Топорков А. Русский эротический фольклор

ОГЛАВЛЕНИЕ

Весенне-летний период
ЭРОТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ТРОИЦКО-КУПАЛЬСКОЙ ОБРЯДНОСТИ

Человек, мало-мальски знакомый с современными работами по восточнославянской мифологии и фольклору, да и просто любитель «русской старины», прочитавший известные книги И. М. Снегирева и А. В. Терещенко и тем более трехтомник А. Н. Афанасьева, почти наверняка имеет ясное представление о купальских игрищах, масленичном разгуле и разнузданных обрядах, посвященных Яриле. Вместе с тем исследователь — этнограф, фольклорист или мифолог, однажды столкнувшийся с этой проблемой, чувствует себя не столь сведущим, ибо свидетельства об эротике в весенне-летней обрядности и фольклоре на самом деле весьма немногочисленны и не всегда достоверны. Задача, таким образом, состоит прежде всего в том, чтобы собрать воедино эти крайне скудные данные. Не претендуя, разумеется, на полноту, попытаемся изложить известные нам сведения и факты и прежде всего те из них, что проливают свет на эротические троицкие обряды и песни, впервые публикуемые в настоящем сборнике.
Ири знакомстве— пусть даже самом беглом — с большинством изданных древнерусских поучений и исповедальных вопросов, так или иначе касающихся
245
празднеств языческого толка1, бросаются в глаза две их особенности. Во-первых, значительная их часть обращена против «игрищ» как таковых («блудных», «бесовских» и т. д.), однако, как правило, эти игрища не имеют точной календарной привязки к тому или иному празднику. Когда же в поучениях появляются указания на конкретный христианский праздник, к которому были приурочены игрища, то выясняется, что особенно разнузданный характер принимали они дважды в году: на святках (от рождества до Крещения), а также в период троицко-купальских празднеств (что в целом, как мы увидим ниже, соответствует этнографической картине XIX — начала XX в.; вопрос об эротизме масленичной обрядности здесь не рассматривается). Вот что об этом сообщал в 1551 году Стоглав: «Русалии о Иоаннове дни и навечерии рожьства Христова и богоявления сходятся мужие и жены и девицы на ночное плещевание и на бесчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание и на скакание, и на богомерзкие дела, и то бывает отрокам осквернение и девам растление»2. Таким образом, есть все основания полагать, что эротические обря-дь1 совершались в течение двух — наиболее значимых и насыщенных — праздничных периодов традиционного восточнославянского календаря.
В специальной литературе утвердилось мнение, согласно которому эротические обрядь1 и фольклорные тексты являются принадлежностью сферы анти-поведе-ния, магического по сути и связанного по происхождению с языческими представлениями о потустороннем мире. Анти-поведение «соотносилось с календарным циклом и, соответственно, в определенные временные периода (например, на святки, на масленицу, в купальские дни) (...) признавалось уместным и даже оправданным (или практически неизбежным)»3. По 'мнению Б. А. Успенского, эротика в этих народных обрядах кор-
1 См. хотя бы: Алмазов А. И. Тайная исповедь в православной Восточной церкви. Опыт внешней истории. Исследование преимущественно по рукописям. Одесса, 1894, т. 3; Азбукин М. Очерк литературной борьбы представителей христианства с остатками язычества в русском народе (XI—XIV века).— Русский филологический ве-стник,1897, т. 37, №1-2, с. 229—273 и нек. др.
2 Царские вопросы и соборные ответы в многоразличных церковных чинах. Стоглав. М., 1890, вопрос 24.
3 Успенский Б. А. «Заветные сказки» А.Н.Афанасьева.— От мифа к литературе. М., 1993, с. 119.
246
релировала с иными формами анти-поведения, в частности, с ритуальным ряжением и глумлением над христианским культом.
В троицко-купальском цикле (в отличие от святок не столь тесно связанном по происхождению с культом предков) эротический элемент, как мы увидим в дальнейшем, обнаруживал себя прежде всего в проводных ритуалах, состоящих в изготовлении и последующем уничтожении обрядового чучела. Иными словами, сквернословие и вольное поведение и здесь зачастую соотносились именно с областью смерти, пусть даже символической. Что лее касается специально купальской обрядности, то в ней эротический элемент органично вплетался в общую вседозволенность праздничного времени, когда люди, природа и потусторонние силы как бы объединялись в своем стремлении нарушить принятые нормы, воплотить невозможное и реализовать несбыточное (ср. в этом смысле бесчинные забавы молодежи, поверья о разгуле нечистой силы, цветении папоротника, разговорах домашних животных и т. п.).
И еще на одно обстоятельство обратим внимание. Эротические забавы и непристойное поведение практически всегда были связаны (во всяком случае — во временном плане) с ритуалами, посвященными матримониальной тематике, с любовной магией и гаданиями о супружестве. Таким образом, эротический «сюжет» обряда или обрядовой песни как бы на деле (пусть даже в самых крайних формах) реализовывал желаемое и вместе с тем создавал прецедент, следование которому (в отличие от самого анти-поведения) полностью отвечало норме.
Одно из наиболее старых и вместе с тем достаточно полных описаний купальских игрищ, сопровождаемых свободой сексуального общения, содержится в известном послании игумена Елеазарова монастыря Панфи-ла наместнику Пскова кн. Дмитрию Ростовскому, датируемом 1505 годом: «Егда бо приидеть самый празник Рожество Предотечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селах возбесятца в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными игранми сотонинскими, плесканием и плясанием, женам же и девам и главами киванием и устнами их неприязнен клич, вся скверные бесовские песни, и хреп-том их вихляниа, и ногам их скакание и топтаниа; ту лее есть мужем и отроком великое падение, ту же есть на
247
женское и девичье шетание блудное им возрение, тако же есть и женам мужатым осквернение и девам растленна»1. Немногочисленные указания на то, что в купальскую ночь допускалась наибольшая свобода в общении полов и прежде всего — в среде молодежи, встречаются и в этнографической литературе XIX—XX веков, правда, обычно они имеют весьма обобщенный характер. Так, М. А. Дикарев в своих материалах, посвященных молодежному досугу на Черниговщине, отмечал, что если у девушки есть жених, то в купальскую ночь он не имеет права ревновать ее к другим парням, ибо в это время девушка может свободно общаться со многими из них, и причем весьма вольно2. Немало сведений о вольностях в общении молодежи в период летних полевых работ, а также во время зимних посиделок, приводит в своей монографии Т. А. Бернштам3.
Эротические мотивы весьма характерны и для купальских песен, впрочем, преимущественно не русских, а белорусских и украинских (как известно, в России праздник Ивана Купалы не получил столь широкого развития, как на Украине и в особенности в Белоруссии; основные купальские обряды и верования оказались приурочены в России к троицким праздникам). Купальские песни соответствующего содержания встречаются лишь в западнорусских областях, непосредственно примыкающих к Белоруссии. Позволим себе процитировать две таких песни. Первая, записанная В. Н. Добровольским на Смоленщине, разрабатывает эротическую тему в рамках традиционного сюжета одной из белорусских купальских песен:
А Иван Марью
Звал на Купальню, Купала на Ивана!4
«Где, Купала,
Ночь ночевала?»
«Под осинкою
С Максимкою,
Под орешкою
С Терешкою».
1 Псковские летописи. М., 1941, т. 1, с. 90.
2 Дикарев М. Зб1рки сшьсксл молодой на Укра'пп.— Матер1али до украшсько-pycbKoi етнольоги. Львш, 1918, т. 18, с. 138—139.
3 Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины ХТХ — начала XX в. Л., 1988, с. 236—237.
4 Припев повторяется после каждого стиха.
248
«Что, Купала, Вечеряла?» «А варенички С цибулею, Кулажищу — Неуважища!»1
Иочти дословно совпадающие с этим текстом белорусские песни представлены несколькими вариантами2.
Вторая песня записана П. В. Киреевским в Новгороде:
Еще что кому до нас,
Когда праздничек у нас!
Завтра праздничек у нас —
Иванов день!
Уж как все люди капустку
Заламывали.
Уж как я ли, молода,
В огороде не была.
Уж как я ли за кочан,
А кочан закричал,
Уж как я кочан ломить,
А кочан в борозду валить:
«Хоть бороздушка узенька —
Уляжемся!
Хоть и ночушка маленька —
Понабаемся ! »3
Примечательно, что аналогичных песен из других областей россии нам не известно.
Несравненно богаче в этом смысле белорусская купальская поэзия. Изданный в 1985 году в серии «Бела-руская народная творчасць» специальный том, посвященный купальским и петровским песням, хотя и не
1 Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник, ч. 4. — Записки Русского географического общества по отделению этнографии. СПб., 1903, т. 27, с. 216.
2 Купальскш i пятроуыая песш. Мшск, 1985, №186—188, 231.
3 Цит. по: Поэзия крестьянских праздников. Сост. И. И. Земцов-ского. Л., 1970, с. 480—481. Здесь же приводится еще одна купальская песня с эротическим подтекстом, записанная также на западе России — на Псковщине. Обратим еще раз внимание на то, что купальский обряд, описанный в послании Панфила, также относится к Пскову.
249
содержит песен откровенно непристойных (смеем предположить, что не в силу их отсутствия, а сугубо по цензурным соображениям), однако широко представляет эротическую тематику купальских песен. Не имея возможности их цитировать в рамках небольшой вступительной заметки, назовем лишь наиболее характерные мотивы: потеря девушкой «венка» в купальскую ночь (№ 222), сексуальное насилие и коитус (№ 266, 402—404), скотоложество (№507 — 509), совокупление с волком (№ 570)1, а также весьма откровенное сопоставление коитуса со стариком и коитуса с молодьпм (№ 529). К названным сюжетам примыкают и купальские балладь1 об инцесте брата и сестры (№598—608), известные и по нескольким русским вариантам2. Купальские песни, намекающие на сексуальные вольности, можно встретить и в украинском обрядовом фольклоре:
На Купайла, на Ивана Вишла диука гарно убрана, Уси люди дивуюца, С ким она любуеца. Один хлопиц одызвался, А на ней постарауся3.
Эротизм, как можно предположить, был некогда присущ и белорусской купальской обрядности. На Мо-гилевщине, например, на Купалу принято было наряжать «деда» и «бабу», которые вели себя весьма свободно: целовались, обнимались, а «дед» преследовал девушек и пытался целовать их всех без разбору4. Там лее был записан Г. В. Тавлай шутливый обычай подбрасывать на Купалу в чужие дома куколок с запиской «подарок от Ивана Купалы»5. Эротический аспект купальских обрядов находит продолжение и в весьма развитой системе ритуалов и магических практик, посвященных
1 Ср. варианты № 1, 1а в публикации Л. М. Винарчик и № 10 в публикации Е. В. Миненок.
2 См.: Поэзия крестьянских праздников, № 677, 678.
3 Полесский архив Института славяноведения и балканистики РАН. Зап. М. Р. Павловой в с. Червоная Волока Луганского р-на Житомирской обл. в 1985 году.
4 Тавлай Г. В. Белорусское купалье. Обряд, песня. Минск, 1986, с. 158.
5 Там же, с. 20.
250
любовной и матримониальной тематике: это ритуальное осуждение неженатой молодежи, чествование молодоженов, обычай приходить к купальскому костру парами (жених и невеста), запрет прыгать через купальский костер тем, кто не женат или вдов, обычай перепрыгивать через костер парами, что — в случае успеха — должно было способствовать удачному браку, любовная магия и, наконец, девичьи гадания о суженом1.
Собственно нее в России обряды, включающие элементы эротики, были обычно приурочены к троицким праздникам и Петровскому заговенью, о чем сообщал еще Стоглав. Многословное описание такого игрища в день Вознесения находим в челобитной нижегородских священников 1636 года: «В шестый четверток по Пасце на празник Вознесения Христова тако не проти-вляются празнику Христова Вознесения. В Печерскои монастыр ходят (...) из града мужи и жены, из сел и из деревен съежются, а корчмиты (...) с кабаками и со всякими пьяными пит [и] и, а игрецы и медведчики и скомороси з бесовскими оружии, и собравси (...) к тому Печерскому монастырю, и мнятся празновати сицевым образом: медьетчики с медведи и плясовыми псицами, а скомороси и игрецы с личинами и с позорными блудными орудии, з бубнами и с сурнами и со всякими сатанинскими блудными прелесми, и злыя (...) прелести бесовския деюще, пьянъетвующе, пляшуще и в бубны бъюще и в сурны ревуще и в личинах ходяще, и срамныя в руках носяще, и ина неподобная деюще, их нее как сатана научил противитись празнику Вознесению Христову»2.
Некоторые свидетельства об эротических обрядах троицкого цикла можно найти и в более поздних публикациях. Значительная их часть так или иначе связана с Ярилой — мифологическим персонажем, празднование в честь которого происходило в России (а также, вероятно, и кое-где на Украине) в первый понедельник
1 ТавлайГ. В. Белорусское купалье. Обряд, песня, с. 19—21.
2 Рождественский Н. В. К истории борьбы с церковными беспорядками, отголосками язычества и пороками в русском быту XVII в. (Челобитная нижегородских священников 1636 года в связи с первоначальной деятельностью Ивана Неронова).— Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1902, кн. 2, отд. IV, смесь, с. 26-27.
