Методологический постскриптум

17
Методологический постскриптум
Что может объяснить экономическая наука? На каком основании принимаются или
отвергаются экономические теории? Чем характеризуются экономические идеи не-
преходящей ценности? Как можно использовать экономическое знание на практике?
Эти вопросы мы задали во введении к этой книге. Знаем ли мы теперь ответы на них?
Со времен Адама Смита экономическая наука манипулировала крайне абстракт-
ными предпосылками, полученными либо путем интроспекции, либо на основе не-
строгих эмпирических наблюдений. С их помощью создавались теории, дающие про-
гноз реальных событий. Даже если некоторые предпосылки содержали ненаблюдае-
мые переменные, выведенные из них положения в конечном счете сопоставлялись с
реальным наблюдаемым миром: экономисты стремились "объяснить" экономические
явления как они есть. Таким образом, экономисты всегда рассматривали центральные
положения своей дисциплины как "науку" в современном смысле этого слова: их
целью было получить точные и интересные прогнозы, которые, по крайней мере в
принципе, можно было опровергнуть эмпирически. В действительности они часто
забывали об этой научной установке: история экономической науки изобилует тавто-
логическими определениями и теориями, сформулированными так, что их просто
невозможно опровергнуть. Но ни один экономист XIX и XX веков, занимавшийся
вопросами методологии, никогда не отрицал справедливости правила, которое теперь
стало широко известно как правило демаркации Поппера: теории являются "научны-
ми", только если их в принципе можно опровергнуть.
Такие методологи, как Сениор, Дж.С. Милль, Кэрнс, Сиджуик, Джевонс, Мар-
шалл, Джон Невилл Кейнс, Бём-Баверк и Парето, часто уделяли основное внимание
другим вещам и, разумеется, не придавали должного значения проблеме разработки
адекватных эмпирических тестов для проверки теорий, однако ничто из написанного
ими не противоречит той идее, что "объяснить" — значит, в конечном счете предска-
зать, что то или иное событие произойдет или не произойдет.
"Эссе о природе и значении экономической науки" Роббинса (1932) часто приводят
как пример противоположного подхода, утверждающего безотносительность эмпири-
ческих проверок для определения истинности или ложности экономической теории1.
Но Роббинс стремился изгнать из экономической науки ценностные суждения. При
этом осталось неясным, хотел ли он вовсе упразднить экономическую теорию благо-
состояния или только разделить "позитивную" и "нормативную" теории, оставив ста-
тус науки лишь за первой. Кроме того, уже после неоднократного прочтения книги
так и остается неясным, действительно ли Роббинс полностью разделял точку зрения
"радикального априоризма" хотя многие фрагменты книги указывают на правомер-
ность такой интерпретации. Сторонники "радикального априоризма" считают эконо-
мическую теорию системой логических выводов из набора постулатов, которые в свою
очередь порождаются интроспекцией и не подлежат эмпирической проверке.
Прямой противоположностью "радикального априоризма" является "ультраэмпи-
ризм", приверженцы которого отказываются признать любой постулат или предпо-
сылку, которые не могут быть непосредственно верифицированы2. Иными словами,
"ультраэмпирист" предлагает начинать с фактов, а не с предпосылок. Однако даже
"априорист" может согласиться с тем, что если не сами субъективные предпосылки, то
648 Экономическая мысль в ретроспективе
хотя бы полученные на их основе предсказания должны быть подвергнуты эмпириче-
ской проверке.
С другой стороны, немногие "ультраэмпиристы", как бы ревностно они ни настаи-
вали на том, что все научные высказывания должны быть эмпирически верифициру-
емы, заходят так далеко, чтобы отрицать важность тавтологий и тождеств в научном
анализе. Спор идет лишь о сравнительной важности этих двух элементов исследова-
ния, и большинство экономистов, начиная с Сениора и Дж.С. Милля — первых
методологов этой науки, занимали промежуточную позицию между "радикальным
априоризмом" и "ультраэмпиризмом11.
1. Принцип опровержимое™ в классической экономической теории3
Между тем история экономической науки показывает нам, что экономисты на удив-
ление часто нарушали даже свои собственные методологические предписания, не
говоря уже о более поздних. Экономисты-классики подчеркивали, что выводы эконо-
мической науки в конечном счете основываются на постулатах, в равной степени
почерпнутых из наблюдаемых "законов производства" и субъективной интроспекции.
Методологические диспуты в классическую эпоху принимали вид протеста против
нереалистичности и неадекватности предпосылок, на которых основывалась вся де-
дуктивная система. При этом необходимость опытной проверки предсказаний, полу-
ченных с помощью логической дедукции, сомнению не подвергалась. Эмпирическая
верификация экономической теории считалась настолько простым делом, что даже не
заслуживала описания: достаточно было "пойти и посмотреть". Но несмотря на авто-
ритетное заявление Дж.С. Милля: "Трудно переоценить необходимость тщательной
проверки нашей теории путем сравнения... результатов, которые она предсказывает,
с наиболее достоверными данными о том, что происходит в действительности", никто
так и не попытался проверить доктрины классиков, используя накопленный к середи-
не XIX века статистический материал. Так, например, спорные моменты в теории
Рикардо были связаны с динамикой производительности в отраслях, которые произ-
водят блага, покупаемые на заработную плату (wage goods). Проблема состояла в том,
какие факторы сильнее: вызывающие падение или рост этого показателя. Ответ на
этот вопрос можно было найти эмпирически, учитывая, что к 1840-м годам исследова-
телю уже была доступна некоторая информация о номинальной заработной плате и
семейном бюджете рабочих. Уже можно было узнать, что "сельскохозяйственные
усовершенствования" оказались более значительным фактором, чем рост населения,
который теперь не "давит" на обеспечение людей продовольствием, а рост продуктив-
ности сельского хозяйства ведет к устойчивому снижению реальных затрат на произ-
водство благ, покупаемых на заработную плату. Однако несмотря на это, классики
продолжали верить в неустранимую опасность, связанную с редкостью природных
ресурсов. Защищая свою теорию, они предпочитали ссылаться на силу "противодей-
ствующей тенденции". Действительно, экономисты-классики считали некоторые пе-
ременные в своем анализе экзогенными, например темп технического прогресса в
сельском хозяйстве, склонность рабочего класса ограничивать размеры семьи, пред-
ложение предпринимательской инициативы. Однако вместо того чтобы признаться,
что им ничего не известно о движении этих переменных, классики высказывали
смелые гипотезы об их изменении во времени. В большинстве случаев они не задава-
лись вопросом, действительно ли экзогенные переменные являются независимо опре-
деляемыми константами.
Другая проблема, которую они не замечали, состояла в том, являются ли факторы,
отнесенные ими к "противодействующей тенденции" добавочными параметрами в их
исходных уравнениях или они меняют саму структуру этих уравнений. Неверные
прогнозы мальтуссовской теории народонаселения объясняются тем, что мотивы к
ограничению рождаемости вовсе не были независимы от исхода гонки между величи-
ной населения и объемом "средств существования". Хлебные законы не привели к
пагубным последствиям, предсказанным Рикардо, потому что он не рассматривал
проблему технических усовершенствований в сельском хозяйстве, поверив в то, что
Методологический постскриптум 649
английские лендлорды не способны к усовершенствованиям, хотя эта точка зрения
опровергалась опытом истории.
