Топорков А. Русский эротический фольклор

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЭРОТИЧЕСКИЕ ИГРЫ РЯЖЕНЫХ В РУССКОЙ ТРАДИЦИИ

(По дореволюционным публикациям и современным записям)

По всей вероятности, обычай рядиться на святки (в период между праздниками Рождества Христова и Крещения Господня) уходит корнями в языческое прошлое народа. По описаниям XIX—XX веков, ряженье предстает сложным обрядово-игровым действом, сохранившим многие архаические черты, не утратившим до конца связи с древним мифологическим содержанием и магическим назначением.
Святочное ряженье неоднократно описывалось в этнографической литературе и не является для науки новым предметом. Игрищам ряженых посвящены статьи, разделы в книгах о календарной обрядности и народном театре1, недавно появилось специальное моно-
1 См., напр.: Всеволодский-Гернгросс В. Н. Русская устная народная драма. М., 1959; Гусев В. Е. От обряда к народному театру. (Эволюция святочных игр в покойника.) — Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974, с. 49—59; Он же. Истоки русского народного театра. Учеб. пособие. Л., 1977; Ивлева Л. М. Обряд. Игра. Театр (К проблеме типологии игровых явлений.) — Народный театр (сборн. науч. статей). Л., 1974, с. 20—35; Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Опыт историко-этнографического исследования. Л., 1963; Савушкина Н. И. Театральные элементы на-
177
графическое исследование1. Многие описания святочного ряженья позволяют убедиться в особой актуальности для обряда эротического компонента. Это проявляется и в откровенной непристойности большого числа игр, и в насыщенности всего обряда сексуальной символикой, соответствующей жестикуляцией и обеденной лексикой. Это обнаруживаете я и в общей для многих игр ориентированности на контакт ряженых с присутствующими девушками (последний носит нередко принудительный характер и отличается скабрезностью и жестокостью), и в самой атмосфере эротической раскрепощенности на святочном гулянье.
Исследователи святочной обрядности, отмечавшие эротические и скатологические элементы в ряженье, как правило, объясняли эту особенность языческими корнями новогоднего игрища. Так, В. И. Чичеров утверждал, что «обрядовые магические традиционные элементы <...> сохранились лишь в пережиточных формах отдельных действий и в общем эротическом ко., рите обряда»2. До последнего времени авторы рабоа о святках словно стеснялись этой стороны новогоднего празднества, не решались акцентировать на ней свое внимание. Подобного рода «застенчивость» обычно мешала публикаторам и популяризаторам этнографического материала отражать в нем непристойные реплики ряженых, включать в его состав те игры, которые, по словам С. В. Максимова, представляли собой «остаток варварства, поражающий стороннего наблюдателя своим цинизмом»3. Кроме того, лишь в последние пады отпали цензурные ограничения, которые препятствовали публикации «непристойного» материала. Естественно, что до сих пор эротическое в ряженье не получало достаточного научного освещения, а на первый план
родных календарных обрядовых игр.— Савушкина Н. И. Русский народный театр. М., 1976, с. 48—57; Она же. Особенности театрального пространства в представлениях русских ряженых. — Театральное пространство. Материалы науч. конф. (1978). М., 1979, с. 327 — 334; Чичеров В. И. Зимний период русского земледельческого календаря XVI-XIX веков. М., 1957.
'Ивлева Л. М. Ряженье в русской традиционной культуре. СПб., 1994.
2Чичеров В. И. Указ. соч., с. 211.
3Максимов СВ. Неведомая, нечистая и крестная сила. СПб., 1994, с. 246.
178
выставлялось «бытовое юмористическое толкование»1 святочных скабрезностей.
После снятия запретов появилась, в частности, статья, посвященная локальной традиции ряженья, в которой в полной мере отражен эротический характер многих игрищ,— читатель получил подборку описаний святочных игр в Камско-Вишерском междуречье2. В настоящей главе мы предложим такие описания святочного обряда, которые помогут расширить сложившееся представление об эротическом пласте святочного ряженья.
В этом ключе представляется вполне оправданной идея переиздания двух труднодоступных источников по ряженью, что и составит первую часть настоящей публикации. Первый из них — очерк Н. С. Преображенского «Баня, игрище, слушанье и шестое января», напечатанный в некрасовском «Современнике» в 1864 году. Несмотря на то, что не все игры ряженых, описанные Преображенским, имеют ярко выраженную эротическую или ска-тологическую направленность, мы публикуем целиком главу об игрище (включающую также сведения об устройстве вечеринки и нормах поведения на ней местной и пришлой молодежи, описание молодежных посиделоч-ных игр): в этом случае у читателя сложится более верное и целостное представление о ходе святочного гулянья, специфическом настрое его участников, поведении ряженых.
