛЕМИКУ, КОТОРАЯ НЕ ПРЕКРАЩАЕТСЯ И ПО СЕЙ ДЕНЬ. ИНТЕРЕС
К ЮРИДИЧЕСКИМ ОБЫЧАЯМ И ПРАВОВЫМ ВОЗЗРЕНИЯМ РУССКИХ КРЕСТЬЯН ОТНЮДЬ НЕ
ПРАЗДНЫЙ. ИЗУЧЕНИЕ ЛЮБОЙ ИЗ СТОРОН ЖИЗНИ РОССИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ СТАВИТ ПЕРЕД
ИССЛЕДОВАТЕЛЕМ ПРОБЛЕМУ ВЫЯСНЕНИЯ МЕСТА И РОЛИ ОБЫЧНОГО ПРАВА. СУЩЕСТВО-
ВАНИЕ ОБЫЧНОГО ПРАВА МОЖНО ДОКАЗАТЬ ИЛИ ОПРОВЕРГНУТЬ. ЭТО И ПЫТАЛАСЬ СДЕ-
ЛАТЬ ВЛАСТЬ В НАЧАЛЕ ХХ В. В ДОКЛАДЕ Г.А. ЕВРЕИНОВА «КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В ТРУ-
ДАХ ОБРАЗОВАННОЙ В СОСТАВЕ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, КОМИССИИ ПО ПЕРЕСМОТ-
РУ ЗАКОНОПОЛОЖЕНИЙ О КРЕСТЬЯНСТВЕ» (1904 Г.) НАЛИЧИЕ ПРАВОВЫХ ОБЫЧАЕВ В РУС-
СКОЙ ДЕРЕВНИ ФАКТИЧЕСКИ ОТРИЦАЛОСЬ. АВТОР В ЧАСТНОСТИ ПИСАЛ: «СЛЕДУЕТ ПРИ-
ЗНАТЬ СОВЕРШЕННО БЕССПОРНЫМ, ЧТО У РУССКИХ КРЕСТЬЯН НЕ СУЩЕСТВУЕТ НИКАКИХ
ЮРИДИЧЕСКИХ ОБЫЧАЕВ, ОСНОВАННЫХ НА ПРЕДАНИИ, СООТВЕТСТВУЮЩИХ ОСОБЕННО-
СТЯМ ИХ ПРАВОВОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ И СВОЙСТВЕННЫХ КАКОМУ-ЛИБО РАЙОНУ МЕСТ-
НОСТИ, ЗА ПРЕДЕЛАМИ ИЗВЕСТНЫХ СЕЛЬСКИХ ОБЩЕСТВ, – СЛЕДОВАТЕЛЬНО, НЕТ ОБЫЧА-
ЕВ ОБЩИХ И ДЛЯ ТОЙ ГРУППЫ СЕЛЕНИЙ, КОТОРУЮ СОСТАВЛЯЕТ КРЕСТЬЯНСКАЯ ВО-
ЛОСТЬ»535. ПРОТИВОПОЛОЖНОГО МНЕНИЯ, ПРИДЕРЖИВАЛСЯ СЕНАТОР ХВОСТОВ, КОТО-
РЫЙ В 1905 Г. ЗАЯВЛЯЛ: «ВОПРОС О СУЩЕСТВОВАНИИ ОБЫЧАЯ ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ МНЕ
РАВНОСИЛЬНЫМ ВОПРОСУ О ТОМ, ЕСТЬ ЛИ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ВОЗДУХ ИЛИ МЫ ЖИ-
ВЕМ В БЕЗВОЗДУШНОМ ПРОСТРАНСТВЕ. СОМНЕВАТЬСЯ В СУЩЕСТВОВАНИИ ОБЫЧНОГО
ПРАВА МОГУТ ТОЛЬКО ТЕ, КТО В ДЕРЕВНИ ОСЕДЛО НЕ ЖИЛ, В МЕСТНЫХ ДОЛЖНОСТЯХ НЕ
СЛУЖИЛ, А ЖИЛИ ПО ГОДАМ И НАРОДНУЮ ЖИЗНЬ ИЗУЧАЛИ ТОЛЬКО ПО КНИЖКАМ И ТО
ПО КНИЖКАМ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ОДНОГО НАПРАВЛЕНИЯ»536.
Сегодня, как и сотню лет назад, отдельные исследователи пытаются отрицать очевидное. Историк
О.Г. Вронский в своей диссертации без обиняков и хлестко определяет юридические обычаи кресть-
ян как «обычное бесправие». К такому выводу он приходит на основании материалов трудов мест-
ных комитетов, Особого совещания, «Записки разных лиц …» из фонда Плеве. Что касается материа-
лов местных комитетов, то они не отрицали существование в крестьянской среде норм обычного
права в сельском судопроизводстве, порядке наследования и опеки. Проблема заключалась в трудно-
сти их унификации и противоречии норм обычного права действующему законодательству. Цель
правительства была ясна: включить русское крестьянство в единое правовое поле, ликвидировать
признание правовой самобытности сельского населения, содержащиеся в компромиссных статьях
Общего положения 1861 г. Информация правительственных чиновников о бытовании правовых обы-
чаев в крестьянской среде определялась поставленной задачей и поэтому носила тенденциозный ха-
рактер. Нет, речь не идет о фальсификации собранного материала, проблема заключалась в методике
сбора и подачи информации. Порой местные жители просто не понимали о чем идет речь, и что хотят
от них добиться дотошливые господа. О каком выяснении истины могла идти речь, если заезжие гос-
пода и крестьяне говорили на разных языках? Свою роль сыграли стереотипы в оценке крестьян как
людей умственно малоразвитых, лишенных творческого начала. Следует несколько слов сказать и о
535 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 431. Л. 5об.
536 ОР РГБ. Ф. 58/II/ Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 7об.
«Записке разных лиц о положении крестьян Орловской губернии (общественные установления, обы-
чаи и законы)», отложившийся в фонде
В.К. Плеве (ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114). Историк О.Г. Вронский ошибочно считает, что материалы,
содержащиеся в ней, собраны по плану, разработанному департаментом полиции. Данный документ
есть компиляция материалов, присланных добровольными корреспондентами из Орловской губернии
в Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева (АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1092). Автор щедро цитирует
этот документ, в подтверждение своих выводов об «агонии» общинных порядков, правовом «беспре-
деле», царящем в деревне. Исследователь знает, что в основе источника наблюдения сельских жите-
лей (священников, землевладельцев, служащих по земству), но не самих крестьян. Обращение к пер-
воисточнику позволяет преодолеть однобокость суждений, поскольку в нем содержатся примеры
иного рода. Привлечения массовых источников, в частности решения волостных судов, дает возмож-
ность утверждать, что обычное право продолжало существовать и в конце XIX – начале XX в., а его
нормы являлись определяющими в самых разных сферах жизни русского села.
Как и любая правовая система, область неписанных законов не оставалась неизменной и эволюцио-
нировала под влиянием условий общественного развития. В тоже время обычное право отличалось
значительной устойчивостью, по причине преобладание в его источниках не формально-
догматических и естественно-практических факторов, а нравственно-этических и духовно-
религиозных явлений крестьянского бытия. Приверженность крестьян нормам обычного права опре-
делялась общинным укладом, традициями аграрного труда, самобытностью общественного устрой-
ства и сельским менталитетом. В практике народного права воплощалось крестьянское представле-
ние о правопорядке, находившее свое выражение в том, каким образом община, крестьянское хозяй-
ство решали проблемы, связанные с наделами, с усадьбой, экономические и социальные конфликты,
семейные вопросы.
На функционирование обычного права в изучаемый период оказывали воздействия те же факторы,
которые влияли в целом на крестьянское сообщество. Модернизация российского общества и эманси-
пация крестьянства формировали в сельской повседневности новации, которые не укладывались в тра-
диционные рамки народных правовых обычаев. Очутившись в круговороте разнообразных, вызываемых
капиталистическим строем правоотношений в качестве участника в тех или иных сделках, покупая и
продавая, нанимая и нанимаясь и т.д., крестьянин ощутил настоятельную потребность в законном огра-
ждении своих интересов наравне с людьми других состояний537.