Если бы экономисты-классики последовали призыву Милля о "необходимости
тщательной проверки нашей теории", они бы обнаружили эти изъяны и усовершенст-
вовали бы свою теорию.
Однако отсутствие альтернативной теории, которая по охвату и практическому
значению была бы сравнима с рикардовской, порождало стимулы не к пересмотру
теории, а к выработке "оборонительной методологии".
Следующим примером является теория Маркса. Склонность этого автора припи-
сывать все расхождения своей теории с фактами диалектическим "внутренним проти-
воречиям" капитализма давала ему стопроцентную гарантию от опровержений. Кро-
ме того, он постоянно впадал в "апокалипсические заблуждения" [см. гл. 3, 4]: в его
теории существовали "законы движения", подтверждавшиеся фактами, если, разуме-
ется, этому не мешали "противодействующие тенденции". В последнем случае пред-
полагалось, что в скором времени факты подтвердят соответствующий закон. Однако
расплывчатые формулировки, в которые Маркс облекал свои долгосрочные предска-
зания, заставляют предположить, что он отдавал себе отчет в наличии фактов, способ-
ных опровергнуть любой так называемый "закон", — "законы движения, которые
никогда не могут быть верифицированы, не заслуживают своего названия. Таким
образом, даже Маркс в конечном счете признавал, что экономические теории должны
быть в принципе опровержимыми, но его собственная система не соответствовала
этому методологическому императиву.
2. Принцип опровержимости и неоклассическая теория
Модель совершенной конкуренции, возникшая в разгар маржиналистской револю-
ции, во многом восходила к предшествовавшим, более широко сформулированным
положениям теории благосостояния типа тезиса о "невидимой руке". Но ограничив
область исследования, маржиналисты добились большей строгости самой модели. Они
ограничились описанием взаимодействия нескольких непрерывных переменных и
объяснением небольших изменений этих переменных. Все факторы экономического
роста, такие, как рост потребностей, увеличение населения, технический прогресс и
даже сам ход времени, были отнесены к "прочим равным". Затем было показано, что
остающаяся система уравнений, содержащая эндогенные переменные, имеет единст-
венное устойчивое решение. Проблема достижения равновесия вначале исследова-
лась методами сравнительной статики: исходной точкой для анализа являлось состо-
яние равновесия, а далее показывалось, как изменение одного или нескольких пара-
метров вызывает процесс адаптации, ведущий к новому устойчивому равновесию.
Вальрас видел эту проблему и ошибочно полагал, что ему удалось ее решить: в
действительности его концепция "нащупывания" (tatonnement) и аналогичная концеп-
ция "перезаключения контрактов" Эджуорта продемонстрировали, что рынки могут
достичь равновесия "одним прыжком" из любого исходного положения, и таким обра-
зом избавили экономистов от анализа трудностей, связанных с неравновесным обме-
ном. Неопределенности точки равновесия удалось избежать, исключив всякую взаи-
мозависимость функции полезности и производственной функции, а устойчивость
равновесия достигалась введением различных ограничений на соответствующие фун-
кции и абстрагированием от незнания и неопределенности. Применение всех этих
процедур оправдывалось рамками краткосрочного анализа, хотя это не удерживало
исследователей от экскурсов в теорию благосостояния, предполагающих учет долго-
срочных факторов.
Эндогенные переменные, встречавшиеся в неоклассических моделях, часто были
принципиально ненаблюдаемыми, большинство теорем также не имело эмпирическо-
го смысла. Кроме того, микроэкономический характер анализа затруднял возмож-
ность проверки, потому что большая часть доступной статистической информации
является агрегатной: проблема вывода макроэкономических теорем из микроэконо-
мических предпосылок впервые была осознана только в связи с работой Кейнса.
650 Экономическая мысль в ретроспективе
К тому же постоянно нарушались правила, в соответствии с которыми те или иные
переменные можно считать экзогенными: они должны быть независимыми от эндо-
генных переменных модели и друг от друга. Очевидно, что предпочтения населения и
технология не только влияют на типичные эндогенные переменные неоклассической
модели, но и испытывают обратное влияние, а также воздействуют друг на друга.
Обычно использование этих переменных как экзогенных оправдывается техни-
кой анализа и удобством изложения. Для рассмотрения целого ряда практических
проблем этих соображений действительно достаточно. Однако искушение прочитать
в результатах анализа больше, чем позволяет примененная процедура исследования,
слишком велико, и большинство экономистов-неоклассиков не устояли перед ним.
Далеко идущие выводы о преимуществах совершенной конкуренции не были в доста-
точной мере обоснованы. Разумеется, аналитики сознавали, что применение конку-
ренции как инструмента экономического регулирования ограниченна Различие меж-
ду частными и общественными издержками, феномен "естественной монополии",
основанной на возрастании производительности ресурсов с ростом производства, и
нежелательное с точки зрения этики распределение доходов, не говоря уже о сущест-
вовании "общественных благ" и о проблеме second best, — все это создает возможность
для государственного вмешательства в экономику. Но все эти тонкости как бы "при-
вивались" к конкурентной модели, а не встраивались в нее. Кроме того, факторы роста
стали считаться неэкономическими и перестали подвергаться систематическому ана-
лизу. Ограничив предмет экономической теории, неоклассики открыто признались в
своей некомпетентности за пределами поставленных ими границ и, таким образом,
исключили из своей дисциплины не только ряд выводов на уровне здравого смысла,
но и несколько ценных идей. Легко убедиться, что во второй половине XIX века
отношение экономистов к проблемам роста было весьма спокойным: вполне естест-
венно, что такой автор, как Маршалл, полагал, что экономический рост будет поддер-
живаться автоматически, если "свободная" конкуренция в сочетании с минимальным
государственным контролем обеспечит подходящую социополитическую среду.
В результате экономическая теория осталась без концепции роста или развития,
если не считать таковой не слишком обнадеживающий вывод о том, что долгосрочная
эволюция экономики определяется исключенными из рассмотрения неэкономически-
ми факторами.
