Новик В. Родная соборность или абстрактные права?

Умом Россию не только не понять, но и не объять. Что в ней зреет, что происходит, что нарождается - никто толком и не представляет. Вроде все быстро меняется, не успеваешь отслеживать события. Но кое-что, к сожалению, не меняется. В мировосприятии большинства людей, как мне кажется, существуют и некоторые довольно устойчивые стереотипы, психологические установки, можно сказать - константы и архетипы. Одна из них - это неприятие всего, связанного с либерализмом. То есть демократии, прав человека, экуменизма (религиозный либерализм). Ко всему этому многие, несмотря на все прошлые, еще не до конца забытые передряги коммунизма, чувствуют отвращение, можно сказать, на клеточно-молекулярном уровне[1]. Лучше относятся к “правовому государству” и “гражданскому обществу”, по-видимому, не очень представляя, что все это слова одного смыслового ряда. Про «открытое общество» лучше и не вспоминать, это небезопасно. Сегодня в России часто раздаются призывы к восстановлению и охранению идентичности, необходимости идти “своим путем”, что “запад - нам не указ”, что мы, мол, другая цивилизация, мы имеем свои традиции, свои ценности и т.п. Некоторые борются за «духовную безопасность» (сказывается эпоха госбезопасности, возведенной в культ). Хорошим тоном становится всяческое поношение либерализма. При этом предполагается, что ругатели либерализма знают что-то такое, что другим пока не ведомо, но о чем пока умалчивают. А те, кто не умалчивает, твердят либо о мировой «закулисе», либо о «духовности», никак ее не определяя. А может быть, приходит мысль, все гораздо проще: просто соскучились по сильной руке, по кованому сапогу и зычному голосу, в общем - по порядку? (Хотя, конечно, ни в каких социологических опросах в этом не сознаемся!). А то слишком много всяческой демагогии вокруг развелось и фиговых листочков, под которыми сами знаете что. Особенно эти настроения усилились из-за трагических событий в Сербии и Чечне. Многие даже с некоторым злорадством восприняли эти события, так явно дискредитирующие Запад и его либеральные ценности. Так думает не только простой народ, но и интеллигенция, что не мешает ей благополучно эвакуировать своих детей за границу. “Положа руку на сердце, давно нам вся эта демократия” не нравилась! Вот видите, говорят нам, “с ними теперь все ясно”.

Но у меня такой ясности нет, и вот почему. Прежде всего нужно спокойно разобраться с терминами, произвести некоторую, как говорят философы, демифологизацию. В российском сознании, причем на всех уровнях и особенно в интеллигентной среде, существуют довольно устойчивые мифы, которые, на мой взгляд, выполняют компенсаторную функцию для какого-то поражения, какой-то глубинной не до конца сознаваемой неудачи. Я не буду каждый раз делать оговорку, что “не все у нас такие”. Достаточно признать, что такая довольно устойчивая тенденция существует.

Русские мифы

Итак, миф номер один: мы в России живем, конечно, не ахти как, но зато у нас есть такая духовность, какой давно нет на Западе, а, может быть, никогда и не было.

Здесь, что называется, из нужды делают добродетель. Мы по всем дурным статистическим показателям (смертность, взяточничество, преступность) занимаем одно из первых мест в мире. Боюсь, что даже - первое место, если учесть методы нашей статистики, которая, как мне кажется, продолжает искажать данные в сторону приукрашивания действительности, хотя и не в такой степени, как это было раньше. Да и с чего бы ей вдруг стать честной? Короче: “Народу лучше всего до конца не знать, а то окончательно в пессимизм впадет”.

