Язык мой... Проблема этнической и религиозной нетерпимости в российских СМИ

ОГЛАВЛЕНИЕ

Между "что делать…" и "что делать?": пресса и общество в ситуации повышенного риска

"Задумаемся над элементарным посылом: национальное угнетение проявляется в этническом разделении труда, при котором угнетающая нация или псевдоэтническая группа создает условия для своего более высокого образовательного уровня и захватывает сферы управления, науки, искусства, образования, информации – вытесняя угнетаемых в сферу материального производства, на тяжелые и вредные для здоровья работы.

Если бы в России действительно существовал антисемитизм, то евреи трудились бы, к примеру, в шахтах или плавили металл, и их дети не пробились бы в вузы. Но в стане шахтеров и стане плавильщиков их нет, зато среди управленцев и собственников угольных, металлургических и других предприятий вредного производства евреев немало.

Конфликтность национальных отношений не определена свыше, не взята из природы. Конфликтность порождена сатанинским замыслом жизнеустройства – разделяй и властвуй, – который исповедует надгосударственная еврейская мафия"[1].

Этот отрывок – фрагмент передачи "Антидеза", часть текста, объединенного стилевым приемом "голос за кадром". Поскольку во всех эпизодах своего появления в пятнадцатиминутной передаче этот женский, заметим, голос был неотличим – в идеологии подхода, в логике подбора фактов и аргументов и т.д. – от голосов ведущего (автора-журналиста) и эксперта (правоведа), фрагмент позволяет достаточно уверенно судить о целом.

После выхода в многомиллионный утренний воскресный эфир "3 канала" передачи "Антидеза" в Большое Жюри Союза журналистов России обратилась президент Межрегионального фонда "Холокост" Алла Гербер.

Как член Большого Жюри, свидетельствую: в открытой части заседания БЖ (сами решения БЖ вырабатываются затем за закрытыми дверями), прямым и жестким образом столкнулись две принципиальные позиции по отношению к этой и подобной им публикациям.

Эксперт-этнолог, чье заключение заслушало жюри, выразила мнение: на полосы и в эфир, в силу крайней чувствительности сферы межэтнических отношений, журналисту следует выносить далеко не все – просто потому, что читатель и зритель не всегда подготовлен к адекватному восприятию негативной "этнической" информации.

Эта позиция получила жесткую отповедь "виновников торжества". И правовед, делившийся в кадре "экспертными" откровениями определенного свойства[2], и политик-генерал, чей текст в одной из газет фрагментами текстуально, до запятой совпадал, как выяснилось по ходу заседания, с текстом "от автора" рассматривавшейся передачи[3], оказались ярыми поборниками и защитниками свободы слова. А, так вы полагаете, что наш народ не дорос до того, чтобы самому разбираться в информации? Вы считаете, что кто-то должен решать, что народу полагается знать, а чего не следует? Это мы уже проходили, довольно! Таким был смысл ответа эксперту, который во главу угла при решении таких вопросов поставил известное "не навреди".

Почему не "Не навреди!"

Обозначим условно позицию "не все выносить на полосы" в качестве модельной "этнологической". Валерий Тишков, директор Института этнологии и антропологии РАН, некоторое время назад сформулировал одну из актуальных "задач дня" для прессы и общества следующим образом: "Важно противодействовать экстремизму через отказ в публичности". Приведя конкретные примеры того, как журналисты, не справляясь с джинном этнических стереотипов, с расистской демагогией политиков (в том числе и откровенно лгущих), подвергают российское общество дополнительному риску, Тишков заявил: "На ТВ-экранах и в печати не должны появляться и цитироваться не только активисты экстремизма, но и сообщения на эту тему должны носить дозированный характер, без пересказа аргументов и показа "как это делается"[4].

Основания, побуждающие известного ученого, занимающегося тяжелейшими этническими конфликтами и постоянно имеющего дела с ролью слова в их развитии, понятны. Но обратим внимание: предлагаемая им прессе в качестве оптимальной с точки зрения общественных интересов, т.е. разумной и нравственной, позиция не безукоризненна, ибо находится в серьезном противоречии с принципом (и конституционной нормой) свободы слова, свободы массовой информации.

Если говорить очень грубо, схематично, профессиональная проблема (мучительно трудно разрешаемая даже в теории) выбора журналистом методов работы в области "межэтнического" и "межконфессионального", отражает в массово-коммуникационной сфере проблему глобальную, хорошо знакомую на личном опыте каждому из нас: столкновение различных прав и свобод (и стоящих за ними интересов).

При этом повышенная сложность задачи выбора, а точнее, отбора журналистом методов, средств и приемов, заключается в том, что в ситуации повышенного общественного и профессионального риска он принуждаем спецификой своей профессии выбирать методы, позволяющие не "проплывать" в ситуации с наименьшими потерями, но выявлять ее явные и скрытые сущности, давать обществу возможность зафиксировать положение дел как ненормальное, дискомфортное, опасное, невыносимое.

Здесь-то и проявляется различие профессиональных подходов "обобщенного этнолога" и "обобщенного журналиста", за каждым из которых стоят не просто профессиональные знания, но и профессиональные представления об адекватном выражении и защите общественных интересов.

И зрелое общество, и развитое, зрелое профессиональное журналистское сообщество заинтересованы в том, чтобы проблемные темы, в том числе и напичканные острыми вопросами, находили отражение в СМИ. Чтобы СМИ и журналисты вносили, в том числе по праву и обязанности профессиональных коммуникаторов, свою лепту в организацию публичной дискуссии -- способа конкурентного предъявления различными общественными и политическими силами своих настроений, представлений, позиций, предметного поля для умственной и нравственной работы общества по формированию собственного будущего.

При этом развитая журналистская среда (союз или "цех"), десятилетиями выстраивающая социально ответственную линию именно журналистской морали, будет оценивать поступок коллеги прежде всего по критериям соответствия своим "профильным" нормам поведения: признанным профессиональным стандартам или даже рекомендациям, данным "цехом" своим членам для действий в схожей ситуации.

Регуляторы

Сразу договоримся: признание полезности и важности публичной дискуссии (в том числе и в такой деликатной сфере, как межэтнические, межнациональные и межконфессиональные отношения) не снимает вопроса о допустимом в ней, о различных "порогах" свободы высказываний.

