Асланов Л. Культура и власть

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ III. ПОРТУГАЛИЯ

Глава 16. Республика

Сформировавшая правительство республиканская партия обвинила католицизм во враждебном отношении к радикализму среднего класса и потребовала полного устранения влияния католицизма на политику Португалии. Протесты церковных иерархов против антирелигиозной политики были отвергнуты правительством. Когда епископ г. Порту стал настаивать на свободе слова и защищать привилегии церкви, то был смещен, так же как и другие высокие церковные сановники. Официально церковь и государство были разделены в апреле 1911 г. Собственность церкви попала под светский контроль. С этого момента не разрешалось завещать или дарить собственность церкви, а треть ее сборов передавалась на светскую благотворительность. Число семинарий было сокращено с 13 до 5, преподавание Закона Божия в школах ликвидировано. Было запрещено носить церковную одежду на публике. Священникам, которые отказывались от сана, правительством предлагалась работа, в результате чего 800 из 6800 священников по всей Португалии покинули свои приходы в первый год республики [5, 559—560]. Однако гонения на церковь не затронули северные сельские районы, где влияние церкви как было, так и осталось по сей день особенно сильным.
Были ликвидированы все титулы и почти все награды. Началось расширение школьного образования. Право на забастовку было легализовано в 1911 г. Была проведена налоговая реформа. Первый республиканский парламент был избран в мае 1911 г. всеобщим голосованием мужчин, а в августе того же года появилась новая конституция, согласно которой парламент избирал президента на четыре года. Парламент был двухпалатным: нижняя палата, ассамблея, избиралась прямым голосованием, а верхняя палата, сенат, — нижней палатой из числа ее членов в количестве трети от численности членов нижней палаты. Оставшиеся две трети нижней палаты образовывали собственно ассамблею. Конституция фиксировала гражданские свободы и право неприкосновенности личности (аналог английского закона о неприкосновенности личности 1679 г. — Habeas Corpus Act). С 1910 по 1926 г. сменилось 44 правительства, произошло 24 восстания и 158 всеобщих забастовок.
Первая республика погибла из-за коррупции чиновников. В крупных масштабах ею было поражено правительство, сформированное лидером демократической партии Силвой. К 1926 г. демократы иссякли политически, так же как к 1910 г. монархисты, и несмотря на большинство в парламенте (более 51% мест), полученное в 1925 г., провалили управление страной. Это был период разгула коррупции, казнокрадства. Самая крупная финансовая афера в истории западного капитализма произошла в Португальском банке именно в 1925 г. Финансовый аферист Артур Виржилио Рейс в частном порядке печатал эскудо, но не как фальшивомонетчик, а через Португальский банк [5, 571; 8, 138].
В мае 1926 г. восставшие войска сместили правительство Силвы — это был 18-й государственный военный переворот после свержения монархии, означавший конец республики. Военные взяли власть и даже провели в марте 1927 г. плебисцит по избранию президентом генерала Ошкара Кармоны, но, обратившись за займом за границу, были крайне удивлены, узнав, что долги Португалии поставили ее на одну доску со странами, платившими контрибуцию по итогам Первой мировой войны. Военным ничего не оставалось делать, как передать финансы страны под управление профессора политэкономии университета Коимбры Антониу де Оливейра Салазара, набожного католика, одного из лидеров движения католической интеллигенции, основанного в 1910 г. в ответ на преследования церкви республиканцами. Он был сторонником доктрин католического корпоративизма папы Льва XIII (1878—1903), избирался в парламент в 1921 г., но после первой же сессии вышел из него в знак протеста против коррупции и бездарности ассамблеи. Салазар входил в первое военное правительство 1926 г., но покинул его из-за отказа предоставить ему право вето на финансовые решения. Такое право ему было дано в 1928 г., и за год он сбалансировал бюджет, по крайней мере, на бумаге. Сделал это он с помощью контроля, улучшения сбора налогов, бухгалтерского учета и уменьшения субсидий на военно-морской флот и (в который раз в истории Португалии!) на народное образование. Армии в бюджете Португалии в 1928—1929 гг. было отдано 23,42% (для сравнения — в бюджете Великобритании этой статье расходов отводилось в то время 10,43%) [8, 48].
28 мая и 30 июля 1930 г. Салазар выступил с программными речами, в которых в общих выражениях высказал предложение построить корпоративную республику, основанную на сильной государственной бюрократической машине и моральных доктринах католического корпоративизма. Под корпорацией подразумевалась группа людей (вплоть до всего населения страны), преследующих общие цели, признающих одного лидера и согласных подчиняться ему, а также принимать его покровительство ради достижения цели. Корпоративизм — это республиканский вариант монархии. Новый лидер предлагал единение государства и церкви, политику самоизоляционизма Португалии. В своих планах Салазар был не оригинален. Первую попытку установить республиканскую диктатуру в период Первой республики, пресечь борьбу корпораций и создать общегосударственную корпорацию сделал Сидониу Паиш, убитый через год после того, как захватил власть в стране посредством военного переворота.
Уже ко второму выступлению Салазара в Португалии были ликвидированы все политические партии, профсоюзы, установлена всеобщая цензура. Португальцам внушались три ценности: Бог, родина и семья [8, 52]. В этой триаде в соответствии с принципом португальского корпоративизма «родина» истолковывалась как бесконтрольное доминирование власти. В июне 1932 г., добившись стабилизации португальской валюты и закончив балансирование бюджета, Салазар становится премьер-министром военно-диктаторского правительства и ставит целью построение «нового государства».