Грех и преступление

В КРЕСТЬЯНСКОМ СОЗНАНИИ ПОНЯТИЯ «ГРЕХА» И «ПРЕСТУПЛЕНИЯ» БЫЛИ СХОЖИ, НО
НЕ ТОЖДЕСТВЕННЫ. ПОД ГРЕХОМ В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ ПОНИМАЛИ ВСЯКОЕ БОГОПРОТИВ-
НОЕ ДЕЯНИЕ, ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ХРИСТИАНСКИХ ЗАПОВЕДЕЙ, НАРУШЕНИЕ ЦЕРКОВНОГО
УСТАВА. ГРЕХОВНЫМ СЧИТАЛОСЬ УПОТРЕБЛЕНИЕ СКОРОМНОЙ ПИЩИ В ПОСТ И ПОСТНЫЕ
ДНИ, НЕДОСТОЙНОЕ ПОВЕДЕНИЕ В ХРАМЕ, РАБОТА В ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ. ЦЕРКОВНОЕ УС-
ТАНОВЛЕНИЕ О ЗАПРЕТЕ НА РАБОТЫ В ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ САНКЦИОНИРОВАЛОСЬ РЕШЕ-
НИЕМ СЕЛЬСКОГО СХОДА. НАКАНУНЕ НЕРАБОЧЕГО ДНЯ СТАРОСТА ОБХОДИЛ ДОМА ОДНО-
СЕЛЬЧАН С НАПОМИНАНИЕМ О ЗАПРЕТЕ. ПЕРЬКОВ В. ИЗ БОЛХОВСКОГО УЕЗДА ОРЛОВСКОЙ
ГУБЕРНИИ ТАК ОБЪЯСНЯЛ ОТЛИЧИЕ ГРЕХА ТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ В КРЕСТЬЯНСКОМ ВОС-
ПРИЯТИИ: «ПРЕСТУПЛЕНИЕ СОСТОИТ В УБИЙСТВЕ, ВОРОВСТВЕ, ГРАБЕЖЕ, ДРАКЕ. ГРЕХ
СОСТОИТ В РУГАТЕЛЬСТВЕ, НАПРАСНОЙ БОЖБЕ, РАБОТЕ В ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ, В ПЕСНЕ
ПОД ПРАЗДНИК, РОДИТЬ В ДЕВКАХ ИЛИ БЕЗ МУЖА, УКРАСТЬ ПО МЕЛОЧИ НА ОГОРОДЕ. ЕС-
ЛИ КТО-ТО ТАЙНО ПРОДАЕТ ВОДКУ И ПОДЛИВАЕТ В НЕЕ ВОДЫ. ЭТО СЧИТАЕТСЯ ГРЕХОМ»538.
ТАКЖЕ КАК ГРЕХ ВОСПРИНИМАЛОСЬ ПЬЯНСТВО, РАСПУТСТВО, НЕ ПОЧИТАНИЕ РОДИТЕ-
ЛЕЙ, БРАК БЕЗ РОДИТЕЛЬСКОГО БЛАГОСЛОВЕНИЯ И Т.П.539
По понятиям и обычаям народа, власть преследовать, судить и называть виновных принадлежит су-
ду и воли Божьей. В первом случае на неправильность суда говорят: «не боюсь я суда людского, а бо-
юсь – Божьего». «Перед судом соврешь, а перед Богом нет»540. В записке
С.С. Кондрашова о положении крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии от 13 марта 1889 г.
537 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 431. Л. 7об.
538 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1034. Л. 1.
539 Бунаков Н. Указ. соч. С. 57.
540 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1034. Л. 1.
говорилось: «Кощунство и богохульство считается страшным грехом, но если они уж не особенно силь-
но оскорбляют религиозные чувства народа, то об этом стараются избегать доносить священнику или
начальству. На нарушителей церковных правил народ смотрит равнодушно, зная, что Бог и без них за
это накажет»541. Крестьяне не считали своим делом наказывать грех (это дело Божие), но добивались
исполнения нравственных норм силой общественного воздействия. Информатор из с. Хотьково Карача-
евского уезда Орловщины сообщал: «В старину наказывался тот, кто посмел съесть в пост скоромную
пищу. В настоящее время, если кто-либо съест скоромное, то подвергается только довольно сильному
внушению со стороны старшего члена семьи. Старики считают грех важнее преступления, они говорят:
«скоромятину нажраться, али душу загубить; Бог долго ждет, да больно бьет. Тут не накажет, за то на
том свете у вечной кабале будешь»542. Богохульство и кощунство сознавались крестьянами как тяжкий
грех и преступление и, по народному обычаю, виновный подлежал строгой ответственности, «да и Бог
не потерпит – долго ждать за евто не заставит»543.
Любой проступок в деревне получал, прежде всего, моральную оценку. Если с точки зрения фор-
мального права многое нравственное может быть преступным, и не все, что преступно должно быть
безнравственным, с точки зрения жителей деревни, все преступное обязательно безнравственно, а все,
что нравственно, не может быть преступным. Это противоречие между правовыми обычаями и писаным
правом находило свое выражение в сельской повседневности. Крестьяне считали нормальным делом
или своим святым правом: самогоноварение, битье жен, порубку барского леса и другое, считавшееся
по закону преступлением. В тоже время не все нарушения, которые, по мнению крестьян, совершать
греховно, преследовались законом. Так в сельском быту греховным делом считалось: отказ от подачи
милостыни, нарушение обещания участвовать в помочах, работа в праздничные дни544.
Многие преступления, весьма строго караемые общими уголовными законами, считались маловаж-
ными по обычному праву. Снохачество наказывалось у крестьян несколькими розгами, а по уложению
подлежало весьма тяжелой каре. Нанесение обиды действием восходящему родственнику по уложению
наказывалось очень строго, а по обычному праву драка между детьми и родителями, как явление обы-
денное в крестьянском быту, не считалось ничем особенным. С другой стороны, обычай относился к
некоторым наказуемым деяниям строже, чем закон. Волостной суд налагал большой штраф за работу в
воскресенье. Сельским старостой были подвергнуты аресту девки и парни, которые, разложив огонь
близь деревни, прыгали через него и пускали в день народного праздника Ивана Купалы545.
Существенно расходились положения официального закона и нормы обычного права в трактовке
имущественных преступлений. Если закон стоял на страже прав собственника и преследовал либо по-
кушение на чужую собственность, то по обычному праву некоторые кражи вообще не считались пре-
ступлением, а в оценке других наблюдался дифференцированный подход. Жительница деревни Талы-
зино Орловского уезда А. Михеева так описывала нравы своих односельчан: «Летом друг у друга вору-
ют с поля намолоченный хлеб стока, насыпают в голенища сапог, карманы. В рабочую пору воруют с
поля снопы, верхние с конца или нижние, чтобы не было заметно. Срывание плодов и овощей кражей
не считают. «Кабы люди не крали яблок в чужих садах, может быть, и Бог не зарождал столько пло-
дов»546. Наблюдения информатора из того же уезда аналогичны: «Мелкое воровство среди крестьян
очень развито, крестьяне не считают особенным грехом зарезать чужую курицу, забраться в сад или на
огород и украсть что-либо.
У зажиточных крестьян бедные крадут без всякого смущения, и не считается грехом во время возки
хлеба утащить с поля полкопны, но бедные у бедных крестьян редко воруют, разве в случае крайней
нужды»547. В крестьянских суждениях присвоение чужого имущества, по причине голода, выступало
обстоятельством, которое оправдывало вора и освобождало его от ответственности. В таких случаях
крестьяне говорили: «Не умереть же ему с голоду, не есть же ему своих детей, ведь никто не назовется
ему хлебом, быть и украсть»; «Ныне не евши, завтра не евши, тоже за живот возьмешься, пойдешь и ук-
радешь и греха не побоишься»548. Е. Якушкин приводит пример, когда в голодный год свозили чужие
копна, оставляя записку, что взято из крайней нужды. На следующий год то, что было взято, непремен-
541 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 7.
542 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1104. Л. 1.
543 Там же. Л. 12.
544 Левин М. Указ. соч. С. 91; Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.И.
Тенишева. М., 1983. С. 58.
545 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 6.
546 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1316. Л. 10.
547 Там же. Д. 1215. Л. 10.
548 Там же. Д. 1316. Л. 12.
но, возвращалось на прежнее место549. Таким образом, в обыденном сознании крестьян кража по причи-
не голода или как результат крайней необходимости преступлением не считалось.
Крестьянская ментальность проявлялась в двойном стандарте, в оценке правонарушений в системе
«свой – чужой». К «чужим» относились все, кто не являлся членом крестьянского сообщества – поме-
щики, чиновники, горожане, купцы и т.п. По отношению к ним нравственные принципы не действова-
ли, они были представителями чуждого мира, и поэтому враждебного. Порой воровство воспринима-
лось не как преступление, а как удаль – особенно, если оно совершено где-то на стороне и не по отно-
шению к своему брату-крестьянину. Крестьяне-отходники из Тамбовской губернии, служившие на па-
роходах, подрезали кладь и крали мануфактурный товар женам на наряды. А по возвращению домой
рассказывали о своих «подвигах» односельчанам, при явном сочувствии с их стороны 550. Не считали
крестьяне зазорным для себя покупать краденые вещи. В данном случае их дешевизна являлась для них
достаточно весомым аргументом, чтобы не быть столь щепетильными и выяснять происхождение про-
даваемого товара.
Крестьяне не считали преступным украсть у помещика копну ржи или овса, вырубить десяток дуб-
ков в чужом лесу. Заповедь «не укради», по отношению к землевладельцу, не работала. По понятию
крестьян, воровать у помещика – не грех, и он воровал при каждом удобном случае, вполне уверенный,
что односельчане его не выдадут551. В селе Волконское Дмитровского уезда Орловской губерния кре-
стьяне, не скрываясь от односельчан, производили в экономиях помещиков кражи: дров, леса, корма552.
Не считали преступлением нарубить в барском лесу дров и жители села Шелковка Обоянского уезд
Курской губернии, утверждая, что «это не людское, а Божье»553. По взглядам крестьян Рыльского уезда
той же губернии лес, вода, земля, дикие звери, птицы и рыбы считались Божьими, созданными для всех
людей на потребу и в равном количестве. Не было грехом сделать в чужом лесу порубку, наловить рыбу
или дичи в чужих владениях554. В основе такого подхода лежало традиционное восприятие крестьянами
природы собственности, восприятия труда как единственно справедливого ее источника. Исследователь
обычного права И. Тютрюмов в 1879 г. писал: «Мне лично приходилось встречать солидных крестьян,
которые ни за что не согласятся «положить грех на душу» – взять что-нибудь чужое, а между тем спо-
койно едут в чужую лесную дачу и хозяйничают там самым бесцеремонным образом»555. Крестьянская
логика в данном случае просто и понятна – не может быть собственностью то к чему не приложен труд.
Не являлось преступлением покос травы на чужом лугу, но жатва хлеба на чужой полосе, считалась
кражей. О рыбе, пойманной в чужих реках, крестьяне рассуждали так: «он на нее овса и муки не истра-
тил, поить не поил, ухаживать не ухаживал, а всеми делами управляет Бог, Его и рыба вся, знать, можно
ловить каждому». О потраве лугов говорили примерно тоже: «Он не пахал, не сеял траву, стало быть,
нет тут никакого греха, покормить лошадь»556. По наблюдению В. Бондаренко, изучавшего обычаи и
нравы крестьян Кирсановского уезда Тамбовской губернии конце XIX в.: «Сбор грибов и орехов в чу-
жом лесу считается вполне дозволенным: «Они общие, Бог их зародил для всех», – говорят крестьяне.
Взгляд этот до того крепко установился, что запрещения владельца, встречаемые с изумлением и ропо-
том, никогда не имеют значения»557.
Мужик не признавал со своей стороны предосудительным, несправедливым делом кражу или обман
по отношению ко всякому, кто не мужик. В этом следует видеть своеобразную месть крестьянина тор-
говцам, перекупщикам, всем тем, кто не раз и не два обманывал мужика самым бессовестным образом.
В отчете императору за 1891 г. воронежский губернатор сообщал: «Статистическими данными по гу-
бернии удостоверено, что при продаже хлеба перекупщикам на вес крестьяне теряют не менее 10 %, а
при продаже на меру от 17 до 20 % или в среднем 15 %»558. Думаю, что крестьяне не были столь наив-
ны, чтобы если не знали точно, то догадывались вполне определенно о таком обмане. Поэтому «объе-
хать», «поднадуть», «объегорить», всякого «кто не мужик» в деревне считалось делом справедливым и
разумным, а уж не как не преступным. Терпимо крестьяне относились к обмеру, обвесу, продаже нека-
чественного товара. Мелкие торговые плутни также не считались преступлением, а расценивались ско-
рее как ловкость. «Обвесы, обмеры, обсчеты, продажа плохо за хорошее – преступлением не считается,
549 Якушкин Е.И. Обычное право. Материалы для библиографии обычного права. Вып. 1. М., 1910. С. 21.
550 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 7.
551 Безродный М. Указ. соч. С. 76.
552 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1092. Л. 3.
553 Там же. Д. 680. Л. 1.
554 Архив ИЭА РАН. К. 14. (Коллекция ОЛЕАЭ). Д. 108. Л. 4.
555 Тютрюмов И. Крестьянская семья (очерк обычного права) // Русская речь. 1879. Кн. 4. С. 276.
556 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1316. Л. 11.
557 Бондаренко В. Очерки Кирсановского уезда Тамбовской губернии // Этнографическое обозрение 1890. № 6 – 7. С. 37.
558 Библиотека РГИА. Всеподаннийший отчет Воронежской губернатора за 1891 г. Л. 20об.
– утверждали крестьяне Карачаевского уезда Орловской губернии, добавляя при этом. – Они видели,
что покупали559.
В обыденных суждениях крестьян преступник – это «несчастный», «бедолага», жертва сложивших-
ся обстоятельств. Причину преступления сельский люд усматривал, прежде всего, в греховной природе
человека. В народе говорили: «Грех сладок, человек падок»; «Грех – воровать, да нельзя миновать»
Преступные деяния могли быть результатом действий «от лукавого». Не случайно про человека, впер-
вые совершившего преступление, говорили, что его «бес попутал», «нечистый подтолкнул» и т.п. Свою
роль, по мнению крестьян, играл дурная наследственность («Благословляет отец деток до чужих кле-
ток»). О детях из воровских семей, пошедших по стопам отцов, выносили суждение о том, что «яблоко
от яблони далеко не падет»560.
В обыденном восприятии крестьян преступник вызывал сочувствие потому, что осужден людским
судом, его уже постигла кара за совершенное злодеяние. Он лишен свободы и поэтому не опасен, и те-
перь он вызывает не страх, а жалость. Из Тамбовской губернии сообщали: «Арестанта народ всегда на-
кормит с радушием. На преступника смотрят как на несчастного. Причина тут в том, что виновный уже
получает возмездие за свои проступки. Искупив их через наказание, он является, как бы страдальцем:
кандалы особенно действуют на чувства народа»561. По мнению Е.И. Якушкина, для крестьян характе-
рен был «взгляд на преступника, как на жертву обстоятельств, как на падшего брата, поэтому и престу-
пление в некоторых местностях называют бедой»562. Следуя призыву Спасителя о проявлении милосер-
дия к «узникам, томящимся в темницах», крестьяне стремились, по возможности, облегчить их участь.
Крестьяне Болховского уезда Орловской губернии преступникам, осужденным коронной властью, да-
вали на дорогу денег, холста, хлеба, молоко, квас563. В Карачаевском уезде той же губернии при посе-
щении арестованных или подвергнутых тюремному заключению старались принести в гостинец булку,
чаю, сахару, баранок564.
Если цель уголовного закона состояла в том, чтобы карать, отомстить за содеянное преступление,
то деревня в своем обычно – правовом мировоззрении считала, что главное в том, чтобы преступник
раскаялся и исправился. Прощение, которое преступник испрашивал у потерпевшего и сельского схода,
всегда выступало смягчающим обстоятельством565. В это следует видеть проявление христианского ми-
лосердия, выражением стремления крестьян следовать назиданию Спасителя «не судите, да не судимы
будете».
В трактовке преступления и ответственности за него положения официального законодательства и
нормы обычного права расходились и весьма значительно. Это являлось следствием сословной замкну-
тости крестьянского сословия, особенностей сельского менталитета, традиций хозяйственного уклада,
соблюдения канонов православия, приоритетом правовых обычаев над формальным законом.

Сельское правосудие

До введения Общего положения о крестьянах от 19 февраля
1861 г. российское сельское население формально не имело общего сословного суда. На практике ос-
новным органом для разрешения конфликтных ситуаций в деревне по-прежнему выступали общинные
суды. Члены комиссии по преобразованию волостных судов пришли к выводу, что «начало обычая кре-
стьян судиться своим домашним судом так же старо, как стар сам русский народ»566. Коллективное раз-
бирательство дел при участии всех членов общины, утверждал И. Оршанский, «русский народ считал
лучшей формой самоуправления и самосуда»567. По мнению С. Пахмана, народные суды существовали
исстари, без каких-либо указаний закона568.
В пореформенный период в русской деревне продолжала функционировать система неформального
сельского суда. Она была представлена сельским сходом, судом стариков, семейным судом, судом сель-
ского старосты, судом соседей и самосудом. Их решения основывались исключительно на обычном
праве.
559 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1104. Л. 5.
560 Шатковская Т.В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX века: Опыт юридической антрометрии. Рос-
тов н/Д, 2000. С. 75 – 76.
561 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 7.
562 Якушкин Е.И. Указ. соч. С. 19.
563 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1034. Л. 7.
564 Там же. Д. 1104. Л. 11.
565 Громыко М.М. Указ. соч. С. 99.
566 Чернявский С.П. Народный суд. Каменец-Подольск, 1901. С. 32.
567 Оршанский И.Г. Исследование по русскому праву обычному и брачному. СПб., 1879. С. 12.
568 Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: Юридические очерки. СПб., 1877. Т. 1. С. 379.
Весь быт крестьянского населения, установившийся, сложившийся исторически, объяснял стремле-
ние отдельных крестьян подчинится суду своих односельчан, часто не имеющего ничего общего с фор-
мальным судом, писаным законом, но вполне удовлетворяющий совести и экономическим понятиям
сельского обывателя. М.И. Зарудный в своем исследовании отмечал, что «крестьянин во всех своих со-
мнениях и спорах обращался к миру, оберегающему хозяйственные интересы каждого общинника для
собственной пользы. «Как мир решит, – говорил крестьянин, – я миру не противник»569. По информации
из Елатомского уезда Тамбовской губернии, в конце XIX в. «оскорбление, потравы, лесные порубки и
т.п. мелкие споры об имуществе на сельских сходах разбирают сплошь и рядом. Не подчиняются этому
суду только самые упорные и при исключительных обстоятельствах»570.
Традиции патриархальной семьи наряду с родственными связями, которые объединяли иной раз до
половины деревни, обусловили существование семейных судов или судов родственников. Они рассмат-
ривали исключительно проступки, совершенные членами семейства как в домашнем обиходе, так и вне
его. Семейное правосудие осуществлял хозяин, прибегая к совету мужчин-домочадцев. При необходи-
мости виновного тотчас же и наказывали. Случалось, что провинившийся член семьи пытался найти
защиту у общественных судов. Но те, как правило, занимали сторону большака и утверждали его реше-
ние.571
Одной из форм общинного суда в селах Центрального Черноземья был суд стариков. По данным К.
Чепурного, он был распространен в русской деревне практически повсеместно, из 82 волостей его дея-
тельность не была зафиксирована лишь в трех572. Общественный суд выбирали тогда, когда всем схо-
дом сразу нельзя решить дело, нередко он предшествовал сходу. Суд состоял их четырех крестьян с хо-
рошей репутацией, не моложе 45 – 50 лет и старосты. Задача суда состояла в том, чтобы не допустить
по возможности односельчан с жалобой друг на друга к начальству, рассудить спор своими силами,
внутри общины. Суд стариков решал спорные случаи семейных разделов, драки, потравы, оскорбления,
нарушение запрета работы в праздничные дни. При необходимости суд выносил и наказания. Так, в
Тамбовской губернии, суд стариков Кулеватовской волости приговаривал к аресту на короткий срок, в
Перкинской, Отъясовской, Питерской волостях – к небольшому штрафу573. Наиболее часто к суду ста-
риков прибегали для разбора дел об обидах и оскорблениях. Крестьяне справедливо считали, что в та-
ких рода делах старики более беспристрастные судьи на том основании, так как они в виду близости
смерти не хотят брать греха на душу. Старики признавались более подходящими судьями, потому что
от них не обидно было выслушивать выговор и даже брань574.
Приверженность крестьян неформальному сельскому суду, и в частности суду стариков, Н.В. Кала-
чов объяснял их близостью крестьянским интересам. В своей работе «О волостных и сельских судах»
крестьянское судопроизводство он описывал следующим образом. «Стоит послушать, особенно на
сельских сходах, в которых подчас и доныне решаются стариками тяжебные дела, хозяйственные споры
и общественные распорядки, их полные практического смысла доводы, как взгляд на непригодность
этих умных, сметливых стариков к делу суда совершенно изменяется. Это ясное понимание своих и
общественных нужд, эти трезвые суждения, не поддающиеся житейской неприязни к подсудимым, ни
страху перед сильными людьми, ни презрению к беспомощным и слабым – все это невольно располага-
ет в пользу этих неграмотных, но крайне рассудительных стариков»575.
Суд старосты был одной из простых форм общинного суда. В повседневных спорах, а порой и ссо-
рах, крестьяне охотно обращались к старосте, чтобы тот их «урезонил и примирил».576 Обыкновенно
сельские старосты разбирали и решали маловажные дела: брань, драки, побои и пр., обыкновенно ста-
роста не судил единолично, а для разбора дел приглашал стариков или добросовестных. Обращение ме-
стных жителей к суду старосты было обусловлено и тем, что тот мог действовать по закону, применяя к
виновным наказание. Например, к старосте деревни Саловка Валуйского уезда Воронежской губернии
15 марта
1881 г. обратился Иван Малов, который просил разобраться с его братом Федором. Они с братом разде-
лили имущество, а надел остался общим, и Федор захватил весь участок и начал его пахать. Староста
569 Зарудный М.И. Законы и жизнь. Исследования крестьянских судов. СПб., 1874. С. 55.
570 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 10.
571 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1708. Л. 48; Д. 831. Л. 21.
572 Чепурный К.Ф. К вопросу о юридических обычаях: устройство и состояние волостной юстиции в Тамбовской губернии. Киев,
1874. С. 2.
573 Березанский П. Обычное уголовное право крестьян Тамбовской губернии. Киев, 1880. С. 15.
574 Тенишев В.В. Правосудие в крестьянском быту. Брянск, 1907. С. 48.
575 Качалов Н.В. О волостных и сельских судах в древней и нынешней России // Сборник государственных знаний. Т.VIII. СПб., 1880.
С. 144.
576 Птицын. В.В. Обычное судопроизводство крестьян Саратовской губернии. СПб., 1886. С. 20.
воспретил это, но Федор продолжал распашку, за что и был арестован на сутки577. Наказания староста
употреблял как крайнюю меру, а в большинстве случаев он стремился примирить односельчан, чтобы
восстановить между ними добрые отношения и не доводить дела до суда.
Сельский сход как традиционная форма крестьянского самоуправления обладал и судебными функ-
циями. Суд сельского схода по закону являлся судом для рассмотрения дел о семейных разделах, зе-
мельных спорах и разделе наследства. Наряду с этим он осуществлял и неофициальную функцию, вы-
ступая для однообщественников последней инстанцией для решения большинства незначительных дел.
На сельский сход обращались также, если решения суда стариков, сельского старосты не удовлетворили
тяжущиеся стороны, т.е. он неформально выполнял функции апелляционного органа. Приговор сель-
ского схода носил для крестьян характер окончательное решение, которое, как правило, не обжалова-
лось. Охотное обращение крестьян к суду своих односельчан в разрешение возникающих жизненных
коллизий яркое свидетельство доверие коллективному разуму схода. Вверяя решение тяжбы общинно-
му суду, селяне, прежде всего, надеялись на справедливое (основанное на обычае) и быстрое (без из-
лишних формальностей) решение вопроса.
В решении вопросов, касающихся взаимоотношений жителей села, сходка стремилась привести
дело к тому, чтобы конфликт разрешился миром. По сведениям из Валуйского уезда Воронежской
губернии, если сход разбирал случай мелкой кражи, побои или какой-либо другой обиды и виновный
был уличен, то он должен был просить прощение у стариков и особенно у обиженного. После этого
на виновного накладывался штраф. Обычай публичной просьбы о прощении у пострадавшего по ре-
шению схода описан в 70-х гг. XIX в. в Тамбовской губернии578. При определении меры
ответственности за содеянное «мир» учитывал не только тяжесть проступка, но и личность
виновного. Сельский сход обращал внимание на хозяйственную состоятельность, семейное
положение, репутацию преступника, одним словом, «судили по человеку». И.Г. Оршанский в своем
исследовании справедливо замечал: «Для народного суда личность обвиняемого имеет
первенствующее значение, как члена «мира», как соседа, домохозяина и плательщика налогов. Все
это имеет значение в выносимом решении. О личности выносят суждение на основе всестороннего
знакомства «мира» с каждым членом, что возможно только в условиях крестьянского быта».579 Такая
«прозрачность» сельских отношений позволяла не только выяснить мотивы совершенного
преступления и определить степень его социальной опасности, но и вынести справедливый приговор
с учетом всех смягчающих вину обстоятельств.

