Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны XX столетия

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОММЕНТАРИИ

Н.Д. АВКСЕНТЬЕВ

Авксентьев, выбранный в Исполком Петроградского Совета «от крестьянства», правый эсер, бывший эмигрант, в 1917 г. вернулся из Парижа и сразу занял высокие посты в Петроградском Совете и Совете республики, а также в редакции газеты «Воля народа». Его деятельность в это время состояла из ведения заседаний, его послужной список несколько напоминает Ковалевского, этого «генерала на купеческих свадьбах». В первой эмиграции (до 1917 г.) он председательствовал в группе «Призыв», теперь он председательствовал в крестьянской группе, официально называясь председателем Всероссийского Союза крестьянских депутатов. После июльских дней он стал на время министром внутренних дел, затем — председателем Демократического совещания, Предпарламента, и наконец — Комиссии по иностранным делам, заседавшей вплоть до вечера 24 октября, не говоря уже о многочисленных комитетах и обществах, как например, «Комитет Временного совета Российской республики». Осенью 1918 г. он стал председателем Государственного совещания в Уфе, а затем — председателем Уфимского правительства (пятичленной Директории), иначе называемого «Объединением антибольшевистских сил восточной России». Тов. председателя и секретарем его оказался эсер Роговский. В этом правительстве, не нашедшем себе роли и просуществовавшем до весны 1919 г., в разное время состояло 13 человек (из них только два, видимо, не были масонами, — во всяком случае, не было найдено следов их принадлежности к масонству). Это были Авксентьев, Роговский, Кроль, ген. Болдырев (данных нет), Третьяков, Лебедев, Зензинов, Аргунов, Минор (данных нет), Слоним, Чайковский, Маслов, ген. Алексеев (один наезд, короткое время).
Мельгунов писал позже, что Роговский был ему «всегда подозрителен»; в письме Н.В. Вольскому от 6 марта 1947 г. он говорит: «Роговский играл сомнительную роль в Петербурге, в 1917 г., а потом пакости делал у Колчака. Ходил к Богомолову и продолжает ходить на Гренелль» (Гувер).
Г. Катков об Авксентьеве выразился так: «(он был) совершенно некомпетентный министр внутренних дел».

Г.В. АДАМОВИЧ

Ниже мы печатаем два документа (ПА). Первый: письмо Адамовича Мастеру ложи «Объединенное Братство» М.М. Тер-Погосяну от 6 марта 1957 г. В это время «Объединенное Братство» уже объединило все, что оставалось от парижских лож обоих Послушаний. Письмо послано из Манчестера, где в это время, в университете, А. получил место преподавателя русского языка, по рекомендации Б.И. Элькина, т. к. после ухода из просоветской парижской газеты, где А. сотрудничал с 1945 г., он оказался в крайне бедственном положении.
104 Ladybarn Road Manchester 14 6/III-57

Дорогой Михаил Матвеевич,
Согласен — 28-го. Если буду жив и здоров, явлюсь 28-го вечером — на собрание. Спасибо за предложение «оплатить расходы». Этого не нужно, т. к. приеду я в Париж во всяком случае, а днем раньше или позже — значения в финансовом смысле не имеет.
У меня к Вам есть просьба. Мне хотелось бы знать, какова программа собрания и кто будет выступать. Отчасти мне это нужно для того, чтобы иметь представление о характере собрания, но главным образом — чтобы знать, сколько времени будет мне отведено (думаю, что минут 30 — 40 было бы достаточно, но м. б. этого слишком много?)
Крепко жму Вашу руку.
Преданный Вам
Г. Адамович.

