Зеленин Д. Женские головные уборы восточных (русских) славян

§ 1. Задача и метод исследования.
§ 2. Причёска девиц и девичьи уборы.
§ 3. О причёске замужних женщин.
§ 4. Наметка (убрус).
§ 5. Рогатая кичка.
§ 6. Кибалка.
§ 7. Сорока.
§ 8. Кокошник.
§ 9. Позатылень.
§ 10. Повойник-очипок.
§ 11. Женские шапки.
§ 12. Повязка и наколка.
§ 13. Заключение.

Прага, Slavia, Rocnik V, Sesit 2, Praze 1926. Главы 1 - 7, стр. 303 - 338.
Прага, Slavia, Rocnik V, Sesit 3, Praze 1927. Главы 8 - 13, стр. 535 - 556.

Большая часть рисунков, иллюстрирующих статью, изображает предметы из коллекции автора; часть рисунков изображает экспонаты Русского Музея в Ленинграде; некоторые взяты из рукописей архива Географического Общества в Ленинграде; три рисунка 18 в. позаимствованы из книг Ал. Ригельмана; один из журнала «Живая Старина», 1896, № 1; один с фотографии, принадлежащей Музею Слободской Украины в Харькове ( Д.З.)

§ 1. Задача и метод исследования

§ 1. Недавно на страницах журнала Slavia появилось исследование Артура Габерландта, посвящённое женским головным уборам восточной Европы (II, № 4, 1924, с. 680—717: Der Hornputz. Eine altertümliche Kopftracht der Frauen in Osteuropa). Автор этого исследования имеет дело лишь с одним типом славянских женских головных уборов, который можно будет назвать однорогим убором. Двурогие и иные типы, которые для восточных (русских) славян являются гораздо более характерными, А. Габерландт не рассматривает.
Исходным пунктом для автора «Der Hornputz» послужил убор древних троянок, описанный в поэме Гомера, а также древняя «фригийская шапка». Прямые потомки этих древних головных уборов с успехом выискиваются А. Габерландтом в современности.
Но подобные этнографические исследования, идущие от форм древнего быта к формам современного быта, будут стоять на вполне прочной почве лишь в том случае, если для исследователя уже ясна система-классификация современных типических форм быта и их взаимные воздействия. Модные бытовые предметы, в частности головные уборы, переходя от одного народа к другому, особенно стоящему на уровне первобытной культуры, всегда почти более или менее перерабатываются применительно к вкусам и модам воспринимающего народа, большею частью приближаясь к старым туземным уборам и всегда подчиняясь воздействию тех обрядов и верований, которые с данным кругом бытовых предметов у воспринимающей народности связаны.
Для головных уборов славянских женщин как раз такой системы-классификации пока не имеется, хотя пестрое разнообразие этих уборов вне всякого сомнения.
Кроме того, современное нам все же известно много лучше, нежели древние формы быта. Вполне соглашаясь с А. Габерландтом (с. 683) в том, что изучение покроя современных головных уборов восточной Европы должно нам пролить свет на природу соответствующих уборов древности, мы идём далее и думаем, что самое исследование должно идти от современности к прошлому. Исходным пунктом этнографических исследований должны быть современные формы народного быта.
Так мы и поступаем в своем настоящем исследовании, главная задача коего — систематически классифицировать разнообразные головные уборы современных восточнославянских женщин и по возможности проследить их эволюцию.
Если даже допустить, что все решительно современные женские головные уборы восточных славян ведут свое начало от заимствованных исчужа образцов, так и тогда необходимо предполагать их постепенное развитие и видоизменение на восточнославянской почве.
Во всяком случае, в разных областях занятой восточными славянами громадной территории формы головных уборов закрепились в различных видах — на разных ступенях своего развития. Когда, анализируя эти застывшие стадии, мы находим в них следы прямой естественной эволюции — тогда нет оснований думать о заимствовании исчужа. Во всех случаях чужеземного заимствования имеется всегда необычный скачок или зияние в стройной цепи разновидностей эволюционизирующего убора.
Помимо того, заимствование исчужа цельной формы всегда отражается более или менее ярко на терминологии.

Рис. 1. Девичий убор Можайского уезда Московской губ. (1850 г.)
(Из архива Географ. Общества.)

§ 2. Причёска девиц и девичьи уборы.

§ 2. Головной убор женщины большею частью тесно, органически связан с её причёскою, являясь как бы дополнением этой последней. Вот почему, прежде чем говорить о девичьем головном уборе, мы должны сказать несколько слов о причёске девиц. Наиболее обычной причёской восточнославянских девиц в XIX и XX вв. является причёска с одной или двумя косами, выпускаемыми на спину. Великорусская девица почти всегда плетёт себе только одну косу, в отличие от замужних женщин, которые заплетают свои волосы в две косы. Крайне редко у великорусских девиц встречается причёска с двумя косами (срв. рис. 2, а также рисунок московской девицы в альбоме Мейерберга XVII в., л. 24). Напротив, в западной Украине, к западу от Киева, девичья причёска с одной косой не встречается, а только с двумя косами, на крайнем же западе Украины с четырьмя и более косами, так наз. причёска «в дрiбни?цi», или «дрiбýшки», т. е. в мелкие косы (А. Свидницкiй, Великдень у подолян, в журнале «Основа», 1861, ноябрь-декабрь, с. 27—28; Украинский народ в его прошлом и настоящем, т. II. Петроград, 1916, с. 553, статья Ф. К. Волкова). У белорусских девиц также обычны две косы. Общее для всех восточных славян то, что девицы, в полную противоположность замужним женщинам, носят волосы открытыми — как в виде косы, спускающейся на спину, так и в виде непокрытой макушки головы (см. рис. 1—3). Девицы, нарушившие свое девство, родившие дитя, лишались права выставлять косу на спину, равно как и носить открытою макушку головы; они должны были, подобно замужним женщинам, закрывать головным убором все свои волосы на голове, откуда и ведёт начало украинское название таких девиц: «пóкритка».
Старинный же вид причёски вост.-слав, девиц выставлял наружу волосы ещё в бóльшей степени: волосы совсем не заплетались в косу, а распускались незаплетенными по плечам. Такую причёску девицы носят, между прочим, при похоронах своих родителей (Д. Зеленин, Описание рукописей ученого архива Географич. О-ва, 456, 468 и др.), а потому некоторые исследователи считают этот род причёски трауром. Но та же самая причёска обычна у девиц и при браке, под венцом (ibid. 537, 739, 783, 791), а также во время причащения св. тайн в церкви, и её нужно признать не траурною, а торжественною. У сев.-великорусских девиц такая причёска была обычною и вообще при нарядном головном уборе (ibid. 1177; П. Ефименко, Материалы по этнографии русского населения Архангельской губ. I, 59). Цитаты о древности этой девичьей причёски у славян и некоторых иных народов приводит в большом количестве C. Zíbrt (Dejiny kroje v zemích ceských, 86 и 88).

Рис. 2. Девичий убор Дмитровского уезда. Московской губ.
(Из архива Географ. Общества)

Распущенные по плечам волосы обязательны для девиц и для женщин при совершении ими древних магических обрядов, особенно обряда опахивания (проведения сохою магического круга, предохраняющего от морового поветрия). С распущенными волосами всегда рисуются восточному славянину русалки, ведьмы и другие представительницы нечистой силы. — Все это говорит в пользу того, что здесь мы имеем весьма древний вид восточнославянской девичьей причёски.
Соответственно с такой причёской, вост.-слав. девичьи головные уборы не имеют верха, не закрывают волосы на макушке, а также не закрывают и затылка с шеей, не имея того, что в женских головных уборах известно под названием «позаты?лень» (§ 9). Первоначально уборы служили, по-видимому, перевязкой для распущенных волос, почему назади У них обычны завязки и узел.
Форма девичьего убора — круг или полукруг, различной вышины — в зависимости от материала. Последний очень разнообразен: металлическая проволока с подвесками на ней, лента, сложенный в виде ленты платок (рис. 1), кусок позумента, парчи, ткани с вышивками и иными украшениями, венок из цветов естественных или искусственных, окрашенных птичьих перьев, низаного жемчуга, кружок из лубка (липовой коры) или картона с украшениями и т. п.

Несмотря на однообразие формы, девичьи головные уборы носят разные наименования. У всех вост. славян известны названия: венóк, повя?зка; у всех великоруссов: лéнта, чему вполне соответствует украинское стрі?чка (в буквальном переводе: лента). Украинцы ещё называют: лубóк, местами (в Бессарабии): карабуля. Северно-великорусские названия : почёлок (от слова челó, т. е. лоб), свя?зка, перевя?зка, вeнéц, корýна, головóдец (от cлов: головá и обводи?ть), грибки?, голощи?нка, рефéть, рефи?ль, крáсная крáсота; южно-великорусское: ткáнка. Девичьи уборы из естественных цветов особенно обычны на Украине, где употребителен и особый глагол квiтчáтися в значении: украшать себе голову цветами. Описание 1785—86 г. сообщает, что украинские девицы заплетают волосы в две косы и обвивают эти косы вокруг головы, после чего обтыкают их сверху цветами, чтó производит впечатление надетого на голову венка (Ал. Ригельман, Летописное повествование о Малой России. М. 1847, с. 87). В Полтавской и в Киевской губ. спереди втыкают крупные, большие цветки, а к затылку — мелкие, так что заквiчана девица производит впечатление чубатой; напротив, в Подольской губ. квiчаютця в обратном порядке: более крупные цветки затыкаются на затылке, и они постепенно уменьшаются в размере в направлении к середине лба (Основа, 1861, ноябрь-декабрь, с. 28—29, статья А. Свидницкого).

Рис. 5. Украинская намiтка Пинского уезда.
(Русский Музей).

В Подолии девичьи «венки» плетутся летом из цветов и листьев, а зимою из птичьих перьев, окрашенных в зелёный, синий и красный цвет, с позолотою (сусальным золотом) (там же). Девичьи головные уборы из птичьих перьев обычны также и у южновеликоруссов; так, в Путивльском уезде Курской губ. девицы поверх головных платков накладывают узкие венчики из гусиных перьев (М. Г. Xаланский в Сборнике II Отделения Академии Наук, т. 76, с. 26). Около гор. Козельска, Калужской губ. девичий убор представляет собою широкую ленту с золотым позументом, к которой снизу подшиты колечкообразные пёрышки из хвоста селезня (Этнографическое Обозрение, 1908, № 3, с. 100, ст. Е. Н. Елеонской).
Девичьи уборы из древесной коры обычны у белорусов. В Витебской губернии остовом девичьего «венка» служили стенки старого ситечка, лубок, береста (берёзовая кора), а также склеенный холст — все вышиною не более 13 ст.; такой каркас обшивали сначала снаружи и внутри холстом, а потом снаружи ещё более нарядной тканью. В будни такой «вянóк» не имел никаких украшений, но во время брака он обильно украшался снаружи живыми и искусственными цветами, а сзади ещё и лентами. Девицы начинали носить такой венок лет с 10-ти, но «настоящий вянóк справлялся только один раз в девической жизни, по достижении брачного возраста» (Н. Я. Никифоровский, Очерки простонародного житья-бытья в Витебской Белоруссии. Витебск, 1895, с. 120). Киевские украинцы называют «лубком» такой же формы (вышиною около 9 ст.) убор, сделанный уже не из древесной коры, а из толстой бумаги; его украшают лентами (Основа, ibid., с. 28). Сев.-великорусские «корýны» (рис. 3) и «венцы?» делаются также часто из картона, украшенного сверху позолотой, жемчугом и т. п.
Особо нарядные уборы невест, известные у великоруссов под названиями: рефе?тка, рефи?ль, обычно нижутся жемчугом и разноцветными камешками (Зеленин, Опис. рукописей, 169, 746 и 821). К такой рефили, равно как и к другим нарядным головным уборам великорусских девиц и женщин, на лбу пришивается сетка из жемчуга или из белого бисера, из стекляруса, которая закрывает весь лоб, спускаясь до бровей и даже ниже; эта сетка зовется: пóднизь, ря?ска, ря?сы.