251
Иетровского поста, через неделю после Троицы1. О Яри-ле и воронежском празднике в честь него упоминается в послании св. Тихона Задонского от 1765 года. В этот день в городе всем миром избирался на роль Ярилы человек, которого украшали цветами и лентами, обвешивали колокольчиками и надевали на голову колпак. «В таком наряде под именем Ярилы ходил он, пляшучи, по площади в сопутствовании народа обоего пола»2. Особое возмущение вызывало у Тихона Задонского сопровождавшее это гуляние «плясание жен пьяных с скверными песнями». В 1838 году И. м- Снегирев опубликовал описание костромского гуляния, посвященного Яриле, на котором «совершали погребение Ярилы, (...) старик в лохмотьях нес в небольшом гробике куклу, представлявшую мужчину с естественными его принадлежностями. Пьяные бабы провожали гробик до могилы, где закапывали его с разными причетами»3. Празднование в честь Ярилы было, по сведениям, собранным И. м. Снегиревым, известно и в других губерниях Верхнего и Среднего Поволжья, а также в Тамбовской и Воронежской; однако, в отличие от костромского праздника, остальные гуляния были лишены эротических черт и проходили в пении, вождении хороводов, танцах, кулачных боях и т. д. Примечательно, впрочем, что во время подобных гуляний матери нередко отпускали своих взрослых дочерей «поневеститься»4.
А. В. Терещенко привел описание праздника Ярилы по своим юношеским впечатлениям от пребывания на Украине в среде казачества. И хотя сведения, в нем содержащиеся, не подтверждаются позднейшими материалами, а само это описание в некоторых его частях напоминает материалы И. М. Снегирева, оно все же заслуживает внимания. В понедельник после Петровского заговенья «женщины и казаки сходились по полудни, чтобы погулять у шинка. Там (...) по захождении солнца выносили на улицу мужское соломенное чучело со всеми его естественными частями и клали во гроб. (...) Женщины подходили к нему и рыдали: „Помер он!
1 О культе Ярилы см.: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, с. 180—191.
2 Соболевский А. И. Ярило.— Сборник Отделения русского языка и словесности АН, 1910, т. 88, № 3, с. 267.
3 Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды, вып. 4. М., 1838, с. 55.
4 Там же, с. 56-61.
252
помер!" мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело, трясли и произносили: „Эге, баба не бреше! Вона знае, що ш солодче меду". Женщины продолжали вопить: „Якш же вин був xopouii да якш услужливый". Смотрели на него любострастно и говорили: „Не встане вин больше! О як же нам расставатися с тобою! и що за жизнь, коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек! но вин не встае и не встане". После (...) уносили чучело и хоронили»1.
В 1895 году в журнале «Киевская старина» появилась статья С. Венгрженовского «Языческий обычай в Брацлавщине „гоныты шуляка"». Обряд, зафиксированный автором на Подолье, хоть и не походил ничем на празднования в честь Ярилы, но относился к той же календарной дате (первому понедельнику Петровского поста) и вобрал в себя немало эротических элементов. Сам по себе обычай был посвящен охране домашней птицы от летних нападений на нее «шуляка», т. е. коршуна; центральным его эпизодом было изготовление чучела «шуляка» из платков, а затем «изгнание шуляка» с шумом, криком и визгами. На разных этапах обряда, названного автором статьи «самым бесчинным праздником» из всех ему известных, женщины — основные его участницы — устраивают выпивки и гуляния, во время которых «поют срамные песни, рассказывают сальные анекдоты, откалываются самые бесстыдные шутки (...) В этом случае стараются пересолить в подобных выходках, что, по убеждению народа, при гонении шуляка требуется самою идеею празднования, ибо в этот день женщинам все позволяется. Если попойка проходит в корчме, то мужикам вход туда заказан, но тем не менее женщины ждут их, так как иначе праздник не достигнет цели». Когда кто-нибудь из мужчин — отчаянный смельчак или просто любитель острых ощущений — все же решается войти в кабак, начинается настоящая оргия. К нему «пристают пьяные бабы с сальными шуточками, тормошат его со всех сторон, рвут на нем платье и стараются обнажить его донага»2.
Еще одно свидетельство о праздновании дня Ярилы относится к Зарайскому у. рязанской губ. В своей небольшой публикации на эту тему Н. М. Мендельсон ука-
1 Терещенко А. В. Быт русского народа. СПб., 1848, ч. 5, с 101.
2 Венгрженовский С. Языческий обычай в Брацлавщине «гоныты шуляка».— Киевская старина, 1895, т. 50, с. 296.
253
зал на то, что в данной местности в Петровское заговенье молодежь отправлялась на лодках к месту Ярилина плешь, где устраивала гуляние, называвшееся «справлять ярилки» и имевшее «разнузданный» характер1. Никаких дополнительных деталей автор не сообщал. Значительно позже Э. В. Померанцева обнаружила материалы Н. м. мендельсона в архиве Государственного музея этнографии народов СССр (ныне — Российский этнографический музей) и частично опубликовала их. Интерес вызывает, в частности, замечание одного из участников обряда о том, что Ярила «любовь очень одобрял»2. В той же статье Э. В. Померанцева привела аналогичные архивные свидетельства из Даниловского у. Ярославской губ., где еще в начале XX в. сохранялся обычай «погребать ярилину плешь». Его участники делали из глины куклы Ярилы («в рост человека с подчеркнутыми признаками мужской силы») и Ярили-хи, а после гуляния разбивали их и кидали в воду3.
Новые архивные материалы, относящиеся к петровским праздникам и специально к Ярилину дню, были не так давно введены в научный оборот Т. А. Бернштам. Исследовательница обратила внимание на календарное и терминологическое сближение Ярилиного дня и Купа-лы («Ярила по-другому называется Иван Купальный» и т. п.), подтверждающееся и параллелизмом эротических обрядов Петровского заговенья и Купалы. Кроме того, она опубликовала любопытное архивное описание обряда «караулить солнце», относящееся к Орловской губернии (обряд совершался в Петровское заговенье): «Один из актов этого обряда назывался колесня: на тайно добытые два колеса сажали бабу и парня, изображавших невесту и жениха, и начинали играть „свадьбу", причем исполнялись все свадебные этапы, от сватовства до венчания. Чуть всходило солнце, бабы снимали сарафаны, распускали волосы и бегали в таком виде по деревне, преследуемые парнями; у не снявших одежду разрывали ворот рубахи или сдергивали пояса; девушки в это время свистели, плясали, пели»4.
1 Мендельсон Н. Из наблюдений в Зарайском уезде Рязанской губернии.— Этнографическое обозрение, 1899, № 1—2, с. 385.
Померанцева Э. В. Ярилки.— Советская этнография, 1975, № 3, с. 128.
3 Там же, с. 128.
4 Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX в., с. 178-179.
254
К изложенным здесь обрядам откровенно эротического толка примыкают немногочисленные свидетельства о травестизме в обычаях Петровского заговенья (ср., например, владимирский обычай «провожать весну», изгоняя в рожь девушку, переодетую парнем, и парня, переодетого девушкой)1, а также обычаи любовной магии, практиковавшиеся в этот день на Русском Севере2.
Среди троицких обрядов, предшествующих Петровскому заговенью, эротические элементы встречались — судя по имеющимся публикациям — значительно реже. На Верхней Волге был известен обычай делать в Семик (четверг, предшествующий Троице) два чучела: Семика и Семичиху, относить их в поле и оставлять на ночь под деревом. Наутро, вернувшись на прежнее место, у них спрашивали: «Как вы ночку провели, молодица с молодцом?», после чего чучела разоряли3. В архивных материалах, относящихся к Нижегородской и Владимирской губерниям, есть указания на травестийное переряживание молодежи в Семика и Семичиху4.
В архиве кафедры фольклора филологического факультета 1УЕГУ имеются небольшие описания духовского обряда из Куйбышевского р-на Калужской области, т. е. из тех лее мест, откуда и публикуемые ниже материалы Е. В. Миненок. Согласно этим свидетельствам, здесь на Духов день (вероятно, в троицкое воскресенье) из березы делали чучело, одевали его в мужскую одежду, украшали венками и, отнеся к реке, топили или купали. Куклу эту звали Халимон (искаженное Филимон). Во время потопления куклы участники обряда пели песни откровенно эротического содержания:
Во ржи на межи Халимон ночевал, Халимон ночевал, Три беды сбедовал,
1 Добрынкин Н. Народные обычаи в Меленковском уезде.— Владимирские губернские ведомости. Часть неофициальная, 1896, № 6, с. 6.
2 См.: Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов: XIX — начало XX в. М., 1979, с. 254.
3 Зеленин Д. К. Описание рукописей Ученого архива Императорского Русского географического общества. СПб., 1915, т. 2, с. 102.
4 Бернштам Т. А. Указ. соч., с. 177.
255
Три беды сбедовал, Трех баб пое...1.
В одной из соседних деревень в тот же год был записан обряд, коррелирующий в некоторых деталях с похоронами Костромы или Кострубоньки. В Духов день люди собирались на главной площади села, образовывали круг, в середину которого ложился человек, изображавший покойника. Вокруг него стояли «родственники» и причитающая по умершему «вдова». По истечении некоторого времени «покойник» неожиданно вскакивал и начинал целоваться со всеми подряд, а люди, стоявшие вокруг, приговаривали или припевали:
Милой устал, Из мертвых устал, Из мертвых устал, Целоваться стал2.
В архиве лаборатории народной музыки [Российской академии музыки им. Гнесиных среди материалов, записанных на Смоленщине, нам встретилось указание на духовское гуляние женщин, совершаемое ежегодно в роще под березками и сопровождаемое обязательным кумлением, яичницей и исполнением «срамных» песен, в частности, такой:
Пошли девочки в лужочку, Нашли хуй в бороздочку... Поделили по кусочку, Одиа одну за косу: Давай мою колбасу!
По замечанию собирателя, мужчины не принимали непосредственного участия в этом обряде, однако, как часто и бывает, находились где-нибудь поблизости, подслушивали, подсматривали, смеялись и отпускали в адрес женщин малопристойные шутки3.
1 МГУ. Материалы фольклорной практики, 1977, т. 13, № 269; т, 14, № 306. Калужская обл., Куйбышевский р-н, д. Проходы. Описание обряда очень краткое, а песня, по-видимому, не закончена. Ср. описание Е. В. Миненок и песню № 10 в публикации Л. М. Винарчик.
2 Там же, 1977. Материалы фольклорной практики, т. 18, № 3. Калужская обл., Куйбышевский р-н, д. Селилово.
РАМ. Экспедиция 1988 г. Смоленская обл., Кардымовский р-н, д. Коншино. Ф — 2716.
256
Таков основной корпус известных нам к настоящему времени материалов, касающихся «эротического» пласта календарной обрядности троицко-петровско-ку-пальского цикла. Среда них наиболее заметное место занимают эротические элементы в традиционном ряжении (ср. выше в тексте XVII в.) и поведении ряженых, изготовление ритуальных чучел с ярко выраженными половыми признаками, мотивы коитуса (как в обряде, так и в фольклоре), оргиастические элементы, полное или частичное обнажение, а также — травестизм, мотивы брака, любовная магия и гадания. При ближайшем рассмотрении оказывается также, что среди приведенных здесь этнографических материалов достаточно четко выделяются две группы. Сведения, заимствованные нами из источников XIX — начала XX в., практически всегда не столь информативны, как хотелось бы. По тем или иным причинам собиратели и публикаторы обычно воздерживались от изложения наиболее «пикантных» подробностей того или иного обряда; избегали они и обнародования откровенно «порнографических» (по выражению С. Венгрженовского) фольклорных текстов. И лишь публикации последних 20—30 лет (материалы Э. В. Померанцевой, В. К. Соколовой, Г. В. Тавлай, Т. А. Бернштам), опирающиеся на архивные и современные полевые материалы, конкретизировали многие общие положения, касающиеся «разнузданности» весенних языческих праздников, превратив домыслы, намеки и догадки в подлинно научные факты. И все же на общем фоне предлагаемые ниже вниманию читателей материалы Е. В. ЗМЕиненок и Л. М. Винарчик, посвященные троицким обрядам западнорусского региона, представляются уникальными, поскольку действительно впервые вводят в научный оборот полные (без купюр), очень подробные и совершенно оригинальные описания «эротических» обрядов и сопровождающие их фольклорные тексты, тем самым предоставляя исследователям возможность сопоставить их с известными до сих пор, а кроме того, создавая прецедент, которому, хочется надеяться, последуют другие собиратели и издатели.
Татьяна АГАПКИНА
9 Русский эротический фольклор
«СРАМНЫЕ» ПЕСНИ СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ
В Смоленской области песни эротического содержания были строго приурочены к обрядам троицкой недели (восьмой после Иасхи)1, когда девушки и женщины кумились и гадали по завитым на березах венкам. В Духов день после полудня участницы обряда шли к березам, растущим неподалеку от житного поля, и делали венок, предназначавшийся для кумления. Он представлял собой «воротца» из двух молодых берез, которым переплетали макушки, или связанные дугой две большие березовые ветки. Кумящиеся по двое проходили под венком навстречу друг другу или переступали через венок, который держала в руках «бабушка Куприянов-на» — так называли пожилую женщину или вдову, выполнявшую специальную роль в обряде кумления. Затем они целовались через подвешенный к венку крестик и менялись какими-либо личными вещами: украшениями, одеждой,— после чего считались кумами. Иереку-мившись, женщины завивали венки для гадания — закручивали, не ломая, березовые ветки и примечали свои венки, а потом здесь нее, «под березами», готовили и поедали яичницу — обязательную ритуальную пищу.
В следующее воскресенье — Иетровское заговенье — снова шли к березам раскумиться и развить венки. Вновь совершались те же действия, что и при кумлении, причем вещи, которыми обменивались в Духов день, возвращались их владелицам, перестававшим с этого
1 В отличие от церковного календаря здесь, как и в других западнорусских традициях, в восьмое от Пасхи воскресенье празднуется день Святого Духа, а Троица — в следующий за ним понедельник. В соответствии с этим и неделя, и обрядовые песни, исполняемые в это время, называются духовскими.
258
момента быть кумами. О судьбе лее самих гадающих или их близких родственников, на которых также можно было завивать отдельные венки, узнавали по состоянию венков. «Невеселый», засохший или развившийся раньше времени венок предвещал болезнь или смерть.