Второй документ, несколько сокращенный, доклад А. о Гоголе, прочитанный им «за агапой» (подзаголовок), и напечатанный (на машинке) в масонском «Вестнике Объединенных русских лож» в 1959 г., № 3, по случаю 150-летия со дня рождения Гоголя. Нам известны еще два доклада Адамовича этих лет (во время наездов его в Париж из Англии): один о Достоевском, прочитанный 12 апреля 1956 г., и другой — помещенный в «Бюллетене» № 7, в июле 1961 г., о смысле эмиграции: «Что мы такое? Что впереди? Зачем мы в эмиграции?» На эту тему он несколько раз выступал как в 1920-х, так и в 1930-х гг. на литературных вечерах парижского Союза Поэтов и Общества «Зеленая лампа».
ДОКЛАД АДАМОВИЧА О ГОГОЛЕ
Было бы нелепо спорить против того, что Гоголь — один из величайших русских писателей. Это признано всеми, это не подлежит ни малейшему сомнению.
Лично я сказал бы даже больше: Гоголь — пожалуй, самый гениальный наш писатель, тот, у которого изобразительный и чисто словесный дар достигает наибольшей силы. Конст. Аксаков называл его «нашим Гомером», Мережковский высказал предположение, правда, более чем фантастическое, — что сам черт водил пером Гоголя, когда тот принимался писать. Если условиться, что в этом замечании дана только оценка гоголевского таланта, преувеличения в нем нет. Талант действительно необыкновенный, несравненный, и достаточно вспомнить хотя бы первые страницы «Мертвых душ», с удивительным в своем нарочитом, монументально величавом идиотизме, разговором о колесе, — которое до Москвы может быть и доедет, но до Казани, нет, до Казани не доедет! — и Маниловым, и Собакевичем, и Плюшкиным, чтобы это сразу почувствовать. А беседа двух дам, просто приятной и приятной во всех отношениях, а Хлестаков, а женихи, ожидающие выхода Агафьи Тихоновны… нет, о чем туг говорить: гений, гений, отрицать это можно только по слепоте или ради оригинальничания!
Но… Гоголь — писатель холодный, по-видимому никогда никого не любивший, и если от этого и страдавший, то оставшийся таким до конца, до «Переписки с друзьями», в которой он советует помещикам читать крестьянам Евангелие, но самое крепостное право находит нормальным и законным. Совершенно правильно заметил Достоевский в «Бедных людях», что даже над несчастным своим Акакием Акакиевичем Гоголь в сущности издевается, и не случайно он противопоставил ему Пушкина, который в «Станционном смотрителе» отнесся к такому же беспомощному старику много человечнее.
Есть писатели, о которых говоришь себе, что без них нельзя было бы жить. Кажется, что жизнь была бы беднее, темнее, «пустее», если бы не было бы «Войны и мира», «Онегина», «Карамазовых», стихов Тютчева или Лермонтова. Несомненно, у Гоголя было страстное стремление стать именно таким художником. Один раз ему даже удалось написать повесть, в которой любви к людям было больше, чем насмешки; каким-то чудом возникли под его пером чудесные «Старосветские помещики». Но и это было скорей догадкой великого мастера, что возможен и такой замысел, чем естественное, продиктованное сердцем его осуществление. На русском литературном небосклоне Гоголь остается огромной, холодной, призрачно мерцающей звездой. Искусство его поразительно, но того, что дорого у других наших великих писателей, — чего-то похожего на протянутую руку, на ответственность за все, что с людьми может случиться, — у него нет.
Не будем повторять тех прописных псевдоистин, к которым имели склонность составители былых учебников: основатель русского реализма, проповедник гуманности, апостол любви, и так далее. Колдун-Гоголь сумел создать такие иллюзии, но прошло больше ста лет с его смерти, и пора бы им рассеяться.

Б.А. БАХМЕТЕВ

Посол России в Вашингтоне Б.А. Бахметев сменил царского посла Ю.П. Бахметьева, сложившего свои полномочия в марте 1917 г. Новый Бахметев находился в США в те месяцы, когда Временное правительство в Петрограде назначало новых представителей в союзные и нейтральные столицы. Он стоял во главе «закупочной комиссии», которую царское правительство в 1916 г. послало в США для военных заказов.
Бахметев по образованию был инженер-гидравлик и одно время преподавал в Колумбийском университете. Он также был автором учебных пособий по гидравлике. В молодости он был меньшевиком, позже перешел в партию к.-д. Он сохранял свой дипломатический статус в Вашингтоне до 1922 г.
Бахметев был против «белого движения», как и правительство США, но играл некоторую роль в 1918-1919 гг. в Русском Политическом Совещании и Совете Послов: русские послы пытались отстаивать русские интересы перед Парижской мирной конференцией.
В 1921 г. он давал деньги на русскую газету в США, просуществовавшую недолго. Он сохранял дружеские отношения с бывшим царским министром Сазоновым и парижским послом Маклаковым. Позже он создал «Humanity Fund» — учреждение, оказывавшее помощь русским интеллигентам в изгнании в 1920-х — 1950-х гг. У него была спичечная фабрика под Нью-Йорком. Он был женат на американке, и в 1948-1952 гг. брал к себе на работу людей так называемой «второй эмиграции», которая приезжала в Америку из разбомбленной Европы и немецких лагерей. Он помогал им, пока они не устраивались на работу по специальности. Жена его во всем содействовала ему.
Здесь уместно назвать тех, кто приехал с ним (или был позже им принят) в закупочную комиссию: Б.Л. Бразоль, М.М. Карпович, Д.П. Перцов, ген. М.С. Ясюкович. ген. Н.М. Храбров, ген. Залюбовский, П.А. Морозов, А.Н. Сахновский, P.M. Поляков, Ю.В. Ломоносов, Рооп, Орановский, В.И. Новицкий, Сукин, Путилов и Бородин. Его ближайшими помощниками в посольстве был поверенный в делах С.А. Угет и генеральный консул в Вашингтоне М.М. Устинов.
Часть этой группы состояла в масонских ложах Петербурга и Москвы, и фамилии их можно найти в Биографическом словаре.

