Асланов Л. Культура и власть

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ IV. АНГЛИЯ

Глава 24. ХХ век

24.1. Начало века

В начале ХХ в. до Первой мировой войны Англия сохраняла высокие темпы роста своей промышленности. В 1913 г. на ее верфях было построено морских судов суммарным водоизмещением, в семь раз превосходившим тот же показатель в США. Ей принадлежала половина всех судов в мире (по водоизмещению). В Англии находились крупнейшие международные товарные биржи. Лондон, как и прежде, был мировым финансовым центром, английский фунт сохранял позиции мировой расчетной единицы.

Однако промышленность США или Германии развивалась гораздо быстрее. Кроме упоминавшихся выше причин (экспорт капитала, отставание технологий), надо добавить большие расходы англичан на аристократическую роскошь и забавы: 10% самодеятельного населения страны составляла прислуга, только содержание 200 тыс. лошадей для лисьей охоты ежегодно требовало 8 млн ф. ст. Обратите внимание на сочетание отставания технологий и тяги к аристократизму — к этому мы вернемся в конце главы.

По мере роста конкуренции на мировом рынке сопротивление свободной торговле в Англии стало нарастать. Лига справедливой торговли, созданная сторонниками протекционизма, в первую очередь промышленниками, требовала системы льгот для колониальных товаров, что было равносильно таможенному союзу Англии и ее колоний. Банкирам и торговцам протекционизм был невыгоден: первым — из-за снижения прибылей от экспорта капитала, вторым — из-за предпочтительности торговли со свободными странами по сравнению с колониями [39, 170—183]. Победили промышленники. В 1916 г. была создана Федерация британской промышленности с целью «установления более тесной связи между работой правительства и нуждами промышленности страны в целом». Это означало, что период laissez fair XIX в. кончился. Промышленникам понадобилось государство для борьбы на мировом рынке [45, 9—10].

Проблемы английской промышленности повлекли за собой появление хронической безработицы и снижение реальной заплаты рабочих: если взять за 100% ее уровень в 1900 г., то в 1913 г. он составил 90,8. Под давлением профсоюзов и при активной позиции группы лейбористских депутатов в парламенте правительство в 1906 г. отменило судебный иск к профсоюзу железнодорожников в Южном Уэльсе, проведя решение через парламент, и расширило действие прежнего закона о компенсациях рабочим при несчастных случаях на производстве. В 1908 г. был введен 8-часовой рабочий день у горняков, занятых под землей, а также принят закон о введении пенсий для рабочих, достигших 70 лет. В 1911 г. был принят закон о страховании рабочих на случай безработицы и болезни. Фонд страхования формировался из равных частей предпринимателей и рабочих; немного добавляло правительство [39, 186—196].

За время войны резко выросли прибыли монополий, а индекс реальной заплаты англичан снизился почти в полтора раза. Это вызвало ответную реакцию. Число членов профсоюзов за период 1913—1918 г. выросло с 4135 тыс. до 6533 тыс. [45, 11—12]. Весной 1915 г. вспыхнула стачка машиностроителей в районе реки Клайд (Шотландия). Хозяева заводов, производивших военную продукцию, ссылаясь на военное время, урезали права рабочих, главным требованием которых было восстановление прав рабочих организаций на предприятиях, в частности, права участвовать в регулировании найма рабочей силы. Требования стачечников были отвергнуты. Но стачка не была бесполезной. Во-первых, разрастание ущемления прав рабочих прекратилось, а во-вторых, в ходе забастовки возникла новая форма руководства рабочим движением — комитеты шоп-стюардов (фабрично-заводских старост). Старосты были низовыми активистами тред-юнионов. Они собирали членские взносы и вовлекали новых членов профсоюза. Поскольку лидеры тред-юниона отказались поддержать стачку, рабочие организовали ее с помощью шоп-стюардов. После окончания стачки комитет фабричных старост не был распущен и превратился в постоянно действующую организацию. В ноябре 1915 г. этот комитет добился принятия закона, который запрещал на время войны по всей Англии повышение квартирной платы. Новая форма деятельности рабочих распространилась по всей Шотландии, и местные комитеты объединились в общешотландский комитет, а в августе 1917 г. в Манчестере был создан национальный комитет фабричных старост [39, 231—233].

20 марта 1910 г. палата общин приняла решение об ограничении права палаты лордов отвергать законы, принятые нижней палатой. Это было ответом на решение палаты лордов не утверждать бюджет того года, что означало новый этап борьбы с аристократическими привилегиями за парламентские реформы. Премьер-министр заручился согласием короля назначить новых лордов из числа сторонников реформы в количестве, необходимом для обеспечения большинства в верхней палате. В июле 1911 г. лорды были вынуждены утвердить билль о реформе; отныне законы вступали в силу без палаты лордов, если палата общин принимала их в течение трех сессий.

В начале 1918 г. многолетняя борьба англичан за свои избирательные права дала результаты, и парламент принял закон о реформе избирательного права, которое предоставлялось всем мужчинам в возрасте от 21 года, проживавшим на одном месте не менее 6 месяцев. Получили избирательные права женщины, достигшие 30-летнего возраста. Одновременно другой закон предоставил женщинам право на избрание в парламент. В результате число избирателей возросло с 8 млн до 21 млн, в том числе 6 млн женщин. В начале 1918 г. был принят также закон об обязательном обучении детей до 14 лет. Начальное образование было объявлено бесплатным, но этот закон остался лишь на бумаге.

В 1905 г. была создана ирландская партия Шинн фейн («мы сами»), которая начала агитацию за немедленное экономическое освобождение Ирландии, создание самостоятельного ирландского парламента, бойкот английских товаров. В этот период либералы, сформировавшие британское правительство, имели почти равное с консерваторами количество голосов в парламенте и зависели от ирландской фракции. Два этих обстоятельства привели к тому, что правительство внесло в 1912 г. в парламент Билль о гомруле (самоуправле нии) Ирландии, предусматривавший создание ирландского парламента, из ведения которого исключались внешняя политика, внешняя торговля, налоги, распоряжение землей, управление полицией и армией. Но и столь ограниченное самоуправление вызвало сильное сопротивление со стороны промышленников, потребовавших исключения из состава Ирландии промышленно развитого Ольстера. Они стали создавать вооруженные отряды и начали переговоры с Германией о закупке оружия. В ответ на эти действия в Южной Ирландии стали формироваться волонтерские отряды. Правительство приказало войскам двинуться в Ольстер для наведения порядка и во избежание гражданской войны, но офицеры 21 марта 1914 г. отказались повиноваться. Правительство пошло на попятную и исключило Олстер из Билля о гомруле [39, 170—204]. Под предлогом войны английское правительство отложило на неопределенное время осуществление закона о предоставлении Ирландии самоуправления, и весной 1916 г. в Ирландии началось восстание: налоги в военное время возросли, работы не было, а эмиграция из Ирландии была запрещена (до войны из Ирландии эмигрировало в среднем 30 тыс. человек ежегодно).

Война способствовала экономическому росту колоний. Вывоз товаров из Англии сильно сократился, и в колониях стали развиваться собственные производства. Более того, Англия вынуждена была поощрять развитие в колониях тяжелой промышленности ради увеличения военных поставок. Например, в Канаде к концу войны работало более 600 военных заводов [39, 231—249]. Это было началом потери Англией опоры в ее колониях. Но параллельно шел и другой процесс. В 1919 г. долг Англии Соединенным Штатам Америки составил 850 млн ф. ст. Англия стала главным должником США, тогда как до войны США были главным должником Англии. Внутренний долг Англии вырос в 10 раз и достиг 6,6 млрд ф. ст. [45, 7].

Промышленность Англии за время войны развивалась за счет новых отраслей: химической, автомобильной, авиационной. В годы войны были введены пошлины в размере 1/3 от стоимости товара, что способствовало развитию автомобильной промышленности. Война привела к расширению сельскохозяйственного производства: было распахано 3,75 млн акров земель, сбор зерна возрос на 32%, картофеля — на 59%. Производство мяса сократилось из-за распашки пастбищ. Но все же в 1918 г. страна была обеспечена собственным продовольствием 155 дней в году из 365.

24.2. Между двумя мировыми войнами

С конца войны до середины 1920 г. в стране наблюдался экономический подъем, вызванный повышенным спросом на хозяйственные товары, производство которых было ограничено в военные годы. Но промышленность требовала послевоенной перестройки и не могла справиться со спросом. В 1920 г. производство отставало от довоенного уровня на 10%. Ф инансы были дезорганизованы, быстро росла инфляция, увеличивались цены. Сельскохозяйственное производство с 1919 г. стало сокращаться [45, 8—18].

В 1920 г. разразился финансовый кризис, количество банкротств возросло по сравнению с тем же периодом в докризисные времена почти в 4 раза. Финансовый кризис вызвал спад в производстве, падение цен, сильный рост безработицы, который усугубил положение, создававшееся после войны в результате демобилизации солдат и закрытия военных заводов. Социальное напряжение росло [45, 58].

В этой обстановке усилилась борьба ирландцев за независимость. На выборах в парламент Великобритании в 1918 г. на 103 места для представителей Ирландии было избрано 73 депутата партии Шинн фейн, добивавшейся политической независимости Ирландии. Из них 36 человек находились в тюрьмах, а другие — в подполье и эмиграции, и только 27 человек были на свободе. Отказавшись явиться в Британский парламент, они собрались 21 января 1919 г. в мэрии г. Дублина и образовали ирландский парламент, который провозгласил Ирландскую республику. Опираясь на Ирландскую республиканскую армию, наиболее дисциплинированную и организованную часть ирландцев, парламент и президент республики стали создавать органы власти, суды, полицию. Силовое давление английских властей привело к партизанской войне.

В октябре 1920 г. был принят закон о чрезвычайных полномочиях, предусматривавший объявление королем чрезвычайного положения в ответ на подготовку антиправительственного выступления. По этому закону на период действия чрезвычайного положения правительство получило права, которые оно имело только во времена наполеоновских войн и Первой мировой войны.

11 июля 1921 г. английское правительство заключило с Ирландией перемирие, а 6 декабря 1921 г. подписало договор, по которому 26 графств в Южной Ирландии объявлялись Ирландским свободным государством и получали права доминиона, а 6 графств в промышленно развитой северной части оставались в составе Великобритании. Договор предусматривал контроль над внешней политикой Ирландии [45, 61—73].

Либеральная партия после войны утратила свои позиции, расколовшись на две фракции, а консервативная и лейбористская упрочили свои. Этому способствовало и то, что в феврале 1918 г. лейбористская партия в дополнение к коллективному членству профсоюзов ввела индивидуальное членство и радикально настроенные представители среднего класса стали покидать либералов, примыкая к лейбористам [45, 14—16]. К концу 1922 г. либерализм как политическое течение потерял всякую перспективу. Эта партия сложилась в XIX в., когда принцип laissez fair господствовал в экономических отношениях в Англии, а иностранной конкуренции не было, т. е. программа партии была сформулирована в условиях необъятного рынка. В начале ХХ в. лозунг свободной торговли наносил вред английским предпринимателям, и либералы потеряли всякую поддержку. Кроме того, концентрация капитала привела к возникновению монополий, а интересы монополий радикально отличались от интересов множества частных предпринимателей XIX в. Монополии — это диктат, а не свободная конкуренция.

15 ноября 1922 г. в результате выборов консерваторы получили 344 места в парламенте, а лейбористы — 142 места. В конце 1923 г. правительственный протекционизм вместо фритрейда стал основой экономической политики Великобритании. Это вызвало раскол в партии консерваторов, и, пытаясь его преодолеть, правительство распустило парламент, в котором имело устойчивое большинство, и на выборах 6 декабря 1923 г. потерпело поражение: в новом парламенте консерваторы получили 259 мест, лейбористы — 191, а враждовавшие группировки либералов месте — 155 места. В январе 1924 г. к власти пришло первое правительство лейбористов [45, 92—101], но не надолго: в октябре 1924 г. консерваторы получили 413 места в парламенте, лейбористы — 151, а либералы — 40 [45, 124]. Казалось бы, при такой чехарде правительств государственное управление невозможно. Однако преемственность работы правительств обеспечивали несменяемые чиновники гражданской службы. Когда прибывали новые министры, чиновники вводили их в курс дела, объясняли все аргументы за и против в принятых решениях. Но они никогда не открывали секреты принятия решений правительств, особенно детали: кто, кому, что сказал и т. д. Так и поныне. Чиновничий аппарат перед приходом новых министров изымает все политические секреты даже из черновиков бумаг. Это делается по традиционному согласию, не знающему исключений, с вновь назначаемым премьер-министром, отдающим себе отчет в том, что и ему придется когда-то уходить. А если министры начинают жаловаться на скудость материалов в досье, то чиновники ссылаются на премьер-министра. Это началось в 1916 г., а еще в XIX в. кабинет министров ввел дискуссии в клубах или в частных домах [43, 223].

Многие ведущие деятели консервативной партии, входившие в правительство во время пребывания консерваторов у власти, официально руководили крупнейшими монополиями в период, когда консерваторы были в оппозиции. В 1934 г. отмечалось, что «тенденция замещать выдающимися работниками государственной службы и бывшими министрами руководящие посты в частных предпринимательских компаниях стала более заметной в последние десять лет, чем когда либо раньше в нашей истории» [45, 109].

В апреле 1925 г. английское правительство, сбалансировав бюджет, восстановило довоенный золотой паритет фунта стерлингов. Цены на английские товары в мире повысились на 12%. Это был период послевоенной стабилизации, во время которого резко возросла концентрация капитала. Например, была создана единая энергетическая система Англии. Создание ее оплачивало государство [45, 105—110]. Объем производства 1913 г. был достигнут только в 1929 г. за счет новых отраслей промышленности. Но темпы развития сильно отставали от ряда других стран. Сельскохозяйственное производство в период стабилизации продолжало сокращаться.