Мы также воспроизведем главу о святочном ряженье из известного специалистам очерка К. Завойко «В Костромских лесах по Ветдуге-реке», вышедшего в 1917 году.
Вторую часть публикации составит ранее не издававшаяся подборка описаний игр ряженых в.Торопец-ком районе Тверской области, записанных от бывших участников и свидетелей святочных игрищ в ходе экспедиций кафедры русской литературы РГПУ им. А. И. Герцена в 1987 — 1989 годах (руководитель— О.Г.Николаев). Здесь будут представлены не только рассказы об играх эротического и скатологического содержания, но и описания, дающие представление об атмосфере святочного гулянья, стремлении внести эротический
1 Савушкина H.H. Народные драматические и театральные традиции в современной деревне. (На материале Горьковской области.) — Народный театр (сборн. науч. статей), с. 163.
2 Альбинский В. А., Шумов К. Э. Святочные игры Камско-Вишерского междуречья. — Русский фольклор, вып. XXVI. Проблемы текстологии фольклора. Л., 1991, с. 171 — 188.
179
элемент в наибольшее количество игр. Отметим, что для торопецкой традиции ряженья эротическая тематика являлась доминантной. С ней связаны более двух третей от общего числа игр торопецкого репертуара, что создает и соответствующий облик всего обряда.
Воспоминания торопецких крестьян относятся к 1930— 1950 годам. Таким образом, промежуток между описанными ими святочными гуляньями и тем, что наблюдал Преображенский, составляет почти сто лет, что делает особенно интересным сравнение материалов из трех предлагаемых источников, являя при этом много общего и сходного, так же как и много исключительно регионального, свойственного каждой локальной традиции.
В эротической направленности некоторых игр ряженых следует видеть не только рудимент архаического ритуала. Пожалуй, она сохраняла обрядовую актуальность в той же степени, в какой само ряженье сохраняло ритуальный характер.
Действо ряженых (особенно в посиделочном его варианте, когда все происходило в специально нанимавшемся помещении) было не только зрелищем, но имело еще и очевидную нацеленность на взаимодействие «исполнителей» со «зрителями». Объектом действий ряженых (и прежде всего действий эротического характера) становились в основном присутствующие девушки. Активность ряженых, направленная на «зрителей» и нередко переходящая в агрессию, заключала в себе не только идею воздействия на людей сил потустороннего мира1, но и идею сексуальную. Наряду с противопоставлением «того» и «этого» света в ряженье актуализировалась оппозиция «мужское — женское». Очевидно стремление придать действиям максимального количества персона-леей ряженья эротическую окраску: «гусь» щиплет и клюет в основном девушек (№ 5,6), «расщепиха» — фантастический персонаж — их «тискает» (№ 4), «медведь» изображает, как «парень с девушкой спит» (№ 7).
В последних случаях действия ряженых были направлены как бы на всех присутствующих (по выраже-
1 Напомним, что святки считались периодом активизации в мире людей враждебной деятельности нечистой силы, ряженые напрямую ассоциировались с «недобриками», а само ряженье считалось серьезным грехом, смыть который можно было только искупавшись в освященной крещенской проруби. О связи ряженья с оборотничеством, нечистью см.: Ивлева Л. М. Ряженье в русской традиционной культуре, с 45-57, 65-77.
180
нию одного из информантов, «по народу»), а не на кого-либо избирательно. В собственно же эротических играх девушки включались в действие по одной (их «подводили»), и каждая из них должна была индивидуально подвергнуться контакту с ряжеными, что составляло основу такого рода игр. Можно выделить основные виды этого контакта: удар, поцелуй, обыгрывание фаллического символа, вербальное действие (однонаправленное или диалог).
Если в излюбленном ряжеными стегании «зрителей» кнутами и «жгутами» в целом не усматривается какой-либо сексуальной идеи, то в этом состоял смысл аналогичных ударов в играх типа торопецких «блинов» (№ 10—14), где били, как правило, только девушек: их подводили по одной и при этом били обязательно ниже спины, что нередко сопровождалось обсценными комментариями.