П.А. БУРЫШКИН

Бурышкин был автором «Истории Досточтимой Ложи „Северная Звезда“. Он прочитал ее в виде докладов на 8-ми сессиях ложи, уже после войны. „История“ охватывает период 1907-1919 гг., когда ложа была „усыновлена“ французской ложей „Дружба Народов“. Что особенно поражает в архивах Бурышкина, это полное смешение им двух Уставов, и масонов, принадлежавших им: был ли он сам сторонником слияния двух Уставов, или это происходило от его небрежности в работе с архивными материалами и неумения (а может быть, и нежелания) разделить обе группы русских масонов, в основном — разномыслящих людей, остается неясным и уменьшает ценность его работы. Несомненно „правый“ Н.Н. Чебышев оказывается у него в ложе „Свободная Россия“, наиболее „левой“ из всех русских лож. Между „Северной Звездой“ и „Полярной Звездой“ разницу он не объясняет.
Конспект его «Истории» не может даже служить как корректив для некоторых имен. Он может быть воспринят либо как курьез, либо как пример небрежного отношения к прошлому.

Н.П. ВАКАР

В Париже, в 1920-х гг., русские ложи, принадлежавшие Шотландскому Уставу (Великой Ложе), открылись несколько раньше лож Великого Востока. Одним из инициаторов открытия лож обоих Уставов был Н.П. Вакар, сотрудник ежедневной парижской русской газеты «Последние новости». В это время он только начинал свою, впоследствии очень успешную, карьеру журналиста. Он был масоном в России, и стал писать бывшим братьям письма, прося их воскресить русское масонство.
В самом начале русского масонства в эмиграции Вакар, как и восемь других братьев «Астреи», был приглашен французскими масонами на спектакль в здании Великой Ложи на улице Пюто. Спектакль имел место в ложе «L'Union des Peuples» 24 января 1924 г. Это было ревю «Слава Сатане» («Revue consacree a la Gloire de Satan»), с танцами, полуголыми женщинами на сцене и, по его мнению, нецензурными (как тогда говорили — рискованными) куплетами.
Возмущенный, он написал о своем выходе из масонства. После долгих (больше года) уговоров Кандаурова и других, он вернулся, но без большого энтузиазма (см. письма бр.бр. Половцева, Новосильцева и Пораделова; Гувер). Сердитое письмо к кн. Вяземскому и его ответ также сохранились. Вяземский, в то время казначей «Астреи», пытался загладить конфликт. Сохранились письма, где он, между прочим, просит Вакара уплатить месячный взнос, и второе напоминание о том же (спустя 6 месяцев); два письма П.А. Бобринского, тоже с уговорами, а также с просьбой к Вакару написать доклад на тему «Первая Конституция Андерсена» (БИБ), и допросить кандидата Сочивко; письмо бр. Аитова по поводу доклада Н.В. Чайковского «Социализм и христианство», и наконец — расписка секретаря ложи в полученном от Вакара взносе.
Дело, видимо, было улажено. «Руководитель» Вакара был Дезобри (?), и вскоре Вакар прочел свой доклад «Как я понял то, что узнал в третьем градусе».

Кн. В.Л. ВЯЗЕМСКИЙ

9 декабря 1957 г., в Объединении русских лож Шотландского Устава (в помещении «Лотоса») состоялся доклад Вяземского «Четверть века существования русского масонства», напечатанный в «Вестнике», 1960, № 5. Большую часть своего доклада он посвятил масонству 18 и 19 веков и истории его запрета, а также мартинистам, розенкрейцерам и иллюминатам. По его словам, Александр II до своего восшествия на престол был английским масоном. Граф Панин и министр Лорис-Меликов также, по его сведениям, были тайными масонами. В царствование Александра III масоны были забыты. Затем он назвал Веретенникова, уже в XX веке (ложа «Зорабабель») и Пыпина (1833-1904).
По его словам, охранка забеспокоилась по поводу французского масонства в начале нашего столетия. Рачковский (царский агент) безрезультатно потратил огромную сумму денег на слежку. Создание Гаагского трибунала — инициатива масонов и их дело. Он, как это было предписано после 1933 г., отрицал всякую принадлежность Гучкова к масонству (см. «Архивные материалы»). Он рассказал в подробностях об открытии русских лож после 1906 г., о ранней ложе «Возрождение» и др., а также о Сеншоле, посвятившем Маргулиеса в «Крестах», — любимый масонский фольклор. Он жаловался, что такие Досточтимые Мастера, как Авксентьев, Переверзев, Кузьмин-Караваев, должны были в эмиграции начинать с I° — таковы были французские требования.
Минуя 1917 г., который, судя и по другим архивным материалам, масоны иногда пытались «радиировать», Вяземский в своем докладе переходит в конце к эмигрантскому периоду, когда приходилось собираться на частных квартирах (1922-1923), и только позже русские обосновались в «храмах», подобающих им. Он называет имена Панченко, Мариновича, Посохова (?) и других. Из его доклада видно, что он был страстным масоном, был большим мастером устраивать агапы, и безоговорочно выступал за объединение братьев Великой Ложи и Великого Востока.
Вяземский, который был мне лично хорошо знаком, и который был во всех смыслах исключительно приятным, культурным и дружески настроенным ко всем человеком, оставил документ большого интереса. Но к его докладу необходимо относиться сдержанно, так как, будучи исключительно предан тайному обществу, он кое-что важное искажает, и даже иногда утаивает.

