Гельман М. Русский способ. Терроризм и масс-медиа в третьем тысячелетии

ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть вторая

Глава первая. Что делать?

Стреляют ли нарисованные человечки?

Не стреляют. Это я могу утверждать со всей ответственностью, как галерист. Фильм о войне не есть война, детектив не есть призыв к насилию. Нормальный человек чувствует грань между жизнью и искусством, относится к происходящему на экране дистанцированно. От фильма - вспомним хотя бы приключения Джеймса Бонда - даже не требуется правдоподобия: нужны лишь эффектные трюки и увлекательный сюжет.

Более сложный пример: выходят, скажем, воспоминания террориста о его "героическом пути". Мемуары реального террориста, убийцы - являются ли они потенциально опасной книгой, нужно ли их запрещать? Я думаю, что нет. Ситуация, в которой был риск для жизни, уже прошла. А вне этой ситуации разница между мемуарами террориста и художественным фильмом о терроризме мне непонятна. Мемуары - это ведь не объективное видение, а творческое преломление фактов, а фильм, в свою очередь, может быть основан на реальных событиях... Ограничивая публикацию мемуаров террориста, мы говорим: человек неразумен. Прочитав эти мемуары, он сам может стать террористом. То же самое можно сказать о чем угодно - посмотрев фильм, он становится террористом, прослушав гимн какой-нибудь группы боевиков, он может стать террористом, песня с радио "Шансон" толкнет слушателя в объятия сентиментального российского криминала и т.д. и т.п. (Отдельный вопрос - деньги, который террорист получит за свой мемуар - а такие книги часто становятся бестселлерами - и дальнейшая их судьба; но контроль за финансовыми потоками террористов, - это другая тема).

В США, например, существует закон, известный как Закон Сына и Сэма, запрещающий осужденным преступникам получать прибыль от публикации и распространения книг, описывающих свершенные ими преступления - не ограничивая при этом их права писать и публиковать такие книги.
Нельзя так же забывать, что, вне зависимости от наложенных (или не наложенных) обществом запретов, Интернет всегда будет доступен террористам - как старым, так и молодым, так и всем остальным - как платформа. Однако, ограничивая таких людей в каналах публикации их текстов, мы, как общество, маргинализуем их, "загоняем" в Интернет, где, запрещенные и таинственные, они будут куда более привлекательны в качестве идола для молодежи (а так - какой радикальный подросток захочет повторять жизненный путь дяденьки, чья книга выставлена в витрине солидного магазина?).

И тут мы снова возвращаемся к вопросу о проникающей массовости современных коммуникаций. До информационного бума искусство всегда взаимодействовало с более или менее образованной частью общества. Маргиналы, не имеющие опыта рефлексии, с искусством дела имели меньше. Философские тексты левых радикалов, например, потреблялись не толпой, а другими философами, которые ценили остроту ума и языка, каких-то предельных метафор... Споры их имели в основном чисто академический характер. Произведение искусства способно спровоцировать неадекватную реакцию (примеры опять же близко: погром в Сахаровском центре на выставке "Осторожно, религия").

Когда послание достигает всех и каждого, к нему приходится относиться осторожнее. Но "осторожность", "защита" - понятия изменчивые. В какой-то момент города перестали окружать каменными стенами, поскольку они перестали быть эффективными против постоянно модернизирующегося оружия. В современной войне цель террориста - не стену проломить, а информационную блокаду, и захватить не город, а умы и души людей. Донести до нас свою, если угодно, правду.

Здесь и таится едва ли не главная опасность. Ведь некоторые цели и идеи террористов, подчас звучащие вовсе не плохо, могут нами даже и разделяться. Борьба за свободу Чечни в глазах Запада, скажем, до сих пор борьба вполне праведная, - возьмите случай Закаева; не хотят же нам его выдавать... Или представьте себе захват посольства какой-то реально деспотической страны с требованием выпустить политзаключенных... Тоже благая цель! Появляется соблазн рассматривать эти цели независимо от средств - тем более, что вопрос о том, может ли цель оправдывать средства давно стала одним из главнейших вопросов цивилизованного общества, и традиционный ответ "нет" далеко не для всех и не на всем протяжении последнего столетия, как мы знаем, был очевиден.

Когда Сонни Вортзик сотоварищи 22 августа 1972 года захватили отделение банка в Бруклине (штат Нью-Йорк), взяв в заложники персонал, никто в стране еще не знал, что это ограбление будет принципиально отличаться от всех захватов банков как до, так и после. Подтянулись полицейские машины, спецназ приготовился к штурму, прозвучали знакомые требования машин и самолетов. Подъехали телевизионщики, собралась толпа зевак, начался прямой эфир.

Через несколько часов, однако, воз был и ныне там в вопросе о штурме - зато здание было окружено толпой в несколько тысяч человек, готовых защищать грабителей-захватчиков живой стеной. Журналисты исчислялись уже на десятки, если не сотни, и включали иностранных корреспондентов, явившихся, прослышав, что бандит в Бруклине, высовываясь из осажденного банка с белым флагом в руке, толкает толпе проникновенные речи про проблемы сексуальных меньшинств (справедливости ради надо сказать, что и власти, и пресса быстро смекнули, что лично Вортзик, несмотря на всю пригнанную им артиллерию, не застрелил бы не только ни одного заложника, но и мухи - однако его партнеры были более радикальны, и ситуация продолжала накаляться). Пока заложники сидели в чулане под дулами направленных на них ружей, Сонни стал национальным героем, а толпа сочувствующих ему все прибывала, угрожающе сдвигаясь вокруг и вовсе растерянных спецназа и ФБР.

Позднее Сонни Вортзик стал известен на весь мир благодаря популярному фильму "Собачий полдень" (Dog Day Afternoon), собравшему несколько номинаций на "Оскара" в 1975 году. Сонни навсегда будет запечатлен в американской культуре как Аль Пачино, мечущийся по пыльному бруклинскому тротуару с белой тряпочкой в кулаке, и нервно выкрикивающий "Аттика! Аттика!" в толпу, отвечающую многоголосным скандированием (печально известный в США штурм спецназом захваченной заключенными тюрьмы в городе Аттика, приведший к многочисленным и ненужным жертвам, представлялся Вортзику, как и многим американским либералам, политическим символом злоупотребления властью силовыми структурами).

Любая трансляция целей и идей террористов усиливает их: не идеи усиливает, а людей, готовых взрывать и убивать. Информационное пространство становится территорией войны, а значит и журналист оказывается военным... Разумеется, не всякий и не всегда. Но всегда следует помнить, что человек, работающий на телевидении, управляет бомбардировщиком, человек, работающий в газете, оснащен автоматом... Даже скромный владелец веб-сайта и тот вооружен - пусть и маленьким ножичком...

Метафора, что слово может убить, становится реальностью. Когда был изобретен порох, стало легче убивать не столько из-за эффективности нового оружия, а психологически: стало возможным убивать на расстоянии. Рукой не каждый сможет, а другое дело - на курок нажать, а еще другое дело - на кнопку нажать, даже не глядя в прицел (есть ведь компьютерные системы наводки) и не наблюдая реальных смертей. Но человек ведь должен понимать, какая реальная сила скрыта в этой кнопке... Это - другая система ответственности... Так и с журналистикой: пущенная в эфир информация может обладать разрушительной силой.
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел журналистика