Достичь стабилизации в условиях острой конкуренции на мировом рынке, растущего технологического отставания и увеличения долга Соединенным Штатам Америки можно было только за счет снижения жизненного уровня населения. Поэтому в конце июля 1927 г. парламент принял закон о профсоюзах. Он запретил всеобщие стачки. Пикетирование, попав под определение «запугивание», тоже было запрещено. Профсоюзам служащих были запрещены политическая деятельность, членство в Британском конгрессе профсоюзов. Все профсоюзы с момента принятия закона должны были получать заявления от каждого члена, кто желал платить взносы на политические цели. Закон вменял в обязанность безработным становиться штрейкбрехерами во время забастовки, объявленной с нарушением процедуры, а в случае отказа безработные преследовались по обвинению в нарушении закона. В апреле 1928 г. был принят закон, ограничивший пособия безработным [45, 147—148].

Консерваторам нужно было сделать какие-то уступки, и в 1928 г. они провели через парламент новый избирательный закон, который уравнял женщин в правах с мужчинами, предоставив им избирательное право с 21 года. Но это не помогло. На выборах 30 мая 1929 г. лейбористы получили 287 мест в парламенте, а консерваторы — 260 мест, либералы — 59 мест.

В Англии уже началась мировая депрессия, которая вызвала спад производства в меньшей степени, чем в США, Германии или Франции. Наиболее пострадали от кризиса старые отрасли, например, металлургия, судостроение, сельское хозяйство. Экспорт сократился вдвое. Каждый четвертый рабочий в 1932 г. был безработным. Упали доходы от судоходства, капиталовложений за границей, банковских кредитов в сфере международной торговли. Из Английского банка иностранцы стали изымать золото. Английский банк взял заем в США в 50 млн ф. ст., затем еще 80 млн ф. ст., но его золотой запас таял на глазах, и 20 сентября 1931 г. золотой паритет фунта стерлингов был отменен. Фунт стерлингов стал быстро обесцениваться, а через три месяца курс фунта составлял 69,3% старого паритета.

На выборах в октябре 1931 г. к власти пришло правительство национальной коалиции, в которую входили консерваторы и лейбористы. Консерваторы получили 472 места в парламенте, а лейбористы — лишь 46. Даже либералы имели 72 места. Лейбористы были отброшены в значительной мере из-за раскола в своей среде, приведшему к созданию национал-лейбористской партии, а не только в силу неудач своего правления.

В феврале 1932 г. был принят закон об импортных пошлинах. С этого момента консерваторы твердо встали на позиции протекционизма. Фритрейд закончился де юре.

Лондонская конференция подтвердила тот факт, что гегемония Англии на морях ушла в прошлое. США, Япония, Германия практически сравнялись с Англией [45, 170—221].

Ослабление метрополии способствовало распаду колониальной империи, который начался с суверенитета Ирландии. В 1937 г. Ирландский парламент принял новую конституцию, объявившую Ирландию суверенным и независимым государством.

На ноябрьских выборах 1935 г. консерваторы добились 387 мест в парламенте, а лейбористы — 154. Этот состав парламента принял 22 мая 1940 г., т. е. во время войны, закон о чрезвычайных полномочиях, и на его основе правительство издало «распоряжение 1305», объявившее забастовку возможной, если заинтересованная сторона за 21 день подала дело с изложением сути спора на рассмотрение министра труда, и министр не передал это дело на урегулирование или в арбитраж. Это распоряжение заменяло стачки судебным процессом. 14 мая 1940 г. правительство объявило о создании добровольных отрядов гражданской обороны. В них могли вступать лица в возрасте 17—65 лет, которые получали военную форму и несли службу после работы. В первую неделю подали заявления о вступлении в отряды гражданской обороны 250 тыс. человек, а в июне 1941 г. в рядах внутренней гвардии, так стала называться эта служба, насчитывалось 1603 тыс. бойцов. Это было результатом самоорганизации англичан.

24.3. Вторая мировая война

После потери вооружения в боях при Дюнкерке (в мае 1940 г.) в Англии осталось мало оружия, но уже в первой половине 1941 г. британская промышленность восстановила потери, а правительство стало наращивать вооруженные силы, которые к концу 1941 г. достигли 3290 тыс. бойцов. Рабочая неделя в военное время была доведена до 72 ч., а реальная заработная плата упала в 1940 г. на 11% по сравнению с довоенным 1938 г., но стачечное движение снизилось.

В этих условиях самоорганизация англичан приняла иные формы, например, возник самодеятельный Комитет бдительности, который выдвинул идею созыва народного конвента, и более 500 деятелей профсоюзного и кооперативного движения, шопстюардов, ученых, юристов подписали обращение к английскому народу. Народный конвент открылся в Лондоне 12 ноября 1941 г. На нем присутствовали 2234 участника, в том числе делегаты от профсоюзов. Главными требованиями были прекращение коррупции, создание эффективной противовоздушной обороны (с 10 июля 1941 г. до конца сентября Англия потеряла 697 самолетов; правда, при этом было уничтожено 1408 германских самолетов), увеличение зарплаты, жалования военнослужащим, пенсий и пособий по безработице (по официальным данным, безработица существовала, но постепенно сокращалась — с 1270 тыс. человек в 1939 г. до 54 тыс. в 1944 г.), восстановление профсоюзных и демократических прав и свобод. Эти требования имели под собой основу: по официальным данным, прибыли промышленности возросли с 1368 млн ф. ст. в 1938 г. до 2190 млн ф. ст. в 1941 г. Вот что писал посетивший Англию в первой половине 1941 г. американский журналист Ральф Ингерсолл о положении английского правительства: «... не оно руководит событиями, а события толкают его. И не просто внешнеполитические события, а события, происходящие внутри самой Англии. И почти каждый член правительства, с которым я беседовал, производил впечатление человека, которого толкают снизу и который пытается держаться в соответствии с требованиями народа, будь то вопросы войны с немцами в воздухе, положение рабочего класса, выпуск продукции или защита людей от нападения вражеской авиации» [45, 332—356].

Война ускорила и монополизацию экономики. Усилился процесс подчинения государственного аппарата монополиям ради ускорения концентрации капитала.

Закон о чрезвычайных полномочиях от 22 мая 1940 г. позволил мобилизовывать население не только в армии, но и для работы на производстве и транспорте, прикреплять рабочую силу к предприятиям. С 1939 по 1944 г. было мобилизовано 93,6% мужчин в возрасте 14—64 года и 44,4% женщин в возрасте 14—59 лет.

Еще одним примером самоорганизации англичан во время войны стали производственные комитеты, возникшие по народной инициативе на предприятиях. Они занимались вопросами максимально эффективного использования оборудования, его сохранности, улучшения методов производства, эффективного использования рабочего времени, снижения брака и экономии материалов. В феврале 1942 г. правительство решило создать также комитеты на всех артиллерийских заводах. К концу 1943 г. производственные комитеты существовали на 2850 машиностроительных предприятиях с числом рабочих более 150 человек, и на более чем 1500 предприятиях с меньшим количеством рабочих, а также на всех государственных артиллерийских заводах, во всех частных и государственных доках, на промышленных предприятиях Адмиралтейства и Министерства авиационной промышленности. Более тысячи производственных комитетов действовало на угольных шахтах. Были производственные комитеты и на стройках. За шесть месяцев 1942 г. на предприятиях, где имелись производственные комитеты, выпуск продукции увеличился на 55%, а на аналогичных предприятиях, их не имевших, — на 42%.

Сведения о жизни и борьбе англичан во время войны можно дополнить следующими данными. До войны 30% потребностей Великобритании в продуктах питания покрывалось за счет собственного производства, а в 1943—1944 гг. — только лишь 40%. Рационирование продовольствия было введено в стране с самого начала Второй мировой войны в условиях жесткой экономии и частичной морской блокады. Расходы на питание, составлявшие в 1938 г. 1305 млн ф. ст., сократились к 1944 г. до 1137 млн ф. ст., а цены на продовольствие выросли, по официальным данным, на 62,4%. Снижение количества и качества питания, а также рост нагрузок истощали британцев, но во время Второй мировой войны в Великобритании было значительно меньше стачек, чем в период Первой мировой войны [45, 386—391].

В годы войны действовал парламент, избранный в 1935 г., и в конце 1944 г. возник вопрос о парламентских выборах. 18 мая У. Черчилль ультимативно предложил лейбористам остаться в правительстве до окончания войны с Японией. Лейбористы отказались, и правительство заявило об отставке. Выборы были назначены на 5 июля, а объявление результатов голосования — 26 июля. Черчилль образовал переходное правительство, сделав принципиальную ошибку: все члены его кабинета были людьми, несшие ответственность за Мюнхенские соглашения, приведшие к войне. «Все мы знаем, — писала газета "Манчестер Гардиан", — какое плохое руководство было у нас в период между войнами. Можем ли мы ожидать чего-либо лучшего в течение ближайших четырех или пяти лет, если Черчилль сохранит в своем правительстве 47 мюнхенцев». Консерваторы формально выдвинули предвыборную программу, но главным образом надеялись на авторитет Черчилля. Лейбористы же представили программу, учитывавшую стремления британцев. На выборах лейбористы получили 48,3% голосов и 393 мест в парламенте, а консерваторы — 39,8% голосов и 213 мест.

24.4. Период восстановления

Потери и расходы во время войны привели к огромному дефициту платежного баланса. Заграничные капиталовложения сократились на четверть. Торговый флот сократился более, чем на четверть, а доход от него в реальном выражении так и не достиг довоенного уровня в послевоенные годы. Дефицит платежного баланса на долгие годы стал хроническим.

21 августа 1945 г. совершенно неожиданно для Англии правительство США заявило о прекращении поставок по ленд-лизу. В декабре 1945 г. было подписано англо-американское финансовое соглашение. Англия обязалась уплатить 650 млн дол. в счет возмещения за поставки по ленд-лизу, а США предоставили заем на 50 лет из расчета 2% годовых на сумму 4400 млн дол., из которой вычиталась сумма в 650 млн дол. Англия взяла обязательства: через год после вступления соглашения в силу восстановить свободный обмен фунта на доллар; освободить замороженные в английских банках средства, принадлежавшие доминионам и колониям, а также другим странам стерлингового блока; не ограничивать торговлю с США; снизить таможенные преференциальные тарифы, ограждавшие рынок Британского содружества наций.

Канада согласилась аннулировать задолженность, которую Англия имела перед этой страной, и предоставить заем в 1250 млн канадских дол.

Оба займа были израсходованы за один год. 15 июля 1947 г. английское правительство ввело свободный обмен фунта на доллар, но 21 августа того же года из-за острого финансового кризиса отменило свое решение.

Дефицит платежного баланса был столь велик, что не помогли ни поставки на сумму 2351 млн дол., ни займы на 337 млн дол, полученные Великобританией по плану Маршалла в 1948—1950 гг. Золотые и валютные резервы летом 1949 г. упали почти на 400 млн дол. ниже уровня в 2 млрд дол., считавшегося минимально допустимым для существования британской финансовой системы. 18 сентября 1949 г. было объявлено о девальвации фунта стерлингов с 4,03 дол. до 2,8 [45, 422—445].

Приходилось экономить, и уже в начале 1948 г. был запрещен рост заработной платы, несмотря на рост цен и налогов. В 1949 г. были отменены школьные бесплатные завтраки и бесплатный проезд школьников в автобусах.

После войны производство в Великобритании стало расти, главным образом за счет наукоемких отраслей промышленности: электроники и, в частности, производства ЭВМ, самолетостроения, производства реактивных двигателей, химии. В первые послевоенные годы Великобритания производила до 2/3 всех автомобилей Западной Европы. Все это имело на мировом рынке большой спрос. В 1948 г. общий индекс промышленной продукции достиг довоенного уровня. Великобритания восстановила свою долю в мировом экспорте [46, 17—21].

В целях экономии пришлось разрабатывать и четырехлетнюю программу увеличения на 50% производства сельскохозяйственных продуктов к 1951—1952 гг. Она была выполнена, и Великобритания стала обеспечивать себя продовольствием на 41%.

После войны продолжился процесс концентрации капитала. Число банков за период с 1929 по 1951 г. уменьшилось на 22%, несмотря на рост суммы баланса всех банков в 3 раза. Доля рабочих, занятых на предприятиях с числом рабочих от 500 и выше, увеличилась с 35,4% к общему числу занятых в отрасли в 1935 г. до 44,4% в 1949 г.

Ради повышения конкурентоспособности английских товаров лейбористское правительство национализировало Английский банк, угольную и газовую промышленность, электростанции, внутренние железнодорожный и водный транспорт, автомобильные перевозки, часть металлургии, гражданскую авиацию, телеграфную сеть и радиосвязь. На национализированных предприятиях было занято около 20% всех наемных рабочих Великобритании. Национализация была нужна для коренной реконструкции производства и транспорта, поскольку это требовало больших капиталовложений и высокого уровня организации для максимальной рациональности и эффективности реконструкции. Например, в Лондоне и около него было много электростанций, которые поставляли электричество разного напряжения; ряд электростанций оказались внутри зоны, обслуживаемой другой электростанцией. Все это привело к нерациональному построению электрических сетей; оборудование на многих электростанциях было устаревшим. Такое же положение сложилось в газовой промышленности, на железных дорогах и т. д. Расходы на транспортировку грузов в Великобритании были в 5 раз выше, чем в США, и на 70% выше, чем во Франции.