А.В. ГОЛЬСТЕЙН

В 1927 г., когда В.Ф. Ходасевич начал работать в ежедневной газете «Возрождение» (в Париже), я зашла за ним в редакцию и познакомилась с редактором газеты, Ю.Ф. Семеновым. Спустя полгода или больше, В.Ф. сказал мне, что мы приглашены к теще Семенова, Александре Васильевне Гольстейн, в доме которой живет Семенов после смерти своей жены. А.В. хочет познакомиться со мной. Она читала мои рассказы и стихи.
Ей тогда было около 80 лет. Я узнала, что в конце прошлого века у нее в Париже был «салон», где бывали все французские знаменитости: Анри де Ренье, Альфонс Доде, Реми де Гурмон и многие другие поэты и писатели, а также русские, которые в те годы жили в Париже: Максимилиан Волошин, посвятивший ей цикл стихов «Алтари в пустыне» (1900-1910), Д.С. Мережковский, Зинаида Гиппиус, М.М. Ковалевский, проф. С.А. Венгеров, И.Е. Репин, Н. Минский, П. Кропоткин. До 1917 г. она была «сестрой» французской женской ложи, где встречалась с подругой Реми де Гурмона, Натали Клиффорд-Барней (1877-1972), которая называла себя «Амазонкой». Одна из видных ролей в этом сообществе принадлежала Анне Митрофановне Аничковой, жене проф. Евг. Вас. Аничкова (33°), писавшей под псевдонимом Иван Странник и печатавшей свои произведения по-русски и по-французски. Она была членом Ареопага «амазонок».
Дом в Нейи, куда мы поехали, был средней руки особняк, в котором А.В. жила с 1880-х гг. Дочь ее, бывшая жена Семенова, умерла, и они теперь жили вдвоем в этом старом, полном старины, доме. Люстра, канделябры, концертный рояль и серебро на чайном столе говорили о прошлой жизни и людях, которые здесь бывали, об их славе, успехах, сложной личной жизни. Уже в зрелом возрасте Гольстейн (она произносила свою фамилию Хольстайн) сошлась с известным кадетом, членом Гос. Думы, князем Павлом Долгоруковым (33°), но эта связь ею и ее близкими друзьями так скрывалась, что о ней знали очень немногие. Она принадлежала к тому поколению людей «конца века» которые ломали законы и многое делали не по правилам, но поступали так осторожно, и так все личное скрывали, что все интимное оказывалось засекреченным. Когда Долгоруков ушел в Россию и был там убит, она написала о нем две статьи: одна подписана «А. Баулер», другая — «Икс». Тайное общество, в котором она состояла, было только звеном в цепи ее тайн. Ее некролог Долгорукова был напечатан в «Возрождении» 9 июня 1928 г.
По первому мужу она была Вебер. «Теща Семенова», как ее называл В.Ф., была, несомненно, удивительной женщиной, для меня — загадочной, умной, спокойной, приветливой и далекой. Сам Семенов был мало интересен, о нем говорили, что он «слегка тучен и очень скучен». Она была удивительной, потому что сочетала в себе какой-то, не показной, но глубокий и внутренне теплый ум с чувством юмора и чуткой памятью. Я никогда не могла забыть ее.

Р.Б. ГУЛЬ

В ПА имеется письмо (по старому правописанию) по поводу повышения степени в масонской ложе братьям Гулю и Забежинскому. Привожу его полностью. Письмо обращено к Досточтимому Мастеру «Северной Звезды» АС. Альперину, адресовано оно в ложу «Северная Звезда», от исполняющего обязанности секретаря ложи «Свободная Россия». Обе ложи — Устава Великого Востока.
Восток гор. Парижа. 3 нояб. 1936 г.
ПЕЧАТЬ
Свободная Россия 1931.
Дост \ Маст \ и Дор \ Бр \
Абрам Самойлович,
По поручению Дост \ Маст \ сообщаю и прошу довести до сведения Дор \ Бр \ Бр.-. возглавляемой Вами Д \ Л \, что ближайшее торжественное Собрание Д \ Л \ «Свободная Россия» состоится в четверг 12 сего ноября в 20 ч. 30 мин. в доме № 29 рю де л'Иветт.
Предмет работ:
Повышение зар. пл. Бр \ Бр \ Р.Б. Гулю и Г.Б. Забежинскому;
Выборы Оф \ Л \ на предстоящий год;
Сообщение Бр \ Гершуна на тему «Пути русского каменщика» (по поводу доклада Бр \ М.А. Осоргина).
Мы очень просим Вас, Дост \ Маст \, почтить своим присутствием это собрание.
С глубоким уважением и бр \ приветом
Исполняющий обязанности Секретаря
(Подпись неразборчива).

А.В. ДАВЫДОВ

А.В. Давыдов оставил после себя очень интересную переписку с М.А. Алдановым, которая была напечатана в книге его воспоминаний его дочерью, Ольгой Давыдовой-Дакс, в 1982 г. (БИБ). До войны Давыдов был администратором газеты «Возрождение». Он был членом Совета Народов России, т.е. парижского Капитула (Ареопага), а также состоял в большинстве русских лож, имея 33 степень. Во время войны он заменил Авксентьева, после его смерти, как глава Нью-йоркской масонской ложи. Его имя фигурировало в списках масонов, публиковавшихся в Париже во время оккупации.
Кавалер Георгиевского креста, полученного еще в бою под Ляо-Ляном, он служил в пехотном Чембарском полку (ген. Экка, 1914— 17). В Крыму он был связан с Красным Крестом (1918), а также с Крымским правительством: министром Винавером, бывш. членом Гос. Думы В.Д. Набоковым и С.С. Крымом, членом Гос. Совета. До революции он вращался в кругах Эрмитажа, где было немало масонов.
В 1951 г. он обратился к Алданову с «Запиской», в которой спрашивал о роли еврейских денег в русской революции. Так как масона Давыдова никак нельзя было заподозрить в антисемитизме, и так как Алданов близко его знал и уважал, он ответил с исчерпывающей полнотой. Вопрос Давыдова касался, главным образом, богатых евреев: насколько они поддерживали своими деньгами революцию в России.
Алданов отвечал:
«Никак не могли поддерживать революционное движение в России Ротшильды. Они никогда ни о каких революциях слышать не хотели и всегда были консерваторами. Джемс был орлеанист, Альфонс (дядя Мориса) из орлеанистов понемногу превратился в сторонника Наполеона III, который у него гостил в Феррьере; а Третью Республику все они, кроме Анри, „бойкотировали“, как монархисты. Кроме того Ротшильды еще со времен Николая I были так связаны деловыми отношениями с царским правительством, что денег на революцию тем более давать не могли бы. Морис ведь еще жив и Вы могли бы навести у него справку (хотя он неприятный и малокультурный человек). Кстати, он с Вами в далеком свойстве через Грамонов, — один из герцогов де Грамон (кажется, дед княжего) был женат на Ротшильд.
Русские богатые евреи, как впрочем и некоторые православные миллионеры, действительно давали деньги революционерам. Михаил Гоц и сам был очень богат. Как курьез (и малоизвестный), сообщу Вам, что еврейские миллионеры давали деньги, лет 70 тому назад, и контрреволюционной «Священной Дружине». Она получила немало денег от барона Г. Гинцбурга, от Полякова и от киевского сахарозаводчика (моего деда по матери) Зайцева, который давал деньги на это Витте, — как Вы знаете, молодой Витте принимал участие в «Священной Дружине», это, вероятно, единственная глупость, сделанная им в жизни. (Предприятие ведь было не серьезное). Кажется, финансировал «Священную Дружину» и еще один еврей: Малькиель, но я в этом не вполне уверен. Разумеется, главная часть средств шла не от евреев, — скорее всего от Воронцова-Дашкова. Впрочем, я вполне допускаю, что в двадцатом столетии, жертвовал деньги на русское революционное движение и Шиф. Однако едва ли речь шла о больших суммах».
Давыдов удовлетворился этим ответом и написал Алданову длинное письмо, в котором, между прочим, говорил:
«Меня вовсе не удивляет отрицательное отношение богатых русских евреев к революции. Если барон Г. Гинцбург был даже другом Александра 3-го, то в мое время большие еврейские банкиры очень лояльно поддерживали монархию в России. Священной Дружины больше не было — ее заменили разные черносотенные союзы, но на них деньги не давали не только евреи, но и уважающие себя русские аристократы».
В конце книги Давыдова мы находим его рассуждение о трехчленной формуле масонства: свободе, равенстве и братстве:
«Нельзя с точностью установить, кому принадлежит авторство формулы „Свобода, Равенство и Братство“. Взяли ли эту формулу деятели Французской Революции у французского масонства, к которому многие из них принадлежали, или это масонство переняло ее от Революции. Можно допустить, что скорее верно второе предположение, т. к. формула эта вошла только в ритуал первых трех его градусов как Шотландского Устава, так и Великого Востока. Ни в одном масонстве других стран она не применяется, равно как и во французских высших градусах Шотландского Устава. Собственно говоря, это не так важно, т. к. так или иначе, в истинном своем понятии, она носит определенный масонский характер. Не говоря уже о том, что, будучи трехчленной, она вполне соответствует играющей столь значительную роль в масонстве, цифре три. Затем, из трех составляющих ее элементов легко составить треугольник, положив в основание его два, как теперь выяснилось, противоречащие друг другу понятия: свободу и равенство — и в вершину третье — братство. Самый факт возможности построения такого треугольника многозначителен. Из него вытекает, что ответ на тревожащий человечество вопрос об устранении противоречия между первыми двумя членами формулы надо искать не вне ее и не в поглощении одного из этих понятий другим, а в ней самой — в третьем ее члене — братстве, который должен быть синтезом первых двух».

Л.Д. КАНДАУРОВ

Кандауров годами хлопотал о сближении русских лож обоих Уставов — Великой Ложи и Великого Востока. В первом он состоял сам, во втором ту же роль «примирителя» играл П.Н. Переверзев. В одном из (секретных) писем к Переверзеву, 1 апреля 1930 г., Кандауров объясняет ему «консисторию», т.е. организацию, объединяющую все русские ложи В.Л., и частично оправдывается в скандале, который произошел в связи с устроенным Кандауровым и Переверзевым сбором денег на голодающих в России. Воззвание о помощи, которое было разослано французским братьям, было осуждено, как «возмутительный политический акт», — французское масонство протестовало против такого самовольного и нетактичного поведения русских, которое таило в себе риск раскрытия масонской тайны.
Последствием этого протеста было наложение санкций на «Астрею» и угроза ее усыпления. Кандауров объясняет Переверзеву, из кого состоит «консистория», и в чем заключается ее деятельность. «Консистория» в это время состояла из следующих братьев: Кандауров — председатель Слиозберг — первый тов. председ. Половцев — второй тов. председ. Давыдов — оратор П. Бобринский — секретарь Аитов — казначей Мамонтов — дародатель Вяземский — привратник.
Он называет также Нагродского, Лобанова-Ростовского и Голеевского, пишет, что Н.В. Тесленко пока что нельзя повысить в чине (из 15°), и о том, что обсуждаются кандидатуры Б.И. Золотницкого, Третьякова, Остроумова и Вырубова.
В 1917-1925 гг. сослуживцем Кандаурова в русском посольстве в Париже был русский консул Д. Аитов (отец В.Д. Аитова). Когда В. Ходасевич и я приехали в Париж в 1925 г. из Сорренто, на постоянное жительство, и пошли «регистрироваться», старый Аитов уговаривал меня выйти замуж за В.Х., а его — жениться на мне, говоря нам отечески, что стыдно таким симпатичным людям жить незаконно.
Во время первой войны по инициативе Кандаурова было создано «Общество» — зародыш будущего русского масонства в Париже, из Общества вышел «Комитет», или «Временный комитет», из которого в 1922-1924 гг. выросла «Астрея».
После признания Францией Советского Союза и приезда советского посла Красина в Париж, Кандауров перешел в «русский эмигрантский офис» на ул. Генего, где работал до своей смерти (ум. в 1936).
8 июня 1936 г. на ул. Иветт было устроено торжественное собрание его памяти. Оба Послушания были соединены. В Парижском архиве хранится его переписка с братьями, а также его меморандумы и «Записка» — эта последняя очень ценна, но к сожалению, напечатанная, видимо, им самим на посольской машинке прошлого столетия, почти без абзацев и без полей, она во многих местах совершенно неразборчива.

М.М. КАРПОВИЧ

Историк М.М. Карпович, друг Б.А. Бахметева и потомок (не прямой) революционера-террориста, члена Народной Воли Карповича, выехал в США из России перед Февральской революцией и никогда больше на родину не возвращался. «Закупочная комиссия», в которой он работал, вышла в свое время из Военно-промышленного Комитета, и он был туда назначен секретарем. В одной из своих статей по русской истории он писал: «Русская революция 1917 г. означает период, слегка превышающий два года: от июня 1915 г. до начала ноября 1917 г.»
Теперь, когда мы знаем о заговорах 1915-1916 гг., эта его мысль не кажется больше парадоксальной, какой она могла казаться 30 лет назад. Сюда входят не только заговоры, но и убийство Распутина, и другие события, которые дополняют картину, обычно нам даваемую большинством историков 1917 года.
Ниже я впервые перевожу на русский язык интересный абзац из его статьи, погребенной в одном из номеров американского журнала «Journal of Modern History» за 1930 г.
«Я выбираю лето 1915 г. как начальный момент русской революции. Именно в это время, под впечатлением сокрушительного военного поражения, общее недовольство правительством, постепенно возраставшее в течение первого года войны, снова нашло себе выражение. Слишком быстро испарившийся дух медового месяца — совместной работы в патриотическом подъеме — уступил место борьбе между правительством и оппозицией. С этого момента политический кризис в России стал обостряться и усиливаться, как в своих размерах, так и в своем напоре, вплоть до дня, когда пал старый режим, уступив место Временному правительству. Поэтому, в этой моей статье, названной мной „Русская революция 1917 года“, я понимаю слово „революция“ как период русской истории, продолжавшийся чуть больше двух лет: от июня-июля 1915 г. до начала ноября 1917-го».
После признания США Советской России М.М. стал профессором Гарвардского университета. Между двумя войнами он жил одно время в Праге и в Париже. В Америке есть несколько его учеников, серьезных ученых и знатоков советской истории и политики. Во время Второй мировой войны, с помощью М.О. Цетлина, М.М. стал редактором «Нового журнала» и отдавал все свое время этому единственному эмигрантскому толстому журналу, все еще сохранявшему высокий культурный уровень. За год до своей смерти М.М. вышел в отставку (1958). Его смерть была огромной потерей, как для журнала и его сотрудников, так и для всех, его знавших.
Он был другом Ходасевича по Москве и молодости. В тяжелые (и даже голодные) 1945-1949 гг. я получала от него в Париже посылки из США — не от «комитетов» и «фондов», но от него лично.