Духовские обрядь1 всегда сопровождались исполнением специальных песен: в каждом населенном пункте они были представлены несколькими (от двух до четырех) напевами, координирующимися с группой поэтических текстов. Для обозначения этих напевов использовался ряд традиционных терминов: «духовские», «майские», «весновские», «венковские», «траецкие».
Духовские песни эротической тематики бытуют в Смоленской области не повсеместно. Они сосредоточены в юго-восточной ее части — в верховьях Десны, на смоленско-калужском пограничье. Это рославльский, Починковский, Ельнинский и Угранский районы; имеются отдельные сообщения об этих песнях и из центральных районов области.
По отношению к таким песням исполнители употребляют другую лексику. Их называют «срамными» (наиболее частотный термин), «страмнючими», «страшными», «грешными». Нередко специальный народный термин для них отсутствует, в таком случае информанты описывают эффект, производившийся пением подобных песен: «Знаете, на Духа пели такие песни, что уши вяли. Пойдут в лес, бывало, и там такие песни поют...» (с. Савеево Рославльского р-на), «...Тока ж аны дужа неудобные бабы играли эти песни» (с. Богданово Рославльского р-на).
В сообщениях особенно подчеркивается то обстоятельство, что «срамные» песни дозволялось петь только в рамках духовского ритуала: «Страмщину только на Духа пели, когда в венки ходили. Всё было это прошше-но! Это как положено было. Никакой страмщины нет. Бывало, и мужики, и ребята женихи, и дети были. И усё пели. Это как положено» (с. Жарынь Рославльского р-на). «Только раз в году вот это самый Троица. Да, когда шли в рожь. Там вот такое веселье! Шли все в таком настроении! И разрешалося раз в год петь вот такие грешные песни» (с. Всходы Угранского р-на).
Такое строго обрядовое закрепление отличало «срамные» песни от собственно духовских напевов, часть которых имела сезонную приуроченность и звучала в течение всего послепасхального весеннего периода.
259
Более того, на обозначенной территории исполнение «срамных» песен, как правило, фиксировалось и в самом ритуале, они сопровождали шествие жителей деревни с «куклой», которое совершалось в Иетровское заговенье.
«Куклу» — антропоморфное чучело — делали из двух берез, наряжали в женскую одежду, придавали ему подчеркнуто женские формы: «Кукла — две березки — голова, плаття, платок, хвартук, сиськи, как у женщины. И трясли её» (с. Крапивна рославльского р-на). После раскумливания и развивания венков «куклу» несли «заливать»; проходили с ней через всю деревню, затем направлялись к реке, где «кукду» разряжали и бросали в воду. Потопление «куклы» означало окончание духовских праздников и всего весеннего сезона (по словам исполнителей, возвращаясь в деревню, духов-ские песни уже не пели, так как с этого момента начинали петь «летние» песни).
Во время шествия с «куклой» участники обряда трясли ее и при этом плясали сами. Этим объясняется то, что «срамные» песни по своей музыкальной стилистике являлись в большинстве случаев плясовыми и редко входили в число собственно календарных напевов.
Вероятно, эротическая тематика части духовских песен была обусловлена женским характером праздника. В этот календарный отрезок особенно актуальным становилось разделение деревенской общины по половому признаку, причем в сложившейся структуре женщины (чаще всего замужние) занимали главенствующее положение, иногда откровенно демонстрируя свою власть: «мужиков не брали. Токо женщины. Который мужичок пойдёт, так яму штанки спустют. Нельзя было» (с. Остёр рославльского р-на). «Мушыныпод гародой сидят... Ховаюца, песни наши слухают. Мы срамные поём, а яны хохочут» (с. Шокино Кардымов-ского р-на).
Интересно, что аналогичные описываемым действия в данной традиции могли быть приурочены к празднику Жён-Мироносиц, отмечаемому в третье воскресенье после Пасхи (его народные названия — «жемараностя», «жимаростя», «мараностя»). «Гуляльня. Женшыны складаюца. Пяют такия... Если мушына вдеть, дак у-ха-ди! Мушын ловють, аны утикають. Жимаростя — му-шыны все ховались от женшын. Песни похабные пели. В лес пойдём. Яешню жарим» (с. Мурыгино Починко-вского р-на).
260
1. БРАЛА ДЕВКА ЛЁН-ЛЁН
Брала девка лён-лён, Брала, выбирала, Брала, выбирала, Камнями бивала.
Боялася девка Да серого волка. Боялася девка Да серого волка.
Йна таго серова, Своего милова. Йна таго Серова, Своего милова1,
Что по полю рыщет, Красных девок ищет.
Схватил девку поперёк, Ионес ее во лесок.
За пень, за колоду, За белу берёзу.
Постой, парень, не валяй, Сарахвана не марай.
Сарахван мой синий, Сама, девка, скину.
Сама, девка, скину, Под себя подкину.
руки-ноги разложу, Дороженьку покажу.
Дороженька торна, Моя манда черна.
Черная цыганка, ребячья сподманка.
1 Здесь и далее форма песенной строфы показывается в трех первых строфах.
261
Ребятушки дураки Взяли её в кулаки.
Ребятушки черти Стали её терти.
Терти-потирати, На хуй надевати.
1а. БРАЛА ДЕВКА ЛЁН-ЛЁН
Брала девка лён-лён, Брала, выбирала. Брала девка лён-лён, Брала, выбирала.
Боялася девка Да серого волка. Боялася девка Да серого волка.
Не того волка боялась, Что по полю рыщет. Не того волка боялась, Что по полю рыщет.
А того волка боялась, Что по лесу свищет.
Откуль взялся паренёк, Схватил девку поперёк.
Постой, парень, не валяй, Сарахван мой не марай.
Сарахван мой синий, Сама, девка, скину.
Руки-ноги разложу, Дороженьку покажу.
Дороженька торна-торна, Моя эта чёрна-чёрна.
262
За парнёвы деньги Куплю я ей серьги.
Куплю колокольчик На самый хохольчик.
Кто её затронет — Колокол зазвонит.
16. БРАЛА ДЕВКА ЛЁН-ЛЁН
Брала девка лён-лён, Брала, выбирала, Брала, выбирала, Землю выбивала.
Брала, выбирала, Землю выбивала. С откуль взялся паренёк, Узял девку поперёк.
С откуль взялся паренёк, Узял девку поперёк, Узял девку поперёк, Понёс её во лесок.
Понёс девку у лесок, За пень, за колоду.
За пень, за колоду, За белу берёзу.
Постой, парень, не валяй, Сарахвана не марай.
Сарахван мой синий, Сама, девка, скину.
Сама, девка, скину, Под себя подкину.
Ручки-ножки разложу, Дороженьку покажу.
Дороженька торна, Моя пизда черна.
263
Черна, как цыганка, Ребячья подманка.
А я её блядю На речку носила.
На речку носила, Вальком колотила.
Суконками тёрла, Чтобы была черна.
Черна, как цыганка, Ребячья подманка.
На самый хохольчик Куплю колокольчик.
Кто пизду потронить — Колокол зазвонить.
Кто её нарушить — Колокол оглушить.
2. Я ПОЕДУ, Я ПОЕДУ...
Я поеду, я поеду, я за речку пахать, Я поеду, я поеду, я за речку пахать,
Я надену, я надену хомуток на хуёк, Я надену, я надену хомуток на хуёк,
А лямчики да на яйчики, А лямчики да на яйчики,
Сядёлочку на пиздёлочку, Сядёлочку на пиздёлочку.
3. КАК ПОЙДУ Я К ТАНЕ...
Как пойду я к Тане, Попрошу я бани. Кума моя, кумушка, Душа голубушка.
264
Ой ты, кума Таня, А ты дай мне бани. Кума моя, кумушка, Душа голубушка.
А ты дай мне бани Иолечить мне раны. Кума моя, кумушка, Душа голубушка.
А я мыюсь, мыюсь, Я на хуй подвинусь.
А я парюсь, парюсь, Я на хуй пускаюсь.
Гляну у порожек — Три пизды ворожат.
Гляну у святые — Три пиздь1 слепые.
Гляну у пячурку — Лежит хуй в скатёрке.
4. А В БОРУ, В БОРУ..,
А в бору, в бору Иод осинкою, Ой люли люли, Под осинкою.
Там сидит пизда С хворостинкою, Ой люли люли, С хворостинкою.
Йна не так сидить — За пизду дяржить, Ой люли люли, За пизду дяржить.
А ребятушки,
Хуй вашей матушки.
265
Ти ня видели Вы кобылушку.
А у кобйлушки Две предметушки.
А на лбу звезда, Под хвостом пизда.
5. ПОДГОВАРИВАЛ ВАНЮША...
Подговаривал Ванюша к себе Дуню ночевать, Эй Дуня ты Дуня, Дуня дочка моя.
Поночуй-ка, Дунюшка, поночуй, голубушка, Эй Дуня ты Дуня, Дуня дочка моя.
Я куплю тебе серёжки серебряные, Эй Дуня ты Дуня, Дуня дочка моя.
А другие — золотые с поднавесочками. А за еты за слова соглашалася сама. Словно Ванюшка по горенке похаживает. И сапожек об сапожек и пощелкивает. Лебядиное пяро вынимает наголо. А стал Ванюшка писать — стала Дунюшка кричать. Ах ты Ванька, ах ты пёс, широку рану разнёс. Сарахваном не закрыю, дярюгою не заткнёшь. Девяти аршин брявно — тоя поперек лягло. Пахарь пашенку пахал — он и то туда попал. Пастух лапти плёл — он и то туды забрёл. Жерябёночек-прыгун — он и то туды впрыгнул. Пастухова пуга затянула туго.
6. У НАШЕГО БАРИНА...
У нашего барина,
В нашего государя
Так стоит, так стоит у него,
Так стоит, так стоит у него.
И туда-сюда стоит, Во все стороны глядит Вороной конь на дворе, Вороной конь на дворе.
266
У нашей у барыни,
В нашей государыни
И космата и лохмата у неё,
И космата и лохмата у неё.
И туда-сюда лохмата, Во все стороны космата Чёрная ярка на дворе.
У нашего барина,
В нашего государя
Так скрипит, так скрипит у него.
И туда-сюда скрипит, Во все стороны скрипит Сафьян сапог на ноге.
У нашей у барыни,
В нашей государыни
И широка и глубока у неё.
И туда-сюда широка, Во все стороны глубока Копаница у саду.
У нашей у барыни,
В нашей государыни
Так шамтить, так шамтить у неё.
И туда-сюда шамтить, Во все стороны шамтить Чёрный фартук на груди.
7. УЖ ТЫ ХИМА-ХИМА...
Уж ты Хима-Хима,
Ой Хима по полю ходила,
Ой лёли лёли,
Ой Хима по полю ходила.
Хима по полю ходила,
Ой Хима белый лён полола,
Ой лёли лёли,
Ой Хима белый лён полола.
267
Наполовши припотела, Ой йна купаться захотела, Ой лёли лёли, Ой йна купаться захотела.
А йна скинула рубашку, Ой положила на краёчек.
Положила на краёчек,
Ой на крутенькии беряжочек.
С откуль взялся ой Игнашка, Ой он украл её рубашку.
Он украл её рубашку Со тонкими рукувами.
Со тонкими рукувами, С кумашными поляками.
Хима была не стыдлива, Ой со речушки выходила.
Со речушки выходила, Ой йна Игнашке говорила:
Ты рассукин сын Игнашка, Ой ты отдай мою рубашку.
Со тонкими рукувами, С кумашными поляками.
Тут Игнашка побожился, Он к Николе приложился.
Подыми меня Никола Выше города Нового.
Выше города Нового,
Ты ударь-ка об лужишко.
7а. ПО КАНАВКЕ РОСЛА ТРАВКА...
По канавке росла травка, По канавке росла травка.
268
Барыня ты моя, Сударыня ты моя, росла травка.
Мужуки сено косили, Мужуки сено косили, Барыня ты моя, Сударыня- ты моя, Всё косили.
Девки сено ворошили, Девки сено ворошили. Барыня ты моя, Сударыня ты моя, Ворошили.
Ворошомши сопотели, Ворошомши сопотели.
Йны купаться захотели, Йны купаться захотели.
Йны поскидали рубашки, Йны поскидали рубашки.
Ещё сини сарахваны, Ещё сини сарахваны.
С откуль взялся воровашка, С откуль взялся воровашка.
Покрав девичьи рубашки, Покрав девичьи рубашки.
Ещё сини сарахваны, Ещё сини сарахваны.
Одна девка посмелел, Одна девка посмелел.
За ворашкой побежала, За ворашкой побежала.
Куманёчком называла, Куманёчком называла.
269
Ой ты кум мой, куманёчек, Ой ты кум мой, куманёчек.
Отдай девичьи рубашки, Отдай девичьи рубашки.
Ещё сини сарахваны, Ещё сини сарахваны.
8. ПАЛАГЕЯ
Как пришла Палагея У чисто поле гулять, Эх ох ха ха, Ох ти мне.
Пашаницу зажинала, Она снова начинала, Эх ох ха ха, Ох ти мне.
Не видя кто, Не нясеть ли чего, Эх ох ха ха, Ох ти мне.
Да раз Ванюшенька идёть, Башмаки-чулки нясеть.
Башмаки-чулки нясеть. И с подвязочками.
И чулки надевала, И ногу задирала.
Как увидел Иван — Он и к земле припал.
А и что Палагея Промеж ног черна?
Хоть ивлел[?], ти шалел, Аи за ухо узяло?
270
Ти ты в лесе не бывал, И звярёв не видал?
Я в лесе бывал, И звярёв видал.
А звярёв я видал, Но такого не видал.
А етыт зверь Издалече привезён.
Издалече привезён, Промеж ног посажён.