Крестьянский самосуд

Согласно нормам обычного права, самыми тяжкими преступлениями в деревне являлись: поджог,
конокрадство, воровство. В крестьянском представлении кража считалась более опасным и вредным
преступлением, чем преступления против веры, личности, семейного союза и чистоты нравов. Потер-
певший рассматривал кражу его зерна или его коня как покушение на него самого, вопреки официаль-
ной трактовке такого рода преступлений уголовным кодексом. Из всех имущественных преступлений
самым тяжким в селе считалось конокрадство. Конокрадство, по мнению крестьян, преступление более
опасное, чем воровство, исключая кражи церковных денег и утвари. Стоит ли говорить о том, что поте-
ря лошади вела к разорению крестьянского хозяйства. Крестьяне сознавали, что невозможно сидеть
сложа руки, в виду грозящей опасности остаться без лошади. Мужик полагал, раз преступление направ-
ленно против него лично, то и наказание должно быть прямым и непосредственным. Он не мог быть
уверен в том, что преступника вообще накажут – конокрады умело скрывались, и волостные власти чаще
всего не могли своими силами справиться с этим бедствием580.
Факты самосуда над конокрадами были отмечены большинством дореволюционных исследователей
русской деревни581. Священник села Петрушково Карачевского уезда Орловской губернии Птицын в
сообщении 25 мая 1897 г. так описывал местный самосуд: «С ворами и конокрадами крестьяне расправ-
ляются по-своему и могут убить совсем, если вовремя пойман, а увечья часто бывают таким людям»582.
577 ГАВО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 11. Л. 65.
578 Громыко М.М. Указ. соч. С. 99.
579 Оршанский И.Г. Указ. соч. С. 146 – 147.
580 Френк С. Народная юстиция, община и культура крестьянства 1870 – 1900 // История ментальностей и историческая антрополо-
гия: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996. С. 236.
581 См.: Поликарпов Ф. Нижнедевицкий уезд. Этнографические характеристики // СПб., 1912. С. 142; Тенишев В. Указ. соч. С. 33, 47;
Семенов С.П. Из истории одной деревни (записки волоколамского крестьянина) // Русская мысль. 1902. Кн. 7. С. 23; Пахман С.В. Очерк
народных юридических обычаев Смоленской губернии // Сборник народных юридических обычаев. Т. 1. СПб., 1878. С. 17.
582 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 6.
К конокрадам, застигнутым на месте преступления, крестьяне были безжалостны. Сельский обычай
требовал немедленной и самочинной расправы над похитителями лошадей. Вот некоторые примеры та-
ких самосудов. В д. Танеевке Обоянского уезда Курской губернии «крестьяне как то гнались за вором,
укравшим лошадь и, поймав его в лесу, убили»583. Житель с. Казинки Орловского уезда той же губер-
нии В. Булгаков 30 июня 1898 г. сообщал в этнографическое бюро: «Крестьяне с конокрадами поступа-
ют очень жестко, если поймают с лошадьми. Доносят начальству они редко, а большей частью расправ-
ляются самосудом, т.е. бьют его до тех пор, пока он упадет полумертвым»584. В малороссийских селе-
ниях Рыльского уезда Курской губернии пойманному конокраду в задний проход вставляли ключку
(крючок, которым дергали сено из стога) или же, раздев донага, привязывали в лесу к дереву на съеде-
ние комарам585. Этнограф Е.Т. Соловьев в своей статье о преступлениях в крестьянской среде (1900 г.)
приводит примеры, когда пойманным конокрадам вбивали в голову гвозди и загоняли деревянные
шпильки под ногти586. Единственное, что могло спасти конокрада или поджигателя от смерти – это са-
мооговор в убийстве. По юридическим обычаям, крестьяне считали себя не в праве судить за грех (т.е.
убийство) и передавали задержанного в руки властей.
Не менее жестоко в деревне расправлялись и с поджигателями. Пожар для деревянных строений се-
ла был поистине страшным бедствием. Последствием огненной стихии являлось полное разорение кре-
стьянского хозяйства. Поэтому жители села не церемонились с теми, кто пускал «красного петуха». Ес-
ли поджигателя задерживали на месте преступления, то его жестоко избивали так, что он умирал587. По
сообщению корреспондента «Тамбовских губернских ведомостей» (1884 г.) в селе Коровине Тамбов-
ского уезда крестьянина, заподозренного в поджоге, привязали к хвосту лошади, которую затем не-
сколько часов гоняли по полю588. В 1911 г. в с. Ростоши Борисоглебского уезда Тамбовской губернии
был избит и брошен в огонь крестьянин Пастухов, задержанный местными жителями за поджог риги589.
Решительно крестьяне расправлялись и с ворами, застигнутыми на месте преступления. Автор об-
зора об обычаях крестьян Орловской губернии, в конце XIX в., писал, что «преступникам мстят, только
захвативши на месте преступления, – бьют, иногда и убивают до смерти. Бьют все как хозяин, так и со-
седи»590. В декабре 1911 г. в департамент полиции МВД поступила информация о том, что «в с. Ни-
кольском Богучарского уезда Воронежской губернии совершен самосуд над тремя крестьянами за кра-
жу со взломом из амбара. Один преступник убит, другой искалечен, третьему удалось бежать. За само-
суд арестовано 6 крестьян»591. Самосуд был не только результатом эмоционального всплеска, проявле-
нием коллективной агрессии, т.е. непосредственной реакцией на произошедшее преступление, но и дей-
ствием, отсроченным во времени, не спонтанным, а обдуманным. В с. Троицком Новохоперского уезда
Воронежской губернии 13 апреля 1911 г. были задержаны крестьяне Митасов и Попов, укравшие на
мельнице рожь и муку. При конвоировании задержанных толпа крестьян пыталась отбить их у страж-
ников для учинения самосуда над ворами592.
Самосуд являлся не просто личной расправой потерпевшего, в наказании участвовали и другие чле-
ны общины. В жестокой самочинной расправе соединялись воедино чувства мести, злобы и страха.
Именно страх превращал деревню в коллективного убийцу. Объясняя этот феномен Н.М. Астырев в
«Записках волостного писаря» утверждал, что крестьяне, воспитанные на страхе, сами прибегали к это-
му методу воздействия. «Отсюда и сцены дикого самоуправства, – писал автор, – когда при отсутствии
улик за какое-либо деяние, наводящее страх (колдовство, поджог, конокрадство) доходят своими сред-
ствами, бьют, калечат, убивают и жгут»593. Чувство коллективного страха перед преступником, который
разгуливал на свободе, а следовательно, мог и впредь учинить подобное, и толкало сельский мир на
скорую расправу. В народе говорили: «Ничем вора не уймешь, коль до смерти не убьешь»594. Другой
причиной было то, что крестьяне не верили в заслуженное возмездие преступника. Так, в селе Низовом
Тамбовского уезда в 1884 г. участились случаи самоуправства с ворами. Местные жители говорили:
«Поди, там, таскайся по судам, с каким-нибудь негодяем, вором, а лучше всего топором в голову, да и в
583 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 685. Л. 6.
584 Там же. Д. 1215. Л. 13.
585 Архив ИЭА РАН. К. 14. (Коллекция ОЛЕАЭ). Д. 108. Л. 4.
586 См.: Сборник народных юридических обычаев. Т. 2. СПб., 1900. С. 281.
587 Семенова-Тянь-Шанская О.П. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914. С. 101.
588 Тамбовские губернские ведомости. 1884. № 27.
589 ГАРФ. Ф. 102. Д-4. 1911. Д. 449. Л. 101 об.
590 Там же. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 6.
591 Там же. Ф. 102 Д-4. 1911. Д. 449. Л. 104об.
592 Там же. Л. 52об.
593 Астырев Н.М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М., 1898. С. 263.
594 Всеволожская Е. Очерки крестьянского быта // Этнографическое обозрение. 1895. № 1. С. 31.
прорубь»595. Такие народные расправы в конце XIX в. заканчивались ежегодными убийствами. Приве-
дем лишь один пример. В 1899 г. уездный исправник проводил расследование в селе Щучье Бобровско-
го уезда Воронежской губернии по делу об убийстве трех крестьян. Выяснилось, что «крестьяне убиты
всем обществом, по мнению которого они постоянно занимались кражами, сбытом краденых вещей и
вообще были людьми небезопасными для окружающего населения»596.
Крестьяне были убеждены в своем праве вершить самосуд, и при таких расправах они не считали
убийство грехом. Убитого самосудом общество тайком хоронило, зачисляя его в список без вести про-
павших. Судебные власти пытались расследовать факты самосудов, ставшие им известными. Все уси-
лия полиции выяснить обстоятельства произошедшего, найти преступника, как правило, были безре-
зультатны. Определить виновного было весьма затруднительно, по причине того, что на все вопросы
следователя крестьяне неизменно отвечали, что «били всем миром» или говорили: «Да мы легонько его,
только поучить хотели. Это он больше с испугу умер»597. Те немногие дела, которые доходили до суда,
заканчивались оправдательным приговором, который выносили присяжные из крестьян598. Традиция са-
мочинных расправ отличалась устойчивостью, что подтверждалось фактами крестьянских самосудов, от-
меченных в советской деревне в 20-е гг. XX в599.
Самосуду в деревне подвергали неверных жен и распутных девок. По народным понятиям разврат
являлся грехом, так как он задевал честь семьи (отца, матери, мужа). Гулящим девкам отрезали косу,
мазали ворота дегтем, завязывали рубаху на голове и по пояс голыми гнали по селу. Еще строже нака-
зывали замужних женщин, уличенных в прелюбодеянии. Их жестоко избивали, затем голыми запрягали
в оглоблю или привязывали к телеге, водили по улице, щелкая по спине кнутом.
Особой категорией сельских самосудов следует признать самочинные расправы, учиненные на поч-
ве суеверия. Во время деревенских бедствий, будь-то мор или эпидемия, на сельских колдунов и воро-
жеек указывали как на причину постигших несчастий. И они становились жертвой крестьянской мести.
Как свидетельствуют документы самосудов над колдунами, завершавшихся убийствами, происходило
много. Крестьяне хорошо понимали, что в этом вопросе они не могут надеяться на официальный закон,
который не рассматривал колдовство как преступление. Неудовлетворенные таким положением вещей
селяне брали инициативу в свои руки. В народных представлениях убить колдуна не считалось гре-
хом600. Информатор из Орловского уезда А. Михеева сообщала: «Убить колдуна или сжечь его, мужики
даже за грех не считают. Например, жила одна старуха, которую все считали за колдунью. Случился в
деревне пожар, мужики приперли ее дверь колом, избу обложили хворостом и подожгли»601.
За менее тяжкие преступления, такие как кража одежды, обуви, пищи, воров подвергали «посрам-
лению». Обычное право предусматривало наказания вовсе неизвестные официальному законодательст-
ву. Одно из таких – обычай срамить преступника, т.е. подвергать его публичной экзекуции, унижающей
его честь и достоинство. Крестьяне объясняли существование этого обычая тем, что «сраму и огласки
более всего боятся»602. Такая форма самосуда носила, прежде всего, демонстрационный характер. Сим-
воликой и ритуалом «вождения» вора община показывала свою власть и предупреждала жителей дерев-
ни, что в случае воровства кары не избежит никто. По приговору сельского схода уличенного вора, по-
рой нагишом, с украденной вещью или соломенным хомутом водили по селу, стуча в ведра и кастрюли.
Во время такого шествия по селу каждый желающий мог ударить преступника603. Били по шее и в спи-
ну, чтобы истязаемый не мог определить, кто их наносит. После такого публичного наказания вора са-
жали в «холодную», а затем передавали в руки властей. С этой же целью, «для сраму», применялись
общественные работы. Женщин заставляли мыть полы в волостном правлении или при народно мести
улицы на базаре. В селе Новая слобода Острогожского уезда Воронежской губернии мать и дочь за
дурное поведение очищали слободскую площадь от навоза. Мужики, в качестве наказания, исправляли
дороги, чинили мосты, копали канавы604.
Коллективные расправы над преступником в ходе самосуда выступали действенным средством
поддержания сельской солидарности. Община решительно пресекала споры, проявление вражды между
595 Тамбовские губернские ведомости. 1884. № 27.
596 ГАРФ. Ф. 102. ДП 2-е д-во. Д. 158. Ч. 15. Л. 9об.
597 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 685. Л. 6.
598 Всеволожская Е. Указ. соч. С. 31.
599 См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 5. Д. 254. Л. 105, 106.
600 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 6.
601 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1316. Л. 15.
602 Оршанский И.Г. Указ. соч. С. 140.
603 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 6.
604 См. Зарудный М.И. Законы и жизнь. Итоги исследования крестьянских судов. СПб., 1874. С. 180; Соловьев Е.Т. Самосуды у кре-
стьян Чистопольского уезда Казанской губернии // Сборник народных юридических обычаев. Т. 1. СПб., 1878. С. 15 – 16; Якушкин Е.И.
Указ. соч. С. 28.
односельчанами, т.е. все то, что могло разрушить социальные связи и общности действий. Участие се-
лян в самосудах служило и возможностью выхода энергии агрессии, затаенной вражды. Мирской при-
говор, предшествующий самосуды, придавал, в глазах крестьян, самосуду законную силу и делал месть
со стороны жертвы маловероятной.
В этом следует видеть одно из проявлений коллективистских начал общинного сознания.
Не менее жестоким был семейный самосуд. Вот пример такой домашней расправы. Свекровь заста-
ла невестку в соитии с холостым братом мужа. На семейном совете порешили наказать «гулену». Муж,
свекровь и старший брат попеременно избивали ее плетью. В результате истязания несчастная более
месяца лежала при смерти605. В другом случае для расправы оказалось достаточным одного подозрения
в супружеской неверности. Мать и сын в течение нескольких дней били беременную невестку. После
очередного избиения она «выкинула» ребенка и сошла с ума606.
Главной причиной семейного самосуда являлся факт супружеской измены. Вот описания несколь-
ких эпизодов расправ мужей с неверными женами, произведенных в селах Орловского уезда в конце
XIX в. «Жену, захваченную на месте преступления один крестьянин с. Мешкова привязал вожжами к
воротам, а косами за кольцо в воротах и начал бить. Он бил ее до посинения и иссечения тела. Затем не-
счастная три раза поклонилась, при всей родне, мужу в ноги и просила прощения. После этого ее при-
нудили пойти по селу, и, заходя в каждый дом, заказывать женщинам не делать этого. В деревне Крив-
цовой мужья наказывали своих жен за прелюбодеяние, связав им назад руки, а сами брали жен за косы
и секли ременным кнутом (женщины при этом были в одних рубахах) объясняя, за что они их бьют. В
деревне Суворовке муж на жене пачкал дегтем рубаху и запрягал в телегу без дуги, хомут надевал на
голову. Волосы обязательно были распущены. Муж садился на телегу, брал в руки кнут и при огромном
стечении народа ехал вдоль деревни, что не есть силы, подгоняя ее кнутом, приговаривая: «Ну, черная,
не ленись, вези своего законного мужа». В Людском муж сначала бил жену ремнем, затем привязывал к
столбу на улице, распустив волосы и обсыпав пухом. После этого он бил ее по щекам ладонями и пле-
вал в лицо: «Больно и стыдно тебе от моего наказания, а мне еще было больнее и стыднее, когда я уз-
нал, что ты развратничала»607.
Этнографическими источниками отмечена еще одна интересная форма сельского самосуда – ма-
гарыч. К нему сельское общество прибегало в случае нарушения своих имущественных интересов.
Сход самовольным порядком взыскивал убытки при потравах скотом посевов, перекосах мирских
лугов, нарушения мест ловли рыбы и т.п. Самосуд выражался в том, что с виновного взыскивали
деньги или заставляли его выставить обществу известное количество вина. В случае отсутствия денег
самочинно изымалось какое-либо имущество, которое закладывалось, а вырученная сумма пропива-
лась608. В деревне это называлось наказать «напоем».