Рис. 6. Белорусская наметка Игуменского уезда Минской губернии (сзади).
(Русский Музей).

Узор вышивки девичьих головных уборов в некоторых местах отличается от узора на женских уборах; например, в Тверском уезде на женских сороках вышиваются столбики или крупные цветы, а девичьи уборы вышиты «гладко», т. е. без изображений (Этнографический Сборник, изд. Географическ. Общества, I, 1853, с. 182). Это правило далеко не всеобщее. Почёлок шенкурских, Архангельской губ., девиц один старый автор описывает так: это «твёрдая круглая клеянка с шестью рожками, обтянутая кумаком» (Зеленин, Опис. рукоп. 30); тут под «рожками» нужно разуметь, конечно, шишки, какие нередко бывают на женских кокошниках (см. рис. 35) и значение которых, конечно, то же самое, что и шишек свадебного коровая. Правда, в данном случае описывается убор, который девицы одевают на время девичника на свадьбе, а не в обычное время. Вообще же, такие «шишки» характерны лишь для кокошников замужних женщин (§ 8).

Рис. 7. Белорусская наметка Игуменского уезда (спереди).
(Русский Музей).

В шенкурском случае ярко сказалась близость девичьего убора к женскому. Такая близость проявляется ещё и в некоторых местных названиях: девичий венок (убор) носит кое-где имя типичного женского убора; напр., у киевских украинцев около Умани (Основа, 1861, № 11—12, с. 28), равно как у курских великорусов около Корочи девичий убор зовется: ки?чка (ср. § 5), а у украинцев Переяславского уезда Полтавской губернии — гибáлка (§ 6). Тут сказалось и сходство формы: в сущности девичьи уборы отличаются от женских только отсутствием верха на макушке; могли тут отразиться и случаи, когда девицы по выходе замуж переделывали свои девичьи головные уборы на женские.

§ 3. О причёске замужних женщин.

§ 3. В 1857 г. священник Бельского уезда Гродненской г. К. Бренн писал: «девицам неодобрительного поведения, особенно прижившим незаконно ребёнка, наши селяне воспрещают носить косы» (Зеленин, Опис. рукоп. 437). Подобные же известия имеются и из Гомельского уезда Могилёвской губ., и из некоторых иных мест (ibid. 702).

Рис. 8. Белорусская наметка Игуменского уезда (сбоку).
(Русский Музей).

Рядом имеются сообщения, что замужние женщины никогда не заплетают своих волос в косы. В Гайсинском уезде Подолии плесть косу женщине считалось «большим грехом» (ibid. 1065); вдовы и замужние укладывают свои волосы вокруг головы, не сплетая их, а лишь разделяя на две части и иногда связывая шнурком (ibid. 437, 444 — Гродненская губ.). Требование это, однако, не является всеобщим; чаще женщины плетут две косы, но они тщательно покрывают их головным убором и никому не показывают.

Рис. 9. Второй вид белорусской наметки Игуменского уезда (спереди).
(Русский Музей).

«Засветить волосом», т. е. выставить наружу концы волос (не говоря уже о появлении с открытой головой), самый большой позор для замужней украинки в Галиции (Я. Гловацкий, О народной одежде и убранстве Русинов или Русских в Галичине и сев.-вост. Венгрии: Записки Географич. Общества по отд. этнографии, VII, 877, с 507) Великоруссы Нижегородской губ. «за великий грех почитают» ходить замужней женщине без повойника или сборника на голове (Зеленин, Опис. рукоп. 823). Если в ссоре или в драке, посторонний мужчина «окосматит» или «опростоволосит» женщину, т. е. сорвет с её головы повойник, то это считается преступлением, и женщина обращается к суду, требуя платы за «бесчестье» (П. Ефименко, Матер. по этногр. русск. насел. Арханг. губ. I, 62).

Рис. 10. Второй вид белорусской наметки Игуменского уезда (сбоку).
(Русский Музей).

Рис. 11 Белорусская наметка Игуменского уезда (второй вид) — сзади.

Украинцы Харьковской губ. верят, что если замужняя женщина выйдет без платка на голове в сени, то домовой потянет её за волосы на чердак (В. В. Иванов, Жизнь и творчество крестьян Харьк. губ. 184). В повести известного украинского писателя Гр. Ф. Квитки-Основьяненко «Украинские дипломаты» читаем, как помещица Фенна Степановна, «слепо верила, что замужняя женщина, не покрыв головы и не скрыв на ней до последнего волоска, призывает гнев божий: неурожай хлеба, болезни на людей, падеж скота и т. п., и потому крепко береглась, чтоб не светить волосом» (Сочинения, изд. 1901 г., т. IV, с. 157; названная повесть впервые была напечатана в журнале «Современник» 1840 г.).

Рис. 12. Белорусская наметка Рогачевского уезда Могилевской губ.
(Русский Музей)

Видеть в этих случаях влияние христианства (срв. 1 Коринф. XI, 4—6: «всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову») мы не можем, так как те же самые воззрения обычны и у языческих народов. Напр., у соседящих с великорусами вотяков — если женщина, хотя бы нечаянно, войдет в воршуд (место семейных молебствий) без головного убора, то оскорбленное божество умилостивляется лишь жертвоприношением (Этнографич. Обозрние, 1890, № 2, с. 101, статья П. Богаевского). У черемис Красноуфимского у. замужние женщины, в полную противоположность девицам, не смеют показывать своих волос ни одному мужчине своего племени (Записки Уральского Общества, XVII, с. 89, перевод статьи Сомье). И мордовские женщины «стыдятся показывать свои волосы старшим мужчинам в семействе, а также и крестному отцу мужа» (Зеленин, Опис. рукоп. 1202). Срв. также по этому вопросу цитаты у А. Габерландта (стр. 710—711).

Рис. 13. Украинская намитка с севера Волыни.
(Русский Музей)

Руд. Мерингер справедливо полагает, что закрывание волос — остаток прежнего закрывания всего лица, причины чего — 1. оберег от чар, суеверный страх, и 2. ревность мужа который хочет обезопасить свою собственность (Wörter und Sachen, V, 1913, с. 169—170).
В старом русском Новгороде вошло было даже в обычай замужним женщинам брить себе волосы, но этот обычай не одобрялся церковью (Костомаров, Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI—XVII стол., с. 77).
Иного, вероятно, происхождения обычай частичного обрезания невестиной косы во время брака или вскоре после брака, известный у евреев, у польских куявов (Kolberg, Lud, III, 250), а также и на западе вост.-слав, территории. Рубруквис тоже отметил, в 1253 г., в Сарай-Орде Батыя: невесте после брака обрезали спереди волосы до половины головы. У украинцев подстрижение волос новобрачных отмечено для первой половины XVIII в. в книге Петра Могилы, «Лифос» (Киевская Старина, 1883, т. III. c. 510—514, статья Н. Сумцова).
В наше время обрядовое пострижение невесты встречается ещё у украинцев и белорусов, а у великоруссов имеются лишь глухие переживания этого обычая. Мы склонны относить появление этого обычая к эпохе похищения невест у чужого рода: тогда захвативший в плен девицу обрезал ей косу, и последняя могла служить потом доказательством того, что данная девица принадлежит именно данному мужчине.

§ 4. Наметка (убрус).

§ 4. Описанные поверья, связанные с причёской замужних женщин, объясняют нам появление и широкое распространение древнейшего из известных нам славянских женских головных уборов, т. наз. намéтки: укр. намі?тка, блр. намётка, польск. namiotek, namiotka, namietka, namitka. Тот же самый тип убора известен ещё и под иными названиями: укр. перéмітка, намі?тець, серпáнок, рантýх, склендя?чка и скиндя?чка, рубóк, блр. обмётка; влрусское полотéнце, шири?нка, подши?рье, фатá, гомы?лька. (См. рис. 5—13). Молдаване тот же самый головной убор называют: нафрам. Древнерусское название убора убрýс.
Это большею частью длинный кусок ткани, чаще всего белого тонкого холста, которым увивается голова женщины. В деталях способы повязки различны: неодинаково выпускаются концы, различно складывается ткань по длине и по ширине; самая ткань бывает различной длины.
На рис. 5 изображена, по экспонатам Русского Музея в Ленинграде, украинская намітка Пинского уезда; это длинное полотенце 46 ст. шириною, оно складывается по длине в пять раз (у белорусов же чаще в 6 раз), обертывается вокруг головы, завязывается на затылке узлом; свободные концы его назади ниспадают по плечам до пояса. Все полотенце белого цвета, и только по концам протканы три красные полоски.
Белорусская наметка Игуменского уезда Минской губ. изображённая на рис. 6—8, висит одним из своих вышитых концов назади много ниже пояса; другой же её вышитой конец находится над правым плечом, прикрывая сбоку шею. В отличие от обычной украинской наметки (рис. 5), эта белорусская наметка обрамляет всё лицо женщины, проходя под подбородком её. На верху головы наметка образует род небольшого цилиндра. Подобный способ повязки наметкою встречается изредка также и на Украине.
Белорусская наметка того же Игуменского уезда повязана таким образом, что оба вышитые концы её свешиваются, в сложенном виде, надо лбом (рис. 9—11). У наметки Рогачевского у. Могилевской губ. (рис. 12) подобным же образом положена выше лба сложенная середина белого куска ткани, а концы её висят назади. Под подбородком в том и другом случае наметка не проходит, обрамляя лишь верх головы, а не лицо.