16.1. «Новое государство»

Новая португальская конституция 1933 г. была провозглашена как «первая корпоративная конституция в мире». Согласно ее положениям, президент избирался на 7 лет грамотными мужчинами или теми, кто платил не менее 100 эскудо налогов в год, а также женщинами, имевшими образование не ниже среднего или платившими налоги в размере не менее 200 эскудо ежегодно, т. е. избирательным правом могли воспользоваться 1,2 млн человек из 7 млн жителей. Президент назначал премьер-министра и министров по представлению того же премьер-министра. Правительство формально отвечало перед президентом, а не перед ассамблеей. Ассамблея состояла из 120 депутатов, избиравшихся на 4 года. Законодательной инициативой обладали и правительство, и ассамблея, но последняя носила декоративный характер и не могла принимать решения, которые увеличивали бы расходы или снижали доходы. Руководители 18 провинций назначались центральной исполнительной властью. Была создана корпоративная палата — консультативный орган, избиравшийся культурными и профессиональными ассоциациями, созданные режимом и ему же подконтрольные, а также экономическими группами. В марте 1933 г. в результате плебисцита была утверждена конституция. Официально одобрили конституцию 719 364 человек, 5955 были против, 488 840 голосовавших воздержались (30%), но их голоса были засчитаны как поданные в поддержку. Свобода слова, собраний, прессы в конституцию были включены, но была статья, по которой правительство ограничивало эти свободы «для общей пользы». Точно так же признавалась важность общественного мнения, но тут же правительству вменялось в обязанность его совершенствовать. Конституция предоставила все права исполнительной власти и лишь только иллюзорные полномочия — законодательной ветви [8, 65].
Оливейра Салазар представлял корпоративизм как средство для гармоничного сочетания интересов всех общественных групп. Корпоративизм рекламировался как конец капиталистической эксплуатации. Сгруппированные в корпорации люди вне зависимости от их положения должны были трудиться на общее благо, классовые конфликты должны были прекратиться (в корпоративном государстве, по мнению Салазара, их вообще не могло быть), а производство продукции возрасти. Свобода слова внутри каждой корпорации должна была быть столь эффективной, что корпорации должны были фактически управлять страной.
Принципы организации корпораций были заимствованы Салазаром из средневековых цехов и гильдий. Корпоративизм вновь возник в 1922 г. вместе с итальянским фашизмом. Но португальский диктатор никогда не позволял говорить, будто португальская корпоративная система построена по итальянской модели. Салазар утверждал, что португальский корпоративизм возник из особых и своеобразных португальских традиций. Однако Оливейра Салазар отмечал влияние двух энциклик римских пап Льва XIII Rerum Novarum (1891) и Пия XI Quadragesimo Anno (1931). Обе подчеркивали желательность сотрудничества рабочих и предпринимателей на пользу общества. Эти идеи были положены в основу Национального статута о труде, введенного в действие 23 сентября 1933 г. Согласно этому статуту, забастовка каралась тюрьмой, а позже и концентрационным лагерем Таррафал на тропических островах.
В тот же день другим декретом была введена государственная система организаций, которые стали называться гремиу (gremios). Это были ассоциации работодателей, параллельные профсоюзам, причем гремиу и профсоюзы должны были работать в единстве друг с другом. Такое утверждение противоречило закону о профсоюзах, согласно которому профсоюз мог быть создан только на том предприятии, где число рабочих превышало 100, а в Португалии того времени преобладали мелкие мастерские. Такое противоречие не могло быть случайным. Косвенно оно указывало на твердое желание правительства установить социальный контроль за рабочими или вовсе лишить рабочих представительских органов.
В начале 1934 г. Салазар декретом предоставил право большей предпринимательской самостоятельности корпоративным агентствам; крупнейшие частные предприниматели сохранили свободу действий. Диктатор не применил все провозглашенные им принципы корпоративизма к частным предпринимателям, идя с ними на компромиссы.
Корпоративизм не затронул крестьянства. Во-первых, крестьянство всегда было политически неактивным, и узда в виде корпоративной системы ему была не нужна, в отличие от рабочих. Во-вторых, введение непонятных крестьянам корпоративных порядков могло их возмутить, что стало бы прямо противоположным эффектом тому, к чему стремился Салазар. Правительство ограничилось организацией так называемых народных домов и домов рыбаков в сельских местностях, которые не пользовались у населения популярностью, и даже в 1956 г. едва охватывали 20% крестьян.
В теории корпоративизма все корпорации, объединявшие гремиу и профсоюзы по отраслям (сельское хозяйство, рыболовство, торговля, транспорт, индустрия и т. д.), должны были быть независимыми. После их создания правительственные учреждения, руководившие экономикой, должны были быть расформированы, однако этого не случилось вплоть до 1956 г. Государство полностью централизовало контроль за экономикой и трудовыми отношениями. В 1956 г. корпорации были, наконец, созданы, но это оказалось только лишь пропагандистским приемом, так как государство сохраняло все бразды правления экономикой. Корпоративистская фразеология была ширмой, скрывавшей централизованное государство, и это неудивительно, так как Салазар был убежденным монархистом.
К 1936 г. Салазар был не только премьер-министром, но и министром финансов, иностранных дел и военным министром. За год до этого он заявил, что «есть много дел, которые, кажется, только я могу сделать». За редким исключением его министры были бесцветными фигурами. В первой половине ХХ в. старая аристократия потеряла престиж и экономическое влияние. Но Салазар вытащил некоторых из них на политическую сцену [8, 68—83].
В начале существования «нового государства» мракобесие быстро вернуло ранее утерянные позиции, значительно их усилив, став одной из основных черт режима. Это было наиболее очевидно в области образования. В 30-е гг. ХХ в. 70% населения не умело читать. Однако важные фигуры «нового государства» открыто заявляли о благе безграмотности для бедных, считая, что умение читать заразит низшие слои вредными литературными идеями. По их мнению, все, что должен был знать простой человек, — это три главных достижения Португалии — Реконкисту, Великие географические открытия и восстановление независимости в 1640 г. Но еще большее значение, чем сохранению безграмотности, придавалось религиозному обучению детей, которое должно было способствовать восприятию идейных основ режима. Салазар заявил в 1932 г.: «Я считаю более важным делом создание элиты, чем обучение народа чтению». Это было его убеждением всю жизнь, несмотря на более поздние заявления в пользу образования. Следствием такой позиции диктатора была 40%-ная безграмотность населения в 1950 г. и 15%-ная в 1970 г.
Главным средством, с помощью которого Оливейра Салазар добивался конформизма, подавляя информацию и ценности, враждебные его режиму, была цензура. Даже президент США Джон Кеннеди был в списке запрещенных авторов. Салазар часто делал два разных заявления по одному и тому же поводу — для заграницы и для Португалии [8, 98—101].