Промеж ног посажён, Пиздь! имя наложен.
9. БЕЗ МОРКОВКИ ЖИТЬ НЕЛОВКО.
Без морковки жить неловко, Без морковки жить нельзя, Э-э ох ха ха, Без морковки жить нельзя.
Морковочки захотела, Я на рыночек пошла, Э-э ох ха ха, Я на рыночек пошла.
На рыночек пошла, Морковочки не нашла, Э-э ох ха ха, Морковочки не нашла.
Морковочки не нашла, Я до квартала пошла.
Откуль взялся солдат Яшка, Ён изволил под бок сесть.
Ён изволил под бок сесть, Говорит: морковка есть.
271
Говорит: морковка есть, Иол-аршина, вершков шесть.
10. У НАС СЁДНИ...
У нас сёдни Филимон ночевал, Ой лёли лёли, Филимон ночевал.
Филимон ночевал, три бедь1 сбедовал, Ой лёли лёли, три бедь1 сбедовал.
Три беды сбедовал, три пизды украл, Ой лёли лёли, три пиздь1 украл.
Первая пизда — пись, пись, пись, пись, пись. Другая пизда — вись, вись, вись, вись, вись. Третия пизда — Филимон убрал. Филимон убрал и в кошель поклал. И в кошель поклал, и с собой понёс. И с кишочками, с требушочками.
Публикация Л. М. Винарчик
ОБРЯД ДУХОВА ДНЯ
В СЕЛЕ ТРОИЦКОМ
КАЛУЖСКОЙ ОБЛАСТИ
Из года в год накануне Духова дня, в Духовскую субботу, идут жители села на кладбище «навестить» умерших родственников. ради этого события собираются всей семьей, включая грудных детей.
И в этот раз, чем ближе мы подходили к березовой роще, скрывающей кладбище, тем явственнее слышался странный монотонный гул. Звук производил жутковатое впечатление, казалось, что от какого-то непонятного напряжения гудят сами березы. Время от времени раздавались резкие вскрики. Уже на кладбище стало понятно, что ощущение непрерывно ноющего гула создавала разноголосица поминальных плачей. Каждая семья расстелила на могиле своего родственника скатерть и выложила нехитрое поминальное угощение — яйца, печенье, конфеты. Это был приснопамятный 1986 год, время «борьбы с алкоголизмом». Люди, увидев кинокамеры, снимающие поминальную трапезу, прятали стаканы и бутылки с самогонкой. Но одна женщина не постеснялась и демонстративно перед камерой налила себе полную стопочку. Принесенную с собой поминальную еду (блины, конфеты, печенье) частью съедали, а больше раздавали всем проходящим мимо могил, особенно детям. Нерозданное оставляли здесь же — «пусть птички поминают душеньку». Три старушки ходили мимо могил, кадили угольком из консервной баночки (вместо ладана и кадила) и тихонько тянули: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас...»
Пожилые женщины голосили у родных крестов, выплакивая в причетах всю скорбь от постигшей их утраты, молодые лишь прикладывали платочки к глазам, и кто со слезами, а кто и без поминали усопшую
273
родню. Удивительно будет завтра встретить тех же людей, которые в порыве всеобщего веселья станут петь «срамные» «духовские» песни. Те же лица, сейчас заплаканные, завтра будут светиться неподдельной радостью. А сегодня до самого вечера всё шли и шли к березовой роще люди с узелками и букетами.
Глубокая печаль, какая-то бесконечная внутренняя сосредоточенность Духовской субботы поразительно контрастировала с безудержным разгулом наступавшего воскресенья — Духова дня1.
Обычно сам праздник начинается после полудня. В Духов день 1986 года с самого утра зарядил дождь, и мы боялись, что никто не выйдет на улицу и Духов день не придет, как не пришел он в прошлом, 1985 году, когда из-за дождя никто не решился идти в лес за духовской куклой.
После полудня дождь стал утихать и три старушки пошли к дому Марии Федоровны Линьковой, «главной распорядительницы Духова дня»2. Именно она «командует» молодежью в процессе изготовления ритуальной куклы и запевает почти все «духовские» песни. Изба ее — настоящий расписной терем, изукрашенный резьбой,— дело рук ее мужа, талантливого плотника Виктора Федоровича Линькова3. Старушки взошли на крыльцо, открыли дверь и скрылись в сенях. Некоторое время они пробыли в доме — должно быть, собирали все необходимое: топор, веревки, уголек, наряд для куклы. И вот они вышли, «первые на празднике», в синих сарафанах, белых кофтах, повязанные цветастыми под-шальниками. Мария Федоровна со своей ближайшей подругой, Зинаидой Васильевной Ефременковой4, впе-
1 В отличие от церковной традиции, Троица в данной местности отмечается в понедельник, а Духов день — в воскресенье.
2 М. Ф. Линькова (1926 г. р., уроженка д. Козловка) — одна из лучших исполнительниц села, репертуар — более 150 песен. Вышла замуж в пос. Погуляй (1 км от Троицкого), сейчас это один из «концов» села. Про Погуляй рассказывают, что в незапамятные времена барин проиграл (а по местному выражению «прогулял») в карты их жителей, отсюда и слава о погуляевцах как о народе чрезвычайно веселом, песельном. М. Ф. Линькова — в полном смысле слова душа Погуляев. Очень энергична, обладает сильным и независимым характером.
3 В. Ф. Линьков (1928 г. р.) — к тому нее один из лучших гармонистов села, прекрасньш мастер по дереву и пчеловод.
4 3. В. Ефременкова (1926 г. р.) — библиотекарь, также владеет обширным песенным репертуаром, ближайшая подруга М. Ф. Линьковой, в противоположность последней обладает мягким и уступчивым характером.
274
реди всех. Пройдя метров десять, запели первую «духов-скую» — «Посеяли девки лен» (№ 1), потом — «Приглашал Ваня Дуняшу» (№ 9). Кое-кто из пожилых возражал против подобной вольности, «скоромные песни до куклы петь не положено», но певцы не обращали внимания на замечания: главное — начать Духов день. И правда, стали отворяться двери на крылечках, из калиток выбегали ребятишки и собаки. И те и другие пристраивались к поющим сбоку. Постепенно народу становилось больше. Кто только вслушивался в слова песни и, уловив их запретный смысл, от души смеялся, а кто уже и подхватывал:
— Наша Дуня соглашалась, ночевать с Ваней осталась!
Пожилые исполнительницы распевали матерные слова нарочито громко, с вызовом, другие женщины подухивали, «гукали», тем самым стремясь заглушить «срамоту». Самые пожилые объясняли, что «срамные» песни испокон веков пели на Духов день, чтобы лен хорошо рос, и что матерных слов в духовских песнях стыдиться не надо: «И дети идут, и старики идут — никого не стеснялись»1.
Каждый участник все больше и больше втягивался в атмосферу праздника. От все усиливавшегося дождя уже никто не пытался укрыться. Люди выходили на крылечки изб, удивленно смотрели на странное шествие и, не удержавшись, вступали в диалог с проходящими мимо:
— Ишь, сарафаны к ногам прилипли, на головы льет, а всё поют! Нас возьмете?!
— А где же «барышня»2 ваша? Водой смыло?
— Идем только делать!
— Возьмите хоть меня барышней!
— Ты тяжелая, не дотащим!
Многие не могли устоять перед искушением присоединиться к поющим и выходили на улицу в тапочках, в домашней одежде, с непокрытой головой. Одна песня сменяла другую: «Осенние ночи» (№ 12), «Вспомни, вздумай, мой любезный друг» (№ 15), «Ходила б я по лужку»
1 Характерно, что во время записи тех же песен не в обрядовой ситуации исполнительницы часто стеснялись употреблять нецензурную лексику и старались заменить ее эвфемизмами (см. комментарии к № ю, 11, 14).
2 То есть кукла.
275
(№ 3), «Брали девки лён, лён, брали, выбирали» (№ 10). К лесу подошла уже толпа человек в двадцать — двадцать пять. У опушки Мария Федоровна принялась гнуть то одну березку, то другую. Всё не то... Йотом — вот та, что надо! Последовала команда: «Губите!» Березку срубила молодая дородная женщина, с косой ниже пояса. Она же подрубила и вторую березку1. Верхушки деревьев женщины крепко связали веревкой, и основания берез стали подобием «ног» будущей куклы. Перпендикулярно стволам привязали принесенную палку, концы ее — «руки» «барышни».
— А голову из чего сделаем?
— Мою голову возьмите! — предлагает одна из старушек.
— Просто заламывай, заламывай, где голова! — командует Мария Федоровна.
Вокруг куклы поднялась суматоха. Многие зрители — городские родственники жителей села Троицкого — впервые попали на Духов день. Изготовление куклы вызвало у них бурный восторг.
Тем временем «голову» куклы набили травой и обернули белой материей:
— А уголь-то есть?
Оказывается, что от воды уголек размок и не чертит на белом полотне.
— Чем же лицо рисовать?
— А пусть она слепая будет ! — Остроумная реплика вызывает еще больший смех.
— Слепой плохо!
— 1?учка есть у кого?
Наконец нашлась авторучка и «барышне» «открыли» глаза на свет, подвели брови, нос и рот. «Барышня» взлетела над толпой.
— Вот поглядите, в Москве не увидели бы такую чуду!
К предполагаемым «бедрам» куклы старушки привязали пышные березовые ветки:
— Кукле нашей выгода, чтоб ночью замуж вышла!
— Ей и свадьба, и зеленый сад в речке будут! }Кенщины захотели поправить «голову», но кукла
получилась высокой; и они не дотянулись до нее:
1 Раньше в рощу ходили вместе и мужчины и женщины. Мужчины рубили березки, а женщины непосредственно изготовляли из деревьев куклу.
276
— Ложись ! ! !
Им никак не удавалось наклонить «барышню»:
— Не хочешь???
мария Федоровна Линькова запела «Чеботуху» (№11). Женщины прервали ее:
— Погоди — нарядим, тогда будем «Чеботуху» !
Одновременно несколько женщин ломали тонкие березовые ветки и ловко, одним движением, заплетали пышные венки. Повесив на руку пять, шесть венков, они надевали их всем подряд: и зрителям, и тем, кто непосредственно был занят куклой. Постепенно не осталось никого без пышного, мокрого, дивно пахнущего венка.
Тем временем «барышню» начали одевать. Это оказалось делом нелегким: дождь не переставал ни на минуту, и женщинам никак не удавалось натянуть мокрую юбку на куклу. Кто-то предложил пойти в крайнюю избу и уже там ее одеть. Так и сделали. Толпа зрителей также направилась в дом:
— Эй, все не влезем, хата не резиновая!
— Кукла поместится, проходи!
И обращаясь к самой «барышне»:
— Летний дождик — ничего, вырастешь побольше! Здесь, под крышей, женщины заботливо поправляли «туловище» куклы, переговариваясь при этом:
— Большая, красивая — хороша, хороша!
— Теперь давайте руки, груди!
маленький мальчик с неподдельным интересом спросил:
— А что у ей внутри?
— Кишки! Все смеются:
— Ветки у ей, ветки!
Стали решать, кому нести куклу. Обычно выбирают тех, кто не умеет петь, так как на песельниках лежит большая ответственность: «духовские» песни должны звучать одна за одной, громко, на всю округу. Куклу, как правило, несут за «ноги» две женщины. решили, что первой будет Анна Яковлевна Евсеенкова1, старушка небольшого росточка. Та, критически осмотрев «барышню», заметила:
— Что-то высокая слишком!
— Ничего, донесешь!
— Ну да, я маленькая, а куклу большую понесу?!
1 А. Я. Евсеенкова - 1923 г. р.
277
— Смотри-ка: она на саму Евсеиху похожа!
— Ну да ! Ей только первый год, а Евсеихе — шестьдесят три года!
— Что ж, чем Евсеиха плоха? — замечает сама Анна Яковлевна.— Хороша я, хороша, да плохо одета!
— А еще кто ж понесет?
— По ходу разберемся, давайте доделывайте! Женщины вновь принялись подправлять «барышню».
— А те что ничего не делают? Глазеют? руки давай, руки!
— Еще нету сисек и пизды, как у людей...
— Как у женщин!
— Надо на задницу еще палку, чтоб юбка была широкая! Держи ее, сейчас палку принесу!
— Ну, давайте понянчу ее!
— Сено сухое я скомкала — на задницу!
На «задницу» привязывают палку, параллельно «рукам».
— Руки повыше, еще, еще! Вот, где плечи, а не где груди! Смотри, у тебя откуда руки растут!
— Шея длинная!
— И хрен с ней!
— Неровно голова! — замечают зрители.
— Вы только командуете, а сами что не делаете? Наконец наступает самый ответственный момент —
одевание «барышни», но мокрая юбка по-прежнему не лезет на куклу. Мария Федоровна Линькова командует:
— Через голову уже не пройдет, между ног протащите!
Кто-то подхватывает:
— А старуха старику Отрубила ноги, Чтоб не лазил на старуху, Не делал тревоги!
Но как назло — ни кофта, ни юбка не лезли на «барышню». Анна Яковлевна Евсеенкова принесла халат. Его надели на куклу, сверху натянули юбку:
— И в халате хороша, платье б не надели!
— Вот это баба!
«Груди» и «бедра» куклы набили сеном. На «плечи» «барышни» накинули черный с цветами платок, концы его топорщились:
— Пусть, как цыганка, торчит у нее!
278
Кто-то подвязал кукле белый фартук. марии Федоровне он явно не понравился:
— Какой фартук ей привязали, вы что?!
— Она поваром будет!
— Сто грамм ей надо!
— Постой, мы галстук ей повесим!
— Красный галстук! — подсмеивались зрители.
— И зеленый ничего!
Женщины сняли с «плеч» куклы черный платок и накинули зеленую с красными цветами nia ль:
— Какая красота!