Проведенная после войны национализация угольной промышленности не привела к улучшению ее работы и росту производительности труда. В январе 1947 г. в Великобритании из-за нехватки угля разразился острый топливный кризис. Была прекращена подача электроэнергии примерно двум третям британской промышленности, предприятия не работали три недели, 2300 тыс. человек стали временно безработными.

Послевоенное лейбористское правительство отменило антипрофсоюзный закон 1927 г., ввело новую систему здравоохранения, социального страхования и ограничило права палаты лордов, которая впредь могла задержать принятие закона не более, чем на год.

Медицинская помощь с 5 июля 1948 г. стала бесплатной, но денег не хватало, и в 1949 г. рецепты на лекарства вновь стали платными, а затем в 1951 г. была установлена плата и за другие услуги. Были введены пособия на рождение ребенка, воспитание детей, по болезни, по безработице, по беременности, пенсии вдовам, по старости и пособия на похороны, в связи с травмами на производстве или профессиональными заболеваниями. Этими видами страхования были охвачены 23 млн человек. Расходы государства на социальное страхование увеличились в 2,5 раза. Средства на эти цели вносились примерно поровну из бюджета, страхуемым населением и работодателями.

Зарплата женщин в послевоенный период составляла 52—55% от зарплаты мужчин. Очень тяжелыми были налоги. Прямые налоги возросли к 1951/1952 гг. в 4,5 раза по сравнению с 1938/1939 гг., а косвенные налоги — почти в 5 раз.

Нормирование продуктов после войны не только не было отменено, но и было распространено и на хлеб (июнь 1946 г.), и на картофель (ноябрь 1947 г.), чего не было даже во время войны. Нормы отпуска продуктов по карточкам были сокращены. Покупательная способность населения была столь низкой, что несмотря на то, что после войны британский житель в среднем потреблял 2100 кал. в день, вместо 3000 по санитарной норме, 20—30% населения не выкупало свой паек наиболее ценных и дорогих продуктов — масла, сыра, яиц и бекона. Карточки на эти продукты, а также на чай, молоко сохранялись вплоть до 1953 г.

Несмотря на то, что закон о профсоюзах 1927 г. был отменен, «распоряжение 1305» осталось в силе и использовалось для подавления стачек. Дело дошло до суда, и после двух месяцев разбирательств присяжные вынесли решение о невиновности забастовщиков. В августе 1951 г. правительство было вынуждено отменить «распоряжение 1305» [45, 450—469].

На выборах 1950 г. консерваторы получили 43,4% голосов и 297 мест в парламенте, а лейбористы — соответственно 46,1% и 315 мест. Отсутствие устойчивого большинства делало новые выборы неизбежными. Они состоялись 25 октября 1951 г. Консерваторы получили 47,9% голосов, но в соответствии с правилами мажоритарной системы больше мест в парламенте — 321, чем лейбористы, которые собрали больше голосов — 48,7%, но получили всего 295 мест. Либеральная партия получила 6 мест, потеряв много голосов (в 1950 г. — 9,5%, в 1951 г. — 2,5%) [45, 540—544].

Важной особенностью послевоенного консерватизма стали согласие на участие государства в управлении экономикой, признание за рабочими прав, которые были неприемлемы для консерваторов до Второй мировой войны. 1/3 рабочих и 2/3 служащих в послевоенной Великобритании проголосовали за консерваторов. Средняя реальная зарплата в Великобритании к 1961 г. по сравнению с довоенным уровнем выросла на 50% и превысила уровень Западной Европы. Многие рабочие получили жилье в новых муниципальных домах. В послевоенные годы (вплоть до 1990 г.) консерваторы правили Великобританией в течение 28 лет.

Следуя курсу государственного регулирования экономики, правительство тори не отменило национализации, но правительственная программа инвестиций в национализированный сектор экономики ими не выполнялась. В 1953 г. были денационализированы металлургия и автомобильный грузовой транспорт, где основные фонды были в значительной степени уже обновлены.

Парламентские выборы 26 мая 1955 г. вновь были выиграны консерваторами (так же как и в 1959 г.) [46, 41—53].

Очень важным изменением в политике Великобритании было принятие консерваторами в конце 50-х гг. решения о переходе от старой политики «колониальное развитие» к политике «ветер перемен» — так был назван процесс немедленного предоставления политической независимости бывшим колониям.

Деятельность консерваторов, казалось бы, гарантировала им очередную победу на парламентских выборах, но к тому времени пришло время принятия непопулярных решений, консерваторы «уступили» эту фазу правления. Лейбористы, заимствовав многие положения из программы консерваторов, 15 ноября 1964 г. получили 44,1% голосов и 317 мест в парламенте, а консерваторы — 43,4% голосов и 304 места.

Хотя лейбористы выполнили часть своих обещаний, например, ренационализировали металлургию, повысили пенсии, улучшили систему медицинского обслуживания и т. п., но все это стало возможным лишь благодаря мерам жесткой экономии, включая замораживание зарплаты во второй половине 60-х гг. К концу 60-х гг. уровень зарплаты стал ниже, чем в других западноевропейский странах. Начиная с 1965 г. стала расти безработица, в 1966 г. лейбористское правительство перешло от политики полной занятости к концепции приемлемого уровня безработицы, а осенью 1967 г. девальвировало фунт стерлингов [46, 102—119]. В результате 18 июня 1970 г. пришли к власти консерваторы, получив 46,4% голосов.

Лейбористов к проведению такой непопулярной политики принуждали объективные условия. К концу 60-х гг. по объему производства на душу населения Великобритания уступала многим европейским странам: Франции, ФРГ, Голландии, Дании, Норвегии, Швеции, опережая только Италию. Темпы роста производительности труда были самыми низкими в Западной Европе. Среднегодовой прирост стоимости жизни в 60-е гг. превзошел показатели Франции, ФРГ и Италии.

В 60-е гг. процессы концентрации капитала в Англии стали проходить быстрее, чем в других странах Западной Европы. К концу 60-х гг. из 200 крупнейших неамериканских компаний мира британскими были 46, т. е. почти столько же, сколько немецких, французских и итальянских вместе взятых. В обрабатывающей промышленности количество британских компаний уменьшилось на треть за счет их слияний, к 1970 г. в Англии осталось всего 12 коммерческих банков. Произошла перестройка энергетики страны. К концу 60-х гг. Великобритания обладала 13 действующими атомными электростанциями и был достигнут уровень экономичности тепловых электростанций.

В течение 60-х гг. был переоснащен аграрный сектор, что повысило его эффективность. В Великобритании доля сельского населения составляла 4% (самый низкий показатель в Европе), но агробизнес обеспечивал потребности страны в молоке на 100%, яйцах — 98%, картофеле — 95%, мясе — 72%, пшенице — 50%. Англия имела к началу 70-х гг. средний размер сельскохозяйственной фермы более 40 га, т. е. вдвое больше, чем Франция или Дания, и в 3—5 раз больше, чем ФРГ и Италии. За период 1964—1973 гг. число ферм размерами менее 12 га сократилось на 54,3%, а ферм с площадью угодий 12—40 га — на 24,9%. И даже 11,7% ферм с площадью 40—120 га исчезло за счет слияния и укрупнения. Процесс концентрации капитала продолжался. За 60-е гг. наполовину уменьшилось количество работников не только в сельском хозяйстве, но и в шахтах, а количество служащих в финансовых и научных учреждениях увеличилось в 1,5 раза в силу структурной перестройки экономики.

Продолжался вывоз капитала. Частные британские инвестиции за рубежом в середине 60-х гг. выросли в 4 раза по сравнению с первыми послевоенными годами, причем в 1969 г. беспроцентные займы развивающимся странам достигли 81% от общего числа зарубежных займов.

Одновременно по мере освобождения стран Британской империи от колониальной зависимости в Великобританию стал возвращаться и вкладываться в новейшие отрасли промышленности британский капитал. Вместе с тем инвестиции США в Великобритании к 1967 г. достигли максимальных размеров, способствуя реструктурированию британской экономики [46, 32—38, 117].

Таким образом, все принятые меры позволили Великобритании обогнать в начале 70-х гг. по росту производительности труда ФРГ, Италию и США, уступая только Японии и Франции [46, 141].

24.5. Консерватизм конца века

К началу 70-х гг. ХХ в. британское общество состояло на 90% из наемных работников, рабочие составляли 73% самодеятельного населения, причем почти 50% рабочих были объединены в профсоюзы (в Японии — 33,3%, Франции — 32,6%, ФРГ — 30,1%) [46, 116, 117]. Военный бюджет страны был самым большим в Европе — расходы на научные исследования, производство новых видов оружия и оснащение ими армии поглощали до 20% бюджета Великобритании [46, 32]. В конце 60-х гг. обострилось положение в Ольстере как по политическим, так и по экономическим причинам. Дискриминация католиков протестантским большинством довела обстановку в Ольстере до конфронтации. Нужно было развязывать тугой узел проблем [46, 149].

Консерваторы под руководством премьер-министра Хита ликвидировали корпорацию по реорганизации промышленности, национальное управление по доходам и ценам, департамент по делам занятости и производительности и т. п. В частную собственность были переданы отдельные предприятия.

5 августа 1971 г. был принят закон «Об отношениях в промышленности», который делал регулирование отношений в производстве более жестким, чем даже в США, где система трудового законодательства считается исключительно жесткой. Закон предусматривал ограничение прав профсоюзов и санкции к ним за нарушение закона.

В январе—феврале 1972 г. 250 тыс. шахтеров в течение семи недель бастовали, добиваясь увеличения заплаты, выплат за сверхурочную работу, увеличения отпусков, пенсий и т. д. В конфликт вынуждено было вмешаться правительство и даже премьер-министр. Шахтеры добились своего.

В марте 1973 г. консервативное правительство вернулось к практике лейбористов. Были созданы управление по зарплате и комиссии по ценам, которые были призваны регулировать ставки зарплаты, уровни цен, размеры дивидендов, арендной и квартирной платы.

В ноябре 1973 г. шахтеры отказались работать сверхурочно, вновь добиваясь роста зарплаты. Правительство объявило чрезвычайное положение. В стране была введена трехдневная рабочая неделя, сокращена подача электроэнергии для бытовых нужд с целью экономии топлива.

23 января 1974 г. 81% шахтеров тайным голосованием поддержали решение тред-юниона объявить забастовку. 7 февраля премьер-министр объявил досрочные выборы в парламент и назначил их на 28 февраля, рассчитывая на поддержку избирателей, испытывавших энергетический голод. Лейбористы получили 38,1% голосов и 301 место в палате общин, консерваторы — 37,2% и 296 мест. Отход избирателей от двух главных партий был очевиден. Потерянные консерваторами и лейбористами голоса были отданы в основном либералам (19,3%).

Лейбористы не имели достаточно голосов (минимум 316) для того, чтобы сформировать устойчивое однопартийное правительство. Это в значительной мере усугубило их положение в правительстве. Лейбористы в течение 48 ч. урегулировали конфликт с шахтерами, удовлетворив их требования, отменили трехдневную рабочую неделю, заморозили квартплату, что было мерой, направленной против домовладельцев, отменили закон «Об отношениях в промышленности», увеличили пенсии.

10 октября 1974 г. вновь были проведены парламентские выборы, и лейбористы получили 39,3% голосов и 319 мест в парламенте, а консерваторы — 35,8% голосов и 276 мест в парламенте.

Во второй половине 1975 г. жизненный уровень упал. Правительство объявило программу экономии, которая осложнила положение в системе образования, на транспорте, в жилищном строительстве. В ноябре 1976 г. число безработных достигло 1,5 млн человек (6,4% рабочей силы). Стало очевидным, что ни консерваторы, ни лейбористы не могут вывести страну из полосы послевоенных проблем. Нужна была смена курса. Новый курс был предложен неоконсерваторами — сторонниками течения, которое впоследствии стало называться тетчеризмом.

Тетчеризм отверг принципы управления страной, относительно которых в послевоенные годы взгляды консерваторов и лейбористов совпадали: использование кейнсианских методов государственно-монополистического регулирования, тенденции к поддержанию полной занятости, расширению государственной системы социального обслуживания минимальной инфляции, поддержанию обменного курса фунта стерлингов, стремление к экономическому росту.

Неоконсерватизм, как идейное течение, возник еще в 60-е гг. Энок Пауэлл, член парламента от партии консерваторов, был прямым предшественником тетчеризма. Его слушали, но за ним не следовали, несмотря на его интеллектуальность, эрудицию, красноречие. Э. Пауэлл был одним из первых, кто выступил за возрождение идей экономического либерализма, т. е. за отказ от государственного регулирования и восстановление неограниченного свободного предпринимательства. Его идеи были продолжением либеральной традиции второй половины XIX в., он боготворил порядки тех времен. В либерализме Пауэлл видел средство сокращения бюрократии.

Нет нужды здесь излагать все взгляды Пауэлла, но его враждебное отношение к профсоюзам нельзя не отметить. Ярлыки «внутренний враг» или «заговор меньшинства» получали каждый профсоюз или забастовка, демонстрация, политическая деятельность антиконсервативного толка.

И все же Пауэлл оставил память о себе не как либерал, а как расист, выступавший за моноэтничность населения Британских островов. Эти взгляды принесли ему популярность, и в 1969 г. более 30% избирателей при социологическом опросе назвали Пауэлла возможным премьер-министром [47, 5—14].

Пауэлл не был демагогом, он конструировал шаг за шагом новую философию, приходя с помощью аргументов к логичным, а когда ему было нужно, и к абсурдным выводам. Окончив Кембридж, он увлекся германской философией, особенно Ницше. Затем в 25-летнем возрасте стал профессором греческого языка в Австралии, в 1939 г. вернулся в Англию, а после войны стал проповедовать модель немецкой экономики свободного рынка Эрхарда и Аденауэра [43, 111—112].