Рис. 14. Украинская «склендячка» Городнянского уезда
(рис. с фотографии Харьковского Музея Слободской Украины)

Украинская намітка иногда повязывается ещё в виде более или менее высокого усеченного конуса, от которого складки торчат или вперёд головы, или по сторонам, самым различным образом (Украинский народ, т. II. Петроград 1916 с. 556, статья Ф. К. Волкова). Украинская склендя?чка Городнянского уезда Черниговской губ. (рис. 14) гораздо короче обычной намiтки; она не закрывает верха (макушки) головы, но и надевается всегда поверх другого головного убора, а именно очiпка (§ 10). Редко встречающееся, местное название склендя?чка (срв. в укр. словаре Б. Грiнченко скиндя?чка, скиндя?к с значением: лента) мы склонны связывать с словом скло = стекло, т. е. собственно: украшенная стекляшками, стеклярусом; вышивки и иные украшения действительно очень характерны для склендячки.
Кстати о некоторых других названиях наметок: укр. рантýх восходит к немецкому Reintuch, а укр. серпáнок , б. м., к немецкому Haarband, стар. hârpânt откуда и старое чешское harban (Zíbrt, Dejiny kroje, 258), хотя больше оснований связывать укр. серпáнок с польск. sierpianka кисея и выводить из перс.-турецк. sérpének головное женское украшение (А. Преображенский, Этимологич. словарь русск. языка, 281).
Ещё разнообразнее способы повязки у великоруссов, у коих наметка давно заменена простым платком. Сохранились старые наметки кое-где в Орловской, в Нижегородской и соседних губерниях под названиями: повя?зка, шири?нка, полотéнце; длиною они до 150 ст. и более; делаются из белого домотканого холста, концы коего иногда перетканы красными полосками (Зеленин, Опис. рукоп. 721, 763 и 831; Будде в Сборнике II-го Отдел. Акад. Наук, т. 76, с. 8 и 127). Из очень разнообразных способов повязки обыкновенного платка более старые способы имеют концы назади — или на шее, когда платок обрамляет всё лицо и проходит под подбородком, или на затылке и даже выше его, когда платок обрамляет лишь верх головы, не проходя у подбородка. Очень обычный теперь способ повязки с узлом под подбородком сравнительно нов; он проник к русским из Германии через Польшу.
Белорусская намётка, «подобно девичьему венку, справлялась один раз в жизни, донашивалась в старости, а по смерти собственницы её надевали умершей». (Никифоровский, op. cit. 121).

§ 5. Рогатая кичка.

§ 5. Всем восточным славянам известны рогатые головные уборы, которые носят исключительно только замужние женщины и никогда девицы. Рогатые женские уборы обычны были прежде и в западной Европе (см. статью А. Габерландта), но моду на рогатые женские уборы нельзя никак считать общеславянскою или праславянскою. Однако, самая идея, лежащая в основании этой моды, весьма древняя. Тут можно думать и о подражании в одежде животным — мотив, встречающийся едва ли не у всех народов земного шара на первобытной ступени их развития. Но ещё больше оснований видеть тут иную идею: рога головного убора служат оберегом ребенка и его матери, особенно роженицы, от нечистой силы и злого глаза. Вторая идея могла явиться на смену первой, как её новое толкование.
В наши дни у вост. славян оберегом для роженицы и её ребенка служит, между прочим, ухват, который и своей формой и своим названием рогáч напоминает два рога животного (Зеленин, Опис. рукоп. 923). Апотропеическое значение рога, как оберега против чар, у разных иных народов, выяснено Руд. Мерингером (в журнале Wörter und Sachen, V, 1913, стр. 159 и 163—164). Первобытная мысль видит в роге животного седалище отражающей силы, которая переходит на носящего рог человека, с чем сравни распространённые даже и в наши дни амулеты в виде зубов и костей диких зверей.
Согласно с такой психологией, рога особенно обычны на шлемах древних народов, в частности кельтов; появление на шлемах рогов тем проще, что шлемы часто делались из шкур животных. Уже на Микенских вазах имеются изображения воинов в рогатых шлемах; Диодор, Плутарх, Геродот говорят о рогатых шлемах галлов, кимвров, фракийцев в войсках Ксеркса; рогатые шлемы из археологических раскопок в Италии относят обычно к этрускам. (Цитаты и изображения см. в Reallexikon der idg. Altertumskunde O. Schrader’a, I, 1923, с. 493). Столь обычный в псалмах Давида (74, 91, 131 и др.), равно как и в некоторых иных библейских книгах (1 Царств II, 10; Иезекииль, XXIX, 21), поэтический образ рога, по-видимому, первоначально имел в виду рог, украшающий шлем военачальника.
Судя по изображениям в словаре Шрадера, очень обычны были шлемы с двумя рогами. В таких именно шлемах мы склонны видеть источник широко распространившейся у вост. славянок древней моды на двурогие головные уборы. И это тем более, что жены вообще могли носить и носили одежду своих мужей. Один из видов южновеликорусского кокошника носит народное название «шеломóк», т. е. собственно: маленький шлем.
В западной Европе мода на двурогие женские уборы была, по-видимому, распространена в XIV веке; по Зибрту (с. 353), некоторые историки называют эту моду «бургундскою». Мода эта известна была также и в Чехии, и в цитованной книге Зибрта мы находим два изображения жён Карла IV-гo (рис. 200 и 201) в головных уборах, которые производят отчётливое впечатление двурогих. Четырёхрогий убор rogi или kolašica хорватских женщин из Ямницы (Габерландт, рис. 12 на стр. 702) легко мог развиться из двурогого убора — в силу редупликации: пара рогов смотрит вперед и пара назад.
Из вост. славян двурогие женские головные уборы лучше всего сохранились у южновеликоруссов под названиями: ки?чка, рогá, рóжки, дожив даже и до наших дней. Из двух главных разновидностей этого убора, в одной рога торчат прямо кверху, в другой они обращены остриями (концами) назад. Первую (рис. 15) нужно признать древнейшею. Рога её делались из луба, из дерева или из плотно настеженного холста. Вышина их доходила до 20 ст. и даже более. Рога эти, как и вся кичка, прикрывались обычно сорокой (§ 7), но часто передняя часть сороки выкраивалась по форме рогов и была похожа на два футляра для них. Даже и прикрытая такой сорокой, кичка производила яркое впечатление рогатого убора, и это давало повод некоторым сельским священникам объявить ей войну; священники не допускали женщин в рогатых уборах к причастию св. тайн, а иногда и вообще в церковь, и часто достигали того, что крестьянки меняли рогатую кичку на безрогую или на простой платок. Меньший успех имели, по видимому, помещики-реформаторы, которые запрещали носить своим крепостным «безобразные и тяжелые» кички; И. С. Тургенев (в рассказе «Два помещика») упоминает о таком помещике-самодуре, который «приказал своим крепостным бабам носить кокошники по высланному из Петербурга образцу; и действительно, до сих пор в имениях его бабы носят кокошники . . . только сверху кичек». Исторические свидетельства о такого рода борьбе священников и помещиков с рогатыми бабьими кичками собраны, для второй половины XIX века, в книге Д. К. Зеленина «Великорусские говоры» etc. (Спб. 1913, с. 71—72).
На верхних концах высоких рогов кички иногда висело сзади белое шелковое легкое покрывало (у казачек на Дону, по изображению Евл. Кательникова начала XIX в., в его книжке «Историческое сведение о Верхне-Курмоярской станице, 1818 года», Новочеркасск, 1886). На острия рогов надевали пучки разноцветных ленточек, в виде кисточек (Курская губ.: Зеленин, Опис. рукоп. 662—663). Иногда вершины рогов соединяли веревочкой или палочкой, на которые привязывали ленточки (Рязанская губ.) .
На рис. 15 изображена рогатая кичка (с сорокой на ней) донской казачки, по рисунку Ал. Ригельмана 1778 г. (в его книге: История или повествование о донских казаках. М. 1846, прилож.), а направо — кичка с высокими рогами казачки бывшего Некрасовского войска по фотографии 1895 г. Я. И. Смирнова (Живая Старина, 1896, № 1, рис. 4); эта кичка из золотой парчи, с неё около ушей спускаются подвески из серебряных цепочек с разными привесками; поверх высоких рогов накинуто жёлтое шёлковое прозрачное покрывало (ib. 29). Некрасовские казаки в конце 17 в. ушли с Дону сначала на Кубань, а потом в Малую Азию.

Рис 15. Рогатая кичка - налево донской казачки (по рис 1778 г.), направо «некрасовской казачки»
(по фот. 1895 года).

Другая разновидность южновеликорусской рогатой кички, имеет рога короткие и обращённые не вверх, а более или менее прямо назад. На рис. 16 такая кичка изображена сверху, так что на первом плане видна часть убора, прикрывающая макушку головы. На рис. 17 такая же кичка изображена сверху-спереди. Этот вид рогатой кички близок к кибалке (§ 7), как по покрою, так и особенно по функции. В нём естественно видеть слияние рогов с кибалкой. Мы склонны видеть в этой разновидности рогатой кички более новый вид её: под влиянием новой моды и культуры вост.-слав. женщины стали рога носить так, что они не торчали вверх, а лежали горизонтально на темени головы и смотрели своими острыми концами больше назад, чем вверх.

Рис. 15а. Рогатая великорусская кичка.
(Рис. с экспоната Русского Музея в Ленинграде).

Древние китайские памятники Веи-шу и Суи-шу говорят о племени Тохарах (Ту-хо-ло): «у братьев одна общая жена; последняя носит на своем чепце столько рожков или один рог со столькими ветвями, сколько братьев» (respond.: её мужей). Подобный же головной убор носят и теперь у Башгали-Кафиров в западном Читрале и в Ярканде (Wilh. Tomaschek, Kritik der ältesten Nachrichten üeber den skythischen Norden. I: Üeber das Arimmaspische Gedicht des Aristeas — в Sitzungsberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften. Philos.-hist. Classe, B. CXVI,1888, c. 715—718). — Здесь, таким образом, рога на головном уборе женщины символизируют её мужей. Такое понимание вост. славянам совершенно чуждо. Число рогов на уборе вост.-слав. женщин, за крайне редкими исключениями, два; однорогие уборы, рассмотренные Габерландтом, редки и не типичны. Только из Арзамасского уезда Нижегородской губ. имеются старые и недостаточно определенные сведения о бóльшем количестве рогов. Из села Чуфарова свящ. Лебединский в 1850 г. коротко сообщает: «волосник в селе об двух, а в деревне о трех рогах» (Зеленин, Опис. рукоп. 833). Из села Арати, того же уезда, свящ. Страгородский в 1850 г.: «На голове холщевый волосник, имеющий напереди несколько выгнутые рога, длиною в пять вершков, состоящие из семи ясеневых прутьев, расположенных один подле другого, обтянутых холстом и выстеганных в семь дольных рядов. Этот волосник служит основанием всякой женской повязки — зимней и летней, обыкновенной и нарядной» (ibid. 819), между прочим и сороки.

Нередко также наши источники называют рогами род возвышений, служащих украшением убора и соответствующих по своему символическому значению шишкам свадебного коровая, т. е. означающим плодородие (см. рис. 35). Так нужно понимать, напр., сообщение Ф. Пардалоцкого из Валдая 1876 г. о местном женском наряде подвéски — «убор из жемчуга о пяти рогах, привязываемый ко лбу» (ibid. 867).
Наконец, рогами называют часто торчащие вверх концы головного платка и других повязок. В этом случае можно усматривать действительное переживание прежних рогатых уборов или, по крайней мере, память о них. Срв. Владимирскую повязку «на рогáх» (Зеленин, Онис. рукоп. 161; срв. Довнар-3апольский, Исследования и статьи. Киев, 1909, с. 268; В. Кравченко в Трудах Общества исследователей Волыни, XII, 1914, с. 154).