— Эх ты, моя залетка! — Анна Яковлевна обняла «барышню», потом слегка ее помяла, как бы подправляя «фигуру».
На старушку прикрикнули:
— Зачем ты бьешь ее?
— Не приминай!
— Ладно, чем чуднее, тем лучше!
— Шляпу давайте!
— Что ж, рядим бабу, а будет мужик? Платок надо !
— Ну, замучили ее совсем!
— Сиськи надо, сиськи теперь модно!
Под халат кукле вновь подложили приличные пучки соломы. Зрители жалели «барышню»:
— Пристали к ей, бедной!
— Она ж будет длинная, как бабка старая!
— милая старушечка, как птушечка!
— Правильно: бабки делают, бабка и выходит!
— Она цыганка — ребячья обманка !1
— Не надо ее дергать, раздергаете!
Хозяйка, приютившая всю компанию, беспокоилась:
— Я свой платок дала, вы ж его не закиньте в речку! И халат мой. Тут моего половина всего, на кукле!
Все засмеялись:
— Зальём2 всё!
Хозяйка погрозила полушутя-полусерьезно:
— Я тогда вас залью!
— Не бойсь, не зальем!
— А я вот боюсь, давайте-ка я ее с Евсеихой понесу !
— Во, и вторая нашлась!
1 «Ребячья обманка» — слова из песни «Брали девки лён, лён, брали, выбирали» (№ 10).
2 Зальём (диал. от «залить») — утопим.
279
Женщины примеряли «барышне» платки один за другим. Мэрии Федоровне не нравились темные шали:
— Она ж не старуха, что ты ей платок по-старушечьи повязываешь?
— Надо посимпатичнее, нашей девке ходить не в чем попало!
— Это ж и не девка, это баба!
Наконец нашли светлый платок с алыми цветами, он понравился всем, подвязали его «барышне», а сверху надели березовый венок.
Раньше, рассказывала Мария Федоровна, было еще чудней. Кукле под подол привязывали черную овчинку, навроде женского «сраму», а рядили ее по-старинному — в рубаху вышивную, сарафан и фартук-занавеску: «И вот идут по деревне, пляшут с ней, клок черный привяжут, потом подолом трепят и показывают его. Ох, весело было! Груди пошли трепыхать, этот лоскут, овчинка, мотается, подол отворачивают туда-сюда, и мужики рядом идут, другой любопытный подойдет, себе посмотрит... Что там стоит подол поднять!»
Последние разы «овчинку» перестали делать: «Отходит всё,— вздыхает Мария Федоровна.— Все песни перепеты, пляски переплясаны. Теперь бабка Маша лыком подпоясана»1.
Готовая «барышня» стояла на крыльце, дождь стал утихать, Мария Федоровна Линькова запела «Посеяли девки лен» (№ 1), и толпа во главе с куклой, которую несли две женщины, направилась по большаку к другому концу деревни2. Народ все присоединялся. Позади всех ехала легковая машина — гостям из города хотелось и посмотреть, и не намокнуть. Не успевала закончиться одна «духовская» песня, как сразу подхватывали следующую: «Ой вы, девки-молодки, полно горе горева-ти» (№ 2), «По улице мимо кузницы» (№ 4), «Ходила б я по лужку» (№ 3), «У канавки росла травка» (№ 6), «Да что ж ты, рябина» (№ 7), «Чеботуха» (№ 11), «Поедемте в Москву, купим колокольчик» (№ 13), «Во ржи, на межи, под (и)згородкою» (К 14), «Тута нам попети, тута погуляти» (№ 8).
1 Место хранения — личный архив Е В Миненок,— 1989, т 1, № 58 На Духов день 11 июня 1995 года кукле вновь привязывали «овчинку» — черную синтетическую мочалку (См Комментарии )
2 Раньше из березовой рощи куклу несли в поле, ставили в рожь, чтобы урожай был хорошим
280
Готовая «барышня» стояла на крыльце, дождь начал утихать (Слева
от куклы — M Ф Линькова ) Кадр из фильма «Духов день» (1986 г)
«На горушке роща березовая» Кадр из фильма «Духов день» (1986 г )
Случалось, что запевалы — две лучшие песельницы села — Мария Федоровна Линькова и Елизавета Николаевна Тимохина1 — перебивали друг друга, спеша запеть свою «духовскую». Обе вошли в азарт и ни за что не хотели уступать друг другу. Елизавета Николаевна — «коренная, троицкая»: здесь родилась, здесь всю жизнь прожила, а Мария Федоровна — «погуляевская», с другого конца села, вроде как нездешняя, пришлая. Хоть и стояли Погуляй всего в одном километре от Троицкого, а все равно песни погуляевцы играли на свой манер. Сколько горячих споров, а то и ссор было между Марией Федоровной и Елизаветой Николаевной из-за этого. Сперва сладят песню, а потом как заспорят из-за одао-го-единственного слова — мол: «ты не так-то! — нет, ты не так-то! — не надо тянуть! — да как же ты не устя-нумши выведешь! — а вот так и выведу! — ну, выведи, а я послухаю! — вот и послухай!» И правда, «выведет», только другой все равно не угодит — «не так играешь, и все!». И разругаются, разобидятся друг на друга до первой новой песни. Нет больше Елизаветы Николаевны. В тот дождливый Духов день она простудилась, потом долго болела и осенью умерла, не с кем теперь спорить Марии Федоровне...
В продолжение всех плясовых песен «барышню» поворачивали во все стороны, «трясли» мелкими, весьма характерными движениями — поднимали и опускали: «Раз люди пляшут, значит, и она плясала»2.
По деревне шли около часа, к шествию с куклой присоединялись всё новые и новые участники, пока процессия не подошла к мосту над небольшой речкой под названием Шуйца. Здесь все остановились, поставили «барышню» на землю. Многие протискивались поближе к кукле, чтобы лучше ее рассмотреть. Елизавета Николаевна Тимохина повела вокруг «барышни» хоровод3. Первой хороводной на Духов день по традиции считается «На горушке роща» (№ 16). Елизавета Николаевна встала внутри хоровода за «девушку», и само
1 Е. Н. Тимохина (1913 — 1986) — уникально одаренная (и в музыкальном отношении, и артистически) песельница.
2 Местные названия обрядового действия с куклой: «трепать», «тутахать». В продолжение всего обрядового действия женщины, несшие куклу, менялись, так как «барышня» оказалась не такой уж легкой.
3 В старину хороводы на Духов день водили по нескольку часов (см. хороводные песни № 19, 20, 21, 22).
282
разыгрывание хороводной песни вызвало не меньше восторга, чем «трепание» куклы. Мария Федоровна запела «Селезня» (№ 17). В хороводе шло человек пятнадцать, преимущественно пожилые женщины, зато вокруг хоровода собралась большая толпа зрителей. Мария Федоровна начала их укорять:
— Эх вы, молодь1е, стоят, только смотрят! Спасибо, что старухи спели!
С ответом не замедлили:
— Сами же пели: «Как старухи скачут, пляшут!»1 Вот и пляшите!
Словно боясь паузы, Елизавета Николаевна запела «Из-за лесику, лесу темного» (№ 18). За «девушку» в центр круга вышла Антонина Григорьевна Балабанова2. Мария Федоровна и Елизавета Николаевна за «молодцев» вытолкнули двух мужчин из числа зрителей. Поначалу те ужасно стеснялись, пытались выйти из хоровода, но их не выпускали, и они, почувствовав плавный ритм песни, вошли в «роль». Еще допевались последние слова хороводной, как Мария Федоровна начала новую песню — «Как на горке, на крутой стоял цыган молодой» (№ 5). Раньше хороводные песни пели в березовой роще, там же, где делали куклу (№ 19—22), но теперь из-за дождя решили водить круг у моста, да и народу здесь собралось гораздо большее. На этот раз хороводных песен пели мало (№ 16, 17, 18) — все замерзли. Медленное кружение в хороводе не давало возможности согреться. И тогда стали сетовать, что нет гармони.
В старину на Духов день собиралось до пяти гармонистов, молодежь брала с собой водку, драчены3, отмечала праздник. На гулянье вместе сходились две-три деревни. «Мужики разопьют бутылку в выходной — песен полно, а пьяных никого не было!»4
А сейчас не оказалось ни одного гармониста. Решили немедленно привезти. Поскольку кто-то из зрителей
1 «Как старухи скачут, пляшут!» — строка из песни «Селезень мой» (№ 17).
2 А. Г. Балабанова (1930 г. р.) — одна из лучших частушечниц села.
3 Драчены — яичница с мукой и молоком, ритуальная еда на праздниках Троицкого цикла.
4 Место хранения: МГУ, 1986 (зима), т. 3, № 236. Зап. Е. В. Мине-нок (Андросовой) в д. Ильяковка Калужской обл., Куйбышевского р-на от М. В. Романенковой, 1910 г. р.
283
наблюдал за праздником из «ЗКигулей», его-то и отправили за гармонистом. Минут через десять такового доставили. С первыми аккордами в круг выскочили женщины самых разных возрастов, пошла пляска под частушки (№ 24—43).
Неожиданно для всех гармонист заиграл вальс, закружилось несколько пар, а в центре вальсировала Анна Яковлевна Евсеенкова со своей березовой «барышней», крепко прижимая ее к себе...
В хорошую погоду на Духов день гуляют до полуночи, но сегодня все, мокрые до нитки, решили разойтись до вечера. С песней «Смирёная беседушка, где батюшка пьет» (№ 23) толпа направилась к мосту. Невыразимо печальная мелодия песни удивительно соответствовала происходящему: с куклы сняли фартук, халат, платок с алыми цветами, а две березки, связанные друг с другом, с палкой поперек стволов, которая только что была «руками» «барышни», с белым куском материи — «лицом» барышни, бросили в Шуйцу.
«Туловище» медленно поплыло по течению, Затем каждый кинул в воду свой венок и остался стоять на мосту, наблюдая, как он плывет. Если венок потонул — к скорой смерти, плывет под водой — к болезни, прибился к бережку — к отъезду из села, а если неспешно влечется течением по поверхности воды — к долгой, спокойной жизни. У одной старушки березовый венок кружился на одном месте, а потом пошел ко дну:
— Ох, не доживу до следующего Духова дня, последний раз плясала!
И она еще долго стояла на мосту, надеясь, что ее венок вынырнет из темной воды.
рано утром на следующий день, в понедельник, ходят на Монахов колодец — «грехи замаливать». С этим местом, расположенным в двух километрах от села, в глухой лесной чаще, связана следующая легенда.
Когда-то здесь жил монах-отшельник, молился в глуши за грехи рода человеческого, постился и стал почти святым. Как-то раз пришли к нему разбойники, стали требовать, чтобы он указал им, где клад зарыл. А у него и не было никакого клада, но не поверили ему разбойники. Раскололи они пень да в расщелину заложили бороду святого старца, а сами ушли. Стал отшельник по волоску бороду выдергивать, а когда вырвал
284
последний волосок, то в ту же минуту отдал Богу душу. В память о нем и выкопали люди Монахов колодец, который до наших дней почитается за святое место1. Каждый раз после Духова дня полагается прийти сюда, помолиться от всей души, чтобы Бог простил «страм», какой творили день назад, бросить мелкие монеты на дно и взять воду на случай болезни, оставив рядом с колодцем поминальную еду.
Сейчас мало кто соблюдает этот обычай, но все лее, несмотря на бесконечно моросящий дождь, на траве лежало несколько кулечков с печеньем и конфетами. Теперь далеко не все знают дорогу к Монахову колодцу, да и сам он, давно не чищенный, зарастает тиной2.
В следующее воскресенье, через неделю после Духова дня, все, кто «завивал» венки, ходят их «развивать». Старые люди говорят, что, если не «развить» венка, на нем будут качаться русалки и у того человека весь год будет болеть голова.
А в старину через неделю после Духова дня, помимо «развивания» венков, снова делали куклу, но рядили ее уже мужиком и проделывали с ним то же самое, что и с куклой-«барышней». «В кармане бутылка у него. Как несут, так и надо с бутылкой кинуть!»3
Только после «зеленых святок» разрешалось ломать банные веники: до Духова дая березовый лист считался «неполноценным», не набравшим силы4. Именно после троицких гуляний наступала пора настоящего расцвета природы.
Публикация Е. В. Миненок
1 Место хранения: личный архив Е. В. Миненок, 1989, т. 1, № 62-а, М. Ф. Линькова, 1926 г. р.
2 Это наблюдение относится исключительно к 1986 году. В 1995 году на Монаховом колодце в понедельник после Духова дня — 12 июня — священник пос. Бетлица служил молебен перед многочисленной паствой и совершил обряд крещения. (См. Комментарии.)
3 Место хранения: МГУ, 1986 (зима), т. 17, № 13. Зап. А. Г. Гачевой в с. Троицкое Калужской обл. Куйбышевского р-на от Т. Е. Орловой, 1916 г. р. В настоящее время (в частности, в 1995 году) жители села через неделю после Духова дня снова делают куклу-«барышню». Обряд целиком повторяется, но в речку уже бросают не «туловище» куклы, а отдельные ветки — «туловище» разламывают на части. (См. Комментарии. )
4 Там же.
ПЕСНИ ОБРЯДА ДУХОВА ДНЯ
I. ПОСЕЯЛИ ДЕВКИ ЛЕН
1. Посеяли девки лен, Посеяли девки лен, роза, роза, девки лен, роза, роза, девки лен,
2. Посеямши, пололи, Посеямши, пололи, роза, роза, пололи, роза, роза, пололи,
3. Белы руки кололи, Белы руки кололи, роза, роза, кололи, Роза, роза, кололи1,
4. Златы перстни ломали, Роза, роза, ломали,
5. У этот же, у ленок, Роза, роза, у ленок
6. Увадился паренек, Роза, роза, паренек,
7. Увесь ленок притолок2, Роза, роза притолок,
8. Прйтолокши, подымал, Роза, роза, подымал,
9. В Дунай-речку посносил, Роза, роза, посносил,
10. Дунай-речка, не примай, Роза, роза, не примай,
II. Ко бережку прибивай, Роза, роза, прибивай,
12. Ко бережку, к бережку, Роза, роза, к бережку,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды).
