Бакунина Т.А. Русские вольные каменщики

С О К РА Щ Е Н И Я

Барсков - Барсков Я. Л. — Переписка Московских Масонов

ХVIII века. Петроград 1915.

18 в. - Осмьнадцатый Век, истор. сборн. изд. П. Бартеневым, т. II.

Восст. Декабр. - Восстание Декабристов. Матерьялы, т. VIII. дела следственной комиссии о злоумышленных обществах.

Алфавит Декабристов. Лен. 1925.

Ж. M. H. Пр. 1902 - Семека А. В. — Русские розенкрейцеры и сочинения имп. Екатерины II против масонства.

К. Фен. - Соколовская Т. 0. — Капитул Феникса. Петроград. 1916.

Лонг. - Лонгинов M. H. — Новиков и московские Мартинисты. М. 1867.

Лонг. Сочин. - Лонгинов М. H. — Сочинения, т. I.

Лопух. - Лопухин И. В. — Записки. Лондон. 1860.

Мас., I и II. - Масонство, т.т. I и II, изд. Задруга. М. 1914-15.

Мин. Годы, 1908 - Семевский В. И. — Декабристы-масоны.

Пекар. - Пекарский П. — Дополнения к истории масонства в России XVIII стол. СПБ. 1869.

Пыпин - Пыпин А. Н. — Русское масонство XVIII и пер. черв. XIX в. Петроград. 1916.

Р. Арх., 1864 Р. - Записка И. П. Елагина.

Р. Арх., 1875 - Записка о мартинистах, представленная в 1811 году

графом Ростопчиным вел. кн. Екатерине Павловне.

Рус. Бес., 1856 - Бартенев П. — М. И. Невзоров.

Р. Стар., 1877- Уничтожение масонских лож в 1822 г.

Р. Стар., 1881 - Толки и настроения умов в России по донесениям

высшей полиции в С.-Петербурге с августа 1818 по

1 мая 1819 г.

Р. Стар. 1883 - Записки де-Санглена.

Р. Стар., 1898 - Боровков А. Д. — Автобиографические записки.

Р. Стар., 1900 - Из воспоминаний Михайловского-Данилевского. 1822 г.

Р. Стар., 1907 - Соколовская Т. 0. — Обрядность прежнего русского 

масонства.

Семевс., I - Семевский В. И. — Крестьянский вопрос в России, т. I.

Сок. Р. Маc. - Соколовская Т.O. — Русское масонство и его значение в истории общественного движения. СПБ.

Тихонр. IV и V - Летописи русской литературы и древностей, изд. П. Тихонравовым, т.т. IV и V.

Чтения, 1908 - Савва В. И. — Из дневника масона. 1775-76.

Якушкин - Записки И. Д. Якушкина. М. 1926.

История русского масонства давно привлекает внимание исследователей. Богатые архивные матерьялы позволили изучить почти исчерпывающе внешнюю ор­ганизацию масонства и его ритуальную сторону. Опубликовано большое число документов, сохранилось не мало воспоминаний современников, и, поскольку речь идет о масонстве XVIII и начала XIX века, можно сказать, что его история если не написана, то в достаточной мере подготовлена работами М. Н. Лонгинова, А. Н. Пыпина, П. Пекарского, Т. Соколовской и др. Мало исследованными остаются до сих пор только матерьялы, которые можно было бы почерпнуть из заграничных масонских архивов, и нет еще справочников, которые облегчили бы работу историков русского масонства.

Некоторые мысли о русском масонстве, изложенные в этой книжке, явились в ходе работы по составлению одного из таких справочников — «Словаря русских вольных каменщиков». Он был задуман полнее, чем оказалось возможным его осуществить. В мой первоначальный план входило собрать имена по возможности всех русских вольных каменщиков и тех из иностранцев, которые были членами русских лож или были в связи с этими ложами во время своего пребывания в России. Предположено было начать со времени появле­ния масонства в России, то есть с первой четверти XVIII в. и довести Словарь до конца XIX века. В про­цессе работы, однако, выяснилось, что Словарь должен быть ограничен первым столетием существования масонства в России, то есть завершиться, приблизительно, временем запрещения его в 1822 году.

Сведений о русских вольных каменщиках позднейшего времени в печатной литературе почти не встречается. И о масонстве вообще можно найти только упоми­нания; даже в записках лиц, заведомо принадлежавших к ложам, встречаются лишь иносказания или отрицательные оценки масонства. Тем не менее оно продолжа­ло существовать, хотя и не как самостоятельная организация, а в лице отдельных членов иностранных лож, главным образом французских; но, по условиям внутренней жизни масонство не могло проявить настоящую жизненность. Утратив регулярность, оно утратило и свое значение деятельного фактора в культурной жизни страны. Внимание общества было завоевано новыми веяниями и интересами.

В начале XX века, как известно, масонство в России было распространено довольно широко, но приобрело к этому времени, в связи с политическими условями страны, характер карбонарства. Внутренней связи с прежним русским масонством оно не имело, и рассмотрение его поэтому не было моей задачей. Умолчание о членах лож этого периода было естественным еще и потому, что многие из них живы.

В виду того, что я могла использовать только печатный матерьял, невозможно претендовать на полноту Словаря. Однако число зарегистрированных имен (около 1900) немногим уступает действительному числу русских вольных каменщиков. Это обстоятельство дает мне смелость поделиться своими наблюдениями, не откладывая до того времени, когда Словарь мог бы быть проверен и дополнен по архивным матерьялам.

Интерес такого Словаря, на мой взгляд, состоит в том, что он показывает нам живых людей; им имена дают нам больше, чем статистические таблицы. Наблюдения над этими живыми людьми, над характером и составом масонских лож, работавших не только в столицах, но раскинувшихся по всей России, дают достаточный матерьял для того, чтобы мы могли говорить об этом интересном явлении русской культурной жизни без обобщений, и в то же время не столько о его представителях, вожаках и выдающихся личностях, сколько о масонской массе. Попутно мне приходится касаться некоторых ложных представлений о русском масонстве, которые встречаются у его исследователей.