§ 6. Кибалка.

§ 6. Кибáлка носит разные названия: укр. кибáлка, реже: гибáлка, хомéвка, хóмля, влр: ки?чка, рогá, рóжки, колотóвка, сев.-влр. сдери?ха, шашмýра, ки?бола; блр. кишéчка, ткани?ца, ля?мец, кáпица, кибáлка.
В простейшем виде это обруч (кольцо) или дуга из тонкого, б. ч. орехового деревца; делается также из льняного волокна обшитого холстом, из лубка (липовой коры, см. рис. 18), из толсто и плотно настеженного холста, б. ч. проклеенного тестом. У украинцев и белорусов кибалка имеет чаще форму замкнутого круга, кольца (рис. 18), а у великоруссов форму дуги с свободными назади концами, обшитой тканью (рис. 16—17); чтоб эта дуга могла держаться на голове, к ней вверху нашивают ткань с петельками; в петли продевают шнурок и стягивают в середине дуги волосы, положенные на макушку. Иногда вверху ткани не бывает, а только одни петли со шнурком. Ниже дуги почти всегда пришивается мягкая ткань, окружающая, в надетом виде, лоб и виски. Свободные концы дуги смотрят назад и большею частью имеют вид несколько загнутых вверх или в стороны рогов животного. Иногда же концы дуги прямые, незагнутые, но и тогда они зовутся рогáми, откуда и весь южновеликор. убор в целом зовется: рогá, рóжки.
Название ки?чка (уменьшит. от общеслав. кыка, заимствованного и литовцами в форме kyka, kukas: о чём см. К. Вuga в Zeitschrift M. Фасмера, I, 53—54) роднит этот убор с мягкою частью конского хомута, надеваемой на шею лошади и прилегающей к лошадиной груди: по форме хомутная кичка представляет собою также круг, кольцо, сделанное из соломы или войлока и обшитое тканью или кожей. — Название ки?бола также взято литовцами в форме kyblas, kiblas (ibid.); если оно родственно словам киби?ть (древко лука) и киби?тка (собственно: верх, свод экипажа, который обычно устраивается на деревянных дугах, покрываемых тканью или кожей), то корень его нужно будет признать турецким. Редкое укр. гибáлка явилось, конечно, по применению к глаголу с?гибáти.
Местное, Тамбовское, название калатóвка означает собственно: мутовка, деревянная рогатка для замешивания теста в квашне; здесь, таким образом, сохранилась память о рогах, хотя теперь калатовка состоит из валика, свалянного из шерсти, но валик этот «оканчивается за ушами тонкими концами» (Архив Географич. Общества, XL, 31): эти концы, очевидно, и послужили основанием для названия убора калатóвкой. — Белорусы Кобринского уезда называют ткани?цею только нитяную сетку, надеваемую на круглый валик изо льна, обшитого полотном (Зеленин, Опис. рукоп. 455); от этой тканой сетки или же от ткани, которой обшит всегда валик (кольцо), и получил название тканицы весь убор в целом. — Блр. ля?мец собственно означает: войлок; это название указывает на шерсть, как на материал для убора.

Рис. 18. Белорусский «лямец» Мозырского уезда Минской губ.
Налево один остов из лубка, а направо — обшитый тканью. (Русский Музей).

Для решения вопроса о том, которая из двух форм кибалки древнее — кольцо или дуга, у нас нет вполне достаточных данных. Вряд ли можно сомневаться в том, что кибалка развилась из перевязки, которою обвязывались некогда волосы вокруг головы. У великорусских рабочих, особенно у шерстобитов, и до наших дней сохраняется обычай обвязывать веревкой или ленточкой волосы на голове, «чтоб зря не трепались» при движениях корпуса. (Изображена можно видеть, напр., в книге «Илья Репин. Воспоминания. Под редакцией К. И. Чуковского. Бурлаки на Волге» Птб., s. а., стр. 81: рисунок из альбома И. Е. Репина «Ларька»). Это же самое происхождение нужно приписывать и девичьему венку (§ 2), у коего назади всегда почти имеются завязки и узел.
Твёрдый материал явился, по-видимому, с новой функцией убора, на который женщины стали наматывать свернутые в два жгута или же заплетенные в две косы волосы. Это делается и теперь, главным образом для того, чтоб волосы не выбивались из-под головного убора и чтоб женщина случайно не «засветила волосом» (§ 3). Наматыванье волос на кибалку обычно у украинцев (Украинский народ, II, 554; срв. Luk. Golejnowskiego Ubiory w Polszcze, 1830, с. 168), и некоторые авторы сравнивают украинскую кибалку с гребёнками на причёске наших дам (Zyg. Gloger, Opis ziem zamieszkalnych przez polaków, II, 1904, c. 241). Великоруссы же не навивают волос на кибалку, а зажимают собранные на макушке головы косы между двумя половинами подковообразной дуги; эту функцию кибалки хорошо подчёркивает местное великорусское её название: шамшýра, самшýра (Вологодские Губернские Ведомости, 1857, № 21, с. 129; Зеленин, Опис. рукоп. 27), откуда потом: шашмýра (ibid. 947, 994); все эти формы восходят, по-видимому, к глаголу мóрщить, как и название убора моршéнь (§ 10). Одновременно великорусская кибалка имеет теперь целью увеличить вышину головного убора, и эта функция отразилась в названиях: сдери?ха (Куликовский, Словарь Олонецкого наречия) и бодри?к (Сборник II Отделения Академии Наук, т. 76, с. 114, статья Е. Ф. Будде).
Рога, как часть головного убора (§ 5), оказали сильнейшее влияние на кибалку. Мы склонны даже думать, что нынешняя кибалка и развилась из рогов, положенных горизонтально на макушку головы, и только унаследовала в известной степени функцию древнейшей перевязи волос. Во всяком случае для южновеликорусской кибалки, которая имеет ярко выраженную форму рогов (рис. 16—17) и часто носит название: рóга, рóжки, такое предположение нужно признать весьма правдоподобным.
Описанная кибалка в наше время никогда не бывает самостоятельным убором, а только остовом для убора; но нередко украинцы кибáлкой, особенно же великоруссы ки?чкой называют весь убор в целом, т. е. кибалку с повязанной на ней наметкой или кибалку с надетой на неё сорокой.
М. Бурдуков отмечает кибалку также у финской мордвы Белебеевского уезда Уфимской губ.; местные мордовские женщины кладут свои косы на макушку головы в виде калачика, а кругом этих кос кладут «обруч холщевый крученый или набитый тряпками» (Уфимские Губернские Вeдомости, 1905, № 178); т. е. здесь кибалка двух видов: или свитый жгутом кусок холста, или же набитый тряпками узкий цилиндр из холста же.

§ 7. Сорока.

§ 7. Если наметку есть основания признавать общеславянским убором, кибалку общевосточнославянским, — то сорóку нужно назвать лишь общевеликорусским убором. В наше время сорока сохранилась почти повсюду у южновеликоруссов; северновеликоруссы сохранили ещё местами память о сороке, хотя почти повсюду заменили её кокошником (§ 8). Только кое-где в Тверской губ. северновеликоруссы носят ещё и доселе сороку. К белорусам же сорока проникла лишь в Себежский уезд Витебской губ., по-видимому на почве отхожих промыслов местного населения (Этнографический Сборник Географического Общества, II, 133).

Рис. 19. Сорока Рязанского уезда, в развернутом виде.
(Архив Географического Общества).

Сороку (рис. 19) можно определить, как особо выкроенный и обязательно украшенный вышивкою и т. п. кусок ткани, который надевается поверх рогатой кибалки. Встречаются и сороки, у которых имеются особо выкроенные и сшитые части (в роде футляров), надеваемые на рога кички, одинаково — торчат ли эти рога назад (рис. 22) или торчат они вверх (см. рис. 15 и изображения в альбоме Studio 1912 «Peasant art in Russia», №№ 32 и 34).

Рис. 20. Виды сорок (сзади): налево Змиевского уезда Харьковской губ.,
в середине Тверской губ., направо Дмитриевского уезда Курской губ.

Мы не сомневаемся, что сорока развилась из наметки. То обстоятельство, что наметка сохранилась у великоруссов и в более чистом виде, нисколько такому предположению не мешает. Дифференциация, со временем, одного и того же убора в разных направлениях — явление не редкое. Наметка в чистом виде имеет кое-где у великоруссов траурный характер (Зеленин, Опис. рукоп. 763: повяска); сорока, напротив, нарядно-праздничный убор. Украинская склендя?чка (§ 4) имеет аналогию с сорокой; склендячка представляет собою короткую украшенную наметку, приспособленную специально для ношения на очипке; сорока — та же склендячка, только особо выкроенная и носимая на кибалке.
В хорватском уборе, описанном у Габерландта (с. 702, рис. 12—14), великорусской сороке соответствует poculica, имеющая иную форму соответственно с тем, что она надевается не на два рога кибалки, а на четыре рога kolašic’ы; хорватская же fizurica соответствует так называемому налóбнику (иначе: очéлье, подзóр ), т. е. куску украшенной ткани на лбу сороки.

Рис 21. Сорока Дмитриевского уезда Курской губ.

Самое загадочное в сороке — это её название, совпадающее с именем известной птицы. Но прежде чем подойти к вопросу о названии, необходимо взглянуть на отдельные части этого головного убора.
Подобно термину ки?чка, великорусское слово сорóка употребляется в двух разных значениях. Первое — общее название всего головного убора в его целом; это тот же убор, который часто зовётся ещё словом ки?чка, а местами его называют особым термином срýза (Сапожковский уезд Рязанской губ.). Убор этот состоит из большого количества, от 8 до 14, отдельных частей (Материалы по этнографии России, I, 1910, с. 7, ст. Н. М. Могилянского) и весит в полной форме до 19 фунтов (Зеленин, Опис. рукоп. 373). Второе значение — верхняя часть данного убора, состоящая из украшенного различным способом и особо выкроенного куска ткани.
Вот перечень частей всего убора в целом, который и в наши ещё дни носят сая?нки (местное название особой группы южновеликорусского населения) в селе Бýзец Дмитриевского уезда Курской губ. (см. фот. 21). Прежде всего (1) на голову надевается ки?чка или рóжки (т. е. кибалка; см. § 6), которая кладётся непосредственно на косы, лежащие на голове в виде венка; напереди кичка (рис. 17) спускается до половины лба. После кички надеваются так называемые увязки (2); их чаще всего бывает 10, но может быть и меньше и больше; они плетутся из толстых шелковых нитей и сильно напоминают обычную девичью косу, только плетеную в 4, а не в три пряди; на конце их кисти (т. н. махры?), которые и висят на спине. Словом, увя?зки — это нечто в роде искусственных кос, и они едва ли не являются новой сравнительно модой, заимствованной быть может в XVIII в. от помещиц. Увязки эти пришиваются своими верхними концами на узенькую ленточку (т. наз. плáночка; 3) в один ряд, и эта ленточка привязывается ниточками к рогам кибалки; на рогах для этого часто делаются даже особые рубцы.