2 Притолок (от «притолочь») — притоптал.
286
13. Ко зеленому, ко лужку, роза, роза, ко лужку,
14. К боярскому, ко двору, роза, роза, ко двору,
15. На боярском лее на дворе, Роза, роза, на дворе,
16. Развеселился сивый конь, Роза, роза, сивый конь,
17. Секёт землю копытом, Роза, роза, копытом,
18. До жёлтого до песка, Роза, роза, до песка,
19. До белого каменя, Роза, роза, каменя,
20. У том камню огню нет, Роза, роза, огню нет,
21. В моем муже правды нет, Роза, роза, правдь1 нет,
22. Чужой жене — башмачки, Роза, роза, башмачки,
23. Своей жене — осьмётки, Роза, роза, осьмётки!
2. ОЙ ВЫ, ДЕУКИ-МОЛОДКИ, ПОЛНО ГОРЕ ГОРЕВАТИ
1. Ой вы, деуки-молодки, Полно горе горевати, Ах-ы, лёли, лёли, Полно горе горевати!
2. Полно горе горевати, Идёмте на улицу гуляти, Ох-ы, лёли, лёли, Идёмте на улицу гуляти.
3. Там(ы) дудки, сопелки, Молодь1е скоморохи, Ох-ы, лёли, лёли, Молодые скоморохи1,
4. Пелагеюшкин дружочек Разогнал весь кружочек,
5. У меня дома несчастье — Свекр с печки свалился,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «Ох-ы, лёли, лёли»).
287
6. Свекр с печки свалился, За корыто завалился,
7. За корыто завалился, Мякиною подавился,
8. Кабы я была Устинья, Еще б выше подмостила,
9. Еще б выше подмостила — Свекру б голову сломила,
10. Свекру б голову сломила, А свекровье угодила,
11. Я б свекровье угодила — Мягкою постелю постелила,
12. Чтобы спать было мягко, Отдыхать было сладко,
13. Голова б не болела Меня б мать пожалела,
14. Меня б мать пожалела Да на улицу пустила,
15. А гулять я любила, Танцевать умирала,
16. Танцевать умирала,
За что ж мне и попадало!
3. ХОДИЛА Б Я ПО ЛУЖКУ
1. Ходила б я по лужку, Ходила б я по лужку, Роза, роза, по лужку, Роза, роза, по лужку,
2. Кусйл комарь за ножку, Кусйл комарь за ножку, Роза, роза, за ножку, Роза, роза, за ножку,
3. А я, млада, кричала, А я, млада, кричала, Роза, роза, кричала, Роза, роза, кричала:1
4. — Подай, мати, косаря, Роза, роза, косаря,
5. Срублю комарю голову, Роза, роза, голову,
6. По самую бороду, Роза, роза, бороду,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды).
288
7. Покатилася голова, роза, роза, голова,
8. За новые ворота, роза, роза, ворота,
9. За воротами гремота1, роза, роза, гремота,
10. Жена мужа продала, Роза, роза, продала,
11. Недорого узяла, Роза, роза, узяла,
12. За торговый за калач, Роза, роза, за калач,
13. А после (о)на схватилась, Роза, роза, схватилась,
14. Побыть бы мне в трех торгах, Роза, роза, в трех торгах,
15. В первом торгу рубь дают, роза, роза, рубь дают,
16. В другом торгу — два рубля, роза, роза, два рубля,
17. В третьем торгу — троячок, роза, роза, троячок,
18. Убей его праличок2, роза, роза, праличок,
19. Чужой жене шубу шил, роза, роза, шубу шил,
20. Своей жене — зипунок, роза, роза, зипунок,
21. Чужой жене — башмачки, роза, роза, башмачки,
22. Свой жене — осьметки, роза, роза, осьметки,
23. Чужа жена идёт — чок, чок, роза, роза, чок, чок, чок,
24. Своя жена — шлеп, шлеп, шлеп, роза, роза, шлеп, шлеп, шлеп.
4. ПО УЛИЦЕ МИМО КУЗНИЦЫ
1. По улице мимо кузницы, По улице мимо кузницы,
1 Гремота (иногда произносится «дремота») — шум.
2 Праличок (от «пралик») — черт, леший. Крайне распространено: «Пралик тебя возьми!»
10 Русский эротический фольклор 289
Ой, люли, ой, лелёшуньки, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
2. Проезжали молодью торгаши, Проезжали молодьге торгаши, Ой, люли, ой, лелёшуньки, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
3. Провозили (о>ны белый лен, Провозили <о)ны белый лен, Ой, люли, ой, лелёшуньки, Ой, люли, ой, лелёшуньки1,
4. Жена мужа уговаривала, Ой, люли, ой, лелёшуньки:
5. — Аи ты, муж, муженечек мой, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
6. Ты купи-ка мне белый лен, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
7. А я прясть была (о)хотница, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
8. Я б у день — да по ниточке, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
9. А в неделю — по катушечке, Ой, люли, ой, лелёшуньки!
10. По улице мимо кузницы, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
11. Проезжали молодые торгаши, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
12. Провозили (о)ны сладкий мед, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
13. Жена мужа уговаривала, Ой, люли, ой, лелёшуньки:
14. — Ой ты, муж, муженечек мой, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
15. Ты купи-ка мне сладкий мед, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
16. А я есть была (о)хотница, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
17. Я б у день — да по ложечке, Ой, люли, ой, лелёшуньки,
18. А в неделю — по кадушечке, Ой, люли, ой, лелёшуньки!
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды).
290
5. КАК НА ГОРКЕ, НА КРУТОЙ СТОЯЛ ЦЫГАН МОЛОДОЙ
1. Как на горке, на крутой Стоял цыган молодой. Долина ты, долина,
Ты, долинушка моя, Долина ты, долина, Ты, долинушка моя,
2. Стоял цыган молодой, Говорил речи со мной, Долина ты, долина, Ты, долинушка моя, Долина ты, долина, Ты, долинушка моя:
3. — А ти любишь ты меня, Пойдешь ли замуж за меня? Долина ты, долина,
Ты, долинушка моя, Долина ты, долина, Ты, долинушка моя1.
4. — А я цыгана не люблю И за цыгана не пойду:
[5. Цыган будет бормотать, Я не буду понимать.]2
6. Как на горке, на крутой Стоял солдат молодой.
7. А у девицы пытает:
— Да ти любишь ты меня?
8. Ох, ти любишь ты меня, А ти пойдешь ты за меня?
9. — Я солдата хоть люблю, Но за солдата не пойду:
10. Солдат будет воевать, Мне придется горевать.
11. Как на горке, на крутой Стоял купчик молодой.
12. Он у девицы пытает:
— Да ти любишь ты меня?
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «Долина ты, долина, ты, долинушка моя»).
Строфа 5 восстановлена по другому варианту, записанному от жителей того же села.
291
13. А ти любишь ты меня, Пойдешь ли замуж за меня?
14. — А я купчика люблю, А я за купчика пойду:
15. Купец будет торговать, Я буду денежки считать.
6. У КАНАВКИ РОСЛА ТРАВКА
1. У канавки росла травка, аи! У канавки росла травка, эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя, Росла травка!
2. Зеленая, муравая, э! Зеленая, муравая, эх!
Барыня ты моя, сударыня ты моя, Муравая!
3. Мужики траву косили, э! Мужики траву косили, эх! Барыня ты моя, сударыня ты моя, Косили!1
4. Девки сено ворошили, эх! Девки сено ворошили, эх!
5. Ворошёмши привпотели, эх! Ворошёмши привпотели, эх!
6. ^Смны купаться захотели, эй! (О)ны купаться захотели, эх!
7. Рубашонки поскидали, эй! Рубашонки поскидали, эх!
8. Сами в воду побежали, эх! Сами в воду побежали, эх!
9. Сотколь взялся вор Ивашка, эх! Сотколь взялся вор Ивашка, эх!
10. Покрал девичьи рубашки, э! Покрал девичьи рубашки, эх!
11. Одна девка посмелее, эй! Одна девка посмелее, ах!
12. За воришкой побежала, эй! За воришкой побежала, эх!
13. Куманёчком называла, эх! Куманёчком называла, эх!
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «Барыня ты моя, сударыня ты моя»).
292
14. —А ты, кум мой, куманёчек! Ах ты, кум мой, куманёчек, эх!
15. Отдай девичьи рубашки, эй! Отдай девичьи рубашки, эх!
16. — А ты, девка Василиса, эй! Аи ты, девка Василиса, эх!
17. Хоть немножко постыдися, эх! Хоть немножко постыдися, эх!
18. Ты прикрой свою хавронью, аи! Ты прикрой свою хавронью, ох!
19. Хотя правою ладонью, аи! Хотя правою ладонью, эх!
7. ДА ЧТО Ж ТЫ, РЯБИНА, РЯБИНА КУДРЯВА
1. Да что ж ты, рябина, рябина кудрява, И-вой, лёли, лёли, рябина кудрява,
2. рябина кудрява, Засохла, завяла, И-вой, лёли, лёли, Засохла, завяла?
3. Грозою убило, Ветром засушило, И-вой, лёли, лёли, Ветром засушило1.
4. Да что ж ты, молодка, Невесело ходишь,
5. Невесело ходишь, Помалень ступаешь,
6. Помалень ступаешь, Сапог не ломаешь?
7. Пановские2 ребяты Были вороваты,
8. Украли (о)ны Дуньку И снесли у пуньку3,
9. Положили к сторонке, К яровой соломке,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «И-вой, лёли, лёли»).
2 Пановские — ребята из дер. Пановка, в 3 км от с. Троицкое.
3 Пунь к а (от «пуня») — сеновал, сарай, поветь.
293
10. Соломкой накрыли, Сенцом притрусили,
11. Проснулася к свету, Рубашонки нету,
12. По дорожке — пыльно, По деревне — стыдно,
13. А мать Ирасковея, Дуй огонь скорее!
8. ТУТА НАМ ПОПЕТИ, ТУТА ПОГУЛЯТИ
1. Тута нам попети, Тута погуляти, И-ой, лёли, лёли, Тута погуляти,
2. Мужа дома нету — Гроза его дома, И-ой, лёли, лёли, Гроза его дома,
3. Гроза его дома
У сенцах на стенке, И-ой, лёли, лёли, У сенцах на стенке1,
4. У сенцах на стенке Да ремённая плетка,
5. Ремённая плетка
Всю ночь прожужжала,
6. Всю ночь прожужжала, По моем телу белом,
7. По моем телу белом, По лицу румяном!
8. За что меня били, За что колотили?
9. За этого свекра, За старого черта,
10. За эту свекровью, За стару чертовью,
11. За тую золовку, Худую носовку2.
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «И-ой, лёли, лёли»).
2 Носовка — носатая (с большим носом).
294
9. ПРИГЛАШАЛ ВАНЯ ДУНЯШУ С СОБОЙ НОЧКУ НОЧЕВАТЬ
1. Ириглашал Ваня Дуняшу с собой ночку ночевать:
— Ионочуй-ка, Дунюшка, поночуй, голубушка!
2. Ионочуй-ка, Дунюшка, поночуй, голубушка, Я куплю тебе сережечки серебряные,
3. Я куплю тебе сережечки серебряные, эх! А другие золотые, подзолоченные,
4. А другие золотые, подзолоченные!
Наша Дуня соглашалась, ночевать с Ваней осталась,
5. Наша Дуня соглашалась, ночевать с Ваней осталась, Ваня с горенки у горенку похаживает,
6. Ваня с горенки у горенку похаживает, Сам в окошечко, в окошечко поглядывает,
7. Сам в окошечко, в окошечко поглядьшает, Свои плисовы штанёночки растягивает,
8. Свои плисовы штанёночки растягивает, Свое белое перо вынимает наголо,
9. Свое белое перо вынимает наголо,
Сам у Дуниной чернилочки помакивает,
10. Сам у Дуниной чернилочки помакивает,
Как начал Ваня писать — стала Дунюшка кричать,
11. Как начал Ваня писать — стала Дунюшка кричать.
— Не кричи-ка, Дунюшка, помолчи, голубушка,
12. Не кричи-ка, Дунюшка, помолчи, голубушка, Когда целочку ломают — усегда больно бывает,
13. Когда целочку ломают — усегда больно бывает!1
— А ты, Ваня, Ваня-пес, широку дьфу разнес,
14. А ты, Ваня, Ваня-пес, широку дыру разнес, Широку дьфу разнес — рукавицей не зашьешь,
15. Широку дьфу разнес — рукавицей не зашьешь, Рукавицей не зашьешь, копной сена не заткнешь!
10. БРАЛИ ДЕВКИ ЛЕН, ЛЕН, БРАЛИ, ВЫБИРАЛИ
1. Брали девки лен, лен, брали, выбирали, Брали, выбирали, землю оббивали,
1 Во время обряда в 1986 году те же исполнители вместо этой строки пели: «Целину как поднимают — трудно пахарю бывает!» Место хранения: МГУ, 1986 (лето), т. 8, № 6, собиратель Е. В. Миненок (Андросова).
295
2. Брали, выбирали, землю оббивали, эх! Боялися девки да серого волка,
3. Боялися девки да серого волка, а!