Масонство, занесенное в Россию, по преданию, Петром Великим, почти одновременно с его возникновением в современной форме на Западе, чрезвычайно быстро привилось и распространилось. Объясняется это тем, что появление масонства в России совпало с пробуждением общества, с первыми исканиями освобождавшейся мысли. Усвоив те этические начала, которые проповедывали вольные каменщики, русское масонство отбросило утопические стремления западно - европейского масонства и превратило орденское учение в популяр­ную нравственную философию, идею которой и стало проводить в жизнь.

Такое быстрое распространение объяснялось, по-видимому, и тем, что в то время, как на Западе масонство было лишь одной из школ нравственной философии, у нас оно было единственной. Некоторую конкуренцию ему составило только вольтерьянство. Но русская почва для масонских идей была благодатнее. В Западной Европе масонство играло роль элементарной школы, че­рез которую проходили и которая оставляла «теплые впечатления», у нас «масонские идеалы, как ни были они отвлеченны и неясны, дольше могли оставаться единственным нравственным руководством и стремлением. Это была особенно популярная форма нравственного воспитания».1) (Пыпин, 259. Такое утверждение особенно ценно потому, что А. Н. Пыпин ко многим сторонам масонства относится совершенно отрицательно.) 

Этот взгляд можно подкрепить любопытной выдержкой из книги Рейнбека о конце XVIII века: — «Вы можете, наконец, думать о масонстве, как хотите, — часто говорил мне один весьма почтенный человек, ког­да заходила об этом речь, — но я должен вас уверить, что его нынешняя недеятельность в России есть суще­ственный и весьма чувствительный недостаток для взрослого юноши, — я разумею масонство в настоящем смысле слова. И если любящие отцы и почтенные друзья человечества вводят добронравных сыновей в союз в дружеском кругу, то им все-таки недостает живительного созерцания, которое так необходимо истин­ному масону. Да, я должен вам откровенно признать­ся, я очень склонен объяснять этим то отсутствие правил при успехах умственного образования, отсутствие правил, которое составляет такую резкую и общую черту в высших и низших классах в России; нет дру­гого средства, которое бы могло больше действовать на внутреннее развитие, и такое учреждение, как ма­сонство, именно в подобном государстве может сделать в особенности много; различные образованные классы общества уже не имеют теперь никакого центра соединения и остаются друг другу чужды. Что государству недостает масонства, это обнаруживается для внимательного наблюдателя везде в тех вещах, где имеются в виду общеполезные и благотворительные цели и где эти цели не достигаются от холодности, корыстолюбия и невнимательности тех, кому должно быть поручено их исполнение».2) ( Пыпин, 538-39. Эта выписка была приготовлена А. Н. Пыпиным для своей книги, но он не успел найти ей определен­ного места; она помещена редактором в примечаниях.)

Те же мысли мы находим в записках Михайловского-Данилевского, не смотря на признание, что ревностным масоном он не был и потому ему не для чего брать на себя защиту этой секты. 3) (Р. Стар. 1900, CIII, 634-35.)

Идея «духовного строительства», взаимного нравственного совершенствования и поддержки, распро­странения начал религиозной терпимости и пр., попав на нетронутую почву, получила особую чистоту в понимании русских вольных каменщиков. И вся их масонская работа, с первых шагов до момента запрещения в 1822 году, освещена «исканием истины», даже когда дело шло лишь о ритуалах, степенях или других тайных познаниях.

Не излагая истории русского масонства, что не может быть задачей краткого очерка, я только намечу путь его развития.

С той поры, как масонство окрепло, т. е. с начала царствования Екатерины II, начинаются искания «истин­ной системы». Наибольшее распространение получила трехстепенная система масонства, возглавленная Елаги­ным. Но, почти одновременно с нею, в Россию было за­несено семистепенное масонство, называвшееся Циннендорфским. Оно получило также большое распрост­ранение, и в 1776 г. глава его, Рейхель, сделал попытку придти к какому-нибудь соглашению с Елагиным. Соглашение это состоялось, но продержалось недолго: в том же году последовал раскол. После этого поиски истины направляются в сторону Швеции, влияние ко­торой продержалось в течение нескольких лет. Затем, с переходом первенства в делах масонских из Петербур­га в Москву — снова берет верх немецкое влияние. Оно и преобладало до закрытия лож и разгрома предприя­тий Новикова. При восстановлении масонства в первые годы царствования Александра — первенство снова оказалось за Шведской системой, и все существовавшие ложи объединились под главенством Великой Директориальной Ложи Владимира к Порядку. Но, по мере роста и распространения лож, накапливалось и недо­вольство многостепенной системой и высшим управле­нием, и в 1815 году произошел раскол, после чего численное и моральное преимущество перешло к вновь образованному союзу Великой Ложи Астреи, который вернулся к трехстепенному масонству.

Такова схема: искание истины, в данном случае — в системе, подчинение то одному иностранному влия­нию, то другому, соединение, затем раскол, опять ис­кания и т. д. Эти поиски истинного масонства выраже­ны в одном из ответов Н. И. Новикова Шешковскому, в котором он передал сказанное ему Рейхелем: «...Но ежели увидишь, что чрез самопознание, строгое исправ­ление самого себя, по стезям христианского нравоуче­ния, в строгом смысле не раздельно ведущее; чужду всяких политических видов и союзов, пьянственных пиршеств, развратности нравов членов его; где гово­рят о вольности такой между масонами, чтобы не быть покорену страстям и порокам, но владеть оными, такое масонство или уже есть истинное или ведет к сысканию и получению истинного, что истинное масонство есть, что оно весьма малочисленно, что они не стараются нахватывать членов, что они по причине великого в сии времена распространения ложных масонов весьма скрытны и пребывают в тишине: ложные масоны все­го этого не любят».4) (Лонг., 076)

Был пройден длинный путь, пока, наконец, сложи­лось убеждение, что масонский ритуал, говоря словами Феслера, должен быть «только поучительными образа­ми, рассчитанными на благороднейшие чувства людей, образами, через посредство которых познанная разу­мом сущность масонства делается ближе к сердцу, со­гревает и одушевляет его».5) (Мас.,I, 109).

