Аграновский В. Вторая Древнейшая. Беседы о журналистике

ОГЛАВЛЕНИЕ

Замысел, факт, тема

Факты и об их подборе

В теории журналистики есть много толкований «факта». Например, А. Ракитов отмечает, что «факт» многозначен, и указывает на три наиболее распространенных его значения: синоним логического термина «истинно», синоним термина «со-бытие» и, кроме того, обозначает «фактом» «особого рода высказывания, представляющие собой статистическое резюме ряда непосредственных эмпирических данных, полученных в эксперименте».
Вы поняли?
Я предпочитаю определения попроще, к примеру: факт — это упрямая вещь. Без мудрствований лукавых. В этой известной формулировке содержится самое главное для нас, документалистов: качество факта — его упрямство, с которым нельзя не считаться и которым надо уметь пользоваться. Подобное его качество диктует профессиональное отношение к факту: ни в коем случае не прибавлять, не убавлять, не трогать, не подтасовывать — всецело полагаться на факт.
Но обратимся к каналам, по которым приходят или должны приходить к нам факты. Воспользуюсь примерами из редакционной практики «Комсомольской правды», хотя и допускаю, что они далеко не исчерпывают возможных вариантов. Надеюсь, однако, что даже опыт одной газеты позволит нам проследить некоторые современные тенденции в работе с фактом. Итак, каналы.
Первый: публичный рассказ сотрудника редакции, вернувшегося из командировки. Цель рассказа — информировать коллег о положении на местах, о подробностях события, о настроении людей, о достижениях и поражениях, об истории во-проса, о перспективе — короче говоря, обо всем, что рассказчик считает достойным внимания.
Не буду говорить о творческой атмосфере, царящей в аудитории, когда журналист, вернувшись домой, откровенно и непринужденно делится со своими товарищами впечатлениями, половина которых не войдет и не может войти в публикацию. Не в этом суть. Главное, что коллеги получают ценную информацию, которая наравне с фактом служит источником замыслов, а рассказчик апробирует на коллегах некоторые положения будущего материала. Выгода, таким образом, взаимная и бесспорная.
На моей памяти за один только год выступление в Голубом зале редакции Василия Пескова, вернувшегося из Америки («Вася, — спросили его, — что тебя больше всего поразило в Штатах?» — «Понимаете, — ответил Песков, — если короче: из крана, на котором написано «горячая вода», течет именно горячая вода!»); рассказ Леонида Репина, участника научного эксперимента на необитаемом острове (его засыпали вопросами, связанными с психологией островитян, проявив неожиданный интерес к теме, которой он прежде не придавал особого значения); выступление Владимира Губарева, вернувшегося из Индии, Павла Михалева, оказавшегося первым советским журналистом в революционной Португалии; размышления Анатолия Юркова о положении на БАМе в период, когда «Комсомольская правда» была настроена на фанфарный лад, но после его аргументированной речи основательно сбавила тон и перешла на деловой язык.
Второй: общение журналистов друг с другом в неофициальной обстановке — то, что называется «великим трепом»: сидя верхом на редакционных столах. Цель та же, что и рассказов в Голубом зале, но эффект значительней: больше взаимной раскованности, есть возможность не только сообщить факт, но и сразу его осмыслить, «прокрутить» и выйти на тему, уточнить концепцию.
Не понимаю редакций, в которых царит клиническая тишина, где в кабинетах чинный канцелярский порядок, где ходят медленно, говорят полушепотом, а на стенах висят обязательства «выдать» столько-то строк в месяц, перегнав соседний отдел. Редакция — не контора, как бы мы ни иронизировали по этому поводу, редакция — это «живое» место, перекресток, где происходит вечное движение ног и мыслей, где набиваются в один кабинет изо всех остальных, чтобы поговорить... Где устраивают «Самовары», «От печки», «Все наверх!» и т. д., одни названия этих мероприятий, придуманные журналистами, уже должны способствовать газетной деятельности. Где идет творческое обсуждение номеров, планов и проблем с правом безнаказанно высказаться, где культивируют «мозговые атаки», где с интересом и нетерпением ждут возвращения коллег из командировок и куда с радостью возвращаются. Только в такой атмосфере возможен продуктивный обмен информацией, мыслями, идеями.