Предметом специальной регламентации в рамках мирового и европейского стандартов подхода к свободе слова является категория материалов с признаками расизма, шовинизма, ксенофобии, антисемитизма. С этим конкретным злом международное сообщество борется, полагая, что в борьбе этой имеет в лице прессы союзника, а не противника. Роль средств массовой информации в этой борьбе очевидна: сражения ведутся не только и не столько в залах судебных заседаний, сколько в умах конкретных людей, чьи знания и представления о картине мира подпитываются ежедневно именно средствами массовой коммуникации.

При этом в сфере СМИ конкурентность идей и представлений, в том числе о ценностях и добродетелях, заведомо иная, чем в суде. А за тем, чтобы благотворная конкурентность не перерастала в недопустимую пропаганду, угрожающую общественным устоям, в любом цивилизованном обществе приглядывают закон, профессиональная журналистская мораль и, что крайне важно, общественное мнение. Пропуская тему права[5] и не касаясь здесь общей динамики общественных настроений, перейдем к обсуждению профессиональной этической нормы.

Тут российская ситуация далеко не так благополучна, как нам бы того хотелось. Основная проблема – мы не имеем развитого, структурированного профессионального журналистского сообщества. Не обсуждая причин и природы этого явления, отметим: профессионально-моральное начало, работающее в современной российской журналистской среде, имеет скорее общеморальную ("так мама воспитала"), чем специальную, именно профессиональную опору. Так уж сложилось (и отсюда в заголовке "что делать…"). Российская журналистика формируется на обломках советской, в основе которой лежала доктрина массовой агитации и пропаганды. "Так мама воспитала" в значительной мере нейтрализовало укоренение этой доктрины внутри "цеха", но к выработке профессионально-морального сознания, соответствующего представлениям о нем в западной либеральной журналистике, корпоративной в сугубо позитивном смысле этого понятия, формирующейся в рамках больших профессиональных структур, привести, конечно же, не могло.

И первое десятилетие "российской журналистики" революционным на этом направлении не оказалось. Да, в Кодексе профессиональной этики российского журналиста, принятом Союзом журналистов России, есть писаная профессионально-моральная норма, вполне соответствующая профессиональным стандартам мировой журналистики: "Выполняя свои профессиональные обязанности, он (журналист. – Ю.К.) противодействует экстремизму и ограничению гражданских прав по любым признакам, включая признаки пола, расы, языка, религии, политических или иных взглядов, равно как социального и национального происхождения". Замечательно точно сказано. Беда только в том, что сам Кодекс профессиональной этики вот уже семь лет живет как бы отдельно от повседневных профессиональных реалий российских журналистов (в том числе и членов СЖР), оставаясь не укорененным, да и, надо признаться, недостаточно известным документом.

Конечно, ситуация и в российском журналистском мире не безнадежна. Журналистика как профессия, поддерживающая индустрию СМИ, всеми своими колесиками погруженную в общество, каких-то рамок придерживается. В том числе – опираясь на здравый смысл рядового журналиста и редактора и на развитость их нравственного чувства, на стремление ставящего подпись под номером или учреждающего СМИ не иметь "на ровном месте" проблем с государственным регистрирующим органом и тем более – с Уголовным кодексом.

К тому же ситуация в российской прессе меняется: журналистское сообщество, находящееся на этапе бурной профессионализации, многому учится, в том числе на ошибках, над многим, в том числе и над тем, что относится к сфере профессиональной этики, начинает задумываться более основательно, чем 5–7 лет назад.

Один из примеров такого рода – инициируемый самими редакциями поиск профессиональной нормы: обычно в режиме "круглого стола" с коллегами и экспертами. Но именно пообщавшись в ходе одного из таких "круглых столов" с признанными, авторитетными носителями профессионального сознания, я имею серьезные основания утверждать: ожидать прорыва от журналистского сообщества в России в области становления полноценной профессиональной этики пока не приходится. Увы, даже в среде очень сильных журналистов и редакторов еще в ходу представления о том, что никакой "специальной" этики журналиста в природе нет и не должно быть, что представление о "допустимом" и "невозможном" в профессии – это личное представление конкретного пишущего или снимающего журналиста: опирающееся на его сугубо личное нравственное чувство, на то самое "мама воспитала".

Между тем, специфика журналистики предполагает – и это подтверждается мировой практикой ее становления и существования – формирование и активное поддержание, культивирование определенных и устойчивых признаков: профессиональных добродетелей, принципов, правил, норм, закрепляющихся в виде профессиональных стандартов и традиций, желательно без смешения с предрассудками или пережитками.

Есть ли шанс у саморегулирования?

Внятно проговорим две позиции, нуждающиеся в обсуждении и самими журналистами, и всем обществом.

Первая: пресса, стремящаяся использовать потенциал профессиональной свободы, институт репутационный в основе своей. На репутации конкретного СМИ и журналиста держится доверие к ним, на доверии – спрос на производимый продукт, на востребованности продукта – влиятельность, прямая и опосредованная.

Вторая позиция. Профессиональная свобода и профессиональная репутация журналистов в значительной мере зависят как от ограничений, налагаемых на прессу институтом внешнего, государственного регулирования, так и от признания самой прессой этого института единственно легитимным. Стремление минимизировать пространство опеки института госрегулирования, имманентное независимой прессе, на практике сводится (огрубим ситуацию) к трем несовпадающим линиям поведения их носителей.

Первая линия: СМИ (и его "группа поддержки", включая идеологических и финансовых "спонсоров") становится полем отвлекающей, антидемократической в основе борьбы за дурную "самость": в том числе и откровенно негативного рода. Крайние случаи – когда квазипрофессиональное начало откровенно, цинично испытывает на прочность общество, государство и саму профессию: идет ли речь о демонстративном презрении к общественной морали или о попытках проверить качество общественных устоев, прощупать восприимчивость граждан к нацизму, например. В случаях такого рода мы сталкиваемся с квазижурналистикой, территорией "дикого поля", но никак не с уважаемой, социально ответственной профессией. Специально отметим: за позицией подобного рода обнаруживается, как правило, не отсутствие профессиональных знаний и навыков, а откровенное пренебрежение ими, а то и замена их нормами, требованиями, интересами иных профессий, чуждых журналистике или даже несовместимых с ней. Говорить о профессиональной этике этой категории пишущих и снимающих, а равно и с самими представителями этой категорией – время тратить. Тут должно действовать, причем жестко, повсеместно и повседневно, закону и тем, кто призван пресекать злоупотребления свободой слова.