Либеральные взгляды Пауэлла были подхвачены министром здравоохранения и социального обеспечения в теневом кабинете консерваторов конца 60-х гг. К. Джозефом, ставшим впоследствии ближайшим сподвижником М. Тетчер.

Взгляды Пауэлла прижились среди актива местных организаций консервативной партии в избирательных округах, так называемых ассоциациях. Начиная с 1964 г. на ежегодных конференциях консерваторов ассоциации стали вносить проекты резолюций пауэлловского толка с активностью, которая не отмечалась у них прежде.

В центре взгляды Пауэлла пропагандировал «Клуб понедельника», возникший в 1961 г. и удваивавший число своих членов ежегодно, вплоть до того дня, когда в 1972 г., по настоянию премьер-министра Хита (консерватора), некоторые отделения клуба были закрыты из-за проникновения в них членов фашистской организации Национальный фронт.

Как было показано выше, реализация крайне правых взглядов, начатая Хитом после победы консерваторов в 1970 г., привела к резкому обострению обстановки в стране, и в 1973 г. правительство Хита вернулось к государственному регулированию в сфере экономических, социальных и трудовых отношений.

Пауэлл перед выборами в феврале 1974 г. объявил, что в знак протеста против политики Хита и отступничества премьера от линии, выработанной в 1970 г., он будет голосовать за лейбористов. Это было кончиной политической карьеры Пауэлла.

Доля голосов, поданных за консерваторов на выборах в октябре 1974 г., была самой низкой за всю историю партии тори. Показательно, что в 1974 г. консерваторы столкнулись с трудностями в сборе пожертвований на расходы партии, а после октябрьских выборов 1974 г. пожертвования вообще прекратились. Нужна была новая стратегия.

Директор строительной фирмы «Бовис» К. Джозеф в 1974 г. основал Центр политических исследований, который стал параллельной организацией исследовательскому отделу консервативной партии, но Центр распространял только неоконсервативные идеи среди партийных активистов.

Еще в 1968 г. М. Тетчер выступила на конференции консервативной партии с докладом, в котором утверждала, что целью правительства должно стать обеспечение условий для конкуренции, регулирования денежного обращения и спроса, но только в феврале 1975 г. она была избрана лидером консервативной партии. Оригинальных идей у она не было, она пользовалась чужими, но в настойчивости по пропаганде своего мировоззрения ей не было равных.

В разработке идей экономического либерализма активное участие принимал, кроме двух названных выше организаций, Институт экономических проблем, и к концу 70-х гг. его сотрудниками и под его эгидой было опубликовано около 250 работ. Идеи черпались из работ нобелевских лауреатов по экономике 1974 и 1976 гг. австрийца Ф. Хайека и американца М. Фридмена.

С середины 70-х гг. консервативная партия отвергает кейнсианство и избирает монетаризм, который оставляет государству только контроль за денежной массой, борьбу с инфляцией, сокращение государственных расходов и налогов. Старые консерваторы с конца XIX в. считались партией общества, а не рынка, партией, использовавшей протекционизм, патернализм, а неоконсерваторы, сделав резкий поворот, стали партией laissez fair. Неоконсерватизм выступал как антикризисная доктрина, причем глубина и необычность кризиса общественного развития, как утверждалось, определяли необычность и радикальность мер. Неоконсерватизм подавался под лозунгом «нет альтернативы».

В 1975 г. через шесть месяцев после прихода М. Тетчер к руководству партией тори была создана Торийская группа реформ, противостоявшая идеям неоконсерватизма внутри партии консерваторов. Торийская группа выдвинула лозунг народовластия, означавший, в частности, участие рабочих в управлении производством и в прибылях. Это была внутрипартийная оппозиция, и до 1978 г. она подвергалась резкой критике, но затем в эту группу вошли новые активные члены, она выросла через год до тысячи человек и имела 12 отделений преимущественно в университетских городах.

Главное препятствие реализации своих планов неоконсерваторы видели в тред-юнионах, но отдавали себе отчет в их силе и помнили поражение, которое нанесли профсоюзы правительству Хита. Поэтому все начиналось с лозунга «прикладывать усилия для взаимопонимания с профсоюзами», выдвинуто в 1976 г. Членов консервативной партии стали направлять в профсоюзы. Инструментом для широкого проникновения в профсоюзы стала организация консерваторов-тред-юнионистов (КТЮ), созданная в конце 40-х гг. и оказавшаяся к середине 70-х никому не нужной. Тетчер руководила возрождением КТЮ. Число групп КТЮ быстро достигло 200, а в 1978 г. КТЮ имела 270 отделений и семь штатных сотрудников. Тори-членам тред-юнионов вменялось в обязанность добиваться в профсоюзах максимальных выгод по важнейшим проблемам, каковыми являются условия труда, зарплата, продолжительность рабочей недели, отпуска и т. д. Проводилось обучение консерваторов, посланных в профсоюзы, по широкому кругу вопросов. Стали проводиться ежегодные конференции КТЮ, собиравшие до полутора тысяч делегатов; Тетчер ежегодно принимала участие в их работе и выступала с речами. И все же КТЮ тяготела к Торийской группе реформ, а не к неоконсерваторам [39, 16—53].

Политика правительства лейбористов вызвала множество забастовок «тревожной зимой» 1978/1979 гг. Тетчер и ее единомышленники организовали кампанию, в которой обличали «злоупотребления профсоюзов своей властью». Это была не только подготовка к будущим сражениям с профсоюзами, но главным образом попытка повлиять на избирателей перед выборами в парламент. В начале 1979 г. позитивная и негативная оценки профсоюзов, судя по опросам общественного мнения, высказывались британцами одинаково часто, а в 1954 г., например, каждые шестеро позитивно оценивали профсоюзы и только один — отрицательно.

3 мая 1979 г. на парламентских выборах консерваторы получили 43,9% голосов, лейбористы — 39,2%. Оба показателя были самыми низкими для консерваторов за все послевоенные годы, когда они приходили к власти, для лейбористов же — за все годы с 1931 г. Консерваторы победили благодаря приливу голосов работников физического труда. «Белые воротнички» голосовали за консерваторов даже меньше, чем прежде, хотя в основном они голосовали именно за консерваторов.

Экономическая политика правительства Тетчер привела к резкому росту безработицы. В мае 1979 г. безработных было 1,3 млн человек, осенью 1981 г. — почти 3 млн, а в 1983 г. — в среднем за год 3,1 млн человек (13% всех занятых) [47, 73—91]. К марту 1984 г. безработица достигла 3 142 775 человек по официальной статистике, не учитывавшей, например, женщин, у которых были работавшие мужья, выпускников школ и т. п. Учет всех категорий безработных приводил к цифре 4—4,5 млн в 1983 г. Реструктурирование промышленности привело к крупным сокращениям в металлургии, текстильной промышленности в строительстве и на транспорте, причем безработица охватила не только производственный сектор, но и торговый, а также конторских служащих. 40% всех зарегистрированных безработных были люди моложе 25 лет. Безработица среди женщин в 1983 г. почти удвоилась относительно мая 1979 г.

Зарплата росла, например, с 1984 по 1986 г. — по 7,5% в год. И одновременно сокращались расходы помощи безработным.

Если в начале 1979 г. расходы на образование превосходили расходы на оборону, то в 1983 г. на оборону тратилось на 33% больше, чем на образование, причем в реальном выражении расходы на образование сократились на 6%. Профессиональное обучение в 1982—1983 гг. сократилось до 60% от уровня 1979—1980 гг., а число учеников в школах уменьшилось на 800 тыс. человек. И это при том, что 66% рабочих Британии не имели профессиональной подготовки, тогда как в ФРГ только 21% рабочих профессионально не были подготовлены [48, 118].

Муниципальное жилье стало распродаваться, было сокращено строительство муниципальных домов, квартплата в них за первые четыре года власти тори выросла в почти в 2,5 раза. В 1983 г. на 70% подорожал проезд в междугородном транспорте.

Велась настойчивая пропаганда необходимости отказа женщин от участия в производстве и общественно-политической жизни, возврата «в лоно семьи». Правда, официальных выпадов против женского равноправия не было.

Денационализированы были десятки крупнейших компаний, и их акции пущены в продажу. Акции наиболее перспективных из них, например, «Бритиш аэроспейс» или «Бритойл», только на 24 и 13% соответственно поступали в открытую продажу. Остальные были предоставлены финансовым институтам Сити, иностранным вкладчикам и работникам этих компаний. Однако акции индивидуальных вкладчиков вскоре стали продаваться и концентрироваться в соответствии с тенденцией к концентрации капитала.

Неоконсерваторы видели в укреплении репрессивных функций государства одну из своих задач. Численность полиции заметно выросла, оснащение существенно улучшилось, а полномочия расширены. Закон о полицейских и уголовных свидетельствах, вступивший в силу 1 января 1986 г. позволил полиции проводить аресты и обыски в условиях, при которых раньше это было невозможно.

В первый срок правления Тетчер расходы местных советов на строительство и ремонт жилых домов, школ, дорог, домов для престарелых и т. д. были сокращены на 40% [47, 92—107]. Все принятые меры экономии, включая снижение численности правительственного аппарата на 10%, позволили снизить инфляцию. Если к концу 1979 г. инфляция в Британии достигла 21,3%, то через год Тетчер снизила ее до уровня 12,4%, к концу 1982 г. — до 4,9%, а в 1983 г. — до 3,9%. Позже она несколько поднялась, но не превысила 5%. В то же время снижение инфляции сопровождалось в 1981 г. падением уровня производства по сравнению с 1980 г. на 2,6%, снижением капиталовложений и застоем потребительского спроса [49, 37, 39].

Сокращение занятости приводило к уменьшению финансовой базы тред-юнионов, так как профсоюзное членство падало быстрее занятости. Осенью 1980 г. был принят закон о занятости, резко ограничивший право профсоюзов на пикеты и запретивший полностью «вторичное» пикетирование и стачки солидарности. Открытого посягательства на «закрытый цех» в законе не было, однако всем, кто отказался вступить в профсоюз на предприятиях «закрытого цеха» и был уволен, была предусмотрена компенсация до 16 тыс. ф. ст. от государства. Еще один закон о занятости 1982 г. позволил работодателям увольнять в случае забастовок руководителей и активистов тред-юнионов (для сравнения: прежние законы позволяли уволить только всех забастовщиков сразу). Было разрешено увольнять тех забастовщиков, которые отказывались вернуться на работу через пять дней после получения ими специального предупреждения босса. Стало возможным подвергать профсоюзы штрафу за организацию стачек в размере (10—250 тыс. ф. ст.), зависевшем от количества членов профсоюза. Было введено правило, согласно которому каждый новый «закрытый цех» получает легальный статус только в том случае, если в течение 5 лет он подтверждается тайным голосованием и за него высказываются 80% всех состоящих в нем членов или 85% участников голосования.

Летом 1984 г. парламент принял закон, обязавший профсоюзы, имевшие политические фонды, не реже одного раза в 10 лет проводить голосование по вопросу, сохранять ли эти фонды. В 1983 г. было 63 профсоюза с политическими фондами, которые использовались для поддержки лейбористской партии. Эти профсоюзы насчитывали 8,7 млн членов, из которых 7,2 млн платили политический взнос. Все 38 профсоюзов, которым было вменено в обязанность провести голосование до 31 марта 1986 г., проголосовали за сохранение фондов, причем в пользу этих решений высказалось 83% голосовавших при степени участия в голосовании 51,1% — самый высокий показатель за все годы тетчеризма. Более того, за учреждение политических фондов проголосовали два новых профсоюза [47, 113—130].

На парламентских выборах 1983 г. увеличилась по сравнению с 1979 г. доля проголосовавших за консерваторов среди работников физического труда и квалифицированных рабочих, но число избирателей тори сократилось с 43,9% в 1979 г. до 42,4% (на 700 тыс. голосов). Продолжала падать поддержка консерваторов в больших городах, причем в промышленных городах в большей степени, чем в столице.

Для лейбористской партии результаты выборов были безрадостными. Они получили 27,6% голосов избирателей, и их почти догнал альянс либералы — социал-демократы (25,4% голосов). Возрождение либералов в период воспевания либеральных ценностей было не удивительно, но преходяще.

В партии тори копилось недовольство курсом Тетчер. Это выразилось в снижении средств, сдававшихся в казну партии местными ассоциациями, которые в 1984 г. смогли собрать лишь 55% запланированной суммы, а в 1986 г. — 52%. В Лондоне в 1986 г. 18 ассоциаций вообще отказались собирать средства, а в 1984 г. таких было лишь 4. Для сравнения: в 1986 г. было собрано 944 132 ф. ст., а в 1973 г., когда фунт имел более высокую покупательную способность, — 3 млн ф. ст.

Тетчер попыталась отказаться от облика «железной леди». В ее стиль поведения имиджмейкерами было внесено «больше улыбок, больше анекдотов», «более внимательная манера слушать собеседника». В мае 1986 г. был уволен в отставку министр образования и науки, сподвижник Тетчер, К. Джозеф, так как недовольство ухудшением образования в стране обрело массовый характер. Муниципальные выборы в мае 1986 г. консерваторы проиграли. Тетчер пришлось начать новый этап борьбы за избирателей.