Общинное землевладение

Землепользование крестьянских общин и их членов поддерживалось обычаем, который воплощался
в целую систему норм неписаного права. Порядок землепользования определялся обычно правовым
статусом отдельных видов угодий эксплуатируемых крестьянским двором. Земельно-правовые нормы в
разные периоды истории крестьянства в свою очередь отражали этапы эволюции сельской общины609.
Помещики и правительство старались не вмешиваться в поземельные отношения крестьян, которые ре-
гулировались обычным правом. «Право собственности на землю при общинном земледелии принадле-
жит общине и распоряжению землей всецело зависит от нее. Право общины от права общей собствен-
ности отличается тем, что община сама прав своих непосредственно не осуществляет, а делегирует их
на определенных условиях членам, составляющим общину. Община не несет и обязанности, а распре-
деляет обязанности, т.е. налоги и платежи в строгом соответствии с делегируемыми правами», – утвер-
ждал известный знаток крестьянского права А.А. Леонтьев610.
В правовых воззрениях крестьян не существовали понятия частной собственности на землю. С точ-
ки зрения веры православный мужик считал землю «Божьей», данную Творцом людям на пропитании.
Царь как «помазанник Божий» волен землей распоряжаться, наделяя ей своих поданных. Правом поль-
605 Тенишев В. Правосудие в русском крестьянском быту. Брянск, 1907.
С. 64.
606 Сборник народных юридических обычаев. Т. 2. СПб., 1900. С. 293.
607 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1245. Л. 8, 9.
608 Пахман С.В. Указ. соч. Т. 1. С. 383.
609 Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России XVIII – начало XIX в. М., 1984. С. 70.
610 Леонтьев А.А. Крестьянское право. СПб., 1909. С. 114.
зования землей, по суждению селян, обладали те, кто на ней трудиться. В пределах общины земля счи-
талась «мирской», т.е. принадлежащей обществу. Общинные угодья распределялись между крестьян-
скими дворами посредством земельной разверстки, о чем подробно говорилось выше. Крестьянская се-
мья свободно пользовалась этим наделом, но распоряжаться им могла только с согласия сельского схо-
да. При этом полевые надельные земли находились во владении крестьянского двора, ограниченном
правом общины периодически осуществлять переделы земли в зависимости от конкретных обстоя-
тельств. Собственно общинные земли представляли собой неделимые угодья, в том числе «уголки» и
«отрезки» между наделами и использовались в интересах всего сельского общества (пастбища, выгоны,
лес и др.) В отношении них крестьяне-общинники обладали правом пользования, связанном с институ-
том членства. Эти земли (в «мирских нуждах») община использовала в общих интересах и, в том числе,
могла сдавать их в аренду, как своим членам, так и третьим лицам. Усадебные земли представляли со-
бой земельные участки, на которых непосредственно размещался крестьянский двор с постройками, са-
дом и огородом, находящиеся, как правило, в черте населенных пунктов. Крестьяне могли распоряжать-
ся усадьбой на правах полной собственности.611 Право на усадьбу крестьянами можно было охарактери-
зовать как пожизненное владение без права отчуждения.612 В своих интересах община могла нарушить
права хозяина на усадебную оседлость. Например, сельский сход мог потребовать от домохозяина пе-
реноса изгороди или забора, препятствующих прогону скота. В то же время при образовании нового хо-
зяйства именно из общинных земель ему отводился земельный участок под усадьбу.
До 1917 г. на территории России можно выделить три важнейшие формы крестьянского землевла-
дения – общинную, подворную и участковую (индивидуальную). Сочетание внутри общинного земле-
владения трех выше указанных категорий земель с различным правовым статусом объясняло противо-
речивость взглядов российских юристов на юридическую природу общинного землевладения. Однако
вплоть до 1917 г. это понятие так и не было законодательно оформлено. В результате в течение всего
пореформенного периода вплоть до октябрьской революции аграрный строй России сохранял всю пест-
роту местного колорита и норм обычного права в сфере поземельных отношений, что в свою очередь
чрезвычайно осложняло задачу реформирования и правового регулирования аграрных отношений,
включая разрешение основополагающего вопроса о субъектах права земельной собственности. То, что
выступало проблемой для правоведов, не являлось таковой для крестьянства. Русская деревня продол-
жала регулировать поземельные отношения нормами обычного права.

Земельные иски

Потрава посевов, нарушение межи при косьбе («перекос»), ошибочный вывоз чужого стога сена,
засев соседнего клина пахотной зем-
ли – эти спорные вопросы, сопровождали повседневную хозяйственную деятельность крестьян. Прин-
цип решения земельных споров был определен традиционным жизненным укладом крестьян. Отличи-
тельной чертой обычно-правового регулирования было возмещение трудовых затрат при решении хо-
зяйственных споров. После тщательного осмотра места происшествия старостой с «добросовестными»,
скрупулезного подсчета нанесенного ущерба, крестьянские судьи обязывали самого «пострадавшего»
вернуть семена, которыми ошибочно засеян его пахотный клин, произвести запашку такого же по раз-
меру клина или возместить затраты деньгами.
Споры, возникавшие вокруг права пользования земельным наделом, решались в деревне на сель-
ском сходе на основе норм обычного права. В волостной суд обращались в том случае, если мирской
приговор казался одной из сторон несправедливым. Анализ решений волостных судов дает основание
сделать вывод о том, что в земельных вопросах они руководствовались не законом, а обычаем. В случае
самовольного запахивания чужих полос, потерпевший обращался в волостной суд. Суд присуждает по-
сеянный хлеб истцу, с вычетом в пользу ответчика за семена, если хлеб уже убран ответчиком, то де-
нежное вознаграждение за убытки по существующим на хлеб ценам613. С.В. Пахман приводит пример,
когда волостной суд за самовольный засев урожай озимой пшеницы распредели следующим образом,
611 См.: Попов В.А. Правовой статус крестьянского землевладения в России в начале ХХ в. // Власть и общество в России. ХХ век:
Сб. науч. труд.
М.-Тамбов, 1999. С. 223.
612 Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. СПб., 1894. С. 54.
613 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
восемь копен отдал хозяину, а 8,5 копен за работу. Допускалась и возможность компенсации: «ты посе-
ял на моей полосе, я посею на твоей»614.
В процессе семейных разделов сельский сход делил и земельный надел, который находился в
пользовании всей семьи. Подобные решение нередко становились причиной исков, которые подавали
те, кто считал себя незаконно обделенным. Так, в 1891 г. Темниковское уездное по крестьянским де-
лам присутствие оставило без последствий жалобу Петра Степанова на приговор сельского схода се-
ла Бахтызино об утверждении раздела земельного надела между ним и братом. В решении было за-
писано, что «по обычаю и правилам, принятым в крестьянском быту, сход имел полное право разде-
лить и земельный надел»615. Община зорко следила за соблюдением своих интересов. Иск сельского
общества в волостной суд об изъятии земельных наделов из «незаконного» владения тем или иным
односельчанином заканчивался, как правило, в пользу крестьянского мира. Салтыковский волостной
суд Моршанского уезда своим решением удовлетворил иск общества об изъятии земельного надела
на три души у Андрея Абрашкина616. В марте 1913 г. волостной суд Питерской волости Моршанско-
го уезда вернул в общинное пользование земельный надел на одну душу крестьянина Фрола Шиш-
кина, сданного им в аренду. Несмотря на то, что, на суде была представлена копия договора аренды
сроком на 10 лет, суд в иске отказал. Представитель ответчика заявил о том, что спорная земля более
50 лет принадлежит обществу, а Шишкин, как отсутствующий домохозяин, хозяйство на этой земле
не вел и пользоваться ей не мог617. Другое решение принял Рыбинский волостной суд, того же уезда
в 1914 г. Крестьянин с. Давыдовки Николай Трубицын просил отобрать у отца земельный надел на
две души, который полагался ему согласно условиям семейного раздела. Ответчик заявил, что дан-
ный надел находится у него в арендном пользовании до очередного передела (1922 г.) на основе сло-
весного договора и деньги за аренду уплачены полностью. Суд удовлетворился таким объяснением, и
требования истца признал необоснованными618.
Одним из критериев разрешения земельных споров по обычному праву являлся принцип трудо-
вого участия. В качестве примера может служить дело, рассмотренное Воейковском волостном суде
10 июля 1873 г., по жалобе крестьянина Никиты Моисеева. Истец арендовал земельный надел под
посев озимого хлеба у мещанина Ивана Немерова, который пользовался им по приговору сельского
схода. После смерти Немерова общество д. Дубровки не допустило Моисеева убрать посеянный им
хлеб. Волостной суд вынес решение: посеянную рожь Моисеевым на земле, находившейся в пользо-
вании умершего Немерова, принадлежащей крестьянам д. Дубровки, убрать половину в свою пользу
ему, Моисееву, а другую половину отдать в пользование общества.
Примером столкновения в поземельных отношениях закона и обычая может служить дело кре-
стьянки Евгении Умрихиной с просьбой признать ее единственной наследницей на земельный надел
ее отца Харитона Умрихина, умершего в 1901 г. Она вышла замуж в 1905 г. и приняла мужа в свой
дом. В своем заявлении истица просила отобрать землю из владения обществом и взыскать арендную
плату за три года с 1907 по 1909 гг. в размере 32 р. В копии волостного суда Градо-Стрелецкой во-
лости Козловского уезда от 18 ноября 1911 г. сообщалось о том, что истица, как вышедшая замуж до
закона от 9 ноября 1906 г. в другое общество, прав пользования на отцовский надел не имеет. Кре-
стьянка Е. Умрихина подала жалобу на имя земского начальника 3-го участка Козловского уезда от 7
мая 1911 г. На заседании Козловского уездного суда 3 августа 1913 г. уполномоченный общества
заявил, что по местному обычаю дочери, вышедшие замуж теряют право на землю отца. И не важно,
осталась истица во дворе отца или нет. Однако уездный суд принял во внимание, что истица, по по-
казанию свидетелей, из двора не выходила, и двор продолжал существовать. Решение сельского
общества от 6 марта 1911 г. об упразднении двора он признал незаконным, а ссылку на местный обы-
чай, лишающий истицу права владения землей отца, голословной619.