Рис. 21 а. Сорока Дмитриевского уезда
Курской губ. (сзади).

Дальше надевается сзади позаты?лень (4), о котором у нас речь будет особо ниже (§ 9). Верхний край позатыльня обычно находится на одной высоте с планочкой увязок, и позатылень закрывает собою от зрителя верх увязок. — В той разновидности сороки, которая изображена на рис. 19, позатыльник составляет одно целое с сорокой.
Дальше надевают важнейшую часть убора, известную именем собственно сорóки (5). В данной местности сорóка несколько отличается от сороки, изображенной на рис. 19. Мы уже сказали, что позатылень здесь представляет собою отдельную от сороки часть убора. Главное же, здесь сорока, очень близкая по покрою к Рязанской (рис. 19 и 20), сшита в виде шапочки, и только назади швы (сшивки) не доходят до низу почти на половину вышины убора, причём завязки сохраняются. Рязанскую сороку (рис. 19) легко можно сшить точно таким же образом, в виде шапочки, но тогда в ней свешивался бы назади вниз позатыльник, окружённый цветными кистями. Воронежская сорóка (рис. 23 и 24) очень близка к описываемой Курской, но много ниже её и имеет напереди более округленный верх.

Рис. 22. Сорока Данковского уезда, на рогатой кичке. (Русский Музей).

Вообще, по степени сшитости своих частей сороки в разных местностях не одинаковы. Они колеблются от совершенно развернутого покроя (рис. 19) до полной шапочки, причём последняя, если особенно она сделана не из легкой материи, а из бархата, носит уже обычно название кокóшника. (В коллекции, принадлежащей автору, имеется ряд таких кокошников, какие носили совсем недавно великорусские колонисты в Харьковской губ.). На рис. 20 изображены сороки Харьковской (налево) и Тверской губ. (в середине) — менее сшитые и сорока Курской губ. (направо) — более сшитая и приближающаяся уже к шапочке; на рис. 24 — ещё более сшитая.
Дальше идут так наз. макýшки (6) (рис. 25), которых бывает от 10 до 25. Это короткие и широкие шёлковые ленты, которые в направлении кверху несколько суживаются; нижние концы их обшиты бахромой. Верхние части макушек, подобно увязкам, пришиваются к узенькой ленточке (плáночка 7). Эта планочка с макушками привязывается к нижней части зада сороки, чуточку выше позатыльня; бахрома внизу макушек спускается на позатылень, закрывая от зрителя верхнюю, лишённую вышивки, его часть.

Рис. 23. Сорока Нижнедевицкого уезда
Воронежской губ. (с. Прогорелое), спереди

Надетая таким образом сорока как бы привязывается к голове красным шелковым платком (8), свитым в виде жгута. Напереди этот жгут охватывает сороку выше украшенного вышивкой налобника (очелья); назади же узел, которым связаны концы платка, приходится под макушками и прикрывается этими последними так, что узла не видно совсем. — Под платок, с правой стороны головы, затыкают твет (т. е. цвет; 9), сделанный из гаруса, шёлка и перьев; он вполне соответствует перу на дамской шляпке. — Завершают сложный убор коси?цы или пéйсики (10), т. е. утиные перья, которые затыкаются нижним концом под убор, а верхним концом, кольцеобразным, спускаются на щёки — между глазом и ухом. Кольцеобразное перо из хвоста селезня часто вставляют в стержень гусиного пера, и этот стержень обвивается разноцветными шерстяными нитями (рис. 25а).
Таким образом, мы насчитали в Курском уборе (сороке) 10 частей, причём 10—25 макушек считали за одну часть, равно как и 10 увязок тоже за одну часть.
Теперь остановимся на отдельных частях сороки в тесном смысле этого слова. Приведём Рязанские названия частей сороки, изображённой на рис. 19. Внизу по бокам крылáтки, т. е. подвязки в виде широких лент; ими сорока привязывается к голове. Крылатки эти пришиты к наскýльникам (в иных местах наскульники зовутся иначе: кры?лья, ло?пасни, прикры?лки); верх их часто бывает сшит с верхнею частью сороки (вéрхник); а когда и свободные концы крыльев также сшиты с заднею частью сороки, тогда сорока превращается в шапочку (срв. рис. 23—24); если такая шапочка не имеет уже назади завязок (сшита донизу, чего нет на сороке, изображённой на 24 рис.) и если она сделана не из лёгкой ткани, а из бархата, то она зовётся обычно уже кокóшником (великоруссы Харьковской губ.).

Рис. 24. Сорока Нижнедевицкого уезда, сзади.

Крылья пришиты к передней части сороки, которая зовется: налóбник, очéлье (от сл. чело — лоб), чóлышко, начéлок, надбрóвник, причёлок. — В данной же местности (Рыкова Слобода в 8 верст, от гор. Рязани, по описанию Н. Ловцева 1850 г. из архива Географического Общества) в очелье различаются три части: нижняя кайма его, над глазами, зовётся: тарачки? (т. е. оторочка), над нею подзóр — узкий узор, и выше его сорóка — широкий, главный узор на лбу. Выше идут пáльчики — белые ленты по красному полю, в виде прямых узких полос. Ещё выше вéрхник, который не имеет никаких украшений и покрывает, в надетом виде, макушку головы сверху. Сзади его колóдка, закрывающая в надетом виде уже зад головы; в иных местах зовётся: задóк, назаты?лень; название колóдка объясняется вероятно её твёрдостью: нашита на лубок или даже на тонкую доску? Наконец, идёт хвост, в котором различаются позаты?льник и махры?, т. е. шнуры с кистями на концах.
Как видим, среди частей сороки имеются крылья и хвост, чтó и роднит её с птицей сорокой. Пензенский автор Кротков писал в 1854 г. о местной сороке Саранского уезда: «если смотреть на затылок женщины в этом уборе, всё равно смотреть на сидящую птицу с подогнутыми крыльями» (Зеленин, Опис. рукоп. 976). Витебские белоруски шили часто свою сороку из разноцветных кусков ситца и иных тканей: в одной и той же сороке перёд красный, зад синий, а бока жёлтые, или: перёд шёлковый, зад бумажный, а бока гарусные (Этнографический Сборник Географического Общества, II. Спб. 1854, с. 133). Эта пестрота, равно как и пестрота вышивки на сороках также сближает данный убор с птицей сорокой, хотя она могла появиться и в объяснение названия. Финны перевели славянское название рассматриваемого убора своим названием для птицы сороки harakka. Если принять во внимание обилие птичьих названий для женских головных уборов разных народностей (срв. Kr. Bulat. Beiträge zur slavischen Bedeutungslehre, в Archiv für Slavische Philologie, XXXVII, 1918, c. 93—98; срв. Torbiörnsson, Liqu. metath. I, 31; II, 63; срв. шведское kråka ворона и женский чепец), — то происхождение имени данного убора от названия птицы Corvus pica не представится чем-то невозможным. При всём том, насколько бесспорно птичье происхождение имени русского кокошника (§ 8), настолько сомнительно птичье происхождение названия сороки.

Сорóка, уменьш. сорóчка — известное славянское название рубахи, явно родственное литовск. szarkos одежда. В старом русском языке сорочкой называли ещё воротник рубахи, низаный жемчугом и пристёгиваемый к рубахе отдельно. От этого последнего значения легко могло развиться современное значение женского головного убора, для которого разные украшения и вышивки столь характерны. Во многих местностях великоруссы и теперь называют сорóкой именно отдельные украшенные части рассматриваемого нами убора. Так, в Рязанской губ. «золотой сорокой» слывёт вшитый в кичку надо лбом серебряный вызолоченный позумент (Зеленин, Опис. рукоп. 1163, срв. 1161 и 1323); Рязанский же автор «сароками» называет «подвязки из бисера» у кички (ibid. 1176). Великоруссы Харьковской губ. называют свою сороку словом «зéмник»; если это непонятное название не восходит к упоминаемой у Флетчера (Of the Russe sommon wealth) «земской шапке» боярских жён старой Москвы, то его нужно будет связывать с словом жéмчуг, стар, и областное зéмчуг (т. е. зéмник из предполагаемого прежнего *зéмчник, в смысле: сделанный из жемчуга, украшенный жемчугом).
Из орнаментальных узоров на сороке вышиваются особенно часто павлиньи хвосты, реже — сосна, мушки, репейки и т. п. Староверы Верхнеудинского уезда в Сибири украшают переднюю часть сороки (называемой здесь кичкою) или бисером или каймой из закругленных гусиных пёрышек, т. наз. кучерями (А. М. Селищев, Забайкальские старообрядцы. Иркутск 1920, с. 7).
В Медынском уезде Калужской губ. отмечен обычай, в силу коего «сороку выговаривают с жениха» (Зеленин, Опис. рукоп. 579), т. е. сороку для новобрачной покупали на счет жениха.

§ 8. Кокошник.

§ 8. Концы рогов рогатой кички (§ 5) обыкновенно соединяются между собою поперечною пластинкою, которая называется: князёк (В. Ф. Миллер, Систематическое описание коллекций Дашковского этнографического музея, III, 1893, с. 83). Это бывает одинаково и в тех случаях, когда рога кички стоят вертикально, торчат вверх, и в тех случаях, когда рога лежат горизонтально и смотрят назад. Термин «князёк» взят, по-видимому, из архитектуры великорусской избы, где так называется верх или гребень крыши. Стоящие вертикально два рога, соединённые вверху горизонтально лежащим «князьком», образуют собою своеобразный гребень, подобный верху двускатной крыши и ещё более похожий на гребень петуха или курицы.
Наличность такого гребня и является главною отличительною особенностью великорусского головного убора, известного под именем: кокóшник. Самое имя кокошника подчеркивает связь его с куриным гребнем. Славянское слово кóкошь означает курицу и петуха. Образованное от этого слова *кокóшьникъ обозначает собственно: куриный, очевидно в смысле — снабжённый куриным гребнем; другого сходства с курами у кокошника нет. — Если в сороке (точнее: под сорокой) такой гребень состоит из рогов и «князька», то в кокошнике он уже утратил связь с рогами, превратившись действительно в гребень. Внутри гребня кокошника часто прячутся косы на макушке головы, и в этом обстоятельстве можно видеть некоторое сходство функции гребня с функцией рогатой кибалки.
Главные типы кокошника отличаются друг от друга различным положением гребня. Древнейшим типом нужно признать тот, где прямой гребень сидит поперёк головы, от уха до уха (рис. 26—28). По нашему мнению, покрой этого кокошника был создан ещё для ношения на рогатой кичке, два рога которой стояли торчком кверху и были соединены вверху князьком; иными словами, мы видим в этом типе кокошника сшитую сороку (§ 7). Сохраняющиеся здесь иногда (рис. 26) завязки назади лишний раз сближают этот тип кокошника с сорокой.
О древности рассматриваемого типа кокошника, с одним поперечным гребнем, свидетельствует то обстоятельство, что он является самым распространённым видом кокошника; он одинаково обычен и у южновеликоруссов, и у северновеликоруссов; от последних его позаимствовали, между прочим, финны-пермяки (рис. 28).

