Глава 3. УПРАВЛЕНЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В ЭПОХУ ФЕОДАЛИЗМА, ГЕНЕЗИСА И СТАНОВЛЕНИЯ КАПИТАЛИЗМА (X-ХIХ вв.)

ОГЛАВЛЕНИЕ

3.1. Истоки и источники управленческой мысли в X-ХVIII вв
3.2. Управленческая мысль в Византии
3.3. Управленческая мысль в феодальной Западной Европе и Англии (X-ХVI вв.)
3.4. Истоки и источники ИУМ в ХVIII-ХIХ вв
3.5. Идеи предпринимательства в Западной Европе
3.6. Классики политической экономии об управлении (ХVIII-ХIХ вв.)
3.7. Р. Оуэн и социальная ответственность бизнеса
3.8. Ч. Бэббидж о специализации и разделении физического и умственного труда
3.9. Э. Юр о замещении труда капиталом
3.10. «Учение об управлении» Л. фон Штейна.

3.1. Истоки и источники управленческой мысли в X-ХVIII вв

Управленческая мысль достаточно активно развивалась в эпоху феодализма в Византии, Западной и Восточной Европе, Китае и других регионах мира.
Наиболее показательны в этом смысле страны Западной Европы, где феодальная формация существовала практически в течение 1000 лет (У—ХУ1 вв.). В это время складывались новые народности,
образовывались централизованные государства, преумножалась мате­риальная и усложнялась духовная культура. При этом в европейском обществе определяющим было мировоззрение Римско-католической церкви, общественная мысль, а вместе с ней и управленческая мысль це оставались неизменными по причине происходивших естест­венных перемен в процессе эволюции социально-экономических и политических систем. Эта эволюция включает 3 крупных исто­рических этапа в Средние века.
Первый этап— раннефеодальный относится к концу V в. — середине XI в. На данном этапе феодализм только еще консоли­дируется и упрочивается как новая общественно-экономическая формация. Государственность сначала организуется в большие, но весьма слабоинтегрированные в единое целое монархии, а потом распадается на конгломераты раздробленных политических обра­зований.
Второй этап— пора полного развития феодального строя, его расцвет — относится к середине XI в. — началу XV в. Для этого периода типичны централизованные сословно-представи-тельные монархии, усиление роли городов как центров мировой торговли, и соответствующее формирование «городского» права.
Третий этап— позднее средневековье — относится к XV— XVII вв., когда наметились кризис и разложение феодализма, гене­зис капиталистических общественных отношений. Государствен­ность, а вместе с ним и государственное управление строятся на этом этапе преимущественно как абсолютная монархия.
Поскольку развитие разных стран имело свои особенности, то постепенно усиливалась неравномерность и в развитии обще­ственной мысли отдельных стран и регионов. В этом сказывалось не только влияние античного наследия, но и особенности господст­вующего социально-экономического строя. Главными моментами генезиса феодального способа производства были превращение свободных производителей материальных благ и рабов в феодально-зависимых крестьян и образование крупного феодального земле­владения. Для всего этого периода характерна борьба между крестьянской общиной и феодальным поместьем. Феодализм породил разные формы крупного производства и прежде всего вотчинные предприятия производственного характера. Эти про-Пессы были подготовлены феодальными тенденциями, возникшими в процессе разложения первобытнообщинного строя и античного °бЩества.
После падения западной Римской империи (V в. н.э.) в по­лившихся на ее территории варварских королевствах происходит
172
173синтез феодальных элементов, зародившихся в античном обще­стве и первобытнообщинном строе германцев и кельтов. Ранее свободные общинники попадают в личную, поземельную и судебно-административную зависимость от феодалов — владельцев феодов (условной наследственной земельной собственности). Складыва­ются феодальные иерархии и система вассалитета. Наиболее быстро феодализм возникал там, где эти элементы гармонически допол­няли и ускоряли друг друга (в северной Франции). Там же, где доминировало античное наследие (в Византии и странах Южной Европы), темпы феодализации замедлялись. Сильное государство, развитые частная собственность и товарно-денежные отношения, длительное сохранение рабовладельческой формы эксплуатации стали факторами, препятствовавшими генезису классического феодализма. Более медленными были темпы феодализации и там, где феодализм складывался в основном на базе разлагавшегося первобытнообщинного строя (например, в Британии, Скандинавии, у западных и восточных славян), а влияние античности было более слабым и непоследовательным. Это проявилось в пережитках догосударственных форм управления.
Постепенно в европейском феодальном обществе оформля­ются 4 класса — сословия: крестьяне, светские феодалы-рыцари, церковные феодалы-священнослужители и горожане-бюргеры. Каждое из этих сословий выработало свою культуру, свою идеоло­гию, имело свои экономические и организационно-управленческие представления. Однако, прежде чем проанализировать эти особен­ности, отметим общие черты, типичные для феодального миро­воззрения в целом.
Феодальная экономика имеет аграрный характер, натуральное хозяйство. Ее «главным объективным условием труда является не продукт труда, а находимая трудом природа» [16, 46. Ч. I. С. 473]. Человек был подавлен в борьбе с природой, производительность труда была результатом не только его личных усилий, но и естест­венных производительных сил, его деятельность зависела от биоло­гических циклов природы. Не будучи в силах объяснить природные процессы, человек средневекового общества постоянно боялся разорительных стихийных бедствий: неурожая, наводнения, засухи и т. д., наивно верил в сверхъестественное и пытался отгородиться от него строгим соблюдением обрядов, различного рода ритуалов, заклинаний и молитв. Он опасался нововведений и ориентиро­вался на старину, апеллировал к традиционным нормам морали и права. В то же время он был сравнительно молодым (средняя  продолжительность жизни в эпоху средневековья была относи­тельно невысока).
Гарантией от последствий стихийных бедствий и непредвиден­ных обстоятельств была принадлежность к какой-либо общине, коллективу, с интересами которого средневековый человек соот­носил свою деятельность, поступки, мысли. В этом проявлялась всеобщая личная зависимость, которая распространялась на отно­шения не только между антагонистическими классами, но и внутри них. «Мы находим здесь людей, — писал К. Маркс, характеризуя «мрачное европейское средневековье», — которые всезависимы: крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попьГ. Личная зависимость характеризует тут как общественные отно­шения материального производства, так и основанные на нем сферы жизни» [16; 23. С. 87]. Вертикальные иерархические связи в этом обществе дополнялись горизонтальными связями, пред­ставленными различного рода корпорациями (соседские общины, городские коммуны, ремесленные цехи, купеческие гильдии, монашеские братства, рыцарские ордены).
Мышление средневекового человека имело телеологический характер, поскольку ведущую роль в Европе играли христианская религия и Римско-католическая церковь, которые определяли всю общественную мысль Западной Европы. Это предопределило двойственность, своеобразный дуализм феодальной культуры. Латынь стала универсальным языком образованной части западно­европейского общества, сохранившим, хотя и в трансформирован­ном, и переосмысленном виде, наследие античного мира. Однако наряду с латынью, знание которой было уделом лишь немногих, развиваются национальные языки, пробивающие себе дорогу среди обилия диалектов и наречий. Раннесредневековая культура носила в основном устный характер. Записи фиксировали текущие события, делались «для памяти». Не следует забывать и о синкре­тизме средневековой духовной культуры, из которой отрасли об­щественной мысли — экономическая, управленческая, социоло­гическая мысль — еще не выделились в самостоятельные области знания. То, что может быть отнесено к управленческой мысли, ^к и в предыдущие периоды истории человечества, проникнуто духом практицизма. Средневековые трактаты изобилуют конкрет­ными хозяйственными советами, различного рода практическими Рекомендациями по управлению хозяйствами, что очень ценно для ИУМ, хотя в них мало места занимают теоретические обобщения ЧДИ попытки осмысления управленческих процессов. Занятый
175войнами, охотой, любовными похождениями и личным самоут­верждением, средневековый рыцарь, как и класс светских феода­лов в целом, мало интересовался экономическими проблемами, управлением своей вотчиной или поместьем. Он был представи­телем тех, кто потребляет богатство.
Аграрный характер феодальной экономики, господство нату­рального хозяйства, неразвитость ремесла и торговли в эпоху раннего средневековья (У—Х1 вв.) остро ставили перед светскими феодалами лишь одну экономическую проблему — получение денег для покупки поступающих с Востока экзотических пред­метов роскоши, для ведения безбедного и беззаботного образа жизни. Денежный голод испытывали не только отдельные пред­ставители господствующего класса, но и само феодальное госу­дарство, периодически занимавшееся порчей монеты. Попытки оправдания этой практики мы находим в сочинениях средневековых ученых, стремившихся обосновать номиналистическую теорию денег. Однако их объяснения были так же далеки от науки, как и «теории» средневековых европейских алхимиков, занятых поис­ками «философского камня», с помощью которого можно было бы превратить любой металл в золото. Богатство, награбленное в ходе войн и набегов, ценилось в среде феодалов выше накоп­ленного путем сбережения, рационального хозяйствования, мето­дичной эксплуатации крестьян.
Богатство, раздаренное подданным, растранжиренное в целях престижного потребления, поднимало социальный статус выше, чем богатство, использованное в производительных целях. Неуди­вительно поэтому, что не только раннее, но даже развитое запад­ноевропейское средневековье (Х1-ХУ вв.) не оставило для нас сколько-нибудь серьезных теоретических сочинений по экономике и управлению, написанных представителями светских феодалов. Разработка общественных, в том числе управленческих, вопросов с позиций господствующего класса стала уделом священнослужи­телей — церковных феодалов.
Самым организованным сословием феодального общества было духовенство. Обладая строгой иерархией, оно входило и в светскую систему вассалитета. Это было открытое сословие феодального общества, включавшее не только феодалов, но и наиболее ода­ренных представителей других классов. Общественные науки являлись в этот период отраслями богословия и трактовались с позиций Священного Писания. Поэтому цитаты из Библии выступали как основные аргументы в споре, а компиляции из древних текстов — как способ выражения собственных взглядов.
176
При этом авторов нисколько не смущало, что прошлое описывалось в категориях современности, а древним мыслителям приписыва­лись средневековые экономические представления, феодальная система ценностей. Библейские тексты широко использовались, например, для осуждения ростовщичества как противоестествен­ного средства обогащения, как явления, губящего человеческую душу. Христианское вероучение стало важным «теоретическим подспорьем» и для преодоления характерного для античности пре­зрительного отношения к труду. Труд в эпоху средневековья все больше рассматривается не только как наказание за грехи, но
и как путь к спасению человечества.
Вопросы управления получили развитие в произведениях мона­хов. Монастыри выступали как организаторы крупного, нередко хорошо налаженного вотчинного хозяйства, сельскохозяйственного и ремесленного производства. Это нашло отражение, например, в Сен-Жерменском полиптике, Фульдском полиптике, других про­изведениях этой эпохи.
Рост производительных сил, углубление общественного разде­ления труда способствовали отделению ремесла от земледелия, города от деревни. В Х—Х1П вв. складывается особый социальный слой феодального общества — горожане. Будучи закономерным порождением феодального строя, бюргерская культура заметно отличалась от культуры других сословий феодального общества. По сравнению с церковной и рыцарской культурой она была более скромной, что обусловливалось как экономическими, так и социальными причинами. Богатство этого сословия зависело уже не от земельной собственности, а прежде всего от трудовых уси­лий. Это предопределяло практический склад ума, предпринима­тельский порыв и рациональную рассудительность горожанина. По сравнению с культурой крестьянских масс городская культура отличалась более высоким уровнем. Цивилизованность горожанина проявлялась и в более широком использовании товарно-денеж­ных отношений для ведения хозяйства, и в большем динамизме ее развития, в ее более светском характере, и в повышении роли грамотности и письменной культуры в целом, и в пробуждении познавательного интереса к окружающему миру. Горожанин более критично относился к себе и к другим сословиям феодального общества, любил посмеяться над слабостями и недостатками lругих классов и социальных групп.
Управленческие, экономические и правовые представления ^едневековых бюргеров нашли отражение в цеховых уставах и городском праве. Цеховой строй был своеобразной феодальной
177организацией городского ремесла. Цеховой мастер не только ра­ботает сам, но и эксплуатирует труд учеников и подмастерьев, однако цель его эксплуатации скорее феодальная, чем капиталис­тическая. «Соответствующее его сословному положению суще­ствование, — а не меновая стоимость как таковая, не обогащение как таковое, — выступает здесь целью и результатом эксплуата­ции чужого труда» [16; 48. С. 8]. Феодальными были и средства достижения этой цели. Цеховые уставы осуществляют мелочную регламентацию производства каждого члена корпорации. Они регу­лируют качество и количество выпускаемой продукции, число под­мастерьев и учеников, технологию производства и т. д. Все эти меры принимаются с целью создания конкуренции как внутри самого цеха, так и со стороны деревенского и другого нецехового ремесла. Это способствует унификации ремесла, распространению профессиональных навыков работы, стабилизации рынка, однако в то же время ограничивает капиталистические потенции цехового строя. Поэтому в дальнейшем цеховые уставы стали препятство­вать экономическому развитию.
Цехи стремились к установлению монопольных условий про­изводства и реализации своей продукции на местном рынке. К созданию монопольных условий торговли стремились и купе­ческие гильдии. Укрепление городского строя, с одной стороны, и постепенный переход крестьян с барщины на натуральный, а позднее и денежный оброк, с другой, обострили противоречие между городом и деревней. «Если в средние века деревня эксплу­атирует город политически повсюду, где феодализм не был слом­лен исключительным развитием городов, как в Италии, то город повсюду и без исключений эксплуатирует деревню экономически своими монопольными ценами, своей системой налогов, своим цеховым строем, своим прямым купеческим обманом и своим ростовщичеством», — писал о взаимоотношениях города и деревни Средних веков К. Маркс [16; 25. Ч. II. С. 365].
Особенностью развития управленческой мысли этой эпохи является ее ярко выраженный государственный характер, сохра­нение в качестве средства модели полицейского управления. Осо­бенно это заметно в трактатах ученых и государственных деятелей Византии и стран Восточной Европы, таких, как Георгий Плифон, Виссарион Никейский в Византии, А.Л. Ордин-Нащокин, Ю. Кри-жанич, Г. Котошихин в России, сочинения которых написаны с позиций государства или для первого лица государства либо апел­лируют к государству. Этому способствовали и античная традиция, и более слабая, чем в Западной Европе, сословная расчлененность
178
общества, и высокая централизация всех сфер духовной деятель­ности, и особенности православия, для которого характерна подчи­ненность церковной власти светской, и осознание национальных интересов в борьбе с иноземными захватчиками. Наряду с этими общими моментами существовали и глубокие различия. Лучшие памятники византийской управленческой мысли были тепличными созданиями высокообразованной элиты и не отражали, как в России, интересов достаточно широких слоев общества. К тому же боль­шинство памятников русской управленческой мысли относятся уже к более поздней эпохе, отражают более сложные социально-экономические условия, острее осознают проблемы, вставшие перед централизованным Русским государством.
Несмотря на то что само производство в средневековых хозяй­ствах оставалось ручным и примитивным, многие проблемы и принципы рационального управления поместным хозяйством занимали умы религиозных деятелей, правителей, владельцев помес­тий, отдельных ученых. В раннем Средневековье (между V и IX вв.) выходили так называемые варварские правды — «Салическая», «Рипуарская», «Бургундская», «Баварская», «Русская» и др., содер­жавшие перечень санкций и штрафов за всевозможные преступле­ния в сельском, ремесленном и других хозяйствах. Эти предписания свидетельствуют о довольно низком уровне развития идей об орга­низации мелких поместных хозяйств, о принципах местного само­управления.
Более содержательны с точки зрения управленческой мысли так называемые регламенты, инструкции для управляющих фео­дальными поместьями, которые создавались позднее. Если, на­пример, «Салическая правда» не интересовалась организацией производства, отдавая это дело на усмотрение отдельных крестьян, Хозяйствующих в рамках общины (а речь шла о регулировании взаимоотношений крестьян с общиной и между собой, о защите их интересов и т. д.), то знаменитый «Капитулярий о поместьях» (инструкция Карла Великого о хозяйственной организации коро­левских поместий), изданный в начале IX в., пытается разрешить проблему организации крупного феодального производства на крепостной основе, путем усиления эксплуатации дворовых и крестьян. Тем не менее в «Капитулярии», как и в варварских правдах, на первом месте по-прежнему стояли вопросы органи­зации сельского хозяйства.
В классическое средневековье (XI—XV вв.) усложняются во­просы управления феодальным производством. Благодаря прове­дению политики фиксации определенных повинностей (барщина
179и оброчные платежи) организация такого производства принимала устойчивый характер, что в свою очередь позволяло фиксировать материальные возможности производства, вводить элементы пла­нирования и учета производства. В то же время пунктуальная фиксация повинностей и платежей делала феодальное производ­ство слишком громоздким, недостаточно эластичным и приспо­собленным к сезонным колебаниям. С целью маневрирования в управлении производством проводилась и другая политика --политика феодального произвола, гарантировавшая феодалам неогра­ниченные права по распоряжению трудом крепостного крестьянина.
Главной особенностью развития управленческой мысли средне­векового Востока является то, что она продолжала разрабатывать те же проблемы, что и в древности. Преемственность развития экономической мысли объясняется прежде всего преемственностью социально-экономического строя, известного как азиатский способ производства. Для него характерны: сохранение сельской земле­дельческой общины в качестве основы социально-экономической структуры, ведущая роль государственной собственности на землю, отсутствие домениального хозяйства, барщины и крепостного права, городов как центров ремесла и внутренней торговли. Города возни­кают здесь как военные ставки, места религиозного паломничества и пункты внешней торговли. В них концентрируются высшие ремесла, обслуживающие изощренные интересы господствующего класса. Поэтому в центре управленческой мысли средневекового Востока, как и в странах Древнего Востока, оказываются вопросы управления страной, налогообложения населения и обогащения государства. При этом авторы трактатов стремятся предложить такую систему мер, которая, удовлетворяя интересы господствующего класса, обеспечивала бы нормальное течение воспроизвод­ства, благосостояние и безопасность в стране.
Особенностью управленческой мысли Китая было то обстоятельство, что ее основным автором был человек, или находящийся на государственной службе, или стремящийся получить должность. Государственный чиновник выступает здесь как главный созда­тель духовной культуры. Неудивительно поэтому, что ведущей темой его сочинений также остаются вопросы государственного управления, государственной поддержки и стимулирования зем­леделия как главной сферы производства, а также поощрения ремесла и торговли как дополняющих земледелие сфер.
Большое воздействие на развитие экономической мысли Ближнего Востока оказал ислам. В ряде областей знания арабы выступают как прямые наследники античности. Однако из ее духовного
180
мира они усвоили больше рациональное, чем гуманистическое, начало. Поэтому мусульманская культура ближе к древневосточ­ной культуре, чем к античной. С древневосточной литературой сочинения мусульманских авторов роднят ориентация на традиционные темы, подражание предшественникам, дидактический настрой литературы, любовь к фундаментальным произведениям — своеобразным энциклопедиям средневековых знаний. В сочине­ниях Аль-Газали и Ибн-Хальдуна, например, содержатся гениальные суждения об управлении людьми, о лидерстве, о поведении человека в организации, о воспитании и обучении будущих руко­водителей.