На выборах 1987 г. консерваторы получили 42,3% голосов и 376 мест в парламенте, а лейбористы — 30,8% (229 мест). Лейбористы несколько оторвались от альянса либералов и социал-демократов, получившего 22,55% голосов. Наибольшую поддержку (53—55% голосовавших) консерваторы получили от среднего класса, включая «белые воротнички», а это 43% избирателей. Квалифицированные рабочие (27% избирателей), как и прежде, предпочли консерваторов лейбористам. Неквалифицированные рабочие (30%) отшатнулись от альянса консерваторов, примкнув к лейбористам. Консерваторов преимущественно поддержали пенсионеры (23% избирателей), а лейбористов — члены профсоюзов (23% избирателей) [47, 182—239].

Главным мотивом предприимчивости и инициативы М. Тетчер считала материальную выгоду человека и семьи. Все годы власти она делала упор на развитие среднего и мелкого предпринимательства, поскольку они быстрее реагируют на потребности и изменения рынка, быстрее приспосабливаются к новым условиям. Поэтому одновременно с приватизацией правительство в 1981—1983 гг. учредило 24 предпринимательские зоны в экономически отсталых областях, в которых были введены определенные финансовые стимулы и предприниматели освобождались от части налогов. В этих зонах особенно поощрялся мелкий и средний бизнес. Средства на экономическое переустройство были взяты из доходов от североморской нефти.

Политика Тетчер способствовала переводу английской экономики на новый научно-технический уровень. Великобритания осуществляла структурную перестройку производства на базе наукоемких технологий. Усилия дали результат. Если темпы роста производства Великобритании в 70-е гг. были самыми низкими среди ведущих стран мира, то начиная с 1982—1983 гг. темп роста ВВП превзошел показатели США, ФРГ и Франции. Доход на капитал повысился с 3% в 1981 г. до 10% в 1987 г. Более высокой отдачей инвестиций могла похвастать только Япония.

Однако к концу 80-х гг. по стоимости продукции, приходящейся на каждого человека, — валовому внутреннему продукту на душу населения — Великобритания занимала 18-е место в мире и уступала 13-ти западноевропейским государствам. Производительность труда японского рабочего была в 2 раза выше британского [49, 38, 305—311]. По росту производительности труда (а не по темпам роста производительности труда) Британия отставала в ХХ в. не только от Японии, но и от Франции и других стран [50, 12] (табл. 1).

Таблица 1

Рост производительности труда (ВВП за рабочий час)

Это объясняется тем, что экономика индустриально развитых стран определяется монополиями, а не мелким бизнесом. Поэтому экономические отношения в обществе определяются не свободным рынком, а законами, по которым существуют монополии. Выше уже упоминалось, что в интересах монополий в ХХ в. потребовалось регулирование рынка государством, так как основа деятельности монополии — не laissez faire, а диктат.

Деятельность монополий подробно проанализирована американским экономистом Дж. Гелбрейтом [51]. Группу инженеров, технологов, ученых, специалистов в области финансов, управления, маркетинга, информатики, дизайна и т. д., составляющих творческий костяк современных корпораций, он называет техноструктурой. Эта группа, коллективно вырабатывающая все жизненно важные для корпорации решения, очень многочисленна: от самых высокопоставленных служащих корпорации до «работников в белых и синих воротничках». Она охватывает всех, кто обладает специальными знаниями, способностями и опытом группового принятия решений, от руководителей современного промышленного предприятия почти до основной массы рабочей силы.

Власть на производстве переходит к тому фактору, который наиболее дефицитен и его труднее всего заменить. Новый фактор производства, к которому перешла значительная часть власти, — техноструктура. «Современное экономическое общество может быть понято лишь как синтез групповой индивидуальности, вполне успешно осуществленный организацией. Эта новая индивидуальность с точки зрения достижения целей общества намного превосходит личность как таковую и обладает по сравнению с ней преимуществом бессмертия» [51]. Появление техноструктуры вызвано тем, что в современной промышленности все существенно важные решения принимаются на основе информации, которой располагает не один человек, а большое количество людей. Гелбрейт отмечает: «Подлинное достижение современной науки и техники состоит в том, что знания самых обыкновенных людей, имеющих узкую и глубокую подготовку, в рамках и с помощью соответствующей организации объединяются со знаниями других специально подготовленных, но таких же рядовых людей. Тем самым снимается и необходимость в особо одаренных людях, а результаты такой деятельности, хотя и менее вдохновляющей, значительно лучше поддаются прогнозу» [51, 102].

Техноструктура корпорации располагает надежной защитой от вмешательства — таким источником капитала, как нераспределенная прибыль, пошедшая на расширение производства, которая находится целиком под контролем техноструктуры, причем Гелбрейт называет мифом расхожие суждения о власти рядовых акционеров.

Гелбрейт убедительно и подробно показывает, что причиной стабильности экономических успехов корпораций является плановый характер их деятельности: «... наша экономическая система, под какой бы формальной идеологической вывеской она ни скрывалась, в существенной своей части представляет собой плановую экономику. Инициатива в вопросе о том, что должно быть произведено, ... исходит от крупной производственной организации, стремящейся установить контроль над рынками и ... воздействовать на потребителя в соответствии со своими нуждами» [51, 42]. «Рынок не только не является контролирующей силой в экономике, но и все более и более приспосабливается к нуждам и потребностям хозяйственных организаций» [51, 31]. «Необходимость планирования обусловливается длительным периодом времени, которое занимает процесс производства, крупными капиталовложениями, которые требуются для него, и строго целевым характером этих капиталовложений» [51, 55]. «Потребность развития техники, а не идеология или политические интриги заставляют фирму искать помощи и защиты у государства» [51, 56]. «Государство гарантирует такую цену, которая обеспечивает покрытие издержек и приемлемую для предпринимателей норму прибыли, обязуется закупать продукцию, т. е. устраняет рыночный механизм» [52, 68].

«Рыночный механизм заменяется тем, что принято называть вертикальной интеграцией. Планирующая организация ( корпорация) завладевает источниками поставок, в которых она нуждается, или рынком сбыта. Таким образом, сделки, в которых предметом торга служат цены и объемы продукции, уступают место передаче продукции внутри планирующей организации» [52, 63]. «... Врагом рынка является не идеология, а инженер... Рыночный механизм начинает отказывать как раз тогда, когда возникает необходимость исключительно высокой надежности, когда существенно необходимым становится планирование. Современная крупная корпорация и современный аппарат социалистического планирования являются вариантом приспособления к одной и той же необходимости» [51, 70].

До недавнего времени максимизация прибыли была всеобщим законом. Гелбрейт рассмотрел влияние размера прибыли на техноструктуры. При низких доходах или убытках она начинает испытывать внешние влияния и утрачивает свою самостоятельность. Но увеличение прибыли выше определенного уровня ничего не добавляет к безопасности; высокие доходы достанутся другим (акционерам, через налоги государству). Если максимизация прибыли связана с увеличением риска потерь, то техноструктура, исходя из своих коренных интересов, отказывается от такой возможности. Такова особенность коллективного сознания. «Ничто так не давит, как необходимость выжить. Как только техноструктуре удается обезопасить себя с помощью минимального уровня прибыли, у нее появляется известная свобода выбора целей. В подавляющем большинстве случаев эта цель состоит в том, чтобы достичь максимально возможного темпа роста корпорации, измеряемого продажами» [51, 216].

Проконтролировать количество и качество умственного труда техноструктуры гораздо труднее, чем труда физического. Это заставляет корпорации в условиях конкуренции заинтересовывать работников умственного труда в результатах своей работы в большей мере, чем работников физического труда, и часто следовать принятым ими решениям. Канадская газета «Ситизен» отмечала, что потери, вызванные незаинтересованностью работников умственного труда и проявляющиеся лишь в прямых потерях рабочего времени, оценивались в 1989 г. в 15 млрд дол. [52]. Не удивительно, что доля оплаты труда в национальных доходах развитых капиталистических стран повысилась с 30—35% (доля преимущественно простой рабочей силы до эпохи научно-технической революции) до 65—70% (доля научно-технической рабочей силы) [52].

Политика Тетчер никак не затронула основ существования корпораций. Наоборот, монополии получили поддержку от государства, государство в значительной мере подавило профсоюзы, противостоявшие корпорациям. Если в 1979 г. профсоюзы насчитывали 12 млн человек, то в 1991 г. — 8 млн. Количество забастовок за тот же период было наименьшим за полвека [53, 313]. Поэтому все недостатки (см. ниже), свойственные монополиям, сохранились и не позволили коренным образом изменить экономическое развитие к лучшему.

Осенью 1990 г. начались экономические трудности. Внутрипартийная критика руководства усилилась. 1 ноября 1990 г. в отставку подал заместитель премьера Хау, последний из тех министров, с которыми Тетчер начинала свою деятельность. Причины отставки — авторитарный стиль руководства Тетчер и ее антиевропейская политика. Давний противник Тетчер М. Хезлтайн выставил свою кандидатуру на пост лидера партии и получил в первом туре 152 голоса при 204 у Тетчер, которой не хватило нескольких голосов до очередного избрания лидером консерваторов. Тетчер намеревалась продолжить борьбу, но кабинет министров не поддержал ее, и она была вынуждена отказаться от борьбы. Во втором туре выставили свои кандидатуры министры Мейджер и Херд. Первый набрал наибольшее количество голосов и стал лидером партии, несмотря на то, что двух голосов ему не хватало; его конкуренты сняли свои кандидатуры. Смена руководства позволила продлить пребывание консерваторов у власти [49, 313]. На выборах в парламент в 1992 г. консерваторы получили 41,9% голосов и 336 мест, а лейбористы — 34,4% и 271 место, либеральные демократы — 17,8% и 20 мест [53, 93].

Подводя итоги периода тетчеризма, который был движением, а не учением, сопоставим мнения двух экспертов — противника и сторонника тетчеризма. По мнению Джона Кингдома, преподавателя политических наук в Шеффилской школе бизнеса, награжденного в 1991 г. премией Политической ассоциации Великобритании за книгу «Правительство и политика Британии», профессионала самой высокой квалификации, «тетчеризм — это марш новых правых; их кредо: репатриация иммигрантов, доминирование мужчин в обществе и семье, силовое присутствие Британии в мире, милитаризм, преданность королеве и стране, смертная казнь через повешенье, авторитарный стиль правительства» [54, 2].

По-видимому, многие читатели в таком описании не узнают тетчеризм, так как в России он преподносится исключительно в толковании апологетов этого движения. Поэтому сосредоточим внимание на результатах анализа одного из сторонников тетчеризма и посмотрим, каковы факты, а не симпатии.

«Тетчеризм — это не теория, а практическое действие, провозгласившее ряд ценностей: активная добродетель — главная ценность, своего рода цель тетчерзима; индивидуальность, личность, которая активна, ценит друзей, сражается с врагом. Вторая ценность тетчеризма — это семья, воспитывающая активную добродетель. Все то, что подавляет активную добродетель, — это враги, в частности, социализм, истеблишмент» [55, 11]. Обратите внимание на истеблишмент — явление, зародившееся в церковной среде Англии, к которому мы еще вернемся во второй книге.

«Обычно тетчеризм отождествляют с экономикой, но тетчеризм не является экономической политикой и не может быть понят как таковой» [55, 117]. «Экономическая политика — это всегда выбор между разными, часто несовместимыми целями. Она должна содержать не только цели, но средства — набор практических предложений, как достичь намеченные цели. Вот этого тетчеризм как раз и не имеет» [55, 118].

Тетчеризм ставит три цели, и одна из них — изменение представлений о том, что должно делать правительство и какова природа политики. По мнению тетчеристов, правительство не должно служить ничьим интересам, не должно решать никакие проблемы, многие аспекты общественной жизни должны быть за пределами внимания правительства, которое только следит за выполнением всеми предпринимателями правил игры [55, 107]. Например, школы и больницы остаются государственными, но действуют они как независимые «трасты» и правительство не руководит ими; они заботятся о себе сами [55, 110].

Другая цель тетчеризма — приватизация, которая была нужна не столько для повышения производительности труда и экономии ресурсов, сколько для воспитания активной добродетели, семьи, которая ее воспитывает и передает из одного поколения в другое. Собственники иначе воспринимают мир. Собственник имеет опору в жизни в виде дома, земли, акций и т. п., а поэтому независим. Человек, ничего не имеющий, зависит от окружающих, его жизнь — за пределами его контроля, он осторожен, и эта осторожность порождена страхом. Только очень сильные личности рискуют наступать на тех, кто имеет власть над ними [55, 104]. Таким образом, приватизация преследует неэкономическую цель — повлиять на мораль, составляющую основу общества [55, 106]. Тем самым мы опять возвращаемся к морали (см. выше).

Наконец, тетчеризм — это свобода предпринимательства без всяких ограничений. Но эту цель не могут не оспорить даже апологеты тетчеризма, обладающие элементарной добросовестностью [55, 50]. Еще Адам Смит в своей книге «Богатство народов» показал, что свобода предпринимательства без всяких ограничений — химера. Смит действительно оспаривал особые виды ограничений, за которые ратовали торговцы, требовавшие законов, которые фиксировали бы цены и не допускали бы на британский рынок иностранные товары, понижавшие цены на английские товары. Смит отвергал протекционизм, снижавший уровень конкуренции, что означало увеличение прибыли торговца за счет покупателя. И для того, чтобы показать, что политика торговцев не была ни прибыльной, ни справедливой, он объяснял, каким образом конкуренция на рынке с ее принципом «купить как можно дешевле и продать как можно дороже», может способствовать активности, благодаря которой общество удовлетворяет свои потребности.