Семейное имущество

Нормы обычного права рассматривали семейное имущество как единое целое, игнорируя имущест-
венные права отдельной личности.
614 Пахман С.В. Указ. соч. Т. 1. С. 43.
615 ГАТО. Ф. 26. Оп. 1. Д. 647. Л. 5, 5об.
616 Там же. Ф. 787. Оп. 1. Д. 1. Л. 40.
617 Там же. Ф. 231.Оп. 1. Д. 14. Л. 1, 3, 4, 9об.
618 Там же. Ф. 233. Оп. 1. Д. 30. Л. 1, 11.
619 Там же. Ф.327. Оп. 1 Д. 1. Л. 1, 20, 23, 29, 30, 31об.
В этом выразился исторически сложившийся государственный подход к крестьянской семье, как тягло-
вой единице, где неделимая семейная собственность являлась главным условием благосостояния хозяй-
ства и его платежеспособности. Государство стремилось закрепить семейный надел и необходимый
сельскохозяйственный инвентарь в потомственной собственности всего крестьянского двора, лишая при
этом права собственности как самого домохозяина, так и отдельных членов семьи. Заведование обще-
семейным имуществом признавалось правом домохозяина, который извлекал доходы из общесемейного
имущества и производил расходы на нужды всей семьи. Но он не имел право отчуждать части имуще-
ства, не получив согласия других членов семьи. Ограничивая право главы семьи в распоряжении иму-
ществом, мир преследовал одну цель – сохранить тяглоспособность крестьянского двора. С этой целью,
в случае неплатежеспособности, сельское общество могло ограничить право главы дома по распоряже-
нию имуществом двора620.
По утверждению Ф.Ф. Барыкова: «Крестьянское имущество есть общая принадлежность дома, се-
мьи, находящиеся в заведовании домохозяина; отдельной личной собственности у членов семьи почти
нет, и по тому по смерти их наследство не открывается»621. Определить собственность крестьянского
двора (семьи) как общую было бы не совсем верно, так как не один из ее членов не мог указать на свою
долю в ней. Точнее определить ее как собственность артельного типа, ввиду того, что в нее были вклю-
чены не только родственники, но другие работники (приемыши, зять – примак), ставшие членами се-
мьи. В своей записке (1905 г.) по вопросу волостного суда сенатор Н.А. Хвостов так определял природу
собственности крестьянской семьи. Он в частности писал: «В крестьянском самосознании имущество
двора всегда понималось принадлежащее всей семье. Иначе быть не могло. Весь крестьянский семей-
ный уклад, все порядки семейной жизни основаны на трудовом начале. Если дети будут знать, что у них
нет никаких прав на общее имущество двора, то ни один из них не станет отдавать свой заработок отцу.
Крестьянская семья – это рабочая артель, связанная кровными узами, мальчик с малых лет начинает за-
рабатывать для дома»622. Глава крестьянского двора зорко следил за тем, чтобы все денежные средства,
получаемые членами семьи, шли в общую казну. С сыновей-отходников отец, отправляя их на заработ-
ки, брал обещание, что они каждую полученную копеечку будут отправлять домой. Если этого не про-
исходило и сын не посылал семье заработанных денег, то отец мог лишить его доли наследства. В этом
опять же проявлялся принцип трудового участия каждого члена семьи в формировании артельной соб-
ственности крестьянского двора.
Единственно, где мы можем говорить о собственности как таковой, в классическом ее понимании –
это женская собственность. По крестьянской традиции собственностью бабы признавалось ее приданое.
Оно, в сельском быту, рассматривалось как награждение члена семьи, выходившего навсегда из ее со-
става. Его в деревне начинали готовить девушки с 12 лет. Содержание сундучка («коробьи») потенци-
альных невест было схожим. Это были платки, ситец, кружева, чулки и т.п. Приданое вкупе с «клад-
кой», т.е. вещами (реже деньгами), подаренными на свадьбе, считалось в деревне собственностью жен-
щины и являлось для нее своеобразным страховых капиталом. Бывший земский начальник не пона-
слышке знавший сельский быт А. Новиков писал: «Почему у бабы страсть собирать холсты и поневы? –
Деньги всякий муж при случае отнимет, т.е. выбьет кнутом или ремнем, а холстов в большинстве слу-
чаев не трогают»623. На женскую собственность крестьянской традицией было наложено табу, она была
неприкосновенна. Сенатор Н.А. Хвостов, владевший имением в Орловской губернии, вспоминал: «Даже
в самые лютые периоды выбивания податей, когда в соседнем Ливенском уезде, в начале 90-х гг., поли-
ция продавала хлеб из запасных магазинов, последних лошадей и коров, и даже где-то захватывало и
продавало муку, данную от Красного Креста, то и там, при всей этой оргии, не слышно было, чтобы
становые и урядники где-нибудь покусились на сундучки девочек-подростков»624. А вот что сообщал
крестьянин С. Булгаков в письме от апреля 1919 г. на имя секретаря ВЦИК Аванесова. Характеризуя
действия в Абакумовской волости Тамбовского уезда местного комбеда, он в частности писал: «Отби-
рали под видом спекуляции вещи ничего общего с таковыми не имеющими: у невест-девушек скатерти
и кроеные платья, как приданое»625. Это тоже отношение к сельской традиции, но только той части кре-
стьян, для которых события предыдущих лет стали причиной «разрухи в головах».
Волостные суды, руководствуясь нормами обычного права, стояли на защите женской собственно-
сти. В качестве примера приведу запись из книги решений Ильинского волостного суда Орловской гу-
620 Милоголова И.Н. О праве собственности в пореформенной крестьянской семье. 1861 – 1900 гг. // Вестник МГУ. 1995. № 1. С. 24,
26.
621 Барыков Ф.Ф. Обычаи наследования у государственных крестьян. СПб., 1862. С. 9.
622 ОР РГБ. Ф. 58/II/ Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 10.
623 Новиков А. Записки земского начальника. СПб., 1899. С. 17.
624 ОР РГБ. Ф. 58/II/ Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 10об.
625 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 11. Д. 86. Л. 217.
бернии. «1896 года апреля 5 Ильинский волостной суд в составе председателя Алексея Волосатова, су-
дей: Карпа Котлярова, Дмитрия Афонина и Петра Гусева разбирал уголовное дело по жалобе крестья-
нина села Ильинского Савелия Мишакина на невестку свою Дарью Мишакину об уводе самоуправно
овцы, стоящей 5 р. и уноса иконы, стоящей 3 р. Просил взыскать с ответчицы за икону 3 р. и 3 р. за про-
корм овцы в одну зиму. Ответчица объяснила, что проработала все лето у свекра, а осенью прошлого
года он выгнал ее со двора, не давший никакого пропитания. Она взяла свою приданку (овцу) и благо-
словение (икону). Суд предложил примирение, но стороны отказались. Постановил: истцу в иске отка-
зать так как Дарья Мишакина взяла овцу и икону не Савелия Мишакина, а как свою собственность»626.
Согласно деревенской традиции, снохе, вступавшей в семью, разрешалось иметь «собенку» т.е. от-
дельное имущество. Оно могло состоять из скотины, 2 – 3 овец или телка, а также денег, собранных на
свадьбе627. Это приданое не только обеспечивало ее необходимой одеждой, но и выступало источником
хоть небольшого, но дохода. Средства, полученные от продажи шерсти с овцы и продажи приплода,
шли на ее личные нужды. Личной собственностью снохи были также имущество и средства, получен-
ные ею по наследству. В некоторых местах, например, в с. Осиновый Гай Кирсановского уезда Тамбов-
ской губернии, многие жены имели даже свою недвижимую собственность – землю, от трех до 18 деся-
тин и самолично расходовали получаемый с нее доход628. По обычаю снохам отводили полоску для по-
сева льна, конопли или выделяли пай из семейного запаса шерсти, конопляного волокна. Из этих мате-
риалов они изготавливали себе, мужу и детям простыни, рубахи и т.п. 629 Часть произведенного сукна
могла быть продана. Домохозяин не имел права посягать на «бабьи заработки», т.е. средства, получен-
ные от продажи грибов, ягод, яиц630. В деревне говорили:
«У баб наших своя коммерция: первое – от коров, – кроме того что на столе подать, – остальное в их
пользу, второе – от льна: лен в их пользу»631. Заработок от поденной работы, произведенной в нерабо-
чее время с согласия главы крестьянского двора, также оставался в распоряжении женщины. На свои
средства сноха должна была удовлетворять все потребности и нужды своих детей, так как, по сущест-
вовавшей традиции, из общесемейных средств, на сноху, кроме питания и снабжения ее верхней одеж-
дой не тратилось ни копейки. Все остальное она должна была приобретать сама. На эти же средства в
крестьянских семьях готовилось приданое632. По обычному праву приданое, являясь отдельной собст-
венность женщины, после смерти переходило ее наследникам.
Особые имущественные отношения внутри семьи приводили к специфическим отношениям между
родителями и детьми. Согласно народным воззрениям и православным нормам, родители должны были
кормить и воспитывать своих детей. Родители были обязаны содержать детей до совершеннолетия, если
они не делали это добровольно, то их принуждали через суд633. Согласно деревенской традиции, если
отец не заботился о своем ребенке, то он терял права на его личность и поэтому должен был вознаграж-
дать его за труд как наемного работника. У известного правоведа И. Оршанского находим примеры ре-
шения волостных судов, по которым определялось содержание детям от отца634. Община строго следила
за этим. Бедные родители иногда отдавали своих детей в приемыши и с этим утрачивали права на них.
Имущественные отношения между родителя и детьми прекращались, когда дети выделялись из семьи.
Напротив, вхождение в крестьянскую семью нового члена влекло за собой возникновение обязательных
отношений. В ряде мест отмечено составление договоров тестя с зятем-приемышем.

Право наследования у крестьян

Порядок наследования у крестьян определялся нормами обычного права635. Письменные завещания
для деревни были редкостью. Если они и составлялись, то в присутствии священника или члена волост-
ного правления при трех свидетелях. Чаще всего крестьяне отдавали распоряжения завещательного ха-
рактера на словах. Словесные завещания в правовой практике русской деревни имели такую силу, что и
письменные. «Это святой закон, чем отец перед смертью благословил, тем тому и владеть»636. Воля на-
626 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1074. Л. 5 – 6.
627 Всеволожский Е. Очерки крестьянского быта Самарского уезда // Этнографическое обозрение. 1895. № 1. С. 3, 6.
628 Бондаренко В. Указ. соч. С. 41.
629 Архив ИЭА РАН. К. 14. (Коллекция ОЛЕАЭ). Д. 45. Л. 2об.
630 Тютрюмов И. Крестьянская семья (очерк обычного права) // Русская речь. 1879. Кн. 10. С. 311.
631 Матвеев С. Из жизни современного крестьянского мира (в волостных старшинах) // Русское богатство. 1913. № 9. С. 139.
632 Село Вирятино в прошлом и настоящем. М., 1958. С. 82.
633 Шеин В. Очерки народно-обычного права Вологодской губернии // Сборник народных юридических обычаев. СПб., 1900. Т. 2. С.
137.
634 Оршанский. И.Г. Указ. соч. С. 57.
635 См.: Мухин В. Обычный порядок наследования у крестьян. СПб., 1888.
636 Зарудный М.И. Указ. соч. С. 114.
следодателя не могла противоречить сложившимся в крестьянском быту общественным и нравствен-
ным нормам. Сельский сход зорко следил за тем, чтобы порядок наследования соответствовал сложив-
шимся традициями. Он твердо стоял на защите общинных интересов и не утверждал те завещания, ко-
торые их нарушали. Так, не утверждались завещания в пользу дочери, если у завещателя оставался ма-
лолетний сын. Крестьяне говорили: «Нельзя обойти сына, этой неправды общество допустить не мо-
жет». Не допускалось также завещание посторонним лицам637.
Порядок наследования у крестьян Центрального Черноземья был примерно одинаковым. Примером
может служить описание традиционных норм наследования у крестьян села Костино – Отдельце Бори-
соглебского уезда Тамбовской губернии. В 1900 г. П. Каверин в ответе на анкету Этнографического
бюро в частности писал: «Отцовский дом и все хозяйство по смерти отца достается всем братьям по-
ровну. Отделенные сыновья в наследстве не участвуют. Также не участвуют в наследстве замужние до-
чери, а также дочери-вдовы, хотя бы они после смерти мужей жили при отце. Жена после смерти мужа,
при неимении детей, является по крестьянскому обычаю, единственной наследницей всего имущества
мужа, в том числе и усадьбы. Для признания ее в правах на такое наследство не требуется письменных
актов, жена просто владеет имуществом, как бы владела им всегда»638. По обычаю крестьян деревень
Болховского уезда Орловской губернии при распределении наследства хата доставалась младшему бра-
ту, а старший должен был выстроить новую. За уступку избы и усадьбы младший брат доплачивал
старшему лишней постройкой, скотиной или деньгами639.
Молодые незамужние дочери по общему правилу получали часть наследства по усмотрению брать-
ев, жили с ними до замужества и получали от них приданое. В Борисоглебском уезде Тамбовской гу-
бернии встречался такой обычай в наследовании: если по смерти хозяина оставалась дочь-девица, в
возрасте невесты (16 – 20 лет), то она получала от братьев 1/10 часть движимого имущества. Если же
она перешагнула этот возраст, то она получала в наследство значительно больше – 1/5 – 1/6 часть640.
Старые девы («вековуши») за большой трудовой вклад получали от братьев небольшой дом и пропита-
ние. При отсутствии у умершего домохозяина сыновей его имущество обыкновенно переходило к неза-
мужним дочерям, включая даже надельную землю, если женщины могли справиться с хозяйством и уп-
лачивать налоги641. Вдовец из имущества умершей жены получал только постель, а остальное имущест-
во возвращалось ее родителям; если же после нее оставались дети, то все имущество переходило к
ним642. Вдова, если ее муж жил в семье своего отца, имущества не наследовала, и ей возвращалось
только приданое.
В отличие от закона имущество крестьянского двора могли наследовать не только кровные родст-
венники, но и все члены семьи – хозяйства, которыми считались все те, кто работал в хозяйстве и созда-
вал его имущество, – усыновленные, приемыши и незаконнорожденные. На равных основаниях с род-
ными сыновьями к наследованию допускался зять-примак, «влазень». Обычай допускал наследование в
боковых линиях. В ряде мест имущество домохозяина, в том числе и усадьба, умершего бездетным не
признается выморочным, а поступает братьям, дядьям, племянникам. Правда, в Козловском уезде Там-
бовской губернии непременным условием принятия наследства этой категорией родственников было
совместное жительство с умершим643. Обычное право в отличие от закона не устраняло вовсе восходя-
щих родственников от наследства – имущество замужней дочери наследовалось либо ее матерью, либо
отцом644. Н. Бржеский, исследователь начала ХХ в., писал, что «наследственное право родителей (на
имущество умерших детей), супругов, незаконнорожденных детей и т.п. с точки зрения крестьянского
обычного права представляется более обеспеченным, нежели в писанном законе …»645.