3.2. УПРАВЛЕНЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В ВИЗАНТИИ

Византийская империя, история которой насчитывает более тысячелетия (с конца IV в. до захвата Константинополя турками в 1453 г.), познала как периоды наивысшего расцвета, когда она становилась в гигантской державой, широким кольцом охваты­вавшей весь бассейн Средиземного моря, так и периоды резкого упадка. В последние века своего существования она представляла собой в политическом отношении расчлененное, «остаточное» государство, которому на Балканах принадлежали лишь некото­рые незначительные, разрозненные территории. Как государство Византия сохранила и продолжила римскую систему выборной, ненаследственной (по крайней мере, вначале) и централизованной монархии, что резко выделяло ее во всем средневековье. У Рима же она заимствовала и развитое писаное право, покоящееся на принципе частной собственности.
В экономике Византии преобладало натуральное хозяйство, но было развито и товарное хозяйство. Сочетание товарно-денежных отношений с чисто средневековыми, феодальными формами ве­дения хозяйства и эксплуатации составляло, пожалуй, наиболее характерную ее черту. В сфере финансов господствовала мономе­таллическая система на золотой основе, а византийская золотая номисма была общепризнанной международной расчетной еди­ницей, игравшей роль международной валюты. Соответственно в Византии (особенно раннего периода) наблюдался сравнительно высокий уровень банковского дела. Стремясь способствовать развитию банков, византийское правительство, (например, при императоре Никифоре Фоке, который правил с 963 по 969 гг.),
История управленческой мысли В.И. Маршев

боролось с тенденциями к изъятию денег из обращения, к их тезаврации. В сборнике уставов ремесленных корпораций X в. содержится запрет копить деньги «на время нужды», не сдавая их на хранение трапезитам. Стабильности денежного обращения устойчивости валюты придавал особое значение и Лев VI Мудрый (866—912), в 52-й новелле которого «удобные для обращения деньги» названы «нервом всех дел».
Понятие «справедливая цена», которое имело хождение в Ви­зантии и средневековом Западе, не было в условиях развитого рыночного обмена проблемой чисто теоретической или принци­пом морального воздействия. Оно отражало конъюнктуру рынка применялось к ценообразованию на городском рынке. Будучи легализованным нормами действующего права, понятие «справед­ливая цена» использовалось и на практике, в частности получало свое отражение в актах купли-продажи.
В целом управленческие взгляды на управление хозяйством Византии складывались под влиянием классической традиции, суждений античной хрематистики, а также христианских норм, отраженных и закрепленных как в каноническом, так и в граждан­ском праве. Поэтому вплоть до последних веков существования империи не появилось ни одной сколько-нибудь оригинальной концепции в этом отношении. Даже в XIV в. в работах выдающе­гося византийского государственного деятеля, ученого и писателя Феодора Метохита (1260—1332) управленческие идеи принимают форму абстрактных рассуждений об улучшении управления финан­сами, об экономном и умеренном их расходовании, об умноже­нии общественного богатства, которое ассоциируется у Метохита с денежным богатством. Общими положениями классической тра­диции руководствуется в своей критике финансовой и налоговой политики правительства, в попытках обосновать необходимость более широких реформ и другой византийский ученый этого вре­мени Фома Магистр (ок. 1270 — ок. 1325). А видный церковный деятель эпохи Григорий Палама (1296—1359), явно находясь под влиянием Аристотеля, высказывает не лишенные интереса мысли о назначении денег как всеобщего эквивалента и посредника в сфере товарного обращения. «Один человек, — говорит Палама, — не может быть одновременно ученым и земледельцем, портным, ткачом, строителем, сапожником, врачом и сведущим в каждом из других искусств. И так как каждый в одиночку не может сам удовлетворять свои потребности, а во всем подобном непременно имеет нужду, то изобретено средство — деньги, с помощью кото­рых с выгодой для жизни и избыток устраняется, и недостаток восполняется. Земледелец отдает свои излишки не занимающимся земледелием и, взяв за них плату, на нее покупает дом, например, или ткань, возмещает потребность в недостающем ему. И таким взаимным общением всех нас устраивается жизнь наша: от этого возникают поселения и государства, и человек есть общественное животное» [15, С. 98-99].
Как и в феодальной Европе, византийские церковные теоре­тики в соответствии с положениями канонического права активно боролись с ростовщичеством (каноническое право осуждало как тяжкий грех дачу денег под проценты, исходя из принципа «деньги не могут порождать деньги»). Эти представления проникали в светское законодательство. Эклога (византийский законодатель­ный свод VIII в.) вообще не упоминает займа в рост, что было интерпретировано как запрет. Знаменитая 67-я глава юридической компиляции «Земледельческий закон» не запрещает дачу займа в рост, но предписывает, чтобы после 7 лет доходы с земли, удер­живаемой в качестве залога, были отнесены на счет должника. И это с полным основанием было понято как желание ограничить широкую дачу займов в рост. Законодательный сборник IX в. «Исагога», автором которого был патриарх Фотий, требовал упразд­нить всякий процент и запрещал крестьянам отдавать свои поля в качестве залога, «так как в действительности это вовсе не дача в залог его поля, но разрушение его жизни». Враждебную по от­ношению к ростовщичеству позицию продемонстрировал в XIV в. константинопольский патриархат в ряде своих судебных решений, а ученик и последователь Григория Паламы — видный византий­ский богослов Николай Кавасила (ок. 1320—1363/91) в двух своих трактатах — «О ростовщичестве» и «Против ростовщиков» — раз­вивает эти идеи применительно к той критической ситуации, в которой оказалась в это время Византия. Вдохновленный биб­лейскими текстами, Кавасила выдвигает тезис об обязательности труда для всех, ибо «не следует получать доход тем, кто не трудится». Именно поэтому ростовщичество не может считаться нравственным, ведь «процента никто не получает трудом». Труд в интерпретации Кавасилы предстает в качестве не экономической категории, а моральной. И все призывы во имя абстрактной справедливости и христианской любви к ближнему запретить деятельность богачей-Ростовщиков были в период зарождения элементов биржи и ком­мерческого кредитования (о чем так красноречиво свидетельствует Книга счетов венецианского купца Джакомо Бадоэра) делом не только бесполезным, но и реакционным.
Наиболее своеобразно, полно и оригинально экономические и управленческие и идеи проявились в рамках гуманистического течения, которое развивалось в Византии в XIV—XV вв. Это прежде всего было связано с именем выдающегося деятеля византийской культуры, философа-неоплатоника Георгия Плифона (ок. 1355—1452). Греческая историография наших дней рассматривает Плифона как «провозвестника и зачинателя экономической науки», «великого социолога и финансиста», утверждая, что уделом других нацио­нальных школ на протяжении веков оставалось лишь «развивать и аналитически излагать его воззрения, разрабатывая таким образом теорию» [17].
В чем же состоит с точки зрения ИУМ сущность плифоновских идей? К сожалению, те главы его знаменитого трактата «Законы», в которых были изложены взгляды на управление хозяйством (судя по оглавлению, это были частично вторая и главным образом третья книги), не сохранились. Но возможность составить о них довольно четкое представление есть, поскольку до нас дошли речи Плифона с предложением реформ. Одна из них адресована визан­тийскому императору Мануилу II Палеологу, вторая — правителю Пелопоннеса Феодору Палеологу. Исходным пунктом управлен­ческих идей Плифона было его положение об общественном богатстве как совокупности плодов земли, а более конкретно — как результате сельскохозяйственной деятельности. Это сугубо «вещественное» богатство возникает, по мысли Плифона, посредст­вом сочетания 3 составных элементов: труда, средств производства и управления. Мысль о труде как источнике богатства постоянно подчеркивается Плифоном. Он выделяет его из других факторов производства, тем самым некоторые буржуазные авторы говорят о зарождении у него трудовой теории стоимости. Обращает на себя внимание также тот факт, что, хотя земля занимает у Плифона особое место как сфера приложения труда, она не включена в понятие средств производства, в число активных факторов со­здания общественного богатства. Благодаря этому он избежал ошибки, столь типичной для физиократов.
Главный тезис Плифона, проходящий красной нитью через все его проекты реформ: необходимость защиты трудящегося человека, прежде всего земледельца, пастуха или виноградаря, труд которых рассматривался им в качестве основы экономического благососто­яния государства. Плифон призывал возможно лучше относиться к непосредственным производителям, «этим всеобщим кормиль­цам», не только защищать их от внешней опасности, но и облагать лишь единым, справедливым натуральным налогом. В иерархии сословий, на которые должно делиться общество, именно земле­дельцы-налогоплательщики поставлены на первое место. На втором оказались воины, освобожденные от налогов и обязанные защищать государство, на третьем — правители, чиновники во главе с самим императором.
Не менее прогрессивен в обстановке господства феодальных отношений и тезис Плифона о том, что «вся земля, как это дано природой, должна быть общей для всех живущих, и никто не дол­жен превращать ее в личную собственность... Каждый должен считаться хозяином возделываемого им участка до тех пор, пока он не оставляет работы на нем: он никому не должен ничего платить и никто не может вредить ему или препятствовать, кроме того только, кто раньше его получил (этот) участок для обработки, — как устанавливается законом в отношении общей, а не частной собственности». Ратуя за то, чтобы земля была «общей», т. е. госу­дарственной (что для Плифона одно и то же, а термин «koine», которым он пользуется, может иметь оба этих значения), Плифон выступает как служилый мелкопоместный человек, как прониар, не имеющий крупной родовой земельной собственности и с нена­вистью (а возможно, и с вожделением) взирающий на земельные владения родовой византийской знати. Отсюда беспощадная кри­тика всевозможных «динатов» и «архонтов», крупнейших земле­владельцев-вотчинников, носителей сепаратистских тенденций, которых прониарское сословие, связанное с императорским двором, считало своими врагами.
Характерны также рассуждения Плифона о распределении годового совокупного продукта производства по различным об­щественным группам населения ради осуществления социальной справедливости. Когда плоды трудов подсчитаны и земледельцам возвращены затраты на семена, писал он, подчеркивая тем самым необходимость производственного потребления, затем весь доход следует разделить на 3 части и отдать первую часть тем, кто про­изводит работу (т. е. земледельцам), вторую — тем, кто вкладывает в производство свое имущество (т. е. собственникам средств про­изводства), а третью — на содержание государственного аппарата. Плифон категорически отказывал в праве на участие в распределе­нии общественного дохода паразитическим прослойкам общества, прежде всего монашеству. Только принимая во внимание конкрет­ные взаимоотношения между прониарским и монастырским зем­левладением в Византии XIV—XV вв., частые перераспределения земельного фонда между этими двумя категориями византийских феодалов, можно понять ту страсть, с которой Плифон призыв лишить этот, по его выражению, «рой трутней» доли в обществен ном богатстве как прослойку населения, не имевшую никаких обязательств перед обществом. Выступая против стяжательства монастырей, Плифон подчеркивал, что подобные явления «не согласуются с учением тех, кто первоначально установил этот (монашеский) образ жизни». Государство терпит ущерб из-за того, что удовлетворяются требования на бесконечные дарения из государственных запасов «людям, не имеющим никаких обя­занностей».
Многие планы плифонских реформ были навеяны внешней опасностью, грозившей Византии в XV в. Отсюда его тезис о не­обходимости замены наемного войска местной регулярной арми­ей, ориентации на протекционистскую политику для ограждения ремесла и торговли Пелопоннеса (именно ему Плифон отводил роль «экспериментального цеха» своих реформ) от конкуренции иноземных, в первую очередь итальянских, купцов. Этот протек­ционизм, вытекающий из представлений Плифона об автаркичес­ком государстве, о создании замкнутого хозяйства, обособленного от экономики других стран, диктовался также насущной необхо­димостью спасения местного производства и объективно отвечал интересам торгово-ремесленного населения страны.
Взгляды Плифона оказали большое влияние на его последова­телей и учеников. Некоторые из них не ограничивались теорети­ческим усвоением его экономических воззрений, а стремились провести их в жизнь. В этом отношении особенно показательно письмо выдающегося деятеля Византии и итальянского Возрож­дения кардинала Виссариона Никейского (1403-1472) Константину Палеологу (тогда еще деспоту, позднее — последнему византий­скому императору). По существу, вся политическая, экономи­ческая и военная программа, изложенная в письме Виссариона, основывалась на идеях его учителя — Плифона. Это явствует из самой терминологии Виссариона: когда он предлагает разделить население на сельскохозяйственный производительный класс и на военное сословие, то это лишь простое повторение соответст­вующих положений Плифона. Понимание законов хозяйственной деятельности, роли государства в этом процессе также зиждется на идеях Плифона. В частности, автор письма считал, что для нормального функционирования хозяйственного организма не­обходимы охрана общественного богатства, вывоз и реализация излишков продукции общественного производства, сохранение того, чего в стране нет в изобилии, наконец, ввоз тех товаров, в которых страна нуждается.
Однако в своих предложениях по оздоровлению экономики Византии Виссарион гораздо более практичен, чем Плифон. Будучи хорошо знаком с промышленным развитием Запада и особенно Италии, Виссарион остро чувствовал экономическую отсталость страны. Поэтому свои теоретические положения и практические предложения он стремился подкрепить примерами из жизни италь­янских городов. Именно под влиянием итальянской практики Виссарион в значительной мере отошел от взглядов своего учителя на земледелие как на основу общественного производства и на земледельческий труд как на единственно производительный. Указывая Константину на наличие на Пелопоннесе железорудных месторождений и настоятельно рекомендуя систематически раз­рабатывать их для того, чтобы избежать импорта железа из-за границы, автор тем самым признавал роль промышленности как существенной составной части общественного производства. Речь при этом шла не только о добывающей промышленности, но и о пере­рабатывающей. По мнению Виссариона, производство железа «столь полезно и столь необходимо людям, что без этого невоз­можно добиться успеха ни в военных, ни в мирных, ни в государ­ственных делах». В качестве практической меры он советовал Константину послать в Италию для обучения необходимым ре­меслам молодых людей, добавляя, что такое непосредственное освоение ремесел на итальянских мануфактурах позволит легко и в короткий срок изучить их. В главе о становлении ИУМ в России мы встретим абсолютно такие же предложения, но уже сделанные отечественными мыслителями российским царям в XVI—XVII вв.
Таким образом, управленческая мысль Византии отражала особенности становления отдельных феодальных институтов, отход от ориентации на философскую традицию и на античность, свое­образие развития византийского феодализма в целом. Это была идеология общества, экономика которого в силу особых исто­рических условий сочетала натурально-хозяйственную основу с элементами развитого товарно-денежного хозяйства. Социальная тенденция византийских мыслителей состояла в том, чтобы спо­собствовать консолидации феодализма, упрочению классовых основ Византии.

3.3. УПРАВЛЕНЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В ФЕОДАЛЬНО ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ И АНГЛИИ (V-XVI вв.)

В V в. н.э. под натиском германских племен пала рабовладель­ческая Западная Римская империя, и на ее территории образова­лись варварские королевства. Эти государства имели несравненно более простую, чем империя, экономическую и политическую организацию, и в них отчетливо проявлялись остатки родового строя. Романо-германский синтез, происходивший на значитель­ной части территории Западной Европы, в конечном счете привел к возникновению крупной феодальной земельной собственности и основных классов средневекового общества — феодалов и зави­симых от них крестьян.
Необходимо отметить, что работ, специально посвященных управленческим и экономическим вопросам и написанных в пе­риод раннего средневековья, нет. Это объясняется несколькими обстоятельствами. Во-первых, уровень экономического развития германских государств был невысок. Повсеместно господствовало натуральное хозяйство, земледелие являлось основной отраслью экономики, а денежное обращение не имело существенного зна­чения. Во-вторых, господствующей формой идеологии в варвар­ских королевствах стала христианская религия. Влияние церкви на духовную жизнь средневекового общества было настолько силь­ным, что все рассуждения по интересующим ИУМ вопросам, как правило, облекались в религиозно-этическую форму. В-третьих, сказывался известный регресс в области научной мысли, а также то, что управленческие вопросы в тот период еще не выделились в самостоятельный объект исследований.
Однако это не означает, что управленческая мысль в раннее средневековье не развивалась. В этот период появились проблемы, которых не знал античный мир и которые требовали своего осмысления. Так, крушение рабовладения заставило изменить отношение к физическому труду, по-новому поставить вопрос о положении различных групп людей в обществе. Важные про­блемы возникали и в связи с разложением общины, и в связи с генезисом феодальных отношений.
Трактуя управленческие вопросы, авторы VI—XI вв. в качестве важнейших аргументов приводили положения, содержащиеся в Библии и в сочинениях отцов христианской церкви (патристика). Такой подход проявлялся, в частности, при решении проблемы отношения к богатству. Как известно, в Древнем Риме в аристокра­тических кругах проповедовались принципы гедонизма. В период средневековья господствовала другая точка зрения, согласно ко­торой стремление к обладанию богатством порочно, ибо мешает поиску царства Божия и является доказательством отсутствия истинной веры. В отличие от античных авторов, которые считали неравенство людей естественным и вечным, средневековые мыслители при решении этого вопроса исходили из положения христианства о том, что все люди равны перед «божественной благодатью». В античном мире господствовало презрительное отношение к физическому труду, который считался уделом прежде всего рабов. Напротив, в средние века, в частности в период ран­него средневековья, утвердилась точка зрения, по которой труд должен быть единственным источником средств существования в соответствии с библейским принципом: «В поте лица твоего ешь хлеб твой». В то же время церковь, демагогически провозглашая себя посредником между имущими и неимущими, обязывала христиан делиться результатами своего труда с бедными, подавая милостыню.
В исторических документах раннего средневековья нашли отра­жение проблемы, связанные с разложением общины и генезисом феодализма (отношение к общине и закрепощению крестьянства, экономическая организация раннефеодальной вотчины, хозяйст­венные возможности натурального производства и др.). Наиболее полное истолкование этих вопросов содержится в источниках, относящихся к Франкскому королевству. Так, вопрос об отно­шении к общине нашел отражение в знаменитой «Салической правде» — кодексе обычного права салических франков, состав­ленном при Хлодвиге (ок. 466—511) и впоследствии пополнявшемся капитуляриями других королей. Составители «Салической правды» признают верховное право общины на пахотную землю, защищают суверенитет общины от покушения пришлых элементов. Так, титул 59 «Правды» свидетельствует о том, что земельные наделы (аллоды) еще не стали частной собственностью отдельных семей. § 5 этого титула запрещает передавать землю по наследству лицам женского пола: «Земельное же наследство ни в коем случае не Должно доставаться женщине, но вся земля пусть поступает муж­скому полу, т. е. братьям». Если не было наследников мужского пола, то земля переходила к общине.
«Салическая правда» защищает верховное право общины на луга, пустоши, леса, болота и другие угодья. Так, согласно § 19 титула 27 рубка леса разрешалась всем общинникам, если только на деревьях не было пометок, сделанных менее года назад: «Если кто возьмет дерево, помеченное более года назад, в этом нет ника­кой вины». Охраняя права общины на земельные угодья, «Правда» устанавливала серьезные ограничения для поселения в деревнях пришлых элементов. Так, в титуле 45 «О переселенцах» говорилось: «Если кто захочет переселиться в виллу к другому и если один или несколько из жителей виллы захотят принять его, но найдется хоть один, который воспротивится переселению, он не будет иметь права там поселиться».
Вместе с тем составители «Салической правды» были вынуж­дены считаться с фактом разложения общины и развития частного хозяйства на ее землях. Поэтому в этом юридическом памятнике содержатся законы, охраняющие индивидуальное хозяйство фран­ков (титулы «О краже изгороди», «О различных покражах», «О поджогах», «О вреде, причиненном ниве или какому-либо огороженному месту» и др.). Признавая наличие пережитков родовых отношений (о чем свидетельствует, в частности, титул «О рейпусе»), «Салическая правда» в то же время отразила про­цесс их постепенного изживания. Так, составители включили в этот сборник законов титул «О горсти земли», в соответствии с которым зажиточные родственники могли отказаться от уплаты штрафов за своих бедных сородичей. Титул «О желающем отка­заться от родства» допускал возможность выхода из большой семьи.
Важнейшим источником по управленческой мысли Западной Европы раннего средневековья является «Капитулярий о поместьях» (закон о поместьях), изданный в начале IX в. Карлом Великим (742—814) для всех поместий его монархии. По этому памятнику можно судить об экономических взглядах и экономической поли­тике феодалов-вотчинников. Составитель «Капитулярия» исходит из того, что владелец поместья является монопольным собствен­ником земли, а поместное хозяйство должно обслуживать его «соб­ственные нужды».
Идеалом хозяйства для составителя «Капитулярия» является натуральное хозяйство. Формулируя принципы образцового ведения хозяйства, он предписывал взимать оброки натурой, создавать за­пасы, «чтобы не было надобности где-нибудь просить... или зани­мать», развивать различные виды производства. В «Капитулярии» излагаются конкретные предписания об организации полевых работ, расширении скотоводства, садоводства, виноградарства, огородничества. Наряду с этим рассматриваются проблемы орга­низации вотчинного ремесла для осуществления прежде всего cельскохозяйственных работ. Так, например, «Капитулярий» предпи­сывал, чтобы каждый управляющий поместьем имел «в своем ведении добрых мастеров: кузнецов, серебряных и золотых дел мастеров, сапожников, токарей, плотников, оружейников, рыбо­ловов, птицеловов, мыловаров, пивоваров, хлебопеков», чтобы мастера готовили себе помощников, приглашая специально для этого в хозяйство учеников. Предусматривалось создание специ­альных мастерских для изготовления полотна и сукна.
«Капитулярий» излагает принципы рациональной торговли и управления запасами, предлагает продавать излишки, а покупать продукты, которые не производятся в вотчине. Так, например, управляющим предписывалось покупать высококачественные семена, простое вино и продавать не отправленные во дворец яйца и кур, а также рыбу из садков, если она была предназначена для короля и его свиты, а король в вотчину не приехал. В статье 33 этот принцип формулировался в более общем виде: «После того как все будет распределено, употреблено на семена и иным путем израсходовано, все, что останется от этого из всего продукта... хранить до нашего (королевского) распоряжения, чтобы оно, со­гласно приказу нашему, или продавалось, или оставалось в запасе».
На экономической политике франкских королей как страте­гии государственного управления сказывалось сильное влияние церкви и экономических взглядов папской курии и епископата. Так, обосновывая необходимость помогать неимущим и одновре­менно преследуя свои материальные интересы, церковь требовала от прихожан уплаты десятины. Это требование нашло отражение в законодательстве Карла Великого. В «Саксонском капитулярии» (последняя четверть VIII в.), например, он предписывал «всем, согласно повелению Божию, давать церквам и духовенству десятую часть своего имущества и заработка». Обязанность каждого пла­тить церковную десятину обосновывалась тем, что «все христиане без изъятия должны возвращать Господу часть того, что Он каждому дал».
На протяжении всего средневековья церковь вела лицемерную борьбу против взимания процентов за ссуды. Уже в период раннего средневековья ей удалось распространить в обществе отрицательное отношение к проценту и добиться издания законов, запрещающих Ростовщичество. Негативное отношение королевской власти к взима­нию процента проявилось, в частности, в законах Карла Великого. Так, в одном из них говорилось о запрете «давать что бы то ни было с целью роста. Не только духовные, но и светские христиане не должны требовать за ссуду процента». По мысли законодателя, ростовщичество недопустимо потому, что взимание процентов «есть требование того, что не было дано», поэтому «самым закон­ным было бы брать с должника только размеры ссуды». Кард Великий заявлял: «Кто во время жатвы или сбора винограда поку­пает зерно или вино не ради нужды, но из жадности, покупает, например, за два денье меру и выжидает времени, когда он может продать ее за четыре денье или больше», получает «преступную прибыль». Как мы увидим позже (в гл. 4), этой же позиции при­держивались составители «Русской правды».
Проблемы, которые нашли отражение в источниках по ИУМ Франкского королевства, в большей или меньшей степени затра гиваются в документах, характеризующих социально-экономичес­кие отношения в других романских странах Западной Европы (в Остготском и Вестготском королевствах, в государстве ланго­бардов). Однако романизация этих государств была более сильной, чем Франкского королевства. Поэтому одной из наиболее важных проблем, с которыми сталкивалась управленческая мысль Италии и Испании в период раннего средневековья, был вопрос об отно­шении к формам эксплуатации, унаследованным от Римской империи (в частности, к колонату). Государственные и церковные деятели этих государств рассматривали колонат как важную форму крепостной зависимости, вполне отвечавшую интересам земельных собственников. Так, архиепископ Севильи Исидор (ок. 560—636) в своей «Этимологии» подчеркивал, что колоны находятся под властью землевладельцев, являются держателями господских земель и выполняют в пользу земельных собственников различные по­винности. Второй церковный собор в Гиспалисе, состоявшийся в 619 г., подтвердил крепость колонов земле.
Однако отношение к колонату в период раннего средневековья претерпело изменения по сравнению с античностью. Римские юристы рассматривали эту форму эксплуатации как институт, тесно связанный с государственным тяглом, а в отношениях коло-натной зависимости на первый план выдвигали прикрепленность к одному и тому же участку земли, а потому разрешали продавать колонов только вместе с парцеллами. Напротив, согласно § 142 «Эдикта» остготского короля Теодориха Великого (ок. 454—526) владельцам имений разрешалось «отчуждать, уступать, продавать, дарить» колонов «без земельного участка». Колонат уже больше не рассматривался как институт, тесно связанный с податной системой государства. С точки зрения господствующего класса, он принципиально не отличался от других форм феодальной зависимости. Развитие феодальных отношений в Англии происходило мед­леннее, чем во Франции, Италии и Испании. Англосаксонские королевства не унаследовали римские формы эксплуатации, вслед­ствие чего община оказалась здесь более устойчивой. Судить об управленческих идеях в англосаксонский период можно прежде всего по правовым источникам. Важнейшими из них являются «Правда» кентского короля Этельберта (начало VII в.), «Правда» уэссекского короля Инэ (ок. 690), «Правда» уэссекского короля Альфреда Великого (вторая половина IX в.), а также сочинения монаха и летописца Беды Достопочтенного (672 — ок. 735).
Англосаксонские источники отразили процесс социальной дифференциации крестьянства и усиления королевской власти. Стараясь замаскировать тот факт, что королевская власть защи­щала интересы феодалов, Беда Достопочтенный выдвинул идею о том, что короли заботятся о благополучии всего народа. Однако он вынужден был признать разделение общества на бедных и бога­тых. Факт социальной и имущественной дифференциации кресть­янства и распадения родовых отношений признается и в юриди­ческих источниках. Так, в законах Инэ проводилась мысль о том, что свободный человек и его несвободный сородич не связаны какими-либо обязательствами помогать друг другу. Исходя из раз­личий в социальном статусе людей, англосаксонские «Правды» устанавливали различные вергельды. Королевская власть защищала новые формы зависимости и способствовала их распределению. Так, закон Этельберта предписывал, чтобы родственники безгла-фордных людей «сделали их поселенцами» и нашли им глафордов. В то же время короли пытались регламентировать эксплуатацию зависимого населения феодалами.
Источники англосаксонского периода дают представление и об отношении королевской власти к торговле. Короли, считая торговлю одним из основных источников доходов казны, с одной стороны, покровительствовали торговым операциям, а с другой — пытались их регламентировать. Как свидетельствует «Установление о купцах» короля Альфреда, торговцы пользовались уважением законодательства, хотя находились под надзором властей. Короли неоднократно издавали законы, разрешавшие торговлю лишь в определенных местах. В то же время они осуществляли жесткий контроль за чеканкой монет.
В период классического средневековья на развитие общественной мысли огромное влияние продолжала оказывать католическая Церковь как творец и распространитель «идеологии средневеко-вого феодализма» (Ф. Энгельс). В частности, большое влияние науправленческую мысль средневековья оказывала каноническая доктрина, которая разрабатывалась церковными юристами, интер­претаторами церковного права. Канонисты трактовали и экономи­ческие вопросы, часто с позиций античной традиции, воззрений Аристотеля. Но решающее значение имели классовые интересы феодалов, специфические мотивы самой церкви, претендовавшей на социальные привилегии.
Важнейшим источником, по которому можно судить об уп­равленческих взглядах каноников, является «Свод канонического права», составленный в середине XII в. болонским монахом Гра-цианом. По утверждениям канонистов, идеалом для всех, кто желает выполнять нормы церковного права, должна быть общая собственность. В то же время они заявляли, что частная собствен­ность необходима как наказание за «людское жестокосердие». По мысли канонистов, человек должен смотреть на свою собствен­ность как на благо, за распоряжение которым он ответит перед Богом. Провозглашалась необходимость подавать милостыню бед­някам, которым, по утверждениям церковных юристов, Бог оказы­вает особое покровительство. Истинными факторами производства они считали лишь землю и труд. Исходя из этого, занятиями, вполне достойными христианина, канонисты объявляли земледелие и ре­месло, неодобрительно относились к торговле, целью которой было получение барыша, и осуждали ростовщичество.
Классическое истолкование канонической доктрины дал Фома Аквинский (Аквинат) (1225 или 1226—1274) — итальянский монах, аристократ по происхождению, объявленный церковью святым (1323). Созданный Фомой Аквинским знаменитый трактат «Сумма теологии» стал своего рода энциклопедией католицизма. В своих политических, экономических и управленческих воззрениях автор опирался в основном на Аристотеля, но развивал и ряд собствен­ных положений. Он ратовал за централизацию власти, указывая, что над Вселенной стоит Бог, в теле доминирует сердце, и даже у пчел есть царица. При этом он подчеркивал, что королям следует подчиняться римскому папе.
Свои взгляды Фома Аквинский излагал в виде постановки ряда вопросов, которые иногда оказывались надуманными. Так, обсуж­далось: «свойственно ли природе человека владение вещами», «позволяется ли кому-нибудь владеть вещью как собственностью». Методика ответов носила казуистический и схоластический харак­тер. В оправдание того или иного явления приводились аргументы, затем им противопоставлялись тексты Священного Писания, мнения отцов церкви, Аристотеля. После этого следовало компро­миссное заключение. Понятно, что научное решение поставлен­ного вопроса оказывалось невозможным.
Аквинат решительно осуждал стремление к социальному ра­венству, общество мыслилось им как иерархическое и сословное. Он уверял, что «подняться выше своего сословия грешно», так как деление на сословия «установлено Богом». Высшим благом для человека объявлялось «созерцание Бога», а не накопление богатства. Вслед за Аристотелем и в соответствии с догмами «еван­гельского христианства» Фома Аквинский оправдывал рабство, усматривая его корни в естественном различии людей, их грехов­ности. Рабы обрекались на роль пчел, которые собирают мед для господ. При этом Аквинат ссылался на полезность рабовладения, хотя и признавал (вслед за римскими юристами), что оно не имеет «естественного основания». Крепостничество воспринималось им как бесспорное явление.
В соответствии с давними традициями христианства труд у Фомы Аквинского получал позитивную оценку как необходимый для жизни, избавления от праздности, укрепления нравственности, раздачи милостыни. Однако физический труд третировался им как «рабское занятие». Аквинат оправдывал социальный паразитизм, защищал феодальную ренту, которая, по его словам, дает возмож­ность избранным заниматься духовным трудом «во имя спасения остальных».
Апология феодальной эксплуатации не могла обойтись без защиты частной собственности. Фома Аквинский отдавал дань фразеологии о том, что все вещи по природе общие и принадле­жат самому Богу, а человек может ими только пользоваться. В то же время он заявлял, что частная собственность необходима ради общей пользы, самого дела, личного интереса. Повторяя аргумен­тацию Аристотеля в защиту частной собственности, Фома Аквин­ский писал, что сама «природа создает животных и растения для людей», и подчеркивал, что в рамках необходимых нужд собствен­ность естественна, ибо обязывает раздавать милостыню, лучше заботиться о своих делах, устанавливать отношения с людьми на мирной основе. Посему «каждый должен охранять свое». Только при «добровольной бедности» (ради созерцательной жизни) до­пускалась общность имущества. Весьма характерно, что, оберегая сословные привилегии знати, Фома Аквинский выступал против излишне щедрой раздачи милостыни, ибо, по его словам, соб­ственник должен «вести жизнь в правильном соответствии своему сословию». Собственнические вожделения и сословные претензии крепост- 1 ников находили в этих рассуждениях благочестивое выражение,   | сдобренное значительной дозой фарисейства. Частное присвоение оправдывалось даже полезностью милостыни. Фома Аквинский игнорировал тот факт, что частная собственность использовалась и для эксплуатации людей.
В целом доминиканский монах придерживался натурально-хозяйственных воззрений, считая, что государство должно быть самообеспеченным и все необходимое получать со своей террито­рии, чтобы не зависеть от купцов. Характерно и деление богатства на естественное и искусственное (золото, серебро). Последнее, по мысли Аквината, не делает человека счастливым. Приобретение такого богатства не может быть целью, так как она должна со­стоять в нравственном усовершенствовании. В этих сентенциях сказывались отголоски суждений Аристотеля и влияние натураль­ного хозяйства XIII в. Но важно отметить, что Фома Аквинский отчасти порывал с натурально-хозяйственными воззрениями. Он оправдывал обмен и даже считал город с его сословным делением населения совершенной формой общества.
Вопросы товарного производства занимали второстепенное место в рассуждениях Фомы Аквинекого. Но он высказывался о справедливой цене (justum pretium), поскольку учение кано­нистов о ней оказалось в противоречии с хозяйственной жизнью городов, практикой монастырей и церковников. Шла идейная борьба вокруг толкования справедливой цены: горожане понимали под ней эквивалентность обмена, а канонисты с помощью нее оправдывали претензии знати на привилегии, утверждая, что цена должна гарантировать людям приличествующее их сословию бла­госостояние. Комментируя «Этику» Аристотеля, Фома Аквинский признавал, что обмен обуви на дом должен производиться в про­порции, в которой строитель «превосходит сапожника в затратах труда и расходах». В трактате «Сумма теологии» он, казалось, скло­нялся к пониманию «справедливости цены» в том смысле, как ее толковали горожане. Но завышенная цена оправдывалась, если она не была связана с обманом, и покупатель получал пользу. Аквинат подчеркивал, что сама справедливая цена «не определена до точности, но состоит более в некоторой оценке». Он различал два вида справедливости в обмене. Один из них определял отноше­ния участвующих в нем сторон, гарантируя цену «сообразно вещи», второй — отношение «части к целому» и обеспечивал больше благ тому, кто «больше значит для общественной жизни». Процесс ценообразования он ставил в зависимость от социального статуса участников обмена. Однако социальный статус ни к чему не обязы­вал продавцов и покупателей. Каждому из них было безразлично, кто покупает или продает тот или иной товар. Классовый смысл рассуждений Фомы Аквинского состоял в защите привилегий феодальной знати.
Аквинат признавал необходимость денег как меры стоимости и средства обращения. В этой связи он писал: «Монета — верней­шая мера материальной жизни в торговле и обороте, подобно тому как милостыня — лучшая мера жизни духовной». В то же время, ссылаясь на Аристотеля, он подчеркивал, что «деньги не могут порождать деньги», т. е. не могут использоваться для получения барыша. Трактуя вопрос о ценности денег, Фома Аквинский скло­нялся к точке зрения, согласно которой ценность денежных знаков (монеты) может устанавливаться государем, хотя при этом раз­ница между «номинальной ценностью» и «внутренней ценностью» не должна быть значительной. Исходя из этого, он выступал против порчи монет и сравнивал ее с изменением мер длины и веса.
Фома Аквинский считал, что торговать с целью получения прибыли «само по себе постыдно», но зато это «дозволяется всем ради приобретения средств к существованию». Торговая прибыль оправдывалась тем, что она «сама по себе не вносит ничего пороч­ного» в экономическую жизнь, поскольку может быть использована для «честной цели» (поддержка семьи, помощь бедным, общест­венному делу). К тому же купец, по мысли Аквината, может стре­миться к прибыли «не как к цели, но как бы к плате за труд», и прибыль становится такой при продаже вещи, «измененной к лучшему». Предлагалось учитывать и влияние транспортных за­труднений. Фома писал, что «занимается торговлей не всякий, кто продает дороже купленное, но только тот, кто покупает для того, чтобы дороже продать». Таким образом, знаменитый богослов одобрял торговлю и оправдывал торговую прибыль. При этом он приравнивал торговлю купцов к сбыту ремесленниками и кресть­янами своей продукции.
В соответствии с традициями католической церкви Фома Аквинский осуждал ростовщичество, называя его «постыдным ремеслом» (в письме герцогине Брабантской). Он считал грехов­ным даже обложение налогами ростовщиков, как соучастие в их Доходах. Трактуя 78-й вопрос своего сочинения, Фома Аквинский называл взимание процентов продажей того, что не существует, ибо нельзя продавать вещь и затем ее употреблять. Деньги изоб­ретены для обмена, поэтому нельзя брать плату «за пользование Деньгами». Однако в то же время он пытался найти лазейки для оправда ния процента как «бескорыстного подарка» в виде взаимности, доброжелательства, любви, а также как формы возмещения убыт­ков (за счет выгоды должника), совместного дележа прибыли от финансирования торговых операций. Если должник получал до­ходный дом или участок земли, то, по мысли Фомы Аквинского, доходы с них должны поступать заимодавцу. Тем самым он приво­дил оба традиционных аргумента в пользу взимания процента как возмещения непосредственного ущерба (damnum emergens) в ре­зультате задержки денег у должника, и ущерба, возникающего из-за недополучения кредитором возможного дохода от них (lucrum cessans). Корректируя осуждение процента «отцами церкви» (Василием, Григорием Нисским, Иоанном Златоустом, Амвросием, Иеронимом), Фома Аквинский явно лукавил и искал предлог для оправдания процента. Впоследствии, в XV в., когда канонические строгости потеряли значение, взимание процента было признано законным как возмещение упущенных доходов кредитора.
Выступая в качестве защитника интересов господствующего класса, Фома Аквинский признавал правомерность получения земельной ренты. Он утверждал, что в виде ренты земельному собственнику поступает часть продуктов, которая производится силами природы. Тем самым скрывался эксплуататорский харак­тер ренты, получали оправдание повинности, которые несли по отношению к церковным феодалам крепостные крестьяне.
Одной из важных проблем, которые привлекали внимание светских авторов, был вопрос о происхождении крепостничества. Эта проблема трактуется, в частности, в «Кутюмах Бовуази», составленных одним из первых французских теоретиков права Филиппом Бомануаром (1250—1296) и являющихся важнейшим источником по истории средневековой Франции. Бомануар при­знает, что «по естественному праву все свободны», хотя на самом деле многие крестьяне находятся в зависимости от сеньоров. По мысли Бомануара, личная зависимость возникла несколькими путями. Так, в старину, когда крестьяне уходили на войну, «тех, кои без уважительной причины оставались [дома], обращали навеки в крепостных вместе с их потомством». Некоторые земле­дельцы вступали под патронат церкви, «побуждаемые великим благочестием», а также попадали в зависимость от светских фео­далов, пытаясь «оградить себя от других сеньоров или от вражды, некоторыми людьми к ним питаемой» и решить материальные проблемы. Такое объяснение происхождения крепостничества является вполне реалистичным. Весьма характерно также, что. Бомануар признает неблаговидность некоторых методов закре-пошения крестьян. Например, говоря о вступлении земледельцев под патронат церкви, он подчеркивает, что церковные управля­ющие «изо дня в день ухищрялись взимать с них больше и больше», так что «в конце концов, то, что было сделано по доброй воле и благо­честию, обращалось во вред и в умаление состояния потомков».
Вопрос о происхождении крепостничества рассматривается и в знаменитом «Саксонском зерцале» (составленном в 1221 — 1225), автором которого был юрист Эйке фон Репков, один из передовых людей средневековой Германии. Он проводит мысль о том, что «бог создал человека по своему подобию и своими страданиями освободил одного так же, как и другого». Эйке фон Репков пишет, что он «не может понять того, что кто-нибудь должен быть в соб­ственности другого». Положение о том, что крепостничество существовало всегда, ему представляется неубедительным, так как в период расселения германцев в Европе все люди были свобод­ными. Поэтому, по мысли автора «Саксонского зерцала», «воистину крепостная зависимость имеет своим источником принуждение, и плен, и несправедливое насилие, что с древних времен выводится из неправедного обычая и теперь хотят возвести в право». Это высказывание Эйке фон Репкова свидетельствует о том, что он осуждал крепостничество, считая этот институт несправедливым и установленным насильственным образом. Для средневекового автора подобный образ мыслей был довольно радикальным.
В период классического средневековья предпринимались попытки теоретического истолкования монополии феодалов на землю. В XI—XIII вв. производится запись феодальных обычаев, где четко формулируются претензии феодалов. Комментируя такие записи, Ф. Бомануар выдвигал принцип: «нет земли без сеньора». Это означало, что любой клочок земли должен принад­лежать феодалу и может принадлежать только ему. Самостоятельное крестьянское землевладение исключалось. На долю серва (крепост­ного) оставался лишь манс (тяглый надел).
Вместе с тем сформировалось весьма четкое понимание со­держания крепостничества. Во Франции сервом считался кресть­янин, державший тяглый надел, плативший формарьяж (свадебную пошлину), произвольную талью (поместный сбор), подчинявшийся «праву мертвой руки»1, поместным баналитетам (запретам некото­рых видов хозяйственной деятельности), сеньориальной юрисдикции.
Закон, запрещавший захват церквами земель, принадлежащих светским владельцам, которые благодаря этому освобождались от всех лежащих на них служб в ущерб интересам государства [13. Т. I. С. 536].

В это определение включались весьма существенные моменты, характеризующие крепостничество. Предусматривалось, что серв может лишь пользоваться землей, и обязательно тяглой, его иму­щество не имеет юридических гарантий, он не в состоянии пере­дать его без выкупа по наследству. «И если крепостной умирает, нет у него иного наследника, кроме сеньора, а дети крепостного ничего не получают, если не заплатят выкупа сеньору, как это делали бы люди посторонние», — писал Ф. Бомануар. Серв был обязан молоть зерно на господских мельницах, выпекать хлеб в печах, принадлежавших феодалу, давить виноград на господских прессах. Во всех трех случаях ему приходилось терять часть своей продукции. Подобная трактовка серважа Бомануаром раскрывала все бесправие крепостных.

Аналогичное понимание крепостничества характерно и для «Семи партид» — кодекса феодального права Леона и Кастилии (Испания), составленного в 1256—1265 гг. В одном из его законов говорится, что «сеньор имеет полную власть над своим крепост­ным, чтобы делать с ним все, что захочет. Но при всем этом он не должен ни убивать его, ни оскорблять, даже если для этого будет повод, за исключением приказа местного судьи».
Английский юрист Брактон в XIII в. тоже давал довольно крат­кое и четкое определение крепостничества, заявляя, что вилла­ном (крепостным) является человек, не знающий вечером того, что он будет делать утром. Таким образом, признаком вилланства считалось подчинение господскому произволу. Поскольку в сис­теме феодальной эксплуатации внеэкономическое принуждение играло очень важную роль, подобное определение выражало суть вилланства.
В XI—XIII вв. поместная политика феодалов становится более разносторонней. Особенно усердствовали монастыри, превратив­шиеся в крупные центры феодальной эксплуатации. Так, в «Поэме о версонских вилланах» (середина XIII в.) Эсту ле Гоз, служилый человек монастыря св. Михаила в Нормандии, подчеркивал, что монастырские «вилланы постоянно повинны службой» и «обязаны барщиной», которую «не следует забывать». Свои повинности они должны выполнять «без споров и сопротивления».
В поместьях составлялись описи тяглых наделов и повинностей крепостных. В монастырских поместьях (манорах) Англии XIII в. такие описи (экстенты) стали массовым явлением, они играли роль юридического документа крепостничества, вилланства. Для новых поколений крепостных эти регламенты были «седой стариной», обладающей непререкаемым авторитетом. Они санкционировали
бесправие, являясь фактором эксплуатации, организации произ­водства. Вместе с тем многие повинности передавались на усмот­рение лорда.
Поместной управленческой мысли были свойственны натураль­но-хозяйственные черты. Хотя английские лорды торговали хлебом, овсом, ячменем, овечьей шерстью, в организации производства они ориентировались на натуральное хозяйство. Взимались самые разнообразные натуральные оброки, да и виды барщины были очень многочисленны. Тем самым достигалось самообеспечение манора множеством видов продукции, в том числе изделиями из железа.
В XIV—XV вв. во всей Западной Европе наблюдался массовый переход от барщинной к оброчной системе. Исчезли некоторые элементы личного крепостничества. Возникла проблема более полного использования поземельной зависимости и преимуществ феодального поместья.
Своеобразие управленческой мысли западного средневековья сказывалось также в социально-экономической политике королей. Она опиралась на сеньориальную систему и служила ей. Эконо­мическая роль государства возросла. Хозяйственное законодатель­ство королей, герцогов и князей начинало играть важную роль в развитии феодальной экономики. Предпринимались хозяйствен­ные реформы, которые были вызваны противоречиями феодального режима. С первого взгляда королевская политика кажется бес­системной, поскольку сводилась к эпизодическому вмешательству в хозяйственную жизнь, часто вредному для нее. Так, французские короли из династии Капетингов (987—1328) издавали десятки ордонансов, регулирующих развитие торговли и промышленности, ввоз и вывоз товаров, деятельность ростовщиков и иностранных купцов, сбор пошлин и налогов, потребление предметов роскоши и даже количество блюд обеда в обычные и постные дни. Темой королевского законодательства также были ограбление и изгнание евреев.
Однако в этом хаосе мер и приказаний прослеживается опреде­ленная закономерность. Фискальные повинности были экономи­ческой необходимостью, ибо наличие финансовой базы являлось непременным условием самого существования централизованного государства. Запреты горожанам владеть экипажами или носить одежду, отороченную горностаем, представляли собой попытку отстоять монополию феодалов на предметы роскоши и социальные привилегии.
С конца XI в. начался экономический подъем западноевро­пейских городов. Это внесло много новых моментов в развитие управленческой мысли, в которой произошел, можно сказать своего рода переворот. Впервые управленческая мысль освобожда­ется в значительной мере от натурально-хозяйственной ориентации и признает приоритет товарного производства. Возникновение городов в новом качестве привело к разработке специальной от­расли права — городского права, где предметом забот в большинстве статей была мировая торговля, осуществляемая на территории западноевропейских городов. В XII—XIII вв. развернулись «ком­мунальные революции» под знаменем свободы. Возникли коммуны в Италии, Франции, Нидерландах, вольные и имперские города Германии. В Германии получил признание принцип, согласно которому «городской воздух делает свободным человека», прожив­шего один год и один день на городской территории.
В ходе «коммунальных революций» формировались ремеслен­ные цехи, которые тоже внесли новые моменты в управленческую мысль средневековья. Они возрождали общинные традиции, цент­ральным пунктом цеховой системы стало «равное участие каждого ее члена в пользовании всеми обеспеченными за цехом привилеги­ями и доходами». Но эти традиции действовали лишь среди мас­теров. Ученики и подмастерья находились в подчинении у хозяев мастерских. Цеховой эгалитаризм породил сложную регламента­цию производства и сбыта, ученичества и найма подмастерьев. Принцип принудительного членства применялся неукоснительно. Первоначально цехи вели борьбу с крепостничеством, но в XIV-XV вв. они не принимают крепостных крестьян в свой состав. Вместе с тем эгалитаризм был непоследовательным. С середины XIV в. проявляются прокапиталистические тенденции (в ярмароч­ной торговле, эксплуатации «вечных подмастерьев» и т. д.).
Юридическим закреплением успехов горожан в борьбе с фео­далами за свою самостоятельность стало так называемое магде-бургское право, сложившееся в одноименном немецком городе в XIII в. Особое место в нем занимали нормы, регулировавшие торговлю и ремесла, деятельность цехов и купеческих гильдий, порядок налогообложения. Магдебургское право предоставляло городу самоуправление и собственный суд, право земельной собст­венности и освобождение от большей части феодальных повиннос­тей. Затем — с XIV в. — оно было воспринято многими городами Восточной Германии, Восточной Пруссии, Силезии, Чехии, Венг­рии, Польши и Литвы, а позже — с XVI в. — распространилось в Галиции и Белоруссии. Специфические вопросы организации товарного производства мало освещались в источниках по ИУМ западного средневековья. Правда, велись поиски справедливой цены, но это не означало научного анализа товарного производства. Сказывалось давление натурального хозяйства. Исключением был «Трактат о происхож­дении, природе, юридическом основании и изменении денег», написанный (видимо, позже 1360) во Франции Никола Оремом (Оресмом) (ок. 1323—1382). В этой работе анализировалось проис­хождение денег и утверждалось, что они возникли в результате соглашения людей, когда обнаружились неудобства прямого товарообмена. В качестве денег стали функционировать золото и серебро, поскольку они при малом объеме содержат большую стоимость, к тому же они транспортабельны. Так, по мысли Орема, возник «искусственный инструмент, изобретенный для облегчения обмена естественного богатства», причем сами деньги относились автором к разряду искусственного богатства. Никола Орем являлся одним из первых представителей металлистической теории денег. Раскрытие общественной природы денег, анализ форм стоимости оставались для него недоступными. Однако важно то, что золото и серебро трактовались им на домонетной стадии как обычные товары, которые лишь постепенно приоб­рели привилегии денежного металла.
При трактовке функционирования денег Никола Орем выска­зал новые, прогрессивные идеи, смело выступил против порчи монеты королями, квалифицируя это как худший вид ростовщи­чества, достойный «тирана, а не государя». Он подчеркивал, что деньги не принадлежат королю, хотя и чеканятся с его портрета­ми. Деньги «реально принадлежат тем, кто владеет естественным богатством». Однако, понижая содержание металла в монете, да еще под предлогом того, что это «необходимо для общего благо­получия», король присваивал имущество своих подданных. Орем писал, что порча монеты подрывает торговлю и кредит, обесцени­вает доходы короля и знати, годовые пенсии, вклады и долги.
Как видим, Никола Орем высказывал реалистические идеи, когда доказывал бессилие королей перед рыночной стихией. Он отметил наличие объективных закономерностей в денежном обра­щении, хотя и не мог раскрыть их. Опасаясь обесценения оброков, Пенсий и окладов, Орем обнаружил свою классовую позицию как защитник интересов феодалов.
Сохранились сведения и об управленческих идеях, содержав­шихся в различного рода ересях, авторами которых были предста­вители народных масс. Распространение ересей было неизбежным, поскольку католическая церковь стояла на страже феодального режима, оправдывая феодальную эксплуатацию. В виде мистики, ереси, восстания революционная оппозиция феодальному строю проходит через все средневековье, хотя в городах — часто лишь как оппозиция «церковному феодализму». Об этом свидетельству­ют выступления Арнольда Брешианского (Италия), альбигойцев (южная Франция), Уиклифа (Англия), Гуса и чашников (Чехия). Но когда в движении участвовали городские низы и крестьяне и дело доходило до восстаний, выдвигались требования восста­новления раннехристианского строя. При этом из «равенства сынов божиих» выводилось «гражданское равенство и уже тогда отчасти даже равенство имуществ. Уравнение дворянства с кресть­янами, патрициев и привилегированных горожан с плебеями, отмена барщины, оброков, налогов, привилегий и уничтожение по крайней мере наиболее кричащих имущественных различий — вот те требования, которые выдвигались с большей или меньшей определенностью».
Конечно, ереси были весьма разнородны, но неизменно содержали антифеодальный элемент. Так, в Византии VIII в. развер­нулось иконоборческое движение, которое не сводилось только к распре между императором и церковниками. В нем отразились и антифеодальные настроения народных масс. В середине XI в. монах Арнольд обличал в своих проповедях (в Милане) обогаще­ние и роскошь церковников, находя отклик в сердцах горожан. В начале XIII в. популярной в Италии стала ересь катаров (чистых), требовавших возврата к принципам «евангельской бедности». Эта ересь проникла и в города южной Франции, где катары (или альбигойцы) вслед за манихеями, павликанами, богомилами отрицали видимый мир со всеми его богатствами, роскошью, нищетой, страданиями. Он клеймился как порождение дьявола. Движение приобрело столь опасный для церкви характер, что в 1208—1216 гг. папа Иннокентий III объявил крестовый поход против альбигойцев, сопровождавшийся жестокими погромами.
Более отчетливо социально-экономические чаяния народных масс отразились в требованиях крестьянских восстаний. Так, на территории Саксонии в 841—842 гг. возникло восстание «детей древнего закона» (Стеллинга) под лозунгом возврата к свободной общине, ее старинным обычаям. Оно явилось протестом крестьян против феодализма, насаждаемого франкскими королями. В период классического средневековья по Западной Европе прокатилась широкая волна крестьянских восстаний, которые имели большое историческое значение. К ним прежде всего относится восстание 1304—1307 гг. в северо-западной Италии под руководством Дольчино (беглого послушника францисканского монастыря). Он проповедовал общность имущества, отказ от частной собственности, поскольку она и обогащение отдельных лиц являются первопричиной всех бедствий. Однако восстание было подавлено в результате крестового похода, организованного папой Климентом V, а Дольчино — казнен.
Знаменитая Жакерия пронеслась в 1358 г. по территории Франции, как ураган. Это восстание крестьян возглавлял Гильом Каль. Оно носило антифеодальный характер, сопровождалось избиением дворян, разгромом их замков, сожжением сеньориальных документов, в которых фиксировались повинности сервов и вилланов.
Восстание английских крестьян под руководством кровельщика Уота Тайлера (1381) особенно примечательно тем, что были выдви­нуты две программы антифеодального характера. Майл-Эндская программа, представленная королю Ричарду II, предусматривала отмену крепостничества, барщины и установление земельной ренты в 4 пенса с акра. К этому добавлялось провозглашение свободы торговли и амнистирование повстанцев. Смитфилдская программа была выдвинута крестьянами Кента и не ставила задачи ликвида­ции крепостничества (поскольку они были лично свободными). Зато она требовала раздела церковных земель, возврата деревням общинных земель (захваченных лордами), уравнения сословий в правах, отмены «рабочего законодательства». В ходе восстания крестьяне громили маноры и монастыри, сжигали манориальные документы. Все это свидетельствует об антифеодальных и общин­ных чаяниях английского крестьянства XIV в. Идеологом движе­ния был проповедник Джон Болл, осуждавший крепостничество и привилегии лордов, ратовавший даже за общность имущества. Доказывая бесполезность дворянства, Болл задавал слушателям знаменитый вопрос: «Когда Адам пахал и Ева пряла, где был дворянин?»
К 1549 г. относится восстание английских крестьян под руководством Роберта Кета. Их программа из 29 пунктов требовала ликвидации остатков крепостничества и манориальных судов, снижения налогов, запрета переводить фригольды (свободные Держания) в копигольды (оброчные), отмены огораживаний и за­прета лордам пользоваться общинной землей.
На фоне идеологической борьбы различных классов и сословий в Западной Европе продолжали выходить трактаты в стиле полицейского управления, но одновременно зарождалось свободолюбивое цивилизованное предпринимательство, характеристики которого будут рассмотрены в следующем разделе.

3.4. ИСТОКИ И ИСТОЧНИКИ ИУМ В XVIII-XIXвв.

В трактатах зарубежных ученых XVIII в. продолжала пропа­гандироваться модель управления полицейским государством. Из полицеистов наиболее известными были француз Де ла Map и немцы Г. Юсти и И. Зонненфельс. В своих работах эти авторы по-прежнему отстаивали приоритет государства в управлении всеми отраслями народного хозяйства и в связи с этим выявляли причины и сущность благосостояния и безопасности государства, а также функции государственного управления и мероприятия по повышению благосостояния и обеспечению безопасности государства.
Автор наиболее известного и обширного (более 2500 страниц в русском переводе 1772 г.) трактата Г. Юсти [7] полагал, напри­мер, что причины или факторы благосостояния лежат в естествен­ных и экономических условиях государства, а также в духовном развитии его граждан. Следовательно, на это и должна быть обра­щена прежде всего деятельность государства (точнее, внимание его правительства). Исходя из этого, Юсти в первых 3 частях сво­его трактата предлагает меры по приспособлению земной поверх­ности к проведению каналов, строительству плотин, развитию лесного хозяйства, хлебопашества, скотоводства и др., по увели­чению населения государства, по строительству дорог и развитию транспортных средств (часть I); меры по основанию различных промыслов, «рукодельных и заводских работ», по управлению сельским хозяйством, ремеслами, торговлей; рассуждает о деньгах, ценообразовании и финансовом «попечении народных промыслов» (часть II); оценивает связь науки с благосостоянием государства; характеризует «споспешествующие приращению наук учрежде­ния»; предлагает меры по воспитанию и образованию детей и т. д. (часть III). Эти вопросы составляют, по выражению Юсти, «умоз­рительное познание» науки благочиния. А для практического их использования необходима еще часть IV — «деятельная», в которую Юсти включает вопросы исполнения и управления государствен­ным благочинием и благоустройством. В этой части излагаются требования к соответствующему законодательству, вопросы органи­зации наблюдения за исполнением законов благочиния, организа­ции «управления благочинных дел», организации административных органов и их функций. В последней четверти XVIII в. в большинстве европейских стран, наиболее развитых в экономическом отношении, начался активный распад феодализма. Причин для этого было много: про­исходили разделение общественного труда и бурный рост произво­дительности труда; укреплялись крупные города и возникали новые, как центры ремесла и торговли; естественные и общественные науки (философия, политическая экономия, право, социология) достигли значительных успехов; росла грамотность и образован­ность населения в странах. Однако среди многих факторов основ­ным был тот, который постепенно, но верно переводил акцент в мышлении занятых в общественном производстве граждан с парадигмы «эффективная торговля» на парадигму «эффективное производство». Речь идет о развитии городов. Именно в городах внедрялись технические открытия и рождались различные формы предпринимательства, ликвидировалась безграмотность, сюда из сел перемещался центр тяжести ремесленного труда, здесь появ­лялись специальные коммерческие и технические школы, развива­лось самоуправление и утилизировалось римское право. В городах Англии, Германии, Франции, Италии, скандинавских странах, России в Средние века появились и стали мощной политической, экономической и общекультурной силой объединения торговых людей — купеческие ассоциации, общества, гильдии, которые все больше стали осознавать выгоду инвестиций в производство. При­чем их деятельность простиралась и на территории других стран, таким образом, наметилась первая волна глобализации обществен­ного производства.
Приведем пример из истории итальянских торговцев, ссылаясь на исследования виднейшего русского ученого А.К. Дживегелова (1875—1952). В работе «Средневековые города в Западной Европе» он писал о том, что объединения итальянских торговцев в форме торговых обществ «имелись во всех крупных итальянских городах — в Венеции, Генуе, Пизе, Флоренции, Милане, Риме, Лукке, Сиене и др. Итальянские торговые общества приобрели огромное влияние во всей Европе; благодаря их организации и большим капиталам их операции очень быстро достигли колоссальных размеров; у них появились конторы в главнейших европейских торговых центрах; благодаря им впервые были разрушены догмы канонического права, запрещавшего так называемую лихву (usura), ибо они не ограничивались торговлей в буквальном смысле слова и много пользовались кредитными сделками для увеличения своих доходов; благодаря им же Европа впервые узнала широкий кредит». Одновременно в городах, где скапливались сельские ремес­ленники, создавались и усиливали свои позиции ремесленные корпорации, которые к концу XVIII в. имели уже 1000-летнюю историю, начиная с первой корпорации рыболовов г. Равенна (Италия), упоминаемой в документах VIII в. и сохранившей во многом традиции первых корпораций Римской империи. Из дру­гих наиболее древних крупных ремесленных корпораций чаще всего упоминаются в документах по истории городов Парижский цех свечников, учрежденный в 1061 г., вормский цех рыболовов (Германия, 1106), цех сапожников Вюрцбурга (1128), корпорация ткачей постельного тика г. Кельна (1149), цех мясников и пекарей г. Гагенау (1164), корпорация токарей г. Кельна (1178). Средне­вековые ремесленные корпорации и цехи исторически стремились к полной автономности от влияния на их деятельность городских властей и даже от влияния крупного капитала, а тем более от сли­яния с ним, оставаясь независимыми и даже «противными духу крупного производства». В средневековой цеховой организации была исключена сама возможность появления крупного капитала. Полицейский дух управления цеховым производством сохранялся в том, что большая часть постановлений цеховых статутов была направлена на то, чтобы воспрепятствовать более предприимчи­вому мастеру расширить свое производство. У мастера должна была быть только одна мастерская, нередко определялось даже количество изделий, которое могло быть выработано в известный промежуток времени; запрещалось заводить такое дело, которого мастер не понимает, и вести его исключительно при помощи под­мастерьев, продавать товары, в изготовлении которых он сам не принимал участие. Преследовалась реклама, ограничивалось число витрин (только одно окно цеха), а также численность учеников и подмастерьев. Если же в какой-либо мастерской производство некоей продукции увеличивалось настолько, что уничтожало кон­курентов, а затем из-за монополии приводило к повышению цен на эту продукцию, то такого мастера немедленно «приводили в норму», определяя количество товара, которое он мог ежегодно производить. Это очень сильно напоминало принцип справедливой цены, действовавший в торговом мире, в ассоциациях торговцев. Ремесленная корпорация или цех стремились уравнять условия производства для своих членов. Ни один мастер не должен был получить возможность производить больше, чем его коллеги.
Ситуация стала резко меняться в XVIII в. Если в Средние века ремесленные корпорации довольствовались ограниченным капи­талом, то теперь они вынуждены были либо объединяться с крупнымторговым капиталом, искавшим себе место приложения, либо уходить с мировой сцены как социальный институт, который состоянии конкурировать с зарождающейся крупной промыш­ленностью. По мнению историков управленческой мысли, именно в этот период (конец XVIII — начало XIX в.) стали зарождаться истоки современного менеджмента, в основном там, где началась промышленная революция, — в Англии и Шотландии, где появи­лись одни из первых трактатов по управлению. Труды ученых и практиков управления содержали не только обобщения прош­лого опыта в управлении, но и оригинальные управленческие мысли и идеи, результаты интересных оригинальных управленческих экс­периментов, рекомендации по реализации новых возможностей и устранению недостатков прошлого, препятствующих наметив­шемуся переходу в новую бизнес-среду. Во всемирную историю управленческой мысли вошли Р. Кантильон, А. Смит, Ж.-Б. Сэй, М. Сперанский, Р. Оуэн, Э. Юр, Ч. Бэббидж, И. Платонов, Л. фон Штейн и многие другие ученые, профессора и практики управле­ния, представлявшие разные страны, науки и профессии и спо­собствовавшие становлению менеджмента как науки.
Каждый из ученых писал в первую очередь о национальных проблемах в области политики, экономики, финансов, социаль­ной жизни, государственного управления. Вскоре революционные идеи и мысли английских классиков политической экономии рас­пространились в другие страны. Например, во Франции появля­ется трактат праотца буржуазной политэкономии П. Буагильбера «Подробное описание положения Франции, причины падения ее благосостояния и простые способы восстановления, или Как за один месяц доставить королю все деньги, в которых он нуждается, и обогатить все население» (1696), послуживший примером для названия трактатов последующих поколений. Следует отметить, что все авторы эпохи промышленной революции и более поздних периодов учитывали результаты и последствия объективного про­цесса, начавшегося в Великобритании, который наряду с порож­дением новой научно-практической управленческой литературы Утвердил во всех странах устойчивые позиции нового социального сословия — предпринимателей, интересы которого в первую оче-редь и отражались в этой литературе.
Именно в это время представители общественных наук сформу-лировали метод классической политической экономии (У. Петти, А. Смит и Д. Рикардо), учение о государстве как союзе людей под юридическими нормами (И. Кант), принципы анализа частной собственности (Д. Локк), теорию разделения властей (Д. Локк и Ш. Монтескье); ими была обоснована свобода внешней и внут­ренней торговли (Д. Норс), учение об общественном договоре (Ж.-Ж. Руссо).
Главным достижением общественной мысли было осознание роли труда в развитии общества и перенесение акцента из сферы обращения в сферу производства. Существенным вкладом в генезис научного управления был тезис, сформулированный творцами классической политической экономии о том, что «благополучие и безопасность граждан государства» (что до конца XVIII в. оставалось миссией управления хозяйством государств) имеет своим источником не торговлю, а производство, и именно на исследование проблем организации производства надо направить усилия исследователей общественных наук.
Благодаря этим достижениям уже в начале XIX в. были зало­жены и необходимые условия эволюции управленческой мысли. Нельзя сказать, что теоретические концепции управления, в соб­ственном смысле этого слова, были заложены в трудах указанных авторов, а также ученых более поздних периодов, однако «процесс пошел» благодаря развитию научных основ управленческой науки и развитию прикладных наук. С увеличением масштабов производства, внутренней и внешней торговли, со строительством крупных предприятий и железных дорог и т. п. возрастала также потребность в организации эффективного производства, в координации людских и иных ресурсов с целью решения новых задач. Таким образом, возросла потребность в управлении нового каче­ства. Именно в это время и вышел на сцену менеджмент. До сих пор мы употребляли только термин «управление», характеризуя же развитие управленческой мысли в работах конца XVIII в. и более поздних периодов, будем добавлять термин «менеджмент», выделяющий по контексту объект управления в форме частного хозяй­ства, а часто и как синоним термина «управление».
Среди «лидеров» в развитии ИУМ в изучаемый период были экономисты и правоведы. Представители классической политической экономии изучали и описывали управление производством, формулировали некоторые концептуальные идеи управления, в том числе функции управления и результаты приложения экономической теории. А. Смит и А. Тюрго подчеркивали своего рода разделение властей в организации, выделяя понятия «владение» и «управление», изучали различия в функциях собственников и управленцев, не говоря уже о том, что выявили заметный рост числа управленцев и зачатки формирования сословия управленцев (менеджеров). Предвидя этот рост, экономисты начали первыми писать об этом новом сословии менеджеров, обсуждая цели и назначение их деятельности, их функции и обязанности, социальную ответственность менеджеров.
Исследователи деятельности предпринимательских организаций, руководствуясь целью повышения эффективности производства и приматом производственной деятельности, очень скоро (существенно раньше Ф. Тейлора) пришли к мысли об организации научно обоснованных экспериментов при изучении проблем рационального управления трудом, управления человеком и организацией в целом. В частности, уже в XVIII в. проводились спе­циальные наблюдения за людьми в процессе выполнения ими разного рода работ, ставились эксперименты для решения про­блемы «время и рабочие движения». Среди исследователей особо следует отметить Ч. Бэббиджа, более известного в мире как созда­теля первой в мире цифровой вычислительной машины. В ИУМ он вошел как автор идеи и экспериментов по разделению труда в производственной и управленческой деятельности.
Представители правовой науки, основным среди которых явля­ется Лоренц фон Штейн, также внесли большой вклад в ИУМ. Характеристика работ экономистов и представителей других сфер деятельности, приведенная в следующем разделе, позволяет проанализировать управленческие вопросы, которые волновали идеологов зарождающегося сословия.

3.5. ИДЕИ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ

В позднее средневековье появился трактат «Опыт о природе тор­говли вообще», автором которого был всемирно известный ученый, Родоначальник концепции предпринимательства Р. Кантильон (1680-1734). Он родился в Ирландии, долго жил во Франции, говорил на многих языках, а свой единственный труд написал на английском. Купец и банкир Р. Кантильон, очевидно, хорошо изучил природу и организацию торговли, о чем и написал в трак­тате. Иначе чем объяснить, что «Опыт» Катильона, сочиненный в 20-е годы XVIII в., был издан впервые после его смерти — в 1755 г. проанализировав вслед за Ж. Боденом причины «революции цен» Европе, Р. Кантильон блестяще решил острую для своего времени теоретическую проблему, показав, каким образом и в какой пропорции рост денежной массы приводит к росту цен. Уже только поэтому труд Кантильона и его автор заслужили право быть вне­сенными в скрижали мировой экономической мысли. Но порази­тельно другое.
В «Опыте о природе торговли» Р. Кантильон, помимо основной темы своего сочинения, коснулся целого ряда попутных вопросов в том числе о природе предпринимательских функций, положив тем самым начало (это выяснилось намного позднее) истории концепций предпринимательства. «Он старался показать, что это за тип экономического поведения, каковы его признаки, а следовательно, функции, в чем отличие предпринимательства от рутинной хозяйственной практики и др. При этом как бы слу­чайно, мимоходом ирландский экономист сформулировал идею о том, что в деятельности предпринимателя присутствуют две относительно самостоятельные функции: функция капиталиста и функция управленца, т. е. человека, принимающего окончательные решения, или, по-современному, функции собственника средств производства (капитала) и менеджера» [12. С. 27—28].
Это было написано в ту историческую пору, когда ни о каком разделении предпринимательских функций не было речи, когда еще целых два с лишним века в самой Британии превалирующей формой капиталистических предприятий оставалась семейная фирма, наделенная правами собственности на капитал и управле­ние им. Удивительно провиденческая идея, намного опередившая свое время! Не потому ли современниками Р. Кантильона она была воспринята как лингвистический пассаж, как утопия, не связанная с земными реалиями, или как плохо продуманная идея.
В науке странности, алогизмы — частое явление. Так, гени­альнейший экономист всех времен и народов Адам Смит, книга которого «Исследование о природе и причинах богатства наро­дов» (1776) увидела свет через полвека и который хорошо знал труд Кантильона, не зацепился за гениальную догадку предшест­венника. Может быть, потому, что у Кантильона под предпри­нимательством подразумевается лишь один его вид — торговое предпринимательство, которое осуществлялось в то время в обще­принятой политике меркантилизма и стало объектом жесточайшей критики А. Смита.
Как бы то ни было, А. Смит, широко употреблял понятие «undertaker» в том же значении, что и французы — понятие «enterpreneur», т. е. «предприниматель» в смысле «собственник предприятия», не выделяя его управленческую функцию. Конеч­но, нельзя сказать, что А. Смит и его ближайшие последователи не понимали значения управленческой функции предпринимателя - Скорее всего, понимали, но не признавали. Все это дало повод М. Блаугу упрекнуть экономистов классической школы полит­экономии в «неспособности... выделить особый характер предпри­нимательской функции». Едва ли этот упрек абсолютно справедлив, но для нас важно подчеркнуть: Р. Кантильон прекрасно понимал особую роль предпринимательской функции управления своим делом, которая наряду с готовностью взять на себя риск (выде­ленный Кантильоном важный признак предпринимательства) является необходимой предпосылкой для достижения успехов в частнохозяйственной деятельности. Несмотря на то что фран­цузский мыслитель Ж.Б. Сэй, выдающийся толкователь А. Смита, еще в начале XIX в. вслед за Р. Кантильоном четко разделил функции предпринимателя (особенно в той части своего «Трактата о политической экономии», где он обосновывает теорию прибыли), классическая политическая экономия (в том числе и К. Маркс) не замечала различных функций предпринимателя («сливала воедино» эти функции, как замечает М. Блауг). А между тем промыш­ленная революция, начавшаяся в Англии в 70-е годы XVIII в. (и закончившаяся в 30-е годы XIX в.), вызвала к жизни крупные капиталистические предприятия, а вместе с этим породила совер­шенно новый социальный институт — предпринимателей-управ­ленцев (менеджеров). Появилась совершенно новая разновидность предпринимательства — интрапренерство, т. е. предприниматель­ская деятельность внутри большой фирмы.
Из глубокой догадки Р. Кантильона практически мог следовать вывод (сам Кантильон об этом не писал) о возможности двух типов предпринимательства и предпринимателей: а) со слившимися функциями; б) с раздельными функциями. Из последнего обсто­ятельства Ж.Б. Сэй вывел свою знаменитую теорию о двух видах капиталистической прибыли: это 1) ссудный процент (который поступает собственнику капитала) и 2) предпринимательский Доход (ему же, но теперь уже как руководителю предприятия). Согласно Ж.Б. Сэю, предприниматель является носителем нового типа экономического поведения, ибо предприниматель всегда заряжен на реформы, инновации (эту идею впоследствии, уже в XX в., разовьет Й. Шумпетер); именно ему принадлежит лиди­рующая роль в распределении национальных богатств.
Открыв феномен предпринимательства, Ж.Б. Сэй доказал не только оптимальность данной формы хозяйствования, обеспечива­ющей рыночное равновесие (т. е. когда совокупный спрос всегда в условиях рынка равен совокупному предложению), но и про­дуктивность обоих типов предпринимательства, т. е. капитализма. Логически продолжая мысль Ж..Б. Сэя (что и было сделано впоследствии), нельзя было не прийти к выводу о том, что рынок т. е. капитализм, — это отнюдь не скованная закономерностями однообразная система, обязательная для всего мироздания, как это представляли теоретики классической школы политэкономии начиная от А. Смита и Д. Рикардо, включая Маркса (и не закан­чивая им). В том-то и дело, что капитализм — разный. У него могут быть свои особенности, своеобразие, отличительные черты вызванные национальными особенностями той или иной страны, менталитетом тех или иных народов. Именно этим, как оказалось впоследствии, объясняется необычайная «живучесть» рынка, неис­черпаемый источник его самодвижения, ресурс самодостаточности.
Есть капитализм англосаксонского типа, базирующийся на идеологии индивидуального успеха. Есть капитализм славяно-азиатского типа, основой которого являются предприятия семей­ного типа. Так было в России до 1917 г., таково предприниматель­ство и по сию пору в Японии, Южной Корее и некоторых других странах, где зачастую гигантские по масштабам и числу работни­ков корпорации строят свою деятельность в виде коллективной работы одной, неразделенной, дружно спаянной семьи. В резуль­тате работники одной фирмы относятся друг к другу как к членам семьи, у них развита фанатичная преданность фирме, все носят (с гордостью!) единую для фирмы униформу, фирменные знаки отличия, вместе проводят отдых и т. д. И это не дань пустой фор­мальности, это нравственно-этическая норма производственных отношений, ставшая в итоге важнейшей ценностью многих орга­низаций, элементом корпоративной культуры.

3.6. КЛАССИКИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ ОБ УПРАВЛЕНИИ (XVIII-XIXвв.)

Остановимся на некоторых проблемах, аспектах и элементах систем управления, которые были предметом размышления клас­сиков политической экономии XVIII-XIX вв. Многие из них, ис­следуя политэкономические аспекты зарождающегося в обществе класса менеджеров, прежде чем высказать какие-либо концепту­альные утверждения об управлении в целом, пытались выявить такие характеристики и качества людей, которые соответствуют, по их мнению, понятиям «хороший управляющий», «хороший менеджер» или «хороший предприниматель». В этом проявилась преемственность проблем кадров руководителей — требований к ним, их личных и деловых качеств и функций, — постановку разрешение которых мы обнаружили еще в трактатах древних мыслителей и государственных деятелей, а затем в работах практи­ческих деятелей, философов и юристов Средневековья. Например, в 1835 г. С. Ньюмен в работе «Элементы политической экономии» писал: «Чтобы быть хорошим предпринимателем, надо обладать рядом качеств, редко сочетающихся в одном человеке: он должен обладать необычайно сильным даром предвидения и одновременно практической расчетливостью, чтобы его хорошие планы сверша­лись. Он должен проявлять упорство и постоянство намерений в процессе реализации планов. От него часто требуется властво­вать над другими и направлять усилия других. А для того, чтобы все это вместе работало, он должен быть и осмотрительным, и решительным. От него также требуется умение успешно управлять разными отраслями производства, обладать глубокими знаниями как об общем состоянии дел в мире, так и о деталях в области найма работников и получения прибыли».
Приведенный выше перечень квалификационных требований к менеджеру значительно расширяет скромный список А. Смита, который в свое время в трактате «Исследование о природе и при­чинах богатства народов» (1776) сформулировал 3 важнейших ка­чества менеджера: «порядок, экономия и внимание». Дж. Милль в 1826 г. в работе «Элементы политической экономии» добавил к списку еще едва важных качества: «честность и усердие». Много позже А. Маршалл в работе «Элементы экономики промышлен­ности» (1892) в качестве характеристик менеджера высокой квалификации добавил «самоуверенность и готовность быстро реагировать на изменения окружающей среды».
Переходя к характеристике концептуальных основ управления, начнем с того, что многие классические экономисты уже тогда различали функции менеджера и функции организации. При этом каждый из них часто выделял какую-то одну функцию в качестве важнейшей. Например, уже в 1770 г. А.Р.Ж. Тюрго в трактате «Раз­мышления о создании и распределении богатств» обстоятельно обсуждал проблему функций управляющего, делая акцент на функ­циях руководства и контроля на примере управления земледель­ческих предприятий. Затем Ж. Б. Сэй в «Трактате политической экономии» (1803) подчеркивал важность функции планирования
Деятельности менеджера. В конце XIX в. Р. Боукер в работе «Экономика для народа» (1886) выделил функции организации:
Руководства как наиболее важные в деятельности менеджера. Среди всех авторов, занимавшихся исследованиями функций управления, как обособившихся видов управленческой деятель­ности, выделялся упомянутый С. Ньюмен, который подчеркивал важность комплексности функций, утверждая, что важнейшими функциями менеджера являются планирование, организация и руководство различными процессами производства. Л. Лафлин в трактате «Элементы политической экономии», опубликованном в 1896 г., так писал о функциях управления в терминах специфи­ческих обязанностей менеджера: «Менеджер — это тот, кто выби­рает место для фабрики, управляет финансами, покупает сырье и продает продукт, кто имеет дела с рабочими, распределяя их задания и оценивая их труд, кто следит за рынком, зная, когда продавать, а когда придерживать товар, кто удачно узнает, что покупатели действительно хотят, и меняет характер своего товара в соответствии с этими желаниями... В общем, — это редкий зверь».
Упомянутые авторы и их работы, в сущности, представляют собой первые попытки выделить функции управления производ­ством как предмет зарождающейся теории управления. Фактически был заложен фундамент для исследований А. Файоля и других уче­ных, творивших полвека спустя. Следует отметить, что актуализация функций управления осуществлялась авторами сугубо с полит-экономической или хозяйственной точки зрения. Но параллельно ученые-правоведы вели исследования функций управления в рам­ках концепции разделения властей, результаты которых имели иное научное обоснование.
Была еще одна проблема управления, которая привлекала вни­мание классиков политической экономии. Речь идет о проблеме «движения (рабочие операции) и время». При упоминании резуль­татов исследований в данной области чаще всего говорят, что это продукт эпохи Ф. Тейлора и Гилбретов (начало XX в.). Иногда вспоминают и добавляют к ним и открытия Ч. Бэббиджа (1832). Однако еще А. Смит посвятил почти всю первую главу своего трактата описанию результатов специальных наблюдений, сход­ных с наблюдениями и экспериментами Бэббиджа. Более того, за 6 лет до Бэббиджа Дж. Милль выделил проблему движения и вре­мени как специальный вид исследований и научных наблюдений, о чем писал в упомянутой работе следующее: «Обнаружилось, что деятельность человека может быть разложена на самые простые элементы. Человек не занимается ничем, кроме как производством движений. Операции (движения), которые мы сначала производим медленно, выполняются со все большей скоростью через повто­рения. Повторение операций, осуществляемых с самой большой Среди всех авторов, занимавшихся исследованиями функций управления, как обособившихся видов управленческой деятель­ности, выделялся упомянутый С. Ньюмен, который подчеркивал важность комплексности функций, утверждая, что важнейшими функциями менеджера являются планирование, организация и руководство различными процессами производства. Л. Лафлин в трактате «Элементы политической экономии», опубликованном в 1896 г., так писал о функциях управления в терминах специфи­ческих обязанностей менеджера: «Менеджер — это тот, кто выби­рает место для фабрики, управляет финансами, покупает сырье и продает продукт, кто имеет дела с рабочими, распределяя их задания и оценивая их труд, кто следит за рынком, зная, когда продавать, а когда придерживать товар, кто удачно узнает, что покупатели действительно хотят, и меняет характер своего товара в соответствии с этими желаниями... В общем, — это редкий зверь».
Упомянутые авторы и их работы, в сущности, представляют собой первые попытки выделить функции управления производ­ством как предмет зарождающейся теории управления. Фактически был заложен фундамент для исследований А. Файоля и других уче­ных, творивших полвека спустя. Следует отметить, что актуализация функций управления осуществлялась авторами сугубо с полит-экономической или хозяйственной точки зрения. Но параллельно ученые-правоведы вели исследования функций управления в рам­ках концепции разделения властей, результаты которых имели иное научное обоснование.
Была еще одна проблема управления, которая привлекала вни­мание классиков политической экономии. Речь идет о проблеме «движения (рабочие операции) и время». При упоминании резуль­татов исследований в данной области чаще всего говорят, что это продукт эпохи Ф. Тейлора и Гилбретов (начало XX в.). Иногда вспоминают и добавляют к ним и открытия Ч. Бэббиджа (1832). Однако еще А. Смит посвятил почти всю первую главу своего трактата описанию результатов специальных наблюдений, сход­ных с наблюдениями и экспериментами Бэббиджа. Более того, за 6 лет до Бэббиджа Дж. Милль выделил проблему движения и вре­мени как специальный вид исследований и научных наблюдений, о чем писал в упомянутой работе следующее: «Обнаружилось, что деятельность человека может быть разложена на самые простые элементы. Человек не занимается ничем, кроме как производством движений. Операции (движения), которые мы сначала производим медленно, выполняются со все большей скоростью через повто­рения. Повторение операций, осуществляемых с самой большой скоростью, должно быть частым. Очевидно, что это не то же самое, что и большое количество различных операций. Человек, который должен производить одну (или несколько) операцию с максимально возможной скоростью, должен ограничить себя выполнением одной (или нескольких). Таким образом, среди всех операций, делающих вклад в производство необходимых человеку ценностей, если человек ограничит себя выполнением малого числа операций, он должен будет их осуществлять с большей ско­ростью, причем те из них, что будут повторяться чаще, будут выполняться со все большей корректностью и точностью».
Как видим, среди источников ИУМ существуют первые свиде­тельства концептуального отношения к анализу и синтезу челове­ческих трудовых операций, что в последующем трансформировалось в исследование проблем выполнения функций менеджеров. Уже сам факт того, что об этом было написано в конце XVIII — начале XIX в. подтверждает возрастающую важность управления произ­водством для экономики того времени и одновременно понимания специфичности и сложности менеджмента.
Классические экономисты расходились во мнениях относительно необходимости и возможности успешного разделения функций собственника и управляющего (мастера, директора, менеджера). Например, А. Смит пытался убедить читателей, что в его дни такое разделение функций было уже обычной практикой. Ему вторил А. Тюрго. В то же время Д. Рикардо был абсолютно уверен, что главным фактором эффективного производства является капи­тал, а не умения управляющего, даже если он собственник, и потому наемный менеджер не нужен и бесполезен.
О функциях и принципах управления. Из 5 общепризнанных Функций управления — планирование, организация, управление персоналом, руководство и контроль — ряд классических эконо­мистов (например, А.Маршалл, Л.Лафлин) признавали самой важной — планирование. Л. Лафлин в упомянутой работе даже пытался аргументировать это следующим образом: «Тот, кто конт­ролирует большой капитал, вовлеченный в производство, никогда не должен стоять на одном месте, он должен быть полон новых идей, он должен обладать достаточной властью, предпринимать Усилия к расширению рынка, он должен оценивать возможность внедрения новых изобретений и не должен ошибаться и обманы-аться по поводу их значимости и эффективности».
Среди множества функций управления персоналом по поводу одной из них классические экономисты были единодушны во мнениях, считая ее наиболее важной. Речь идет о специальной подготовке менеджеров. Нельзя сказать, что экономисты проявляли излишний энтузиазм относительно эффективности обучения, но ста­рались выделить эту часть работы с персоналом. Так, Э. де Лавелье в «Элементах политической экономии» (1884) писал, что важ­нейшая обязанность работодателя заключается в том, чтобы ока­зывать помощь неумеющим работникам, инструктировать их. А. Маршалл комментировал эффективность (прибыльность) этого следующим образом: «Если кто-то возьмет на себя труд инвести­ровать капитал в развитие умения рабочих, способности и умения станут собственностью рабочего, а следовательно, усилия (затраты) тех, кто помог рабочему, трансформируются в большей части в плюсы инвестора». По этому же вопросу де Лавелье поддержи­вал других экономистов XIX в., высказываясь за необходимость хорошего бизнес-обучения, замечая, что первой заботой прави­тельства должно быть создание заведений, которые будут школой подготовки хороших промышленных менеджеров.
Организация как функция понималась экономистами очень широко. Одна из трактовок принадлежала В.Б.Денслоу, сформу­лированная им работе «Принципы экономической философии общества» (1868): «Подчинение работодателя обществу, а в свою очередь подчинение рабочих работодателю, есть сила, подчиня­ющая рабочих идеям удовлетворения потребностей общества. Это есть организация в промышленности».
В работах классических экономистов можно найти рассуждения и о других проблемах управления. Например, вопросы контроля в управлении упоминаются в работах А. Уолкера и В.Б. Денслоу, принципу единоначалия было уделено больше внимания в рабо­тах Ф. Боуэна и Р. Боукера. Причем Ф. Боуэн яростно критиковал комитеты управления, когда в своем труде «Американская полити­ческая экономия» (1892) писал: «Комитеты управления легендарно некомпетентны и нерадивы, дисгармоничны и неэффективны. Одна голова управляющая, к тому же очень способная, вот что суще­ственно необходимо для успеха любого большого предприятия». В поддержку единоначалия А. Маршалл замечал, что даже на ниж­нем уровне организации разделение ответственности неразумно, утверждая, что «два человека, разделяющих ответственность ухода за оборудованием (машиной), в итоге следят за ней хуже, чем когда у одного человека в руках управление машиной».
В начале своих рассуждений о функциях управления клас­сические экономисты выделяли в основном жесткий контроль как средство предотвращения краж. Однако они довольно скоро переключились на представление о контроле как о средстве предот­вращения излишних расходов, причем экономисты об этом стали писать намного раньше, чем это сделали управленцы или теоретики управления. Это не значит, что они совсем забыли про воровство и хищения. Например, Дж. Милль в «Принципах политической экономии» (1848) писал: «Весь труд, расходуемый на наблюдения за тем, как они (английские рабочие) выполняют свои задания, или на проверку того, что в итоге они сделали, целиком изыма­ется из реального производства лишь для того, чтобы выполнять вспомогательную функцию, обусловленную не необходимостью вещей, а нечестным поведением людей».
Экономисты были достаточно единодушны в том, что наилуч­ший способ контроля — это непосредственное наблюдение мас­тером. Хотя, помимо этого, например, Дж. Милль выделял осо­бенность и систематичность контроля в случаях корпоративной формы организации. Можно сказать, что приведенные ниже слова Дж. Милля являются первым в ИУМ высказыванием о контроле как системе: «В управлении большими капиталами и большими транзакциями, особенно когда интерес самих управляющих не слишком велик, малые финансовые величины скорее всего не при­нимаются в расчет. Они никогда не перевесят затраты, требуемые для контроля за ними. Кредит либеральности недорого можно компенсировать отказом от таких пустяшных забот. Однако малые доходы и малые затраты часто в сумме своей приводят к большим прибылям и большим потерям, к чему капиталист относится чаще всего очень внимательно и расчетливо; а для этого вполне доста­точно организовать свой бизнес как систему, которая, будучи жестко контролируемой, исключит всякую возможность осуще­ствления привычных ненужных затрат, что обычно свойственно большому предприятию. К сожалению, менеджеры акционерных обществ редко посвящают себя работе в достаточной мере, чтобы проводить в жизнь систему контроля над всеми деталями бизнеса в действующей экономике».
Если и есть тема, по которой сходятся все экономисты, то это принцип специализации и разделения труда. Почти все они от А. Смита до А. Маршалла упражнялись в рассуждениях на эту тему с таким усердием, что нет смысла приводить конкретные цитаты. тем не менее важно заметить, что предметно они рассматривали эту проблему на 3 разных уровнях. Обычно международная торговля считалась следствием развития территориального разделения Руда. Отраслевая специализация компаний называлась организационным разделением труда, а специализация индивидуумов в своей
работе определялась как ремесленное разделение труда (или собст­венно разделение труда). Именно последнее представление естест­венно перешло в качестве основного содержания приведенной выше концепции движений и времени.
Исследование проблем оплаты труда. Умы классиков полити­ческой экономии волновали вопросы систем вознаграждения, справедливой оценки труда, но выводы по этому поводу они делали разные. Так, Т. Мальтус, касаясь мотивации и стимулирования, считал: «что сделано за день, то сделано за день», и любой рабочий мог быть заменен на другого. Де .Лавелье был не согласен с ним, он предлагал следующую иерархическую шкалу распределения и получателей результатов деятельности организаций:
те, кто оставляет себе результат труда;
те, кто имеют долю в прибыли;
те, кому платят в соответствии со сделанной работой;
те, кому платят в соответствии с временем, в течение кото­рого они должны работать;
5)         рабы, продукт труда которых принадлежит их владельцу.
Многие экономисты XIX в. соглашались с Лавелье в том, что
сдельная оплата может разрешить проблему низкой производи­тельности труда. Однако Смит, например, был озабочен тем, что «рабочие, когда им платят за изделие (поштучно), с готовностью увлекаются переработкой, разрушая свое здоровье за несколько лет». Комментируя это беспокойство, Милль указывает, что сдель­ная оплата не является единственной системой стимулирования, которая отвечает запросам и управленцев, и рабочих. Он писал: «Следует отметить, что совсем необязательным последствием ак­ционерной формы владения является фиксированный заработок высших или низших чинов. Существуют варианты более или менее тесной увязки интересов работников и общего успеха фирмы. Есть целый ряд промежуточных режимов между работой полностью на себя и понедельной, месячной или годовой фиксированной сис­темой оплаты».
Как и многие управленческие темы, тема автоматизации труда также привлекала внимание исследователей в связи с проблемой последствия внедрения машин с целью замены ручного труда-Предсказание о возможности негативных социальных последствий было высказано еще за 300 лет до нашей эры, когда Аристотель заметил, что «если орудие сможет выполнять команды рабочего, то ремесло не потребует больше рабочих или хозяев рабов». И в 30-х годах XIX в. в обществе также существуют опасения, что чело­век будет полностью замещен машинами. Однако высказывались возражения. Так, С. Ньюмен говорил: «Иногда предполагают, что с появлением машин произойдет полное замещение труда человека. И спрашивают: будет ли результат положительным? Я отвечаю, что такое предположение нереально. Отсюда не следует, что человек должен остаться таким же или его состояние не улуч­шиться. Насколько человек будет освобожден от труда для удов­летворения своих первичных потребностей, настолько он будет иметь больше свободного времени и устремлений к умственному
труду»-
Подведем итоги и дадим общую оценку управленческого насле­дия классических экономистов. На наш взгляд, она тройственна. Во-первых, экономисты обосновали предметную концепцию уп­равления, выделив управление как самостоятельную сущность, заслуживающую внимания и изучения. Во-вторых, сам факт того, что они писали об управлении, указывает на рост значимости управ­ления для компаний и экономики (в это время разрабатывались концепции собственно управления и проводились соответствующие исследования). В-третьих, их высказывания об управлении спро­воцировали дальнейшие размышления и публикации на эту тему ученых и менеджеров, причем и в той, и в другой форме представ­ления результатов исследований ощущался еще очень большой потенциал.
Это не значит, конечно, что только политэкономы XVIII—XIX вв. разрабатывали управленческую проблематику. На эту тему писали врачи, промышленники, учителя, юристы, военные деятели. При­веденные ниже примеры демонстрируют и иные точки зрения на формирующиеся концептуальные основы управления.
Прежде всего отметим известного теоретика военного дела К. фон Клаузевица, который был прусским генералом, написал много работ о войне и управлении крупными военными подраз­делениями и военными баталиями. Поступив на военную службу в 18 лет, он столкнулся с жесткой дисциплиной прусской армии, после чего всю оставшуюся жизнь считал такую дисциплину необ­ходимостью в любой организации. Хотя Клаузевиц сам никогда не командовал крупномасштабной военной операцией, все его Работы являются результатами его наблюдений и исследований поведения людей в таких операциях. Несмотря на то, что предмет егo исследований — управление войсками в военное время, Клаузевиц считал, что все его идеи и рекомендации применимы Управлению любой большой организацией в мирное время. Он утверждал, что бизнес — это форма человеческой конкуренции, очень сильно напоминающая военное столкновение.
Клаузевиц известен своими глубокомысленными высказыва ниями о стратегическом управлении. Он рекомендовал тщательное планирование в качестве необходимого средства для управления большой организацией, причем целеполагание ставил на первое место. Он также подчеркивал, что все решения должны быть осно­ваны на вероятности событий, а не на логической необходимости, как обычно считалось в его время. Из всех идей Клаузевица, воз­можно, самым главным вкладом в теорию и практику управления была и остается его идея о том, что управленцы должны согла­шаться с фактом рисков и неопределенности в принятии решений, в связи с этим они должны действовать на основе тщательного анализа и планирования для минимизации этих рисков и неопре­деленности.
Предвосхищая Тейлора, Клаузевиц отстаивал точку зрения
о          том, что решения необходимо принимать на основе науки, а не
по предчувствию, и управление должно быть основано на анализе,
а не на интуиции.
Отметим также Ч. Дюпина, французского инженера XIX в., который опубликовал много работ о промышленности, труде и богатстве рабочих. Он часто выступал в Академии наук Коро­левского института Франции по этим темам, как и по другим чисто научным проблемам в области инженерного дела и математики. В 1816—1820 гг. он проводил исследования английского флота с целью выявить основу его эффективности и перенести опыт Англии во Францию для строительства сильного французского флота. Принципы управления, которые изучил Дюпин и хотел ско­пировать у британцев, в основном касались управления людьми и человеческих отношений.
В дальнейшем в своих работах Дюпин проповедовал честность и ответственность в управлении. В частности, это касалось таких вопросов, как своевременный возврат кредитов, поощрение чест­ного отношения и добросовестного исполнения договоренностей и соглашений. Эти идеи сегодня общепризнанны, а в 20-е годы XIX в. Дюпин первым выдвинул концепцию честности в бизнесе как фактор эффективного лидерства и управления.
Будучи инженером, Дюпин много сделал в области развития на­учных основ механизированного производства. Однако его работы в области управления1 указывают на его научную увлеченность про­блемами человеческих отношений, развития человеческого потен­циала, вознаграждения рабочих и другими вопросами управления
1           Например, «Dis cours sur le sort des ouvriees» (Paris: Bachelier, Libraine, 1831)-
персоналом, причем в большей степени, чем технической сторо­ной производства.
У. Стэнли Джевонс родился в Ливерпуле в 1835 г. В 15 лет он поступил в колледж университета, после окончания которого недолго поработал в метеорологии, затем он решил приобрести более широкое образование. Он начал изучать математику, фило­софию, политэкономию в университете, получив по первым двум предметам золотую медаль. В 1865 г. он стал лектором в колледже. В развитие английской экономической мысли У. Джевонс внес, пожалуй, больше духа и дисциплины, присущей чистой науке, чем любой его предшественник. Он не был ни философом-моралистом, ни бросившим бизнес предпринимателем, ни социальным рефор­матором. Он был ученым, который пытался выявить общие законо­мерности поведения экономических систем с целью регулирова­ния этими системами. Его главная работа «Теория политической экономии», опубликованная в 1871 г., содержит ряд интересных мыслей об интенсивности человеческого труда и усталости. В ней, в частности, приведены рассуждения о сложном и простом труде, о зависимости объема выполненной работы от орудий труда и усталости работника.
Интересно, что теоретические идеи и выводы Джевонса были опубликованы незадолго до начала экспериментов Тейлора. Еще в одном умозаключении Джевонс опередил Тейлора: он призывал к кооперации труда и управления. Более того, он пропагандировал производственную кооперацию и партнерство, а также участие работников в разделении прибыли и владении акций, считая это средством сглаживания сословных различий и смягчения давления профсоюзных организаций рабочих.

