Аграновский В. Вторая Древнейшая. Беседы о журналистике

ОГЛАВЛЕНИЕ

Процесс письма

Последний абзац

Итак, имея тему и концепцию, собрав и обработав материал, составив план и обдумав сюжет, обезопасив себя от штампов, преодолев сопротивление первого абзаца и нащупав таким образом верный тон повествования, и т.д. и т.п. — теперь-то мы с легкостью волшебной напишем, по-видимому, очерк. Написали! А чем его закончить? Тоже проблема.
Любопытно: в практической работе я, например, никогда специально не задумывался над финалом, никогда искусственно его не «вырабатывал». Все получается как-то само собой, естественно, без натуги: либо безжалостно отсекаю все лишнее, либо спокойно дописываю недостающее, точно зная при этом, что ни перелета, ни недолета нет. Интуиция? Шестое чувство? Срабатывает ли тот самый механизм, который позволяет человеку (и кошке, между прочим) успешно переходить улицу с оживленным автомобильным движением? «Кибернетическая машина» верно рассчитывает для ног момент старта, чтобы обеспечить безопасный финиш?
Если так, мне повезло. Но, думаю, нашей «кибернетической машиной» является обыкновенное чувство меры, помогающее в какой-то момент творчества из «писателя» превращаться в «читателя». Тогда внутренний голос приказывает: «Стоп». Или говорит: «Еще!» — и приходится подчиняться.
Посмотрим примеры?
Вот взятые несколько концовок из моих очерков. Я бы мог и коллег процитировать, но, во-первых, интересно на себя посмотреть со стороны — есть у меня чувство меры? Во-вторых, боюсь рисковать добрыми именами уважаемых авторов. Итак...
«Педагогическая проза». «Школа на подъеме. А дети — это глина, фантастическим образом обладающая талантом самоваяния. Если ты из них ничего не вылепишь, они сами из себя начнут лепить. Но что?»
(Замечу, что «самоваяние» — не очень-то красивое, во всяком случае не самое удачное слово, я, кажется, зря его применил.)
«Взятие 104-го». «И родилась у них великолепная идея...»
«Студент». «За Лебедевым закроется дверь вуза, но перед ним откроются ворота в мир».
«Поляновы». «На этом я поставил бы точку, если бы не вопрос, на который мне необходимо ответить: как я познакомился со своими героями? Прямо скажу — случайно. Но разве это меняет положение? Среднеарифметических данных, позволяющих найти «соответствующую семью», нет и быть не может. Однако, делая свой выбор, я исходил из того, что даже случайно избранная мною семья Поляновых содержит характерные черты, присущие многим семьям, и дает повод для серьезных размышлений».
Наконец, «Обелиск». «Как вы думаете, они там, в земле, чувствуют, что мы их сейчас вспоминаем? Мне кажется, я бы чувствовал. И это не мистика. Это то, во что мы, живые, просто обязаны верить. Пока мы живы. Иначе — какой был смысл?»
Не уверен, что все эти концовки вполне удачны, хотя, возможно, их просто трудно воспринимать отдельно от всего материала. Однако они позволяют нам предположить, что финал повествования, независимо от того, в миноре он написан или в мажоре, — не одна нота, а смысловой аккорд, нужный, быть может, для того, чтобы отзвук произведения, когда читатель уже отложил газету или книгу, еще звучал в нем, догонял его разум, будил его чувства.
Нет, все же рискну: интересно, как заканчивали свои работы классики отечественной журналистики? Почему только отечественной? И почему только журналистики? Беру с полки книгу.
Марсель Пруст. «По направлению к Свану». «Дома, дороги, аллеи столь же — увы! — недолговечны, как и года».
Даниил Данин. «Несколько слов об исследователях». «Кто-то назвал надежды воспоминаниями о будущем. Такими надеждами живут ученые мальчики, которым быть умными мужами».
Михаил Кольцов. «Летом в Америке хорошо» «...Американский покойник, знаменитый Франклин, не вице-президент и даже не президент, говорил: «Для того чтобы мне быть послом, нужно, по закону, обладать имуществом не менее тридцати долларов. У меня осел ценою в тридцать долларов. Вот я стал послом. Но мой осел умирает. И я не могу быть больше послом. Кто же из нас посол: я или мой осел?»
«Стачка в тумане». «Нам кажется, что история плетется черепашьим шагом. А ведь она несется все быстрее, еле успевая забирать воду на остановках. Избалованные пассажиры!»
«Молчи, грусть, молчи!». «Брось, Ваня, неаполитанскую муру! Ведь ты же комсомолец. Давай что-нибудь веселенькое, российское: «аванти пополо, де ля Рикоса — бандьера росса, бандьера росса!»
Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц». «Взгляните на небо. И спросите себя: «Жива ли та роза или ее уже нет? Вдруг барашек ее съел?» И вы увидите: все станет по-другому... И никогда ни один взрослый не поймет, как это важно!»
Да, несомненно, нужен аккорд, который определяется словарем как «неустойчивый повисающий звук, устремленный куда-то». В нем — главная, основная мысль повествования, ее очень важно не просто донести до читателя, но и оставить с ним на какое-то время. Если графически изобразить смысловую и эмоцио-нальную потенцию произведения, взлет ее происходит, по-видимому, в самом конце, когда все сюжетные впадины и пики пройдены, но еще нужно добиться кульминации читательского восприятия.
Не знаю, в какой мере эти рассуждения будут полезны моему читателю, но лично я искренне жалею, что прежде никогда не думал о концовках, наивно полагаясь на интуицию. Но если интуиция, как говорят, чья-то мать, то, вероятно, она и чья-то дочь! (Кстати, я попытался взять аккорд, на этот раз рассчитывая на кульминацию читательского восприятия не интуитивно, а совершенно сознательно.)
Получилось? Нет?