Одним из примеров вмешательства Салазара в личную жизнь граждан были два его указа в 1940 г. В одном из них Салазар запрещал офицерам и другим госслужащим гражданские браки и вменял в обязанность венчание в церкви; в католической стране разводы были невозможны, и это делало браки офицеров пожизненными. Однако этот указ был лишь частью целого. Второй указ, запрещавший офицерам жениться на женщинах без университетского образования, требует двух пояснений. Во-первых, университетское образование в такой бедной стране, как Португалия в 1940 г., могли позволить себе лишь состоятельные семьи, особенно для дочерей, во-вторых, у казны не было средств платить офицерам сносное жалование. Это означало во многих случаях женитьбу на постылых женщинах или холостяцкую жизнь; в том и в другом случаях это если и не вело к распутству, то коверкало судьбы людей. И все это на форе конкордата с Ватиканом от 7 мая 1940 г., согласно которому гражданский брак и развод сохранялись.
По конкордату с Ватиканом 1940 г. государство оплачивало 30% строительства церквей, если верующие собирали 70%. Церкви и семинарии освобождались от налогов. От Закона Божия в школах нельзя было уклониться. Правда, по назначению епископов Ватикана предшествовала процедура согласования кандидатур с португальским диктатором. Отделение церкви от государства хотя и сохранялось, но государство восстанавливало почти все привилегии церкви, существовавшие при монархии, включая финансовую поддержку. Церковь оставалась в Португалии очень влиятельной, особенно на севере страны: в 1972 г. 90% католиков регулярно посещали церковь по воскресеньям, а на юге же — только 5—10%. На севере на 1000 католиков приходилось два священника, а на юге — один на 12 тыс. Церковь теряла свое влияние особенно на юге (во время опроса 1972 г. 85% населения объявили себя католиками, а 12% неверующими) из-за того, что она была защитницей режима. Священники, возвышавшие свой голос против бедности и гонений, в салазаровскую эпоху лишались приходов и изолировались от прихожан.
С 1945 г. Португалия вдруг стала именоваться «органической демократией», в которой не было места плюрализму. Впрочем, не только плюрализм оставался под запретом. До конца своих дней Салазар был убежден во вредности всеобщего избирательного права. Он не собирался ничего менять в своем режиме [8, 123—129].
Салазар виновен в стагнации Португалии в послевоенные годы. Он был не только антикоммунистом, но и чрезвычайно узким доктринером. Для него имена Кейнса или Гелбрейта были не более приемлемы, чем Маркса и Ленина. Он не пустил на финансирование экономического развития страны накопленные за время Второй мировой войны золотые запасы (433 млн дол. США в конце войны вместо 93 млн дол. в ее начале). Португалия к концу войны не имела долгов и сохранила колонии. У Салазара была навязчивая идея экономического развития внутри Португальской империи, что сужало рынок, приводило к самоизоляционизму. В конце своего правления он заявил: «Мы одиноки, но горды в своем одиночестве».
Салазар отверг план Маршалла, отказался от кредитов, в то время как остальные страны Европы, пострадавшие от войны, сделали это и быстро не только восстановили экономики своих стран, но и пошли вперед, например, Греция, по всем параметрам, сравнимая с Португалией.
Сельское хозяйство стагнировало при Салазаре еще больше, чем в годы Первой республики. Архаичное землевладение требовало реформ. Владельцы латифундий сохраняли аренду земли фермерами вместо развития крупного машинного производства. Крестьяне покидали деревню, разоряясь, земли пустели, импорт продовольствия рос [8, 137—139]. В конце 40-х гг. относительно низкие цены на продовольствие устанавливались правительством для того, чтобы дать промышленникам возможность сократить до минимума заработную плату рабочих и получить прибыли для инвестирования в промышленность. Тем самым наносился вред сельскохозяйственному производству. Фонды социального страхования использовались также в интересах крупнейших индустриальных монополий [12, 70].
Португалия даже в середине ХХ в. оставалась страной с преимущественно сельским населением. В 1958 г. только 16,4% всех португальцев жили в городах, а остальные — в селениях с количеством жителей менее двух тысяч, тогда как в Испании, например, городское население составляло в то же время 39,8% [5]. Поэтому неудивительно, что стоимость промышленной продукции Португалии в 1934 г. составила 1/5 стоимости сельскохозяйственной продукции [7, 141], и это соотношение мало изменилось до 1960 г., когда продукты сельского хозяйства и лесоводства составили 80% национального дохода и 3/4 экспорта Португалии [7, 118].
В 1945 г. нейтральная Португалия, предоставлявшая во время Второй мировой войны США и Англии Азорские острова для военных баз, с одной стороны, и продававшая вольфрам Германии — с другой, была в более выгодном положении, чем разрушенная Западная Европа. Это был шанс для Португалии наверстать упущенное в своем развитии, но этого не случилось. В 1950 г. валовой национальный продукт Португалии вырос по сравнению с предвоенным 1938 г. на 31%, а во Франции — на 45%.
В 1953 г. португальское правительство вопреки убеждению Салазару приняло свой первый официальный план национального экономического развития на шесть лет (1953—1958), основанный на собственных финансовых ресурсах при условии, что 60% новых инвестиций будут предоставлены национальным капиталом. В 1955 г. были построены целлюлозная фабрика и сахарорафинадный завод. План предусматривал индустриальный рост — 8% ежегодно, но он не был выполнен в сельском хозяйстве. Второй шестилетний план (1959—1964) был направлен на индустриализацию и привлек 25% капиталов из-за границы, обеспечив такие же темпы роста, как и в предыдущие 6 лет. Третий план (1965—1967) был коротким и направленным на увеличение экспорта, а четвертый (1968—1973) опять был нацелен на индустриализацию [5].
Только в апреле 1965 г. Салазар издал декрет, разрешавший иностранные капиталовложения в португальскую экономику, иностранные инвестиции выросли с 1,5% в 1960 г. до 27% в 1970 г. Перелом наступил после того, как начались войны за освобождение колоний и потребовались новые ресурсы для армии, при этом часть прежних колониальных поставок прекратилась [8, 50]. Причиной интереса иностранных инвесторов стала низкая стоимость рабочей силы в Португалии.