Неизбывный методологический грех неоклассической теории состоял в том, что
она незаконно использовала микростатические теоремы, выведенные из "вневремен-
ных" моделей, в которых отсутствовали технический прогресс и увеличение доступ-
ных ресурсов, для предсказания хода событий в реальном мире. Наиболее яркий
пример этого греха: постоянство долей труда и капитала в совокупном продукте
обосновывалось тем, что агрегатная производственная функция имеет вид функции
Кобба — Дугласа, хотя последняя применялась лишь в микроэкономической теории
и не существовало никаких доводов в пользу ее агрегирования. Но мы знали и много
других примеров той же ошибки: тезис о том, что общественное благосостояние можно
повысить, облагая налогом отрасли с возрастающими удельными издержками и пре-
доставляя субсидии отраслям с убывающими издержами [гл. 9, раздел 16; гл. 10, раздел
6]; теорию, в соответствии с которой в условиях монополистической конкуренции
всегда существуют избыточные производственные мощности [гл. 10, раздел 9J; идею о
том, что существование равновесия гарантирует его стабильность [гл. 10, раздел 21];
убежденность в том, что оплата факторов производства по их предельной производи-
тельности обеспечивает увеличение занятости во всей экономике, и теорию, опреде-
ляющую долю каждого фактора [гл. 11, раздел 9]; умозаключение о том, что если
показатели концентрации производства во всех отраслях не растут, то это означает,
что существует оптимальный размер фирмы [гл. 11, раздел 17]; выводы о том, что
капиталоемкость, или "средняя продолжительность производственного периода", в
экономике представляет собой монотонную функцию нормы процента [гл. 12, раздел
18], что капиталоемкость падает во время циклического подъема и растет в фазе спада
за счет эффекта Рикардо [гл. 12, раздел 30], а влияние роста инвестиций на процент-
Методологический постскриптум 651
ную ставку, ведущее к пересмотру капитальной стоимости, лежит в основе теории
накопления капитала [гл. 12, раздел 41]; теорию, согласно которой безработица колеб-
лется вокруг некоторой "естественной" нормы, поскольку отклонения от нее вызваны
ошибками в ожиданиях, которые не могут длиться вечно [гл. 16, раздел 16]; наконец,
ошибку, которую следует отнести к разряду фундаментальных: уверенность в том, что
совершенная конкуренция есть достаточное условие эффективного распределения
ресурсов [гл. 13, раздел 13].
Может ли "вневременная" экономическая теория что-либо предсказывать, если
экономическая деятельность протекает во времени? Отвечая на этот вопрос, мы
прежде всего должны отказаться от идеи о количественном характере научных эко-
номических прогнозов. Предсказания большинства экономических моделей очевидно
носят качественный характер: они определяют направление, в котором изменится
эндогенная переменная под воздействием изменений одной или нескольких экзоген-
ных переменных, не пытаясь угадать количественное значение этого изменения.
Иными словами, вся неоклассическая теория имеет дело лишь со знаками частных
производных первого или второго порядка и практически больше ни с чем. Как писал
Самуэльсон в "Основах экономического анализа": "Метод сравнительной статики
заключается в изучении реакции равновесного значения неизвестной нам величины
на заданные изменения параметров... В отсутствие полной количественной информа-
ции о переменных, которые входят в уравнение, описывающее равновесное состояние,
остается надеяться, что мы сможем сформулировать качественные ограничения на
угол наклона, кривизну и прочие характеристики наших равновесных функций. Это
позволит нам вывести определенные качественные ограничения, которым подчиня-
ется реакция нашей системы на изменение некоторых параметров". Эту процедуру
Самуэльсон называл "качественным исчислением", т. е. попыткой предсказать на-
правление изменений, но не их величину.
В настоящее время всем очевидно, что мы не можем применить "качественное
исчисление" к любой "сравнительно-статической" модели, для которой существует
равновесное решение: всех на свете равенств предельных величин может быть недо-
статочно, чтобы получить проверяемый прогноз. Такая ситуация очень часто встре-
чается в теории потребительского поведения: если эффект замещения и эффект
дохода оказывают противоположные воздействия, исход зависит от их количествен-
ного соотношения, и чтобы его определить, недостаточно знать условия максимума
первого и второго порядков. Таким образом, недолгий анализ убеждает нас в том, что
множество неоклассических теорий ничего нам не дает с точки зрения "количествен-
ного исчисления". Если не ввести в модель дополнительной информации, накладыва-
ющей ограничения на соответствующие функции, она сообщит нам лишь то, что точка
равновесия находится там, где она должна находиться. Но в таком случае почему
экономисты до сих пор пользуются такими бессодержательными моделями?
3. Насколько применим критерий опровержимости в экономической теории
В 1953 г. Фридмен опубликовал свое эссе о "методологии позитивной экономической
теории", которое в скором времени породило столь же оживленную методологическую
дискуссию, как и эссе Роббинса в 1932 г.4 Фридмен утверждал, что критики экономи-
ческой теории обычно оценивали ее предпосылки, а не выводы. С его точки зрения,
ценность экономической теории определяется не "реалистичностью11 ее предпосылок,
а точностью ее прогнозов. Методологическая позиция Фридмена была бы неуязвимой
(большинство предпосылок экономической теории содержит ненаблюдаемые пере-
менные, и требовать их реалистичности просто бессмысленно) если бы он не настаивал
на том, что точность прогнозов является единственным критерием оценки теорий.
Если теория строго выведена из некоторых аксиом, реализм предпосылок логиче-
ски эквивалентен реализму выводов. Однако весьма немногие экономические концеп-
ции отличаются подобной логической последовательностью. Как правило, экономи-
ческие гипотезы не связаны со своими предпосылками ясной и однозначной дедуктив-
ной связью. Поэтому непосредственное наблюдение может дать теоретику дополни-
43*
Экономическая мысль в ретроспективе
тельную информацию при оценке таких поведенческих предпосылок, как транзитив-
ность потребительских предпочтений, или таких технических предпосылок, как по-
стоянная производительность факторов в производственных функциях. Но именно
потому, что теория сформулирована нестрого, такая дополнительная информация
может лишь убедить нас в том, что ее следовало бы проверить на соответствие крите-
рию опровержимое™. Короче говоря, Фридмен был совершенно прав, заявляя, что
проверка реалистичности предпосылок не может быть самостоятельным тестом для
теории, применяемым вместо прогнозного теста или наряду с ним.
В то же время необходимо признать, что предписание "проверяй выводы, а не
предпосылки" само по себе нам мало что дает. Критерий опровержимости выводов
можно применять с различной степенью строгости. Если предсказания теории не
противоречат фактам, теория принимается на вооружение, причем степень доверия
к ней зависит лишь от объема подтверждающей ее информации. Но что если предска-
зания опровергаются фактами? Если у нас нет альтернативной "простой", "элегант-
ной" и "конструктивной" теории, объясняющей эти факты (таковы критерии, по кото-
рым мы выбираем наилучшую теорию из тех, что предсказывают один и тот же исход),
экономисты потребуют достаточного количества опровержений, чтобы отбросить су-
ществующую концепцию. Но насколько велико это достаточное количество? Эконо-
мисты не терпят теоретического вакуума точно так же, как природа не терпит пусто-
ты. В экономической теории, как и в других науках, теория отвергается не просто под
влиянием фактов, а только при наличии лучшей теории. Поскольку контролируемый
эксперимент в общественных науках почти невозможен5 и противоречия между тео-
рией и фактами никогда не носят абсолютного характера, экономистам для того, чтобы
отбросить какую-либо теорию, нужно гораздо больше фактов, чем, скажем, физикам.