Внешность, различные системы и влияния не на­рушали, однако, внутренней общности русского масон­ства. Любопытно, например, отметить, что три столпа масонства конца XVIII века — Новиков, Шварц и Н. Трубецкой — принадлежали к трем различным оттен­кам ордена. Шварц был масоном германского строгого наблюдения, Трубецкой — масоном шведской системы, Новиков — циннендорфцем. Равнодушные к спорам о значении системы, по которой работали, они за нее не стояли, а держались ее лишь как средства общения с масонским миром.6) (Лонг., 145, 173)

Названным трем лицам и их ближайшим друзьям и соработникам мы и обязаны тем, что «русское ма­сонство выделилось из западно-европейского, подчи­нилось условиям русского общества, сузило свои цели, сделалось выражением того общественного движения, которое до тех пор смутно сознавалось в обществе и которое нашло для себя наконец точку опоры в ма­сонстве».7) (Ж. М. Н. Пр., 1802, II, 397)

В этом смысле отвечали сами московские вольные каменщики герцогу Брауншвейгскому: «В масонстве надо отличать два предмета. Внешность его, то есть степени, обряды и вообще организация — дело чисто условное и должны изменяться, согласуясь с обстоя­тельствами времени, если желать, чтобы оно приобре­ло влияние на мнения и истребляло предрассудки. Но сущность масонства не изменяется, и происходит оно от отдаленной древности, особенно в трех первых его сте­пенях».8) (Лонг., 170)

Принимая все это во внимание, я считала бы пра­вильным рассматривать русское масонство XVIII века, как нечто целое, не разбивая его на системы, которые не оказывали большого влияния на его сущность, и не разделяя на два периода, которые могут быть намечены лишь искусственно. Перерыв широкой деятельности вольных каменщиков, обусловленный запрещением лож Екатериной II и молчаливым подтверждением этого запрета при Павле, — следует рассматривать, как яв­ление порядка внешнего, а не внутреннего. Если под­ходить к вопросу не с целью изучения систем и по­слушаний, а особо интересуясь личностью и соста­вом деятелей, которые направляли интересы массы вольных каменщиков, то преемственность масонства XIX в. от масонства конца XVIII в. совершенно ясна. Между московским розенкрейцерством последних де­сятилетий XVIII в. и мистическим направлением Лабзинского кружка устанавливается некоторая внутрен­няя связь, если мы обратимся к деятелям того и друго­го, хотя бы к тому же О. А. Поздееву, розенкрейце­ру и видному масону Новиковского времени, который при вторичной вспышке масонской деятельности, оста­ется все тем же руководителем-мистиком. А сыновья его и И. П. Тургенева, так же как и сын И. Г. Шварца, отмечены в летописях масонства XIX века.

К любому моменту открытого существования ма­сонства может быть отнесен взгляд кн. H. H. Трубец­кого, выраженный им в словах: «...А как масонство есть единое средство, чрез которое мы можем человеков возбуждать к воззрению на самих себя, к почувствованию своей ничтожности и к покорению своей во­ли, то все силы наши к тому стремиться должны, чтоб средство сие распространить и тем собратий наших из когтей сатанинских исторгнуть...»9) (Барсков, 256)

Но и перешагнув за запрещение 1822 г., сжавшись в тайные кружки, русское масонство сохраняет то же направление: «„.Были слова все те же, что и до запре­та 1822: о борьбе со злом в мире и в самом себе, о восхождении по таинственной лестнице или о цепи, со­единяющей мир земли и тленья с миром духа. На лест­нице этой много ступеней, в цепи много звеньев, но главнейшие из них — самопознание, покаяние, устрой­ство внутреннего храма, высшее прозрение, у иных ищущий экстаз, у других великое безмолвие созер­цания». 10) (К. Фен., 90)

Несомненно, однако, что на основе этого наив­ного искания истины путем систем и повиновений, рус­ское масонство, под влиянием времени и других об­стоятельств, пережило множество направлений и коле­баний: от мистики до карбонарства. Отдавая дань вре­мени, в царствование Екатерины основа его деятельно­сти была — просвещение, а во времена Александра I на первый план были выдвинуты социально-политиче­ские вопросы.

Именно появление на сцену этих социально-полити­ческих вопросов и дало почву для обвинения масонства в том, что оно превратилось в организацию характера политического. Некоторая основательность этого обвинения может быть признана только по отношению ко времени образования тайных обществ и участия в ло­жах будущих декабристов.

Действительно, часть декабристов, 23 из преданных верховному суду, и 27 из членов тайных обществ и привлеченных к следствию, принимали участие в ра­ботах масонских лож. 11) (Мин. Годы, 1908, III, 138-140, 142-153; V-VI, 379-380). Но это ни в какой мере не дает нам права отождествлять, или ставить в зависи­мость одну от другой, две организации столь различ­ные по духу и стремлениям. Прежде всего, не все чле­ны тайных обществ были расположены в пользу масон­ской организации. Известно, например, отрицательное отношение к масонским ритуалам и их занесению в тай­ные общества, декабриста Якушкина. В записках он писал: «Они (то есть вольные каменщики, бывшие одно­временно и членами тайного общества) привыкли в ло­жах разыгрывать бессмыслицу, нисколько этим не смущаясь, и им желалось некоторый порядок масонских лож ввести в Союз Благоденствия.»12) (Якушкин, 31).

Были, правда, и такие, как например А. Н. Му­равьев, которые прямо признавали на следствии, что они желали скрыть тайное общество под масонским покровом; или такие, как М. Н. Новиков, племянник знаменитого масона, которые считали масонскую ложу местом вербовки для членов Союза Благоденствия.13) (Мин. Годы, 1908, V-VI, 411). Но масса русских вольных каменщиков не была склон­на к проведению в ложах линии политического либера­лизма и радикализма, и стала относиться враждебно к попыткам внесения политики в работы Братства. 14) (Мин. Годы, 1908, V-VI, 389).