К 1972 г. немецкий капитал стал главным инвестором, в отличие от начала века, когда лидировали англичане. За 12 лет Германия увеличила инвестиции в 24 раза. Этому способствовали существовавшие двусторонние связи: например, португальские рабочие отправлялись в Германию на работу, а немцы — в Португалию на отдых. Влияли на инвестирование в португальскую промышленность и политические причины, например, база ВВС в Бежа использовалась для тренировок люфтваффе [7, 150]. Бельгия, Франция, Швеция, Нидерланды и Швейцария инвестировали в португальскую промышленность традиционно; с 70-х гг. стали поступать капиталы из Японии, Канады и США.
Хотя в начале 80-х гг. промышленность занимала 34% активного населения и давала 35% валового внутреннего продукта [7, 148], зависимость от иностранного капитала делала еще неокрепшую португальскую промышленность очень уязвимой и хрупкой [7, 150—153]. В основном развивались черная металлургия и нефтехимия. Внимание уделялось синтетическим волокнам, удобрениям, фармации. Некоторые верфи были переориентированы на очистку супертанкеров, поставлявших нефть в Европу, т. е. иностранные инвестиции шли в экологически вредные отрасли промышленности. Развивались связь, энергетика и инфраструктура (шоссе, железные дороги, мосты), но часто за счет урезания социального обеспечения и образования. Национальный капитал участвовал в развитии новых секторов промышленности, но традиционно главенствовал в текстильной и пищевой промышленности.
По закону, названному Актом контроля за промышленностью, требовалось обязательное разрешение правительства на строительство фабрики, переориентацию существовавшей на новое производство, расширение успешно функционировавшей фабрики. Если кто-то обращался в правительство, то любой другой мог оспорить поданную заявку в целях, например, борьбы с конкурентом. Мелкие предприниматели разорялись. Чиновничеству было раздолье: кумовство, лицензии и штрафы душили страну. Даже для ремонта стены требовалась лицензия [8, 141; 10, 104], а соответственно и связи в чиновных кругах.
В Португалии уже в 30-е гг. образовалась тесная спайка высшей бюрократии и ведущих португальских предпринимательских групп. Наикрупнейшие компании часто нанимали ушедших в отставку министров и других чиновников высокого ранга. Большинство больших частных фирм имели в совете директоров представителей правительства. Все трудовые споры предпринимателей и рабочих разрешались специальными трибуналами, решения которых были окончательными. Забастовки и локауты были запрещены.
Предпринимательство Португалии развивалось в условиях бросовых цен на сырье из колоний, строгого протекционизма внутриимперского рынка, подавления конкуренции, т. е. все противодействовало возникновению среднего класса. Страной правил диктатор при поддержке благодарных ему крупных монополистов. Салазар, отвергая свободную конкуренцию, поощрял возникновение олигархического капитала. Результатом салазаризма был жуткий контраст между малочисленной группой богатых и абсолютным большинством населения, жившим в нищете. На душу населения доход в Португалии в 1960 г. составил 162 дол. — самый низкий уровень в Европе, тогда как в США — 1453 дол. В Британии он был в 5 раз больше, чем в Португалии, но в 1961 г. пять самых богатых людей Португалии были существенно богаче, чем пять самых богатых британцев. В Португалии в это время 55% прибыли доставалось владельцам капитала, а 45% — людям труда, в промышленно же развитых странах 30% — первым и 70% — вторым. В результате в 1960 г. детская смертность в Португалии была самой высокой в Европе (88,6 на 1 тыс. рожденных детей), самая высокая смертность от туберкулеза (51 умерший на 1 тыс. жителей в 1962 г.), который относится к социальным болезням. Первый министр здравоохранения появился в Португалии в 1958 г. [8, 141—143].
В начале сентября 1968 г. Салазар тяжело заболел: кровоизлияние в мозг после падения со сломавшегося под ним стула. На заседании Госсовета 17 сентября 1968 г. было заявлено, что «Салазар должен умереть премьер-министром». И хотя это заявление не нашло поддержки, фактом является то, что на протяжении почти двух лет от уволенного в отставку по болезни Салазара скрывали назначение нового премьер-министра. Это был театр абсурда: в октябре 1969 г. Салазар участвовал в парламентских выборах в качестве премьер-министра, т. е. в больничной палате для экс-диктатора был разыгран спектакль с процедурой голосования, а у его постели проходили фиктивные заседания совета министров. Он даже давал интервью, например, французской газете «Орор», которое цензура запретила перепечатывать в португальских газетах из-за их бредового, с точки зрения португальского читателя, содержания [12, 143—144].
22 сентября 1968 г. страну возглавил Марселу Каэтану. Индустриальный рост продолжался, но сама промышленность сохраняла архаичный характер: большая доля малых предприятий делала экономику низкорентабельной особенно в текстильной и лесообрабатывающей промышленности [7, 150—154].
Серьезные отрицательные социальные и экономические последствия имела политика правительства в области оплаты труда. Низкие зарплаты приводили к низкой покупательной способности португальцев, 18 из которых могли купить столько же, сколько 5 западноевропейцев. Нация не богатела.
Португалия всегда была и сейчас остается страной с низкоэффективным сельским хозяйством: в 1983 г. она импортировала продуктов питания на сумму 899 млн дол., т. е. около 63% всех потребленных. Низкая производительность труда, архаичная агротехника удерживали в сельском хозяйстве большое количество людей, которое хотя и снижалось, но оставалось большим: в начале первой республики, т. е. в 1910 г. в сельском хозяйстве было сосредоточено 50% рабочей силы, в 1960 г. — 42%, в 1970 г. после реформ — 30%, а в начале 80-х гг. — 28% [7, 118].
После того как первая республика ввела сельхозкредиты и кассы взаимопомощи, государство долгое время не поддерживало сельское хозяйство, а все инвестиции направляло в промышленность. И только в 60-е гг. лишь 6% капитала было вложено в аграрный сектор экономики. Нельзя сказать, что рентабельность сельского хозяйства была нулевой, но приоритет отдавался промышленности.