Рис. 26. «Златоглав» великоруссов с. Солдатского,
Грайворонского уезда, Курской губ. (Вид сзади — сбоку).

В числе разновидностей этого типа часто встречаются кокошники с гребнем надо лбом (впереди, а не на середине головы, как то на рис. 26—28); верх такого гребня часто имеет наклон вперёд (рис. 29), и тогда самый кокошник носит местное название: наклóник, наклóнка, наклóнная (Гуляев, Очерки южной Сибири, 127; Зеленин, Опис. рукоп. 773, 968, 978); гребень такого кокошника часто делается из дерева. Эта разновидность кокошника, особенно если верхняя часть его гребня несколько округлена, имеет некоторое сходство с конским копытом, обращённым низом вверх; наблюдатели часто называют такой кокошник копытообразным, а в народе он слывет под именем: капóк (ibid. 30). Такой гребень кокошника иногда бывает шире вверху и постепенно сужается в направлении книзу, к голове (срв. ibid. 185). Распространённый у одной из ветвей финского народа черемис женский головной убор в виде расширяющейся кверху лопаты едва ли не является заимствованием этой разновидности русского кокошника.
Когда клинообразное возвышение на верху женского головного убора было осознано, как изображение куриного гребня, тогда мода стала, естественно, разнообразить форму и положение на голове этого гребня. Важно лишь возникнуть новой идее; формы её внешнего проявления будут всегда разнообразны. Так возникли и кокошники с разным положением (на голове) гребня и даже с разным количеством гребней.

Рис. 27. Кокошник Можайского уезда Московской губ.
(Рис. 1850 г. из Архива Географического Общества).

Второй тип великорусского кокошника отличается от описанного выше первого типа тем, что здесь поперёк головы (в направлении от уха до уха) имеется не один, а два параллельно расположенных гребня. Задний из этих двух гребней всегда прямой, а передний кругловатый. Этот тип кокошника известен только южновеликоруссам, гл. обр. Курским. В Курске он отмечен уже в 1853 году Е. Авдеевой (Отечественные Записки, т. 88, отд. 7, с. 183: Старинная русская одежда). Известен он также в Трубчевском уезде Орловской губ., где носит имя: шеломóк, т. е.собственно: шлемик (Живая Старина, 1910, № 1, с. 13, статья Д. О. Святского). Встречается он также у южновеликорусских колонистов (вероятно курян) Харьковской и Екатеринославской губерний. (Рис. 30).
Воздействием этого курского типа кокошника мы склонны объяснять появление той разновидности украинского парчового очiпка, которая обычно слывет у этнографов под названием «седлообразного очiпка» (рис. 31). Этот очiпок также имеет два гребня поперёк головы, только оба эти гребня вверху кругловатые. Для очiпка гребни вообще совсем не характерны (§ 10). Двухгребенные «седлообразные» очiпки известны только на востоке Украины, гл. обр. в Харьковской губ., т. е. как раз по соседству с областью распространения южновеликорусского двухгребенного кокошника. Все это легко объясняется при нашем предположении, что «седлообразный» очипок развился из обычного украинского очипка, видоизменённого под влиянием Курского двухгребенного кокошника. Обратное воздействие — очипка на кокошник — исключается тем, что чуждые совершенно украинскому очипку гребни являются вообще главным отличительным признаком всякого кокошника.
Третий тип великорусского кокошника характеризуется тем, что у него гребень идёт не поперёк головы, а вдоль, ото лба в направлении к затылку (рис. 32, Дмитровского уезда Московской губ. 1850 г.). Этот тип кокошника встречается теперь сравнительно очень редко.

Рис. 28. «Шамшура» пермяков Чердынского уезда Пермской губ.
(По фотографиям А. Теплоухова).

Четвёртый тип кокошника отличается от первых трёх тем, что гребень его не прямой, а имеет вид треугольника, обращённого остриём вверх, или вид дуги. Дуга эта бывает часто очень большая, спускаясь своими концами до ушей и ниже (рис. 33). Гребень такого вида обрамляет собою не только верх головы, но также и почти все лицо, и весьма сильно напоминает собою тот нимб, с каким часто рисуют святых на православных иконах. В наше время этот тип кокошника распространён только у северновеликоруссов (окальщиков), и притом только в той половине сев.-великорусской территории, где преобладала Суздальско-Владимирская колонизация: Нижний Новгород, Кострома, Казань, отчасти Пермь. В области преобладания Новгородской колонизации ему соответствует так наз. моршéнь, т. е. нарядный повойник с гребнем (§ 10).
Но, в старину этот тип кокошника был распространён, по-видимому, много шире. Так, путешественник К. Бороздин зарисовал его в 1809-м году в гор. Устюжне Новгородской губ. (Путешествие по России в 1809-м году. Рукопись Публичной Библиотеки в Ленинграде, из собрания Н. М. Михайловского № 394. Часть 1?ая, лист 15; срв. письмо 8?ое). Здешний кокошник имеет вид треугольника, который обрамляет лоб, спускаясь нижними концами до ушей. По краткому описанию К. Бороздина, кокошник в Устюжне, в отличие от Тихвина и Белозерска, «с затылка полукруглый, а спереди трехугольником». — Путешественники более раннего времени изображают в таком же кокошнике, с обрамляющим всё лицо широким гребнем-нимбом, также и калужских женщин. (Рисунок Георги, перепечатанный И. Билибиным в журнале «Старые Годы» 1909, июль-сентябрь, стр. 452—3).
Этот тип русского кокошника также позаимствован финским народом коми (пермяки), но в изменённом виде. По словам А. Теплоухова, пермяцкий кокошник «от русского кокошника отличен тем, что орнаментированная часть при ношении бывает обращена не вперёд, а книзу или лишь слегка приподнята, отчего походит на козырёк» (А. Теплоухов, Женские головные уборы пермяков и их отношение к старинным уборам местного русского населения: Ежегодник Пермского Губернского Земства, II, 1916, с. 131 и след.). Судя по фотографиям Теплоухова, орнаментированною частью кокошника он называет гребень, который здесь обрамляет не лицо, а верх головы, и находится большею частью не в стоячем, а в лежачем или полулежачем положении, сильно напоминая козырёк фуражки. — Но едва ли не с бóльшим основанием здесь можно думать о заимствовании моршеня с гребнем (§ 10), а не кокошника.

Рис. 29. Кокошник Волоколамского уезда Московской губ.
(Рис. 1850 г. Из Архива Географ. Общества).

Что касается тех однорогих кокошников, о которых говорит А. Габерландт (с. 692 и след.), то некоторые из них, по нашему мнению, являются собственно одногребенными кокошниками, где рог является упрощением гребня; сравни с этим Курское (Обоянское) название «рогом» гребня у кокошника. Но в старину, по-видимому, действительно существовал особый вид кокошников с одним рогом. Между прочим, у великоруссов Владимирской губ. 1784 г. отмечены «ужасной величины кокошники — напереди с одним большим рогом» (Топографическое описание Владимирской губернии, составленное в 1784 году. Владимир, 1906, с. 10). В Русском Музее в Ленинграде имеется такой кокошник, неизвестной местности (из старого собрания Маковского).

Рис. 30. Кокошник (с двумя гребнями)
Обоянского уезда Курской губ. (Вид сзади — сбоку).

На рис. 34 мы имеем подобный однорогий кокошник; особенность его ещё в том, что передняя часть его высажена шишками. Таких шишек бывает до 30; наибольшая из них посреди лба (М. Семевский, Торопец. 1864, с. 48); обычно на верху каждой такой шишки бывает крупная жемчужина. Мода на такие кокошники с шишками была особенно распространена в Пскове и отчасти в Твери. Мы склонны сближать эти шишки с «шишками» украинского свадебного каровая, поскольку и кокошник впервые надевается на женщину также на свадьбе: им «окручают» новобрачную. Форма шишек кокошника и шишек свадебного коровая одна и та же, подражающая «шишкам», растущим на сосне. Шишки на головном уборе новобрачной должны служить магическим символом её плодородия.

Рис. 31. Украинский парчовый очіпок
Лебединского уезда Харьковской губ. (Вид сзади).

По В. Далю (Толковый словарь живого великорусского языка, s. v.) кокошник носят не только женщины, но и девицы; это не точно. Кокошник носят только замужние женщины, надевая его впервые после брака. В старину девицы молились о своём замужестве в день Покрова 1-го октября такими словами: «Покров Пресвятая Богородица, покрой мою буйную голову жемчужным кокошничком, золотым подзатыльничком!» (Зеленин, Опис. рукоп. 4; срв. П. Ефименко, Материалы по этногр. Арх. губ. I, 145).

Рис. 32. Кокошник Дмитровского уезда Московской губ.
(Рис. 1850 г. из Архива Географического Общества).

В некоторых местностях кокошник носят только новобрачные в течение трёх дней после свадьбы (Современник, 1856 г., т. 59, отд. 5, с. 75—76, статья Осокина о Малмыжском уезде Вятской губ.); это бывает там, где кокошники уже исчезают, заменяясь простыми платками или же городскими шляпками.
В течение всего XIX века кокошник распространялся среди южновеликоруссов, вытесняя прежнюю сороку. Моду на кокошники (и вместе с ним на сарафаны) занесли в южновеликорусские губернии группы населения, тесно связанные по своей культуре с Москвой (см. о том Д. Зеленин, Великорусские говоры etc., с. 33 и след.). В до?Петровской Руси кокошник был дворянским костюмом.
Местные названия кокошника: кокóшка, кокýй, златоглáв; последнее название от материала: срв. польское zlotoglów, чешск. стар. zlatohlav — парча, глазет.
В Архангельской губ. кокошником называли сороку в узком смысле этого последнего слова (§ 7; Опис. рукоп. 27), т. е. тот головной убор, из коего, по нашему мнению, кокошник развился.

Рис. 33. Кокошник Арзамасского уезда Нижегородской губ.
(Русский Музей)

§ 9. Позатылень.

§ 9. К сороке непременно, а к кокошнику не всегда надевается особое украшение, известное под именами: позаты?лень, подзаты?льник. Его нужно отличать от назаты?льня, который является заднею частью сороки. Позаты?лень тоже иногда пришит к сороке, как её неотъемлемая часть, но тогда он пришивается именно к этому заду, назатыльню, внизу его. Чаще же позатылень составляет особую, самостоятельную часть головного убора, привязываемую к голове особыми завязками (рис. 35).
По материалу и покрою можно различать три вида позатыльня, который вообще очень хорошо сохранился у южновеликоруссов и сравнительно редко встречается у северновеликоруссов. В простейшем виде позатылень представляет собою просто нарядный кусок ткани, который надевается под сороку, под кокошник, иногда под женские шапки — сзади, закрывает шею и спускается на спину (см. рис. 29, 41). Таков, напр., подзаты?льник Козельского уезда Калужской губ. ... шёлковый платок на спине (Известия Отделения русск. яз и слов. Академии Наук, 1898, № 3, с. 877, ст. Е. Будде). Тамбовский автор 1850-х годов описывает местный подзатыльник, как «полотнище холста, надвое разрезанное, концы коего, украшенные лентами, позументами etc., лежат между лопаток» (Архив Географического Общества, XL, 31, рукопись Стандровского о Моршанском уезде).
Чаще всего встречаются позатыльни в виде плотной, твёрдой четыреугольной полосы разнообразной величины. Полоса эта часто делается из лубка или толстого картона, обшитого тканью (рис. 35). При надевании она часто получает желобообразную форму (срв. рис. 21). Такая полоса всегда бывает украшена вышивкой — большею частью серебряными или золотыми нитями, высоким (рельефным) шитьём, в перемежку с цветными камешками, с бисером и т. п. Словом, она украшается чаще так же точно, как и передняя часть сороки на лбу (очелье); и даже узор вышивки нередко одинаков: излюбленный мотив — «павлиньи хвосты».