Если следовать критериям точности, принятым в естественных науках, прогнозы
экономистов не выдерживают критики. Экономисты часто бывают вынуждены прове-
рять свои гипотезы косвенным способом, например исследуя "реалистичность" пред-
посылок или проверяя выводы своей теории на материале, не имеющем к ней непос-
редственного отношения. Поэтому экономическую теорию легко критиковать за то,
что ее основные предпосылки — такие, как транзитивность предпочтений, максими-
зация прибыли при постоянном уровне риска, независимость друг от друга функции
полезности и производственной функции и т. п., — не соответствуют реально наблю-
даемому поведению. Если бы выводы из теорем экономической теории поддавались
однозначной проверке, никто бы никогда не услышал о нереалистичности предпосы-
лок. Но теоремы экономической теории невозможно однозначно проверить, посколь-
ку все предсказания имеют здесь вероятностный характер.
Убедившись, что присутствие "возмущающих воздействий" не дает нам применить
к экономической теории строгий критерий опровержимости, мы перестанем удивлять-
ся тому, что она содержит такое множество в принципе "неопровержимых" концепций.
Многие экономические явления еще не подвергались теоретическому осмыслению,
однако экономисты не хотят молчать только потому, что методологи считают истинно
научными лишь опровержимые теоремы. Не следует отвергать "теорию" только за то,
что она пока не поддается проверке, и даже за то, что она в принципе непроверяема,
если она привлекает внимание к важной проблеме и задает некоторые рамки для ее
обсуждения, из которого когда-нибудь может возникнуть поддающийся проверке
вывод. Нельзя отрицать, что многие так называемые "экономические теории" лишены
какого-либо эмпирического содержания и служат лишь для упорядочения информа-
ции. Требовать удаления всех этих эвристических инструментов и теорий ради стро-
гого соблюдения принципа опровержимости — значит требовать приостановки иссле-
дований во многих областях экономической науки. Действительно, экономисты часто
обманывали самих себя и своих читателей, впадая в то, что Леонтьев как-то назвал
"теоретизированием, замкнутым в себе самом", и представляя тавтологии в качестве
значительных достижений экономической теории. Но бороться с этой практикой
можно, лишь проясняя цель исследования, а не прибегая к радикальному и преждев-
ременному хирургическому вмешательству.
Методологический постскриптум 653
Далее, не всегда просто различить тавтологии и опровержимые тезисы. "Теорию",
представляющую собой лишь собрание выводов из "удобных" предпосылок, которые
нельзя опровергнуть ни при каких мыслимых обстоятельствах, иногда можно пред-
ставить в виде проверяемой гипотезы. После столетней дискуссии экономисты так и
не пришли к единому выводу по поводу теории народонаселения Мальтуса: является
ли она сложной тавтологической системой, которая может "объяснить" все без исклю-
чения демографические факты, или представляет собой поддающийся опровержению
прогноз динамики душевого дохода. Каковы бы ни были собственные намерения
Мальтуса, его теорию можно интерпретировать так, чтобы она соответствовала кри-
терию опровержимости (в этом виде она и была опровергнута). Концепция убываю-
щей кривой спроса в сочетании с оговорками о прочих равных не может быть опровер-
гнута, поскольку, если и спрос на благо, и его цена одновременно падают (в то время
как другие цены, доходы и ожидания остаются неизменными), это всегда можно
объяснить изменением вкусов потребителя и таким образом спасти первоначальную
гипотезу. Но ту же самую концепцию можно сделать проверяемой, если предполо-
жить, что вкусы в течение данного периода остаются неизменными либо изменяются
известным нам образом. Предпосылка устойчивости вкусов — это настоящая эмпири-
ческая гипотеза, и все труды по статистической оценке функции спроса так или иначе
имели отношение к ее проверке.
То же самое, что было сказано о спросе, можно повторить о предложении. Само по
себе понятие производственной функции — набор всех известных технологий произ-
водства — настолько общо, что его не назовешь содержательным. Реальные бизнесме-
ны не перебирают все известные технологии, поскольку издержки, связанные с пол-
учением дополнительного опыта, здесь весьма значительны. Существенно для фирмы
различие не между известными и неизвестными технологиями, а между опробован-
ными и неопробованными. Теоретики привыкли относить всю доступную технологи-
ческую информацию к "производственным функциям", а все новое знание — к "инно-
вациям". Но в реальной жизни все обстоит иначе: большинство "инноваций" воплоще-
но в новых капитальных благах, а фирмы движутся вдоль производственной функции
и сдвигают ее в одно и то же время. Тем не менее, если мы считаем производственную
функцию неизменной, то можем дать ей эмпирическую интерпретацию. На практике
верифицировать эту функцию очень трудно, но в принципе возможно. Что же каса-
ется самой гипотезы о неизменности производственной функции, то ее проверкой
недавно занялись, хотя и без особого успеха, модели роста, оперировавшие "воплощен-
ными" (embodied) и "невоплощенными" (disembodied) инновациями. Таким образом,
выяснилось, что два фундаментальных положения неоклассической теории цены,
которые часто считались "законами природы", — 1) избыточный спрос ведет к повы-
шению цены и 2) превышение цены над издержками ведет к росту выпуска — в
принципе поддаются проверке и опровержению.
Чтобы пояснить нашу точку зрения, попросим читателя изучить следующий, в
достаточной мере случайный перечень знакомых ему тезисов и ответить на несколько
вопросов. Прежде всего — опровержимые это утверждения или эвристические? Если
опровержимые, то на практике или только в принципе? Если эвристические, то явля-
ются ли они полезными отправными пунктами для последующего анализа, и если да,
то почему?
1. Специфический косвенный налог на определенное изделие не полностью
войдет в его цену, если эластичность спроса больше нуля, а эластичность
предложения меньше бесконечности.
2. Эластичность спроса на товар определяется степенью его замещаемости в
потреблении.
3. Рост номинальной заработной платы в конкурентной отрасли ведет к сни-
жению занятости.
4. В отсутствие технического прогресса рост отношения капитал/труд в эко-
номике ведет к росту заработной платы и уменьшению доходов собствен-
ников капитала.
654 Экономическая мысль в ретроспективе
5. Трудосберегающими являются те инновации, которые сокращают долю
капитала в произведенном продукте при неизменных ценах на факторы
производства.
6. "Отраслью" называется группа фирм, продукты которых являются полными
или близкими субститутами.
7. Совершенная конкуренция невозможна, если продуктивность факторов
растет вместе с объемом производства.
8. Гипотеза максимизации прибыли адекватно описывает поведение фирм,
поскольку в конкурентной борьбе выживают только те, кто максимизирует
прибыль.
9. Одинаковое увеличение расходов государства увеличит национальный до-
ход на ту же сумму, если предельная склонность к потреблению в данном
обществе больше нуля и меньше единицы.
10. Налог, которым облагается продукция отрасли с линейно однородной про-
изводственной функцией, приведет к уменьшению благосостояния потре-
бителей, превосходящему полученную от введения налога выгоду.
11. Возрастание или убывание производительности факторов при росте произ-
водства всегда связано с неделимостью того или иного производительного
блага.