Однако построения Адама Смита основывались на двух допущениях, о которых слишком часто забывают. Во-первых, он не утверждал, что единственной моралью людей, участвующих в рыночной конкуренции, является только жажда обогащения. Смит полагал, что люди могут легко вдохновляться сознанием и желанием производить для других или наслаждаться работой, которую они делают. Алчный собственник — вовсе не «герой романа» Адама Смита. Во-вторых, Смит полагал, что рыночная экономика не может функционировать без системы законов, которые определяли бы права и обязанности, продавцов и покупателей. Для поддержки рыночной экономики правительство вынуждено создавать и укреплять систему законов, устанавливающих условия, на которых может держаться собственность, обмен товарами, услугами, и запрещающих насилие и обман. Кроме того, Адам Смит ожидал, что любое правительство должно обеспечивать национальную безопасность, поддерживать определенные публичные работы, давать образование молодежи и, возможно, субсидировать религиозное обучение. Иными словами, несмотря на то, что Смит противостоял государственному вмешательству и контролю за конкуренцией, он полагал, что конкуренция и вся жизнь общества должны регулироваться правительством.

Один из механизмов регулирования рынка дан Кейнсом и опробован в США в годы Великой депрессии; кейнсианство утвердилось в Британии, но тетчеристы отвергли его, посчитав невозможным вмешательство правительства в экономику даже при отклонении от оптимального уровня любой из фундаментальных экономических переменных — объема производства, занятости, цен и учетной ставки. Макроэкономическая политика тетчеризма была разработана Найджелом Лоусоном, финансовым секретарем казначейства, (1979—1981) и получила название среднесрочной финансовой стратегии. Ее функция состояла в снижении инфляции посредством контроля за снабжением деньгами для сохранения величины учетной ставки (17% в 1979 г.) [55, 119]. Но эти правила были изменены в пользу кейнсианства тем же Лоусоном в 1985 г. с целью поддержания экономического роста, но было поздно, и с марта 1988 г. за один год инфляция удвоилась, а в 1990 г. начался кризис [55, 122].

Итак, влияние тетчеризма на экономику весьма противоречиво. Посмотрим, каковы же результаты решения главной задачи — формирования обновленной морали активной добродетели. Мы вынуждены обратиться к другому эксперту Антони Сэмпсону, автору ряда книг о механизмах политики, переведенных по меньшей мере на пятнадцать иностранных языков, председателя Общества авторов, профессионала своего дела. Он утверждает: «Сэр Антони Парт был секретарем парламента Соединенного Королевства и ушел в бизнес накануне вступления Маргарет Тетчер в должность премьер-министра, поэтому он был осведомленным человеком и со связями в правительственных кругах. Он свидетельствует, что г-жа Тетчер проявляла гораздо более пристальный интерес к назначаемому высшему чиновничеству в административных органах, чем большинство ее предшественников. Она была запрограммирована на мысли о том, что любой человек, занимающий высший пост, должен быть "нашим человеком"» [56, 33].

Далее: «В 50-х гг. ХХ в. самые высшие чиновники заканчивали свою службу уходом на пенсию, и считанные единицы уходили в бизнес. Существовали строгие ограничения на такие переходы особенно в случае, если чиновник управлял той отраслью производства, куда и переходил на службу. Но в 80-х гг. (т. е. г-жой Тетчер) им было позволено работать как в зарубежных, так и в британских компаниях» [58, 35].

Таким образом, Тетчер расставляла своих людей, которые управляли отраслями экономики так, что их охотно приглашали в частный сектор, и одновременно сняла ограничения на переходы с госслужбы в частные компании. Нельзя не согласиться с утверждением британской парламентской оппозиции о том, что «такая практика есть британский вариант коррупции, которая позволила частному сектору заручиться поддержкой бюрократов задолго до их ухода на пенсию» [56, 35].

Наконец, необходимо подчеркнуть, что в предвыборной компании Тетчер грозила покарать мандаринов в чиновничьем аппарате [56, 37], но «щуку казнили, утопив в реке». Все это примеры двойного стандарта, характерного для политиков и чиновников во всех странах мира, в одних больше, в других меньше.

Возвращаясь к экономическим проблемам Британии, следует упомянуть, что за период 1966—1979 гг. ВВП возрос на 29%, а промышленное производство — только на 11%. После падения производства на 17% в течение 1979—1981 гг. вследствие политики Тетчер ежегодный рост производства так и не достиг 1% в течение 80-х гг., т. е. оставался на уровне 70-х гг., но был много ниже 60-х гг. Более того, после 1979 г. объем промышленного производства падал быстрее, чем ВВП, т. е. его доля в ВВП в сопоставимых ценах уменьшалась. Это был процесс деиндустриализации. Неудивительно, что с 1983 г. и позже дефицит торгового баланса промышленной продукции постоянно увеличивался и к концу 80-х гг. оказался главной составной частью дефицита платежного баланса в целом.

Все эти скромные результаты были бы еще хуже, если бы с 1975 г. не началась добыча нефти в Северном море.

У промышленности не было дефицита в кредитах для развития производства, а налоги на компании после 1950 г. снижались. Таким образом, краткосрочными факторами объяснить снижение объема производства не удается.

Британская деиндустриализация явилась следствием неоптимальных цен и претензии на постоянство прибылей, что привело к потере рынка. Доля Британии в мировой торговле снижалась: 1950 г. — 25,4%, 1954 — 20,5, 1964 — 14,2, 1974 — 8,8, 1984 г. — 7,6%. Британские промышленные товары были неконкурентоспособны на мировом рынке. Спрашивается, почему?

Была выдвинута гипотеза о том, что расходы на НИОКР в послевоенные годы были ошибочно ориентированы на развитие авиации, в частности, сверхзвукового пассажирского «Конкорда» и на высокие технологии, особенно на разработку новых видов оружия; в 1940—1950 гг. существовала программа исследований в области ядерного оружия и энергетики. Теперь, оглядываясь назад, автор признает эти направления ошибочными [50, 13—22]. Эти мнения отличаются крайне слабой аргументацией. Франция, территория которой была оккупирована во время Второй мировой войны, создала ядерное оружие и энергетику, вместе с Англией создала «Конкорд», но имеет существенно лучшие показатели, чем Британия. К тому же Франция имеет свое ракетостроение. Автор считает [50, 22], что средства на НИОКР надо было направить на разработку товаров потребления, как было сделано в Германии и Японии, и бороться за соответствующий сектор мировой торговли [50, 22]. Надо признать, что Франция это сделала в большей степени, развивая свою автомобильную промышлен ность, разрабатывая бытовую технику и электронику активнее Британии.
В странах континентальной Европы сложилось мнение о том, что послевоенное восстановление нужно было вести за счет ограничения личного потребления. В Британии же наоборот с победой связывался рост потребления, что произошло за счет инвестиций, которых не получила промышленность. Это и привело к началу долгого падения конкурентоспособности британских товаров на мировом рынке. В странах континентальной Европы профсоюзы были относительно слабыми, и предприниматели подчинили своей воле социально-экономические процессы. В Великобритании очень сильные профсоюзы, внесшие немалый вклад в победу в войне, успешно отстаивали свои повседневные интересы. А правящий класс не нашел в этих условиях пути к промышленному росту. Еще одна причина британских проблем кроется в недостатках системы социальной защиты. В 1950 г . Британия тратила на социальные нужды меньшую долю ВВП, чем Германия, Австрия и Бельгия. К 1952 г . по расходам на социальные нужды ее превзошли Франция и Дания, в 1954 г . — Италия, в 1955 г . — Швеция, в 1957 г . — Нидерланды, а в 1970 г . — Норвегия и Финляндия. С тех пор Британия тратит на социальные нужды меньше, чем кто-либо в Европе, за исключением Швейцарии, т. е. расточительности, которая бы негативно повлияла на снижение промышленного производства, в области социальной защиты нет. В начале 60?х гг. расходы на здравоохранение с учетом правительственных, муниципальных и частных источников финансирования в Британии были ниже, чем где-либо в Европе, кроме Италии и Ирландии, а в начале 70-х гг. Британия по этим расходам опережала в Европе только Австрию и Швейцарию. Другое дело, что британская система социальной защиты направлена на помощь не столько временно безработным и больным, сколько маргинальным слоям, которые полностью исключены из рынка труда. Такого нет нигде в Европе. Во Франции централизованная социальная защита была отменена в 1966 г . Франция и Германия используют современную систему социального страхования, а не защиты. Британия же использует систему, являющуюся прямой наследницей закона о бедных. Это оплата бедности за счет налогоплательщиков вместо национальной системы страхования, основанной на регулярных взносах страхуемых. Такова же и система здравоохранения Британии. Таким образом, одна из традиций культуры британцев привела к растратному механизму социальной защиты и медицинской помощи [50, 43—46].

В британской промышленности после войны структурная перестройка проходила медленно. Британские промышленники и политики традиционно предпочитали полагаться на «невидимую руку» конкуренции, вместо того чтобы опираться на реальную современную корпоративную структуру экономики, как это делали их конкуренты в США, Германии, Японии, в которых возникали корпорации, напоминавшие государства в государстве и характеризовавшиеся многопрофильностью, иерархичной структурой управления, вертикальной интеграцией производства продукции и распределения, контролем за трудовыми ресурсами, интеграцией финансового и промышленного капитала. По этому пути британская промышленность пошла лишь с 60-х гг.

В анализе причин отставания британской промышленности видное место занимает взгляд американского историка Мартина Уайнера, который английским коллегам кажется «эфемерным», «карикатурным» и оскорбительным [50, 24—27]. Суть его позиции состоит в том, что глубоко укоренившиеся культурные нормы британского общества тормозили технологические изменения и рост производительности труда, причем речь идет не об «обструкционизме» тред-юнионов, который стал пугалом, кочующим из одной книги в другую, а об элитарной английской культуре. Итак, каким же образом культура высшего слоя английского общества влияет на национальное экономическое развитие?

Для ответа на этот вопрос необходимо вернуться к идее о двух слоях английской культуры — аристократической культуре высшего слоя общества и народной культуре, восходящей к англосаксам. Со времен Вильгельма Завоевателя народная культура пробивала себе дорогу, но во все эпохи верхние слои общества наследовали аристократизм, и даже в начале ХХ в. аристократические привычки процветали, несмотря на технологическое отставание страны (см. выше).

Носители народной североморской культуры из века в век были инициаторами технического прогресса, отличались предприимчивостью, трудолюбием, самоконтролем, бережливостью, т. е. чертами, особенно характерными для пуритан. Некоторые из них добивались богатства, но со временем, находясь в высших слоях британского общества, усваивали традиционную аристократическую культуру. Параллельно существовал встречный процесс: аристократы начинали заниматься предпринимательством и увеличивали свое богатство, сохраняя аристократическую культуру. Этот двуединый процесс быстро пошел после Войны Алой и Белой розы.

Аристократы были, как правило, в большей степени рантье, чем предпринимателями. Рантье-аристократы были гегемонами в культуре страны и привили новой буржуазии свои установки, свою систему ценностей. В викторианскую эпоху аристократия уступила политическую власть, но сохранила психологическое влияние. Аристократия медленно и долго уступала буржуазии, формируя культуру последней по своему образу и подобию. Новая буржуазная культура с тех пор несет отпечаток , наложенный старой аристократией.

В ХХ в. аристократический образ жизни, как и в прежние времена, включал прежде всего неиндустриальные ценности. Ценилась деревенская, а не фабричная Англия. Считалось, что образ жизни должен быть не экономический и технический, а духовный. Он связывался с освящением традиций. Главную задачу носители аристократической культуры видели в укрощении опасного джина технического прогресса, который неумышленно был выпущен из бутылки.

«Аристократизированная» буржуазная культура со временем окрепла, закостенела, прочно захватив аристократические псевдоценности, и стала прокрустовым ложем для экономических усилий. Вся правящая элита общества была ориентирована на систему ценностей, которая больше сдерживала экономическое развитие, чем способствовала ему. Промышленники тяготели к тому, в чем они видели аристократические ценности и стиль жизни, в ущерб экономической эффективности.

Главным институтом культурной консолидации были так называемые публичные школы. Это очень специфичный английский институт. С 40-х гг. старые публичные школы получили второе дыхание, были созданы новые школы, и начал выкристаллизовываться общегосударственный нравственный облик, который впитал социальные пристрастия викторианской эпохи, институировал их и распространил. К концу викторианской эпохи британское общество имело гомогенную и прочно спаянную элиту, которую объединяло общее образование, общие взгляды и набор ценностей. Последнее определялось влиянием как традиционной землевладельческой аристократией, так и социальной революцией, вызванной индустриализацией [48, 5—12].

Публичные школы «паблик-скул» — это частные, независимые школы. После их окончания значительная часть выпускников больше уже нигде не учится и достигает больших высот в британском обществе, настолько велико влияние таких школ. К началу 70-х гг. выпускниками «паблик-скул» были 70% епископов англиканской церкви. Большинство «паблик-скул» мало отличаются от «грэмма-скул» по системе ценностей и нравственному облику, но они до сих пор воспитывают в своих учениках очень специфичный смысл их миссии и самосознания. Особо влиятельны те девять «паблик-скул», которые были выделены Кларендонской комиссией 1861—1864 гг. Среди них — Итон (основан в 1440 г.) и Винчестер (1382) — чемпионы влияния [43, 130—133].

Дети бизнесменов, начиная со школы, становились полноправными членами высшего класса наряду с отпрысками аристократических семей. Восприятие «культуры наслаждений» новыми и старыми лендлордами (буржуазия скупала землю и устраивала свой быт согласно старинным традициям английской аристократии) означало стирание североморской культуры промышленников XVIII в. и обретение аристократической культуры. Например, в традиции британцев высшего класса в ХХ в. вошли такие аристократически привычки, как охота в Шотландии, занимавшая ежегодно по три месяца.