Не того волка боялись, что по лесу рыщет,
4. Не того волка боялись, что по лесу рыщет, Что по лесу рыщет, скотинушку ищет,
5. Что по лесу рыщет, скотинушку ищет,
А того волка боялись, что по полю свищет,
6. А того волка боялись, что по полю свищет, Что по полю свищет, красных девок ищет,
7. Что по полю свищет, красных девок ищет, Схватил девку поперек, понес ее у лесок,
8. Схватил девку поперек, понес ее у лесок, За пень, за колоду, за белу березу!
9. За пень, за колоду, за белу березу!
— Стой ты, парень, не валяй, сарафана не марай,
10. Стой ты, парень, не валяй, сарафана не марай, Сарафан мой синий сама, девка, скину,
11. Сарафан мой синий сама, девка, скину, Сама, девка, скину, под себя подкину,
12. Сама, девка, скину, под себя подкину, руки, ноги разложу, дороженьку покажу,
13. Ь^ки, ноги разложу, дороженьку покажу, аи! Дороженька торна — моя пизда1 черна,
14. Дороженька торна — моя пизда черна, ох! Черная цыганка, ребячья обманка,
15. Черная цыганка, ребячья обманка, ах! ребятушки, дураки, взяли пизду2 в кулаки,
16. ребятушки, дураки, взяли пизду3 в кулаки, ребятушки, черти, стали ее терти,
17. ребятушки, черти, стали ее терти, Терти, потирати, на речку носити,
18. Терти, потирати, на речку носити, На речку носити, вальком колотити,
19. На речку носити, вальком колотити, Валек обломился, в пизду увалился,
20. Валек обломился, в пизду4 увалился, Стали горе горевать, как валечек вынимать,
1 В вариантах, записанных не во время обряда, те же исполнители употребляют эвфемизмы: «галка», «что-то у меня».
Не в обрядовом исполнении употребляют эвфемизмы: «ее», «галку».
3 См. предыдущую сноску.
4 Не в обрядовом исполнении употребляют эвфемизм: «туда>'.
296
21. Стали горе горевать, как валечек вынимать, Хуй1 на хуй поставим — оттуда хуй достанем,
22. Хуй на хуй поставим — оттуда достанем!
11. ЧЕБОТУХА
1. Говорила а мне мать и приказывала, Чтоб никому не давала, не показывала, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя!
2. —Хорошо, дочка, ходи, ее2 в решете носи, Горшком закрывай, на замок замыкай, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя!
3. Полетела голубища3 под ореховый кустище, Она села под кустом и накрылася листом, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя, Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя!4
4. Чтобы солнце не пекло, а с ней сало не текло, А как солнце припечет — так и сало потечет,
5. Вот и солнце припекло — оттуда сало потекло, Купцы едут, и глядят, и мыкают, и едят,
6. Купцы едут, и глядят, и мыкают, и едят:
А что это за добро, пятьдесят рублей ведро?
12. ОСЕННИЕ НОЧИ
1. Осенние ночи, осенние ночи,
2. Осенние ночи — не спал до полночи, Я весь измочился, я весь измочился,
3. Я весь измочился, на берег селился, Я стал засновати, я стал засновати,
4. Я стал засновати, горе забывати,
Пришла ко мне радость, пришла ко мне радость!
5. Пришла ко мне радость, радость дорогая — Сашенька милая, Сашенька милая,
6. Я взял свою Сашу за правую ручку, Повел у светличку, повел у светличку,
1 Не в обрядовом исполнении употребляют эвфемизм: «раз».
2 Употреблен эвфемизм.
3 Употреблен эвфемизм.
4 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (с припевом: «Чеботуха, чеботуха, чеботурица моя!»).
297
7. Налил вина чару и сам выпил пару, Стал ей подносити, стал ей подносити,
8. Стал ей подиосити, милости просити, Она не примает1, она не примает,
9. Она не примает, назад отсылает, Хмелю захотела, хмелю захотела,
10. Иошли разговоры, поднямши подолы, Пошло целованье, пошло целованье,
11. Пошло целованье, промеж ног сованье, Она его носит, она его носит,
12. Она его носит, чуть с себя не сбросит, Но он догадался, но он догадался,
13. А он догадался, за пизду схватался:
— Тпру, стой, не брыкайся, тпру, стой,
не брыкайся,
14. На свою милую куплю шелковую, Ее замуздаю2, ее замуздаю,
15. Ее замуздаю, его забратаю3 — Сяду да й поеду, сяду да й поеду,
16. Сяду да й поеду, за море заеду, Там я окунуся, там я окунуся!
13. ПОЕДЕМТЕ В МОСКВУ, КУПИМ КОЛОКОЛЬЧИК
1. Поедемте в Москву, купим колокольчик, эх! Купим колокольчик — пизде на хохольчик,
2. Купим колокольчик — пизде на хохольчик: А кто ее тронет — колокол зазвонит,
3. А кто ее тронет — колокол зазвонит, А кто ее подъебет — колокол заревет,
4. А кто ее подъебет — колокол заревет,
А кто ее тронет — она усами дернет, эх!
5. А кто ж ее тронет — она усами дернет,
А кто ж ее тыкнет — на того (о^на сикнет,
6. А кто ж ее тыкнет — на того (о)на сикнет,
А кто ее приласкает — ^о^на пожалости спускает,
7. А кто ее приласкает — \о)на пожалости спускает, Поехали в Москву, купили колокольчик,
1 Примает — принимает.
2 Замуздать — надеть на голову лошади узду, часть конской сбруи, состоящей из ремней.
3 Забратать — надеть на лошадь недоуздок, оброть — конскую узду без удил и с одним поводом.
298
8. Поехали в Москву, купили колокольчик, И повесили его прямо на хохольчик,
9. И повесили его прямо на хохольчик!
14. ВО РЖИ, НА МЕЖИ, ПОД (И)ЗГОРОДКОЮ
1. Во ржи, на межи, Под (и)згородкою, Ой, лёли, лёли, Под (и)згородкою,
2. Там лежит пизда Сковородкою, Ой, лёли, лёли, Сковородкою,
3. Во ржи, на межи, Под осинкою.
Ой, лёли, лёли, Под осинкою1,
4. Там лежит пизда2 С хворостинкою,
5. Во ржи, на межи, Под Алешкою,
6. Там лежит пизда С кочережкою.
15. ВСПОМНИ, ВЗДУМАЙ, МОЙ ЛЮБЕЗНЫЙ ДРУГ
1. Вспомни, вздумай, мой любезный друг, Э-ой, лёли, лёли, любезный друг,
2. Как мы с тобой раньше гуляли, Э-ой, лёли, лёли, мы гуляли,
3. Как сизой голубь с голубкою, Э-ой, лёли, лёли, с голубкою,
4. Молодой парень с девчонкою, Э-ой, лёли, лёли, с девчонкою.
5. Я пойду, молода, в тихи дуга, Э-ой, лёли, лёли, в тихи дуга,
6. У тихие дуга, в зеленый сад, Э-ой, лёли, лёли, в зеленый сад,
7. Я нарву хмелю ярового, Э-ой, лёли, лёли, ярового,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф на четыре строки (с припевом «Ой, лёли, лёли»).
2 Не в обрядовом исполнении употребляются эвфемизмы: «тоже», «барыня».
299
8. Наварю я вина зеленого, Э-ой, лёли, лёли, зеленого,
9. Позову я дружка к себе в гости, Э-ой, лёли, лёли, к себе в гости,
10. Посажу я дружка за дубовый стол, Э-ой, лёли, лёли, дубовый стол,
11. Сама сяду я на скамеечку, Э-ой, лёли, лёли, скамеечку,
12. Напою я дружка пьянешенько, Э-ой, лёли, лёли, пьянешенько,
13. расспрошу я у дружка смирнешенько, Э-ой, лёли, лёли, смирнешенько:
14. — Ты скажи-ка мне всее правду, Э-ой, лёли, лёли, всее правду,
15. А ти есть у тебе дь1 милей мене, Э-ой, лёли, лёли, милей мене,
16. Что милее мене и лучшейше, Э-ой, лёли, лёли, и лучшейше?
16. НА ГОРУШКЕ РОЩА БЕРЕЗОВАЯ
1. На горушке роща березовая, На горушке роща березовая,
2. Березовая, рассоженная, Березовая, рассоженная,
3. Как по этой роще девка гуляла, Как по этой роще девка гуляла1,
4. Девка гуляла, пела, играла,
5. Пела, играла, цветочки рвала,
6. Цветочки рвала, ды, веночек плела,
7. Веночек плела, на головку клала,
8. Свалился веночек с буйной головы,
9. С буйной головы, со русой косы!
10. Ой, горе мое, гореваньице,
11. Все тяжелое уздыханьице:
12. — Батюшка, пойдем, пойдем, походим,
13. Пойдем, походим, веночек пойщйм!
14. Батюшка пошел — венка не нашел!2
15. — Матушка, пойдем, пойдем, походим,
16. Пойдем, походим, веночек пойщйм!
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды)."
2 Далее текст песни повторяется сначала до слов «Все тяжелое уздыханьице».
300
17. Матушка пошла — венка не нашла!1
18. — Милый мой, пойдем, пойдем, походим,
19. Пойдем, походим, веночек пойщём!
20. Милый мой пришел — веночек нашел!
17. СЕЛЕЗЕНЬ МОЙ
1. Селезень мой, Селезень мой,
Селезень мой, сизкосастый2, Селезень мой, сизкосастый,
2. Молоденький, Молоденький,
Молоденький, кудревастый, Молоденький, кудревастый,
3. Поплывешь ты, Поплывешь ты, Поплывешь ты, вдоль Дуная, Поплывешь ты, вдоль Дуная3,
4. Вдоль Дуная,
Вдоль Дуная, погуляю,
5. Погуляю, Погуляю, повесёлом,
6.* Повесёлом,
Повесёлом сядь под рощей,
7. Сядь под рощей,
Сядь под рощей да й послушай,
8. Как старухи,
Как старухи пляшут, скачут:
9. Ссутулимшись, Ссутулимшись, сгорбатимшись!4
10. Как молодки,
Как молодки скачут, пляшут:
11. Белы груди,
Белы груди выставляют,
12. Тонки губы,
Тонки губы поджимают!
1 Далее текст песни повторяется сначала до слов «Все тяжелое у з дыханьице».
2 Сизкосастый — сизокрылый.
3 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды).
4 Далее текст песни повторяется сначала до слов «Сядь под рощей да й послушай».
301
18. ИЗ-ЗА ЛЕСИКУ, ЛЕСУ ТЕМНОГО
1. Из-за лесику, лесу темного, Ой, лёли, лёли, лесу темного,
2. Вылетало там да два голуба, Ох, ляли, ляли, да два голуба,
3. Ды дьа голуба, оба сизые, Ой, ляли, ляли, оба сизые,
4. Оба сизые, сизокрылые,
Ох, ляли, ляли, сизокрылые,
5. Из-за садику, за зеленого, Ох, ляли, ляли, за зеленого,
6. Выходило там да дьа молодца, Ох, ляли, ляли, да дьа молодца,
7. Ды дьа молодца, оба бравые, Ох, ляли, ляли, оба бравые,
8. Оба молоды, неженатые, Ой, ляли, ляли, неженатые,
9. Неженатые, кудреватые, Ой, ляли, ляли, кудреватые,
10. Оны шли-прошли, становилися, Ой, ляли, ляли, становилися,
11. Становёмши (о)ны, порукалися1, Ой, ляли, ляли, порукалися,
12. Порукамши (о)ны, поругалися, Ой, ляли, ляли, поругалися,
13. Выходила к им душечка Катюшечка, Ой, ляли, ляли, душечка Катюшечка:
14. — Вы не ссорьтеся, да вы не бранитеся, Ой, ляли, ляли, да вы не бранитеся,
15. Вы по совести разоидитеся, Ой, ляли, ляли, разоидитеся,
16. Вы возьмите-ка, да вы поконайтеся2, Ой, ляли, ляли, да вы поконайтеся,
17. Ой, кому из вас я достануся, Ой, ляли, ляли, я достануся?
18. Доставалася душечка Катюшечка, Ой, ляли, ляли, душечка Катюшечка
19. Иарню бравому, ды все неженатому, Ой, ляли, ляли, ды все неженатому.
1 Порукаться — пожать друг другу руки.
2 Поконаться — посчитаться, бросить жребий.
302
19. ХОРОВОД МАЛЁШЕНЕК, НАРОД ВЕСЕЛЕШЕНЕК
1. Хоровод малёшенек, народ веселёшенек, Ой-ли, ой, люли, народ веселёшенек:
2. Кому хоровод водить, кому песни запевать, Ой-ли, ой, люли, кому песни запевать?
3. Тебе хоровод водить, тебе песни запевать, Ой-ли, ой, люли, тебе песни запевать,
4. Иесни запевать, красных девок выбирать, Ой-ли, ой, люли, красных девок выбирать,
5. Выбрал себе девицу, выбрал себе красную, Ой-ли, ой, люли, выбрал себе красную,
6. Выбрал себе красную — белую, румяную, Ой-ли, ой, люли, белую, румяную,
7. Белую, румяную, тонкую, высокую, Ой-ли, ой, люли, тонкую, высокую,
8. Тонкую, высокую, душечку Катюшечку, Ой-ли, ой, люли, душечку Катюшечку,
9. Она ж, моя милая, живот-сердце вынула, Ой-ли, ой, люли, живот-сердце вынула,
10. Своею ухваткою да походкой гладкою, Ой-ли, ой, люли, дь1 походкой гладкою,
11. Своими узорами, дь1 все с переборами1, Ой-ли, ой, люли, дь1 все с переборами.
20. ВАРИЛ ЧЕРНЕЦ ПИВО, ВАРИЛ ЗЕЛЕНОЕ
1. Варил чернец пиво, варил зеленое, Чернечик ты мой, горюн2 молодой,
2. Чернецово пиво хмельно дюже было, Чернечик ты мой, горюн молодой,
3. Хмельно дюже было — в ноженьки вступило, Чернечик ты мой, горюн молодой3,
4. Нельзя проступиться4, нельзя дрогонуться!5
5. Варил чернец пиво, варил зеленое,
6. Чернецово пиво хмельно дюже было,
7. Хмельно дюже было — в головку вступило,
8. Нельзя повернуться, нельзя вздрогонуться !