Аграрная структура в Португалии в течение долгого времени была тормозом в развитии сельского хозяйства. Тип собственности и способы хозяйствования оказывали отрицательное воздействие на экономику. Средняя площадь хозяйств в Португалии — 4 га — самая малая в Европейском союзе (ЕС). Но размеры участков на севере и на юге страны сильно различаются. В 1968 г. средний размер участка в районе Эвора на юге был 50 га, а в северной провинции Миньо — 1,5 га. В районе г. Бежа 24 собственника имели свыше 2500 га каждый, а в провинции Миньо 20 тыс. участков были так малы, что не облагались земельным налогом. Несмотря на сильную эмиграцию из провинции Миньо, спрос на землю был велик, и на участке площадью 1 га арендовались десятки наделов. На севере Португалии бытует пословица: «Корова, пасущаяся на лугу, унавоживает участок соседа».
Такое землевладение на севере — препятствие прогрессу: использование техники невозможно, да и нельзя на крохотном участке на нее заработать; по этой же причине нельзя покупать землю и укрупнять участки; севообороты отсутствуют. В результате сельское хозяйство севера страны ориентировано на удовлетворение местного спроса [7, 129—132].
В сельском хозяйстве на юге Португалии имеются крупные хозяйства, но там свои проблемы. Малоплодородные почвы и засушливый климат требуют удобрений и воды (на севере спрос на землю потому и выше, что нет острого дефицита воды). В ХХ в. проблему орошения пытались решить, но из 625 тыс. га орошаемых угодий более 500 тыс. га были орошены за счет многочисленных маленьких емкостей. Часты засухи, и в 1981 г., например, водоемы в Алентежу были пусты. Из-за высокой вероятности засухи мелкие арендаторы не рискуют разводить доходные культуры, как, например, томаты, и ограничиваются менее рентабельными культурами.
Было бы ошибочно полагать, что все сельскохозяйственные угодья архаичны. На землях Бежа и Эворы крупные компании вели капиталистические хозяйства на площади до 17 тыс. га. В 60-х гг. аграрный сектор стал прибыльным при вложении капитала в виноградники и интенсивное животноводство. Другие культуры были отсечены политикой правительства. На орошаемых землях не производились ни подсолнечник, кроме как на корм скоту, ни табак, ни сахарная свекла, так как все эти продукты правительство старалось получить в более благоприятных условиях в своих колониях [7, 124—125].
А в колониях дела шли от плохого к худшему.
В 1954 г. независимая Индия заняла португальские колонии на своей территории в Дадре и Нагархавели. В 1960 г. Салазар добился в Международном суде в Гааге признания прав Португалии на Гоа. Это был его последний успех. В декабре 1961 г. индийские войска захватили Гоа, Даман и Диу.
В том же году начался крупный мятеж в африканских колониях. Введение в 1950 г. обязательных работ в Сан-Томе привело к бунту, который власти подавили. В то же время началось сопротивление в Анголе. В январе 1961 г. патриоты атаковали тюрьмы Луанды, чтобы освободить своих товарищей. На севере Анголы повстанцы начали бои, в результате которых погибло 7 тыс. человек, в основном африканцев. Массивная переброска войск позволила восстановить положение. Правительство арестовало некоторых служителей церкви, протестовавших против войны. Это произошло при молчаливом согласии иерархов и нанесло большой моральный урон колониальной епархии.
В других колониях также стали возникать движения за независимость. В 1960 г. комитет освобождения Сан-Томе и Принсипи стал движением за независимость, базировавшимся в Либревиле (Габон). В 1964 г. настал час Мозамбика, где Фронт освобождения Мозамбика (Фрелимо) воссоединил различные движения, имевшие влияние.
С тех пор Португалия была вовлечена в трудные и многочисленные войны. Срок службы в армии был установлен 4 года. Расходы на войны съедали половину бюджета. Многие военные подвергали сомнению эту авантюру не в силу их либерализма, а из-за трезвой оценки возможностей армии и экономики Португалии. В 1962 г. в отставку был уволен министр обороны. Это означало, что правительство встало на путь войны до победы без учета затрат. В 1974 г. военные силы насчитывали 235 тыс. человек, или 7% активного населения, что было в 10 раз больше численности армии в 1964 г.
Экономика, нацеленная только на войну, саморазрушительна. С 1961 г. увеличилась эмиграция. Однако война долгое время была популярна. Зарплаты в колониях были повышены и рассматривались как благо. Отдельные отрасли промышленности, особенно оружейные, развивались, и рабочие получали повышенные зарплаты. Во время операций против партизан количество погибших в войсках метрополии было около 8 тыс. человек, т. е. в 10 раз меньше, чем в Первую мировую войну.
Если общественное мнение Португалии было заморожено, то во всем мире африканское движение за независимость находил поддержку, особенно в освободившихся от колониализма странах. Были небезразличны к этому и церкви разных конфессий. Протестантстские миссии способствовали идее независимости и пытались найти поддержку у церквей англосаксонского мира. Католическая церковь, казалось бы, старалась дистанцироваться от Лиссабона. Визит Папы в Бомбей (Индия) в 1964 г. воспринимался многими как упрек Португалии, и этот визит рассматривался как знак непризнания политики Салазара. Во время своего визита в ООН Папа поддержал эту организацию, которая с самого начала событий оказывала давление на Португалию, чтобы та изменила свою политику. В июле 1970 г. Павел VI дал аудиенцию многим главам национально-освободительных движений во время их поездки в Рим, в том числе лидерам сопротивлений в португальских колониях. Молчание большинства португальской прессы стало дезинформацией общественного мнения [7, 198—201].

16.2. Революция 1974 г.

В 60-е гг. колонии в экономике Португалии постепенно утрачивают свое значение. Если в 1965 г. Португалия экспортировала в страны ЕС лишь на 310 млн эскудо больше, чем в свои колонии, то в 1969 г. разрыв увеличился до 3,5 млрд эскудо. На рубеже 1960—1970 гг. в Португалию поступает средств от туризма и денежных переводов эмигрантов много больше, чем от эксплуатации колоний [12, 139]. Доля колоний в португальском экспорте в 1974 г. сократилась до 11%, а импорт из колоний в 1972 г. снизился до 9% [12, 169].