3.7. Р. ОУЭН И СОЦИАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ БИЗНЕСА

Одним из первых авторов научного менеджмента можно при­знать Р. Оуэна (1771—1856). Он родился в Уэльсе, был сыном бедных родителей, в 9 лет оставил школу и стал учеником в мага­зине тканей. В его жизни не было ни университетов, ни путешест­вий, детство его было безрадостным. Такая реальность заставила его смотреть на все больше внедряемые машины и на фабрики как на причину страданий рабочего класса. Его сочувствие рабочим было так велико, что он предпринял попытку реально облегчить их положение. Преследуя цель создания «сельского кооператива», Оуэн на собственные средства выкупил обанкротившуюся пря­дильную фабрику в г. Нью-Ланарке (Шотландия) и сразу же при­ступил к делу, создавая благоприятные условия на рабочих местах своей фабрики.
В начале XIX в. его фабрика была весьма крупным бизнесом, требующим выходящих за пределы потребностей владельцев более мелких предприятий уровня управления и методов производствен­ного контроля. После банкротства положение на фабрике было плачевным, и Оуэн первым делом попытался набрать новых ра­ботников с целью быстро улучшить качество рабочей силы. Однако на заре промышленной революции кандидаты в наемные работники либо имели небольшой опыт работы с машинами, либо вообще им не обладали. Оуэн обнаружил, что «преобладающее большинство рабочих безынициативны, несдержанны, нечестны и бежали от правды». Ему также пришлось «иметь дело с неради­выми аморальными менеджерами, злоупотреблявшими воровством, растратами и пьянством».
Р. Оуэн ввел на своей фабрике новую практику управления. Она включала ежедневный или еженедельный учет запасов сырья, незавершенного производства, готовой продукции. Кроме того, фабрикант ввел систему контроля труда наемных рабочих. По итогам дня на рабочих местах на всеобщее обозрение устанав­ливались знаки, соответствовавшие оценке труда работников, — деревянные дощечки разных цветов. Черный цвет означал плохую работу. Учет полученных оценок был вменен в обязанность масте­ров и контролеров. Оуэн был фанатиком дисциплины и стремился всеми силами противодействовать зарождающемуся беззаконию, хотя его рабочие отнеслись к нововведениям без энтузиазма.
Тем не менее благодаря стараниям Оуэна Нью-Ланарк пре­вратился в привлекательное место, прозванное впоследствии «индустриальным оазисом» в пустынной местности Шотландии. В Нью-Ланарке были запрещены злоупотребления в отношении детского труда, соблюдались законы о детском труде. При фабрике были организованы детские сады для детей рабочих, что позволяло работать обоим родителям, фабрика строила дороги в городе, открывала народные школы, где дети работников фабрики и всего города получали школьное образование.
Оуэн выступал за то, чтобы больше времени и внимания уде­лялось людям, или, как он выражался, «живым машинам». На своей фабрике он попытался реализовать многие идеи будущей социальной справедливости: общинная собственность и управление; воспитание детей вне семьи и привитие им «подлинных ценностей»; человек должен быть чист и опрятен, обеспечен всем необход­мым для достойного существования. Программа Оуэна включала следующее: регулируемые часы работы для всех, законы о детском труде, народное образование, обеды на предприятии за счет компании и вовлечение компании в планирование быта коммуны.
Кроме этого, Оуэн активно управлял связями между бизнесом и остальным миром. Он вошел в деловую элиту г. Глазго, принимал участие в деятельности местной торговой палаты, играл важную роль в социальной и политической жизни города. Фабрикант использовал свои связи в верхах и для подготовки документов о реформах в сфере образования и изменениях в экономической системе. Он критически оценивал влияние индустриализации на положение рабочего класса.
Его фанатичная вера в то, что все с ним согласились бы, если бы только узнали правду о несправедливостях, происходящих на фабриках в отношении рабочих и их семей, не нашла отклика. В конечном счете, Оуэн оказался не только наивным. Он не понимал природу человеческого поведения, хотя и стремился ее усо­вершенствовать. Нью-Ланарк стал своеобразным памятником человеку, которого стали называть капиталистом-благотворителем и утопическим социалистом.
Цель теоретических изысканий и практических эксперимен­тов Р. Оуэна заключалась в нахождении новых способов органи­зации экономической системы, которые позволили бы повысить заработную плату рабочим и предоставить им гарантии занятости, даже во время кризисов перепроизводства. Например, в 1815 г. он убедил своих союзников в парламенте предложить Закон о детском труде, в соответствии с которым запрещалась работа на фабриках детей до 10 лет. Кроме того, он предлагал ограничить рабочий день 10 ч. Однако все его предложения встретили сопротивление со стороны большинства фабрикантов, и в 1819 г. к разочарова­нию Р.Оуэна, парламент принял менее радикальный закон.
В 1825 г. Оуэн опубликовал свой труд «Новый взгляд на общество», где были представлены результаты его социальных экспе­риментов на собственной фабрике и в городе. Таким образом, впервые в истории управления он определил управление не как институт полицейского управления, а скорее как деятельность совокупности личностей, ответственных за использование человеческих и других ресурсов в процессе достижения организацион­ных или корпоративных целей.
Успешная деятельность в Нью-Ланарке окрылила Оуэна, и он приходит к убеждению, что необходимо продолжать реформы путем изменения трудового законодательства. Он решил отпра­виться в Америку, где народ стремился к свободе и заботился о своих ближних. В городке Новая Гармония (штат Индиана) он пытался повторить и усовершенствовать эксперимент Нью-Ланарка. Но, к сожалению, снова ошибся, составив неправильное сужде­ние о характере (или об отсутствии характера) своих сограждан. Эксперимент в Новой Гармонии закончился неудачей, и Оуэн вернулся в Англию, где включился в создание национального профсоюза рабочих, который оказался столь же неприемлемым, как и его сельский кооператив.
Весьма странную комбинацию качеств имел Роберт Оуэн: капиталист и социалист, фабрикант и организатор профсоюзов, охотник за прибылью и реформатор! В истории менеджмента Оуэн упоминается не из-за своих успешных деяний. Их у него было немного. Его помнят как человека смелого и приверженного делу защиты интересов рабочего класса. Он известен как ученый и практик управления, который первым обратил внимание на пер­востепенную обязанность управления — его социальную ответственность. Традиция, которую он начал, и проблема, которую он пытался решить, в наше время формулируется несколько иначе, но сущность ее не изменилась: в чем заключается ответственность современного менеджмента и каждого менеджера в отдельности?

3.8. Ч. БЭББИДЖ О СПЕЦИАЛИЗАЦИИ И РАЗДЕЛЕНИИ ФИЗИЧЕСКОГО И УМСТВЕННОГО ТРУДА

Несколько позже сочинения Р. Оуэна на свет появились трак­таты двух гигантов управленческой мысли — Ч. Бэббиджа и Э. Юра. Эти авторы высказали две важные идеи, которые наряду с рынком массовых товаров сделали неизбежными фабричное производство и, как следствие, появление менеджмента как научной дисциплины.
Ч. Бэббидж родился в 1792 г. в семье богатого английского банкира. Если бы его отец не был богат, сын, вероятно, умер бы в детстве, так как часто болел. Слабость его физического здоровья компенсировалась силой интеллекта. Он был любознателен, изо­бретателен и намного умнее, чем большая часть его сверстников. Может быть, именно болезнь сделала его капризным и нетерпи­мым. Для него было обычным делом трубить в рог у своего дома, чтобы прогнать шарманщиков, которые мешали ему работать. Один из его современников сказал о Бэббидже: «Тот разговаривал так как будто ненавидел все человечество в целом, англичан в особенности, а английское правительство вместе с шарманщи­ками больше всего».
Бэббиджа всегда интересовало, как устроены вещи, и этот интерес привел его к занятиям математикой в Кембридже. Благо­даря математическому таланту, он изобрел знаменитую «аналити­ческую машину» — предшественницу цифровой вычислительной машины. Широта интересов в области науки побудила его к путе­шествию по Европе в течение более 10 лет, где он наблюдал и изучал промышленные предприятия. Затем он вернулся в Кемб­ридж, где в 1828 г. стал профессором математики.
Наиболее выдающимся вкладом была публикация в Лондоне его труда «Экономика машин и мануфактур» (1832). Все 3000 экземп­ляров были проданы менее чем за 2 месяца. 2-е издание книги по­явилось через 5 месяцев, а к 1835 г. в Лондоне вышло 4-е издание. Для Великобритании тех лет это было сенсацией в книжном мире. В США было напечатано издание 1832 г., а журнал «Механика» с 1833 г. начал публиковать весь его труд в виде серии статей.
В предисловии к своей работе Бэббидж пишет: «Посетив за последние 10 лет большое число фабрик и мануфактур, как в Англии, так и на континенте, с целью ознакомления с различ­ными способами искусства механики, я незаметно для себя начал применять к ним те принципы обобщения, которые принесли мне успех в других моих исследованиях».
Интересно сравнить эту мысль с мыслью из книги Тейлора «Принципы научного менеджмента», опубликованной в 1913 г.: «Те люди, чье образование дало им привычку обобщать и искать везде закономерности, все время сталкиваются с большим коли­чеством проблем, присущих всем ремеслам и имеющих большое сходство друг с другом. Неизбежно при этом то, что они будут пытаться объединить эти проблемы в логические группы, а затем выявлять общие закономерности и отыскивать приемы, способ­ствующие их разрешению».
Результаты изучения заводов в течение 10 лет, бесспорно, отра­зились на содержании книги Бэббиджа, они расширили диапазон обсуждаемых вопросов. В книге содержатся рассуждения о зна­чении инструментов, оборудования, о размещении предприятий, о профсоюзах и применении счетных машин, работающих на пер­форированных картах. Однако именно положения Бэббиджа о специализации, или разделении, труда помогают нам понять природу и значение фабричного производства. Бэббидж утверждал, что закономерности, полученные в резуль тате научных исследований, должны применяться в управлении предприятием. Он также отмечал, что менеджер должен знать, сколько раз в час повторяется каждая операция; работа должна быть разделена на умственную и физическую с целью определе­ния точной цены каждой из составляющих; рабочему должна выплачиваться зарплата в соответствии с его личной эффектив­ностью и общими успехами предприятия. Бэббидж подчеркивал важность разделения труда, указывая, что специализация приво­дит к увеличению прибыли, а время, затрачиваемое на обучение какому-либо процессу, должно быть существенно сокращено, умения, приобретенные при выполнении конкретного процесса, должны расти при разделении труда. Бэббидж описывал это сле­дующим образом: «Глава мануфактуры, разделяя производимую работу на разные процессы, каждый из которых требует различной степени умения и силы, имеет возможность приобретать точное количество и того, и другого, необходимое для каждого процесса. В то же время, если бы вся работа выполнялась одним рабочим, ему потребовалось достаточно много умений, чтобы выполнить самую сложную операцию, и достаточно много сил, чтобы выпол­нить самую трудную операцию, на которую разделена вся работа».
Бэббидж был не первым, кто обсуждал достоинства разделения труда. Вспомним об А. Смите, который много внимания уделял вопросам разделения труда, иллюстрируя использование этого принципа при изготовлении булавок. Заимствование Бэббиджа у Смита очевидно, хотя, конечно, он существенно развил и усо­вершенствовал эту оригинальную идею.
Одна из важных отличительных особенностей концепции Бэб­биджа — разделение физического и умственного труда. Если специализация хороша для заводских рабочих, то, спрашивал Бэббидж, почему она не столь же полезна для математиков? В нашем обществе специализация стала обычным делом. Так, есть врачи, имеющие дело только с ушами или со скелетом, юристы, которые специализируются исключительно на недвижимости, и бухгалтеры, занимающиеся только налогами. Такого не было в Англии XVII в. Специализация казалась не столь очевидной для фермера или работника надомного производства. Прежде чем появились заводы и сборочные линии, люди были универсалами: они одновременно пахали землю, сеяли, вносили удобрения, а затем собирали плоды своего труда.
Бэббидж распознал потенциальные возможности специализа­ции. Фактически он утверждал, что разделение труда представляет собой наиболее важный принцип для всех, кто выполняет какую-либо работу. Подобно А. Смиту он составил перечень положитель­ных характеристик специализации, из которых наиболее важными являются следующие:
1, Она позволяет сокращать время, необходимое для овладения профессией. Время, которое требуется для того, чтобы освоить профессию, зависит от ее сложности и числа отдельных опе­раций, необходимых для ее выполнения. Чем сложнее задание и чем больше операций оно содержит, тем больше потенци­альная выгода от специализации.
Она уменьшает отходы материалов во время курса обучения. Когда человек обучается новому делу, он неизбежно допускает ошибки при изготовлении товаров. Это приводит к потерям. Эти потери можно уменьшить, если человек ограничивает свое внимание только одной задачей, которую он быстрее учится выполнять.
Она исключает время, которое тратится на переход от одного вида задания или работы к другому. Человек, который специ­ализируется на плотничьих работах, не теряет времени на то, чтобы сделать перерыв для выполнения водопроводных или электротехнических работ.
Она дает возможность достичь высокого уровня квалификации. Теоретически качество повышается в результате разделения труда по той причине, что повторяемость операций ведет к по­вышению скорости и качества работы.
Она стимулирует трудосберегающие инновации. Как и А. Смит, Ч. Бэббидж считал, что специалист, который становится экс­пертом в выполнении одной-единственной задачи, с большей вероятностью может изобрести, внедрить инструмент или способ, позволяющий усовершенствовать его труд.
Она обеспечивает большую сочетаемость человека и задания. Если человек нанят для того, чтобы выполнять все виды работ, то он должен уметь выполнять самый тяжелый или самый сложный вид задания в рамках всего комплекса работ. По мере специализации мастерство и физические способности легче приспособить к конкретному заданию.
Бэббидж считал, что, как правило, чем выше квалификация, необходимая для определенного рабочего места, и чем меньше время, в течение которого данная квалификация задействована, тем выше преимущества специализации. Рабочий, выполняющий простое задание, может сосредоточиться исключительно на нем и быстрее его выполнить. Рабочий, который должен выполнять одновременно много заданий, не так быстро приобретает квали­фикацию, которая требуется для выполнения специфичного зада­ния. Без разделения труда обучение требует немалого времени, увеличиваются потери, а в результате снижается производитель­ность.
Однако Бэббидж не остановился лишь на специализации фи­зического труда или по профессиям. Он задумывался, например, о том, стоит ли математикам тратить время на выполнение прос­тейших арифметических операций. Именно поэтому он разработал аналитическую машину, позволяющую освободить талантливого человека от множества рутинных расчетов. Ради получения ответа на вопрос: «Как наладить эффективное производство аналитичес­кой машины?» — он в течение 10 лет изучал организационные процессы в строительстве, выплавке чугуна, сборке часов, добыче угля, производстве газет, литографии, почты, в производстве гвоз­дей, на транспорте (это далеко не полный перечень объектов, исследованных им). Все эксперименты заканчивались оценкой организации производства, рекомендациями по ее улучшению за счет разделения труда, специализации, повышения квалификации мастеров и рабочих. Результаты исследований нашли отражение в его трактате.
Кроме специализации, Бэббидж изучал также проблему «дви­жение и время». В этом он тоже опередил Тейлора. Так, Бэббидж указывал: «Если наблюдатель стоит с часами в руке перед челове­ком, работающим с булавкой, рабочий почти наверняка увеличит скорость, и оценка наблюдателя будет некорректной. Гораздо более точный усредненный результат может быть получен из определе­ния количества сделанной работы за обычный рабочий день. Если это невозможно определить, то количество операций, производи­мых за данный промежуток времени, часто может быть определено тогда, когда рабочий не знает, что кто-то за ним наблюдает. Напри­мер, звук, производимый ткацким станком, позволит определить количество операций в минуту, хотя наблюдатель и находится вне здания».
Бэббидж также подчеркивал важность сбалансированности производственных процессов и оптимального размера производст­венной единицы для каждого класса продуктов. Существует не так много областей, которых бы с успехом не коснулась талантливая рука Ч. Бэббиджа. Это подтверждают приведенные ниже гениаль­ные, на наш взгляд, для того времени рекомендации Бэббиджа:
Анализируйте процессы производства и их стоимость.
Используйте технику изучения затрат времени.
Используйте стандартные печатные формы для наблюдений.
Используйте сравнительный метод изучения бизнес-практик.
Изучайте эффект различных оттенков бумаги и чернил, чтобы определить наименее утомляющее глаз сочетание.
Определяйте наилучшую форму вопросов.
Определяйте спрос на основе данных о доходах.
8. Следуйте принципу централизации производственных процес­сов в целях экономии.
Выделяйте процессы исследований и разработки.
Изучайте расположение фабрики относительно близости к источнику сырья, учитывая увеличение или уменьшение веса конечного продукта в зависимости от того, тяжелее или легче конечный продукт этого сырья.
П. Используйте систему премиальных, так как: «каждый человек, вовлеченный в нее, должен получать большую выгоду от внед­рения любых улучшений, которые он предлагает». Ч. Бэббидж был проницательным наблюдателем, он точно ана­лизировал наблюдаемые им процессы производства, выступая генератором идей и предвестником научного менеджмента. Его идеи были развиты в исследованиях Тейлора.
В области распространения идей «всеобщей специализации» Ч. Бэббидж был мечтателем, но его мечты не были далеки от реаль­ности. Он предполагал, что должны быть массовые рынки для «продуктов» труда специалистов и потребуются значительно большие суммы капиталовложений, если специализация будет практиковаться в широком масштабе. Потребность в таком капи­тале была обоснована другим великим ученым исследуемого периода — Э. Юром.

3.9. Э. ЮР О ЗАМЕЩЕНИИ ТРУДА КАПИТАЛОМ

Э. Юр родился в Глазго (Шотландия) в 1778 г., спустя 2 года после того, как А. Смит опубликовал свой труд «Исследования о природе и причинах богатства народов». Юр получил ученую степень в области медицины и намеревался сделать карьеру науч­ного просветителя и химика. Почему его заинтересовали фабрики, не известно. Возможно, причиной послужили научно-популярные лекции, которые он первый подготовил и прочитал перед рабочими Глазго. Заводы — это как раз то, в чем аудитория лучше всего Разбиралась, и не исключено, что его поиски содержательных иллюстраций содействовали просвещению учителя в той же мере, что и его учеников. Однако не столь существенно, почему он заин­тересовался заводами, важно лишь то, что он ими заинтересовался.
Э. Юра особенно интересовала британская текстильная про­мышленность. Он детально обследовал фабричные регионы и фактически старался «есть, спать, думать и чувствовать» так же, как заводские рабочие. Он беседовал с рабочими, наблюдал их и, наконец, написал о них в книге под названием «Философия производства» (1835). Книга Юра получала самые разные опреде­ления, такие, например, как «брань отчаявшегося мастерового» и «апология фабрики и фабричного производства». Однако, по мне­нию современных теоретиков менеджмента, это одна из значитель­ных книг, когда-либо написанных о фабричной системе Англии.
Книга Юра начинается с изложения огромного массива дан­ных о демографии и общественном здравоохранении, что, несом­ненно, обусловлено его исследовательскими интересами, а также его профессией — он был врачом. Он установил средний возраст британского промышленного рабочего, разбил данные о занятости по категориям рабочих, по полу, описал состояние их здоровья, обобщил жалобы и рассказал об их образе жизни вне работы.
Важные аспекты философии Юра были сформулированы в ходе его попыток опровергнуть доклад некоего господина Сэдлера, который обвинял британских промышленников в том, что они слишком грубо обращаются с рабочими, злоупотребляют дет­ским трудом и в целом равнодушно относятся к плохим условиям труда. Однако Юр утверждал, что дела обстоят иначе и подлинной причиной многих проблем является недостаток механизации. Данные свидетельствуют, что лучше всего работа выполняется машинами, освобождающими человека от тяжелого труда. Рабо­чие на механизированных заводах с паровыми машинами более удовлетворены своей работой, так как, по замечанию Юра, они не заняты тяжелым физическим трудом и могут обеспечить себе более чем минимальный уровень существования.
В докладе Сэдлера в нищете и злоупотреблениях детским тру­дом обвинялись машины. Юр же порицал условия организации труда на фабриках. Дети на текстильных фабриках работали под надзором прядильщиков и людей, которые обслуживали тазовые машины. Тазилыцики наблюдали за детьми и получали заработ­ную плату в зависимости от того, сколько сделали дети. Любая ошибка или отказ от тяжелой работы влекли за собой побои. Боль­шая часть жалоб на жестокое обращение на фабриках касалась отношений между текстильщиками и их малолетними сдельщи­ками. Это не имело ничего общего с машинами.
фундаментальный принцип, как его видел Юр, заключался в том, чтобы «заменить ручное мастерство механической наукой», другими словами — в том, чтобы заменить ручной труд машинным. Машины позволяют сократить утомительный труд, устраняют одно­образие и обеспечивают повышение уровня жизни. Таким образом, в книге «Философия производства» излагались общие принципы, на основе которых должно быть организовано материальное про­изводство с помощью самостоятельно функционирующих машин. Ход рассуждений Юра легко проследить по его работам. Там, где Бэббидж призывал к специализации, Юр ему вторил и шел дальше, призывая к активному применению машин.
Но, пожалуй, наиболее полно концепцию управления право­вым государством как системы и отдельных его элементов — пред­приятий, хозяйствующих субъектов разработал немецкий ученый Л. фон Штейн, издавший в 1860-х годах семитомный труд «Учение об управлении». В нем Л. фон Штейн одним из первых ввел тер­мин «учение об управлении» вместо «наука о полиции», раскрыл содержание отдельных категорий и положений этого учения. Труд его имел много последователей в странах Европы и в России. Остановимся более подробно на анализе основного труда Штейна, так как это первая в мировой истории управленческой мысли попытка с позиции системного подхода методологически обосно­вать необходимость и возможность управления всеми отраслями хозяйственной жизни государства.

3.10. «УЧЕНИЕ ОБ УПРАВЛЕНИИ» Л. ФОН ШТЕЙНА

Методологические основы учения Штейна об управлении. Лоренц фон Штейн — знаменитый немецкий юрист, государствовед и эко­номист, родом из Шлезвига. Изучал философию и юриспруденцию в Иенском университете. В 1846 г. стал профессором этого универ­ситета, но в силу ряда причин должен был покинуть кафедру. В1855 г. он был приглашен в Венский университет. Его лекции охватывали всю совокупность государственных наук, впервые при­веденных в стройную глубоко продуманную систему. Штейн оста­вался профессором Венского университета в продолжении 30 лет, а в 1885 г. когда ему минуло 70 лет (предельный профессорский возраст в Австрии), вышел в отставку. Крупнейшим трудом Штейна, оьткрывающим новый этап в развитии управленческой науки, явля­ется его учение о государственном управлении. По этому вопросу им была написана не одна работа. Несмотря на философское на­правление ума Штейна и пристрастие к систематике и методо­логии, в его работах много конкретных историко-экономических очерков. Эти очерки, отражающие сравнительно-исторический анализ специальных и правовых институтов основных западно­европейских государств, особенно Англии, Франции, Германии, составляют одно из главных достоинств труда Штейна под назва­нием «Учение об управлении и право управления со сравнением литературы и законодательств Франции, Англии и Германии».
В Германии многие общественные науки в конце XVIII в. на­ходились на довольно низком уровне развития. Однако новые научные веяния проникли и в немецкую науку, отразившись на всех общественных дисциплинах. Однако в целом тон, направле­ние и постановка задач всех этих наук сильно отдавали узким, кабинетным догматизмом. Только блестящее развитие метафизи­ки поддерживало в Европе престиж немецкой науки, демонстри­руя, какие богатые силы кроются в «народе мыслителей». Но именно эта философия, пытаясь «постичь основы всего сущего и разрешить проблему должного», отвлекала наиболее глубокие умы от систематического наблюдения за реальными явлениями политической, общественной, хозяйственной жизни страны.
Совершенно иная картина наблюдалась во Франции, куда от­правился Штейн. В самый разгар рационализма там развивается научная школа политической экономии, начиная с трудов Де ла Мара зарождается вполне прагматичная наука о полиции. Полити­ческая революция породила революционные течения и в области общественно-политических наук. Радикально перекраивается и пере­рабатывается вся система юриспруденции. Возникает и достигает блестящего развития социалистическая литература. Историческим исследованиям придается более широкая и глубокая постановка. Зарождается социология, которая ставит задачу раскрыть законы статики и динамики общественных явлений. Таковы были те умст­венные течения, которые ко времени приезда Штейна в Париж успели достичь довольно значительного развития. Но это влияние выразилось отнюдь не в пассивном согласии с какими-либо тео­риями. Штейн был слишком талантливым и самостоятельным мыслителем для того, чтобы подчинить свой ум постороннему руководству.
Под влиянием французской научной литературы Штейн стре­мится использовать историко-сравнительный метод. В упомяну­том труде Штейн применяет как историко-сравнительный метод, так и философскую дедукцию. За сочетание этих методов Штейн высказывался уже в своих первых произведениях. Так, в «Системе наук о государстве» он пишет: «Различны пути, которыми стре­мятся достичь научного познания жизни. Одни пытаются постичь сущность и соотношение факторов жизни исходя из данных жиз­ненных отношений, другие стремятся воспринять и объяснить отдельные формы действительной жизни исходя из ее понятия. Широкая пропасть лежит между обоими исходными пунктами. Редко в какой-либо стране ощущался недостаток в людях, кото­рые начинали свой путь с того или другого отправного пункта. Задача нашего времени заключается, по-видимому, в том, чтобы заполнить ту пропасть, которая лежит между этими пунктами».
Штейн часто останавливался на мысли о необходимости орга­нического сочетания философии со сравнительной историей права. Первая должна выяснить «органическую сущность» управ­ления и установить его категории. Лишь по установлении проч­ной системы «может получить осуществление идея сравнительного учения об управлении». Без «прочных категорий» возможно лишь механическое сопоставление разных государств Европы, а не пло­дотворное сравнение их. «Как может сравнение выполнять свое назначение, — восклицает Штейн, — когда его основание — сис­тема произвольно сфабрикована?».
В соответствии с этим Штейн при исследовании каждого во­проса управления старался прежде всего привести философский анализ этого вопроса и указать место, занимаемое им в общей системе науки, и лишь затем приступал к историческому исследо­ванию основных причинных факторов, к характеристике совре­менного состояния управления в государствах Западной Европы и, наконец, к анализу правовых аспектов государственного управ­ления.
Влияние французской науки на немецкого ученого сказалось в приобщении его к реалистическому мировоззрению, в расшире­нии его научных интересов. Обладая обширным умом Л. Штейн не мог не признать законными требования позитивизма в политичес­кой и социальной науках, но, воспитанный в атмосфере гегелев­ской философии, он в то же время не мог отрешиться от метафи­зики. Стремление примирить то и другое не могло увенчаться Успехом: высказываемые им метафизические начала о государстве как высшей личности, о законодательстве как государственной воле, о главе государства как государственном «Я» и т. п. — все это дань метафизике. Это отражает не только действительность, но даже и воззрениями самого Штейна, когда он развивает их детально и когда он все более поддается приемам позитивизма.
Следует отметить еще одно влияние, которое оказало на Штейна знакомство с французской наукой и общественной жизнью Фран­ции и с выдающимися их представителями. Очутившись в центре социалистического движения, Штейн не мог не заинтересоваться этим новым общественным явлением и ревностно принялся за его исследование. Но при исследовании этой проблемы Штейн не ограничился историей и критикой исследуемого явления, а поста­рался также ответить на вопросы: Что же в сущности представляет собой это социальное движение? Что такое социальная революция? Какими целями она задается и куда она приведет? Чем отличается такое общество и в каком отношении стоит оно к государству?
Исследуя эти вопросы, Штейн создал социологическую тео­рию, точнее, выработал особое социологическое мировоззрение, которое было положено им в основу всех последующих произве­дений. В произведениях «Социализм и коммунизм в современной Франции», «История социального движения во Франции», «Уче­ние об обществе», «Учение об управлении» и др. Штейн одним из первых западных ученых обратился к обстоятельному изучению пролетарского движения, идей социализма и коммунизма, поставил вопрос о связи политической власти и государства с развитием общества, собственности и классовой борьбы и на основе этого выдвинул либеральную программу примирения классовых противо­речий, стабилизации общества с помощью «надклассовой» консти­туционной монархии. Многие современные исследователи считают, что все эти проблемы он стал изучать гораздо раньше К. Маркса.
Под влиянием Гегеля (а Гегель различал гражданское общество и политическое государство) Штейн под гражданским обществом по существу понимал буржуазное общество. Гегель изображал гражданское общество как раздираемое противоречивыми инте­ресами антагонистическое общество. Гегелевский анализ показал, что гражданское общество не в состоянии исходя лишь из своих внутренних возможностей, решить проблему бедности.
По Гегелю, государство представляет собой идею разума, сво­боды и права. Власть государства разделяется на 3 различные ветви: законодательную, правительственную и власть государя. Гегель выступал за органическое единство всех властей. Существо внут­реннего суверенитета государства Гегель видел в господстве целого, в зависимости и подчиненности различных властей государствен­ному единству.
Штейн различал государство и гражданское общество. Он рас­сматривает государство как закономерный продукт развития граж­данского общества, которое, в свою очередь, связано с развитием человеческих потребностей, труда и собственности. Для удовлет­ворения своих материальных и духовных потребностей человек, отмечает Штейн, вынужден трудиться, производить различные блага, покорять природу. В этом процессе человек вследствие ограниченности своих сил и возможностей вступает в общение с другими людьми и вырабатывает жизненные блага на основе разделения труда. Распределение созданных благ осуществляется в соответствии с принципом, согласно которому созданное каждым лицом благо принадлежит только ему и составляет исключительно им присвоенную сферу (частную собственность), а по отношению к другим лицам является его правом.
Развитие общества, подчеркивал Штейн, необходимо ведет к образованию двух противоположных классов — собственников и несобственников (трудящихся). Примирение возможно только путем подчинения общества высшему союзу — государству. «Госу­дарство есть союз людей как единое, свободное, самоопределя­ющееся целое или как самостоятельная личность».
По своей идее и сущности государство, утверждает Штейн, есть представитель общих интересов, «защитник притесненных», оно отстаивает не выгоду какого-либо отдельного класса, а пользу всех, охраняя мир, собственность, право, социальный порядок.
Однако исторически идея государства, по Штейну, не сразу получает свою полную реализацию. На практике государство под­чинено «частным интересам» в ущерб «общей пользе». Происходит это потому, что борьба противоположных классов распространя­ется и на политическую сферу. Собственники, опираясь на свое экономическое превосходство, захватывают политическую власть и с ее помощью осуществляют свои эгоистические цели, обеспе­чивая господство над трудящимися. Таким образом, открывается путь к переворотам и революции.
Французская революция, отмечает Штейн, уничтожила сослов­ный порядок и расчистила путь буржуазному порядку, при котором общество разделилось на два противоположных класса — пред­принимателей (капиталистов) и пролетариев. Пролетариат посте­пенно осознает себя как «единое целое», как класс и выступает против собственников и государства, превратившегося в орудие эксплуатации. Выражение своих стремлений к освобождению и социальному равенству пролетариат находит в социалистических и коммунистических идеях. Отсюда вытекает выдающееся значе­ние этих идей. Понять эти идеи и тем более бороться с ними, Подчеркивает Штейн, нельзя в отрыве от «рабочего вопроса».
Создавшееся положение, по мнению Штейна, чревато рево­люционным разрушением всей социально-политической системы, основанной на «промышленной» частной собственности. Предот­вратить такую судьбу капитализма Штейн полагает возможным только при условии, что государство из орудия «частных интере­сов» отдельных классов превратится в инструмент «общей пользы», где гармонически будут сотрудничать все классы и силы общества. Решающую роль в достижении этой цели, по мнению Штейна, играет форма государства. Политическая власть должна быть достаточно самостоятельной, чтобы стоять над классами и не пре­вратиться в орудие эгоистических интересов какой-либо отдельной части общества. В то же время важно, чтобы государство не отор­валось от общества и не выродилось в деспотизм. Этим требова­ниям, заявляет Штейн, удовлетворяет конституционная монархия (но не абсолютная монархия, не демократическая республика). При ней начало власти органически сочетается с началом свободы. Достигается это с помощью разделения властей: монархической, законодательной и правительственной. Данная структура якобы вытекает из самой идеи государства: личность государства выра­жается в его главе, государственная воля — в законодательстве, государственная деятельность — в управлении. Конституционная монархия, утверждает Штейн, действует не в интересах какого-либо отдельного класса, а ради «общей пользы», т. е. является «надклассовым государством». Независимая и твердая государ­ственная власть направляет народ по пути свободы и классовой гармонии к «общей цели», к решению «социального», «рабочего» вопроса в рамках капиталистической системы при сохранении частной собственности. Противоположности примиряются. Рево­люция уходит в прошлое. Только в этом случае, заявляет Штейн, будут преодолены разрушительные идеи социализма, коммунизма и материализма и вместо них в сознании пролетариев, как и всех членов буржуазного общества, возводится «нравственное начало любви, связывающее различные классы и сословия».
Влияние Штейна на политическую идеологию современников было значительным. Конституционная монархия, способная ба­лансировать, с одной стороны, между буржуазией и дворянством, а с другой — между пролетариатом и имущими классами, длительное время оставалась знамением умеренной либеральной буржуазии. К идеям «надклассовой» и «социальной» монархии, способной при­мирить противоречия между трудящимися и капиталистами, обра­щались политические лидеры кайзеровской Германии (О. Бисмарк и др.). Теоретические положения Штейна о связи политической власти и государства с обществом, классами наряду с соответству­ющими концепциями английских экономистов и французских историков периода Реставрации были для своего времени суще­ственным шагом в познании социально-политической жизни. Эти положения послужили основой социологической теории политики и государства.
Основные понятия и термины учения Л. Штейна. В трактате «Учение об управлении» Л. Штейн писал: «Чем более движется вперед просвещение нашего времени, тем яснее становится поло­жение, что центр тяжести дальнейшего развития лежит в управлении (выделено нами. — Авт.). Одна из величайших задач ближайшего будущего заключается в том, чтобы не только выработать это уп­равление, но и сделать его присущею, постоянно живою частью общественной жизни. Необходимо для каждого ясное понимание управления, его оснований, его задач и права». Штейн считал понятие и содержание исполнительной власти соединительным звеном между идеей государства и управлением и основной частью в управлении. «Она есть великий самостоятельный организм, через который основные положения государственного устройства переходят в управление. Государство является нам в государствен­ном устройстве, исполнении и управлении».
Рассмотрим категориально-понятийный аппарат, используемый Штейном для раскрытия сущности учения об управлении. В самом начале трактата Штейн дает определение государства: «Государ­ство есть общество, возвышающееся до самоопределения личности, а вместе с тем до высшей и внутренней индивидуальности». Госу­дарственной жизнью Штейн называл совокупность действий, функ­ций. Правильная же государственная жизнь — это та, в которой каждый орган выполняет только свою функцию. «Тело государ­ства есть земля, душа государства есть народ. В земле и в народе государство имеет свою индивидуальность». Взаимодействие этих факторов Штейн назвал естественной жизнью государства (и про­тивопоставил ей личную жизнь граждан государства). Первым ее органом Штейн считал верховную государственную власть, без которой не может быть государства. Она выражается в законода­тельстве, которое является вторым органом. А третьим органом Деятельности государства выступает управление: «Управление есть действующее государство».
В управлении Штейн различал исполнение и управление в собст­венном смысле. Об исполнительной власти он говорил как о само­стоятельно поставленной, снабженной собственным органом и собственным правом функции исполнения государственной воли. Исполнительная власть — это самостоятельно проявляющаяся деятельность государства, содержание которой заключается именно в управлении. Содержание исполнительной власти представлялось им как повеление, организация и принуждение в совокупности.
Собственно под управлением Штейн понимает деятельность государства, все действительные жизненные отношения. Так же понимал он и собственно право управления, руководящий прин­цип которого заключается, по его мнению, в целесообразности, выводимой из исследования и понимания жизненных отношений, на которые распространяется управление. Собственно право управ­ления распадается на 3 обширные категории «согласно с главными отправлениями государственного организма»: государственное хозяйство, правосудие и внутреннее управление.
Правосудие связано с понятием о праве, внутреннее управле­ние — с понятием о соглашении между гражданином и государ­ством. Правом Штейн называл нерушимость одной жизненной сферы при движении другой, а законом — определенное выражение воли государства.
Вместе с тем Штейн говорит и о распоряжениях, которые имеют своим содержанием исполнение закона. Государственную власть Штейн определяет как совокупность деятельной силы всех органов государства, составляющих единое целое. Государствен­ное право при этом — граница для отправления деятельности всех отдельных органов государства. Государственное право, по Штейну, возникает только там, где государство, как личность, вступает в отно­шения с другими личностями, и в таком случае государственное право определяет эти отношения. Верховный глава государства, законодательство и управление — особые организмы, каждый из них имеет свое особое право, которое устанавливает границу их особой воли (схема 1).

Штейн считал, что государственное право может быть различно не только в отдельных частях, различие может вытекать из тех элементов, которые входят в государство, сохраняя свою само­стоятельность. Первый такой элемент — это единая личность со своим индивидуальным развитием, другой элемент — это обще­ство со своим общественным порядком. Общественный порядок не есть нечто постоянное, он способен изменяться вместе с раз­личными моментами движения общественных классов. Поэтому государство, будучи личным единством всех граждан и черпая в этом свое могущество, никогда не должно содействовать господ­ству одного класса над другим. Напротив, оно должно бороться с таким порядком, по которому государственная власть делается достоянием отдельных личностей или известных классов, между тем как она должна быть совокупностью власти всех.

Государство должно само содействовать, чтобы низшие, по­давляемые классы достигли юридического равенства. Добавляя к изложенным выше свойствам государства еще индивидуальность, которая выражается в господствующем общественном порядке, Штейн определил государство как живое, индивидуальное «Я» с личными и общественными элементами внутри себя, с волей и с силою деятельности (см. схему 2).
Схема 2. Государство как личность
(по Л. Штейну)
Далее, определяя основные формы организма управления (вер­ховный глава государства, правительство, самоуправление и лич­ные союзы), Штейн говорит, что верховный глава государства является личным главой правительства и законодательства со своим самостоятельным правом, из которого и вытекает понятие о королевской власти. Правительство представляет собой само­стоятельный организм со своим правом. Оно состоит из органов управления (министерства, ведомства) и должностей, каждый из них сосредоточивает в себе до известной степени распорядитель­ную, организационную и индивидуальную власти. Функция пра­вительства заключается в исполнении государственной воли.
Штейн вводит и такое понятие, как народно-выборное управле­ние. Это государственный организм, целью которого является возможно полное развитие всех индивидуумов, а средством — выполнение задач управления. Всякую общность людей, пресле­дующих эту цель, следует рассматривать как переходную ступень к народно-выборному управлению. Переходная ступень проявля­ется в двух формах — это общества и личные союзы. Что касается собственно самоуправления, то оно возникает там, где необходимо выполнить общую задачу внутри местных границ.
Самоуправление, по Штейну, есть первая форма, в которой достигает своего осуществления идея свободного управления как организационного и полномочного участия граждан в функциях исполнения вообще и управления, в частности.
Внутреннее управление Штейн представлял себе как совокуп­ность сторон государственной деятельности, которая доставляет отдельному человеку условия для его собственного индивидуаль­ного развития, недостижимые его собственными энергией и уси­лиями. «Идея внутреннего управления основывается на том, что идеал человеческого развития есть совершенный человек, — писал Штейн. — Совершенство же отдельного человека невозможно при усилиях его одного. Личность, которая желает выполнения этой идеи внутреннего управления и выполняет ее, есть госу­дарство». Иначе говоря, под внутренним управлением Штейн понимал деятельность государства «для создания условий личной свободы».
Взгляды Штейна на систему управления. Штейн считал, что в управлении сосредоточены все задачи государства, а совокупность этих задач образует систему управления. Каждая область челове­ческой жизни имеет свое управление. Отсюда, говорил Штейн, возникает богатство и разнообразие деятельности человечества. К элементам системы внутреннего управления Штейн относил: основные отношения личной жизни;
отношения, возникающие из хозяйственной жизни личности;
отношения общественной жизни личности. «Истинную задачу» системы управления Штейн видел в том,
что учение об управлении представляет в одном образе основные жизненные отношения человечества вообще. Но не все, что отно­сится к человеческой жизни, Штейн относил к управлению. Об­ласть управления, писал Штейн, обнимает только то, в чем жизнь отдельного и жизнь общего взаимно определяют и обусловливают друг друга. Там, где индивидуум всецело предоставлен самому себе, там нет управления вообще, по мнению Штейна. Общей частью учения о системе управления является учение об исполнительной власти, которое, в свою очередь, разделяется на общую и особен­ную части. В первой излагаются основные «органические» поня­тия исполнительной власти, ее функции и права. Особенная часть посвящена наследованию основных форм исполнительной власти, которыми являются глава государства, правительство, органы самоуправления и всевозможные объединения частных лиц.
Особенная часть учения об управлении должна быть посвящена исследованию 3 главных областей. Но Штейн, интересуясь более всего внутренним управлением, начал именно с него.
За основу системы внутреннего управления Л. Штейн принял ключевые отношения, которыми сопровождается жизнь личности в государстве. Таковой является регистрация некоторых моментов ее жизни: рождение, получение имени, брак. Кроме того, лич­ность нуждается в регулировании своего места жительства, в ох­ране своего здоровья и представительстве своих интересов в тех случаях, когда личность в силу своих физических и умственных недостатков не в состоянии заботиться о них сама. Наконец, личность нуждается в развитии своих духовных способностей. Конечно, личность не может достичь удовлетворения этих потреб­ностей только своими силами. Таким образом, первым объектом внутреннего управления является личная, как физическая, так и духовная, жизнь индивида. Соответственно с этим первая часть Учения о внутреннем управлении разделяется на два отдела. В первом рассматриваются вопросы о народонаселении, полиции безопасности, об общественном здоровье и о попечительстве. Во втором отделе, посвященном духовной жизни личности, Штейн Рассматривает вопрос о народном образовании.
Однако личность нуждается и в материальных благах, достичь которые она может лишь при определенных условиях. Обеспечить эти Условия без содействия государства она не в состоянии. Отсюда вытекает вторая область внутреннего управления, объектом кото­рой является хозяйственная жизнь личности. Ввиду того что одни условия одинаково необходимы для всех отраслей экономической деятельности, а другие — лишь для некоторых ее отраслей, Штейн подразделяет рассматриваемую область на общую и особенную части. В первую он включает всякого рода деятельность управле­ния, которая вызывается стихийными силами природы (борьба с пожарами, наводнениями; страхование и др.); вопросы о средствах отношений, о денежном обращении и о кредите. В особенной части Штейн исследует отношение государства к добывающей, земледельческой, торговой и мануфактурной промышленности, а также вопрос о литературной деятельности.
Третьим элементом человеческой жизни, по мнению Л. Штейна, является общественная жизнь, содержание которой составляет борьба общественных классов из-за своих интересов. Государство как представитель высшей гармонии всех интересов не должно принимать сторону какого-либо из этих общественных классов; оно должно, напротив, создать условия, которые отдельный человек не в состоянии себе обеспечить, чтобы подняться из низшего класса в высший.
Эти условия заключаются в следующем:
устранение разного рода юридических препятствий к свобод­ному общественному движению классов;
попечение об устранении общественной нужды;
содействие труду, не обладающему достаточным капиталом для достижения хозяйственной самостоятельности.
В этой части Штейн рассматривает разного рода вспомогатель­ные классы, «социальное страхование» и всякие проявления само­помощи.
Итак, внутреннее управление включает личную, общественную и хозяйственную жизнь. Личная жизнь человека представляет для внутреннего управления интерес «постольку, поскольку этот чело­век является членом общества. Причем, насколько человек чисто личным существованием определяет общение, столько же он и сам получает от общения». Далее Штейн говорит о том, что «личная жизнь всегда имеет две области: физическую и духовную. В той и другой человек идет вперед, а с ним развивается общество. Но прогресс отдельного лица требует условий, которые отдельное лицо не может себе обеспечить собственными силами». Доставлять ему эти условия, говорит Штейн, и есть первая задача внутреннего управления. Личную жизнь Штейн подразделяет на следующие области управления:
народонаселение;
строй здоровья и то состояние здоровья, которое порождается и управляется отношениями совокупной жизни индивидуумов, называется общественным здоровьем, и это представляется предметом внутреннего управления. А управление заботится об условиях этого общественного здоровья посредством юри­дических определений, специальных учреждений и их деятель­ности;
полицейский строй. До конца XIX в. полиция и полицейский строй обозначали собственно все формы, в которых вообще находило место вторжение правительства в управление. И только во времена Штейна термин «полицейский строй» означал опре­деленное соотношение между правом и управлением, поэтому Штейн считал, что и оно является частью учения об управле­нии. Полицейский строй служил всему внутреннему управлению в качестве организма принудительной власти. Полицейские органы использовались для осуществления управления в фи­нансах, праве и внутренних делах. Настоящий полицейский строй, по мнению Штейна, начинается только там, где задача внутреннего управления — «обеспечить общество от опаснос­тей» — выступает как самостоятельная функция. И полиция должна была заниматься отвращением угрожающих опасностей. Полицию управления (административную) Штейн определил как полицию, направленную против отдельных и определенных опасных действий. Задача ее — охрана определенной области общественной жизни. Между тем, как полиция безопасности должна иметь дело с возможностью деяния, полиция управле­ния всегда должна признавать определенное действие опасным, потому она всегда должна запрещать действие;    строй образования, т. е. управление духовным миром. Образова­ние считалось основой не только индивидуального развития, но и прогресса в государственном устройстве и управлении. Следующую обширную жизненную область, по Штейну, со­ставляет хозяйственный мир — как «наполнение бытия трудом». Выявленные в этой сфере деятельности понятия и законы, по которым она совершается, составляли учение о народном хозяй­стве. Это учение утверждало, что отдельный человек, будучи пред­ставлен собственным выражениям сил, не мог выполнить своего назначения. По словам Штейна, для достижения улучшения он обя­зан был доставлять государству средства хозяйства в форме налогов. Вследствие этого государство как бы становилось хозяйственным
«телом», таким образом, возникло понятие государственного хозяй ства, в котором государство подобно отдельному человеку является экономической личностью с доходами, расходами и репродуктивной деятельностью. Далее Штейн отмечал: «Когда средства, предо­ставленные в распоряжение государства, действительно расходуются им на улучшение условий хозяйственного развития каждого отдельного лица, то возникает попечение о народном хозяйстве, составляющее ту обширную область внутреннего управления, задача которой состоит в развитии и пополнении народного хо­зяйства посредством организованной, общественной деятельности, могущей достигнуть всех необходимых материальных условий, без которых отдельному лицу не достигнуть своего хозяйственного назначения». Это попечение Штейн и назвал хозяйственным управ­лением.
Он писал: «Когда правительство печется о каждом в отдельности, то оно в то же время печется и о всех. Таким образом, это хозяйственное управление становится органическим осуществлением идеи гармонии интересов, а потому является и «воплощением великой господствующей истины», что в гармонии заключаются интерес и осуществление всякого преуспевания и всякой свободы».
Систему хозяйственного управления Штейн представляет как органическое единство всех жизненных отношений, при которых условия хозяйственного развития достигаются не посредством сил и деятельности отдельного лица, а должны быть предоставляться и обеспечиваться законодательством и исполнительной деятельностью государства. Эта область столь богата по объему и содер­жанию, говорит Штейн, что организм, приводящий в движение попечение о народном хозяйстве, обнимает собою не только одно правительство; здесь равномерно действуют все три организма: правительство, самоуправление и общество.
«Между тем как в прошлом столетии все попечение о народ­ном хозяйстве вручалось одному только правительству, сейчас, — писал Штейн, — оно открывает все больший простор свободному управлению. И общество с каждым годом расширяется не столько потому, что оно принимает на себя деятельность правительства, сколько потому, что оно пролагает совершенно новые пути для попечения о народном хозяйстве и тем самым раскрывает задачи общественной деятельности на пользу народнохозяйственного развития. Задача, о которой в прежнее время вовсе не имели понятия».
Систему хозяйственного управления составляют следующие элементы:
, общая часть, в которую входят условия, «одинаково необхо­димые для всех отраслей хозяйственной жизни. В своих эле­ментах она существовала издавна, так как нет государства, не имеющего никакого устройства, не имеющего никакого общего хозяйственного управления». Штейн писал также, что развитие ее начинается с королевской власти, а завершение может быть дано посредством свободного развития союзного строя. Система основывается на «великих элементах всякой жизни»: личном, естественном, хозяйственном. К первому относится экспроприация, ко второму — управление элемен­тами, к третьему — управление строем сообщений между част­ными лицами; • особая часть, которая относится к отдельным видам предпри­ятий.
Об экспроприации Штейн писал, что она возникает там, где уничтожение какого-либо отдельного права является неизбежным условием развития всего общества и признано таковым со стороны государства. Каждая экспроприация есть требование общественного прогресса, предъявленное к частному лицу. Каждая экспроприа­ция по существу своему есть общественный процесс. Государство совершает это, и возникает юридическая система экспроприации. Говоря об управлении элементами, Штейн утверждает, что вся физическая и хозяйственная жизнь человека есть непрестанная борьба с элементарными силами. Порой человек не может подчинить их себе. Вот почему силе природы должна быть противопоставлена сила человеческого общения. Совокупность видов деятельности правительства против элементов природы Штейн назвал элемен­тарным управлением, которое есть не что иное, как управление в борьбе с внешней природой, ее силами и ее движением. Уже по самой природе вещей — это управление, по мнению Штейна, сначала всегда имеет местный характер, и вследствие этого отпа­дает самоуправление.
Рассуждая о строе сообщений, Штейн говорит, что ни одно частное хозяйство не может преуспевать само собой. Источник всякого развития основан на следующем: то, чем обладает одно Частное хозяйство, имеет для другого большую цену, чем для пер­вого. Способность творить такие имущества Штейн назвал произ­водительностью, «которая есть живая душа всякого производства». Сношением он определил такие явления, при которых имущества Действительно создаются и тотчас начинается процесс, через кото­рый они доставляются друг другу. Сношение Штейн считал усло­вием всякой действительной производительности, всякого развития народного хозяйства вообще. Условия создания имущества, по Штейну, образуют первую часть этой системы, а движение цен ее вторую часть. Постепенно образуется система, обеспечивающая развивающиеся сношения. Совокупность этих учреждений — почта железные дороги, пароходство и телеграф — Штейн назвал учреж дениями, обеспечивающими сношения. Он отмечал, что каждая из этих форм выполняет свою функцию; соединяя между собой страны и народы, они порождают совокупную всемирную жизнь. Все учреждения сношений — дело государства.
Обращение Штейном понимается как юридический акт, как договор. У обращения, считал Штейн, есть одно условие, которое отдельное лицо не может само воспроизвести: обеспечение пра­вильной меры имущества и ценностей при услугах. Мера устанав­ливается, считал Штейн, объективно и противоположна субъек­тивному произволу.
Штейн также разработал денежный строй. Деньги он относил к политэкономическому понятию: «деньги являются общей мерой ценности всякого имущества, а вместе с тем первым условием всякой хозяйственной взаимности». Штейн считал, что во все времена денежный строй возникал вместе с государственным строем. Управление денежным строем определялось им как уп­равление монетным строем, строем цены денег, строем бумажных денег, а монетарная система — как система измерения ценности, вследствие чего воспроизведение этой системы является задачей управления.
Штейн вывел понятие и сущность кредита. Эту категорию он относил к экономическим, определяя кредит как способность доставлять одному хозяйству пользование и приобретение другого хозяйства. Организацию кредитного дела Штейн считал чрезвы­чайно важным делом управления. «Каждый действительный кре­дит есть чисто хозяйственный акт сношений (сначала — передача для пользования капитала, а потом — назад процент). Государство должно заботиться об управлении кредитным строем через госу­дарственное управление и должно своим законодательством создать его организацию».
Такова в общих чертах система учения об управлении. Форму­лируя задачу учения об управлении, Штейн писал: «Задача учения об управлении состоит в том, чтобы проследить причинную связь, наблюдаемую в действительной жизни, между теми функциями государственной власти, которые составляют содержание управ­ления, проявляются во всякой его деятельности и в любой области, с одной стороны, и высшим назначением всех членов государства — с другой». Высоко оценивая практическую значимость этой мно­гоотраслевой науки и одновременно сложность ее формирования, он призывал: «Кто тщательно займется управлением, тот скоро поймет, что нет ни одной науки, которая равнялась бы этой по своему богатству и значению».

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

Дайте краткую характеристику основных идей управления хозяй­ством по работам мыслителей и деятелей эпохи феодализма в странах Западной Европы (V—XVIII вв.).
Приведите краткую характеристику основных идей управления хозяйством по работам мыслителей и реформаторов в странах феодального Востока.
Кратко опишите системы управления хозяйством в утопических государствах Т. Кампанеллы и Ф. Бэкона.
В чем основные идеи управления хозяйством в полицейских госу­дарствах по трактатам Де ла Мара, Г. Юсти и И. Зонненфельса?
В чем и как отражались управленческие идеи в учебных програм­мах первых коммерческих училищ и камеральных разрядов универ­ситетов Европы?
Какова заслуга А. Смита в развитии управленческой мысли?
Каковы основные идеи управления Р. Оуэна?
Раскройте значение экспериментов Ч. Бэббиджа в становлении научного менеджмента.
В чем заслуга Э. Юра в ИУМ?
Раскройте кратко содержание «Учения об управлении» Л. фон Штейна.
Какие причины и факторы способствовали открытию первых школ делового администрирования и программ подготовки менеджеров в конце XIX в.?

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

История политических и правовых учений: В 3 кн. — М.: Наука, !985, 1986, 1989.
Всемирная история экономической мысли: В 6 т. — М.: Мысль, 1987-1997.
Труды международных конференций по истории управленческой мысли и бизнеса / Под ред. В.И. Маршева. — М.: МГУ, ТЕИС, 1996, 1998, 2000-2004.
Дункан У. Джек. Основополагающие идеи в менеджменте. — М.: Дело, 1996.
Дживегелов А.К. Средневековые города в Западной Европе. — М.: Книжная находка, 2002.
De la Mare. Traite de la Police. I-IV. - P., 1722-1738.
Юсти Г.Г. Основания силы и благосостояния царств. — СПб., 1772.
Зонненфельс И. Начальные основания полиции или благочиния. — М„ 1787.
Stein L. Die Verwaltungslehre. Bd. I-VII. — Stuttgart, 1863-1868.

Маршев В.И. История управленческой мысли. — М.: МГИАИ, 1987.
Штейн Л. фон. Учение об управлении и право управления со срав­нением литературы и законодательств Франции, Англии и Германии / Пер. с нем. И. Андреевского. — СПб., 1874.
Галаган А.А. Русский предприниматель: и собственник, и управ­ленец // Сб. докладов IV конференции по ИУМ. — М.: ТЕИС, 2001. С. 27-37.
Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран: В 2 т. Т. 1: Древний мир и средние века. — М.: Норма, 2003.
Классики менеджмента. Энциклопедия. — СПб.: ПИТЕР, 2001.
Прохоров Г.М. Исихазм и общественная мысль в Восточной Евро­пе в XIV в. // Литературные связи древних славян. — Л., 1968. С. 98—99.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. — М.: Политиздат, 1955-1981.

Spentzas S.P. Ai oikonomikai kai demosionomikai apopseis tou Plethonos. — Athenai, 1964. P. 11, 47, 59.
Lambros Sp. Palaiologeia kai Peloponnesiaka. T. 3. — Athenai, 1926. P. 260.

.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел Экономика и менеджмент