Третий: регулярные встречи с «интересными людьми» — специалистами своего дела, ответственными работниками, представителями различных отраслей знаний, хозяйства, науки и техники, искусства. Главная цель — информация о делах, известных только узкому кругу лиц, об опытах, еще не вышедших за пределы лабораторий, о проектах и предположениях, о тенденциях развития, о далекой и близкой перспективе — во имя правильной ориентации журналистов, работающих в газете над определенной тематикой.
На моей памяти встреча с вице-президентом Академии наук СССР, академиком Ю.Н. Овчинниковым. Он говорил в Голубом зале редакции о положении в современной науке вообще и биохимии в частности, об охране природы, о теории генетического и мутационного происхождения преступности, о генной инженерии. Такие встречи — постоянно действующий ликбез.
Помню, возник однажды в редакции спор: нужен или не нужен ликбез для сотрудников, собирающихся писать на темы, связанные с соревнованием? Именно спор, потому что далеко не все считали необходимым иметь экономические знания, положим, для очерка «о каком-нибудь передовике». Решили: да, следует пригласить в Голубой зал крупных экономистов, чтобы они растолковали нам, что такое «план», «вал», «хозрасчет», «себестоимость» (мы все учились понемногу...), «материальное снабжение», «кооперированные поставки», «нормо-часы», и прочее, и прочее, в том числе и самое главное: зачем нужно соревнование при плановом хозяйствовании? На всякий случай расшифрую стершееся за временем понятие «ликбез», дабы придать ему изначальный, имеющий прямое отношение к нам, журналистам, смысл: ликвидация безграмотности, качество журналистской продукции находится в прямой зависимости от уровня наших знаний — утверждение, ставшее банальным, но еще, к сожалению, не овладевшее сознанием всех.
Четвертый: чтение других газет и журналов, я уж не говорю о чтении вообще, необходимом журналисту как воздух. Без чтения мы становимся похожими на иностранцев, попавших в достойное общество, но вынужденных молчать из-за незнания языка.
Каждая ежедневная планерка в «Комсомольской правде» включает в себя обязательное сравнение только что вышедшего номера газеты с номерами других центральных изданий: где «мы их», где «они нас», что поправимо, а что упущено. Довольно часто газеты, используя прекрасные факты, портят тему бездарным ис-полнением, неточностью концепции, выбором не того жанра, неудачным поворотом, бездоказательностью, фактологической ошибкой, допущенной в тексте, и т. д. А можно ли доосмыслить факт, «дожать» тему, довести ее до ума, найти иной, «наш», поворот? Воспользоваться ли уже известным фактом или поискать новый? Все это и становится предметом обсуждения на планерках и редакционных летучках.
Вспоминаю, как в одной газете промелькнуло сообщение о том, что рабочий парень усыновил чужого ребенка, спасая его от безнадзорности «при живых родителях». Факт был недурно описан автором материала, но совершенно не осмыслен: «добровольное отцовство» как явление, и явление знаменательное, осталось незамеченным. Сомнений у нас не было: рабочий парень спас ребенка, а мы должны спасать тему!
Пятый: «Жернова» — постоянно действующий (к сожалению, не с той периодичностью, с какой хотелось бы) творческий семинар молодых сотрудников «Комсомольской правды». Ведут его по очереди опытные газетчики, но дело даже не столько в квалификации «ведущих», сколько в искреннем интересе «ведомых», Которые получают редкую возможность выговориться в своем кругу, то есть реализовать одну из продуктивнейших форм самообразования.