Некоторые высшие иерархи португальской церкви выступили против колониальных войн Португалии. В церквях проходили молебны, от которых был только шаг до актов сопротивления правившему режиму. Например, в ночь на 30 декабря 1972 г. в Лиссабоне состоялся такой молебен, все участники которого были арестованы полицией. Север страны оставался верен как правительству, так и церкви, в городах же нарастало недовольство католиков политикой правительства. Соборы и даже ризницы использовались для нелегальных собраний оппозиции из числа верующих. Наконец, в 1973 г. священники написали коллективное письмо, в котором настаивали на политическом плюрализме [7, 111—114].
В 70-е гг. колониальные войны становились все более непопулярными. Чтобы избежать воинской службы, в 1971 г. более 100 тыс. молодых людей выехали из страны, насчитывавшей менее 10 млн жителей [7, 49]. В 1970 г. население Португалии стало на 130 тыс. человек меньше, чем в 1965 г. [13, 38]. Радикальные изменения происходили в армии. Еще к началу 1960 г. военная профессия перестала быть привлекательной для молодежи из семей буржуазии и землевладельцев, которая предпочитала университеты военной академии. В профессиональные офицеры шли юноши из числа средней и мелкой буржуазии, преимущественно из провинции, а также молодежь среднего класса, т. е. все те, кто знал жизненные реалии и не имел покровителей. Кроме того, была введена обязательная военная служба для выпускников университетов, в которых царили оппозиционные настроения.
Вся совокупность факторов, действовавших в португальском обществе, привела к тому, что в сентябре 1973 г. возникло подпольное «Движение капитанов», образованное средними и младшими офицерами. Изначально оно преследовало узкокастовые интересы, но позже они переросли в общенациональные. 25 апреля 1974 г. вооруженные силы, возглавляемые «Движением капитанов», свергли правительство Каэтану [22, 122, 175].
Апрельская революция 1974 г. не была антиклерикальной, в отличие от революции 1910 г. С первый дней апрельской революции 1974 г. церковь и государство заняли осторожные позиции по отношению друг к другу. Церковь призвала верующих не сопротивляться новому режиму и активно участвовать в политической жизни. После 1974 г. священнослужители, особенно молодые, стали активно покидать церковь. На смену периодам конфронтации первых лет первой республики и тесного сотрудничества с «новым государством» пришло сосуществование церкви и государства в условиях безразличия друг к другу [7, 115—117].
После революции сразу начались переговоры с колониями. 26 августа 1974 г. была признана независимость Гвинеи, 6 сентября 1974 г. — Мозамбика, а 12 июля 1975 г. — Сан-Томе и Принсипи. Процесс в Анголе был затяжным, так как метрополия инвестировала в Анголу больше всего средств. Тем не менее 11 ноября 1975 г. независимость была предоставлена. Последней заморской территорией стало Макао. По соглашению 1979 г. с КНР эта территория отошла Китаю 20 декабря 1999 г. Индонезия аннексировала Восточный Тимор [7, 203—204].
После 25 апреля 1974 г. начались стихийные захваты малоиспользуемых земель, а также земель, принадлежавших владельцам, не проживавшим на земле. Эти захваты были зафиксированы законами об экспроприации земель в апреле и мае 1975 г. Захват земель нарастал до ноября 1975 г. Более 1 млн га сменили владельцев: 800 тыс. были просто захвачены и 195 тыс. национализированы. К концу 1975 г. 1160 тыс. га из 1600 тыс. га, предназначенных для этих целей, перешли в другие руки без особых трудностей, незаметно.
Большие земельные участки не дробились, а использовались для эксплуатации целиком. Были созданы два типа новых производственных единиц (НПЕ): крупные капиталистические хозяйства (САР) и союзы коллективного производства (UCP), причем последние были крупнее. Социалисты поддерживали САР, а коммунисты UCP.
Правительство создало центры поддержки аграрной реформы. Эти центры были в главных городах. Одновременно были созданы органы, которые выдавали ссуды под малый процент. Вовлечение земель в производство дало увеличение производства. Была предоставлена работа большому количеству рабочих. Но многие САР и UCP были нерентабельными, поэтому экономический и социальный аспекты реформы были не уравновешены.
На севере страны правительство способствовало концентрации земель. В апреле 1975 г. были использованы разные методы, но если социальные проблемы решались, то раздробленность земельных владений оставалась. В 1979 г. на севере 43,9% участков имели площадь менее 1 га, а 38,2% — от 1 до 4 га. Были учреждены кредиты для поощрения объединений отдельных владельцев в кооперативы. В целом эта политика встретила молчаливую оппозицию крестьян, считавших все это обманом. Создание кооперативов на севере основывалось на двух принципах: уважения к частной собственности и добровольности вхождения в кооператив.
Крестьянская среда Португалии очень консервативна, что проявилось не только на примерах кооперирования крестьянских хозяйств. В Португалии до сих пор существует немало сельских общин, возникших издревле как переходная форма от примитивных обществ, где собственность только общая, к индивидуальной собственности, которую можно наследовать и продавать. Такие сельские общины имеют в коллективной собственности горные пастбища, лесные угодья, пахотные земли, луга, воды, скот (прежде всего самцов-производителей), мельницы, печи, кузницы, сельскохозяйственный инвентарь, общественные здания. Как правило, сельские общины имеют в своем распоряжении только ту или иную часть из вышеперечисленного. Управляются сельские общины советами, избираемыми на собраниях общин. Ныне многие сельские общины выглядят как пережитки прошлого, но все попытки покончить с этими формами хозяйствования встречают ожесточенное сопротивление крестьян [16, 2, 136—137].
На юге стал действовать закон 29 сентября 1977 г. Он устанавливал пределы приватизации земель: 50 га орошаемых земель и 500 га богарных. Но ситуация к лучшему не менялась. В 1976 г. 86 тыс. га были переданы от кооператоров частным владельцам. В 1980 г. еще 40 тыс. га были возвращены в такой же форме. Постепенно бывшие собственники экспроприированных земель частично вернули лучшие свои земли. В 1982 г. более 600 тыс. га были возвращены своим старым владельцам. В середине 80-х гг. НПЕ занимали 40% земель от того количества, которое было в 1975 г. Передел собственности иногда вызывал кровавые побоища.