Аристократические привычки проникали в среду среднего класса викторианской эпохи через возникновение новых профессий — юристов, врачей, чиновников, журналистов, профессоров и т. д. Профессионалы не просто быстро росли количественно, но гораздо в большей степени возрастало их влияние на общество. Ко второй половине XIX в. они стали высшей частью среднего класса Британии. Их престиж в значительной мере определялся их отстраненностью от процесса грубого делания денег, их интеллектуальностью, аристократизмом. Конечно, профессионалы сохранили ценности североморской культуры: карьеру, открытую для таланта и трудолюбия, специализацию, эффективность. Но в английском обществе эти ценности не поощрялись так же сильно, как в США и Нидерландах.

В Англии, как нигде в мире, талантливая молодежь предпочитала приобретение профессии, не связанной с производством. В «паблик-скулз» в XIX в. не поощрялись технические навыки, а к миру бизнеса открыто относились с пренебрежением. Воздействие на детей было столь сильным, что не многие дети бизнесменов пошли по стопам своих отцов. Нравственные устои школ в сочетании с общественным мнением формировали интересы и вкусы воспитанников, ориентированные на аристократические идеалы чести и лидерство в обществе, например, на военном или политическом поприще, на государственной службе и т. п. Такие люди были плохо приспособлены к лидерству в экономике.

Роль Оксбриджа в конце викторианской эпохи была аналогична роли публичных школ, хотя и менее социально значима, чем роль последних, потому что большинство элиты (выпускники «паблик-скул») не посещали университеты. Университеты были проводниками аристократической культуры в той мере, в какой ее сохранили высший и средний классы. Нужные бизнесу дисциплины в Оксбридже не изучались, а греческий язык был обязателен, попытки же отменить его в 1904 и 1905 гг. не дали результата.

В конце XIX в. был образован ряд «краснокирпичных» университетов для того, чтобы осовременить образование и сделать его более близким к практическим нуждам. И несмотря на то, что эти университеты усвоили стиль Оксбриджа, их статус всегда был ниже из-за практической направленности. И даже «стеклозеркальные» университеты, построенные после 60-х гг., предназначавшиеся для сдвига образования в сторону практики, остались, несмотря на внешнюю современность, по сути, наследниками Оксбриджа, например, социальные науки в них преобладали над техническими.

Такая практика воспитания кадров привела к тому, что в начале ХХ в. Англия стала быстро сдавать позиции США и Германии [48, 13—24].

Провинциализм в Британии ХХ в. определяется не удаленностью от столицы, а стилем жизни. Жизнь низших классов общества, хранителей североморской культуры, даже в столице постоянно рассматривается как провинциальная, но в то же время часто в сельской глуши кипела светская, т. е. аристократическая жизнь. До тех пор, пока люди североморской культуры определяли технический прогресс Британии XVIII в. и первых трех четвертей XIX в., она была ведущей державой мира. Начавшийся в 1870—1880 гг. спад в производстве и торговле новая аристократизированная элита не была способна ни понять, ни найти способы преодоления кризисного состояния [48, 42—43]. В Англии успешно занимались бизнесом только предприниматели-самоучки, не изведавшие влияния аристократической культуры, способные «плыть против течения».

Все сказанное относится к промышленной элите, но XIX в. породил и мощную группу финансистов, которые тоже восприняли культурные ценности аристократии, но стали много богаче промышленников из-за того, что их развитие ничего не сдерживало, экспорт капитала позволял им получать прибыли по всему миру. В результате английские промышленники лишились значительной части финансовой поддержки, а финансисты стали значительно богаче промышленников. Сити остался одним из финансовых центров мира, а некогда единственная мастерская мира уступила лидерство многим другим странам.

Вторая мировая война побудила правительство начать развитие технических специальностей в университетах. Были созданы политехнические институты. Однако говорить о фундаментальных изменениях было еще слишком рано. Культурные традиции легко не сдаются. Еще в середине 70-х гг. общественный статус инженеров был низок. Премьер-министр Калаген констатировал: «Многие наши лучшие студенты не желают работать в промышленности»
[48, 127—135].

Возвращаясь к критикам Майкла Уайнера, следует указать, что несмотря на свою обиду, они, по существу, согласились с его основными положениями. Например, они признали, что в Британии долгое время техническое образование и профессиональное обучение были не престижны. Было признано, что в течение ХХ в. в Британии наиболее талантливая молодежь избегала работы в промышленности. После 1945 г. сохранялась традиция, возникшая в XIX в., согласно которой промышленным предприятием управлял собственник, а не менеджер-профессионал. При отсутствии технического образования собственник не мог эффективно определять техническую политику, особенно будучи выпускником Итона или Винчестера. Тарифные же барьеры, которыми Британское Содружество было окружено с 1932 г., изнежили британскую промышленность, и после либерализации международной торговли в 50—60-х гг. оказалось, что британская промышленность малоконкурентоспособна. Признается, что все это определялось культурными факторами: пренебрежением к техническому образованию, растущим сопротивлением индустриализации и связанному с этим загрязнению окружающей среды, низким социальным статусом управляющего промышленным предприятием [50, 28—30].

Но критики Уайнера правы в том отношении, что утверждение о «неиндустриальности» современной культуры англичан ложно. Уайнер исходил из того, что у народа есть одна культура на всех, и одновременно противоречил себе, отмечая различия культур севера и юга Британии. На самом деле у каждого народа есть множество субкультур, а в английской культуре исторически сложились две главные субкультуры — народная североморская и привнесенная аристократическая.

Заканчивая рассмотрение консерватизма конца ХХ в., нельзя обойти молчанием причины поддержки Тетчер избирателями на парламентских выборах три раза подряд (не отличайся ее стиль руководства авторитарностью, стала бы возможной поддержка и в четвертый раз). В 1979 г. консерваторы победили благодаря приливу голосов работников физического труда, да и «белые воротнички» в основном проголосовали за консерваторов, хотя и отдали им меньше голосов, чем прежде. На выборах 1983 г. поддержка консерваторов работниками физического труда и квалифицированными рабочими еще более увеличилась по сравнению с 1979 г. На выборах 1987 г. консерваторы наибольшую поддержку получили от среднего класса, включая «белые воротнички», квалифицированных рабочих и пенсионеров. Отшатнулись от них неквалифицированные рабочие. Сторонники Тетчер — это традиционные носители народной североморской культуры. Сторонники аристократической культуры, которых немало было в консервативной партии, находились в оппозиции к Тетчер: вспомните Торийскую группу реформ и тягу КТЮ к этой группе, а не к Тетчер, и недовольство курсом Тетчер в партии тори, проявившееся в 1986 г. в резком снижении ее финансовой поддержки. Если вдуматься в смысл ценностей тетчеризма — активную добродетель (см. выше) и пр., — то окажется, что эти ценности совпадают с ценностями североморской культуры и, в частности, с ценностями среднего класса, предпринимателей и рабочих Англии викторианской эпохи (см. конец гл. 23). Следовательно, Тетчер была выразителем культурных ценностей определенной части англичан (умеренного достатка, неаристократического, народного слоя, из которого она сама вышла), а не реформатором экономики страны, кем пытаются ее изобразить в России.

Заключение

Подводя итоги рассмотрению исторических условий формирования культуры англичан, целесообразно начать с упоминания о книге Э. Макфарлейна «Культура капитализма» [57]. В ней автор сравнивает английское общество с рядом других, названных им традиционно крестьянскими, а именно, с обществами России, Индии, Китая, Латинской Америки, стран Восточной Европы.

Макфарлейн справедливо утверждает, что в последней четверти ХХ в. становится все более ясно, что Англия и часть Северо-Западной Европы всегда имели черты, которые отличали эту часть мира от других классических крестьянских обществ, известных науке [57, 3].

Историки и социологи обычно считают, что Англия была страной с преобладающим сельским населением, а значит, и крестьянским обществом. Более того, «те, кто изучает современные изменения в странах "третьего мира", рассматривают Англию как наилучшим образом документированный случай перехода от крестьянского к индустриальному обществу. Такая точка зрения все еще влиятельна, но некорректна и мифична» [57, 1]. Современная же точка зрения, появившаяся после 1975 г., состоит в том, что между Средневековьем и ранним современным периодом существует непрерывная связь, и особенности Англии не есть результат революционных преобразований XVII в.

Определение крестьянства Макфарлейн заимствует у А.В. Чаянова [58, 194—442]. Важной чертой крестьянства, считает Макфарлейн, является специфичность производственной единицы — домашнее хозяйство крестьянской семьи, которое является социоэкономической единицей, выращивающее урожай за счет физических усилий членов семьи. Главным направлением деятельности крестьянского домашнего хозяйства является обработка своей собственной земли, полосы или надела. В крестьянской экономике половина или более урожая производится такими крестьянскими домашними хозяйствами.

Чаянов указывал, что первейшей фундаментальной характеристикой фермерского хозяйства крестьян является семейная экономика. Ее организация определяется составом и размером крестьянской семьи и зависимостью потребительских запросов от числа рабочих рук. По этой причине смысл выгоды в крестьянской экономике отличается от такового в капиталистической экономике. Поэтому и капиталистическая концепция выгоды не приложима к крестьянской экономике [57, 4—5]. В табл. 2 представлены общие черты крестьянских обществ России, Китая, Индии, стран Восточной и Южной Европы и Латин
ской Америки, с одной стороны, и английского общества XVI—XVII вв. — с другой. Очевидно, что в XVI—XVII вв. Англия сильно отличалась от обычных крестьянских обществ [57, 7]. В главном точка зрения Макфарлейна правильна: культура англичан — это культура капитализма и она не претерпевала революционных преобразований в XVII в., так как перехода от феодальной формации к капиталистической не было. Переходы от монархии к республике, проректорату, опять к республике и вновь к монархии — это не явление формационной природы, а конфликт двух культур. Пояснить суть этого конфликта необходимо после ряда уточнений и дальнейшего развития идей, изложенных Макфарлейном. Начнем с определения понятий. Во-первых, название «традиционное крестьянское хозяйство», используемое Макфарлейном, неточно. На маршах Североморья тоже существовали крестьянские хозяйства, но в силу природных условий эти хозяйства были связаны только со скотоводством, а земледелие имело очень небольшое значение. Те хозяйства России, которые рассматривал Чаянов, а Макфарлейн называл «традиционно крестьянскими», были земледельческими; скотоводство у них было вспомогательным видом деятельности, позволявшим создать самодостаточное натуральное хозяйство. Таких земледельческих хозяйств действительно было много в Европе, Азии и в Латинской Америке. В этой книге вместо термина «крестьянское хозяйство» будет поэтому использоваться термин «земледельческое хозяйство», как более точный.
Во-вторых, излагая идеи Чаянова, Макфарейн допускает существенную неточность. В России крестьянин во все века не имел собственной земли. Даже в первые годы советской власти земля в России была общинная, а это существенно меняло условия хозяйствования, т. е. той практической деятельности, которая формирует сознание, а с ним и культуру народа. Общинную землю нельзя было купить-продать, она перераспределялась общиной. О России речь пойдет во второй книге, а здесь необходимо отметить, что даже в тех странах, где господствовало земледельческое крестьянское хозяйство и земля покупалась и продавалась феодалами, не было того главного, что отличает капиталистическое общество от феодального, а именно, рынка земельной собственности для тех, кто землю обрабатывал.

Теперь можно изложить ряд принципиально важных положений.

Земледельческое хозяйство требовало защиты земли-кормилицы от нашествия врагов. В одиночку каждый крестьянин защитить свой надел физически не мог, таких крестьян уничтожали (так же, как первых переселенцев англосаксов в Британии VI  в. уничтожали кельты), и в результате естественного отбора выжили только те люди, в культуре которых коллективная защита земли была жесткой нормой. Община была не нужна для земледелия, так как хозяйство велось каждым крестьянским хозяйством на своем наделе, но защита земли неизбежно была коллективной.

Военная организация весьма специфична: может побеждать только дисциплинированная, слаженная, подчиненная единому руководству воинская рать. Защита земли, наряду с хозяйственной деятельностью, была обязательным и жизненно важным видом деятельности земледельческих крестьянских хозяйств, формировавшим сознание людей и культуру народа. Рассмотрим это положение на примере Португалии.

Португальцы в течение четырех веков (VIII—XII вв.) после вторжения мавров жили как сжатая пружина, загнанные на крохотный участок на севере современной Португалии. Все четыре века мысль о возврате исконных земель не оставляла людей, но осуществить желаемое не удавалось из-за феодальной раздробленности и удельных междоусобиц. Португалия жила как военный лагерь в ожидании полководца, роль которого исполнил Афонсу Энрикеш. Главные последствия Реконкисты не столько в возврате португальцами исконных земель, сколько в закреплении сильного военного элемента в культуре португальцев. Военизация культуры выразилась прежде всего в том, что после окончания Реконкисты рыцарско-монашеским орденам, умевшим воевать и желавшим заниматься привычным делом во славу Португалии и короля, их полководца, нужно было найти приемлемое занятие. Выше было показано, что таким занятием стала для них торгово-колониальная экспансия, ставшая частью культуры народа.

Кроме того, военная практика требует единоначалия. Успешная Реконкиста закрепила в культуре народа полное подчинение королю, т. е. военную норму. В военном отряде действовать без команды командира смертельно опасно, поэтому в культуре португальцев элемент ожидания инициатив власти очень силен. В военном отряде дисциплина поддерживается в целях самосохранения не столько командиром, сколько самими бойцами — они контролируют друг друга, заставляют ждать команды командира, а не проявлять инициативу, которая может привести к гибели всех. Португальская культура закрепила этот элемент, доставшийся ей со времен борьбы за освобождение.

Таблица 2

Черты, характерные для крестьянского общества в Англии XVI—XVII вв.