На «Жерновах» кроме теоретических вопросов разбирается главным образом газетная практика. Берется конкретное редакционное задание, полученное или уже выполненное молодым журналистом «Комсомолки», и проигрывается от начала до конца весь путь от рождения замысла до его воплощения. Каждый участник семинара имеет право выступить со своим толкованием факта, со своей концепцией, с предложением той или иной тактики сбора материала, жанра, поворота темы и т.д. Мы «перемалываем» факты, а иногда и косточки участников семинара. Если учесть, что «Жернова» снабжены такой атрибутикой, как песочные часы, что есть непременное условие, при котором берется слово — уложиться в один или два «песка»; если учесть, что позволительно «молоть любую ахинею» и смеяться столько же, сколько быть серьезным, то надо признать, что эффективность семинара выше всяких самых смелых предположений.
Шестой: читательские письма — основной поставщик фактов, хотя лично я к этому каналу отношусь весьма сдержанно, исходя из того, что преувеличивать значение письма в газете так же опрометчиво, как и преуменьшать.
Не буду трогать классификацию писем по А. Верховской : письма-оценки, письма-жалобы, письма-информация и прочие, коснусь только тех, которые содержат факт. Кстати сказать, писем-идей и писем-тем, справедливо не упомянутых в классификации А. Верховской, чрезвычайно мало, в газетной практике они буквально на вес золота.
Итак, письма-факты. Вариантов — множество. Одно письмо может отражать целое явление, но бывает и так, что годовой поток писем с примерно одинаковыми фактами не дает никаких оснований для газетного выступления. Однако не в этом дело. Главное, что оценка фактов, содержащихся в письмах, принадлежит не какому-нибудь «дяде», а нам, журналистам. Именно мы обязаны «увидеть» за фактом нечто, «разглядеть», «угадать», «предположить», «почувствовать», и все это совершенно невозможно без знаний, без информированности, без социального опыта. Таким образом, мы возвращаемся на круги своя — все к тому же разговору об уровне нашего профессионализма.
Желая в какой-то степени компенсировать недостатки на этом уровне, редакция придумала «час письма» — форму коллективного обсуждения писем-фактов. Совещание, условно ограниченное часом, проводится раз в две-три недели под председательством заместителя главного редактора и с привлечением всех «сво-бодных мозгов» редакции. Цель — вынести на обсуждение наиболее интересные письма, то есть содержащие интересные факты, с тем чтобы сообща наметить тему, ее поворот, нащупать тактику сбора материала и его подачу в газете, определить жанр будущей публикации. Программа, как видите, примерно соответствует программе «Жернова», но разница существенная. Там — обучение, здесь — практическая потребность; там — без обязательных выводов, здесь — с обязательными решениями, принимаемыми председательствующим: положим, тема выбрана, в командировку выезжает такой-то, срок исполнения тогда-то. Это не мешает между тем добровольности посещения «часа письма», потому что ни одно исполнение не навязывается, всегда учитываются интересы конкретных сотрудников редакции, а сам ход обсуждения становится профессиональным уроком мастерства.
Итак, заинтересованный отдел выносит «свое» письмо на коллективное обсуждение. Кабинет заместителя главного редактора. На каждом стуле — по два человека. Читается письмо. Вслух. «С выражением». Затем пауза. Затем первое робкое предложение по поводу темы и модели будущего очерка. Тут же «протест» и — новое мнение, высказанное чуть громче и чуть увереннее. Цепная реакция, заканчивающаяся мощной «мозговой атакой» и всеобщим удовлетворением. Организационный вывод. И — следующее письмо. «Тише, товарищи! — говорит заместитель Главного. — У нас осталось всего полчаса!»
В итоге факт осмыслен, замысел рожден, тема нащупана, концепция есть.
Кстати, не грех сказать, что с помощью фактов рождается любой журналистский жанр, в том числе и тот, который я бы назвал «перемешанным»; примерно так говорят о нациях, из которых сегодня осталось мало «чистых». Буквально по Монтеню: «В древние времена: все люди одного возраста — братья, кто старше — отцы, кто младше — дети» .