Рис. 34. Кокошник Псковского уезда,
с шишками.

Величина такого позатыльня весьма колеблется. У южновеликорусов часто встречаются очень большие — до 35 — 40 ст. дл. и почти столь же ширины. Малые позатыльни одинаково встречаются и на юге и на севере великорусской территории — менее 20 ст. длины и около 5 ст. шириной. У большого позатыльня различается колóдочка — основная часть, с узором, и заýшники — узкие лопасти, идущие от верхних концов вбок; к этим заушникам пришиваются шнурки для привязывания позатыльня к голове. В Зарайском уезде Рязанской губ. отмечены очень большие заушники, которые «доходили до виска и закрывали уши» (В. Миллер, Систематич. опис. коллекций Дашковского музея, III, 83).
Наконец, у южновеликоруссов встречаются позатыльни, имеющие вид сетки из бисера. Они иногда носят название: боронá (Живая Старина, 1910, № 1—2, с. 9, ст. Д. Святского).

Рис. 35. Позатылень к сороке Дмитриевского уезда Курской губ.
(Узор — павлиньи хвосты).

Позатылень вообще служит для той же главной цели, для чего и весь женский убор — чтоб «не светить волосом» (§ 3). Но в больших и твёрдых позатыльнях не трудно усмотреть влияние со стороны излюбленных в старой Москве высоких воротников одежды, так называемых козырей. И кóзырь, и позатылень одинаково являются шейными украшениями. (Габерландт видит в позатыльнe накосное украшение). Правда, козырь в старой Москве был обычнее для мужчин, а не для женщин, но женщины вообще воспринимали, по-видимому, также и мужские моды.
Стóит отметить, что позатыльни в XVIII-м ещё веке были обычным убором у турецкой народности телеутов в Сибири; только там они были девичьим украшением, а не женским, как то у русских. Телеутские девицы «прицепляют к затылку украшение, шир. в ладонь, дл. пядени в две, покрытое корольками и сему подобным» (Георги, Описание всех обитающих в Российском государстве народов, ч. II. Спб. 1799, с. 159). Финская мордва называет свой позатылень: «хвост головного убора» (Нeikel, Trachten und Muster der Mordvinen, 1899, с. IX).

§ 10. Повойник-очипок.

§ 10. В рассмотренных нами видах вост.-славянсских головных уборов мы склонны видеть один цикл, одну общую цепь. Правда, в основе этих уборов лежат три первоначальных элемента — головное покрывало, которое закрывало вместе с волосами и лицо, перевязка для волос, предохраняющая их от спутыванья, и рога животного, как мистический оберег. Но эти три элемента очень рано переплелись между собою почти до полного слияния. Например, сорока развилась естественно из наметки, которую носили на рогатой кичке, как на остове; тесная связь наметки с рогатой кибалкой и послужила причиной к появлению нового, особого покроя наметки. Кокошник возник не просто из сороки, а из того единого целого, которое составляла сорока вместе с рогами, соединёнными наверху князьком.
Этот цикл головных уборов оказался с течением времени нарядным, праздничным. Для рабочих будень служило или упрощение этого сложного убора, или же, ещё чаще, совсем иной убор, который восходит, по-видимому, к интимному накосному убору, вероятно к той сетке, которую женщины стали носить на волосах вместо первоначальной перевязки волос простою веревкою. Правда, сетчатые головные уборы, столь обычные у греков, у вост. славян очень редки; они отмечены только на западе украинской территории — в Галиции (Головацкий в Записках Географич. Общества, VII, 506) и на Волыни (Зеленин, Опис. рукоп. 319) — там и тут под названием «чепéц». Вместо сетки у вост. славян служит в данном случае обычная ткань.
Как бы то ни было, но общим для всех восточных славян является интимный головной убор, имеющий один и тот же покрой, но разные наименования: великор. повóй, повóец, повóйник, волосни?к, сбóрник, чéпчик, чепéц, чехóл, чéхлик, чехлýшка, шлык, шлычóк, чупи?рник, полетýшка; украинск. очiпок, чипéць, чéпик; белорусск. чап, чапéц, коптýр, старое русское подубрýсник, повóй. Из этих названий чепéц является общеславянским, туземным, а не заимствованным из латинск. cappa, как думали прежде (Berneker, Etym. Wtb. 143). Шлык известен у поляков уже с 1325 г. (L. Golebiowski, Ubiory w Polszcze, 1830, c. 243), правда в качестве мужского литовского убора; вряд ли это турецкое башлы?к, а скорее образование от. слав, корня шьв- (шити). Название волосник позаимствовано финскою мордвою в виде olosnik (Ax. Heikel, Trachten und Muster der Mordvinen. Hels. 1899, c. IX). Название сборник основано на том, что под этот убор «собираются» на голову волосы; чехол имеет в виду вздержку, при помощи которой стягивается, сморщиваясь, зад убора (срв. украинск. чóхли «манжеты со сборкой»).

Рис. 36. Украинский очiпок Валковского уезда Харьковской губ.
(налево спереди, направо — сзади - сбоку).

Покрой великорусского повойника совершенно тожественен с покроем украинского очипка, причём покрой этот обнаруживает признаки очень большой древности. В цельном куске ткани делается недалеко от края прорез, который зашивается так, что верхняя часть ткани при этом сильно морщится, чем и образуется округление для головной макушки (рис. 36). Прорез этот, при надевании убора, идёт выше той горизонтальной линии, где кончается верх лба и начинаются волосы. Назади имеется внизу вздержка, при помощи которой морщится нижний край куска ткани; эта вздержка служит одновременно и завязкой.
В дальнейшем этот простейший покрой, конечно, усложняется, главнейше с целью большей нарядности, с целью украшений. Так, вместо прореза надо лбом делается разрез кругом всей головы; ткань выше разреза вся делается складчатою, чтó особенно характерно для укр. очипков (рис. 37); складки эти идут ото лба до затылка. Посреди этих складок по линии носа, в украинских очипках бывает часто прямая гладкая полоска 2—5 ст. шир. (это так наз. очiпки с дóщечкой) или же толстый настеженный жгут (рис. 37: очипок с ковбáской). Иногда внутрь очипка надо лбом вшивается короткий жгут из настеженной ткани, идущий поперёк головы (очiпок с гýглей). Нижний край очипка оторачивается тканью иного цвета; оторочка эта иногда бывает сравнительно широкая (рис. 37), а чаще узкая.

Рис. 37 Украинский очiпок (с ковбáской)
Грайворонского уезда Курской губ.

Нарядные украинские очипки часто шьются из парчи, на твёрдой подкладке из холста, проклеенного тестом. Такие парчевые очипки иногда сохраняют форму простого очипка, имея даже и складки вдоль головы; но многие из них изменили свой покрой под влиянием женских шапок. Так возникли очипки цилиндрической формы, уже без вздержки и без завязок назади, с плоским верхом (дном). У парчовых очипков обычны чуждые простому очипку «уши» (срв. рис. 31) разной величины; появление их мы относим тоже за счёт влияния со стороны женских шапок (§ 11). Наконец, восточно украинский тип «седлообразного» парчового очипка (рис. 31) мы считаем контаминацией очипка с южновеликорусским (Курским) двухгребенным кокошником (§ 8).
Среди современных великорусских повойников различаю три главных вида. Древнейший вид, самый распространённый, сохранил свой первобытный покрой с зашитым прорезом, шьётся всегда из лёгкой мягкой ткани без подкладки и без украшений, весь прячется под платок или под другой головной убор. Второй вид является контаминацией повойника с кибалкой (§ 6); он также служит остовом для сороки. Изредка даже он бывает рогатым; таков, напр., упомянутый уже выше (§ 5) Арзамасский волосник с 7?ью рогами; он служит остовом для сороки и для особых повязок платками; зимой на него повязывают два платка, летом один, который «раскидывается по всей голове с угла на угол так, что задний конец оставляется висящим ниже затылка, передний конец подгибается под рога волосника, и чтобы конец сей не мог опуститься, то, для поддержания его, два боковые конца на нём завязываются узлом» (Архив Географ. Общества, XXIII, 124, рукопись Страгородского 1850 г.).

Рис. 38. Нарядный повойник Великоустюжского уезда Вологодской губ.
(Русский Музей).

Чаще вместо рогов внутрь повойника вшивается, поперёк головы, надо лбом, твёрдый жгут из стеганого холста, толщиной до трёх ст. (Рязанская губ.); в таком виде мягкий повойник может служить остовом для сороки. Иногда вшивают для той же цели твёрдую подкладку, так наз. задьни?к, в заднюю часть повойника (Сборник II-го Отдел. Академии Наук, т. 76, ст. Будде, с. 120). В переднюю часть волосника вшивают дощечку, несколько суживающуюся кверху и наклоняющуюся вперёд (Воронежский Юбилейный Сборник, II, 1886, с. 289). Нарядный южновеликор. повойник часто зовется: верхýша.
Северновеликорусский повойник развивался в подобном же направлении. Но в современных его формах ярче сказалось комбинирование с кокошником, а не с кибалкой. Надо лбом в сев.-великор. нарядном повойнике явился род гребня, который обрамляет верх головы (рис. 38). Такой нарядный повойник с гребнем известен под названиями: моршéнь, моршенёк, шамшýра (все три названия от глагола мóрщить), борýшка, почепéшник. Он заменяет кокошник в той половине сев.-великор. территории, где преобладала Новгородская колонизация (Архангельский край, восток Вологодского, север Вятского и Пермского). Назади он сохранил вздержку, что резко отличает его от кокошника. И ход эволюции моршеня отличен от эволюции, приведшей к кокошнику; моршень развился не из сороки, а из повойника.
Даже самые нарядные повойники и очипки всё же сохраняют, по традиции, память об интимности этого убора. И парчовые украинские очипки, и шитые золотом сев.-великор. моршени всегда закрываются сверху нарядным платком, сложенным в ленту; таким платком, как лентой, убор обвивается кругом, и виден из-под платка лишь верх убора, на макушке головы.
У Витебских белорусов, правда, отмечено исключение из этого общего правила; по свидетельству Н. Я. Никифоровского (op. cit. 121), у них всё дело в нарядности убора. Чепчик или каптур из домотканного холста, стягивающийся «матýзным порядком» (т. е. при помощи вздержки) позади, слывёт настолько интимным, что «появление в одном только коптурý считается неприличным даже среди домашних», т. е. в своей же семье; «но тот же чепчик из ситца, кумача и шерсти составляет выходной головной убор».