Начиная с 1977 г. ситуация в сельском хозяйстве ухудшилась и не только из-за политических неурядиц. Дефицит зерновых, согласно оценкам ЕС, составлял 17%. Производство зерна сократилось с 600 до 400 тыс. т, а риса — вдвое, но не в результате экспериментов с земельной собственностью, а из-за неблагоприятного влияния изменений климата. Действительно, в 1983 г. по этой причине сбор пшеницы упал до 8,4 ц с га, а в 1984 г. он достиг 13,8 ц с га. В 1981 г. Португалия импортировала 75% потреблявшихся зерновых.
Начиная с 1977 г. правительство реализовало семь региональных планов по развитию сельского хозяйства, но результаты были ниже ожидавшихся. После этого оно усилило помощь сельскому хозяйству: в 1979 г. было введено страхование урожаев, в 1980 г. разблокированы кредиты для возвращения собственности мелким владельцам. Правительство выдвинуло большой план помощи сельскому хозяйству (1981—1984): 60 млн дол. были направлены на обучение и ликвидацию безграмотности сельскохозяйственных рабочих. Полная сумма составила 400 млн дол. Однако всемирный кризис сельского хозяйства привел к весьма скромным результатам [7, 135—140]. В целом шел процесс сокращения сельскохозяйственного производства и уничтожения целых отраслей сельского хозяйства. Поощрялось выведение земель из сельскохозяйственного оборота ради разведения эвкалиптов как сырья для целлюлозно-бумажной промышленности, что вело к полному истощению почв в силу биологических особенностей эвкалиптового дерева. К тому же из евросубсидий много средств уходило не по назначению, что было предметом особого разбирательства.
Революция 1974 г. сопровождалась переделом собственности в промышленности. Малым предприятиям были даны права самоуправления, что было в новинку в Португалии. В Лиссабоне их было более 300, а в Порто — 125. Все банки и страховые компании были национализированы, кроме иностранных.
Национализация промышленности в основном проводилась в 1975 и 1976 гг. Из-за передряг, внутрипортугальского и международного бойкота рентабельность предприятий была нулевой. Развитие шло медленно или вовсе останавливалось. Декрет 5 марта 1977 г. снизил долю национализированных предприятий с 75 до 40% и стимулировал развитие частного предпринимательства.
Промышленность Португалии пострадала от энергетического кризиса 70-х гг. Большие танкеры были отправлены на слом. Очистные сооружения для танкеров остановились. Единственно, что спасло промышленность Португалии от краха — низкая заплата рабочих. Но в 1982 г. разница в зарплате в Португалии и в Западной Европе исчезла. Иностранные инвесторы с тех пор привлекались регулярной девальвацией эскудо.
В 1982 г. конституция 1976 г. была изменена. Национализация более не считалась окончательной. Вновь появились частные банки. Были отмечены потоки частного капитала в цементную промышленность и производство удобрений.
Промышленность Португалии существовала долгое время в условиях государственного протекционизма. Политика ЕС, направленная на свободный обмен, заставила правительство изменить эту традицию. Интеграция в ЕС открыла новый трудный этап в силу жесткой конкуренции [7, 154—156]. В этот период самым прибыльным сектором экономики стал туризм, 40% иностранных туристов прибывали из Испании, многие приезжали из Англии, Франции, Германии.
Экономическое развитие Португалии после 1974 г. было очень противоречивым, как следует из изложенного выше. Тот же вывод следует и из статистических данных. Валовой внутренний продукт Португалии в 1975 г. составлял 342 млрд эскудо, а в 1980 г. — 1 трлн эскудо. Но дефицит внешнеторгового баланса оценивался в 1975 г. 48 млрд эскудо, а в 1983 г. — 391 млрд эскудо. Внешний долг Португалии в 1975 г. был 80 млрд эскудо, а в 1981 г. — 620 млрд эскудо. В 1981 г. экспорт составил 254 млрд эскудо, а импорт — 599,7 млрд эскудо. Продолжалось бегство капиталов в иностранные банки: в 1982 г. на счетах португальских капиталистов в зарубежных банках находилось 600 млрд эскудо, т. е. сумма, равная половине ВНП в том же году [13, 72—90].
Наконец, о коррупции. Ее уровень всегда был в Португалии высоким, на что неоднократно указывалось выше. Не улучшилось положение и в конце ХХ в. В путеводителе по Португалии, изданном германским издательством «Полиглот-Верлаг д-р Болт КГ» в 1995 г. и переведенном на русский язык, говорится: «Страна управляется централизованно из Лиссабона. При этом дурной славой пользуется раздутый и неэффективный бюрократический аппарат — настоящий тормоз на пути модернизации. Здесь трудно чего-либо добиться, используя нормальное законодательство, зато взятка открывает любые двери» [14, 12]. Вдумайтесь, в маленькой брошюре, содержащей множество фотографий, карт, таблиц и только самые необходимые сведения, нашлось место именно для этой информации. Значит, она действительно очень важна для посетителей Португалии.

Заключение

Сопоставляя условия формирования и сущности нидерландской и португальской культур, можно сделать предварительные выводы, которые необходимо будет дополнить и уточнить по мере накопления информации о культурах других народов.
Для нидерландской культуры, как и для североморской в целом, характерна индивидуальная предприимчивость, недоверие власти одному лицу (герцогу, королю и т. п.), избираемость руководства общественными организациями на строго определенные и сравнительно короткие сроки, сменяемость, отчетность и ответственность этого руководства. Тут нет места кумовству или патернализму, обычных для Португалии и России. Португальской же культуре долгое время было присуще не просто послушание монарху, а потребность в нем. В республиканские времена место монарха надолго занял диктатор, полномочия которого каждые четыре года подтверждались избирателями на чисто символических парламентских выборах, а каждые семь лет — на президентских. Особенно отчетливо эти различия двух культур проявились в представлениях о корпоративности в Нидерландах и Португалии.