Вторая линия поведения, вторая группа – это СМИ, журналисты, редакторы, хозяева которых попросту не задумываются о профессионально-этической составляющей даже как о репутационном ограничителе. Самая распространенная логика их существования – "как все и всё в стране". Как правило, ситуация эта относится к пришедшим в профессию в 90-е годы, что называется, с улицы. При различных мотивациях хозяев СМИ "новой волны" (честолюбие, политическое влияние, реже – надежда на выгодный бизнес…), некоторая часть их либо действительно не понимает, что пресса, даже и максимально "приближающаяся к народу" – это не часть "улицы", либо попросту эксплуатирует тему "пределов допустимого". Именно в этой группе СМИ наиболее в ходу этнонимы, задевающие большие группы населения, именно здесь не зададутся лишний раз вопросом, переносить ли на полосу национальность задержанного, проставленную в милицейской сводке. Эта группа СМИ – наиболее массовая, в том числе по охвату читателей и зрителей, а потому и наиболее опасная. Например, когда очередная "подсадная утка" обращается к ведущему "Большого куша" (новый проект канала СТС) со словами "Ах ты, грузин чернож…й, скотина"[6], есть основания обеспокоиться. Публично детабуизируя один из самых грязных этнонимов, телеканал, на котором запущено такое шоу, тем самым легализует его в качестве допустимого, приемлемого.

Особо надеяться на перемены к лучшему в этой категории СМИ не приходится. Но и отчаиваться тоже не стоит: можно предположить, что эта группа склонна разворачиваться "по ветру", в том числе – по политической моде. Сегодня в ней аукается (набрав собственную инерцию, работающую на разрушение культурного начала) "сортирномочильная" лексика. Завтра сможет сработать другая, с иным знаком. Сработает ли?

И, наконец, третья линия и третья группа: очевидно неширокий, но реальный защитный пояс профессиональной журналистской культуры. СМИ и журналисты, выступающие носителями профессионально-нравственного начала, начинают собираться сегодня в профессиональные организации, обсуждают профессиональные нормы, примеряют часть из них к себе. Почему это важно? Да потому, что таким образом через обращение журналистов к идее реальных, работающих союзов (в которых профессионалов объединяет не формальное членство советских времен, а схожесть обновленных представлений о профессии и уважение к коллеге, подкрепляемое повседневным соответствием представлению о "нормальном журналисте" и в своем кругу, и у публики) и к профессиональной норме как основе именно профессионального поведения, в России начинает вызревать базовая клетка института саморегулирования.

Расширение пространства саморегулирования, предполагающее сужение пространства регулирования государственного, означает изменение качественной основы свободы и ответственности журналиста, перевод этой профессии в режим действительно ответственной свободы.

Язык Вражды как самостоятельный фактор

Это в теории. А на практике? О какой ответственной свободе речь, когда одна крупнотиражная газета считает полезным поместить читательское письмо "Я не националист, но надоело!", автор которого спрашивает: что делают в России раздражающие его "товарищи с Востока", "пыряющиеся ножиками" на его родном рынке, вьетнамцы, торгующие там же китайскими джинсами, цыгане, просящие милостыню? Может, пора уже незаконных эмигрантов попросить, а тех, которые не захотят, по-хорошему выслать?[7]

А вот что пишет известный журналист газеты, гордящейся своим полуторамиллионным тиражом: "Если я вижу, что обыкновенная троллейбусная остановка за год превратилась в привокзальную площадь каких-то Кавминвод, причем это произошло не только с одной моей остановкой, а со всем нашим районом – а я, кстати, бываю и в других районах и вижу там такое же безобразие, – конечно, я поверю в полтора миллиона азербайджанцев"[8].

Это брошенное мимоходом "безобразие", эти "какие-то" Кавминводы, этот алармизм тона и стиля аргументации, эта логика, наконец: "Вот они – сидят с утра до ночи на нашей остановке в своем тряпичном кафе-шалмане и кушают чебурек. Впрочем, мне в голову не приходит выяснять у наших местных "кавминводцев", кто они по национальности. Не мое это дело, верно? Но я твердо знаю одно: пока люди живут в своих домах, между ними не возникает никакой "национальной розни" и никакого "экстремизма". А когда одни люди начинают агрессивно и массово овладевать чужими домами, тогда эта рознь возникает, и никуда от нее не денешься, ни один народ не может позволить такого к себе отношения, как ты его ни уговаривай, как ни объясняй, что "национальная рознь – это плохо и стыдно". Да, плохо, да, стыдно, но… к этому все равно идет, хотите вы этого или не хотите"[9]. Кто это, известный журналист или автор предыдущего письма, утомленный заходом на "свой рынок"?

Наш условный "этнолог" может найти в только что процитированном тексте подтверждение своей "табуизирующей" позиции: нечего такое печатать. Но "нечего" – это произвол, даже когда речь о произволе вкуса в наилучшем смысле слова. Вопрос более точный, даже и для сторонника позиции "не навреди" – есть ли основания отказать в публикации такого рода "беспокоящих" мнений именно из-за их выраженной эмоциональной составляющей.

Думаю, что правовых оснований нет. Что до оснований "внеправовых", то я, например, полагаю, что приведенное выше письмо публиковать стоило – как повод для серьезной читательской дискуссии. Да и написанное Юлией Калининой в ее колонке на полосе "МК" – вполне кондиционный профессиональный продукт, по крайней мере, с формальной точки зрения. Приведенный фрагмент текста не противоречит ни российским законам, ни нормам профессиональной этики. Доведись мне писать экспертное заключение по этому тексту, вопросов бы не возникло: процитированное не расходится с буквой большинства журналистских кодексов.