Военная деятельность накапливает и хранит в своем арсенале разные приемы, позволяющие добиться успеха и сохранить жизнь и свободу. Это не обязательно оружие. В истории Португалии Ватикан неоднократно помогал ей, объявляя западные крестовые походы и не допуская португальских рыцарей участвовать в восточных. Основной освободительной силой были рыцарско-монашеские ордена. Поэтому католическая религия в крайне ортодоксальной форме (инквизиция, иезуиты) стала нормой культуры португальцев. Все изложенное можно развить и дополнить, но это целесообразно сделать при анализе исторических условий формирования великоросской культуры, которые, как и сама великоросская культура, удивительно похожи на португальские. Здесь же целесообразно сопоставить португальскую культуру и условия ее формирования с североморской культурой. На маршах Североморья крестьянское хозяйство отличалось от земледельческих хозяйств не только животноводческим профилем производства, но и рядом других особенностей. Напомним, что жить приходилось на терпах, что изначально обусловило индивидуалистический характер культуры. Кроме того, изобилие животноводческих продуктов не могло заменить хлеб или материалы для строительства и т. п., поэтому всем жителям терпов нужен был обмен при сохранении специализации производства. От обмена до торговли — один шаг, а торговля, индивидуальная и поголовная, закрепляла индивидуализм как тип культуры. Торговли без прибыли не бывает, а значит, в культуре торговой деятельности формировалась и закреплялась предприимчивость.

Военная деятельность у жителей маршей была не развита: не нашлось желающих завоевать эти гиблые, болотистые, заливаемые морем места. Римляне после ряда попыток почли за благо не связываться с фризами; франкские короли формально покорили фризов и ушли, а их вассалы предпочитали обходиться без земли на маршах; викинги совершали набеги, но фризы реорганизовали торговлю и тем самым избавились от грабителей; испанские войска были уничтожены морем после того, как голландцы преднамеренно разрушили плотины; французские войска при подобной перспективе предпочли в Нижние страны не вступать. Все это не значит, что фризы были слабыми воинами. Купец на море мог защитить себя и свое добро только в одиночку. Как было показано выше, ополчение фризов было грозной силой. Но защита земли с оружием в руках была второстепенной функцией, защищать землю нужно было от моря, и эта борьба выработала в сознании и культуре фризов, а затем и голландцев, железные правила корпоративности. Фризская община с португальской общиной или русской VIII—XII вв. не имеет ничего общего.

В Нижних странах уже существовала частная собственность на землю и сложился рынок земельной собственности, а в Португалии была известна только освященная церковью феодальная собственность.

Культура Нижних стран всегда столь радикально отличалась от культуры земледельческих народов, что все догматы католической церкви, не знавшей ничего, кроме феодальных отношений, служившей королям и прочим феодалам Европы и бывшей крупным феодалом, были отвергнуты, и в христианскую оболочку было вложено содержание, свойственное североморской культуре и названное протестантизмом. Успех жителей маршей из века в век был столь притягателен, что народы североморского бассейна и долины Рейна ассимилировали культуру побережья Нижних стран, привнеся в нее свои особенности, но сохранив то главное, что позволяет говорить о существовании североморской (исходно терпеновой) культуры.

В Англии терпеновая культура англосаксов изначально подвергалась воздействию христианизации, совершившейся на два века раньше, чем у фризов, а затем влияние стал оказывать переход к земледельческому хозяйству. Еще более сильное влияние феодализма англосаксы испытали после разгрома Вильгельмом Завоевателем восстания англосаксов в северной части нынешней Англии. После этого в течение веков англосаксы считались нижним общественным слоем, а аристократами стали пришельцы с континента, обладавшие феодальной культурой. Борьба двух культур протекала веками, но народная культура англосаксов постепенно брала свое. Этот процесс усилился после Войны Алой и Белой розы и в XVII в. вылился в острый конфликт двух культур, в котором англосаксонская (североморская) культура взяла верх. Сохранение монархии было рудиментом феодальной культуры. Гораздо большее влияние феодальная культура оказывала на английское общество через аристократические традиции, сохранявшиеся в высшем слое английского общества. Это влияние ослабло в XIX в. из-за перехода власти от традиционной землевладельческой аристократии к промышленной буржуазии, вышедшей из народных низов. Однако аристократические традиции до сих пор являются частью субкультуры английской элиты, что сказывается на особенностях жизни страны.

Коррупция, очень сильная в Португалии, издавна слабая в Нидерландах и потерпевшая крупное поражение вместе с аристократами в Англии в XIX в., является вездесущим явлением, но несоизмеримо более ярко выраженным в аристократических, феодальных культурах земледельческих народов. Если же история страны отягощена долгой битвой за землю, как, например, в Португалии, то мощная коррупция как наследие феодализма является частью культуры народа по той причине, что битва за землю требует профессионализма, поэтому происходит разделение населения на военную и земледельческую части. В Португалии военной частью стали рыцарско-монашеские ордена, в Киевской Руси — дружина князя, в Московском царстве — пищальщики, а затем стрельцы и т. д. В исторических условиях, подобных португальским, благодарение полководцу, командиру и бойцам за обретенную землю и сохраненные жизни, возданные крестьянами, со временем трансформируется в традицию, имя которой — коррупция. Корни коррупции — не в плохом начальстве, а в народной традиции ублажать начальство. Плохое начальство — это следствие такой нормы народной культуры. В условиях жизни на маршах Североморья индивидуалист благодарить мог только себя и судьбу, а воздавать благодарения кому-то за что-то у него не было причин. В Нижних странах и в Англии профессиональных армий, как во Франции, у королей (графов, герцогов) не было. Землю защищали ополчения, а позже в Англии деньги на наемников вотировал парламент, а не король. В индивидуалистической североморской культуре не было механизма возникновения коррупции. Коррупция в общество североморской культуры привносилась со стороны, как это было отмечено у фризских хоофделингов под влиянием франкской феодальной аристократии или в культуре англосаксов под воздействием правившего аристократического слоя, бравшего свои истоки от феодалов-нормандцев.

Общность так называемой западноевропейской культуры для всех стран Западной Европы — это заблуждение обыденного сознания. Возвращаясь к утверждению Э. Макфарлейна об особом капиталистическом характере английской культуры, следует добавить, что возникла она не на Британских островах, а на терпах, и привнесена в Британию переселенцами с маршей Североморья. У фризов этот тип культуры выработался под влиянием главного вида их деятельности — торговли. Голландцы добавили к торговле капиталистическое ведение многопрофильного сельского хозяйства, включая земледелие, так как тому способствовали природные условия. Англичане к торговле и сельскому хозяйству добавили крупное промышленное производство, потому что Британские острова имели уголь и руды металлов. Какая же силища у этой североморской культуры: зародившись на терпах, она утвердила себя в США, Великобритании, Канаде, Австралии, Германии, Нидерландах, Франции, Бельгии, Люксембурге, Скандинавских странах и Финляндии, Швейцарии, Австрии, Италии, Чехии, Венгрии, Ирландии, Новой Зеландии либо колонизацией, либо диффузией. Некоторые детали этих процессов мы проследим в следующей книге.

Литература

1. Штокмар В.В. История Англии в средние века. Л.: Изд-во Ленинград. ун-та, 1973.
2. Левицкий Я.А. Города и городское ремесло в Англии в X—XII вв. М.: Изд-во АН СССР, 1960.
3. Шервуд Е.А. От англосаксов к англичанам. М.: Наука, 1988.
4. Пти-Дютайи Ш. Феодальная монархия во Франции и в Англии X—XIII веков. М.: Гос. соц. экон. изд., 1953.
5. Vlekke B.H.M. Evolution of the Dutch Nation. N.Y.: Roy Publ., 1945.
6. Hollister C.W. Monarchy, Magnates and Institutions in the Anglo-Norman World. London & Ronceverte: the Hanbledon Press, 1986.
7. Mc Donald J. & G.D. Snooks. Domesday Economy. Oxford: Clarendon Press, 1986.
8. Lennard R. Rural England 1086—1135. A study of Social and Agrarian Conditions. Oxford: Clarendon Press, 1959.
9. Stenton D.M. English Society in the Early Middle Ages (1066—1307). Harmondsworth: Penguin books, 1969.
10. Гутнова Е.В. Возникновение английского парламента. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1960.
11. Hudson J. Land, law and lordship in Anglo-Norman England. Oxford: Clarendon Press, 1994.
12. Барг М.А. Исследования по истории английского феодализма в XI—XIII вв. М.: Изд-во АН СССР, 1962.
13. Левицкий Я.А. Город и феодализм в Англии. М.: Наука, 1987.
14. Тревельян Дж.М. Социальная история Англии. М.: Изд-во иностр. лит., 1959.
15. Lander J.R. Government and Community. England 1450—1509. L.: Edward Arnold., 1980.
16. Репина Л.П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV в. М.: Наука, 1979.
17. McNiven P. Heresy and Politics in the Reign of Henry IV. The Burning of John Badby. Woodbridge & Wolfeboro: Boydell Press., 1987.
18. Davies C.S.L. Peace, Print and Protestantism. 1450—1508. L.: Hart-Davis, Macgibbon, 1976.
19. Cornwall J.C.K. Wealth and Society in early sixteenth century England. L.: Routledge & Kegan Paul, 1988.
20. Rappaport S. World within worlds: structures of life in sixteenth century. L., Cambridge etc.: Cambidge univ. press, 1989.
21. Elton C.R. Reform & Reformation England, 1509—1558. Cambridge (Mass.): Harvard univ. press, 1977.
22. Loach J. Parliament and the Crown in The Rign of Mary Tudor. Oxford: Clarendon Press, 1986.
23. Hurstfield А. Freedom, Corruption and Government in Elizabethan England. Cambridge (Mass.): Harvard univ. press, 1973.
24. Aylmer G.E. The Struggle for the constitution 1603—1689. England in the seventeenth century. L.: Granada, 1963.
25. Hill G. The century of Revolution 1603—1714. Molly Millasse Lane, Wokingham, Berkshire, England: Van Nostrand Reingold (UK) Co Ltd, 1988.
26. Татаринова К.Н. Очерки по истории Англии, 1640—1815 гг. М.: Изд-во ИМО, 1958.
27. Ashton R. Reformation and revolution 1558—1660. L.: Granada, 1984.
28. Kent J.R. The English village constable 1580—1642. A social and administrative study. Oxford: Clarendon Press, 1986.
29. Coenen Torchiana H.A. van Holland. The birthplace of American political civic and religions liberty. An historical Essay. Second Ed. Chicago: James H. Book Company Publ, 1915.
30. Acheson R.J. Radical Puritans in England 1550—1660. L.: Longman, 1990.
31. Barbour H. The Quakers in Puritan England. New Haven, L.: Yale univ. press, 1964.
32. Breslow M.A. A mirror of England. English puritan views of foreign Nations. 1618—1640. Cambridge (Mass): Harvard Univ. Press, 1970.
33. Федоров С.Е. Пуританизм и общество стюартовской Англии (позднее индепендентство). СПб.: Образование, 1993.
34. Павлова Т.А. Вторая английская республика. М.: Наука, 1974.
35. Coward B. Social change and continuity in early modern England 1550—1750. L., N.Y.: Longman, 1988.
36. Ерофеев Н.А. Туманный Альбион. Англия и англичане глазами русских. 1825—1853 г. М.: Наука, 1982.
37. Ерофеев Н.А. Народная эмиграция и классовая борьба в Англии в 1825—1850 гг. М.: Изд-во АН СССР, 1962.
38. Семенов С.Б. Политические взгляды английских радикалов XVIII в. Самара: Изд-во СамГПУ, 1995.
39. Ерофеев Н.А. Очерки по истории Англии 1815—1917 гг. М.: Изд-во ИМО, 1959.
40. Gragg P.A. Social and economic history of Britain 1760—1972. L.: Harrap, 1974.
41. Arnstein W.L. Britain yesterday and today 1830 to the Present. Lexington (Mass.), Toronto: D.C. Heath and Co, 1983.
42. Мортон А.Л. История Англии. М.: Изд-во иностр. лит., 1950.
43. Sampson A. The new anatomy of Britain. N.Y.: Stein and Day, 1972.
44. Searle G.R. Corruption in British politics 1895—1930. Oxford: Clarendon Press; N.Y.: Oxford university press, 1987.
45. Трухановский В.Г. Новейшая история Англии. М.: Изд-во соц. эк. лит., 1958.
46. Жигалов И.И. Современная история Великобритании (1945—1975 гг.). М.: Высшая школа, 1978.
47. Степанова Н.М. Британский неоконсерватизм и трудящиеся. 70-е — 80-е годы. М.: Наука, 1987.
48. Wiener M.J. English culture and the decline of the industrial spirit, 1850—1980. Cambridge etc.: Cambridge univ. press, 1981.
49. Попов В.И. Меняется страна традиций. М.: Международные отношения, 1991.
50. Britain since 1945. Ed. T. Gourvich. A. O. Day. L., Basingstoke: Macmillan, 1991.
51. Гелбрейт Дж.К. Новое индустриальное общество. М.: Прогресс, 1969.
52. Васлиьчук Ю.А. Эпоха НТР: масштабы перемен // Политические исследования. 1991. 1.
53. Developments in British Politics. L.: Macmillan, 1993.
54. Kingdom J. No such thing as society? Individualism and Community. L.: Open university press, 1992.
55. Letwin S.R. The Anatomy of Thatcherism. L.: Fontana, 1992.
56. Sampson A. The Essential Anatomy of Britain. Democracy in Crisis. London etc. Nodder & Stoughton, 1992.
57. Macfarlane A. The Culture of Capitalism. Oxford, N.Y.: Blackwell, 1987.
58. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. М.: Экономика, 1989.

Конец первой книги