Волостные суды

ВОЛОСТНОЙ СУД БЫЛ СОЗДАН ПО ПОЛОЖЕНИЮ ОТ 19 ФЕВРАЛЯ 1861 Г. В КАЖДОЙ ВО-
ЛОСТИ. ЭТО БЫЛО ВЫЗВАНО ЛИКВИДАЦИЕЙ ПОМЕЩИЧЬЕГО ПРАВА ВОТЧИННОЙ ПОЛИЦИИ
И НЕОБХОДИМОСТЬЮ РЕГУЛИРОВАНИЯ ОТНОШЕНИЙ В КРЕСТЬЯНСКОЙ СРЕДЕ. В ВЕДЕНИИ
637 Там же. С. 115.
638 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2023. Л. 9, 11.
639 Там же. Д. 1007. Л. 1.
640 Обычаи в приговорах сельских сходов Тамбовской губернии // Сборник-календарь Тамбовской губернии на 1903 год. Тамбов,
1903. С. 85.
641 Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 2. СПб., 2000. С. 73.
642 Обычаи в приговорах сельских сходов Тамбовской губернии … С. 85.
643 Там же.
644 Пахман С.В. Указ. соч. Т. 2. С. 209 – 290.
645 Бржеский Н. Очерки юридического быта крестьян. СПб., 1902. С. 102.
СУДА ВХОДИЛИ ВСЕ СПОРЫ И ТЯЖБЫ ДО
100 Р. КАК ДВИЖИМОГО, ТАК И НЕДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА, В ПРЕДЕЛАХ КРЕСТЬЯНСКОГО
НАДЕЛА. СУД РАССМАТРИВАЛ ДЕЛА О НАСЛЕДСТВЕ, ОПЕКЕ, ЗАЙМАХ, ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ, А
ТАКЖЕ МАЛОВАЖНЫЕ ПРОСТУПКИ ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ.
В РЕШЕНИИ БОЛЬШИНСТВА ДЕЛ СУДУ РАЗРЕШАЛОСЬ РУКОВОДСТВОВАТЬ НЕ СУЩЕСТ-
ВУЮЩИМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ, А МЕСТНЫМИ ОБЫЧАЯМИ. СОСЛОВНЫЙ ХАРАКТЕР СУДА
ПОДЧЕРКИВАЛ ЮРИДИЧЕСКУЮ ОБОСОБЛЕННОСТЬ КРЕСТЬЯНСТВА И САМОБЫТНОСТЬ
ПРАВОВЫХ ВОЗЗРЕНИЙ СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ. НАРЯДУ С ОБЩИННЫМИ СУДАМИ ВОЛО-
СТНОЙ СУД СЛЕДУЕТ РАССМАТРИВАТЬ КАК СОСТАВЛЯЮЩУЮ СЕЛЬСКОЙ ПОВСЕДНЕВНО-
СТИ. СОГЛАСНО СТ. 95. ОБЩЕГО ПОЛОЖЕНИЯ ОН ВЕДАЛ «КАК СПОРАМИ И ТЯЖБЫ МЕЖДУ
КРЕСТЬЯНАМИ, ТАК И ДЕЛА ПО МАЛОВАЖНЫХ ИХ ПРОСТУПКАМ». ОДНИМ СЛОВОМ, ИЗНА-
ЧАЛЬНО В ПРЕДЕЛАХ ЮРИСДИКЦИИ ВОЛОСТНЫХ СУДОВ ОКАЗАЛИСЬ ТЕ КОНФЛИКТЫ И
ПРАВОНАРУШЕНИЯ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ПОРОЖДЕНЫ САМОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬ-
НОСТЬЮ И НАИБОЛЕЕ ЧАСТО ВОЗНИКАЛИ В КРЕСТЬЯНСКОЙ СРЕДЕ.
Суд имел право накладывать наказания в виде ареста до семи дней, общественных работ до шести
дней, денежного штрафа до 3 р., порки розгами до 20 ударов. Решение суда считалось окончательным.
Оно могло быть обжаловано в случаях: принятия к своему разбору неподсудного дела; определения на-
казания, превышающее предоставленную суду власть; решения суда без вызова сторон646. Состав судей,
числом от четырех до 12, избирался на волостном сходе. Присутствие состояло не менее чем из трех су-
дей. Вознаграждение судей устанавливалось по решению волостного схода, но в 60 – 70-е гг. XIX в., по
мнению исследователя Л.И. Земцова, было редкостью647. Освобождение членов волостного суда от на-
туральных повинностей на практике осуществлялось не везде. Так, по данным комиссии Любощинско-
го, из
82 обследованных волостей освобождение от повинностей членов волостного суда встречалось в только
в 21 волости, а жалованье – лишь в восьми волостях. В целом по стране жалованье получали примерно
треть судей, и оно составляло в зависимости от местности от 5 до 60 р. в год648. Конечно, такое незначи-
тельное вознаграждение не стимулировало крестьян занимать судебные должности. В ряде мест кресть-
яне относились к судам как к новой повинности («берем в суды, как в солдаты»). Нежелание нажить се-
бе врагов также являлось одной из причин уклонения крестьян от членства в волостном суде. По спра-
ведливому замечанию М. Зарудного, «судье нередко приходилось определять наказание, возбуждающее
недовольство и злобу, а ссориться с односельчанином никому не хотелось»649.
Комиссия М.И. Любощинского, обследовавшая состояние волостных судов (1878 г.) в губерниях
Европейской части России, выявила массу недостатков в их работе. Материалы комиссии полны приме-
ров «питейного правосудия». Низким оставался и образовательный уровень судей. В 78 волостях Там-
бовской губернии по данным за 1878 г. из
683 судей грамотных было только 62650. Сами крестьяне характеризовали волостные суды как «тем-
ные», «неумелые», которые «законов не знают». При формировании состава волостного суда грамотные
и образованные крестьяне стремились избежать членства в нем. Исследование выявило зависимость су-
дей от волостных старшин и писарей. «Да иначе и трудно, – заявляли сами судьи, – так как судьи не-
грамотные, а старшина первый голова»651. Несмотря на недостатки, крестьянский суд пользовался дове-
рием сельского населения. В трудах той же комиссии приводятся данные опроса об отношение крестьян
к волостному суду. В 67 ответах (81,7 % всего числа) опрошенных отмечалось, что они довольны своим
судом, в четырех это сделано с оговорками, резко отрицательные отзывы дали в двух случаях652.
С целью улучшения деятельности волостных судов в июне 1889 г. были приняты «Временные пра-
вила о волостных судах». Кандидаты в волостные судьи определялись на сельском сходе. В каждой во-
лости таких кандидатов должно было не менее восьми. Из их числа земский начальник утверждал че-
тырех волостных судей сроком на три года, при чем один из судей назначался председателем. По граж-
данским делам суд вел все иски о недельном имуществе без ограничения суммы, прочие споры и тяжбы
до 300 р., по наследственным делам до 500 р. Суд имел право приговаривать к аресту до 30 дней и де-
646 Леонтьев А.А. Волостной суд и юридические обычаи крестьян. СПб., 1895. С. 58.
647 Земцов Л.И. Волостной суд в России 60-х – первой половины 70-х годов XIX века (по материалам Центрального Черноземья). Во-
ронеж, 2002. С. 13.
648 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 242. Л. 22.
649 Зарудный М.И. Указ. соч. С. 106.
650 Березанский П. Указ. соч. С. 52.
651 Крестьянский строй: Сб. ст. Т. 1. СПб., 1904. С. 405.
652 Земцов Л.И. Волостные суды Центрального Черноземья в начале
70-х гг. XIX в. // Исторические записки. Вып. 5. Воронеж, 2000. С. 81.
нежному штрафу до 30 р. Опека судов со стороны земских начальников выразилась в том, что многие
решения выносились под его диктовку. Сами же земские начальники сетовали на то, что, несмотря на
их старания, суд в своем составе, редко имел «грамотного» председателя, умеющего с грехом пополам
написать свою фамилию.
Нарекание со стороны крестьян вызывала вольная трактовка волостными судами обычая, как осно-
вы выносимых решений. Твердых и определенных обычаев практика волостных судов установила мало.
«В большинстве случаев имеются не обычаи, разумея под этим термином вполне определившееся пра-
восознание, а простое обыкновение, не обладающее свойством непреложного в народном представле-
нии указания и ввиду этого соблюдаемого лишь, поскольку оно не нарушает, чьих-либо существенных
интересов. Таким образом, решить, что есть обычай, и что нет – представляется часто задачей весьма
трудной», – делал вывод в своем докладе сенатор Г.А. Евреинов653. С целью решения проблемы Сенат
решениями 1891 и 1896 гг. дал право волостным судам подтверждать или опровергать существование у
крестьян того или иного обычая. Волостной суд фактически получил право творить правовые нормы.
Местные обычаи не всегда могли служить правовым руководством постоянных и одинаковых решений.
Волостной суд просто не мог знать обычного права всех селений волости654.
К концу XIX в. положение волостных судов в деревне укрепилось. По мере развития крестьянского
правосознания совершенствовалась система сельского правосудия. С ростом авторитета волостного су-
да возросла и привлекательность судебных должностей, а равно требовательность односельчан к канди-
датам в волостные судьи. Заседания суда проводились в воскресные дни, поэтому исполнение судебных
обязанностей не мешала хозяйственной деятельности. Судьи получили знаки отличия, а вместе с ними
уважение со стороны односельцев, которые говорили, что «никто не знает, может, и нам придется су-
диться у него, не грех и уважить»655. Не последнюю роль играл и повышение денежного довольствия
членам волостного суда. Из Орловской губернии в информационной записке в МВД сообщали: «В су-
дьи предпочитают избирать грамотных, развитых, при том более или менее состоятельных. Судья на-
значают жалованье 60 р. в год, председателю – 100 р. Судья освобождается от натуральных повинно-
стей»656. Информатор
А. Петров из Шехманской волости Липецкого уезда Тамбовской губернии в письме от 8 февраля 1899 г.
писал в Этнографическое бюро:
«В волостные суды избираются преимущественно люди грамотные, из отставных нижних чинов, кото-
рых народ привык считать наиболее развитыми и добросовестными. Председатель волостного суда по-
лучает из волостных сумм 100 р. жалования, а остальные три судьи – по 60 р.»657.
При всех имеющихся недостатках волостной суд был близок и дорог крестьянам. Причина заклю-
чалась в однородности взглядов и понятий в тяжебных делах судей и сторон658. Вся критика волостного
суда, звучащая со стороны представителей образованного общества в начале ХХ в., основывалась на
результатах комиссии Любощинского тридцатилетней давности. Ратуя за ликвидацию волостных судов,
авторы статей приводили все тот же набор аргументов о «царстве обычая», «пьяном правосудии», недо-
верии волостным судам» и т.п. В связи с этим интересным представляется свидетельство А.В. Криво-
шеина, в бытность его делопроизводителем земского отдела МВД. В своем рапорте министру внутрен-
них дел, в 1895 г., по результатам своей поездки по губерниям Центральной России он докладывал:
«Охотное обращение крестьян в волостной суд, несомненно, указывает на настоятельную потребность
сельских местностей в суде близком, скором и простом, нестесненном громоздкими процессуальными
формальностями»659. Необходимость сохранения волостных судов исходила, прежде всего, из объек-
тивной реальности. Критики сельского правосудия, верно подмечая его слабые стороны, однако не от-
вечали на главный вопрос, а чем могут быть заменены волостные суды? Давая отповедь таким прожек-
терам, Н. А. Хвостов справедливо замечал: «Волостные суды неизбежно должны быть сохранены, так
как ничем другим их заменить невозможно. Мы не можем в каждую волость дать мирового судью, уже
я не говорю юриста, но хотя бы человека со средним образованием, как это и требовалось по закону о
мировых судьях»660.
653 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 431. Л. 9.
654 Риттих А.А. Крестьянский правопорядок. СПб., 1904. С. 23, 30 – 31, 83.
655 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 124. Л. 3; Д. 150. Л. 3; Д. 154. Л 31.
656 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 45.
657 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 2.
658 Качалов Н.В. Указ. соч. С. 146.
659 РГИА. Ф. 1571. Оп. 1. Д. 115 Л. 43.
660 ОР РГБ. Ф. 58/II/ Карт. 12. Ед. хр. 5. Л. 2об.