Вследствие избираемости, сменяемости и подконтрольности властей, а главное, индивидуальной предприимчивости, в североморской культуре коррупция была лишена почвы, каковой являлась для Португалии несменяемая и безответственная власть в сочетании с народной традицией предпочтения несменяемой власти.
На примере Португалии отчетливо видно, что по мере изменения деятельности народа вследствие индустриализации страны, роста образованности и т. п. меняется и сознание португальцев, а с ним и его культура. Однако этот процесс идет очень медленно, и негативные особенности португальской культуры приводят в настоящее время к бегству португальских капиталов (наподобие утечки португальских сокровищ в прошлые века) за границу. Бегство от житейских тягот, порожденных многовековыми обычаями организации человеческого общежития, выражается в эмиграции португальцев. Эмиграция в Португалии существовала веками и не прекращается до сих пор. В Бразилии португальские эмигранты сталкиваются с относительно привычными нормами, но в странах североморской культуры, например, в Канаде, они попадают в тяжелые условия ломки их культуры. Только в Торонто в 1973 г. существовала община, включавшая в себя 75 тыс. португальских эмигрантов, которая была «столь же Португалией, сколь и Канадой». Как этническая группа, так и португальские эмигранты по отдельности «страдают от маргинальности и невежества среды, в которой они жили и которая не являлась ни португальской, ни канадской» [15, 18].
Португальская культура, начиная с XVI в., терпела поражения в соревновании с североморской культурой (сначала нидерландской, а затем английской), но настойчиво искала приемлемые для себя пути развития. Например, еще в начале 50-х гг., вопреки предрассудкам Салазара, началось плановое осуществление индустриализации (планы 1953—1988, 1959—1964, 1965—1967, 1968—1973). В начале 50 х гг. Гуннар Мюрдаль еще не приступал к своему исследованию стран Южной Азии и не сделал свой вывод о предпочтительности планирования в обществе, где нет культурной традиции индивидуального предпринимательства или она мала (см. ч. I). Благодаря планированию в начале 80-х гг. Португалия имела индустриальный сектор, на который падало более трети производства страны.
Можно считать, что, планируя индустриализацию, Португалия последовала примеру СССР, вышедшему сильным индустриальным государством из сокрушительной Второй мировой войны. Но за этой догадкой скрывается куда более глубокая истина: условия формирования португальской и великоросской культур (именно великоросской), а также сами культуры двух народов поразительно похожи друг на друга. Как португальская, так и великоросская культуры сформировались на границе двух миров — христианского и мусульманского. Оба народа веками копили силы для того, чтобы сбросить чужеземное владычество (мавританское и монголо-татарское соответственно), милитаризируя свое общество, подчиняя всю свою деятельность из поколения в поколение военизированному укладу общественной жизни. У обоих народов были отцы-освободители — Афонсу Энрикеш у португальцев и Иван Калита у московитов. Оба народа прошли через полосы абсолютных монархий, колонизаторских экспансий (что определялось военизированными культурами двух народов), революций 1910 и 1917 гг., хаосов периодов 1910—1926 гг. и февраля—октября 1917 г., диктаторских режимов 1926—1974 и 1917—1991 гг. соответственно, революционных переворотов 1974 и 1991 гг. с последующим развитием культур в сторону ценностей североморской культуры.
Общность португальской и русской культур проявляется даже в отдельных характерных деталях. Например, обеим культурам присуще идея миссионерства. В Португалии традиционный себастьянизм в ХХ в. трансформировался в идею распространения в мире (прежде всего в Бразилии, Анголе, Мозамбике и т. д.) высоких идеалов иберийской культуры (лузотропикализм, идея Пятой империи), а в России мессианство сначала выражалось в христианской идее «Москва — Третий Рим», а позже русская культура взвалила на себя миссию распространения коммунизма во всем мире ради счастья на земле, несмотря на лишения и перенапряжение сил народа. Такого мессианства нет более ни в одной европейской стране.
В соответствии с задачами этой книги все общие черты процессов формирования португальской и великоросской культур, равно как и основных их особенностей, будут рассмотрены после изложения исторических условий формирования русской культуры.

Литература

1. Варьяш О.И., Черных А.П. Португалия: дороги истории. М.: Наука, 1990.
2. Oliveira Marques A.H. History of Portugal. Vol. I. From Lusitania to Empire. N.Y. and L.: Columbia University Press, 1972.
3. Грановский Т.Н. Лекции по истории средневековья. М.: Наука, 1987.
4. Коста К. Обзор истории философии в Бразилии. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1962.
5. Payne S.G. A History of Spain and Portugal. Madison: Univ. of Wisconsin Press, 1973.
6. Помбу Р. История Бразилии. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1962.
7. Marcade J. Le Portugal an XX e Siecle. 1910—1985. P.: Presses Universtaires de France, 1988.
8. Gallagher T. Portugal. A twentieth-century interpretation. Manchester: Manchester Univ. Press, 1983.
9. Автономов А.С., Савин В.А. История государства и права стран Пиринейского полуострова. М.: МГИМО, 1988.
10. Baklanoff E.N. The Economic Tansformation of Spain and Portugal. N.Y.: Praeger Publ., 1978.
11. Saunders A.C. de C.M. Asocial history of black slaves and Freedmen in Portugal 1441—1555. Cambridge etc: Cambridge Univ. Press, 1982.
12. Капланов Р.М. Португалия после второй мировой войны (1945—1974). М.: Наука, 1992.
13. Писарец И.Г. Португалия: в поисках нового пути. М.: Международные отношения, 1986.
14. Хайдрун Р. Португалия. Путеводитель. М.: Дубль В, 1996.
15. Nunes F. Problems and adjustments of the Portuguese immigran family in Canada. Porto: Secretaria de estado das comunidades protuguesas. Centre de estudos, 1986.
16. Decionario de Historia de Portugal. Dirigido por Joel Serrao. Losboa: Iniciativas Editoriais, 1979. Em 6 tomos.
17. Хазанов А.М. Тайна Васко да Гамы // Новая и новейшая история. 1999. №1.