Хотя, подводя итог сказанному по части формального соответствия, я все же отметил бы, что указанный фрагмент текста "имеет признаки Языка Вражды". Что, например, журналист, описывая заведомо конфликтную этническую ситуацию, совершенно открыто обозначает свою пристрастную позицию. Что рассуждая о "своей остановке", экстраполированной на пространство Москвы, журналист на самом деле формирует не картинку, а "картину мира" в головах читателей – корреспондирующуюся с образом оккупированной территории. Что внося в мирную, хотя и очевидно раздражающую автора примету чуждого, непонятного ему быта ("сидят с утра до ночи на нашей остановке в своем тряпичном кафе-шалмане и кушают чебурек") ноту никак не связанной с этой картинкой, но близкой угрозы ("начинают агрессивно и массово овладевать чужими домами"), журналист впадает в тяжкий грех, поскольку активно эксплуатирует публично этнический стереотип, интенсивно формирует у действительно массового читателя чувство предубежденности по отношению к стереотипизируемой группе[10].

Стоп-стоп. Получается, что Языка Вражды возник бы в моем гипотетическом заключении неким специальным разделом, отделенным от категории права и профессиональной морали? Парадоксально, но во многом именно так. Приведенный пример – тот случай, когда скорее именно нравственное чувство, материя много более тонкая, чем зафиксированная профессионально-моральная норма, подает сигнал: журналистский продукт находится на грани, отделяющей разжигание той самой "межнациональной вражды" от эмоционально окрашенного описания напряженной, ухудшающейся межэтнической ситуации, на своего рода "красной линии".

Следствие сигнала? Моральная рефлексия, запуск эмоций, работа мысли, поиск контраргументов: чего и добивалась журналист. Но это у меня, ходящего в Москве на "свой рынок". А у "человека с рынка"?

Но, возвращаясь к основной теме разговора, означает ли сама фиксация признаков Языка Вражды в этом и других материалах, что статьям такого рода дорога на полосы должна быть заказана или ограничена? И, наконец, что же понимается под Языком Вражды, многократно упомянутым, но не определенным?

Язык Вражды: первое приближение

Попытка объясниться по части понимания Языка Вражды, этой достаточно сложной языковой субстанции, отнесена в глубь статьи совершенно сознательно. Только определившись с сутью Языка Вражды, с его родовыми признаками, можно более или менее уверенно судить о характере ситуации, связанной с распространенным в российских СМИ подходом к описанию межэтнических и межконфессиональных отношений. Только согласовав представления о Языке Вражды, можно попытаться предложить какие-то рекомендации "городу и миру": в нашем случае – не только самой прессе, но и той части общества, которая ощущает себя ответственной за изменение сложившегося положения.

Но исчерпывающего определения на данном этапе проекта нет и быть не может: для решения этой задачи требуются более глубокие исследования. В самом общем виде Язык Вражды есть основания рассматривать как специфический социально-культурный комплекс с характерным, выраженно интолерантным началом, устойчивым признаком которого можно считать использование средств и инструментария массовой коммуникации для разрушения той части основ межэтнической коммуникации, которая напрямую относится к категории прав и свобод человека.

Заметим, что это рабочее определение позволяет уже сегодня сформулировать ключевую практическую задачу продолжения проекта следующим образом: способствовать освобождению языка средств массовой коммуникации от наиболее опасных элементов Языка Вражды. Для этого потребовалось бы обозначить границу, отделяющую "опасный Язык Вражды" от этнической информации любого рода и толка, не подрывающей правозащитного поля основ межэтнической коммуникации.

Под выведением "за красную линию" при этом понимался бы добровольный отказ не только отдельных профессионалов, но также и профессиональных групп, редакций, союзов от употребления наиболее одиозных (активно интолерантных, имеющих выраженные признаки и характеристики Языка Вражды) идей, лексем, языковых приемов и т.д.

Проблема "порогов" – одна из сложнейших, и доподлинно известно, что готового ответа нигде не припасено. Хотя бы потому, что "пороги" в полиэтнических обществах сплошь и рядом обнаруживают свою неуниверсальность. Вопрос о том, "где проходит граница, за которой начинаются призывы к ненависти", в одном из исследований известной международной правозащитной неправительственной организацией "Article 19", отнесен, заметим, к категории "проклятых"[11].

Полагая, впрочем, возможным "демистифицировать", прояснить вопрос о "порогах", сформулируем рабочую гипотезу, связанную с Языка Вражды в СМИ.

1. Сложные процессы саморазвития и самосохранения обществ, прежде всего полиэтнических, активно побуждают и сами эти общества, и их прессу фактически непрерывно перепроверять местоположение "порогов", запретов на "задевание этнического", налагаемых и поддерживаемых не только законом, но и моралью, общественной и профессиональной журналистской. Одним из способов такой проверки объективно выступает Языка Вражды, носители которого раз за разом испытывают способность конкретного общества проявлять "терпимость к нетерпимости", существующей в различных видах и формах.

2. Способность общества к самосохранению и саморазвитию не в последнюю очередь определяется характером и качеством закона и профессиональной журналистской нормы в интересующей нас области, а также характером и результатом практики нормоприменения в сфере как права, так и профессиональной этики. При этом естественно и правильно, что ни средствами права, ни средствами профессиональной этики все пространство языка массовой коммуникации не регламентируется.

3. Одним из универсальных показателей степени цивилизованности как общества, так и тех средств массовой информации, которые наиболее полно отвечают представлениям общества о "своей прессе", можно считать внятность и мотивированность разделения негативно окрашенной "этнической" информации "своей прессой" на приемлемую и недопустимую применительно к собственным полосам.

Поиск базовой формулы

Из возможных версий мы выбираем в качестве "пилотной" версию "узкого" прочтения феномена Языка Вражды, полагая, что Языка Вражды как инструментальную конструкцию полезнее всего использовать в плане противодействия покушениям на права и свободы человека по признакам расовой, национальной, языковой и религиозной принадлежности. При этом в категорию Языка Вражды мы включили бы только агрессивно нетерпимое, угрожающе интолерантное – и именно в силу этого нуждающееся в выведении за поле повседневной практики СМИ; мы признаем, что такой подход не является единственно возможным. (Безусловно, имеет право на жизнь и другой подход, согласно которому к Языку Вражды может относиться, в том числе, и весьма неприятное, беспокоящее и даже нежелательное, но допустимое в интересах общества). Сильные аргументы в пользу такой именно позиции можно найти у авторов сборника "В поисках равновесия. Разжигание ненависти, свобода слова и недискриминация", выпущенного "Article 19"[12].