Здесь опять будет уместным сослаться на свиде­тельство Михайловского - Данилевского. В его запис­ках есть такие слова: «... мы еще так несведущи в предметах, касающихся до политики, что правительству нельзя опасаться, чтобы беседы и разговоры о них мог­ли сделаться целию масонских лож... скажу откровен­но, что в русских масонских ложах я не слыхал ника­ких других разговоров, кроме о вспоможении бедным, словесности и об искусствах... Не опровергаю однако же чтобы между масонскими ложами не происходило зло­употреблений, но никакое человеческое учреждение не существовало без недостатков».15) (Р. Стар., 1900 СIII, 634-35)

Нет сомнения, что люди занятые политическими во­просами и радикально настроенные, шли в масонские ложи, привлеченные идеями свободы и равенства. Это стремление найти разрешение волнующих их вопросов в стенах масонских лож вполне объяснимо. Масонству, по самому существу его, прогрессивные политические идеи не могли быть чужды. Уважение к человеческому достоинству, устранение перегородок, которые воздви­гались между людьми религиозными, государственны­ми и сословными различиями, борьба с религиозной не­терпимостью, — все это естественно согласовалось; мечтами тех, кто стремился к пересозданию государст­венного строя, к реформе управления. И то, что в ло­жах сглаживались соблюдаемые во внешней жизни ие­рархические, служебные и сословные различия дава­ло почву для распространения идеи политического и общественного равенства.

Впрочем тут же приходило и разочарование. Истин­ное масонство не занималось злобой дня и политиче­скими действиями. Мало того: в его работах был даже элемент консервативности. А духовные искания не всег­да могли удовлетворить таких людей, которые жажда­ли непосредственной деятельности и стремились к не­медленному переустройству общества, не дожидаясь его духовного пересоздания. Именно в связи с этим, невидимому, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостол и Никита Муравьев прекратили посещение масонских лож и в 1819-20 г. были исключены. Также и Пестель оставил масонство в 1817 г. и в 1819 был исключен. Другие декабристы, напротив, оставались в ложах вплоть до запрещения масонства, а С. Г. Волконский был даже деятельным и ревностным членом ложи.

Что касается русского масонства конца XVIII в., то в его политической лояльности нельзя сомневаться. Хотя последователи мистицизма и масонства и были за­подозрены в политических замыслах, но подозрения эта основаны на чистейшем недоразумении и интриге. Были, возможно, отдельные члены лож, которые пытались втянуть масонство в политическую игру. Но это не мо­жет быть отнесено к руководителям масонства и в осо­бенности к наиболее пострадавшим во время разгрома кружка московских масонов. Ни стремление привлечь на свою сторону симпатии наследника Павла Петрови­ча, ни переписка с герцогом Брауншвейгским, ни дру­гие их действия, не имели оттенка политического заго­вора. Цель была одна — заботы об ордене и распро­странение между людьми, вместе с полезными знани­ями, «братской любви, которой учит истинная рели­гия, заключающаяся в слове Божием...»16) (Лонг., Сочин., I, 236). В «Общих Законах», принятых в ложах, запрещалось даже «гово­рить о касающихся до религии, законных и государст­венных делах и распрях под штрафом 5 руб. для бед­ных».17) (Пекар., 67; из бумаг Микулина).

А Кутузов в письме к Трубецкому писал:

«...вам известно, что истинный свободный каменщик, что истинный христианин, должен быть непримиримым врагом всякого возмущения противу законныя власти и общественного блага. Пусть наши клеветники, окрещая нас различными именами, приписывают собствен­ные их намерения; мы, презирая их, будем стараться пребывать верными и послушными гражданами».18) (Барсков, 200). Письмо это, впрочем, приходится принять с оговоркой: оно могло быть писано в расчете на то, что содержа­ние его, путем перлюстрации, сделается известным им­ператрице. Но, и помимо всякого расчета, письмо со­ответствовало действительности, И не напрасно И. В. Лопухин во время допроса сказал Прозоровскому: «в обязанностях верного подданного и сына отечества не уступлю я ни вам, ни кому».19) (Лопух., 54).

Историческая действительность, таким образом, не дает никаких оснований для сопоставления моментов развития политической мысли и подъема общества с расцветом масонской деятельности. Первые годы цар­ствования Александра I были временем ослабления стеснительных мер, чем масонство воспользовалось на­равне с другими обществами просветительных и поли­тических целей. В этом случае не следует упускать из вида то, что масонство не организация действия (кроме взаимопомощи и благотворительности), а учение. И поскольку оно уходит исключительно в политическую мысль — постольку изменяет своей действительной идеологии.

Русские вольные каменщики были непогрешимы и по отношению к религии и церкви. Отказавшись от догмата, который, по словам масонов-риторов, сковывал и подчинял, и заменив его символом, дававшим простор и свободу мысли, 20) (Мас.,II, 54) они строили свое ученье на основе глубокой религиозности и чистой нравственно­сти. 21) (Лонг., Сочин., I, 249). По обряду Капитула Феникса, рыцарь востока (6-ая степень) обязывался распространять и защищать христианскую веру. При этом Т. Соколовская, автор статьи, которой я в данном случае пользуюсь, обращает внимание на то, что рыцарь востока должен был рас­пространять именно православную веру, тогда как в подлинных актах, заимствованных из Швеции и Германии, не могло быть о ней и речи. 22) (Р. Стар., 1907, т. 132, дек., 716).