М.С. МАРГУЛИЕС

Мануил Сергеевич Маргулиес, которого, как однажды выразилась при мне А.В. Тыркова, «крестили в Крестах», был исключительно энергичным человеком: при его огромной толщине удивительно было, как легко он, порхая, двигался и жестикулировал. Он был в разводе. Его бывшая жена стала женой В.Д. Аитова, масона Великой Ложи. Сам он организовал «Свободную Россию», принадлежавшую к Уставу Великого Востока.
Сын его был ученым-синологом и долгое время работал в ООН. Сам Маргулиес был близким другом Ковалевского, сотрудником Гучкова в Военно-промышленном Комитете, затем — министром торговли у Юденича и наконец — эмигрантом в Париже. Когда Григ. Трубецкой в 1915 г. предлагал писать царю «челобитную», считая, что кроме этого уже ничего не осталось, М. сказал ему, что «время челобитных прошло». Он очень скоро достиг высоких масонских степеней, в обоих Послушаниях чувствовал себя как дома, был не только Досточтимым, но и Премудрым, и пользовался большой популярностью как на ул. Кадэ, так и на ул. Иветт. В одной из французских лож (он состоял в нескольких) его произвели в «Рыцари Розы и Креста».
25 февраля 1925 г. он сделал доклад по-французски на торжественной сессии объединенных лож, о возникновении масонства в России. Он говорил о первых шагах «Северной Звезды», о возникновении «Военной Ложи» (вернее — «Военных лож», так что выходило, что их было несколько, о чем в ПА документации не имеется). А кстати и о том, что в эмиграции у масонов нет конкретных политических планов действия, и что братьев объединяет их вера в прогресс и их республиканство.
Французские масоны знали Маргулиеса давно: в 1908 г. он был в Париже, как член Конвента Великого Востока. Но французы же наложили на него лично, и на русские ложи Устава Великого Востока, наказание, угрожая «усыплением», когда в первый год коллективизации русские ложи начали собирать деньги на голодающих.
Маргулиес говорил: «Нас обвиняют в распространении ложных слухов, нам нанесли рану, которая не скоро заживет. Мы старались всеми силами вести антисоветскую пропаганду, основанную на фактах, в масонской среде… В последнее время мы направили наши интересы на изучение масонских традиций, на историю масонства, на его символику. Брат Осоргин вдохновляет нас на эту работу…» В 1925 г. доклад М. был напечатан в масонском (не поступавшем в продажу) издании «Акация» под названием «25 лет русского масонства». Но он до конца жизни жаждал политического дела, и «изучение символики» не удовлетворяло его.
В порядке общего замечания можно добавить следующее: некоторые иностранные историки критикуют русское масонство за то, что оно не было достаточно стройно, серьезно и последовательно на политическом уровне. Один из американских масоноведов, Леопольд Хеймсон, отвечает на это справедливо, что масонство никогда не было политической партией, оно связывало друг с другом людей, у которых был «общий этос» (БИБ).