Своего рода прообраз искомой формулы Языка Вражды мы при этом формулируем следующим образом:

Язык Вражды в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений проявляет себя, как правило, через использование коммуникатором лексических и иных средств, характер которых позволяет определить цели, интонации, интенции, содержащие признаки установок коммуникатора на оскорбление, унижение, угрозу, а также подстрекательство к насилию, ненависти или дискриминации в отношении отдельных этносов, их частей или отдельных категорий или групп граждан.

Говоря о феномене Языка Вражды, мы можем описать его по набору системных признаков, как легко дешифруемый негативный сигнал высокой (достаточной) внятности и интенсивности, публичное свидетельство об объявлении "другого", во-первых, "чужим" или даже "чуждым", "враждебным" (речь об отчуждении волевым образом, с демонстративным отказом от психологического контакта, попытки установления понимающей коммуникации), а во-вторых, заведомо неравным себе по достоинствам. Язык Вражды – это оформленный языковыми средствами и размещенный в сфере массовой коммуникации знак дискриминирующего размежевания: отказа в доверии по причине нахождения объекта вражды, основного адресата сигнала именно в "чуждой" общности, поражения его на этом основании в правах, в том числе моральных, отказа как самому объекту вражды, так и его миру, в том числе внутреннему, в праве законно и достойно представлять человеческую общность.

Что касается аргументов по части выбора предпочтительного отношения к Языку Вражды, то вот как формулировался основной аргумент в публикации "Article 19":

"Существует большое число разнообразных гарантий демократии, и каждая ценна по-своему. Одной из них является свободный обмен мнениями и идеями. Всеми силами мы должны стремиться сохранить и демократическую дискуссию, и каналы ее постоянного использования. К сожалению, временами демократическая дискуссия, включающая пропаганду ненависти (в форме оскорбления или обвинительных расистских нападений) обязательно допускает унижение идей и верований, дорогих остальным людям. Наш центр заботится о том, чтобы такие нападения всегда встречали достойный, аргументированный отпор в виде дискуссии. Подавление подобных выпадов не будет решением проблемы, а скорее даже загонит ее вглубь общества и даст повод для актов насилия. Хотя это и весьма сложно, но мы все же отстаиваем мнение, что речь никогда не должна ограничиваться по ее содержанию. Любые ограничения выражения должны быть направлены только против его "заряда", как, например, выражения, прямо призывающие к незаконным действиям"[13].

Для того, чтобы позиция эта получила логическое, но и образное завершение, добавим к сказанному и еще одну реплику из документа "Article 19":

"Нет необходимости напоминать, что в свободном обществе терпимость требует, чтобы мы терпели нетерпимость"[14].

Берега свободы: логика ограничительных мер

"Терпимость к нетерпимости" – сильная формула. Заметим, однако, что сама она явилась продуктом долгого развития именно правовых государств, с высокой степенью консолидации мнений их граждан по вопросам прав человека, включая право на свободу слова. Что, далее, сама граница терпимости подвижна – и не всегда движение происходит в сторону общечеловеческих идеалов, увы. Что, наконец, существует целый ряд международных соглашений (ратифицированных СССР и Россией), предусматривающих ограничения свободы слова в части пропаганды национальной, расовой или религиозной ненависти во всех ее формах[15].

Примером может служить та же телепередача "Антидеза", с которой начинается эта статья. Большое жюри заняло по отношению к этой эфирной публикации достаточно определенную профессионально-нравственную позицию[16]. Но кое-что к сказанному выше полезно добавить именно здесь.

Во-первых, после Второй мировой войны человечество внимательно следит за любыми выбросами ксенофобии, расовой нетерпимости, шовинизма, но отдельно и специально оно наблюдает – в силу уже имевшей место попытки истребить, свести под корень два этноса, за проявлениями антисемитизма и за преследованиями цыган. Один из примеров недопустимого нигде в цивилизованном мире – обсуждение тезиса о том, что гитлеровский режим не ставил целью истребление евреев именно по национальному признаку. Попытки поднять тему, предложить "свежее видение" время от времени предпринимаются, но конец всегда имеют один – судебное решение. Это способ защиты жертв, но и способ защиты будущего.

Во-вторых, невозможно всерьез оценивать "Антидезу", исходя из буквы и духа профессионально-моральной журналистской нормы, потому что перед нами – не исследовательская и не просветительская журналистика. Продемонстрировав возможности, таящиеся в манипулятивном использовании видео- и музыкального рядов, сочетания авторского текста с закадровым и с текстом – мнением эксперта, смешав достоверную информацию с недостоверной, отказавшись от представления альтернативной или просто критической точки зрения, "Антидеза" по совокупности черт и приемов должна быть совершенно определенно отнесена к эфирным публикациям с выраженными признаками пропаганды, направленной на разжигание межнациональной и межконфессиональной вражды[17].

Пропаганду выдают, отличают от журналистики достаточно определенные признаки. А как быть с жанром привычным и, как показывает практика, активно востребованным частью населения, признаваемым именно журналистикой (а часто и апогеем ее) – публицистикой? Как правило, она также имеет достаточно четкую цель и распространяет или стремится распространить определенную систему представлений, идей, наблюдений конкретного автора. Язык Вражды в публицистике – пороховая бочка: не раз проверено. А Язык Вражды в тексте известного писателя-сатирика, скажем? Вот Михаил Задорнов, "Чечня: антикварные грабли России", публикация под рубрикой "Дневник писателя": "Они должны по Дарвину пройти еще несколько ступеней развития и вынырнуть из своего первобытного общежития"[18].

И, кстати, какие странные пути проходит стереотип, как неожиданно всплывает у авторов, казалось бы, таких неблизких: вот "голос за кадром" в "Антидезе" приводит серьезный аргумент, как бы опровергая тезис о существовании антисемитизма в России: "Если бы в России действительно существовал антисемитизм, то евреи трудились бы, к примеру, в шахтах или плавили металл…"[19]. А вот М. Задорнов: "Представить себе чеченца, сеющего хлеб, так же нелепо, как еврея, помешивающего сталь в мартене"[20].