§ 11. Женские шапки.

§ 11. Третий и последний цикл головных уборов вост.-слав. женщин составляют шапки. Все почти путешественники XVI—XVII вв. (Невиль, Корб, Флетчер, Мейерберг и др.) говорят о шапках, как обычном головном уборе Московских женщин того времени. У Олеария читаем: «На головах (у богатых женщин) широкие и просторные шапки из золотой парчи, атласа, дамаста, с золотыми тесьмами, иногда даже шитые золотом и жемчугом и опушенные бобровым мехом… У взрослых девиц на головах большие лисьи шапки» (Ад. Олеарiй, Описание путешествия в Московию. Спб. 1906, с. 176).

Рис. 39. Украинская «дворянка» XVIII в. в кораблике на голове.
(Рис. Ал. Ригельмана).

В XIX в. женские шапки были тоже обычными. Напр., на Дону женщины в праздники носили «шапки с четвероугольным верхом из малинового бархата, в узор вышитого жемчугом, алмазами и яхонтами» (В. Броневскiй, Описание Донской земли, ч. III—IV. Спб. 1834, с. 173). В Валдае 1839 г. женщины и девицы «в бархатных шапочках» (П. Сумароков, Прогулка по 12?ти губерниям, 16). В Архангельской губ. женские шапки носили названия: чебáк, треýх; первая большая шарообразная шапка из оленьих шкур с наушникам и с хвостом на затылке (Вс. Миллер, Систематич. опис. коллекций, III, 7; срв. Север, 1923, № 3—4. с. 203, статья М. Б. Едемского; Зеленин, Опис. рукоп. I, 35, 216 и др.)

Рис. 40. Украинская «госпожа» XVIII в. в кораблике на голове.
(Рис. Ал. Ригельмана).

Женские меховые шапки вообще одного покроя с мужскими. Исключением представляется на первое впечатление корáблик (рис. 39—40: по изображениям А. Ригельмана 1785 г.) — шапочка продолговато-округлой формы, края которой, очень низкие и плотно прилегающие спереди и сзади возвышаются заострёнными вверх лопастями, подобно рогам; обшивались соболями. Женские «кораблики» были в широком употреблении как у украинцев (Ригельман, Летописное повествование о Малой России. М. 1847, табл. л. 14 и 17; Гр. Квитка—Основьяненко, Украинцы: Сочинения, т. IV, изд. 1890 г., с. 463), так и у великоруссов (Труды I Археологического Съезда, I, 195, статья А. Ф. Фортунатова; Отечественные Записки, т. 88, с. 188, статья Е. Авдеeвой). Мужские шапки—«кораблики» отмечены в Тихвине Новгородской губ., в 1810 г. (Рисунки и чертежи к путешествию по России... К. Бороздина, рукопись Публичной Библиотеки в Ленинграде, ч. I, рис. 23). — Теперь ни мужских, ни женских корабликов уже давно не существует.

Рис. 41. Кокошник Звенигородского уезда Московской губ.
(Рис. 1850 г. из архива Географ. Общества).

У сев.-великоруссов женские шапки без меха кое-где сохранились в виде цилиндрических «кик» (ки?ка или столбунéц), кои отнюдь нельзя смешивать с кичками. У кики плоское дно и наушники по бокам. — Московские кокошники, напр, изображенный на рис. 41 (рис. 1850 г. из архива Географического Общества), близки к кикам, но не имеют наушников; носятся, как видно, с подзатыльнями; это кокошники без гребня, видоизменённые под явным влиянием шапок и кик, причём кокошники и потеряли свой гребень.

Рис. 42. «Кокошник» южновеликорусских колонистов
Екатеринославской губ. (Вид сбоку).

Женские шапки вообще оказали довольно сильное влияние на иные головные уборы вост.-слав. женщин. Даже сороки иногда превращаются в шапочки (срв. рис. 23) причём назади вверху изредка ещё сохраняются маленькие рожки. Украинские цилиндрические очипки с плоским дном (т. наз. каптури?) получили свою новую форму от шапок. На рис. 42 изображен южновеликорусский кокошник из малинового бархата, сшитый в виде шапочки.
Почти все названия шапок, одинаково женских и мужских, у вост. славян заимствованы исчужа: колпáк, чебáк, малахáй, кабарди?нка с востока; шáпка, каптýр с запада. В форме шапок легко рассмотреть, между прочим, влияние греческих церковных митр и камилавок (срв. рис. 41—42). В полную противоположность двум первым из рассмотренных нами женских головных уборов, мы третий цикл, шапок, считаем сплошь заимствованными с востока и с запада.

§ 12. Повязка и наколка.

§ 12. Нам остаётся ещё сказать о новейших головных уборах вост.-слав. женщин. Таковы пóвязка и накóлка, — уборы, можно сказать, интернациональные, в том смысле, что они распространились в XIX в. по всей территории вост. славян, минуя всякие этнографические границы. Великорусская повязка, напр., Тверской губ. ничем, в сущности, не отличается от украинской повязки (рис. 43). Это полу-культурный убор мелкобуржуазных слоёв городского населения, который проник в деревню и быстро привился в ней. Никифоровский (op. cit. 121) описывает, как белорусские крестьянки позаимствовали этот убор от великорусских колонистов-староверов.

Рис. 43. Украинская «пóвязка» Богодуховского уезда Харьковской губ.
(Налево спереди, направо сзади).

И пóвязка и наколка одинаково делаются из головного платка; в этом смысле они восходят к предшественнице платка — наметке, т. е. относятся к первому из рассмотренных нами трех циклов головных уборов. Но сменили они гл. обр. очип и повойники. — Отличие повязки и наколки сказалось и в самом их названии: пóвязка — платок связанный узлом, наколка — платок наколотый при помощи булавок. Для наколки почти всегда, а для повязки изредка употребляется не цельный платок, а только половина его, отрезанная по диагонали. По этому последнему признаку данные головные уборы зовутся ещё: косы?нка, косóк, косичóк (от слова косóй).
Раз повязанный или сколотый булавками платок, чаще шёлковый, уже не развязывается, а б. частью сшивается в повязанном виде, после чего надевается и снимается подобно шапочке. Концы платка завязываются на лбу изящным бантом. У украинцев такой бант (рис. 43) носит техническое название метéлик (собственно: бабочка), а середина его: поýшка . У великоруссов города Мологи в 1820—30?х годах в узел косынки на лбу ввязывался большой перстень с камнем (Труды Ярославского Губ. Статистич. Комитета, I, 1866, с. 3, статья А. Фенютина). И в гор. Онеге концы скóлки продеваются в серебряное колечко, которое и приходится как раз на середине лба (Вс. Миллер, Системат. опис. коллекций Дашк. музея, III, 9).
Накóлку или скóлку делают иногда таким образом: косы закручивают на макушку и кладут на них обмазанный сверху клейстером кусок тонкой ткани, на который наклеивают листы писчей бумаги; все это приглаживается к причёске, чтоб получить её форму; носят все это на голове, пока не высохнет. Просохший убор снимают и «накалывают» на него булавками шелковую ткань с бантами напереди и назади (Глуховский у. Черниговской губ.).
Весьма характерно, что, в полную противоположность очипку и повойнику, пóвязка не требует для себя никакого прикрытия; в ней открыто ходят повсюду, даже и в церковь, куда в одном очипке, не покрытом сверху платком, никогда не показываются. — В этом мы усматриваем смутную память о том, что очипок, хотя бы и самый нарядный, восходит к интимной сетке на волосах, а повязка — к наметке, т. е. к верхнему покрывалу.

§ 13. Заключение.

§ 13. Итак, всё пёстрое разнообразие головных уборов вост.-слав. женщин мы пытаемся распределить по трём главным циклам. В первом цикле первобытная, праславянская наметка, простая перевязка волос и мистический оберег в виде рогов животного — слились в одно целое и дали в конечном результате сороку, а потом кокошник с гребнем. Во втором цикле древняя сетка на волосах постепенно развилась в повойник-очипок. В развитии этих циклов скачков не заметно, но бесспорно влияние уборов третьего, исчужа взятого цикла — шапок. Однорогие (редкие) кокошники тоже, по-видимому, возникли под сторонним влиянием.
Особняком стоят девичьи головные уборы, которые восходят к простой перевязке волос стеблем или веревкой. Женские уборы освящены особым обрядом повиванья или окрученья новобрачной на свадьбе; этому обряду иногда предшествует даже особое религиозно-церковное освящение самого убора. Так, в Сибири «раньше обязательно, а теперь редко — к венчанию молодая приготовляла кокошник; поп в церкви освящал его, возлагая на престол» (А. М. Селищев, Забайкальские старообрядцы. Иркутск, 1920, с. 7). Древнее поверье, что открытые волосы замужней женщины ведут к бедствию, а также присутствие в уборе мистического оберега в виде рогов — усиливали священно-мистическое значение убора, прикрывающего таинственные волосы на голове замужней женщины. — Девичий же убор сохранялся неизменно главным образом в силу своего символического значения: открытые волосы означали символически девственность. В Приуралье у сев.-великоруссов есть обычай, в силу коего девица-невеста во время брака жертвует ленту из своей девичьей косы в церковь, в качестве закладки для напрестольного евангелия; но такая символическая жертва приемлется только от невесты, соблюдшей до брака своё девство; жертва без этого условия навлекает на жертвующую гнев божества.
Таким образом, возникновение и развитие существующих доныне форм восточнославянских женских головных уборов объясняется тремя различными факторами. Первое — фактор биологический — необходимость перевязать длинные волосы веревкой (такую веревку мы считаем прототипом всех девичьих уборов и, быть может, также женской кибалки) и необходимость обвязать причёску сеточкой (откуда повойники-очипки). Второй фактор — магический: головной убор должен служить оберегом матери (и вместе её ребенка) от нечистой силы и злого глаза; таковы все рогатые уборы; такова, быть может, сорока, поскольку в ней можно видеть сближение с птицей сорокой. В кокошнике идея оберега заменилась магическим символом плодородия: в этом великорусском уборе бесспорна идея сближения с обычным символом женской плодовитости — с курицей; вполне аналогичный символ плодородия мы имеем в украшении разных женских уборов «шишками» (рис. 35), похожими на «шишки» украинского свадебного коровая и, в дальнейшем, на плоды-семена сосны.
Наконец, ряд уборов заимствован от соседних народов в готовом виде; таковы все шапки. Последнее наше замечание нельзя понимать так, что все прочие восточнославянские женские головные уборы мы считаем чисто туземными, не заимствованными. Древнейшие из двурогих уборов есть основания считать также взятыми исчужа (срв. § 5 — о шлемах, как о прототипе женских двурогих уборов). Но тут мы имеем доисторическое заимствование, которое нельзя доказать; главное же, двурогие уборы подверглись на восточнославянской почве весьма основательной туземной переработке и, эволюционируя, создали совершенно новые формы уборов; напротив, женские шапки сохраняют, как общее правило, чужие формы без больших перемен и эволюции.

Дм. Зеленин

.