К.Д. НАБОКОВ

Константин Дмитриевич Набоков был младшим братом члена Гос. Думы В. Д. Набокова и дядей известного писателя. Его книга «Испытания дипломата» содержит в себе интересные подробности внешней политики последних лет царствования Николая II. Он, как первый секретарь русского посольства в Лондоне, принимал как первую, так и вторую делегацию, приезжавшие из Петербурга в Лондон в 1916 г. Сперва, ранней весной, приехали Вас. Ив. Немирович-Данченко, Алексей Толстой, К. Чуковский, В.Д. Набоков и др. Все они говорили по-английски. Их сопровождал петербургский корреспондент лондонской «Тайме», Гарольд Вильяме, муж русской журналистки и члена к.-д. партии, Тырковой.
Вторая делегация, в мае, состояла из членов Гос. Думы и Гос. Совета. После Англии она посетила Францию и Италию. В нее входили Милюков, Вас. Гурко, Шингарев, барон Розен, Протопопов (который на обратном пути, в Швеции, начал подавать первые признаки начинавшегося безумия) и др.
Русский посол в Лондоне, гр. А Бенкендорф, умер в ночь на новый 1917 год, и царское правительство назначило послом в Англию С.Д. Сазонова. Пока Сазонов знакомился с делами, Набоков заменял посла. Когда рухнули надежды русских дипломатов, сначала на Уфимскую Директорию, затем на Колчака, а затем на Деникина, Сазонов, бывший царский министр иностранных дел и посол в Лондоне, отстранил Набокова от должности, а когда Сазонов умер, то русским «представителем» стал Е.В. Саблин, который уже не имел ни официальных полномочий, ни дипломатических прерогатив. Он стал играть в Лондоне роль, которую играл Маклаков в Париже — т.е. был главой эмигрантского офиса при Лиге Наций.
Набоков вскоре после отставки выехал в Норвегию. Там находился его друг (и брат по ложе) Гулькевич. Набоков никогда не был женат, как не были женаты и два других Набокова: второй сын Владимира Дмитриевича и один из его племянников.
В.П. ОБНИНСКИЙ
Член I Гос. Думы, левый кадет, Виктор Петрович Обнинский, насколько нам сейчас может быть известно, был единственный из всех масонов, который хоть что-то сказал о тайном обществе в печати. Из всех его книг наибольший интерес представляет «Новый строй» (1909). В ней не только говорится о масонстве и масонах, но в ней есть иллюстрации, и она приоткрывает, хотя и очень осторожно, завесу, до которой другие боялись дотронуться.
Другая его книга, «Последний самодержец», уже содержит намеки на тайные мысли, а может быть, и желания автора. В русской масонской литературе ничтожно мало книг, написанных для печати, в расчете на широкого читателя, а не только для посвященных, и не малограмотными авторами, а людьми осведомленными и добросовестными. Его книги, несмотря на то, что он никогда не преступал своей масонской клятвы, выделяются на фоне клеветнических измышлений и сенсационных недоговоренностей.
Я не хочу сказать, что он действительно старался развеять туманы. Но он, пожалуй, единственный в те далекие годы, пытался дать знать своим соотечественникам, что масоны несут оздоровление, братство, свободу и мир человечеству, уставшему от распрей, злобы, пороков и тиранов. Это было в те годы, когда, с согласия (молчаливого или нет — этого мы не знаем) правительства, наемные убийцы приканчивали честных царских слуг, когда помазаннику Божьему являлись во сне святые, запрещавшие ему открывать Гос. Думу, когда российское бездорожье и неумение царских чиновников совладать с проблемами снабжения не только населения, но и армии, приводило к потерям на западном фронте иногда до четверти миллиона людей за несколько суток.
В 1909 г. он писал, что старый строй скоро сойдет в могилу, «унося с собой последние гнилушки», «уйдет разврат молодежи и взрослых, а с ними и порнография, и духовная расслабленность». Не надо думать, что это он писал о «падении нравов» в викторианском смысле, — он писал о привилегированных училищах Петербурга, военных и других, о крупных чиновниках, льстецах и ворах, о церкви, тонущей в коррупции и благословляющей Распутина.
Конечно, его вера в прогресс и братскую любовь слегка напоминает разговор Карамазовых о том, что все люди на земле в конце концов «обнимут друг друга и заплачут». Но в те времена он иначе не мог сказать то, что хотел сказать.
В книге «Новый строй» есть групповая фотография. На ней изображены более 60-ти бородатых, толстых братьев, и даже около десяти особ женского пола в шляпках и жакетах. Узнать кого бы то ни было трудно. Кое-кто упомянут в подписи под фотографией. Муромцев, Кокошкин и еще человек восемь — их как будто бы можно узнать. Это — депутаты 1-й Гос. Думы. Но, как известно, не им было положено установить «новый строй без порнографии и гнилушек». Ни сам Обнинский, ни мы, его потомки, не увидели, как люди обнялись и заплакали. И впереди пока никаких объятий и слез не видно.

И.Г. ЦЕРЕТЕЛИ

Меньшевик-оборонец, член ЦК Петроградского Совета Рабочих и Солдатских депутатов, Церетели вернулся 19 марта 1917 г. из Сибири, где он отбывал ссылку, прямо в Таврический Дворец, где заседал Совдеп. Его группа немедленно заняла командные должности в ЦК и захватила в свои руки «Известия». Ленин еще ждал своего поезда в Швейцарии. Скобелев, Чхеидзе и др. позже оказались в Совете с ним вместе у кормила. Он был членом II Гос. Думы и в начале мая стал министром почт и телеграфа во Временном правительстве, в первой коалиции, когда ушли кадеты. «Защищать свободу, но не идти на захват» — было его кредо. Он немедленно стал членом Контактной комиссии между Советом и Правительством князя Львова. Но Ленин, приехавший 3 апреля, не дал ему возможности провести в жизнь свою программу.
В 1923 г., в эмиграции, он стал одним из организаторов II Интернационала. Нигде в дореволюционных масонских списках его имя не значится, и только после 1920 г. он стал «кандидатом» (ПА). Два факта позволяют прийти к заключению, что он считался «братом» в Великом Востоке.
О первом пишет Аронсон в книге «Революционная юность»:
«Его масонство подтверждается сценой рукопожатия с Бубликовым. (Был) найден общий язык цензовых элементов и революционной демократии. Символическое пожатие рук, как единение всех живых сил страны». (Т.е. после Московского Совещания и перед выступлением Корнилова).
Второй факт кажется мне очень важным: он говорит не только о связи Церетели с масонами Великого Востока, но и о цельности его характера, о его твердости и уме.
В Париже, 12 февраля 1945 г., как известно, несколько русских эмигрантов пошли с визитом к советскому послу Богомолову, пить за здоровье Сталина. Теперь мы знаем, что инициаторами послевоенного визита были два человека, члены масонской ложи Великого Востока, полностью стоявшие на советской платформе еще в 1930-х гг., в период восхождения Гитлера. Назначен был день. Церетели, несмотря на долгие уговоры, пойти отказался. Как последнее средство, к нему на дом был послан Адамович (!), но он тоже не смог его убедить. Его братские уговоры не подействовали. Меньшевик Церетели остался при своем. Не прошло и месяца, как меньшевистский «Социалистический вестник», выходивший в те годы в США, занял резко отрицательную позицию по отношению к так называемой группе Маклакова, навестившей Богомолова и Гузовского, в которой, к их великой радости, не оказалось ни одного социал-демократа. (Новый журнал, № 145, стр. 32-33).