От конкретной публикации известного сатирика логично сделать шаг к распространенной в нынешней прессе манере пошучивать, не оглядываясь на аудиторию, давшую повод для "этнической" шутки. Эта манера и ее следы представляют собой случаи не мотивированной, а часто и не замечаемой самим журналистами интолерантности, это – неумышленные нарушения того, что некоторые исследователи именуют для простоты заимствованным термином "политкорректность". "Стебные" фразы – а то и заголовки! – может быть, и способные вызвать в Москве какое-то число улыбок, в Казани или Киеве воспринимаются как очередное подтверждение торжества имперского стиля, могут задевать, вызывать сугубо негативные эмоциональные реакции.

А как квалифицировать "прикольный" для запустивших его в эфир вопрос: "Не являются ли пожары в Подмосковье проявлением еврейского заговора?", ставший основой интерактивного опроса для дежурной бригады "Сегоднячко" (ТНТ) в один из первых сентябрьских дней? "Некоторые из зрителей, дозвонившихся в студию, возмущались: это не вопрос, а провокация. Как-де можно в и без того сложнейшей ситуации, когда то тут, то там обнаруживают щиты с надписями антисемитского содержания, провоцировать население на проявление подобных настроений?" Ирина Петровская, описывая ситуацию ухода "прайм-таймового" эфира в область театра абсурда, прокомментировала увиденное миллионами телезрителей так: "Я далека от мысли считать случившееся в эфире "Сегоднячко" провокацией – особенно если учесть, что руководитель программы Лев Новоженов отнюдь не славянин. Просто ребятки, как всегда, резвились, полагая, что телеэфир "Сегоднячко" – их вотчина, в которой можно делать все, что взбредет в их молодые и озорные головы"[21].

Соглашаясь с Ириной Петровской (мнение которой мне всегда интересно), в оценке дефектов "вотчинного" подхода, особенно на телевидении, я, однако, в данном случае вынужден обратиться к известной формуле "врачу, исцелися…". Ну, какое, право же, отношение к персональным профессиональным ошибкам дежурной бригады "Сегоднячко" имеет этническая принадлежность отсутствовавшего в студии руководителя программы, с какой стати она оказалась поводом для публичного обсуждения – пусть и в форме реплики? Увы, известный телеобозреватель под влиянием эмоций забыла в данном случае один из самых известных пунктов писаных журналистских кодексов: этническая принадлежность человека (как и другие персональные данные: от пола и возраста до принадлежности к религиозным объединениям или сексуальной ориентации) может быть упомянута публично только в случае, когда это имеет существенное значение для понимания сути дела. (Из 45 проанализированных мной профессионально-этических кодексов, действующих в трех десятках стран, эта позиция была зафиксирована в 31 документе.)

Но вот фокус: российские телепрограммы и телеканалы живут сегодня в пространстве, как бы выведенном из сферы действия профессионально-нравственной нормы, по меньшей мере, писаной. Хартия телерадиовещателей, содержавшая некоторое количество вполне современных профессиональных норм, умерла, фактически не родившись. Представители телевидения и радиовещания и без Хартии обходятся. Что делать…

Что делать?

Толерантность в российской прессе, безусловно, не может иметь характер принципиально иной, чем в любой другой прессе. Но при этом относиться к ней, как представляется, нужно много бережнее: не позволяя Языку Вражды безнадежно изменить состав грунта на нашей не самой устойчивой к морозам и заведомо не самой богатой опытными "садовниками" грядке.

Софийская декларация (1997), одобренная затем на 29 сессии Генеральной Ассамблеи ЮНЕСКО, подводя своего рода промежуточный итог укреплению независимости и плюралистичности СМИ, закрепила за самими журналистами право выбирать правильные методы профессиональной деятельности.

Притом, что за минувшие пять лет в сфере профессиональной этики журналиста в России имело место достаточно много обнадеживающего, территория межэтнического и межконфессионального взаимодействия в духе и логике ключевой позиции Софийской декларации журналистами фактически не осваивается. И это притом, что в этой этапной для профессии декларации есть специальный пункт, посвященный ксенофобии и столкновениям между различными этническими и религиозными группами как угрозе миру и демократии – и тому, что могли бы предпринять в этой ситуации журналисты.

Основываясь на конкретных рекомендациях Софийской декларации (обращать внимание журналистов, в рамках программ подготовки по журналистской этике, на опасности, связанные с предрассудками и дискриминацией; проводить более правильную политику подбора кадров, способствующую привлечению журналистов и журналистики, представляющих этнические и другие меньшинства), сделаем вот какое предположение. Заметным продвижением вперед – в духе этого документа, а равно и в логике связки принципов "легитимность – законность – демократическая необходимость" – было бы признание российскими журналистами, по крайней мере, действительно озабоченной частью профессиональной среды, самой необходимости договариваться о противодействии Языку Вражды и формализация в какой-то форме самой общей установки на такое противодействие: возможно с принятием для начала каких-то очень простых самообязательств (на уровне как ассоциаций, так и редакций).

Не считая возможным рекомендовать какой-то конкретный набор пунктов, сформулирую только идеологию такого шага:

Отказ от установки на оскорбление, унижение, угрозу, а также подстрекательство к насилию, ненависти или дискриминации в отношении отдельных этносов, их частей или отдельных категорий или групп граждан не требует принятия каких-то кодексов или специальных норм, он может формироваться как редакционное "честное слово", не обязательно письменно фиксируемое. Вместе с тем, зафиксированный самообязательством, известным читателю, этот отказ становится сильным, эффективным инструментом связи СМИ с общественностью, элементом восстановления и укрепления уважения граждан к журналистам и журналистике. Этот отказ легко проверяется – и самими журналистами, и их читателями. Этот отказ, что принципиально важно, не будучи ни самоцензурой, ни переходом на принцип "дозирования" информации, способен заметно повлиять на атмосферу в обществе, снизить градус насилия, укрепить иммунитет российской демократии: в том числе и за счет роста доверия к слову.