И. П. Тургенев, переводчик книг мистически-религиозного характера, всегда оставался истинно-православным человеком, и масонство не отдаляло его от церкви. 23) (Мас., II, 13-14). И. В. Лопухин, известный защитник духоборцев в начале XIX в., неодобрительно высказался по поводу отметания ими «всякой наружности». Он считал, что «все уставы и обряды церковные спасительны и полезны, ибо в них устроены способы внешними обращениями упражнять самые внешние чувства на вспоможение духу, возбуждать сердце трогательностью совершения служебных обрядов... сообщать о них разительное понятие разуму».24) (Лопух., 139). A митрополит Платон, испытав в вере Н. И. Новикова писал Екатерине: «...молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, Богом и тобою, Всемилостивейшая Государыня, мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, каков Новиков».25) (Лонг., 262). Редким исключением был, в этом отношении, Невзоров, который к духовенству относился вполне отрицательно. Это, впрочем, не мешало ему, наблюдая за многими молодыми людьми, навещая их, ос­ведомляться, ходят ли они в церковь, говеют ли, по­стятся ли и т. д.26) (Мин. Годы, 1908, V-VI, 403; Рус. Бес., 1856, III, 121).

Масонство в России было близко к христианству, при чем христианство воспринималось вольными ка­менщиками как нравственная система, своего рода внут­ренняя церковь. Таким образом, глубокого разлада с церковью у русских каменщиков не получалось, чему свидетельствует факт участия священнослужителей в масонских ложах. Известен случай, когда священник ис­полнял обязанности витии (Феофил, в ложе Умираю­щего Сфинкса). Здесь кстати будет указать, что мною отмечен только один случай принятия в ложу лица не христианского исповедания. Это — еврей Фогель. По другому дело обстояло на Западе, где масонство было прежде всего антиклерикально и находилось в постоянной оппозиции к церкви.

И вот, идя путем самопознания и нравственного ис­правления, с глубокой убежденностью и готовностью служить общественному благу, русские вольные ка­менщики должны были возвыситься над «шаткой и бесцельной толпой образованных русских».27) (Пыпин, 193-194, 196; Лопух., пред. Искандера, VIII). Эти по­следние не понимали их стремления к соборному труду в деле распространения просвещения; оно казалось им: подозрительным и еретическим. И. В. Лопухин, защи­щаясь от такого рода обвинений, писал: «Мы, говорят они, разоряемся на наши заведения типографические и прочие, которые по их же словам, хороши, да для чего-то-де делается? Ну, на это последнее можно им, на­конец, коротко отвечать с одним, не помню каким, авто­ром: «tes pourquoi ne finiront jamais!». В рассужде­нии же первого, то я не знаю, для чего они не жалеют и не заботятся больше о тех, которые разоряются, проигрывают, желая обыгрывать, пропивают, проедают и на разные проказы издерживаются. И вдобавок, гово­рят это такие, которые сами в долгах и разорились. А на каких материях разорились! Я бы не хотел променяться с ними».28) (Барсков, 24-25)

При сравнении русского масонства с западно-ев­ропейским останавливает внимание почти полное отсут­ствие у нас шарлатанства и интриг, тогда как на За­паде, особенно в Германии, они прочно переплетались с идейным масонством. Исследователям немецкого ма­сонства нельзя не поставить в упрек подробнейшее из­ложение похождений Джонсона, барона Гунда, Штарка и др., между тем как они не имеют по существу ника­кого отношения к истинному масонству и действова­ли лишь под его прикрытием.29) (См., напр., статью В. Н. Перцева – Немецкое масонство в XVIII в., Мас., I)

Русскому масонству такого рода интриги совершен­но не свойственны. Искать причину, по-видимому, беспо­лезно, и правильнее будет отнестись к этому, как факту. Русское масонство за все время своего существования не знает случая злоупотребления братским доверием, похищения кассы ложи и тому подобных действий. Ин­трига с Запада заносилась, но не пускала глубоких корней. Увлечение заезжей знаменитостью — Кали­остро — прошло быстро и бесследно. Любопытно так же, что только заезжие вольные каменщики и иностран­цы, находившиеся на русской службе, оказывались не­порядочными, как например известный розенкрейцер барон Шредер и братья Розенберги, исключенные из ложи в 1781 году. Тайная интрига, стремление к нажи­ве посредством использования братского союза, не на­шли подходящей почвы в той среде, которая образо­вывала русские ложи. И даже немецкое розенкрейцерство, занесенное на русскую почву, проявилось лишь одной своей чистой стороной. Не выманиванием денег у простодушных богачей и алхимическим кудесничеством занимались наши розенкрейцеры: они посвяща­ли себя «познанию тайн природы», не извлекая из этого никаких выгод.

В истории русского масонства есть печальный слу­чай другого рода, который был, несомненно, одним из самых темных пятен на всем протяжении его сущест­вования. Это — верноподданническое донесение видно­го масона Кушелева, в котором он указывал, что только его ложа работает по истинной, древней и опробованной правительством масонской системе, предлагал сделать ее Директориальной, с тем, чтобы она «яко матерь всех российских лож или яко верховное начальство и судилище их, управляла оными, по духу древних, истинных масонов»... и начертывал правила, без которых масонские ложи лучше было бы закрыть, так как при нынешнем их положении нельзя ожидать ничего кроме гибельных последствий. Правительство избрало путь более простой: не входя в рассмотрение правильности работы различных лож, оно запретило их все. Често­любивые планы одного из членов, стремившегося стать во главе русского масонства, послужили, таким обра­зом, на фоне сгустившегося влияния Фотия, послед­ним толчком к совершенному закрытию лож в 1822 году.30) (Р. Стар., 1877, XVIII, 645, 650, 661.).

По другому дело обстояло с карьеризмом. Он, ко­нечно, должен был проникать в русские ложи, но по сравнению с западно - европейским масонством выра­жен был чрезвычайно слабо. Не было главного условия для его развития — покровительства двора. У нас ма­сонство всегда только терпелось, но никогда не поощ­рялось. Посвящение не способствовало карьере, а ино­гда даже мешало. Можно отметить случай, когда именно масонство помешало назначению Фон Визина (1821 г.) на пост губернатора. Александр, при этом отозвался, что «полагает его весьма способным к сей должности, но вместе с тем объявил, что он известен за весьма большого масона, о чем и сожалеет».31) (Сок. Р. Mac, 17.).