ПРИНЦИПЫ СУДОПРОИЗВОДСТВА. НАКАЗАНИЯ

Волостные суды нельзя обвинить в формальном подходе в оценке преступления. Они тщательно
подходили к выяснению мотивов и обстоятельств совершенного преступления. Так, если дети по прика-
зу родителей шли на преступление, то они не отвечали. Отвечали за них родители. А если преступление
совершала жена по наущению мужа, то они отвечали оба, но последней делалось снисхождение. Один
крестьянин послал жену воровать пеньку в снопах, ее поймали, она призналась, что ее послал муж. Суд
приговорил мужа к аресту на 15 суток, а жену на пять661. Волостной суд, вынося приговор, учитывал все
обстоятельства дела, обращая внимание на факторы смягчающие или напротив усиливающие вину об-
виняемого. К причинам, которые усиливали наказание при вынесении приговора, следует отнести: по-
вторность совершенного преступления, совершение кражи днем, дурное поведение, запирательство на
суде. Напротив, болезненное состояние, физические недостатки, наличие грудного ребенка, беремен-
ность, чистосердечное признание, несовершеннолетие, отсутствие умысла, заслуги винов-
ного – все это на суде выступало факторами, смягчающими наказание662.
Главным в решении по обычаю было воззрение на личность тяжущихся и их положение в семье.
Члены волостного суда говорили, что «решаем, глядя по человеку и по хозяйству». Да и сами крестьяне
утверждали, что судьи руководствуются не столько обычаями, сколько справедливостью и обстоятель-
ствами дела, соображаясь с человеком663. Субъективизм играл большую роль в принимаемых волост-
ным судом решениях. Для судей была важна не только суть дела, но и репутация, поведение участвую-
щих в деле. Если судьи не были знакомы с истцом и ответчиком, то необходимую информацию о них
они получали от старосты. Дурная слава о человеке ужесточала выносимый приговор и, напротив, от-
зывы об участнике процесса как о трудолюбивом и рачительном хозяине выступали смягчающим вину
обстоятельством. Уважение к трудовому успеху просматривалось в судейских решениях и являлось
проявлением высшей справедливости. По утверждению
Н.Н. Покровского, таким образом, давался «пример действенного функционирования общественного
мнения, основанного в первую очередь на трудовой репутации человека …»664.
Основываясь на народных традициях, юридических обычаях русской деревни, волостные суды ви-
дели свою главную задачу отнюдь не в том, чтобы покарать виновного, а в том, чтобы примирить сто-
роны, сохранить внутреннюю солидарность сельского мира. Мировая сделка, по народным понятиям,
являлась единственно справедливым исходом всякого дела. По наблюдениям писателя-демократа Н.А.
Астырева, служившего волостным писарем в Воронежской губернии, до суда доходило не более 2/3 за-
явленных в волостное правление жалоб, одна треть заканчивалась миром без помощи правосудия665.
Учет интересов другого, даже в случае его неправоты – лучший исход для того, чтобы продолжилось
нормальное существование в том тесном коллективе, с которым крестьянин был связан всю жизнь.
Большинство дел, рассмотренные волостным судом исчезали бесследно, так как дела заканчивались
примирением сторон и поэтому в книгу решений не заносились666. В материалах волостных судов Там-
бовской губернии часто встречается запись о том, что дело прекращено за неявкой сторон.667 Можно
предположить, что это неявка истца и ответчика на суд была также следствием их примирения. Во всех
волостях миром в судах кончалось более половины всех дел. Показательным в этом отношение данные
Ильинского волостного суда Болховского уезда Орловской губернии за
1896 г. За год судом рассмотрено 411 дел из них гражданских 214. Примирением сторон закончено 139
гражданских дел668.
Желание решить дело так, «чтобы никому не было обидно» лежало в основе деятельности народ-
ных судей. В народе о таких решениях говорили «грех пополам». Сущность обычая заключалась в раз-
деле суммы исков за убытки (грех) между истцом и ответчиком так, что потерпевшая сторона удовле-
творялась лишь частью потерь. Этот вид решения часто встречался в практике волостных судов. Чаще
всего к нему прибегали в случае недостатка улик или в случае причинения ущерба без умысла669.
Обычаем суд руководствовался и в процессе судопроизводства. Крестьяне, как правило, подавали
иски и жалобы не непосредственно в суд, а волостному старшине. Большинство исков заявлялось ему
устно при встрече с ним на сходе, в правлении или в ином месте. Жалобы крестьяне подавали лично, но
661 Там же. Д. 1034. Л. 5.
662 Березанский П. Указ. соч. С. 189 – 195.
663 Труды Комиссии по преобразованию волостных судов. СПб., 1873.
Т. 1 – 8. С. 326, 364.
664 Покровский Н.Н. Труд и обычай // Новый мир. 1987. № 12. С. 248.
665 Астырев Н.М. Указ. соч. С. 244.
666 Там же. C. 152.
667 См.: ГАТО. Ф. 231. Оп. 1. Д. 7, 45, 102, 134, 201.
668 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1074. Л. 2.
669 Березанский П. Указ. соч. С. 109; ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 47; Там же. Д. 120а. Л. 14.
за малолетних и больных могли заявлять иск их родственники. Дело рассматривалось в присутствии
сторон. За неявку на заседание без уважительной причины суд мог приговорить к штрафу670. В граж-
данских делах муж мог участвовать за жену, отец за сына. Большак заменял в суде любого члена семьи,
вызванного, как ответчика. Обычай вообще устранял от дачи показаний на суде только лиц, стяжавших,
безусловно, дурную репутацию. Целые общины являлись ответчиками только в трех случаях: по лес-
ным порубкам, потравам полей и растратам со стороны должностных лиц сельского управления671.
Сельскую общину на суде представлял староста или специально выбранный на сходе уполномоченный.
Обычно-правовое регулирование в крестьянской среде предусматривало решение всех спорных «на
миру», при участии и опросе всех сведущих о существе дела. Традиционная гласность крестьянского
суда была проявлением взаимного нормативного контроля, гарантом соответствия принимаемого реше-
ния неписаным нормам обычного права, одновременно такая гласность выступала залогом исполнения
принятого решения. Большое значение придавали свидетельским показаниям, что было обусловлено не
только низким уровнем грамотности, но и религиозно-нравственными нормами, особенностями юриди-
ческих взглядов крестьян. Свидетели призывались на волостной суд для того, чтобы выяснить все об-
стоятельства дела, а следовательно, принять верное решение. Следует отметить, что крестьяне неохотно
выступали свидетелями на суде, объясняя это нежеланием нажить себе врагов672.
Признание ответчиком своей вины играло важную роль в крестьянском судопроизводстве. Волост-
ные суды принимали массу решений, основанных только на одном добровольном сознании ответчика,
на его «чистосердечном раскаянии», при полном отсутствии каких-либо доказательств со стороны ист-
ца673. Это еще одно подтверждение приоритета нравственного императива в правовых воззрениях рус-
ских крестьян. Православное сознание судей, помятую о греховной природе человека, принимало при-
знание своей вины подсудимым как осознание им гнусности содеянного и желание впредь беречься от
преступных деяний. Поэтому приговор суда диктовался не суровой буквой закона, а христианским ми-
лосердием.
Обычаем правового быта деревни являлась божба. Истинным правосудием русский народ считал
суд Божий («Бог – судья», «Виноватого Бог сыщет», «Бог видит, кто кого обидит» и т.п.) Крестьяне
прибегали к божбе, когда отсутствовали доказательства по делу и невозможно было узнать истину. В
подтверждении своих слов на суде крестьянин творил крестное знамение и говорил: «ей Богу», «лопни
глаза», «чтобы не видеть детей своих», «сквозь земли провалиться», «лопни утроба», «отсохни руки,
ноги», «не дай Бог до вечера дожить», «вот – те крест» или «вот-те образ». Более 30 % волостных судов
практиковали «божбу». Считалось, что лжесвидетельство ложилось грехом на душу человека и за это
он будет держать ответ перед Богом674.
В ряде мест существовал обычай приносить присягу. У одних это было заклятие, у других – клятва
через своих детей, третьи одевали саван на провинившихся и водили их по деревне со свечой в руках и
т.д.675 В Орловской губернии такая присяга выглядела примерно так: «При целовании креста на икону
говорилось: «не дойди я до двора»; «не взвидь я свои детей»; «покарай меня Бог на этом месте»; «умри
я без покаяния»; «не доживи я до завтрашнего дня».676Иногда присягой крестьяне кончали дело, не до-
водя его до суда. В с. Поляновский Майдан Елатомского уезда Тамбовской губернии у одной крестьян-
ки была совершена кража. Потерпевшая подумала на сноху. Свекровь привела сноху в церковь и заста-
вила ее при священнике принять присягу. Присяга была принята, и сноха стала свободна от подозре-
ния677.
В статье 25 Временного правила о волостных судах (1889 г.) говорилось, что волостной суд решает
дело по совести и на основании имеющихся в деле доказательств678. Волостной суд имел право приме-
нять четыре вида наказаний: розги, арест, денежный штраф и общественные работы. Из устава о нака-
заниях ведению волостного суда подлежали проступки, предусмотренные 86 статьями. Почти половина
статей (42) предусматривали денежные штрафы, 13 – аресты, 31 статья – аресты и штрафы.
670 Тарабанова Т.Н. Судебно-правовая культура крестьян пореформенной России (по материалам волостных судов) // Россия и ре-
формы. Вып. 2. М., 1993. С. 41, 42, 45.
671 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 10.
672 См.: Шатковская Т.В. Указ. соч. С. 176.
673 Паппе А. О доказательствах на волостном суде // Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения. Вып. 1. М., 1889.
С. 50.
674 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 120а. Л. 8.
675 Шатковская Т.В. Указ. соч. С. 70.
676 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 45.
677 Астров П.И. Об участии сверхъестественных сил в народном судопроизводстве крестьян Елатомского уезда Тамбовской губернии
// Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения. Вып. 1. М., 1889. С. 137.
678 Петражицкий Л.М. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 1907. Т. 1. С. 638.
Самым традиционным видом наказания были розги. Крестьяне относились к телесному наказанию
как самой радикальной мере воздействия на провинившегося. Приведем лишь некоторые крестьянские
высказывания на сей счет: «Розог опасаются все», «кого слова не берут, с того шкуру дерут», «без розог
обойтись нельзя»679. Они применялись за побои, пьянство, нерадение к хозяйству, недоимки, неповино-
вение властям, оскорбление начальства, непочитание родителей. В качестве примера можно привести
решение волостного суда Больше-Грибановской волости Тамбовской губернии, который приговорил
крестьянина С. за постоянное пьянство и нерадение к хозяйству к наказанию в виде 15 ударов розгами.
Нередко розги назначались в качестве дополнительного наказания. Так, в 1891 г. Рождественский воло-
стной суд той же губернии за учиненную драку взыскал с Петра Васильева в пользу потерпевшего 3 р.
штрафа и еще назначил ему 19 ударов розгами680.
К концу XIX в. число приговоров волостных судов к наказанию розгами значительно сокращается.
По данным Т.А. Тарабановой, волостные суды в 1871 г. наказали 80 % крестьян, из них розгами 72, 11,4
% посажены под арест, 14,2 % оштрафованы, 1,5 % приговорены к общественным работам, а 0,9 % со-
ставили другие виды наказания (выговор, внушение и т.п.)681. К концу века картина меняется. Так, в
Елецком уезде в 1893 г. было отмечено 119 случаев наказания розгами, что составляло 11,2 % к общему
числу осужденных. В 1901 таких приговоров было лишь 27 или 1,4 %682. Данная тенденция указывала
на рост правовой культуры деревни и на общую эмансипацию сельского населения. Сохранение же те-
лесных наказаний в русской деревне, несмотря на негативное отношение к этому варварскому обычаю
со стороны просвещенной общественности, объяснялось особенностью крестьянского быта. Крестьяне
часто сами предпочитали быть выпоротыми, нежели платить штраф, который затрагивал экономические
интересы семьи в целом. Крестьяне говорили что «от розог нет убытку ни мужику, ни обществу». Бо-
язнь денежного штрафа, которым волостной суд мог заменить розги, выразилась в народной пословице:
«Не казни мужика дубьем, а казни мужика рублем»683.
Штраф, налагаемый волостным судом, выражался во взыскании в пользу «мирских» сумм и пеню
пострадавшему. Размер штрафа колебался от 25 к. до 10 р., в исключительных случаях доходил до 25 р.
При несостоятельности осужденного штраф могли заменить арестом (1 день ареста равнялся 1 – 2 р.)684.
Крестьяне сетовали, что в отличие от общинных судов, волостные ничем не руководствовались при на-
значении суммы взыскания.
В первые два десятилетия действия волостных судов (60 – 70-е гг.) арест, как мера наказания, при-
менялись волостными судами редко. Судьи учитывали тот факт, что даже краткосрочная изоляция ви-
новного неизбежно ведет к отрыву от сельских работ. В литературе описан случай, когда жена крестья-
нина приговоренного к аресту просила судью дать ей возможность отсидеть в «холодной» вместо мужа.
Ареста крестьяне старались избежать потому, что даже кратковременный арест считался в народе позо-
ром, ложился темным пятном на репутацию такого человека, которого теперь каждый мог назвать
обидным словом «арестант». Так, орловские крестьяне «из-за боязни позора от соседей аресту предпо-
читали телесное наказание»685. К наказанию общественными работами волостные суды прибегали в
случае, если обвиняемый был уличен в краже или распутном поведении. Инжавинский суд за воровство
приговорил крестьянку к штрафу в 7 р. и обязал ее в течение 6 дней мести улицы686. В конце XIX – на-
чале XX вв. наказание в виде лишения свободы стало применяться чаще. В ряде мест Тамбовской гу-
бернии волостные суды практиковали арест как меру наказания весьма широко. В период 1895 – 1897
гг. волостными судами Тамбовской губернии приговорено: Больше-Избердеевским: к выговорам – 7, к
денежному взысканию – 22, к аресту – 165, к телесному наказанию – 3. Шехманским: к выговору – 4, к
денежному взысканию – 57, к аресту – 143, к телесному наказанию – 5687.
К другим видам наказаний используемыми судами следует отнести оставление на замечании воло-
стного суда и общества. Оно применялось при недостатке улик, в случаи обоюдной драки, если винов-
ный не мог быть подвергнут телесному наказанию, так как ему было более 60 лет. Суд также мог сде-
лать замечание, выговор. Выговоры, замечания и внушения применялись волостным судом, когда ви-
новный отступился впервые, чистосердечно раскаялся и получил прощение от потерпевшего. Также они
использовались в качестве дополнения к более строгим наказаниям. По решению суда выговор мог
679 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 262. Л. 174; Д. 515. Л. 10.
680 Березанский П. Указ. соч. С. 165, 178, 231.
681 Тарабанова Т.Н. Судебно-правовая культура крестьян пореформенной России (по материалам волостных судов) // Россия и ре-
формы. Вып. 2. М., 1993. С. 50.
682 Риттих А.А. Указ. соч. С. 78.
683 Оршанский И.Г. Указ. соч. С. 141.
684 АРЭМ. Ф. 7 Оп. 2. Д. 1021. Л. 5.
685 ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 114. Л. 8.
686 Березанский П. Указ. соч. С. 165.
687 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2036. Л. 3.
быть внесен в штрафную книгу. Так, решением Вишневского волостного суда крестьянин Б. за побои
без всякой причины был подвергнут 20 ударам розгами с записью в штрафную книгу и штрафу в сумме
3 р. за бесчестье688.

УГОЛОВНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В практике народного права воплощалось крестьянское представление о правопорядке, нахо-
дившее свое выражение в том, каким образом община крестьянского хозяйства решала проблемы,
связанные с наделами, с усадьбой, экономические и социальные конфликты, семейные вопросы.
Наиболее распространенным в сельской повседневности являлось преступление против личности. По
подсчетам липецкого историка Л.И. Земцова, сделанным на основе материалов восьми волостных
судов Данковского и Раненбургского уездов Рязанской губернии, за период 1861 – 1878 гг. побои,
избиения, драки составляли 41,0 % всех рассмотренных дел, оскорбление словом, клевета, ложный
донос, угрозы – 20,6 %689. Личные обиды, оскорбления словом или действием в крестьянском вос-
приятии не считались особо опасными и в ряду правонарушений стояли ниже имущественных.
В деревенской среде оскорбления и драки были явлением обыденным и в большинстве случаев
не становились предметом судебного разбирательства. Словесные перепалки, которые часто возни-
кали в крестьянском быту, сопровождались всем многообразием русской ненормативной лексики. К
таким бранным оскорблениям крестьяне относились спокойно («Брань на вороту не виснет»), пони-
мая, что ругательства произнесены с горяча, а все сказанное не по злобе («Собака лает – ветер но-
сит»). Самым большим оскорблением у крестьян считалось ругательство, соединенное с укоризной в
чем-либо позорном – воровстве, мошенничестве и т.п. Иногда, с целью выказать позор тому дома, к
членам которого питают какую-либо ненависть, прибегали к символическим действиям: по отноше-
нию к мужчине – отрезали хвост у лошадей, по отношению к женщине – мазали дегтем ворота до-
ма690. Крестьяне считали, что оскорбления подрывали репутацию, бросали тень на доброе имя и при-
равнивались к клевете и доносам. Поэтому, в случае недоказанности обвинения, обидчик строго на-
казывался691.
Отношения в крестьянской семье были далеки от идиллии, а ругань и брань между родными бы-
ли делом обычным. В делах об оскорблении между родителями и детьми судьи всегда становились
на сторону родителей. Вплоть до конца XIX в. никакой проверки справедливости возводимых на де-
тей обвинений не проводилось, так как считали, что «ни один родитель не согласиться оклеветать
напрасно своих детей». Кроме того, по народным воззрениям, родитель «по своей воле» всегда впра-
ве наказать собственных детей692.
В случае обращения крестьян в суд, тот в делах об оскорблениях словами чаще всего приговари-
вал виновного к штрафу в пользу потерпевшего. Так, Перкинский волостной суд Моршанского уезда
Тамбовской губернии решением от 21 февраля 1872 г. приговорил взыскать с Аникея Гугучкина
один рубль в пользу Федора Верташова за оскорбление того непристойными словами693. Оскорбле-
ния, высказанные прилюдно, оценивались более строго. В книге записей решения того же суда со-
держится прошение крестьянки села Черкина Агафьи Немытшевой об оскорблении ее Антоном Куд-
рявцевым на улице словами как-то «воровкою» и «блядью». Суд приговорил взыскать с обидчика
штраф в размере 1 р. 50 к., а за пьянство наказать розгами – 5 ударов.694
Строго карали волостные суды оскорбление должностных лиц. Так, за оскорбление непристой-
ными словами сельского старосты села Ивенья крестьянин был приговорен к 12 ударам розгами695.
Спустя сорок лет в той же местности аналогичные преступления карались не менее сурово. Питер-
ский волостной суд Моршанского уезда Тамбовской губернии в 1915 г. подверг крестьянку села
Кершинских-Борков Наталью Пришкину аресту на 15 суток за то, что она «обзывала всяческими не-
688 Березанский П. Указ. соч. С. 177.
689 Земцов Л.И. Правовые основы и организация деятельности волостных судов в пореформенной России (60-е – 80-е гг. XIX в.) Ав-
тореф. … д-ра ист. наук. Липецк, 2004. С. 29.
690 Бондаренко В. Указ. соч. С. 54.
691 АРЭМ. Д. 653. Л. 3; Д. 1124. Л. 15.
692 Шатковская Т.В. Указ. соч. С. 85.
693 ГАТО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 1. Л. 2об-3.
694 Там же Л. 39, 40.
695 Там же Л. 37.
приличными словами» сельского старосту, который производил опись имущества двора ее мужа696.
Следует заметить, что сельское начальство своим обращением, иногда само провоцировало местных
жителей на брань в свой адрес. По информации А.И. Михеевой из села Знаменское Орловской губер-
нии: «Требуя подати, старшина обычно ругается всяческими неприличными словами, а иногда сажа-
ет под арест неисправных плательщиков. Грубости против своей личности ни старшина, ни писарь не
потерпят»697.
Угроза воспринималась крестьянами как совершенное преступление («Лучше обиду делай, а не
угрожай»). Угроза физической расправы («грозил меня убить», «грозил меня сжечь» и т.п.), в пред-
ставлении народа, являлась крупным проступком. Они почти всегда вызывали обращения с жалобой
в суд, и потерпевший просил наказать обидчика «по всей строгости»698. Корреспондент Этнографи-
ческого бюро из Орловской губернии Ф. Костин указывал на случай, когда крестьянин пригрозил с
божбой убить своего брата. Брат подал жалобу в волостной суд. Там сочли дело важным и себе не
подсудным и порекомендовали обратиться в общие судебные учреждения699.
Грубость деревенских нравов, приверженность крестьян к насилию в быту являлись причиной пре-
ступлений против личности. Драки, которые вспыхивали в селе по поводу и без повода также следует
признать обыденным явлением, по причине того, что редкий день обходился без них. По наблюдению
информатора Кашина из с Архангельского Коротоякского уезда Воронежской губернии: «Драки между
крестьянами происходят главным образом в кабаках, во время престольных праздников. Масса драк
происходит во время свадеб и дележей»700. «Драки чаще всего происходят между пьяными возле каба-
ков. Зеваки с удовольствием собираются посмотреть на дерущихся, подбадривая их криками. Драки
всегда кончаются миром, который скрепляется совместно выпитым магарычом», – сообщал корреспон-
дент Этнографического бюро В. Булгакова из села Козинки Орловского уезда701. Следует заметить, что
происходившие в селе драки, не становились помехой в дальнейший отношениях между общинниками.
Повседневный опыт указывал и на собственную предрасположенность к неконтролируемым способам
поведения, поэтому забыть поведения соседа было нетрудно. Ссоры не рассматривались как нечто не-
преодолимое, общая солидарность сохранялась.
С введением волостных судов у сельских жителей, особенно у крестьянок, ставших жертвами на-
силия появилась возможность защитить свою честь и достоинство посредством обращения в суд. Как
правило, суд вставал на защиту потерпевшего и обиженный мог получить денежную компенсацию.
Так, за нанесение побоев солдатке Аграфене Конопкиной крестьянином Ф., тот был оштрафован во-
лостным судом на 5 р.702 Нередко на ряду со штрафом к виновному применяли и телесные наказания.
В 1891 г. волостной суд рассмотрел дело о бесчестии крестьянской девицы Елены Новиковой. Суд
признал крестьянина Петра Васильева, жителя деревни Решетовка Рождественской волости Козлов-
ского уезда, виновным в оскорблении и нанесении побоев Новиковой. Он взыскал с него 3 р. в поль-
зу потерпевшей и за драку подверг его телесному наказанию розгами 19 ударов. Жалоба Васильева
на приговор волостного суда в Борисоглебское уездное по крестьянским делам присутствии оставле-
на без удовлетворения703. Почти во всех решениях волостных судов по делам о побоях женщин на-
блюдалась одна особенность: оскорбление замужней женщины каралось сильнее, нежели – вдовы
или девицы. За побои замужней женщины обидчик наказывался или 15 – 20 ударами розог, или
штрафом в 5 – 10 р., тогда как за побои девушки или вдовы крали штрафом от 60 к. до 2 р. или повер-
гали трехдневному аресту704. Таким образом, за одно и тоже преступление волостной суд определял
разную меру ответственности, так как общественный статус замужней женщины был выше, чем у не-
замужних девиц и вдов.
По мере роста крестьянского самосознания в целом и эмансипации женщин села к концу XIX в. в
волостных судах заметно увеличилось число дел о семейных побоях. В ряде случаев суды вставали
на защиту чести и достоинства женщины и наказывали семейных самодуров.
А.Х. Гольмстен приводит примеры, когда волостные суд за нанесение побоев женам приговаривали
696 Там же. Ф. 231. Оп. 1. Д. 185. Л. 12, 13.
697 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 1026. Л. 2.
698 Там же. Д. 1097. Л. 3.
699 Там же. Д. 1128. Л. 16.
700 Там же. Д. 450. Л. 4.
701 Там же. Д. 1215. Л. 2.
702 ГАТО. Ф. 334. Оп. Д. 1. Л. 26.
703 Там же. Ф. 26. Оп. 2. Д. 704. Л. 2, 2об.
704 Красноперов И.М. Крестьянские женщины перед волостным судом // Сборник правоведения и общественных знаний. СПб., 1893.
Т. 1. С. 273.
их мужей к наказанию розгами от 10 до 20 ударов705. Более того, чтобы не допустить повторения ру-
коприкладства с мужей-дебоширов бралась подписка в том, что они будут обращаться с женой
должным образом706.