Этот пункт я бы так и зафиксировал в списке практических рекомендаций, в разделе "Что делать?", первым. С ним вроде бы все ясно.

Пункт второй – также понятный. Не знающий или не желающий знать какие-то очень важные вещи о собственной профессии журналист не просто профессионально неполноценен, он еще и ходячая угроза, фактор повышенного риска. Вывод? Журналистам нужно позволять получать профессиональные знания, и прежде всего – систематические знания о профессиональной этике, в том числе и в ее сравнительном виде (информационный мир един, партнеры, перегоняющие ежедневно тонны новостей через границы, должны понимать друг друга как профессионалы, а не просто как элементы информационных бизнес-структур); журналистов нужно стимулировать к этому. Последнее относится и к работодателям, и к гражданам, имеющим дело с готовым профессиональным продуктом.

Пункт третий. Журналист, работающий с межэтнической и межконфессиональной проблематикой, обязательно должен быть журналистом-направленцем. Специфика этой тематики и реакции на публикации по ней заставляют убеждать редакторов и работодателей: не передоверяйте подготовку материалов по этой тематике специализирующимся в других областях – и используйте все возможности, чтобы ваш "профильный" специалист имел возможность все время пополнять знания. Поощряйте его поездки на специальные семинары, в том числе и не журналистские, поощряйте его стремление быть в газете или журнале не ретранслятором сказанного специалистами, а партнером специалистов, организатором "круглых столов", например. Но – внимание:

Четвертый пункт. И журналист, и редактор, и издатель газеты, заинтересованные в ее репутации, не должны пускать на самотек вопрос о качестве и идеологии эксперта, который приглашается для ведения "этнического" направления или, в силу достаточно частого появления в роли консультанта передач или эксперта, отвечающего на вопросы автора и аудитории, начинает восприниматься как выразитель позиции редакции. К сожалению, ситуация, когда журналист приглашает ненадлежащего эксперта (как по качеству знаний, так и по подходам, не соответствующим нормам толерантного сознания, "загруженного" набором собственных идей, определенная часть которых может просто не вписаться в демократическую систему ценностей и представлений о правах человека) – явление не такое уж редкое. Ненадлежащий эксперт не только создает репутационный риск для самого СМИ, но и отягчает ответственность журналистов за "картину мира" в головах пользователей продукции СМИ.

Означает ли сказанное, что приглашаться должны только "правильные" эксперты? Нет, конечно. Но дело чести газеты, чтобы "ее" эксперт был экспертом именно "надлежащим", адекватно представляющим редакционную политику и помогающим ее формированию на сложнейшем направлении.

Пункт пятый. Журналистов нужно специально готовить к функции партнеров граждан. Поэтому я на своих семинарах рекомендую журналистам, серьезно обсуждающим этническую проблематику, попробовать себя в роли исследователя. Раздавая в пакете документов Общеполитическую рекомендацию ECRI (Европейской комиссии по борьбе с расизмом и нетерпимостью) № 4 "Национальные исследования по вопросам восприятия проблем расизма и дискриминации их потенциальными жертвами", я обычно объясняю: государство, для которого этот документ подготовлен, ничего не успевает, и до этого у него руки еще неизвестно когда дойдут. Но вот вы живете на территории, где проблема эта есть, и потенциальные жертвы есть тоже. Превратите "казенное" исследование в журналистское, а если получится – в общественно-профессиональное. Приложение "Основные принципы организации исследований по вопросам восприятия проблем расизма и нетерпимости их потенциальными жертвами" – это, по сути, квалифицированная подсказка по всему циклу работ. Сходите к правозащитникам, к социологам в университет, к студентам – вам удастся собрать богатейший материал. Если с ним грамотно обойтись, представить в исследовании картину своего региона, не подставляя при этом конкретных людей, защитив их профессиональными журналистскими средствами, когда в этом есть нужда (от идентификации, например) – изданию цены не будет. А доверие? А репутация? А самоощущение?

У меня нет информации, что такое исследование хоть где-то было однажды проведено и доведено до конца: региональному журналисту такое дело в одиночку не поднять, да и времени ему никто на это не даст. Но, во-первых, идея такого исследования непременно будет реализована: об этом говорит интерес к ней на этапе знакомства с документами. Во-вторых, сам журналист, подержавший однажды в руках этот и другие документы той же ECRI, перестает быть просто ретранслятором, "говорящей ручкой", в нем запускается процесс систематизации и углубления знаний и представлений о предмете на европейском уровне, что само по себе драгоценно.

Пункт шестой. Еще одна рекомендация, не оригинальная, если говорить об идее. В начале 90-х в Германии мне попался сборник небольшого объема (с полсотни машинописных страниц), выпущенный социал-демократами. Одна из его частей, за подписью авторитетного члена бундестага, состояла из 18 небольших блоков: каждый блок состоял из формулы, отражающей негативный этнический стереотип по отношению к иностранцам (мигрантам), и аргументации, опрокидывающей этот стереотип. Стереотипы были такие: "Иностранцы лишают нас рабочих мест!", "Иностранцы – плохие коллеги!", "Иностранцы разваливают нашу социальную систему!", "Иностранцы должны работать у себя на родине!", "Иностранцам слишком хорошо живется!", "У иностранцев слишком много детей!", "Иностранцы не желают интегрироваться!", "С иностранцами невозможно жить рядом!", "Иностранцы агрессивны и криминальны!". Согласитесь, где-то мы это слышали, может быть, и не в такой демонстративно спокойной форме? В данном разделе на короткое и отвечалось коротко: 10–15 строчек реплики-возражения. А вот дальше ключевые вопросы получали уже развернутые ответы: на 4–5 страниц, с цифрами, фактами, аргументами.