Лучший пример того, что карьеризм уходил на вто­рой план даже у человека стремившегося в ложу ради знакомства с сильными мира сего — рассказ И. П. Ела­гина: «Я с самых юных лет моих вступил в так назы­ваемое масонство или свободных каменщиков общество, — любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, на­ходящееся, как сказывали, между ими, тщеславие, да буду хотя на минуту в равенстве с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами и достоинствами и знаками от меня удалены суть, ибо нескромность брать­ев предварительно все сие мне благовестила. Вошед таким образом в братство, посещал я с удовольствием Ложи: понеже работы в них почитал совершенною иг­рушкою, для препровождения праздного времени вы­мышленного... препроводил я многие годы в искании в Ложах и света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого ниже какие пользы не нашел, колико ни старался...» Он оставил масонство и только много лет спустя, после разговора с людьми искушенными и влия­тельными в масонстве, и упорного чтения, он пришел к убеждению «что масонство по древности своей, по прехождению его от народа в народ, по почтению от всех просвещенных языков, должно заключать в себе нечто превосходное и полезное для рода человеческо­го»... Новые стремления и чаяния снова привели И. П. Елагина в ложу, где он сделался ревностным вольным

каменщиком, а имя его, вслед затем, было присвоено трехстепенной системе, поборником которой он стал.32) (Р. Арх., 1864, 586-604. ). 

Положительный отзыв о масонстве мы находим в записках человека, нравственный облик которого не ясен и который, будучи директором особенной канце­лярии министра полиции, вступил в масонство с целью «наблюдать чтобы Ложи соответствовали общей госу­дарственной цели — безопасности».33) (Де-Санглен, Р. Стар., 1883, янв., 33; Мин. Годы, 1908, II, 21.). Говорит он так: «Слова: иллюминат, франкмасон обратились, как будто, в брань; но в корне своем, ложи не иное что, как школа духовного развития и возвышения человека. О злоупотреблениях я молчу: где их нет?»

И действительно, злоупотребления единичны и не характерны для русского масонства. Столпы и руководи­тели, так же как и масса вольных каменщиков, те, име­на которых редко упоминаются, или вовсе неизвестны —были проникнуты самыми чистыми стремлениями дознания истины, объединения в братский союз, осно­ванный на любви, были заняты «перевоспитанием взрос­лых человеков», как они сами говорили. 34) (Mac., II, 52-53). Терпимость ко взглядам другого, обязанность иметь «ту религию, в которой все люди согласны»,35) (Мин. Годы, 1908, V-VI, 399) привлекала в орден людей разных толков и направлений, различных обще­ственных положений, одинаково штатских и военных.

В книге Т. О. Соколовской, лучшего и беспристра­стного знатока русского масонства, которая проделала кропотливую работу изучения архивных документов, дана прекрасная характеристика русских вольных ка­менщиков: «Имена наших прадедов-масонов дошли до нас далеко не все, но и те, что дошли, считаются не десятками: их многие сотни. Масонские бумаги русских прежних масонов пожелтели от времени. Но они ста­рательно сохранили нам и то, что происходило в ло­жах, и имена тех, кто присутствовал в ложах; сохрани­лись и протоколы лож, и именные списки членов, и при­гласительные на заседания карты, и деловые письма, и дружеские послания.

Длинной цепью протянулись имена масонов: вот они, эти звенья масонской цепи, вот прин­цы крови, люди княжеского, графского и баронского родов, родовитые дворяне, именитые граждане, люди «подлого состояния», люди при деле и люди без дела, помещики, мещане, общественные деятели, люди нау­ки и искусства, воспитатели ума и воспитатели духа, духовные лица, педагоги, блестящие храбрые воины, лю­ди различных корпораций и различных ремесл, поэты, люди от мира и не от мира сего, люди крепкой воли и светлой души, люди только воли или только души, — силуэты и светлые, легко очерченные, и резкие, чер­ные».36) (Сок. Р. Мас., 154-55). Нельзя лучше обрисовать состав русского масонства, чем это сделано в приведенных словах.

Для суждения о количественном распространении русского масонства на помощь приходят цифры.

Еще в 1792 году московский генерал - губерна­тор. кн. Прозоровский доносил императрице: «В масон­ских ложах, как сказывают мне, очень много и за не­сколько лет собиралось их до 800 человек...»37) (Тихонр., V, 35). Этой цифрой, относящейся, невидимому, только к ложам московского повиновения, сразу разрушается стран­ное утверждение одного из современных нам исследо­вателей русского масонства, который говорит: «.прибли­зительный подсчет обнаруживает, что их вообще было мало, поразительно мало, не больше, чем декабристов. В частности, московских масонов новиковского круга было всего около тридцати; близко же связанных по­стоянными отношениями оказывается среди них не более десяти». 38) (H. Пиксанов, Mac., I, 248).

О первых десятилетиях XIX в. сведения совершен­но точны. Общее число вольных каменщиков колебалось между 1300 в 1816-18 годах и 1600 членов в 1820-22 годах. 39) (Мин. Годы, 1908, III, 127-128). Значительное число — 700-800 и больше — падало на петербургские ложи. Остальное количество распределялось между Москвой, число лож которой не уступало Петербургу, и провинцией. Ложи были во многих городах: Белостоке, Вологде, Киеве, Кишеневе, Кронштадте, Митаве, Нижнем-Новгороде, Полтаве, Ря­зани, Томске, Феодосии, Одессе, Каменец-Подольске, Симбирске, Ревеле и других городах, главным образом юго-восточной России. Всего, к тому времени насчи­тывалось 32 ложи. 40) (См. хронол. указатель лож у Пыпина и Р. Стар. 1881, XXXII, 674). Число членов каждой отдельной ложи колебалось от 15 до 150 членов, включая в это число и почетных. Нормальным числом следует счи­тать для ложи того времени 30-40-50 членов.41) (Пыпин, 553-554; 18 в., II, 369; Р. Стар., 1877, XVIII, 661-664).

Не увлекаясь выводом средних цифр, которые не могут быть одинаково характерны для всего взятого мною периода, скажу о том, как изменялся состав лож по мере развития масонства в России.

Как я уже упомянула, масонство по преданию бы­ло занесено при Петре Великом, при чем, первыми чле­нами и должностными лицами ложи были он сам, Ле­форт и Гордон. Таково предание. Очень вероятно, что именно Петр, одновременно с другими новшествами, занес в Россию и масонство. Заимствовав это учение в момент его появления на Западе, Россия таким образом не отстала от Западной Европы, а шла в ногу с ней.

Естественно, что первыми членами ложи на русской почве должны были стать иностранцы, окружавшие Петра; и в тот момент, когда предание становится исто­рической действительностью, мы видим капитана Джо­на Филиппса первым гроссмейстером для России, назна­ченным в 1731 году Великой Лондонской Ложей. Че­рез десять лет его сменяет на этом высоком посту то­же англичанин, генерал русской службы Джемс Кейт. С именем этого последнего связано много масонских песен, бывших в употреблении в столовых ложах, и его имя прославлялось, как основателя масонства в России.

В царствование Елизаветы Петровны масонство на­чинает проникать уже в чисто русские слои, и в един­ственном сохранившемся от того времени реестре гранметрам и масонам, мы видим имена Голицыных, Сума­рокова, Дашкова, Воронцова и многих других. Из 35 названных лиц — лишь 10 имен принадлежат ино­странцам.42) (Тихонр., IV, 51.)

А с того времени, когда масонство нача­ло особенно сильно развиваться, то есть с 1774-75 го­дов, членами лож оказываются лица всех сословий, званий и профессий, вплоть до купцов и ремесленников. Тогда же гроссмейстерство для России перешло от ино­странцев к русскому:

И П. Елагин занял это почетное место.

В XIX веке отмечены случаи посвящения крепо­стных. Таков например Николай, крепостной лакей П. И. Шварца, и Семен Жуков, слуга обрядоначальника (К. П. Скворцова?) ложи «Умирающего Сфинкса». Последний, при опросе, сказал, что пришел искать света, увидав как благотворно отразилась масонская работа на его гос­подине. Оба они были братьями-служителями.

Для иллюстрации того, каково было соотношение различных классов и профессий в русских ложах, при­веду следующую таблицу:

Члены царствовавших домов .................. 6

Придворные чины ........................... 16

Высш. Государств. чиновн. и почетн. должн. лица ......... 32

Сенаторы ................................... 19

Министры .................................. 10

Чиновники .................................. 136

Дипломатические чиновники ................. 21

Служащие по Мин. Нар. Просв, (директора и

смотрители училищ, учителя) ............ 17

Служащие по судебной части ................ 5

Служащие по полицейской части ............ 7

Магистрат Прибалтийского края .............. 9

Военные (на действит. службе и в отставке) 757

Помещики и дворяне ........................ 30

Предводители дворянства (губ. и уездные) .... 19

Торговое сословие .......................... 43

Священнослужители православного исповедания 12 43)

(К этому числу должны быть прибавлены еще три священника, имена которых остались неизвестными: 1) На­стоятель церкви Вознесенья в Москве (Р. Арх., 1875, стр. 78); 2) Священник, посвященный в ложе Равенства в 1775 г. (Чтения, 1908, IV, смесь, 4); 3) Священник церкви Рождества Христова в Столесниках, посвященный там же в марте 1776 г. там же, 11).

Священнослужит. др. испов. (преимущ. лютер.) 15

Ученые, педагоги, исследователи (в том числе

1 студент) .............................. 14

Профессора ................................. 36

Врачи ...................................... 45

Писатели, поэты, переводчики ................ 70

Композиторы и музыканты .................. 12

Художники .. .............................. 15

Лица других свободных профессий

(архитек­торы, инженеры, адвокаты) .............. 10

Актеры ..................................... 6

Ремесленники ............................... 3

Крепостные ................................ 2

Невыясненных званий ....................... 474

Ссылаясь на цифры, необходимо оговориться: они мало показательны. Распределение по графам сделано было на основании тех биографических данных, часто случайных, которые оказались в печатной литературе. Так, например, почти все члены лож были дворянами и помещиками, также точно, как и большинство из них имело военные чины. Я же отношу к рубрикам «поме­щики и дворяне» и военные» только тех, о которых не сохранилось никаких других характеризующих их сведений. Очень возможно, что к моменту завершения работы по составлению Словаря, соотношение приво­димых цифр изменится, и во всяком случае уменьшится число лиц невыясненных званий.

Точности при составлении такого рода Словаря до­стигнуть вообще чрезвычайно трудно. Главное затруд­нение возникает при занесении в список иностранцев. Как установить границу между человеком иностранного происхождения, но корнями вросшего в русскую жизнь, и тем, который лишь живет на русской территории? К этому прибавляется еще невыясненность в самих масон­ских группировках, и очень часто приходится останавли­ваться перед невозможностью выяснить, к какому Во­стоку — русскому или иностранному — принадлежа­ло то или другое лицо. Этот вопрос особенно труден в отношении к вольным каменщикам Польши и Прибал­тийского Края. Ложи, находившиеся там, делились меж­ду русским и иностранными повиновениями. Изучая их, следовало ограничиться регистрацией имен лишь тех вольных каменщиков, которые находились в повинове­нии Русского Востока, не касаясь местных и иностран­ных повиновений. В Царстве Польском, например, ма­сонство было распространено очень сильно и насчиты­вало в начале XIX века до 5.000 членов. 44) (Мин. Годы, 1908, II, 35). К русскому масонству прямого отношения оно, конечно, иметь не могло. Однако, весьма вероятно, что часть иностран­цев, в данном случае поляков, находившихся в зависи­мости от иностранных Востоков, оказалось все же за­несенной в Словарь. В ложах центральной России уча­стие иностранцев довольно значительно. Всех масонов-иностранцев, по приблизительному подсчету, оказыва­ется 357, при чем в это число входят не все лица, но­сившие иностранные фамилии, а лишь действительно иностранцы, заезжие или находившиеся на русской службе.

Большие затруднения встречаются также и при вы­яснении причастности к масонству отдельных лиц. Ро­довитое дворянство вливалось в масонство целыми семь­ями, при чем в большинстве случаев в упоминаниях о них не указываются не только имена, но и инициалы. Таким образом часто нельзя определить, о ком же из представителей той или иной семьи идет речь.45) (К. Фен., 47; «...Как и в XVIII в., по преимуществу ста­рое, родовитое барство влилось в союз шведских лож и вста­ло у кормила правления — кн. Гагарины, Голицыны, Грузин­ские, Волконские, Долгорукие, Лобановы-Ростовские, Ло­пухины, Трубецкие, графы Апраксины, Виельгорские, Потоц­кие, Разумовские, Строгановы, Толстые, Тышкевичи, Чер­нышевы, Шуваловы, и целыми семьями братья Бороздины, Головины, Ланские, Нарышкины, Римские-Корсаковы и мн. др.).

И сверх этих имен, о которых можно высказывать лишь догадки, у меня зарегистрировано около полутораста лиц, о которых не удалось найти никаких прямых дока­зательств причастности их к масонству, хотя ряд кос­венных данных позволяют сделать такое предположе­ние. Из осторожности они не внесены в список.

На этом приходится закончить разбор состава рус­ских лож. Недостаток сведений мешает, например, оп­ределить возрастной их состав, что имело бы смысл лишь при учете возраста посвящаемых.

Влияние, выпавшее на долю масонства, кроме ука­занных выше причин, в значительной степени объясня­ется участием в Братстве таких выдающихся лиц, ко­торые одним своим именем привлекали громадное число других. Одинаково — больших и малых — увлекал сво­бодный путь исканий, без связанности обязательными догматами. Свободное от тех неблагоприятных условий —политической интриги и личной корысти — в кото­рых жило масонство на Западе, русское масонство вы­играло в своей внутренней чистоте. Вольные каменщи­ки различались лишь по степени увлечения масонст­вом. Одних привлекала внешность, другие отдавали должное чистоте и высоте самого учения, третьи вос­принимали его всей душой и отдавали ему все жизнен­ные помыслы. Цифры нам показывают, что приблизи­тельно четвертая часть всех членов (458) были долж­ностными лицами в ложах. Это число во всяком случае следует рассматривать, как активную часть рус­ских вольных каменщиков.

Скептически настроенные исследователи часто вы­сказывают мнение, будто отдельные члены лож, с силь­ной волей, пользуясь детской доверчивостью своих братьев, направляли их на ложные пути. Ряд нелест­ных отзывов связывается с именем Шварца. Он изобра­жен в них как человек, не терпевший противоречий или сомнений, одаренный железной волей и мощной энер­гией, упорно стремившийся к достижению ему одному известной цели, ради чего употреблял без разбору все средства. 46) (Барсков, LIII-LV).

Но за то другие отзывы, и их большинство, рисуют Шварца человеком большой чистоты, одушев­ленным высокой идеей. Вся его недолгая жизнь (он умер 33 лет), была посвящена служению науке и обществу. На мой взгляд ошибочно было искать какого-то злого гения, будь то Шварц или кто-нибудь другой, ко­торый руководил бы остальными вольными каменщиками. Среди них были люди мысли, для своего времени весьма образованные, и нет решительно никаких осно­ваний предполагать, чтобы все они были обмануты тайными замыслами одного или нескольких лиц и служили их неведомым целям.

Обращает на себя внимание явление другого порядка: это участие в масонстве лиц, с обликом которых не вяжутся представления о духовных исканиях. Таковы, например, шеф жандармов Бенкендорф и министр полиции Балашов. И даже M. M. Сперанский, интересы которого находились в совершенно иной пло­скости, представляется явлением странным на фоне масонской работы. Таких непонятных, с моей точки зрения, вольных каменщиков можно наметить довольно большое число. Это была их дань молодости и общему увлечению. Пребывание в масонстве для них было тем же, что и участие в Союзах Спасения и Благоденствия печальной памяти M. H. Муравьева, который за усмирние польского мятежа в 1863 году 47) (Восст. декабр.) получил, одновременно с графским достоинством, прозвище «вешатель». С развитием карьеры и личных житейских интересов, молодое увлечение отодвигалось на второй план, и прежние братские отношения ни в чем не отражались при столкновениях, которые происходили в моменты придворного соперничества и политической борьбы. Характерны в этом смысле взаимоотношения Сперанского и Балашова и еще больше дело декабристов, в числе судей которых оказались Сперанский и Боровков. Последний, впрочем, много способствовал смягчению участи осужденных во время производства следствия и даже отказался от звания члена в Верховном Уголовном Суде, под тем предлогом, что Европа отнесет его назначение к желанию императора «преследовать и настаивать к усугублению наказания виновных».48) (Р. Стар. 1898, XCVI, 331, 351). Он был, также, как и некоторые декабристы, членом ложи «Избранного Михаила».

Один из самых интересных, по психологической сложности, вольных каменщиков, конечно, — О. А. Поздеев. Он был убежденным крепостником, вооружался против какого бы то ни было ограничения крепостного права, довел своих крестьян в 1796 году до волнений, изложил свой взгляд в записке «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы», и в то же время был одним из главнейших учителей мистиков, одинаково в конце XVIII и начале XIX столетия. 49) (Семевс., I, 363-364).

Перечисление известных лиц, представителей различных направлений и руководителей масонства может занять много страниц. Но специальная литература уже отвела им достаточно внимания. В этом небольшом очерке я хотела обратить внимание на огромную серую массу русских вольных каменщиков, для которой масонство было настоящим светлым лучом, направлявшим их мысль по путям постижения тайны бытия и развития человеческого духа.

Исчерпывающие выводы невозможны без работы в русских архивах. Но и знакомство с печатным матерьялом дает возможность сказать, что в истории русской культуры масонство не было только эпизодом, как это представлялось некоторым историкам, а играло роль очень важного духовного фактора. Принять такое положение, значит — пожелать, чтобы работы по изучению отдельных вопросов русского масонства завершились, наконец, настоящим опытом его полной и беспристрастной истории.