Гражданские правоотношения. Договора

В своей повседневной жизни крестьяне практически постоянно вступали в имущественные отноше-
ния разного рода. Чаще всего это договора займа, найма, купли-продажи и т.п. Как свидетельствуют ис-
точники, в большинстве своем крестьяне выполняли взятые на себя обязательства. Всякое нарушение
или неисполнение условий договора крестьянином неминуемо подрывало его репутацию. По мнению
жители Болховского уезда Орловской губернии: «Не исполнить договор, обещание или данного слова
считается большой грех и стыд, после этому человеку никогда не верят»707. В договорах, предусматри-
вающих денежный расчет, стороны, как правило, устанавливали срок оплаты. Сроки платежа обыкно-
венно связывали с датами православного календаря: Никола (9 мая), Петров день, Казанскую (8 июня),
Покров, Заговение (14 ноября), Введение, Святки, масленица. Если к назначенному сроку крестьянин не
мог уплатить деньги, то за неделю до срока он должен был войти в соглашение со своим партнером о
переносе срока. Если он этого не делал, то договаривающийся выводил его на сходку и объявлял о не-
исполнении договора708. Если условия сделки были нарушены, то потерпевшая сторона обращалась в
волостной суд с требованием взыскания штрафа за «бесчестье». Данное понятие официальный закон не
знал, но оно было распространено в крестьянском обиходе. Согласно народному обычаю волостной суд
признавал обязанность вознаграждения за убытки, произошедшие от неисполнения соглашения всту-
пить в брак709. В качестве примера приведем иск крестьянки Левиной к отставному рядовому Камыш-
никову о взыскании в него убытков по случаю не выдачи его дочери Марфы за ее сына Ивана.
В книге записей Перкинского волостного суда Тамбовской губернии за 1872 г. по этому делу внесен
приговор, по которому с ответчика надлежало взыскать 1 рубль серебром710.
Договора в деревне заключались преимущественно в устной форме, причиной тому – неграмот-
ность сельского населения. По свидетельству этнографа Е.Т. Соловьева: «большая часть договоров по
найму, покупки и продажи движимых вещей производится словесно, иногда при 2–3 свидетелях, а иной
раз и без них»711. В письменную форму облекались договора, когда отдавали на посев землю или когда
речь шла о договоре с обществом, когда контрагентом был крестьянин из другой деревни, которого зна-
ли недостаточно хорошо, или с человеком, который кого-нибудь обманул. Письменные договора заве-
рялись сельским старостой712. По сообщению В. Кондрашова из Елатомского уезда Тамбовской губер-
нии: «При сдаче земли или других угодий в аренду письменная форма договора обязательна. Акт без
подписи силы не имеет. Договор без числа по понятиям народа не действителен»713.
В крестьянских представлениях имели место обязательные требования, которые предъявлялись к
участникам сделки, то есть то, что в юриспруденции обозначено как дееспособность. В обязательных
отношениях за несовершеннолетних выступали их родители или опекуны. Не зависимо от возраста дее-
способность ограничивалась имущественным положением: совершать акты, в коих выражалось право
распоряжения имущества, мог лишь домохозяин714. Если детей отдавали в работники, то их родители
оговаривали условия и получали оплату, а при необходимости несли материальную ответственность за
причиненный материальный ущерб. Старший член семьи, в случае смерти, болезни или ухода нанятого,
обязывается поставить на место его другого или возместить деньгами все причиненные хозяину убыт-
ки715. Совершать акты, в которых выражалось право распоряжения имуществом двора, мог лишь домо-
хозяин. В Орловской губернии требования к участникам обязательных отношений были следующие:
«Лица, совершающие договор, должны имеет не менее 19 лет, не идиоты, а также могущие исполнить
705 Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. СПб., 1894.
С. 87.
706 Пахман С.В. Очерк народных юридических обычаев Смоленской губернии // Сборник народных юридических обычаев. Т. 2. СПб.,
1900. С. 68.
707 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 998. Л. 9.
708 Там же.
709 Народные юридические обычаи по указаниям судебной практики // Сборник народных юридических обычаев. Т. 2. СПб., 1900. С.
305.
710 ГАТО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 1 Л. 9об, 10.
711 РГИА. Ф. 950. Оп. 1. Д. 272. Л. 35.
712 ГАТО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 1. Л. 11.
713 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2033. Л. 8.
714 Барыков Ф.Ф. Обычаи наследования у государственных крестьян. СПб., 1862. С. 58.
715 Бондаренко В. Указ. соч. С. 38.
договор без препятствия на то со стороны домашних. Сын при отце тогда может делать договоры, когда
отцу больше 60 лет, или он не в здравом уме, или своему сыну дает доверенность распоряжаться по
своему усмотрению. Если отец умер и хозяйствует сын, и жива мать, то сын хотя и может делать дого-
воры, должен советоваться с матерью»716.
Заключение сделки непременно сопровождалось определенным ритуалом, который включал в себя:
рукобитье, молитву, магарыч. Крестьяне свидетельствовали, что дел велись по неделе и более, обсуж-
дались до мельчайших подробностей, не торопясь. По обычаю, закончив сделку, стороны ударяли по
рукам и молились, произнося при этом
«В добрый час! Дай Бог!». Существовал обычай «разнимания рук» третьим лицом, передача пода про-
данной лошади, коровы «из полы в полу». Все эти обряды завершались совместной выпивкой («Хоть в
убыток продать, а магарыч пить», «Барыш барышом, а магарыч даром»)717. Вот как описывал житель
Болховского уезда Орловской губернии Ф. Костин местный обычай заключения сделки: «Когда держат
договор, то в свидетели берут 2 – 3 человек. Дают друг другу руки, молятся богу и пьют магарыч. Руки
друг другу дают обернутые полой шубы, один из присутствующих свидетелей должен их разбить»718.
По мнению Н. Загоскина, таким образом, народ придавал твердость и внешние формы своим правовым
представлениям719.
Обыденным явлением в селе были займы зерна до нового урожая. Зерно занимали как для посева,
так и для пропитания. За исключением ростовщиков, крестьяне давали хлеб в долг без процентов. Воз-
врат обыкновенно производился осенью, когда урожай снят и обмолочен. Займ крестьянами денег друг
у друга чаще всего производился без платежа процентов, а лишь за угощение водкой. Такие сделки ста-
рались заключать без свидетелей из-за страха того, что присутствие постороннего может иметь небла-
гоприятные последствия для сторон. По мере развития товарно-денежных отношений в конце XIX – на-
чале XX вв. большее значении приобрели денежные займы, которые нередко удостоверялись расписка-
ми, преимущественно в тех случаях, когда заимодавцев выступал не член сельской общины. Значитель-
ным было количество дел о взыскании денег с должников, рассмотренных земскими начальниками. Так,
у земского начальника 1-го участка Моршанского уезда Тамбовской губернии в период с августа 1890
по июль 1891 гг. таких дел было 43 или 24 % от всех дел, бывших в производстве. Это дают основание
предположить, что не исполнение долговых обязательств жителями деревни было делом довольно рас-
пространенным720.
Договор найма работника в деревне был распространен в деревне достаточно широко. К нему при-
бегали хозяйства, испытывавшие дефицит рабочих рук. По обычаю работника нанимали на год или на
лето. Сроки летней службы определялись с Егорьева дня и по 1 октября, годовой с заговин, т.е. с 14 но-
ября. Обычный порядок найма работника был описан этнографом В. Бондаренко, изучавшим в конце
XIX в. быт крестьян Кирсановского уезда Тамбовской губернии. «Когда обе стороны, сошедшись вме-
сте, сговорятся в условиях, то бьют друг друга по рукам, затем снимают шапки, крестятся и идут к но-
вому хозяину; там последний дает в задаток рубль или два и все пьют магарычи, причем за первой
рюмкой говорит хозяин: «Ну, дай тебе Бог владеть моими деньгами, а мне – твоими трудами», а работ-
ник выражается наоборот. Водка покупается пополам хозяином и батраком, по пословице: «С одного
вола двух шкур не дерут». С этого момента договор считается заключенным. Обыкновенно размер пла-
ты за год составлял при хозяйской одежде – 25 р., при своей 35 р.»721. Задаток за оговоренную работу
брался как деньгами, так и съестными припасами. Нередко наемный рабочий выговаривал уплату за не-
го податей и других повинностей, а также одежду на время найма722. При найме рабочего, согласно
обычному праву, хозяин должен был обращаться с работником должным образом, т.е. не изнурять ра-
ботой, не придираться, не оскорблять и не наказывать. В противном случае работник мог расторгнуть
договор и не возвращать задаток. В свою очередь работник не имел права пьянствовать, лениться, гру-
бить хозяину, отлучаться без его разрешения под страхом уголовной ответственности723.
716 АРЭМ. Ф. 7. Оп. 2. Д. 998. Л. 10.
717 Там же. Д. 1461. Л. 44.
718 Там же. Д. 998. Л. 10.
719 Загоскин Н. Метод и средства сравнительного изучения древнейшего обычного права славян вообще и русских в особенности. Ка-
зань, 1877. С. 23.
720 Подсчитано по: ГАТО. Ф. 213. Оп. 1. Д. 1. Л. 2 – 46.
721 Бондаренко В. Указ. соч. С. 35.
722 РГИА. Ф. 950. Оп. 1. Д. 272. Л. 35.
723 Пахман С.В. Указ. соч. Т. 1. С. 190, 196 – 197.
В русской деревне законными способами приобретения считались: купля-продажа, находка, даре-
ние, вырытые клады724. Наиболее распространенным способом являлась купля – продажа. В деревне го-
ворили: «За что деньги отдал – силком не отнимут». Прежде чем купить ту или иную вещь крестьянин,
как правило, присматривался, оценивал и долго торговался. Если продавец и покупатель приходили к
соглашению о цене, то последний вносил задаток. В случае отказа покупателя от сделки задаток не воз-
вращался. Если же продавец, получив задаток, отказывался продать вещь по договоренной цене, то с
него взыскивался двойной задаток725.
Обмен недвижимого имущества встречался в селе довольно редко. Чаще всего крестьяне меняли
лошадей. Это происходило на ярмарках, базарах, селениях. Такой обмен совершался как с доплатой
деньгами, одной из сторон сделки, так и с «уха на ухо», т.е. без всякой придачи. При этом в некоторых
случаях писали расписку, как при покупке лошадей726.
По народному обычаю найденная вещь становилось собственностью крестьянина, нашедшего ее.
Если крестьянин, потерявший что-то, заявлял о потере вещи и указывал на того, кто ее нашел, то она
возвращалась хозяину по суду или добровольно727. Собственностью в деревне называлось все, что при-
обретено или перешло по наследству и на что есть купчая или какая-либо бумага, заменяющая ее. Поня-
тия «владения» и «пользования» крестьяне различали. По их убеждению, пользоваться можно в обще-
ственном лесу дровами, валежником, на выгоне травой, а владение этим принадлежит всему общест-
ву728.
Крестьянство России на рубеже веков сохраняло юридические обычаи, выработанные веками. Об
официальных законах деревня имела смутное представление и продолжала регулировать свои семейные
и общественные отношения нормами обычного права. Стремление крестьян подчинятся суду своих од-
носельчан, часто ничего общего, не имеющего с судом формальным, следует объяснить тем, что он
вполне удовлетворял нормам народной морали. По мере развития товарно-денежных отношений в селе,
возросшей мобильности крестьянского населения, роста грамотности и образованности традиционный
уклад русской деревни разрушался. Влияние на функционирование обычного права оказывало то, что
на арену мирской жизни с конца XIX в начало вступать новое поколение крестьян. В начале 80-х гг. в
активную общественную жизнь села вошло поколение, не знавшее крепостнических порядков. К концу
этого десятилетия они стали большинством на мирском сходе. И если в это время еще были сильны
транслированные стереотипы поведения, то на протяжении 90-х гг. их бытование серьезно уменьши-
лось. Процесс модернизации, участившиеся связи города постепенно включали селян в цивилизованное
правовое пространство, вытесняя из крестьянского обихода народные юридические обычаи. Суть про-
изошедших перемен верно выразил Г.А. Евреинов в уже упомянутом выше докладе правительственной
комиссии, он говорил: «Очутившись в круговороте разнообразных, вызываемых капиталистическим
строем, правоотношений в качестве участника в тех или иных сделках, покупая и продавая, нанимая и
нанимаясь и т.д., крестьянин ощутил настоятельную потребность в законном ограждении своих интере-
сов наравне с людьми других состояний. Он настойчиво добивается «закона» т.е. права для всех одина-
кового, и упорно стучится в двери общего регулярного суда, – если же временами и в случаях маловаж-
ных обращается к суду своих деревенских стариков, то только по тому, что в настоящий суд его не пус-
кают, а волостному он не верит»729.