1 Перебор — проход, прием в пляске.
2 Горюн — тот, кто горюет.
3 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (с припевом «Чернечик ты мой, горюн молодой»).
4 Проступиться — свободно наступить, пройтись.
5 Дрогонуться — пошевелить какой-либо частью тела.
303
9. Варил чернец пиво, варил зеленое,
10. Чернецово пиво хмельно дюже было,
11. Ох, как это пиво в спинушку вступило,
12. Нельзя повернуться, нельзя вздрогонуться !
21. ВДОЛЬ ПО МОРЮ
1. Вдоль по морю, Вдоль по морю,
Вдоль по морю, морю синему, Вдоль по морю, морю синему
2. Плыло стадо, Плыло стадо,
Плыло стадо лебединое, Плыло стадо лебединое,
3. А другое, А другое,
А другое всё гусиное, А другое всё гусиное1,
4. Отколь взялся,
Отколь взялся, да сизой орел,
5. разбил стадо,
разбил стадо лебединое,
6. Гуду2 пустил,
Fyzry пустил по синё морю,
7. А перушки,
А перушки — вдоль дубровушки,
8. А белый пух,
А белый пух — .по подземелью.
22. У НАС ПОД БЕЛОЮ, ПОД БЕРЕЗОЮ
1. У нас под белою, под березою, Ой, люли, люли, под березою,
2. Что стучит, грючит — а муж жену учит, Ой, люлю, люли, муж жену учит,
3. Муж жену учит невкоримую3, Ой, люли, люли, невкоримую,
4. Невкоримую, Машу гримую4, Ой, люли, люли, Машу гримую,
1 Далее приводится основной текст, он распевается по образцу первых трех строф (каждая строка повторяется дважды).
2 Руда — кровь.
3 Невкоримая — непокорная.
4 Грим а я (иногда «грюмая») — угрюмая.
304
5. Что жена мужу да не вкорилася1, Ой, люли, люли, не вкорилася,
6. А свекру-батюшке поклонилася, Ой, люли, люли, поклонилася:
7. — А, свекр-батюшка, отними меня, Ой, люлю, люли, отними меня,
8. Отними меня от лиха мужа, Ой, люли, люли, от лиха мужа,
9. От лиха мужа, от разбойника, Ой, люли, люли, от разбойника!
10. Свекр говорит: «Надо больше бить, Ой, люли, люли, ды, надо больше бить,
11. Надо больше бить — шкуру до пят спустить, Ой, люли, люли, шкуру до пят спустить!»
12. Шкура по пятушкам — хочу к ребятушкам, Ой, люли, люли, хочу к ребятушкам,
13. Шкура волочится — мне гулять хочется, Ой, люли, люли, гулять хочется.
23. СМИРЁНАЯ БЕСЕДУШКА, ГДЕ БАТЮШКА ПЬЕТ
1. Смирёная беседушка, где батюшка пьет,
2. Э-ой, где батюшка пьет, ох,
Он пьет, не пьет, голубчик мой, за мной, младой,
шлет,
3. Э-ой, за мной, младой, шлет, ой,
Что я, млада, младёшенька, замешкалася,
4. Э-ой, замешкалася, ой,
За гусями, за утями, за лебедями,
5. Э-ой, за лебедями, ой,
За малою, за пташкою, за зорюшкою,
6. Э-ой, за зорюшкою, ой,
Что зорюшка по бережку похаживала,
7. Э-ой, похаживала, ой,
Шелковую (о)на травушку сощипывала,
8. Э-ой, сощипывала, ой, Холодною водицею прихлебывала,
9. Э-ой, прихлебывала, ой,
На том боку, за речкою крутая гора, 10. Э-ой, крутая гора, ой,
На той горе, на горушке четыре двора,
1 Вкориться — покориться, подчиниться.
305
11. Э-ой, четыре дьора, ой,
У тех дворах, у двориках четыре кумы,
12. Э-ой, четыре кумы, ой,
Вы, кумушки, голубушки, сестрицы мои,
13. Э-ой, сестрицы мои, ой, Кумитеся, любитеся — любите меня,
14. Э-ой, любите меня, ой,
Иойдете вы в зеленый сад — возьмите меня,
15. Э-ой, возьмите меня, ой,
Сорвете вы по цветику — сорвите и мне,
16. Э-ой, сорвите и мне, ой,
Совьете вы по венчику — завейте и мне,
17. Э-ой, завейте и мне, ой,
Иойдете вы на Дунай-речку — возьмите меня,
18. Э-ой, возьмите меня, ой,
Убросите свои венки — убросьте и мой,
19. Э-ой, убросьте и мой, ох,
Усе венки поверх воды — а мой потонул,
20. Э-ох, а мой утонул, ой,
Усе дружки с МЬсквы пришли — мойво дружка нет,
21. Э-ой, мойво дружка нет, ой,
Он сам нейдёт, писем не шлет, видно, водку пьет.
24
Начал Ванька свою скуку — Сердце чувствует разлуку!
25
Сыграй, Витя, дорогой, Попросила тебя я, Неужели не станцуем С тобой на гуляниях?!
26
Заиграл «цыганочку» — Позабыла мамочку, Каши я не кушаю, А «цыганку» слушаю!
27
раныпе я была танцорка И теперя не сижу:
306
Отрубите руки-ноги, Я на жопе докажу!
28
Ах, ты жопа моя, Как мне надоела! Хоть и сяду на плиту, Чтоб она сгорела!
29
Ой, и где моя залетка? Ой, и где мой дорогой? При такой веселой публике Гуляю сиротой!
30
У меня залетка был, Увалился он в овин, Я поахала, поахала, Сиди ж ты там один!
31
А-чу-чу-чу-чу-чу-чу,
За что хочу, за то схвачу!
32
Полюбила б я залетку, Только неохота, Вместо носа — огурец, между ног — ворота!
33
Вышла бабка плясать, Ей давно за дьадцать пять, Что же за старушечка? Что это за душечка?
307
34
Ой, дед, ты, мой дед, Ты не знаешь моих бед, Захотелося морковки, В огороде какой нет!
35
Ириходи ко мне, милой, Ириходи у середу, На гостинец приноси — Свою палку спереду!
36
На березе пизда бьет, Под березой хуй орет, Пизда рубель потеряла, Хуй нашел, не отдает!
37
Говорила холую: Не строй баню на хую! Пизда пойдет париться — Баня с хуя свалится!
38
Все вы, девочки, красивы, Все вы, девочки, на ять! Если б вам бы припаять, И у вас будет стоять!
39
Ой, теща моя, Хочу разводиться: Твоя дочка подо мной Плохо шевелится!
40
По деревне я и шел — И набрался страху:
308
Пизда яблоки сбивала Со всего размаху!
41
Девки в озере купались -Я на камушке сидел, Девки юбки поскидали — Я и с камушка слетел!
42
Я на камушке сижу, Слезы мои капают, Меня замуж не берут, Только усе лапают!
43
Когда дождик моросил, Я у милочки просил, Когда дождик перестал, Она давала — я не стал!
Публикация Е. В. Миненок
ДВЕ МАСЛЕНИЧНЫЕ ПЕСНИ
1. КУРВА МАСЛЕНИЦА
Жгли ]У1асленицу. Ставят жердь, обложат дровами кругом, соберут корзины старые туда лее. Пели срамные песни:
Курва Масленица Блядь растасканица, С хуя кожу сдернула, В проулок завела, Заголила да дала. Выебли немца Во три коленца. Ходит под окном, Кормит толокном. Ешь, хуй, слаще, Еби девок чаще, Еби девок, еби баб, Делай маленьких ребят!
2. МАСЛЕНАЯ-ГОЛОЛЕТЬЕ
Пелась в последний день масленицы:
Масленая-гололетье,
Гололетье, люли, гололетье. Осталися наши девки да на летья,
Да на летья, люли, да на летья. Масленая-уплетушка,
Уплетушка, люли, уплетушка, Осталися наши девки вековушки,
Вековушки, люли, вековушки. Масленая, это я иду,
Это я иду, люли, это я иду.
310
Ирошел мясоед, никак не дойду,
Ой, никак не дойду, люли, никак не дойду. Масленая у кулёчку,
Ой, у кулёчку, люли, у кулёчку, Ударила теща зятя по хуёчку,
Ио хуёчку, люли, по хуёчку.
Публикация А. А. Ивановой и А. В. Кулагиной
ПЕСНИ И ЗАКЛИЧКИ
БАССЕЙНА УНЖИ (КОСТРОМСКАЯ ОБЛАСТЬ)
1. НАУЧИТЬ ТЕБЯ, ВЬЮНИЦА
Научить тебя, вьюница, Как в чужих людях жить? Вьюнец-молодец, Вьюница-мо лодица.
Как в чужих людях жить, Свёкру-батюшку служить. Вьюнец-молодец, Вьюница-мо лодица.
А свекрови услужи — Чаще мамонькой зови. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
А деверям услужи — Пару коней запряги. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
А золовкам услужи — русу косу заплети Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
А уж мужу услужи — Чаще банюшку топи. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
Чаще банюшку топи, С собой париться зови.
312
Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
Веник мяконькой, Кутик гладенькой. Вьюнец-молодец, Вьюница-молодица.
2. ОЙ, ВЬЮНИЦА
Ой, вьюница! Подавай наши кулицы! А то тычку сшибём, Ворота прошибём, Жениха уведём, В хлев запрём, Помелом припрём, Крюком вытащим Да не выпустим! Стружек настрогаем, В манду напихаем!
3. РЕДЬКУ ПОЛОЛА («РЕДЬКА»)
редьку полола, Манду-то ополола.
Через три пожара Манду-то оказала.
Через три овина Манду-то опалила.
Сколь в поле камнёв — Столь тебе парнёв!
Сколь в поле кочёк — Столь тебе дочек!
313
4. КРЕСТ ВОСКРЕС
Крест воскрес, Подавай наш крест! Половина-та говенья Останется. До Христова дня Протянется. Красныя сапожки С неба упадут. Старыя старушки По крестику дадут! А молодьге молодушки Водою обольют. Подавай креста, Не отказывай! Кто не даст креста — Заболит пизда!
Публикация Т. В. Кирюгииной
ЖАТВЕННЫЕ ПЕСНИ И ОБРЯДЫ
1. РЖАНЫЕ ОБЖИНКИ
Когда кончали жать, то справляли облатки. Для скорейшего завершения работы приглашали на помощь соседей. Иосле того как почти весь хлеб был убран, на поле «закручивали бороду» — оставляли «клок» несжатого жита, в его «серёдку» сажали женщину с водкой и закуской (яичницей и салом) — «в бороде тей сидить». Остальные жницы стояли вокруг и пели специальные обжиночные песни:
Глядит моё воко, что край недалёко! А Танька не жала, у мяжи лежала. Видит моё воко, что край недалёко! У мяжи лежала, в руках пизду держала. Видит моё воко, что край недалёко!
Потом одна из них, обычно незамужняя девушка, обжинала «бороду» по кругу, складьтая «пястки» (количество житных стеблей, срезаемое серпом за один раз) крест-накрест. Если получалось парное число «пясток», это означало, что девушка скоро выйдет замуж. Из колосьев сжатой «бороды» связывали последний сноп, на который сажали беременную женщину с целью определить пол будущего ребенка: если под сноп «поползеть павук — то сына родишь, козявочка — девочку родишь». Затем на поле устраивали пир — «гулянку», после чего расходились по домам.
2. ОВСЯНАЯ «БОРОДА»
Как обжинают овес по осени, говорят: «Приходи ко мне сегодня на бороду!» или «На бороду собирайтесь!» «Обжинки — это у одного сегодия дожинають, к другому завтра идуть. Собяруть женщин штук десять». «Кинут»
315
(то есть оставят несжатым) круг овса, выжнут в его середине, туда поставят сковороду с яичницей — это «борода». Незамужняя девушка должна обжать «бороду» по кругу, считая «пястки». Если «пясток» парное количество, то она вскоре выйдет замуж. Другие жнеи в это время пели:
Ты Пречистая мать, ходи бороду 'бжинать Своей правою рукой, золотым своим серпом!
Потом из сжатой «бороды» связывали сноп, который также называли «бородой» или «спорыньёй». Из него делали антропоморфное чучело, нарядив «как бабу»: «кофту, передник наденем, платок обвяжем, венок на голову сделаем из цветов». Когда наряжали сноп, то пели:
Ишел козел по межй,
Дивовался, что у козы.
Дивовалыся коза,
Что болтается у козла.
«А тогда гаворють, матом гаворють: «До краю дожали, нам ни хуя не дали!» По-прямому. Нецензурно. Бабы это поють тогда нецензурные песни всякие». Затем одна из женщин несла на плече эту «бороду» к дому хозяина в сопровождении других работниц, «играющих» «об-жинские» песни:
Наш хозяин-госпыдар, шурокыя бырыда!
Он бородкой потрясеть, нам горелки принясеть!
Мы робйли з года в год, а хозяину хуй в рот,
А хозяйке мать в пизду, что ня 'ткрыла нам избу!
Хозяин должен был приготовить угощение (яичницу, кашу, овсяный кисель и др.) для ясней в своем доме. Во время ужина «спорынья» стояла в красном угду («в куте») рядом с хозяином, которому полагалось сидеть под образами. После трапезы начиналось веселье с песнями и плясками, причем женщины «скакали» с наряженным снопом в руках. На другой день «спорынью» либо отдавали курам, либо относили в овин, где был сложен весь хлеб.
Публикация О. А. Пагииной

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология