Монро П. Телевидение, телекоммуникации и переходный период: право, общество и национальная идентичность

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть I. ЛОЯЛЬНОСТЬ И ИДЕНТИЧНОСТЬ

2. Общественная сфера

Правительство и СМИ впряжены, часто трагическим образом, в построение демократического процесса. Когда в постсоветском обществе приподнялся занавес, специалисты с Запада — ученые и практики из политических партий — устремились в переходные государства для подготовки новых законопроектов о СМИ как части поддержки механизмов преобразований. Среди их самых первых шагов было предложение создания специальных правил, регламентирующих доступ к СМИ во время выборов [1]. Если целью была демократия, то должны были хорошо выполняться и ее театральные условности (как кандидаты получают доступ к телевизионному времени, кто выполняет задачу модерирования, обязательно ли проведение дебатов между кандидатами). Эти специалисты скоро осознали, что законодательство и регулирование воздействуют не только на роль СМИ на выборах, но и целиком на отношения между вещательными структурами, современным государством и демократическими ценностями. Всеобщий характер имеет государственное вмешательство в целях создания инфраструктуры современной политической жизни, хотя этот факт часто отрицается. Что вносит в проект трагические нотки, так это трудность правильного моделирования и исполнения роли государства, с тем чтобы оно соответствовало осуществлению свобод. При всех прекрасных разговорах об отделении прессы от государства вопросы власти и СМИ тесно переплетены между собой, и в этом переплетении лежат наиболее тонкие вопросы увеличения возможностей выражения без ограничения основных свобод.

Короткий отчет одной конференции 1992 года в Вашингтоне иллюстрирует главное противоречие между поощрением общественных дебатов и чрезмерным регулированием СМИ. В этом случае группа ученых собралась под покровительством Американского института предпринимательства для обсуждения глобального воздействия американской популярной культуры [2]. С сильным смущением они поведали о воздействии широко распространенных американских программ на расцвет демократии в посткоммунистических переходных обществах. Почти все находившиеся в зале — ученые, вещатели, журналисты — с удовлетворением заключили, что американская поп-культура вкупе с электронными СМИ способствовала процессу политических изменений в Восточной Европе и в бывшем Советском Союзе. Осторожный консенсус, однако, привел к ряду обеспокоивающих выводов. Продолжающиеся и ускоряющиеся волны американской культуры в будущем могут представлять угрозу развитию крепких демократических институтов. И дело тут вовсе не в культивировании “семейных ценностей” или предотвращении влияния насилия на характер молодежи. На конференции был поднят ряд вопросов, касающихся здорового роста демократического общества. Многие участники дискуссии были обеспокоены тем, что заполнение иностранного общественного пространства программами типа Поле чудес (Wheel of Fortune) и пульсирующими, сбивающими с толку и ревущими песнями Эм-ти-ви (MTV) способно разрушить и ниспровергнуть демократические порядки. Обязанности гражданина в переходном обществе трудны и изнурительны, и необходимо обратить серьезнейшее внимание на структуру правительства и общества. Была выражена обеспокоенность тем, что чрезмерно рьяная коммерческая культура может воспрепятствовать развитию полнофункциональной политической культуры.

Типичной была точка зрения тогдашнего члена Федеральной комиссии связи Эрвина Даггэна (Ervin Duggan). Он согласился с тем, что до сих пор влияние американских СМИ на Центральную и Восточную Европу было в значительной степени положительным, однако будущее представлялось ему весьма туманным. Даггэн, занимающийся в США, хотя и не всегда по своей воле, дерегулированием, опасался влияния нерегулируемого вещания на демократию за рубежами США. Американская политика должна укреплять и поддерживать новые демократические правительства и общества и помогать им находить силы противостоять злу в материалах, попадающих на их территорию. Как и многие участники дискуссии, Даггэн поддержал точку зрения, что для преобразования переходного общества в прочную демократию необходимо полностью пересмотреть гражданские нормы и перевоспитать население. Обязательными аспектами политического и культурного климата должны быть умеренность, терпеливость и избежание чрезмерного цинизма. Культура телевидения с ее акцентом на немедленное вознаграждение, иконоборческим отношением к власти и заменой гражданской гордости интересами потребителя с большой степенью вероятности может подорвать процесс построения демократических институтов. Даже бывший поборник необузданной свободы слова Юджен Пелл (Eugene Pell), одно время возглавлявший радиостанцию “Свободная Европа”, пришел к выводу, что переходные общества от тотального запрещения повернулись к беспрепятственному разрешению, и медоточиво заключил, что было бы желательным наличие определенных препятствий.

Тема опасности, исходящей от американской культуры, отнюдь не нова; не было особой новизны и в том, что опасения были озвучены не европейскими марксистами, а группой американских неоконсерваторов. Важным оказался тот вывод, что процесс построения демократических институтов может быть прерван, если не будет создано надлежащее окружение для взращивания демократических ценностей. Экспорт американской поп-культуры можно было приветствовать, когда он дестабилизировал режимы, недружественные к демократическим ценностям; подразумевается, что отношение должно быть другим, когда речь идет о препятствовании движению к демократии.

Группа занялась рассмотрением важных вопросов, касающихся переизбытка развлекательных передач, новой открытости и проницаемости границ. Исходя из предположения, что интересы США состоят в построении демократических институтов, как следует развертывать американскую “мягкую силу”, ее популярную культуру, в эпоху, последовавшую вслед за “холодной войной”? Могут и должны ли Соединенные Штаты поощрять большую степень ограничений и цензуры в переходных обществах? Могут и должны ли Соединенные Штаты как производитель этих образов осуществлять больший контроль в самих США? Достаточно ли использования таких учреждений, как реконструированные радиостанции “Голос Америки” и “Свободная Европа”, для того, чтобы уравновесить или дополнить влияние американской популярной культуры? Какой должна быть мотивация Соединенных Штатов при инвестировании в такой культурный экспорт?

Для любого общества, стремящегося к достижению значительной степени демократического участия, структура коммуникационных систем интегрирована с функционированием политической системы. Поэтому особенно важно проводить полноценное общественное обсуждение всех законопроектов, изменяющих отношения между основными элементами коммуникационных систем и между правительственными и частными системами коммуникаций или даже политическое равновесие между изготовителями и распространителями информации [3]. Хотя вполне оправдано беспокойство относительно цензуры, не всякое правительственное вмешательство в структуру вещания и телекоммуникаций является необоснованным. В каждом обществе, от Соединенных Штатов до Средней Азии, при построении внутренней системы коммуникаций правительство призвано действовать в качестве посредника, законодателя и распределителя. Настоятельной потребностью становится разработка логики, допускающей несколько иную шкалу оценки, измеряющей здоровье общества в понятиях, отличающихся от того, управляется ли вещание рынком или же государство действует в качестве цензора.

С точки зрения свободы слова на карту поставлено само существование современного демократического государства. В условиях Соединенных Штатов главенствующая метафора Первой поправки превозносит “рынок идей”, и большое число научных работ посвящено правилам, обеспечивающим существование такого рынка. Согласно господствующей американской теории о свободе печати считается, что ничем не ограниченный рынок слова сам решит задачу поддержки демократического общества, а такая ничем не обремененная пресса будет необходимой и достаточной для защиты граждан от принуждения со стороны правительства. Даже общественных вещателей — компании Пи-би-эс (PBS) в Соединенных Штатах и Би-би-си в Великобритании — апологеты свободы печати считают всего лишь необходимой коррекцией отдельных несовершенств рынка. По мнению приверженцев этой теории, если рынок сможет работать лучше, например путем предоставления большего числа каналов, то можно обойтись без вмешательства правительства. Однако показателем эффективной демократии служит приверженность не только проверенным правилам игры — кто может говорить и когда, — но и сущности обсуждения и дискуссии: качеству свободного слова и политической жизни. В этих рамках и следует по мере возможности определять ту роль, которую должно взять на себя государство.

ХАБЕРМАС И ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

Для определения сущности этих вопросов и помещения их в теоретические рамки полезно обратиться к концепции “общественной сферы”, основанной на работе Юргена Хабермаса (Jurgen Habermas) и получившей развитие в жарком споре между учеными — политиками и философами [4]. Хабермасово построение общественной сферы — это методика оценки речевых норм и структур СМИ, служащая для измерения движения в сторону демократического общества. Точнее, общественная сфера представляет собой зону дискурса, служащую местом исследования идей и кристаллизации общественного мнения. В первоначальном описании Хабермаса общественная сфера должна быть свободна от ограничений — не только со стороны правительства, но и со стороны великих и властных сил экономики, — с тем чтобы исследование вопросов и развитие точек зрения обладали определенной достоверностью. Ключевые мнения общества, если можно так выразиться, выковываются в общественной сфере. Общественная сфера в этом классическом определении является зоной, в которой имеется доступ к информации, достаточный для более вероятного рационального дискурса и поиска благотворных общих норм. Общественная сфера — набор действий, в которых ранее существовавшие атрибуты статуса, такие как благосостояние, семья и этническая принадлежность, теряют свое значение при распределении гражданской власти. Большее влияние в ней приобретает аргументация, основывающаяся на предполагаемых законах естественного права. Общественная сфера — не фикция и не простое дискуссионное общество. Это место — хотя и не физическое, — где у дискурса имеются последствия. Отличительной характеристикой общественной сферы для Хабермаса является то положение, что выводы, полученные в правильно работающей общественной сфере, должны в действительности оказывать ограничивающее воздействие на государство.

Оценки исторического развития общественной сферы, хотя и весьма спорные, проливают свет на ее значение для современного демократического общества и его отношения к СМИ. Изучающие становление либеральной демократии в XVIII столетии с головой погружаются в предпосылки перемен, иногда в надежде воссоздать те условия в наши дни. В Англии, согласно самым благосклонным отчетам, небольшая избранная группа граждан из среднего класса обладала роскошью и ресурсами для создания богатого, сложного, политически развитого гражданского общества, в котором инструменты обсуждения — газеты, книги, салоны, дискуссионные общества —использовались для создания общественного порядка, практически не зависящего ни от церкви, ни от государства. Другой характеристикой была открытость этого обсуждения для всех, подобно тому, как открыт для всех рынок. Каждый гражданин в очень ограниченном, времен XVIII века, понимании этого понятия теоретически мог принимать участие в общественной сфере. Участники этой общественной сферы “подчинялись правилам рационального обсуждения, политические взгляды и решения были открытыми, не для игры с властью, но для аргументов, основанных на доказательствах, поскольку их заботой был не частный интерес, а общественное благо” [5].

Позднее в своей работе Хабермас дал замечательное название деятельности общественной сферы — “ситуация идеальной речи” и определил ее следующим образом: “Каждый раз, когда мы говорим, мы претендуем на соответствие четырем принципам: удобопонятности, правдивости, уместности и искренности” [6]. Идеальная речь несовместима с намеренным извращением или использованием чрезмерной власти или богатства для умышленного манипулирования. Ситуация идеальной речи — вовсе не норма, хотя ее допущения пронизывают все аспекты европейского вещательного права. Ее элементы являются условием, к которому может стремиться журналистское или речевое сообщество, набором критериев, с помощью которых можно оценить любое конкретное общество или структуру телекоммуникаций [7]. Жизнеспособность общественной сферы зависит от уважения к элементам идеальной речи со стороны тех, кто ее использует. Иными словами, средство не может считаться полноправным участником общественной сферы, если те, кто обычно используют это средство, в своей речи не придерживаются высоких стандартов правдивости, удобопонятности, правомерности и искренности.

Существует искушение провести неблагоприятное сравнение ХХ века с XVIII и сделать из бедствий и беспорядков нашего времени вывод о невозможности современной реставрации или поддержания общественной сферы. Сам Хабермас пришел в отчаяние при рассмотрении крушения либерального мира XVIII столетия и превращения его в государство социального обеспечения, массовой демократии и коммерциализации ХХ века. Гражданское население больше не является исключительным, страстно рациональным собранием людей. Общественная сфера как широкое поле коммуникаций потеряла согласованность, обеспечивавшуюся относительно высокими стандартами образования. Вместо этого общественные дебаты последовательно превратились в арену исключительно жесткой конкуренции политических групп, где политическая повестка дня и используемые правила основываются на принципах, сильно отличающихся от доводов разума. “Законы, появившиеся под очевидным “давлением улицы”, едва ли можно по-прежнему считать результатом консенсуса частных лиц, вовлеченных в общественную дискуссию. В более или менее явной форме они представляют собой компромисс противоречивых частных интересов” [8].

Оценка роли теперешних СМИ в становлении современной общественной сферы означает переоценку ее специфических условий как указание на опасность ее повреждения. Например, важным качеством является их доступность для граждан, с относительно невысокой платой и сравнительно равными возможностями доступа. Система, в которой плата за участие определяется по принципу аукционных торгов, а вход ограничен и весьма затруднен, является, таким образом, убогим вариантом общественной сферы. По стандартам идеальной общественной сферы зона современного дискурса искажена, если не изуродована, дисбалансом доступа, благосостояния и власти. Сила рекламы, сила служб по связям с общественностью, преобразование целых систем финансовой поддержки речи — все это оказывает влияние на идеал модели общественной сферы. И конечно же, со времени “золотого века” фантазии Хабермаса государство стало серьезным участником того, что когда-то составляло общественную сферу: иногда — как авторитарный или тоталитарный монополист речи, и всегда — детально занимаясь такими вопросами, как распределение спектра частот, управление спутниками, субсидирование печатных изданий, финансирование библиотек, цензура или надзор за некоторыми средствами коммуникаций. “Таким образом, пространство между гражданским обществом и государством, образовавшееся с созданием общественной сферы, было сжато и закупорено между этими двумя [экономикой и государством] все сильнее сотрудничающими бегемотами”. Больше не существует — если оно когда-то и было — “пространство для рациональной и универсальной политической деятельности, отличное от экономики и государства” [9]. Одним из последствий этого исторического развития является то, что, в отличие от классического понимания Хабермаса, правительство становится не “отдельным измерением общественной жизни”, а участником общественной сферы [10].

Радио и телевидение как средства для обсуждения не очень хорошо вписываются в механические тонкости хабермасовской ситуации идеальной речи. Почти с самого начала радио было не местом рационального дискурса среди лиц, озабоченным общественным благосостоянием, а развлекательным механизмом, игрушкой, утешителем и организатором масс. Радиовещание отнюдь не было потомком газет (скорее водевилей и мюзик-холлов), хотя теперь оно претендует на такое происхождение. Слишком немногое в его истории наводит на мысль об условиях общественной сферы, равенства доступа и разумной дистанции. Новые технологии сразу же стали слишком полезным набором инструментов для продажи товаров (или идей), чтобы возникло представление о них как о нейтральном форуме для общественного дискурса. Действительно, в становлении и истории радиовещания (а позднее телевидения) просматривается что-то прямо противоположное идеализированным понятиям общественной сферы.

Кроме того, рассмотрение общественной сферы в ХХ веке было бы неполным без разбора радиовещания и телевидения. Со временем электронные СМИ стали настолько широко распространены, связаны не только с политическими институтами, но и с механизмом дискуссий и принятия решений, получили такое важное значение, что они перекрывают и подавляют другие аспекты общественной дискуссии. Пожалуй, устойчивое (даже если и скрытое) чувство необходимости построения общественной сферы укрепило постоянное, хотя часто безрезультатное внимание к формированию технологического и юридического воздействия электронных СМИ на демократические институты. Если общественная сфера имеет существенное значение для демократии, а электронные СМИ контролируют качество общественной сферы, особую важность приобретает архитектура СМИ.

Ульрих Пройс (Ulrich Preuss) так рассматривает современное немецкое понимание этого вопроса: “В сложных современных обществах свобода должна быть организована, и... именно государство должно содействовать осуществлению индивидуальных свобод через создание подходящих институциональных схем”. Расцвет гражданского общества зависит не только от основных прав индивидуумов, но и от вскармливания общественной сферы, “в которой все обоснованные мнения, ценности, интересы и перспективы могут быть и действительно будут высказаны”. Поскольку идеальная плюралистичная общественная сфера “не может возникнуть спонтанно”, основное законодательство общества должно возложить на средства массовой коммуникаций обязательства по продвижению плюрализма и общественного дискурса.

Хотя в голову сразу приходит мысль о том, что в современном обществе идеальная вещательная система находится в центре здоровой общественной сферы, дело не обязательно в этом. Учитывая переменные, серьезные и всеохватывающие методы дискуссии, электронные СМИ могут уйти в свои коммерческие фантазии. Истории известны общества, в которых роль центра демократического дискурса принадлежала обычным кафетериям. В настоящее время со всех сторон слышны предсказания о том, что именно информационные магистрали являются той современной общественной сферой, которая полностью революционизирует природу дискурса. Вероятно, дело в том, что не только радио и телевидение и не только книги и газеты раскрывают жизнеспособность общественной сферы. Конкретная общественная сфера появляется в результате взаимной связи всех механизмов коммуникаций. Просто заключить, что вещание господствует над общественной сферой, — значит отказаться от процесса анализа, способного пролить свет на то, как проводится обсуждение и как СМИ относятся к дискуссии в каждом конкретном случае. Законодательство, сосредоточенное на одном средстве массовой информации, особенно в эпоху такого быстрого изменения технологий, не в состоянии оценить и правильно повлиять на структуру и природу функционирования гражданского общества.

Также следует рассмотреть возможность того, что радиовещание и телевидение являются безусловно пагубными для общественной сферы. В некоторых обстоятельствах вещание стало в лучшем случае неуместным для функционирования демократического общества, а в худшем случае — настолько вовлеченным в губительную трансформацию культуры, что перспективы восстановления эффективно устроенной общественной сферы выглядят весьма призрачными. Вместо культуры разумного обсуждения возникает культура, руководимая в основном рынком, — культура как покупаемый и продаваемый частный интерес, а не как коллективное обсуждение всеобщего общественного интереса. Общество так захлестнуло использование общего пространства как средства продажи товаров, что “реакция индивидуумов становится расстроенной, пассивной и некритической, легко манипулируемой с помощью рекламных технологий и политической пропаганды” [11].

Радио и телевидение в этом сюжете подрывают демократическое общество. Более экспансивное средство, с большим числом выходных точек, большим числом каналов, большей доступностью информации и развлечений не обязательно будет лучше, даже если “большее” автоматически превратится в дополнительное разнообразие.

Если широкая общественность... не сможет и не будет рассуждать критически, поскольку ее “органы” — СМИ — подвергнутся структурной трансформации... притупляющей их критический удар, то ни увеличение диапазона и эффективности СМИ, ни даже умножение возможностей доступа к ним не имеют особого значения [12].

ВЕЩАНИЕ И “АУДИТОРИЯ”

Не существует быстрого и точного критерия оценки вещания с точки зрения его пользы или вреда для общественной сферы. Одним из самых действенных критериев, особенно правильным для предварительных условий Хабермаса, является идентичность гражданина — индивидуума, на языке этого СМИ. В частности, важное значение в его концепции имеет трансформация граждан от “общественности” к “аудитории”. Идеальная общественная сфера — это группа граждан, беседующих друг с другом, формирующих мнения и модели и использующих определенное пространство для взаимного обсуждения, позволяющего создавать независимые коалиции, критические по отношению к государству.

Вещание часто создает иллюзию общественной сферы. Политические ток-шоу, критически оценивающие деятельность правительства, радиопередачи, куда могут звонить слушатели, интервью с прохожими на улице, ничем не примечательный персонаж в качестве ведущего программы новостей — все это технологии привнесения воспоминаний и грез общественного дискурса в повседневную практику вещания [13]. Однако в идеальной общественной сфере читатель или зритель является вовлеченным участником, в искусственно же созданной модели аудитория принимает участие в споре только опосредованно, только как зрители. Читателя или зрителя можно рассматривать как предоставляемую рекламодателям долю рынка, а вещательный процесс — как процесс перехода и образования, позволяющий зрителям подготовиться к занятию своего места в политической системе.

Беспокойство Вальтера Бенджамина (Walter Benjamin) относительно искусства в эпоху механического воспроизведения можно применить и к демократии. В эру ток-шоу вещание навязывает механическое воспроизведение эстетики дискуссий. В наши дни показываемое по телевидению городское собрание имеет ауру действительности, а само физическое мероприятие кажется воспроизведением, эрзац-постановкой. Рабой (Raboy) и Дажэне (Dagenais), возможно, имели в виду телекомпанию Си-эн-эн (CNN), когда говорили:

Впредь все обсуждение действий мировых правителей будет организовано в форме представления путем односторонней и однонаправленной передачи через средства массовой информации результатов решений, уже принятых правителями. Только то, что имеет характер представления, будет иметь историческую обоснованность; только посвященные участники этого представления будут иметь право разговаривать с властями. ...Потребители же этого представления не смогут ничего сделать [14].

Несмотря на попытки найти “действительное” или “значимое” в вовлечении граждан, представление набирает силу.

Хорошо прослежен переход гражданского населения от теоретической позиции критики к позиции пассивного приемника [15]. Например, Иен Энг (Ien Ang) писала об этом сдвиге в условиях Нидерландов и Великобритании:

Используемая в общественном вещании идеально-типическая концепция аудитории основывается не на рынке, а на общественности. Эта “аудитория как общественность” состоит из граждан, в чьих интересах она и должна подвергнуться реформированию. ...В этом контексте значение радио- и телевизионных программ кроется в передаче ими значимых сообщений, а не в предоставлении аудиторий рекламодателям; программы важны не в качестве агентов экономической меновой стоимости, а из-за своего символического содержания [16].

Энг цитирует мемуары лорда Рейта (Reith), в которых рассказывается о становлении традиций общественного вещания на Би- би-си, “новом национальном активе”, активе “не материального, а морального порядка — такого, который с годами приносит проценты в форме счастливых семей, развитой культуры и настоящего гражданства” [17]. Рейт считал, что воспитанием аудитории радиослушателей он вносит вклад в британскую идею либерального демократического государства, при этом его долгосрочной задачей было усиление однородности и укрепление единого понятия общества. Радиовещание должно было помочь созданию общества с широко и полезно функционирующей общественной сферой. Как замечает Энг, “менее привычным стало повседневное беспрерывное слушание радиопередач и использование радио в качестве звукового фона. Вместо этого аудиторию начали приучать к серьезному и конструктивному слушанию...” В отличие от своих коммерческих коллег в других местах компания Би-би-си при Рейте была противницей стандартизации и регулярности выхода программ — инструментов, неизменно применяемых для построения аудитории. Компания Би-би-си даже позволяла себе нерегулярные паузы между программами, фактически гарантирующие потерю аудитории в конкурентном окружении. Целью всех этих мер было превращение слушания в “серьезную, хорошо управляемую деятельность”. Главный вывод Энг состоит в том, что в послевоенный период стратегия Би-би-си относительно ее аудитории была “предписывающей, а не описывающей; она была озабочена тем, что требовалось аудитории, а не тем, что аудитория хотела”. Даже когда компания Би-би-си проводила изучение своей аудитории, она делала это не только по статистическим, но и по социологическим причинам [18].

После Второй мировой войны стремление компании Би-би-си руководить и реформировать стало менее сильным, и она искусно двинулась в том направлении, цель которого заключалась в “удовлетворении и предвосхищении” вкусов общественности [19]. К 1960-м годам генеральный директор Би-би-си Хью Грин (Hugh Greene) выдвинул новую метафору, характеризующую роль общественной службы и ее отношение к своей аудитории. Би-би-си должна была стать зеркалом изменяющегося общества и его культуры. “Меня не волнует, что именно отражается в зеркале — фанатизм, несправедливость и нетерпимость или достижения и вдохновение достижений. Я хочу только, чтобы зеркало было честным, без каких-либо искажений, и чтобы оно находилось в самых твердых руках” [20]. Полезно привести здесь вывод Энг:

В философии общественной службы изменение метафоры означает драматическую перемену места, занимаемого аудиторией по отношению к вещанию. Произошел отказ от явного желания взять аудиторию на борт вещательного судна и повести ее в заранее определенном направлении, как предполагалось в модели общественной службы Рейта. Вместо этого была сформулирована гораздо более нейтральная задача: представление и “регистрация” самых разнообразных голосов и лиц общества. Би-би-си стала применять на практике новую концепцию служения обществу путем исполнения... роли... посредника между всеми возможными позициями и интересами во все более плюралистическом и раздираемом конфликтами обществе [21].

Энг сосредоточивает свое внимание на Би-би-си, но ее выводы достаточно универсальны. В значительно большей степени, чем Би-би-си, коммерческие сети во всем мире озабочены в основном привлечением пассивной аудитории, а не критической публики. Чрезвычайный интерес к опросам и замерам общества и искусство демографии и статистического анализа, как ни странно, имеют в своей основе антидемократический характер, по крайней мере с точки зрения анализа общественной сферы. На знакомом языке свободного рынка рейтинги аудитории важны по той причине, что успех в них показывает производителям, что они “дают людям то, что они хотят”. Однако с точки зрения общественной сферы характер удовлетворенности массовой аудитории несовместим с важной ролью независимой общественности. Как пишет Джин Коэн (Jean Cohen):

То, что делает мнение общественным, что узаконивает его влияние, это способ его возникновения и выражаемое в нем широкое согласие. Но когда в средствах коммуникации преобладают пропагандистские технологии, когда вопросы и повестка дня устанавливаются “сверху” узким кругом влиятельных и (или) богатых, когда из всеобщих средств коммуникаций исчезают публичные дебаты и критические дискуссии, тогда измеряемое с помощью специальных опросов общественное мнение... не может считаться самостоятельным или имеющим какой-либо нормативный вес. Оно является не более чем статистической совокупностью поодиночке опрошенных и высказанных частным образом индивидуальных мнений. ...Короче говоря, такое “мнение” больше не является продуктом общественной дискуссии, в которой участники могут посредством рациональных аргументов влиять на видение вопроса другими участниками дискуссии, приходить к соглашению по основным принципам и, следовательно, законным образом оказывать влияние на власти [22].

Разные представления о зрителе ведут к разным теориям демократического общества. Рейт считал рост общих ценностей фундаментом для воспитания осведомленной публики, обладающей большими возможностями по осуществлению своих конституционных прав. В противоположность ему те, кто создает зеркало СМИ, связаны с “массовой демократией” и самым дешевым индустриальным взглядом на общественность. Наконец, авторитарный подход к управлению электронными СМИ, разрешающий доступ к ним, например исключительно государственным органам, почти по определению исключает способность зрителей как целого играть центральную роль в демократическом обществе [23].

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ СФЕРЫ

Трудный путь к спасению систем общественного вещания от их почти всеобщего исчезновения лежит в наборе различий, соответствующих руководящим принципам Хабермаса. Именно в этом контексте мы можем пересмотреть усилия “осажденных” вещательных империй, которым так часто приходится иметь дело с технологическими, политическими и финансовыми проблемами, что под вопросом находится само их существование. В дискуссиях о будущем Би-би-си, общественного вещания в Канаде, выживании голландской системы, слабостях общественного вещания в Соединенных Штатах и природе происходящих по всему миру преобразований вырабатывается сложное видение сохранения демократических ценностей [24].

Элементы, способствующие высокому качеству общественного вещания, имеют определенную межкультурную общность. Часто провозглашаемым, но редко применяемым основным тезисом является развитие системы, обладающей иммунитетом от прямого вмешательства правительства, — знакомый элемент хабермасовой ситуации идеальной речи. Учитывая тот факт, что общественные вещатели организуются правительством, трудно избежать тяжелой руки государства. Творческим, в сущности невозможным “архитектурным” вызовом было создание структур, в которых независимость сочеталась бы с подотчетностью. В большинстве заявлений о важности независимости целью является свобода выражения, а антитезой — боязнь цензуры. В дискурсе общественной сферы цели могут формулироваться несколько иначе. Функция независимости состоит в поощрении и поддержке формирования “общественности”, являющейся наиболее существенным аспектом общественной сферы. Эта общественность, по определению, должна быть в зоне независимости и как можно меньше зависеть от власти правительства или экономики. В этом смысле СМИ служат в качестве пространства для установления точек зрения, с тем чтобы оказывать влияние на решения государства.

В этом свете можно по-новому интерпретировать всю структуру общественных систем. Рассмотрим дерзкое желание Рейта в первые годы Би-би-си настоять на монополии для этой станции. При данной интерпретации эта монополия имела целью не недопущение конкурирующих станций, а другую, более высокую мотивацию. Монополия была лучшим способом поддержать организацию, задача которой заключалась в симбиозе с британской общественностью, вовлечении общественности в формирование повестки дня, показе ей актуальных политических вопросов, превращении ее вместе с общественностью — в противоположность правительству — в носителя внешнего консенсуса [25]. Британский опыт является основанием для одного из многих критических замечаний в адрес архитектуры американской системы общественного вещания — ее децентрализации, ставшей результатом усилий по недопущению возникновения сильного центрального учреждения, способного воспитать преданную себе “общественность”.

Центральное место в анализе общественной сферы занимает также запутанный вопрос управления, который в настоящее время затрагивает конструкцию вещания во многих переходных обществах. Если вещание должно вносить определенный вклад в обсуждение и дискуссию, общественный вещатель должен управляться таким способом и иметь такой мандат, чтобы это способствовало правильному функционированию общественной сферы. Желая продемонстрировать, что Би-би-си является “собственностью целой нации и находится выше партийных разногласий и интересов коммерческой прибыли”, Рейт стремился получить Хартию с королевской печатью в противоположность лицензии от парламента или традиционной корпоративной регистрации [26]. В немецкой системе управление вещательной организацией осуществляется не правительством, а “общественностью” через Grundegesetz — виртуальный парламент, представляющий широкие группы интересов и граждан, на который возложен надзор за общественными учреждениями каждой из земель. Описывая немецкую структуру, Ульрих Пройс (Ulrich Preuss) подчеркивает значение основных прав “для процветания гражданского общества”. Вещательные законы в Германии понимаются в смысле поддержки “сферы, в которой могут быть и на самом деле будут выражены все обоснованные мнения, ценности, интересы и перспективы” [27]. Немецкий режим регулирования вещания представляет особый интерес, поскольку он не был системой, развившейся в результате политического компромисса, а был введен в действие оккупационными войсками после Второй мировой войны. Организации общественного вещания не должны были контролироваться ни государством (реакция на времена Третьего рейха), ни большими корпорациями (из опасения того, что власть капитала не сможет обеспечить полного диапазона голосов). Каждая общественная вещательная корпорация и в целом “ансамбль” корпораций должны были служить принципу “внутреннего плюрализма” взглядов, а для обеспечения процветания общественной сферы в правлении должно было быть представлено все разнообразие мнений, ценностей, интересов и перспектив в обществе [28].

Метод финансирования организаций общественного вещания также обусловливает глубину осознания необходимости установления и взращивания общественной сферы. Возможен вариант вещательной системы, благоприятствующей общественной сфере, которая финансируется непосредственно правительством через законодательную власть. Но из опыта Соединенных Штатов, Франции и других стран мы видели, что прямое финансирование общественного вещания влечет за собой опасность вмешательства. Поддержка за счет рекламы в зависимости от количества зрителей, как я пытался показать ранее, склонна превращать “общественность” в “аудиторию”. По этой причине в течение долгого времени шел поиск механизмов автоматического финансирования, позволяющих сделать отношения вещания и общественности практически не зависящими от политических и рыночных сил [29].

В Соединенных Штатах поиск автоматического финансирования нашел выражение в защите фонда, образованного в результате продажи доли спектра для частных компаний путем проведения аукционных торгов или через другой аналогичный налог автоматического действия [30]. В большинстве европейских стран для освобождения от давления со стороны правительства применяется метод абонентской платы, при котором семьи, пользующиеся телевизорами или радиоприемниками, платят ежегодный взнос (и в некоторых случаях взнос в случае покупки приемника). По меньшей мере два фактора делают абонентскую плату менее привлекательным методом финансирования: нежелание парламентариев повышать абонентскую плату (особенно в тех случаях, когда все менее обоснованным становится предположение о том, что граждане смотрят общественный канал) и возрастание стоимости производства и передачи конкурентоспособных телевизионных программ. Тем не менее метод абонентской платы дает минимальное институциональное чувство независимости (по крайней мере в случае Би-би-си), достаточное для укрепления его национальной, автономной роли [31].

Сами правила относительно рекламы, различающиеся в разных европейских системах, могут быть привязаны к задачам общественной сферы. Европейский консенсус заключается в том, что даже в тех случаях, когда реклама является допустимой формой получения дохода, она не должна использоваться в программах новостей. В некоторых странах роль газет была усилена предоставлением им доли поступлений от рекламы в вещании, а также в другой печатной прессе. Идея заключалась в том, что поступления, полученные от производства и распространения образов, должны быть объединены ради усиления информационной функции СМИ как единого целого. До недавнего времени Канал 4 в Соединенном Королевстве, на который была возложена особая задача по стимулированию плюрализма, имел уникальное отношение к поступлениям от рекламы. Определенная доля рекламы на частных вещательных станциях направлялась на Канал 4, что позволяло отделять программные решения от решений, зависимых от рекламных поступлений. Деятельность обычного рекламного агентства во многих производственных центрах в Нидерландах чем-то похожа на только что описанный метод. В случае голландского вещания правительство Нидерландов боролось против неконтролируемой рекламы, направленной на голландского зрителя, на том основании, что она посягает на способность голландской системы поддерживать плюралистическое вещание.

Один из вопросов, отделяющих европейскую позицию от американской, касается прав на занятие редакторских должностей и требований поддержания объективности и стандартов фактичности [32]. Эти различия также можно объяснить на языке общественной сферы. В Соединенных Штатах законопроект, запрещавший общественным вещательным станциям заниматься изложением собственных взглядов станции по каким-либо вопросам, был отклонен Верховным судом США как посягательство на интересы свободы слова [33]. В 1992 году конгресс довольно неуклюже возложил на Корпорацию общественного вещания (CPB) обязательства по проведению в жизнь целей объективности, что вызвало волну обвинений во вмешательстве и цензуре [34].

В европейском вещании общепринятый характер носят требование объективности и запрет на тенденциозное изложение материалов общественными вещателями. Модель общественной сферы позволяет лучше вникнуть в сущность этих различий. Сами по себе общественные вещатели в европейской модели не являются “ораторами”. Они существуют для того, чтобы выявить и помочь определить общественное мнение. Необходимо наличие разных мнений, и все они должны быть отражены. В этом заключается сущность роли СМИ. Однако настоящими “ораторами” должны стать не сами вещатели, а граждане, общественность. В европейском вещании объективность означает нахождение соперничающих взглядов на правильное функционирование общества, деятельность в качестве форума для отражения разнообразных точек зрения и обеспечение механизма достижения общественного консенсуса. Если СМИ хотят помочь претворению в жизнь этих демократических задач, они не должны заниматься отбором и сортировкой точек зрения и отдавать предпочтение какой-то одной из них. В этом смысле объективность — процесс, а не ограниченное отношение к истине.

Пожалуй, самым важным вопросом является культура организации — как амбициозные цели вещательных организаций сформулированы и осознаны теми, кто создает их идентичность. На продолжении длительного времени компания Би-би-си, как и сама королева, находилась в стороне от государства и выше государства. Положение этой компании, по крайней мере во время Рейта, можно сравнить с положением государственной, т.е. англиканской церкви: на нее была возложена глубокая моральная и историческая обязанность [35]. В Германии после войны была создана культура деятельности вещания, которая имеет большое значение и общественный характер и проводится в жизнь Конституционным судом. Целью законодательства — кроме вопроса правительственного вмешательства — было построение СМИ, “в сообщениях которых взвешенно, беспристрастно и правдиво отражались бы все обоснованные идеи и интересы и все уместные сферы жизни”. Эту цель “невозможно достигнуть только с помощью рыночного регулирования”. Потребовалась юридическая структура, позволяющая СМИ исполнять свои функции без внутренних или внешних злоупотреблений. В немецкой системе много необычного, но здесь достаточно будет привести два ее элемента. Немецкие суды считают достижение гражданских целей обязанностью работающих совместно общественных и частных СМИ. И что более важно, суды обязаны вмешиваться и принуждать к исправлению положения в тех случаях, когда СМИ не выполняют своего гражданского назначения. Правительство не только имеет право, но и обязано действовать (Schьtzpflicht, обязанность защиты) ради осуществления плюралистической функции СМИ [36].

Эти сильные структурные особенности наиболее важны с точки зрения сигналов, которые они посылают тем, кто работает в организациях СМИ, и тем, кто их поддерживает. Организация, посвятившая свою деятельность целям формирования общества, сближения различных взглядов, разработки политической повестки дня и помощи в достижении общественного консенсуса, нуждается в социальном окружении с четко выраженной потребностью в общественной сфере, так как эти цели обычно (хотя и не всегда) отличаются от целей максимизации аудитории, конкуренции за зрителя, увеличения доходов или определения состава или комплектации программ. Сами методы управления общественными учреждениями, а также методы их финансирования, регулирования и восприятия хотя и не позволяют делать далеко идущих выводов, но помогают определить характер развития общественной сферы: является ли оно результатом гражданских и духовных устремлений общества или же пущено на самотек в надежде на действие рыночных сил [37].

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ СФЕРА

Теперь мы должны задать вопрос: как на этот форум для общественного дискурса воздействуют или могут воздействовать различные случаи глобализации СМИ? По одной точке зрения, вещание не вносит ощутимого вклада в общественную сферу, а связь его с общественной сферой настолько незначительна, что глобализацию нельзя считать существенным фактором. Согласно другому клише в отношении глобальных СМИ, глобализация создает разнообразие, “открытые небеса” и новых ораторов, а последствием глобализации является расширение общественных сфер во многих прежде закрытых обществах. Третья, более механистическая, приукрашивающая и либеральная точка зрения утверждает, что воздействие глобализации зависит от конкретного общества, структуры дискурса внутри него и реакции правительства и общества на возможности, предоставляемые транснациональными станциями.

Можно начать с более оптимистической перспективы. Критическим аспектом общественной сферы в формулировке Хабермаса является доступ к информации. Огромные различия в доступе к информации между теми, у кого есть власть, и теми, у кого ее нет, представляют собой главный недостаток этого аспекта построения демократического общества. Одним из ключевых последствий глобализации является видимость — а часто и реальное обеспечение — большего равенства доступа. Самым впечатляющим в деятельности такого первопроходца спутниковых технологий, как Си-эн-эн (CNN, Cable News Network, Кабельная сеть новостей), тем, что создало репутацию этой компании во времена великих мировых кризисов и потрясений, было ее влияние на поток информации в общества, характеризовавшиеся неравенством доступа к информации. Даже в развитых западных обществах компании Си-эн-эн удалось получать и перераспределять информацию среди широких слоев общества, которые получали ее в то же время, что и мировые лидеры и их разведывательные службы. Революционным был именно этот удивительный факт, в большей даже степени, чем сам характер информации. На протяжении многих месяцев компания Си-эн-эн рекламировала свою доблесть с помощью заставки — отрывка из пресс-конференций американского министра обороны и начальника Объединенного штаба начальников штабов, в котором они говорили, что о некоторых событиях они узнавали не от своих подчиненных, а из передач Си-эн-эн. В ходе провалившегося русского переворота в августе 1991 года достаточное число московских зрителей имело доступ к программе Си-эн-эн с выступлениями Бориса Ельцина и сценами защиты парламента. Традиционные национальные службы новостей перестали быть единственным источником информации. На площади Тяньаньмэнь в 1989 году молодые бунтари получали информацию (не всегда достоверную) из иностранных СМИ, от представителей СМИ и через новое средство коммуникации — факс.

В этом смысле глобализация обладает потенциалом создания собственной общественной сферы за пределами территории национального государства и, возможно, направленной против этого государства [38]. Здесь эффект транснациональной тенденции проявляется по меньшей мере в появлении нового состава действующих лиц, что изменяет (потенциально уменьшает или повышает) статус национальных и региональных лидеров и вводит других актеров в драму преобразования мира. Перспективой глобальной общественной сферы является, если использовать достаточно дискредитированный термин, “новый мировой порядок”, стремящийся укрепить коллективные действия. Например, на региональном уровне более эффективная общественная сфера для Объединенной Европы нуждается в зоне обсуждения и дискуссии вопросов европейской политики, которая преодолевала бы в определенной мере национальные тенденции и предубеждения. Решение Совета Европы об обеспечении финансовой поддержки канала Евроньюс (Euronews) и принятии сознательных мер по усилению своего аудиовизуального сектора частично обосновывается желательностью подобного усиления регионального сознания. Несомненно, существует специфическая, узкая общественная сфера, относящаяся к решениям ООН. При оптимистическом понимании полезности сферы для увеличения доверия к ООН и роста эффективности этой международной организации она должна обнародовать и делать открытыми для обсуждения более широким транснациональным гражданским обществом все свои политические инициативы, как, впрочем, и инициативы других международных организаций.

Это — надежды и мечты, касающиеся отношений между глобализацией и переходом к более демократическим институтам. Противоположный аргумент заключается в том, что кажущаяся естественная тенденция вещания — свобода от государственного владения или регулирования — находится в стороне от общественной сферы и препятствует серьезному общественному дискурсу. Такой аргумент приводит Нейл Постмэн (Neil Postman) в своей острой книге Amusing Ourselves to Death (“Забавляемся до смерти”). Предполагается, что при возможности выбора между “развлечениями” и открытой дискуссией о наших политических институтах аудитория, как правило, стремится к первому. Частная конкуренция, из космоса или с наземных передатчиков, еще сильнее приобщает аудиторию к песням и танцам, драмам и комедиям, насилию, сексу и мыльным операм. Глобальные тенденции усиливают неспособность государства формировать свои электронные СМИ, что делает их прозрачными и практически неподконтрольными национальному правительству.

Глобализм подразумевает выбор и конкуренцию. Глобализм — это нечто большее, нежели упрощенный доступ к более объемной “библиотеке” программ через существующих контролеров доступа. Какую бы роль ни играло государство, глобализация стремится ослабить ее через расширение конкуренции. Сущностью глобальной конкуренции является значительное увеличение количества телевизионных постановок (и характерный для телевизионных новостей особый взгляд на действительность). При этом неизбежно наносится ущерб внутренней общественной сфере. Парадоксально, но глобализация может приветствоваться авторитарными правительствами именно потому, что она размывает внутреннюю общественную сферу. Традиционно одной из первых задач тех, кто стремится консолидировать в своих руках власть, является уничтожение конкурирующей политической прессы. Однако вполне приемлемой заменой оказывается нейтральная и даже аполитичная глобальная вещательная система. Предоставляемые через спутник глобальные службы ослабляют любой конкурирующий политический голос внутри страны, как ослабляют они и голос, контролируемый самим государством. Новости о событиях за рубежом — это другая, изображаемая по мере развития телевизионная драма, а вовсе не обвинение режиму. По этим предположениям, происходит нейтрализация вещания как важнейшего фактора общественной сферы.

Существуют доводы в поддержку каждой из двух перспектив: 1) что глобализация серьезно поддерживает демократический процесс, и 2) что глобализация враждебна ему. Телевидение не будет уничтожено [39], а глобализация продолжит свое триумфальное шествие. Таким образом, при стремительном развитии событий государство столкнется с задачей определения мер, которые необходимо будет принять для смягчения совместного и всеобъемлющего влияния глобализации и телевидения.

Примечания

1. См.: Ellen Propper Mickiewicz and Charles Firestone, Television and Elections (Queenstown: Aspen Institute, 1992).

2. American Enterprise Institute’s Conference, The New Global Popular Culture: Is it American? Is it Good for America? Is it Good for the World? 10 Mar. 1992, Washington, Organized by Ben Wattenberg, Senior Fellow.

3. Большая часть этой дискуссии основана на статье “The Media and the Public Sphere” в: Peter Golding, Graham Murdock, and Philip Schlesinger (eds.), Communicating Politics: Mass Communications and the Political Process (New York: Holmes & Meier, 1986). Статья Gamliam’а под тем же названием появилась в: Craig Calhoun (ed.), Habermas and the Public Sphere (Cambridge, Mass.: MIT, 1992). Кроме особо оговоренных случаев, цитаты приводятся по изданию 1986 года. Garnham заявляет: “Изменения в структуре и политике СМИ независимо от того, проистекают ли они из экономических событий или из общественного вмешательства, являются политическими вопросами такой же важности, как и... субсидии политическим партиям” (p. 39).

4. Ключевая работа — Jurgen Habermas, The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Category of Bourgeois Society, trans. Thomas Burger (Cambridge, Mass.: MIT, 1989). См. также: Calhoun (ed.), Habermas and the Public Sphere, Jean L. Cohen and Andrew Arato, Civil Society and Political Theory (Cambridge, Mass.: MIT, 1992). Сам Хабермас занимался вопросом структуры и функционирования СМИ в общественной сфере. См.: Jurgen Habermas, Between Facts and Norms: Contributions to a Discourse Theory of Law and Democracy, ch. 8 (Cambridge, Mass.: MIT, в печати).

5. Garnham, The Media and the Public Sphere, 41. Garnham излагает традиционную критику общественной сферы XVIII века; среди прочего, конечно, и то, что доступ был ограничен только мужчинами-буржуа, и их классовые интересы соседствовали с обсуждением. Ibid. 44.

6. Хабермас цитируется в: Garnham, The Media and the Public Sphere, 42.

7. Действительно, иногда, как мы увидим далее, юридическая и регулятивная структура похожи на попытку загнать ораторов в зону идеальной речи — в терминах Хабермаса — или внушить аудитории, что речь, свидетелями которой она является, подчинена этим правилам.

8. Jurgen Habermas, ‘The Public Sphere’, New German Critique 1/3 (autumn 1974), 49, 54.

9. Garnham, ‘The Media and the Public Sphere’, 41.

10. Michael Schudson, ‘The “Public Sphere” and its Problems: Bringing the State (Back) In’, Notre Dame Journal of Law, Ethics and Public Policy 8 (1994), 532.

11. Jean L. Cohen, ‘The Public Sphere, the Media and Civil Society’, в: Andras Sajo and Monroe E. Price (eds.), Rights of Media Access (Dordrecht: Martinus Nijhoff, в печати), в которой резюмируется довод “старой франкфуртской школы”.

12. Ibid. Коэн цитирует Хабермаса из The Structural Transformation of the Public Sphere, 188: “В соответствии с либеральной моделью общественной сферы, общественные институты, вовлеченные в рационально-критическую дискуссию, были защищены от вмешательства государственных властей в силу того, что они находились в руках частных лиц. Однако в той степени, в какой они были коммерциализированы или подверглись экономической, технологической и организационной концентрации, на протяжении последних ста лет они превратились в комплексы государственной власти, так что именно их сохранение в частных руках во многом стало угрожать критическим функциям [этих] институтов.” См. также: Robert M. Entman, Democracy without Citizens: Media and the Decay of American Politics (New York: Oxford University Press, 1989.)

13. Близким аспектом преобразования “общественности” или аудитории является идея ее представления, а также доступа к ней. Считается, что СМИ как общественная сфера действуют успешнее и всестороннее, если они “представляют” аудиторию, как будто представление является формой участия. Таким образом, признак успеха для Пэдди Скэнелл заключается в том, удается ли вещательной службе “представлять в своих программах все общество”. Это — сложное и все чаще встречающееся определение публичности. См.: Paddy Scannell, ‘Public Service Broadcasting and Modern Public Life’ в: Paddy Scannell, Philip Schlesinger, and Colin Sparks (eds.), Culture and Power: A Media, Culture and Society Reader (London: Sage, 1992), 317—48.

14. Marc Raboy and Bernard Dagenais, Media, Crisis, and Democracy: Mass Communication and the Disruption of Social Order (London: Sage Publications, 1992), 4.

15. См.: Sandra J. Ball-Rokeach and Muriel G. Cantor (eds.), Media, Audience and Social Structure (London: Sage Publications, 1986); David Chaney, ‘Audience Research and the BBC in the 1930s: A Mass Media Comes into Being’ в: James Curran, Anthony Smith, and Pauline Wingate (eds.), Impacts and Influences: Essays on Media Power in the Twentieth Century (New York: Methuen, 1987), 259—77.

16. Ien Ang, Desperately Seeking the Audience (New York: Routledge, 1991), 105.

17. Цитата лорда Рейта в: Ang, Desperately Seeking the Audience, 109.

18. Ang, Desperately Seeking the Audience, 112.

19. Paddy Scannell and D. Cardiff, ‘Serving the Nation: Public Service Broadcasting Before the War,’ в: Bernard Waites, Tony Bennett, and Graham Martin (eds.), Popular Culture: Past and Present (London: Croom Helm, 1982), 161—88.

20. Asa Briggs, The BBC: The First Fifty Years (Oxford: Oxford University Press, 1985): 331, цитируется в: Ang, Desperately Seeking the Audience, 115.

21. Ang, Desperately Seeking the Audience, 115—116.

22. Cohen, ‘The Public Sphere, The Media, and Civil Society’ (добавлено выделение курсивом). Коэн продолжает придерживаться более оптимистического взгляда на роль СМИ. К “технике пропаганды” Коэн относит некоторые аспекты современной рекламы. См. также: Susan Herbst, Numbered Voices (Chicago: University of Chicago Press, 1993).

23. Garnham, ‘The Media and the Public Sphere’, 46—7.

24. Сам Хабермас приводит кредо, которое по тональности походит на соглашение издателей газет: “Средства массовой информации должны осознавать себя агентом просвещенной общественности, чье стремление учиться и готовность к критике средства массовой информации предполагают, стимулируют и укрепляют; подобно судоустройству, они должны сохранять свою независимость от политических и социальных деятелей... непредвзято следить за общественными делами и предложениями и в свете этих тем и статей подчинить политический процесс принципам законности и усиленной критики”. (Habermas, Between Facts and Norms, гл. 8).

25. Это слегка преувеличенное воссоздание, в котором преуменьшена роль Би- би-си как средства развлечения. Действительно, вначале компания Би-би-си была ограничена даже в возможности передавать новости, будучи стесненной соглашением с английскими газетами.

26. Anthony Smith (ed.), British Broadcasting (London: Newton Abbot, 1974), 56.

27. Ulrich Preuss, ‘The Constitutional Concept of the Public Sphere according to the German Basic Law,’ в: Andras Sajo and Monroe E. Price (eds.), Rights of Media Access (Dordrecht: Martinus Nijhoff, в печати).

28. Пройс указывает на то, что “это институциональное устройство вызвало большую неудовлетворенность, поскольку оно развилось во что-то вроде пропорционального представительства трех ведущих политических партий... оставляя впечатление, что на самом деле эта система находится под управлением государства” (ibid.).

29. Профессор Коэн полагает, что требуемой независимости лучше всего добиться путем лицензирования частот учреждениям, университетам и подобным организациям с традициями отношений с государством на формальной основе (Cohen, ‘The Public Sphere, the Media and Civil Society’).

30. См.: Henry Geller et al., 54 Rad. Reg. 2d (P & F) 1246 (1983).

31. См.: Smith, ‘Licenses and Liberty’.

32. См.: Council Directive 89/552/EEC of 3 Oct. 1989.

33. FCC v. League of Women Voters of California, 468 US 364 (1984).

34. Howard A. White, ‘Fine Tuning the Federal Government’s Role in Public Broadcasting’, Federal Communications Law Journal 46 (1994), 491.

35. Уильям Мэйли назвал Би-би-си, по крайней мере Би-би-си начала 1980-х годов, “национальной церковью, идеологическим государственным аппаратом, который, несомненно, выполняет функцию создания иллюзии общественной сплоченности и политической интеграции среди множества различий и дезинтеграции” (см.: William Maley, ‘Centralization and Censorship’, в: Colin McCabe and Olivia Stewart (eds.), The BBC and Public Service Broadcasting (Manchester: Manchester University Press, 1986), 32—45).

36. Hon. Dieter Grimm, ‘Freedom of the Mass Media’, Доклад на конференции ‘Rights of Access to the Media’ (“Права доступа к СМИ”), Central European University, Budapest, Hungary, 19—21 June 1993.

37. Robert M. Entman and Steven S. Wildman, ‘Reconciling Economic and Non Economic Perspectives on Media Policy’, Journal of Communication 42 (Winter 1992), 5—19.

38. См.: Garnham, The Media and the Public Sphere’ в: Calhoun (ed.), Habermas and the Public Sphere, 359, 368.

39. См.: Jerry Mander, Four Arguments for the Elimination of Television (New York: William Morrow & Co., 1978).