Полагаю, нам сегодня практически повсюду не хватает такого рода материалов, помогающих преодолеть стереотипы, предубеждения, предрассудки. Нужны они позарез, особенно в регионах, где межэтническая ситуация напряжена – на той же Кубани, к примеру. Но взяться им у нас неоткуда: государству это не нужно, неинтересно, да и не с руки. Партий в настоящем смысле, с ориентированными на граждан информационными службами, у нас тоже нет (брошюра-то немецкая была именно партийной по происхождению). Общественные организации? Да тоже – пока раскачаются…

Показывая германскую брошюрку, я обычно говорю: вот замечательный образец логики, полезной СМИ – и образец реализации этой логики. Создание такой брошюрки на местах – чем не повод для СМИ собрать фокус-группу: чтобы выделить, наконец, основные предубеждения и предрассудки в межэтнической сфере, подискутировать, услышать аргументы: да тут хорошей газете работы – на месяцы. А какие люди придут под такое дело, а какую пользу это доброе дело принесет! А какой серьезный резерв у СМИ, как у элемента гражданского общества, появляется в социальной и политической сфере для работы с политическими партиями!

Седьмой пункт. Если мы говорим о профессиональной этике, задача журналистских организаций и союзов – вносить свою лепту в поддержание профессиональной и общественной дискуссии по межэтнической тематике на уровне и в традициях, соответствующих демократическому обществу. Выше, обращаясь к теме передачи "Антидеза", я рассказал о заседании Большого жюри СЖР, – это как раз и был акт поддержания профессионального гомеостаза в режиме демократической процедуры и с действительно демократическим решением.

Возвращаясь к линии в межэтнических отношениях, характерной для наших СМИ, замечу: она скорее интуитивна, кланова или даже классова, чем профессиональна. В самом деле, если у журналиста нет каких-то системных ориентиров на этом направлении, откуда быть именно редакционной политике? Значит, будет президентская или главы районной управы. Или никакой не будет – от греха подальше и по отсутствию интереса.

Между тем, у мировой и европейской журналистики есть, если угодно, программные документы, предполагающие современно определенное поведение СМИ по ряду вопросов: таким, как толерантность, прежде всего. Не цитируя в деталях (кому будет интересно – найдут сами), упомяну здесь о документе, принятом Международной федерацией журналистов пять лет назад в Бильбао: "Пришло время проявлять толерантность: СМИ и вызовы расизма". Принципиальную важность в этом документе представляют разделы-представления, посвященные оскорбительным формулировкам, стереотипам, принципам и правилам освещения меньшинств в СМИ, и разделы, содержащие общие профессионально-этические рекомендации. Мне кажется, что, как минимум, изучение и обсуждение этого документа в союзах и редакциях должно было бы состояться по инициативам тех же журналистских союзов на местах. Не состоялось – не убежден, что есть этот документ в регионах.

Но если нет, то почему нет? Строго говоря, деятельность (проблему бездействия, низкого кпд) профессиональных союзов нужно было бы прописывать отдельной позицией. Фиксирую проблему, ничего не прописывая: слишком деликатная тема.

Вообще, внутрипрофессионального диалога, дискуссии по основным вопросам жизни профессии, союза, редакции – за редчайшим исключением (как правило, в режиме семинара или конкурса) – в профессии нет. Она, образно говоря, не дышит и не думает. Нет сомнения, что Язык Вражды может и должен стать одним из поводов такой дискуссии, но пока этого не происходит. Что делать…

Восьмой пункт. Что делать? Продолжать проект, чтобы кому-то уже завтра не пришлось начинать все заново и, увы, почти с нуля.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Антидеза. 28 июля 2002. 3 канал.

[2] Д.ю.н. Хохряков Г.Ф. Цитата: "Евреи в силу своей истории и в силу своего сформировавшегося характера – носители (и пусть они не обижаются на это) племенного сознания. А племенное сознание, оно отличается тем, что резко отличает “своего” от “чужого”" (Антидеза).

[3] Речь идет о монологе председателя Концептуальной партии "Единение": Петров К.Е. Не все жиды – евреи//Большая Волга. 2000. № 21.

[4] Известия. 2002. 18 июня. С. 9.

[5] См. статьи Романа Сапожникова и Льва Левинсона (примеч. сост.).

[6] Цит. по: Петровская И. ТВ без табу//Известия. 2002. 7 сентября.

[7] Аргументы и факты. 2000. № 1–2.

[8] Речь идет о прозвучавшей перед этим милицейской оценке численности азербайджанцев в Москве.

[9] Московский комсомолец. 2002. 27 июля. С. 3.

[10] См. о стереотипах, например: Платонов Ю.П. Этнический фактор//Геополитика и психология. СПб.: Речь, 2002. С. 355–359.

[11] См. доклад Элен Дарбишир "Международные нормы, правила и декларации, влияющие на средства массовой информации в Европе: критический анализ". Русская версия доклада опубликована в: Роль прессы в формировании в России гражданского общества. День сегодняшний. М.: Институт гуманитарных коммуникаций. 2000. С. 105–152.

[12] Цит. по: В поисках равновесия. Разжигание ненависти, свобода слова и недискриминация/Под ред. Сандры Коливер. Варшава, 1996.

[13] Там же. С. ix.

[14] Там же. С. 26.

[15] Международные нормы, правила и декларации, влияющие на средства массовой информации в Европе: критический анализ. Обобщающий документ, представленный международной неправительственной организацией Article 19//Роль прессы в формировании в России гражданского общества. День сегодняшний. М.: Институт гуманитарных коммуникаций. 2000. С. 126–127.

[16] Решение Большого Жюри см. в Приложении. (Генерал-политик, покидая зал, отреагировал на него так: "Когда-нибудь вам будет стыдно за это решение". И – после паузы: "Не только стыдно". Вопрос одного из членов БЖ "Это угроза?" был оставлен без ответа.)

[17] Казалось бы, сказанное дает основание полагать, что "Антидеза" подпадает под жесткие правовые ограничения. Но "творческая группа" передачи не зря так уверенно чувствовала себя и на Большом Жюри тоже. Определенные приемы, примененные авторами – включая настойчивое противопоставление ими "мирового еврейского капитала" "простым малоимущим евреям", – дают основание предположить, что обвинение в возбуждении национальной вражды окажется практически недоказуемым. Случай, когда Язык Вражды потирает руки: не дотянешься.

[18] Московский комсомолец. 2001. 14 декабря. С. 4.

[19] Антидеза. 2002. 28 июля.

[20] Московский комсомолец. 2001. 14 декабря. С. 4.

[21] Известия. 2002. 7 сентября.