Цифры - это, конечно, абстракция, многие им вообще не верят. Известны байки про статистику. “Вон, у меня под окном никого не режут, значит все нормально”. Но давайте свежим взглядом окинем нашу действительность. Пройдемся по нашим местам общего пользования, заглянем в подъезды. Все изломано и испоганено, нет ни одной чистой стены, везде кучи мусора и неизменного хлама. Превращение страны в сплошную полупомойку успешно продолжается. Отовсюду слышится нецензурная брань. Повсеместное воровство и обман в торговле тоже уже никого давно не удивляют. “Не обманешь - не продашь!”. Спросите любого водителя “Скорой помощи”, и он скажет вам, как водители на дорогах уступают место “Скорой” (то есть, не уступают). Может быть, в автомобилях сидят какие-то “не наши” нехорошие люди? Или, может быть, они так глубоко ушли в медитацию, что ничего вокруг не замечают? Чтобы окончательно избавиться от иллюзий, посетим тюрьму или детский дом для неполноценных детей, окруженный завесой секретности намного большей, чем тюрьма. Это, как говорится, не для слабонервных. С другой стороны, все это как бы известно. Никого это уже не удивляет. Похоже, что нам уже давно не только “птичку не жалко”, но и вообще никого не жалко. Мы еще посмеемся над теми, кому кого-то жалко. “Ведь жалость - это признак слабости, а в наше время надо быть крутым” - вот скрытый подтекст нашей якобы трезвости. Скрытая тяга к сапогу и крепкой “отеческой руке” - из этого же ряда. Если же произвести деконструкцию до конца (крепись, читатель!), то выяснится, что тяга к силе - генетически из животного мира, где все на этой силе и построено (в большинстве случаев - оговорка для любителей точных выражений). Человеческое общество отличается от животного, прежде всего, другой системой ценностей, здесь правит не сила, а закон, отражающий понятие справедливости. Здесь не право силы, а сила права. Пока этого нет, общество находится не совсем в человеческом состоянии.

Возникает вопрос, что это за духовность такая, если она сопровождается таким пренебрежением к человеческой личности, ее жизни вообще и к среде ее обитания? В чем эта духовность проявляется и где ее искать? Может быть в литературе, в музыке или в литургической красоте православного богослужения?

Действительно, в эстетической сфере (местами!) мы очень сильны, некоторые даже на Западе все еще восхищаются. Но ни о какой “слезинке ребенка”, о которой так сокрушался Иван Карамазов, у нас даже и речи не возникает! Как-то не волнуют нас не только отдельная слезинка отдельно взятого ребенка, а целые потоки слез пенсионеров, инвалидов, бездомных детей, больных (загляните в обычные больницы!) и вообще всех брошенных, никому не нужных людей. Вот по поводу Косово встрепенулись было, да и то по причине не столь уж возвышенной: не потому, что мы такие ревнители справедливости, взыграл лишь все еще неизжитый имперский комплекс с националистическим оттенком: где-то “наших” (которых почти никто не видел) бьют! Чеченцы они, конечно, не наши, равно как 25 млн. русских, оказавшихся изгоями вне России, после распада Сов.Союза. При всей нашей готовности обманывать на каждом шагу государство (которое нас, правда, тоже постоянно обманывает), мы одновременно подвержены традиционной для нас языческой идолатрии государства, первая заповедь которой гласит: территория важнее людей, которые на ней живут. А что касается обмана, то он, как известно, грехом на Востоке, в том числе и на Ближнем, не считается. Даже в Библии Иаков получает обманным путем благословение от своего отца Исаака (Бытие , гл.27).

Непонятно все же, почему столь высокая концентрация духовности в отдельных местах совмещается с вопиющими безобразиями в других? Разве у нас все такие любители изящных искусств, философии или все такие молитвенники, что не замечают, что вокруг них делается? Или же считают, что духовность не имеет никакого отношения к таким прозаическим вещам как социальная благоустроенность людей, т.е. их земная жизнь? Но ведь за сухими цифрами статистики стоят живые люди и ежедневные и ежечасные трагедии! Вспомним, что Сам Христос очень четко и совсем не символически призвал нас заботиться о хлебе не для себя, а о хлебе для другого (Мф. 25, 31-46). Т.е. возникает вопрос о качестве нашей христианизированности.

И еще один момент. Все хорошо понимают, что самовосхваление на личном уровне нехорошо, нескромно, но самовосхваление групповое (социальное) уже грехом не считается. Ведь грех всегда личен, а любая человеческая общность деперсонифицирована, а поэтому греха как такового у нее уже вроде быть не может. Здесь уже можно ссылаться на “закономерности”, на “объективность”. Это у католиков имеется понятие социального греха, а у нас такого нет! Поэтому ни о каком всенародном покаянии за грех коммунизма, например, у нас и речи нет.

Напомню еще, что этот миф популярен не только у нас, он свойственен всем экономически неразвитым странам.

Миф второй: русский народ страдает по возвышенным идеалам, но по причине их недосягаемости впадает в отчаяние, пьянство и даже жестокость. По такой логике самые духовные у нас должны в тюрьмах сидеть по причине повышенной эмоциональности! По такой логике, чем больше безобразия, тем выше духовность! Вот до чего можно договориться.

Этот миф “хорош” тем, что легко позволяет “объяснить и понять” все, что угодно, любые безобразия российской жизни. Позволяет опять же из нужды легко сделать добродетель.

Миф третий: русский человек - это человек крайностей, у него черно-белое мышление и как говорят социологи - инверсное сознание, то есть способность легко переходить из одной крайности - в другую. Так однажды резко перешли от обрядоверия к атеизму. Не все, конечно, опять же, но большая часть населения. Этот миф - самый правдоподобный, но это все-таки миф, если полагать, что это свойство только русского народа. Давайте внимательно посмотрим на некоторые конфликты в странах третьего мира. Война в Руанде, ничего не напоминает? Мифологизация образа врага всегда обладает свойством инверсности: враги в любой момент могут обнаружиться где угодно и в любом количестве. Имея такую «духовность» можно вытворять все что угодно, кидаться из бездны «мадонской» в бездну «содомскую» (по Ф.М.Достоевскому) не теряя при этом эту самую «духовность». Таким образом, теряется всякий критерий для взаимоувязывания внешнего и внутреннего планов бытия.

Миф четвертый: мы традиционное общество, у нас свои ценности, самобытность, “мы пойдем своим путем”. Звучит хорошо, даже поначалу бодрит. Но все же хотелось, чтобы внятно назвали хоть одну “славную традицию”, которую мы могли бы предъявить на суд просвещенному человечеству. Ничего, кроме воспоминаний о славном прошлом, теплых застолий для иностранцев и не очень внятного бормотания о “соборности” (фактически - заурядной колхозности, в которую легко срывается мистическая соборность), никто из даже самых рьяных патриотов назвать не может. Так что все это игра на самолюбии, эмоциях и не более того. Простой народ (и не только простой!) на такую “заводку”, конечно, откликается. Кого-то “бить” у нас всегда было много охотников.

Что мы вообще сегодня даем человечеству? – все еще звучит вопрос П.Я.Чаадаева. Что исходит из России? В основном - ископаемые ресурсы, а из промышленных товаров уверенно лидирует автомат Калашникова, из которого невесть сколько народа по всему свету поубивали. Разговоры о “Святой Руси”, таким образом, в наше время становятся очень проблематичными; их ведут люди не желающие знать реальности. Вопрос о реальности, как известно, философский. Но она, эта несчастная реальность, все-таки существует! Ну да что нашим политическим маниловцам реальность? Лучше бы ее вовсе не было!

Миф пятый: мы вообще-то хорошие, но нас испортили.

Отчасти это верно, но и тысяча лет христианства[2] все же немало, чтобы кое-что ясно понять. Зверства Первой мировой войны (см. выступления протопресвитера армии и флота Георгия Шавельского на Поместном Соборе Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.) и еще большие зверства 1917-го и последующих годов ясно показали, что русский человек в своем большинстве остался настоящим жестоковыйным язычником[3].

Да, русский человек исторически молодой, и его большевики действительно обманули и совратили в 1917 году, натравив на интеллектуальную часть общества. Но свалить такую огромную страну никакие обозленные социальные маргиналы и нацмены не смогли бы даже с западной поддержкой, если бы не было серьезных внутренних предпосылок для всероссийского погрома. Это уже не наказание Божие, не надо все на Бога списывать. Это было именно беснование, пророчески предсказанное Ф.М.Достоевским в “Бесах”. Но мистические объяснения, как бы не были они привлекательны, часто тоже недостаточны, если забыть о более низких “уровнях”. Мол, не мы, а “бесы” в всем виноваты. А может быть это было один из периодов варваризации, хорошо известных в истории, с наложением наукообразного марксизма, давшем санкцию на резню? Так что никакой Голгофой, на которую якобы взошла Русь, здесь и не пахнет. Полное отсутствие какого-либо покаяния на всех уровнях нашего общества - ясное тому доказательство[4].

А может быть, дело намного проще обстоит? Может быть, мы и есть те самые скифы, с романтической жутью воспетые А.Блоком в стихотворении “Скифы”, и какая-либо духовность здесь вовсе не причем? А скиф, как известно, - кочевник, он не занимается благоустройством, построением цивилизации, т.е. городской жизни (civitas /лат./ - город). Он опустошает территорию и идет дальше. У нас это наукообразно назвали “экстенсивным путем развития”. Огромные просторы страны, конечно, этому способствовали.

Как же так, возразят мне, да в России большинство населения в городах живет!

Но как живет? Мы каждый день это видим, заходя в лифт собственного дома. Еще Чаадаев писал в своем первом философическом письме: “В домах наших мы как будто в лагере, в городах мы похожи на кочевников”.

Традиционность без цивилизации

А теперь несколько слов о немифах. Прежде чем пускаться в ворожащие дали “русской идеи” (замысле Бога о России - по В.С.Соловьеву и Н.А.Бердяеву), давайте начнем с очевидного. С социологической точки зрения мы продолжаем жить в традиционном обществе. Но это вовсе не означает, что у нас имеются какие-то цивилизационные традиции. Традиционным обществом в социологии называется архаическое общество, т.е. с родоплеменной патерналистской структурой. В таком обществе правят старейшины - авторитетные люди. Такое общество не признает прав личности, а значит и всего сопутствующего комплекса политических, социальных и правовых понятий. Здесь требуется одно - беспрекословное подчинение, как говорят социологи, мононорме. Здесь “каждый сверчок должен знать свой шесток”. Здесь нет прав,[5] а есть лишь обязанности и привилегии для тех, кто к старейшинам приблизился, либо сам, выражаясь современным языком, “дедом” стал. В чистом виде эту модель мы видим в российской армии и “на зоне”, но она воспроизводится на всех уровнях нашего общества. Почти везде правят семейные кланы и просто случайно сбившиеся на время в клан люди. Так что цивилизации, то есть городской культуры, у нас все еще нет. Город это не только каменные стены, это и гражданские (городские) права. Если нет этих прав, значит нет и цивилизации в современном смысле слова.

Самое страшное, что существует в архаическом обществе - это представление об изначальной абсурдности бытия как такового (отчасти это выражается в понятии “судьбы”, “рока”). Адаптация к абсурду делает людей нечувствительными к противоречиям, что было блестяще показано Л.Леви-Брюлем. Кто у нас знает св. Иосифа митрополита Астраханского? Зато все знают и даже симпатизируют лихому человеку Степану Разину, не теряющему ореол народного героя, этакому русскому Робин Гуду. В Петербурге есть даже пивзавод им.С.Разина. А ведь именно его подручные замучили не только митрополита Иосифа в 1672, но и множество духовенства, разгромили несколько монастырей. Имена коммунистических палачей русского народа до сих пор в названиях областей, городов, улиц, учреждений покрывают всю Россию, и никого это не возмущает. Налицо явное неразличение палачей и жертв. Равнодушие к этическим вопросам, неразличение добра и зла является признаком определенного (очень невысокого!) уровня социального развития, когда клановая этика еще не вытеснена этикой универсальной (общечеловеческой).

А как же все-таки христианство? - могут спросить. Но, отдавая дань роли монастырей киевского периода Руси, вспомним, что христианами (крестьянами) в России называли сельских жителей. Не надо быть социологом, чтобы заметить деревенскую окрашенность нашего православия: обязательные бороды у духовенства, платки у женщин, полотенца на иконах, полуязыческое поминовение умерших с принесением еды в храмы и с выпивками на кладбищах. Это означает, что никакой христианской цивилизации (в городском, чаадаевском смысле) в России так и не образовалось.

Наши борцы за идентичность (от православных - до коммунистов) в своем отрицании демократии не понимают одной простой вещи. Речь идет не просто об абстрактных западных ценностях (в основе, которых, кстати говоря, лежит христианство и либерализм в их сложном сочетании), а о статусе человеческой личности. Если мы всерьез принимаем богоданную свободу личности, отличаем персонализм от эгоизма и индивидуализма, то мы должны всерьез принять и саму эту личность, т.е. права этой личности, то, что на общепринятом языке называется правами человека. У нас такой концепции пока нет, не было соответствующей социальной философии, что-то смутно брезжило в славянофильской “соборности” как такого благодатного единства, где личность не подавляется общиной (славянофилы не избегали слова “свобода”, чем и пугали начальство). Но соборность так и осталась на уровне мифологемы, по сути романтизированного воцерковленного коллективизма, того о чем можно только молиться и что нельзя “строить” по программе. Все славянофильство и было романтизацией архаического родоплеменного общества, в основе которого была семья. Православие здесь просто “кстати пришлось”. Не случайно славянофилы жили в московских и околомосковских усадьбах, вся их жизнь была стилизована под старину или под восток. Они и Россию хотели видеть как большую хорошую семью. Мечтать, конечно, не запретишь, но надо считаться и с реалиями жизни. Иначе будет не духовность, а самая что ни на есть маниловщина с очень печальными последствиями.

Христианские основы либерализма

Вспомним, что все люди без исключения повреждены первородным грехом. Одного этого фактора уже достаточно, чтобы прийти к мысли о недопустимости сосредоточения власти в одних даже очень уважаемых руках. Это - с одной стороны. С другой - вера и памятование о том, что каждый человек сотворен по образу и подобия Бога, должны приводить к пониманию места человека в обществе, к его правам. Перед Богом у человека нет прав, но перед другими людьми - есть. Человек имеет богоданное право на то, чтобы быть взрослым, самому свободно определять себе образ жизни и мировоззрение. Единственное здесь условие - не мешать другим и требовать, чтобы и тебе не мешали. К тем, кто с этим не согласен и нарушает свободу других людей, правовое государство применяет силу, так что никакой анархии не возникает. Такой социальный режим назвали неудачным словом “либерализм” и почему-то решили, что он может быть только безрелигиозным. Но ведь в основе либерализма лежит уважение к человеческой личности, которое в наиболее полной форме дается именно христианством. У либерализма была и есть если не прямая, то косвенная связь с христианством. Позже в XIX в. либерализм стал действительно безрелигиозным, но людям вообще свойственно путать причины со следствиями, отрываться от корней явлений и считать эпифеномены феноменами, строить безрелигиозную этику. Либерализм подвергся такой же секуляризации как и все социальные институты. Так что никакой специфической вины либерализма в его же дехристианизации нет.

Но где же здесь место для любви? для соборности? - могут спросить, - да разве людям можно такую свободу давать? Это же вы какой-то формализм предлагаете! Кстати говоря упрек в формализме либерализма - один из самых популярных в России. Здесь сказывается непонимание того, что любой закон формален, т.к. он не может (и не должен!) предусмотреть всего. Единственным средством против «формализма» закона является ограничение сферы его действия борьбой с явным злом. Правовое государство запрещает (и довольно жестко) делать только явное зло, а не добро во всех его проявлениях. Оно лишь не “воспитывает” людей полагая их совершеннолетними и способными к самоопределению, в соответствием с требованиями их совести (свобода совести). В основе либеральной концепции права и вообще либерального социального устройства лежит принцип свободы как необходимого условия всего доброго и той же любви, воспетой славянофилами. А законы нужны для охранения свободы индивидуумов. Это - совершенно непривычная модель для российского менталитета, но это не значит, что ее надо отбрасывать как что-то совершенно чуждое. Может быть, мы до этого просто, что называется, не дозрели.

Известно, что в основе коммунистического понимания права лежало понятие порядка, а не свободы. Отрицание же богоданного дара свободы, отказ от первородства, под предлогом поврежденности человеческой природы, вначале вроде бы увеличивает столь желанный в России социальный порядок, но затем приводит к социальным катастрофам. Именно поэтому при коммунизме у нас не было ни свободы, ни порядка. А единственная модель развития - через мобилизацию населения на “великие стройки”. Но на генсека и его окружение первородный грех не распространялся. Фактически он был как бы непогрешимым. То же самое ранее произошло (путь был более долгим и извилистым) и с российским самодержавием. Никто, как известно, кроме полиции, не встал на его защиту в феврале 1917-го. А Святейший Синод через неделю после отречения царя призвал Божие благословение (9.03.1917) на Временное правительство. А в состав того Синода входило два архиерея, недавно причисленных к лику святых: Владимир (Богоявленский), Тихон (Беллавин), а также известные архиереи: Сергий (Страгородский), Макарий (Невский), Арсений (Стадницкий), Антоний (Храповицкий). Это полезно помнить нашим монархистам.

Интересно отметить, что из одной и той же предпосылки о греховности всех людей и необходимости ограничить эту греховность делаются два различных вывода. При либеральном подходе обеспечивается главенство закона, перед которым все равны, и сама верховная власть разделяется и ограничивается с помощью “сдержек и противовесов” во избежание централизации власти в одних руках, а при патерналистском подходе неограниченные властные функции отдаются одному лицу, которое при этом фактически наделяется свойством непогрешимости. В качестве гаранта непогрешимости выступает церковный чин помазания на царство. Но если даже таинство крещения ничего не гарантирует, а лишь открывает определенные возможности, то тем более ничего не гарантирует помазание на царство, которое даже не является таинством (ритуально это повторение миропомазания).

Основатель христианского социализма католический священник Ламенне (ум.1854) пытался развить христианское понимание общественного служения, считал, что либерализм следует воцерковить. Христианское понимание либерализма, декларирующего духовную автономию человеческой личности, ограниченной законом, не совсем чуждо и русской религиозной традиции. Христианскими либералами были: В.С.Соловьев, прот.С.Булгаков, С.Л.Франк, Н.А.Бердяев, Г.П.Федотов, Н.О.Лосский, А.В.Карташев, да и фактически все представители русского религиозно-философского ренессанса XIX-XXв. Именно дехристианизация социальной проблематики привела к тому, что социальными реформами занялись большевики-атеисты. Церкви же еще при самодержавии была отведена роль торжественной позолоченной богодельни, а что сделали с ней большевики - хорошо известно.

Мне могут возразить: все эти рассуждения слишком умозрительны и формальны (это одно из возражений против права вообще) и не имеют никакого отношения не только к духу православия, но и к Евангелию. Но так ли это? Св.Афанасий Великий писал, обращая внимание на уважение к свободе человека Самим Христом: “Сам Спаситель так кроток, что учит: ’если кто хочет идти за Мною’ (Мф.16,24), и приходя ко всякому, не вторгается с насилием, а только стучит (Откр.3,20), и когда отворяют, входит, а когда медлят и не желают принять, уходит[6]” Женщину взятую в прелюбодеянии Христос, вопреки закону Моисея, прощает. Хотя любому обывателю, не то что социологу ясно, что для повышения общественной нравственности периодические экзекуции над нарушителями законов очень даже были полезны (“чтобы другим не повадно было”). Христос через притчу о пшенице и плевелах призвал людей к терпимости: не следует заниматься прополками (чистками), дабы вместе с сорняками не выдернуть злаки (Мф.13,24-30). В притче о милосердном самарянине ближний обнаруживается в неожиданном месте. Им оказывается инородец и еретик - самарянин (Лк.10,29-37). Разве такое поведение Христа на современном языке не называется либеральным?

Слова имеют свою судьбу. Термину “либерализм” явно не повезло. Его не любят и церковные люди и светские. Его резко осуждала Католическая церковь в прошлом веке. А ведь в основе термина лежит liberalis (свободный, благородный, вежливый). Но нет, не лежит душа к нему русского человека и все тут. У нас все предпочитают иметь дело с “на лицо ужасными, но добрыми внутри” (как поется в известной песне застойных времен “Остров невезения”). Да и на самом Западе этот термин, кажется, тоже не в чести. Ведь столько всяческих злоупотреблений свободой было, что лучше не вспоминать! Но не будем спешить согласно кивать головами, когда западные люди сами критикуют либерализм. Они в социальном смысле намного старше нас. После Канта они стали самокритичными и даже очень. Нам до их кризиса еще расти и расти.

И вот тут-то выясняется, насколько трудны для понимания некоторые вещи, свобода, например. Достоевский этой теме целый опус посвятил, вложив его в уста Ивана Карамазова (Легенда о Великом инквизиторе). Ну да кто у нас это читал! “Вообще-то не нужна нам свобода независимого индивидуума, нас как-то больше тепло соборности привлекает. Хоть без свободы, но тепло и душевно! А мы большие любители душевности”. Но надо быть последовательными. В таком случае надо отказаться не только от либеральной демократии, но и от гражданского общества, правового государства и даже от конституции, ведь это чисто западное изобретение. Основная цель конституции - ограничение верховной власти. А зачем ее ограничивать, если она хорошая? - могут спросить. На это можно ответить: а что вы будете делать, если она по какой-либо причине испортится? За идеей необходимого ограничения любой власти стоит определенная социальная философия, презумпция виновности власти как таковой. Власть должна быть всегда под подозрением. Она, как известно, развращает ее носителей в прямо пропорциональной зависимости от степени своей неограниченности. “Абсолютная власть развращает абсолютно”. Поэтому власть должна быть ограничена и разделена на три основные ветви (законодательная, исполнительная, судебная), чтобы исключить возможные властные злоупотребления со стороны носителей власти - людей поврежденных первородным грехом (на светском языке - несовершенных). Власть при этом неизбежно ослабевает, но это компенсируется четким разграничением властных полномочий различных ветвей власти. Четвертая власть - пресса- выполняет роль общественного санитара, заглядывая и освещая всяческие темные углы, где могут заводиться тоталитарные монстры. Все это, конечно, возможно лишь при уважении к закону, т.е. при относительно высоком уровне развития общественного сознания.

К сожалению, конституция у нас в большой степени импортный продукт, под собственным названием впервые принятый большевиками, и то лишь для обмана западной общественности и отчасти своей[7]. Это была попытка соединить несоединимое: западный “формально-правовой легализм” с коллективистски (социалистически) и совсем “неформально” понимаемой целесообразностью. Право на понимание и толкование этой целесообразности - “дела социалистического строительства” было - монополизировано небольшой группой новых “посвященных” в тайны истмата. Правда, большевики и не собирались как-то следовать своей же конституции. Этот каинов грех убийства свободы лежит и доныне на нас. Мы же, считая себя верующими людьми, вместо того, чтобы осмыслить связь между христианской антропологией и социологией, которая тоже может быть христианской, продолжаем цинически глумиться над свободой, всячески понося демократию, не предлагая ничего взамен[8]. Но с таким же успехом можно отрицать и сам принцип добра, указав при этом на повсеместное торжество зла; упрекать людей призывающих к добру в «идеализме». В российской печати стало популярной этакая конспирология, когда за любыми событиями намеренно ищется какой-либо материальный интерес (кому выгодно?). А потом говорится: вот видите, все гораздо проще! Но даже если это и так, то надо не только с восторгом заниматься разоблачениеями, а все же на концептуальном уровне противостоять этому методологическому материализму. Мне кажется, что отсутствие волевого противостояния злу на всех уровнях и есть главная причина наших бедствий.

Напомню, что правовое государство - это не только государство с законами для наведения порядка, а нечто большее. В таком государстве закон стоит не на страже сильного, а на страже справедливости и свободы, т.е. прав всех, в том числе и слабых. В этом смысле правовое государство совершенно не “естественно”, но это именно та неестественность, которая и делает нас людьми. Пока мы находимся в нигилистически самодовольном скифском состоянии, мы этого не понимаем. Сейчас настало время понимания, а не просто оптимистических взбадриваний типа “все будет хорошо”. Русский “авось”, как и показ по телевидению старых душевных фильмов коммунистической эпохи вперемежку с западными ужастиками, нам уже не поможет.

А может быть и здесь все обстоит проще? Заметим, что там, где больше говорят об идентичности, больше на ней настаивают, там больше и политзаключенных (тех, кто в нее не вписывается), короче почему-то и средняя продолжительность жизни. Странная, казалось бы, закономерность[9]. Но так бывает всегда, когда начинают действительность подгонять под схемы или когда вообще не хотят меняться.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Так люди вышедшие из «зоны» не могут всерьез воспринимать всякого рода политес. Он им кажется неискренним кривляньем.

[2] Которое в народной среде было очень поверхностно усвоено; см. Флоренский П. Записка о Православии // Сочинения. М., 1996. Т.2. С.544-545: "Люди всегда склонны сотворить себе кумир, чтобы избавить себя от подвига служения вечному и пассивно предаться простой данности. Этот кумир может быть весьма различным. Для русских православных людей таким кумиром чаще всего является сам русский народ и естественные его свойства, которые они ставят перед собою на пьедестал и начинают поклоняться, как Богу. Вера в быт превыше требований духовной жизни, обрядоверие, славянофильство, народничество, как ни различны они между собою, однако все эти уклоны силятся стать на первое место, а вселенскую церковность поставить на второе или вовсе отставить. В основе всех этих течений лежит тайная или явная вера, что русский народ сам собою, помимо духовного подвига, в силу своих этнических свойств, есть прирожденно-христианский народ, особенно близкий ко Христу и фамильярный с Ним, так что Христос как будто, несмотря ни на что, и не может быть далеким от этого народа. И, как всегда фамильярность с высоким, эта фамильярность влечет за собою высокомерие и презрение к другим народам, - не за те или иные отрицательные качества, а за самое существо их... Может быть, соблазн такого сомообожествления есть у каждого народа; но у русского он исключительно велик вследствие пассивности и рыхлости русской психологии и вследствие молодости народа, выступившего в истории тогда, когда пышная и бесконечно-мудрая церковная культура уже сложилась. Русский народ в исключительном изобилии и без малейшего труда даром получил то, над чем другие народы трудились много веков и что они выстрадали своей кровью... Он получал раньше, чем успевал пожелать, и он не научился желать и не умеет желать”.

[3] См.: Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. М., 1990. У нас эта книга почти не известна, хотя и была недавно переиздана. Из чувства душевного самосохранения не хотим знать правду. Или просто не успели эту книгу, как и “Архипелаг Гулаг” прочитать, поздно они изданы были, “перестройка уже все внимание захватила.

[4] Даже останки царской семьи не смогли толком похоронить. Вместо этого, со странной дотошностью стали выяснять степень их подлинности. Духовная значимость этого события оказалась упущенной. Было бы наивным полагать, что когда-нибудь найдут настоящие останки. Кое-кому (прокоммунистическому большинству в Думе) вообще очень не нравилась вся эта затея с останками.

[5] “Право сильного” - не в счет, это - вообще не право, такое “право” царит в животном мире. Человеческое понятие права основано на примате духовного начала над материальным. Только таким подходом можно объяснить лежащую в основе права идею равенства всех перед законом. Здесь тоже используется сила принуждения, но ее применение имеет другой смысл.

[6] Цит. по: Болотов В.В. Лекции по истории древней церкви. М., 1994. Т3. С.55.

[7] Некоторые исследователи полагают, что начало конституционализму, было положено несколько ранее. После принятия Основных законов Российской Империи (23.04.1906), признающих наличие Государственной Думы, как парламентского органа, ограничивающего Верховную власть, Россия стала похожей на конституционную монархию западного типа. При этом самодержавие не отменялось, и император имел право распускать Думу до истечения 5-летнего срока ее полномочий. Знаменательно все же, что само слово “конституция” так и не вошло в законодательство.

[8] В религиозных кругах очень популярна мысль о внутреннем совершенствовании и духовном возрастании человека.. Но весь вопрос в том, как это совместить с ответственностью перед обществом здесь и сейчас.

[9] Эрудированные историки тут же приведут примеры, якобы опровергающие этот тезис. Но пусть это будет моей гипотезой. Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история