12. Ожидания цен всегда являются "рациональными" в том смысле, что ожида-
емое среднее значение вероятностного распределения прогнозируемых цен
идентично среднему значению вероятностного распределения действи-
тельных цен.
Подумайте над этими вопросами, и вы убедитесь, что установить опровержимость
какой-либо экономической теории очень непросто. Еще труднее решить, что делать с
теми теориями, которые не могут быть опровергнуты ни при каких обстоятельствах,
и как именно проверять опровержимые теории. Короче говоря, эмпирическая провер-
ка, может быть, и является душой экономической теории, но душа — это далеко не
все, что в этой теории есть *.
4. Роль ценностных суждений
Предположим, что мы смогли разделить экономическую науку на проверяемые и
непроверяемые теории и достигли единого мнения о том, насколько верны проверяе-
мые теории. Это, однако, еще не все. Теперь мы должны еще оценить их важность
или полезность. Это ставит перед нами проблему, которая относится уже к области
нормативной, а не позитивной экономической теории.
В 1930-е годы после многочисленных нападок на утилитаристскую теорию благо-
состояния была создана новая паретиакская теория, стремившаяся избежать сравне-
ния функций полезности у различных индивидов. Недавно эта "научная" теория
благосостояния в свою очередь подверглась критике, и некоторые экономисты верну-
лись к лозунгу Сениора о том, что экономическая теория должна быть исключительно
* Критерий опровержимое™ трудно применить не только в экономической теории. Возьмем для приме-
ра психоанализ. Что это — наука или психологическая помощь людям, отвергнутым современной
цивилизацией? Если это наука, то являются ли ее основные концепции: эдипов комплекс, разделение
психики на id, ego и superego, сублимация, подавление и т. д. — опровержимыми? Несмотря на то, что
этой области знания исполнилось уже более шестидесяти лет, единого ответа на эти вопросы нет ни у
самих психоаналитиков, ни у критиков психоанализа. В каком-то смысле ситуация в психоанализе
гораздо хуже, чем в экономической теории. Экономисты хотя бы согласны с тем, что их теория является
наукой и что ее принципы должны в конечном счете выдерживать эмпирическую проверку. Психоана-
литики же иногда утверждают, что Фрейд пытался не объяснить невротические симптомы в категориях
причины и следствия, а осмыслить их как скрытые, но полные смысла формы общения. Следовательно,
психоанализ трактуется ими как искусство врачевания и может оцениваться исключительно исходя из
результатов лечения. Однако и "терапевтические" аспекты психоанализа изучены очень слабо, и трудно
понять, как психоаналитики могут лечить своих пациентов, если их интерпретация невротического
поведения не соответствует действительности. Во всяком случае, по статусу критерия опровержимое™
экономическая наука находится примерно посередине между психоанализом и ядерной физикой.
Методологический постскриптум 655
"позитивной". Но что бы мы ни думали о современной теории благосостояния, несом-
ненно одно: экономическая мысль развивалась в значительной мере потому, что люди
стремились дать оценку различным экономическим системам. Именно это стремле-
ние было источником вдохновения почти для всех великих экономистов. Действи-
тельно, трудно вообразить, как бы выглядела экономическая теория, если ее очистить
от всех следов теории благосостояния. Прежде всего, не имея критериев оценки, мы
не смогли бы даже поставить проблему "эффективного" распределения редких ресур-
сов между альтернативными способами их использования.
Конечно, система цен сама дает нам критерий оценки, потому что каждый доллар,
кому бы он ни принадлежал, стоит одинаково. Однако для того чтобы одобрить резуль-
таты, к которым приводит система конкурентных цен, от нас требуется ценностное
суждение. Система цен — это своего рода выборы, в которых голосование представля-
ет собой трату денег и некоторым избирателям разрешается голосовать много раз.
Экономисты постоянно делают важнейшее ценностное суждение, когда учитывают
только определенные виды индивидуальных предпочтений. Нам, конечно, хорошо
известно, почему экономисты ограничиваются рассмотрением тех мотивов, которые
поддаются оценке с помощью "денежного измерителя", но факт остается фактом — в
основе экономической науки лежат ценностные суждения.
Но если экономисты исходят из ценностных суждений в начальном пункте своего
анализа, то имеет ли экономическая теория право на звание науки? Этот невинный
вопрос привел, пожалуй, к наибольшим методологическим злоключениям. С тех пор
как Макс Вебер попытался решить эту проблему, сформулировав условия этической
нейтральности в общественных науках, дискуссия о роли ценностных суждений в
таких дисциплинах, как социология, политология и экономическая теория, не прекра-
щалась. Критики экономической теории всегда утверждали, что объективная эконо-
мическая наука, свободная от ценностных суждений, невозможна в принципе. С
другой стороны, практикующие экономисты, более или менее осознанно делающие
ценностные суждения сами и прекрасно осведомленные о ценностных суждениях
других экономистов — своих оппонентов, никогда не сомневались в том, что позитив-
ную теорию не так легко отличить от нормативной, как изъявительное отклонение от
повелительного в грамматике. Откуда же такая разница в ответах на, казалось бы,
совершенно недвусмысленно поставленный вопрос?
Ортодоксальное веберианское понятие свободной от ценностей (wertfrei) обще-
ственной науки выведено из логических соображений: как учил нас Давид Юм, "вы не
можете вывести должное из сущего". Поэтому описания и поведенческие гипотезы
экономической теории логически не могут вести к этическим выводам. Именно поэ-
тому ведущий методолог неоклассики Дж.Н. Кейнс написал еще в 1891 г.!: "То, что мы
можем изучать повторяющиеся экономические явления, не делая ценностных сужде-
ний и не формулируя никаких экономических "заповедей', настолько не требует
доказательств (если проблема правильно понята), что в защиту этого тезиса мы можем
привести одни трюизмы". Тем не менее то и дело мы слышим, что экономическая
теория всегда в силу необходимости содержит ценностные суждения. По словам
Мюрдаля, "беспристрастная общественная наука никогда не существовала и логиче-
ски не может существовать". Подобные утверждения могут иметь одно или несколько
значений из приведенного ниже перечня:
1) круг проблем, которые надлежит исследовать экономистам, выбирается под
влиянием той или иной идеологии;
2) выбор ответов на эти вопросы также идеологически обусловлен, поскольку
экономическая наука изобилует противоречащими друг другу теориями, которые
пока еще не подвергались эмпирической проверке;
3) даже те утверждения, которые касаются общепризнанных фактов, могут быть
эмоционально окрашены, и поэтому их можно использовать как для описания, так и
для убеждения;
4) консультации, которые экономисты дают политикам, могут носить отпечаток
их ценностных суждений, поскольку цели и средства политики нельзя полностью
656 Экономическая мысль в ретроспективе
разграничить и, следовательно, цели нельзя рассматривать как нечто, заданное зара-
нее;
5) и наконец, поскольку все экономические консультации на практике связаны со
сравнением функций полезности у разных людей, которое не поддается проверке,
всякое практическое применение экономической теории благосостояния почти неиз-
бежно предполагает ценностные суждения.
Все эти утверждения, хотя они совершенно справедливы, не имеют никакого
отношения к ортодоксальной концепции свободной от этики общественной науки.
В тезисе 1 происхождение теории перепутано с ее обоснованием. В своей "Истории
экономического анализа" Шумпетер постоянно напоминает читателю, что всякая
научная теория начинается с "видения" — "преданалитического акта познания, по-
ставляющего материал для анализа", и в этом смысле любая наука идеологична с
самого начала. Но совсем иное дело — утверждать, что по этой же самой причине
идеологическим актом является также принятие или отклонение научной теории.
Аналогично в тезисах 1 и 2 методологические суждения перепутаны с нормативными.
Методологические суждения определяют тот или иной критерий оценки теории, а
именно: уровень статистической значимости, принцип отбора данных, оценку их
надежности и соответствие научных аргументов законам формальной логики. Все эти
правила незаменимы в научной работе.
Нормативные же суждения происходят от этических воззрений и касаются жела-
тельности определенных видов поведения и общественных явлений. Лишь эти послед-
ние суждения могут быть исключены из позитивной науки.
Что касается тезисов 3 и 4, то надо признать, что экономисты вовсе не всегда
избегали приукрашивающих определений и классификаций, специально рассчитан-
ных на то, чтобы убедить аудиторию. Прежде чем рекомендовать определенные меры
экономической политики, они нередко выясняли целевую функцию своих заказчиков
— политиков. Но эти отклонения от доктрины "бесценностной" экономической теории
вовсе не означают, что экономическая теория обязательно включает ценностные
суждения. Мы можем просто сделать вывод, что экономисты должны, насколько это
возможно, различать позитивные и нормативные факторы, определяющие выбор
рекомендуемой ими политики. Они не должны скрывать тот факт, что их предложения
содержат компромиссы для того, чтобы сделать их политически осуществимыми.
Однако экономисты не должны отказывать в совете политикам только потому, что они
не разделяют их целей, и обязаны отвергать точку зрения, согласно которой характер
рекомендаций зависит от того, какого экономиста наняли для их составления.
Тезис 5 заслуживает особого рассмотрения. Экономическая теория благосостоя-
ния, будь-то чистая или прикладная — очевидно содержит ценностные суждения. Как
мы уже отмечали, идея "бесценностной" теории благосостояния внутренне противоре-
чива. Этот вопрос вообще никогда бы не вышел на первый план, если бы в новой
паретианской теории благосостояния странным образом не утверждалось, что нали-
чие консенсуса по поводу тех или иных ценностных суждений делает их "объектив-
ными". Очевидно, что субъективными при такой постановке вопроса остаются только
те ценностные суждения, которые содержат сравнение функций полезности у разных
людей. Но они-то как pas и исключаются из рассмотрения в данной теории.
5. Американский институционализм
Несмотря на приверженность концепции "позитивной" экономической теории и прин-
ципу эмпирической верификации прогнозов, большинство экономистов убеждаются
в ценности традиционной доктрины не столько потому, что находят доказательства
ее предсказательной способности, сколько потому, что их не удовлетворяют позитив-
ные разработки критиков ортодоксального анализа. Лучше плохая теория, чем ника-
кой. По большей части критики ортодоксии не предлагают никакой альтернативы.
Исключением из этого правила, помимо марксизма, является американский институ-
ционализм6. Ни один труд по методологии экономической теории не может обойтись
без упоминания этой последней и самой значительной попытки убедить экономистов,
Методологический постскриптум 657
что их теории должны основываться на аналогиях, взятых не из механики, а из
биологии и юриспруденции.
"Институциональная американская теория" в узком смысле обозначает течение
американской экономической мысли, связанное с именами Веблена, Митчелла и
Коммонса. Дать ему единую характеристику непросто: на первый взгляд трое главных
его представителей имеют мало общего. Веблен применил свой неподражаемый соци-
ологический анализ к исследованию жизненной философии бизнесмена; Митчелл
посвятил почти всю свою жизнь сбору статистического материала, а Коммонс проана-
лизировал правовые основы функционирования экономической системы. Неудиви-
тельно, что некоторые исследователи отрицали существование "институциональной
экономической теории" как самостоятельного течения. Значит ли это, что целое
поколение экономистов между двумя мировыми войнами заблуждалось, объединяясь
под этим знаменем? Неужели у них не было никаких общих принципов?
Пытаясь определить суть "институционализма", мы обнаруживаем три черты,
относящиеся к области методологии:
1) неудовлетворенность высоким уровнем абстракции, присущим неоклассике, и
в особенности статическим характером ортодоксальной теории цены;
2) стремление к интеграции экономической теории с другими общественными
науками, или "вера в преимущества междисциплинарного подхода";
3) недовольство недостаточной эмпиричностью классической и неоклассической
теорий, призыв к детальным количественным исследованиям.
К этому следует добавить требование усилить "контроль общества над бизнесом"
(так называлась опубликованная в 1926 г. книга Дж.М. Кларка), иначе говоря, благо-
желательное отношение к государственному вмешательству в экономику.
Эти четыре свойства весьма неравномерно представлены в трудах ведущих "инс-
титуционалистов". Так, Веблен вовсе не был увлечен раскапыванием фактов эконо-
мической жизни и в принципе не возражал против абстрактно-дедуктивного метода
неоклассиков. Более того, он отказался причислить к экономической науке труды
немецкой исторической школы. Логический метод ортодоксальной теории его устра-
ивал, чего не скажешь о ее гедонистической и атомистической концепциях человече-
ской природы, т. е. о теории потребительского поведения Джевонса-Маршалла. Кроме
того, он решительно возражал против центрального тезиса неоклассической теории
благосостояния, согласно которому совершенная конкуренция при некоторых ограни-
чениях ведет к оптимальным результатам. Это он называл телеологией и апологией
status quo. Экономическая теория, по мнению Веблена, должна быть эволюционной
наукой. Под этим он имел в виду исследование происхождения и развития экономи-
ческих институтов и взгляд на экономическую систему как на "кумулятивный про-
цесс", а не "самоуравновешивающийся механизм". Экономические институты Веблен
определял как комплекс привычных способов мышления и общепринятого поведения.
Отсюда, казалось бы, следует, что "институциональная экономическая теория" долж-
на содержать анализ общественных нравов и обычаев, выкристаллизовавшихся в виде
экономических институтов. На самом же деле Веблен предлагает читателю то, что
можно назвать Kulturkritik (критикой культуры. — Прим. перев.), под соусом из пси-
хологии инстинктов, расистской антропологии и крылатых выражений. "Демонстра-
тивное потребление" (conspicuous consumption), "денежное соперничество" (pecuniary
emulation), "отсутствующие собственники" (absentee ownership), "свобода контроля"
(discretionary control) — это лишь немногие из тех терминов, которыми он обогатил
английский язык. Это сочетание было настолько уникальным и индивидуальным, что
даже наиболее способные ученики Веблена не смогли продолжить или развить его
традиции. Его книги, такие, как "Теория праздного класса" (1899) и "Теория делового
предприятия" (1904), на первый взгляд принадлежат к экономической теории, но в
действительности представляют собой исследование ценностей и взглядов "капитанов
промышленности".
Приведем один пример, который покажет читателю, насколько трудно дать оцен-
ку идеям Веблена. Какую бы его книгу мы ни открыли, нам встретится идея о том, что
44 — «Экономическая мысль»
Экономическая мысль в ретроспективе
современное индустриальное общество характеризуется конфликтом между "денеж-
ными" и "промышленными" занятиями, "деловым предприятием" и "машинным про-
цессом", "способностью продаваться" (veruMbility) и "способностью оказать услугу" (serviceability),
между "деланием денег" и "изготовлением благ", "приобретательством" и
"производством". Речь идет о классовой борьбе, которая в условиях капитализма идет,
согласно Веблену, не между капиталистами и пролетариями, а между бизнесменами
и инженерами. Денежный образ мышления объединяет банкиров, брокеров, юристов
и менеджеров, отстаивающих центральный принцип делового предприятия — прин-
цип частного присвоения.
Напротив, дисциплина машинного производства влияет на промышленных рабо-
чих и в еще большей степени на управляющих ими инженеров и техников.
Именно в этих терминах Веблен описывает современную ему индустриальную
цивилизацию. Читая его, мы чувствуем, что нам что-то "объясняют". Но что именно?
Противоречие между субъективными и объективными критериями экономического
благосостояния? Или нас хотят убедить в том, что материальному благосостоянию
следует придавать меньше значения, предполагая, в духе Гэлбрейта, что мы будем
лучше жить, если у нас будет больше общественных благ и меньше всяких пустяков?
А может быть, Веблен демонстрирует принципиальный порок ценовой системы? Или
призывает к технократической революции? В трудах Веблена можно найти как под-
держку, так и опровержение таких интерпретаций. Веблен никогда не объясняет нам,
что же следует из всяких этих противоречий. Он не только не поднимает вопрос о том,
на чем основаны его выводы, но и постоянно намекает, что описание и есть теория или
(что еще хуже) что теория тем лучше, чем проницательнее описание.
Мыслителем совсем иного типа был Митчелл. Он не был расположен к методоло-
гическим атакам на предпосылки ортодоксальной экономической теории и избегал
междисциплинарного подхода. Его "институционализм" состоял в сборе статистиче-
ских данных, которые впоследствии должны были дать почву для объясняющих гипо-
тез. Он был основателем Национального бюро экономических исследований и глав-
ным представителем направления, которое получило безжалостную характеристику:
"измерение без теории"7.
Коммонс единственный из всех "институционалистов" написал книгу под назва-
нием "Институциональная экономическая теория" (1934), в которой, как и в другой
его работе "Правовые основания капитализма" (1926), анализируются "действующие
правила" ведения "дел", управляющие "отдельными трансакциями". "Трансакции",
"действующие правила" и "дела" являются основными элементами его теоретической
системы. Современникам же Коммонс был гораздо лучше известен как исследователь
трудового законодательства. Его теоретические работы будят мысль, но написаны
весьма туманно, и адекватно оценивать их удавалось лишь немногим комментаторам.
Таким образом, несмотря на некоторые общие черты, школа "институциональной
теории" представляла собой не более чем легкую склонность к отступлению от орто-
доксальной экономической науки. Это помогает нам понять, почему сам данный
термин стал, в конце концов, синонимом "описательной экономической науки". В этом
смысле можно говорить, что все мы нынче "институционалисты". Разумеется, если мы
пересмотрим наши термины и включим в рассмотрение всех тех, кто внес вклад в
"экономическую социологию", которую Шумпетер наряду с теорией, историей и ста-
тистикой считал одной из четырех основных областей экономической науки, мы
должны будем записать в "институционалисты" Маркса, Шмоллера, Зомбарта, Макса
Вебера, Паретто, Веббов и многих других. Как уже отмечалось, если экономический
анализ изучает, как люди ведут себя в любое время, то "экономическая социология"
исследует, как они пришли именно к своему образу поведения. Таким образом, эко-
номическая социология занимается теми общественными институтами, которые вли-
яют на экономическое поведение, как-то: государство, банки, земельная собствен-
ность, право наследования, контракты и т. д.
В такой формулировке спорить здесь не с чем. Но вряд ли Веблен, Митчелл и
Коммонс согласились бы с такой интерпретацией их деятельности. Институциона-
лизм должен был не дополнить, а заменить традиционный экономический анализ.
Методологический постскриптум 659
Сегодня немногое экономисты считают себя последователями Веблена, Митчелла
и Коммонса, хотя существует Ассоциация эволюционной экономической теории,
издающая свой собственный журнал "Journal of Economic Issues" и преисполненная
желания возродить дух отцов-основателей американского институционализма. Тем
не менее институционалистское движение практически сошло на нет в 1930-е годы.
Из этого не следует, что "институционалисты" не сказали никакого долговременного
влияния. Вклад Митчелла в наше понимание делового цикла, и в особенности в ту
революцию в области экономической информации, которая разделила экономиче-
скую науку XIX и XX столетий, настолько очевиден, что не нуждается в комментари-
ях. Недавно возникший интерес к кибернетике, исследованию операций, теории уп-
равления, теории организации и общей теории систем, может быть, восходит к стрем-
лению Веблена и Коммонса расширить поле исследования экономической науки. Но
в области анализа "институционалистам" не удалось выполнить свое обещание и
создать жизнеспособную альтернативу неоклассической теории. Именно по этой при-
чине это течение постепенно потеряло свое влияние, хотя критика "институционалис-
тами" неоклассической ортодоксии часто была совершенно обоснованной.
Из всей этой истории можно вывести такую мораль: чтобы победить старую
теорию, недостаточно подвергнуть разрушительной критике ее предпосылки или
собрать новые факты — надо предложить новую теорию.
6. Зачем нам терять время на изучение истории экономической теории? ,-.
В экономической науке нет простых правил для того, чтобы отличить верную теорию
от неверной, адекватную от неадекватной. Критерий опровержимости может поде-
лить все экономические высказывания на позитивные и нормативные и, таким обра*
зом, подсказать нам, в какой области надо сосредоточить наши эмпирические иссле-
дования. При этом можно показать, что даже нормативные тезисы часто имеют
скрытые позитивные основания, что оставляет нам надежду когда-нибудь проверить
их эмпирически. Однако некоторые основополагающие нормативные теоремы никог-
да не удастся подвергнуть эмпирической проверке. Кроме того существует набор
тезисов и теорем, которые, казалось бы, относятся к экономическому поведению, но
не позволяют его прогнозировать. Короче говоря, значительная часть существующей
экономической доктрины—это чистая метафизика. В этом нет ничего предосудитель-
ного, если, конечно, не принимать эту метафизику за науку. К сожалению, история
экономической науки свидетельствует, что экономисты часто принимают мякину за
зерно и полагают, что владеют истиной, хотя на самом деле это всего лишь сложная
цепь определений или ценностных суждений, замаскированных под научные выводы.
Обнаружить эту тенденцию можно, лишь изучая историю экономической науки.
Разумеется, и в современной экономической теории можно в изобилии найти бессо-
держательные концепции, выдаваемые за научные прогнозы и рекомендации для
экономической политики, содержащие ценностные суждения. Однако методологиче-
ские ловушки, в которые попадают современные теории, настолько сложны и распо-
ложены настолько глубоко, что доказать предыдущий тезис очень непросто.
Одна из причин, в силу которой мы должны изучать историю экономической
науки, состоит как раз в том, что она представляет собой своего рода лабораторию, в
которой на обширном материале мы учимся рассматривать достижения экономистов-
теоретиков с необходимой методологической предусмотрительностью. Каждый эко-
номист — сознает он это или нет — всегда носит эту лабораторию с собой. Он
инстинктивно вздрогнет, если кто-либо попытается объяснить уровень заработной
платы, не упоминая о предельной производительности, измерять капитал в физиче-
ских единицах или доказать преимущества 'невидимой руки" с помощью чисто объ-
ективных критериев. Но эта инстинктивная реакция объясняется только тем, что в его
памяти блуждают некоторые воспоминания об истории его науки. Итак, почему же
мы должны тратить время на изучение истории экономической науки? Потому что
гораздо лучше знать интеллектуальное наследие, оставленное нам предшественника-
ми, чем догадываться, что оно хранится в неизвестном нам месте и написано на
44*
660 Экономическая мысль в ретроспективе
незнакомом языке. Как писал Т.С. Эллиот: "Кто-то сказал: "Писатели прошлого еще
дальше от нас потому, что мы знаем настолько больше их". И это правильно: мы знаем
больше, потому что мы их читали".
РЕКОМЕНДАЦИИ К ДАЛЬНЕЙШЕМУ ЧТЕНИЮ
Проблемы, поднятые в этой главе, более подробно обсуждены в моей книге "The
Methodology of Economies' (1980). Альтернативную точку зрения и действенное проти-
воядие от моей тенденциозности можно найти в отличной книге: B.J. Caldwell "Beyond
Positivism: Economic Methodology in the Twentieth Century" (1982). Книга Т. Хатчисона
(Hutchison T.W. The Politics and Philosophy of Economics. 1981) содержит два полезных
эссе о "споре о методе" и методологии современной австрийской школы.
Исчерпывающее, но несколько тенденциозное описание трудов всех выдающихся
представителей американского институционализма представляет собой работа А С
Gruchy "Modem Economic Thought: The American Contribution" (1947). Гручи пытается
доказать, что все эти авторы внесли вклад в создание оппозиционной "холистической
экономической теории", - тезис, который, к сожалению, не выдерживает критики. В
сборнике "Institutional Economics, Veblen, Commons and Mitchell Reconsidered" (eds. J.
Dorfman et al. 1963) можно порекомендовать фундаментальную статью Дж. Дорфма-
на, статью о Веблене К.Э. Эйрза, статью о Коммонсе Н.У. Чемберлина, которому
лучше, чем многим другим авторам, удалось раскрыть смысл туманно изложенных
идей этого мыслителя, обзор работ Митчелла, принадлежащий С. Кузнецу, и любо-
пытную статью Р.А. Гордона (Gordon R.A. Institutional Elements in Contemporary
Economics), который зачислил в "институционалисты" Шумпетера. Персонально о
Веблене см. превосходное введение Митчелла в сборнике "What Veblen Taught: Selected
Writings" (1963), перепечатанное в DET; статьи Т. SowelL: "The Evolutionary Economics
ofThorstein Veblen* (OEP. July 1976); D.A Walker "Thorstein Veblen's Economic System",
(EQ. April 1977). См. также работу J.P. Diggins "The Bard of Savagery. Thorstein Veblen
and Modern Social Theory" (1978), в которой автор, сочувствуя идеям Веблена, подвер-
гает все его произведения критическому разбору и сопоставляет их с трудами Маркса
и Вебера. О Митчелле см. М. Friedman "Wesley С. Mitchell as an Economic Theorist" (JPE.
December 1950); A Hirsch "The A Posteriori Method and the Creation of New Theory: W.C.
Mitchell as a Case Study* (HOPE. Summer 1976). Наконец, см. статью-некролог, написан-
ную К. Боулдингом (Boulding K.E. A New look at Institutionalism IIAER. May 1957) и
очень интересную дискуссию по ее поводу, напечатанную там же.
Основные труды самих американских "институционалистов" легко доступны: ми-
нимальный перечень включает знаменитую работу Веблена "Why Is Economics Not an
Evolutionary Science" (QJE. 1898), перепечатанную в ЕТНА, статью Дж.Р. Коммонса
"Institutional Economics" (AER. 1931, перепечатана там же) и книги Веблена "Теория
праздного класса" (русский перевод - М., Прогресс, 1984) и "Theory of Business Enterprise",
вышедшие в популярных изданиях.
Примечание к главе 17
Может быть, более явным представителем "радикального апприоризма", следует считать Людвига фон
Мизеса (См. Mises L.V. Human Action. Yale, 1949; "The Ultimate Foundation of Economic Science". Princeton,
1962) и других представителей новой австрийской школы. Что же касается работы Роббинса, то с первой ее
частью, посвященной предмету экономической теории, читатель может познакомиться в журнале "THESIS:
теория и история экономических и социальных институтов и систем". Т. 1, вып. 1, М., 1993.
Классическим представителем "ультраэмпиризма", пытавшимся применить нормативную методоло-
гию логического позитивизма к экономической науке, является английский ученый Тереке Хатчисон. См.
Hutchison Т. The Significance and Basic Postulates of Economic Theory. N.Y. I960 (1938).
Взгляды М. Блауга и многих других теоретиков на методологию экономической науки во многом
находятся под влиянием идей Карла Поппера, который отделял науку от псевдонауки (вроде марксизма
или психоанализа) по тому признаку, что истинно научные суждения хотя бы в принципе могут быть
опровергнуты эмпирически или "подвергнуты фальсификации".
Эссе Фридмена будет опубликовано в выпуске 4 альманаха "THESIS" в 1994 г. -щи
Методологический постскриптум 661
5 Тем не менее существует обширная литературе, посвященная лабораторным исследованием в области
экономической теории. Как правило, эти эксперименты изучают реальную степень последовательности и
транзитивности предпочтений индивидов. См. например: Smith V. Microeconomic Systems as an Experimental
Science IIAmerican Economic Review. Dec. 1982. P. 923-955.
* Об американском институционализме см. также: Козлова К.Б. Институционализм в американской
политэкономии. М., Наука, 1987.
Так называлась статья Т. Коопманса, посвященная критике созданной У. Митчеллом и его последо-
вателями системы циклических индикаторов Национального бюро экономических исследований США.
См. Koopmans Т. Measurement without Theory II Revue of Economics and Statistics. 1947. V. 29. P. 161-172.