Более распространенным видом эротического контакта в ряженье являлся поцелуй. Кстати, он часто наделялся животворной силой: целуя ряженых, девушка «чинила мельницу» (№ 22), «оживляла коня» (№ 23), «воскрешала покойника» (№ 39). Скорее всего, для ряженья поцелуй был важен не столько сам по себе, сколько как знак контакта между девушкой и ряженым, олицетворявшим мужское начало. Не случайно девушки так неохотно шли на это: целовать ряженых было страшно, противно и, наконец, стыдно, что явствует из многих рассказов бывших участников игрищ. В некоторых случаях поцелуй мог прямо символизировать половое сближение. Например, в игре в «стульчики» (№ 41) реплики ряженых подростков «Поцеловать теперь!» и «Поебать с голоду!» воспринимались как равнозначные — и в одной, и в другой ситуации выбранной девушке предстояло целовать «стульчика».
Встречались случаи, когда контакт носил иной характер: девушка должна была подержаться за половой член персонажа (натуральный либо изображавшийся каким-либо предметом) или за то, что его эвфемистически представляло в игре (это мог быть «межевой столб» (№ 32), «кран квасника» (№ 30) и т. д.). В некоторых случаях девушек заставляли целовать фаллос (см. игру в покойника в очерке К. Завоюю), а иногда — наблюдать за имитируемой эрекцией (№ 25—27). При этом каждая из названных форм «приобщения» к фаллосу была функционально эквивалентна поцелую, поскольку
181
тоже обеспечивала оживание «покойника» (в конкретном варианте последний эпизод мог отсутствовать, но в принципе он предполагался игрой), починку или имитацию действия какого-либо предмета, механизма («межа», «квасник», «аршин, отмеряющий ситец»).
Исконная ритуальность действа ряженых, направленного на контакт с присутствующими, подтверждается следующими обстоятельствами. Это, к примеру, обязательность участия в каждой из подобных игр всех девушек. В описаниях этнографов, в рассказах самих крестьян нередко отмечается, что в большинстве случаев девушек силой подводили к ряженым и заставляли выполнять их требования. На гулянье специальные люди («придверники») становились в дверях, чтобы ни у кого не было возможности уйти от участия в игрище, другие (тоже, как правило, неряженые) вытаскивали сопротивляющихся девушек из толпы и подводили их к месту действия. Если девушка отказывалась от навязываемой ей «роли», то ряженые вместе с помощниками били ее плетками или скрученными из полотенец «жгутами» до тех пор, пока та не исполняла всего, что от нее требовали (№ 10, 22, 27, 39, 55, 56). Конечно же, насильственное включение в игру не укладьшается в рамки обычного игрового поведения.
Бросается в глаза и чрезвычайная жестокость ряженых по отношению к тем, кого они вовлекали в игру. Наиболее яркие в этом смысле материалы представлены у Преображенского. Можно прийти к выводу, что некоторые игры сводились именно к истязанию присутствующих.
Вообще в процессе игрища девушки должны были пережить ряд конкретных ощущений. Одной из задач ряженых было вызвать у них определенные эмоциональные переживания и физические состояния. Не только поведенческая, но и эмоциональная парадигма была запрограммирована для тех, кто включался в игру, в общей атмосфере раскрепощенности, возбуждения, веселья девушки должны были обязательно испытать неподдельные страх, стыд, отвращение и физическую боль. В отмеченных особенностях ряженья можно видеть не только признаки его архаического происхождения, но и не утраченное им ритуальное начало. Хотя мифологическое содержание тех или иных персонажей забывалось, исчезала мифологическая обусловленность их действий и костюмов, утрачивалась
182
магическая мотивировка различных элементов обряда, но, несмотря на это, все же сохранялся ритуальный подтекст. По сути дела, весь комплекс эротических игр представлял для девушек серию испытаний. Пройдя через них, каждая участница должна была обрести (или доказать) свою сексуальную зрелость, готовность к взрослой жизни. Отсюда особый цинизм этих игр и всей обстановки на гулянье. Напомним, что именно брачная тематика была характерна для большинства святочных молодежных посиделочных игр, а святки и следующий за ними мясоед традиционно считались лучшим временем для сватовства и свадеб. И то, что сексуально-игровая инициация молодежи (в первую очередь — девушек) происходила именно в святки, представляется достаточно закономерным.
Особую роль в эротических играх ряженых играло слово. (К сожалению, именно этому элементу обряда собиратели уделяли мало внимания, интересуясь в основном костюмом и действиями персонажей.) С одной стороны, реплики ряженых позволяли привнести эротический смысл в игру, содержание которой напрямую этого не предполагало. Так, именно словесный текст чаще всего придавал непристойно-эротический характер играм в «покойника» (№37—40), «масло мешать» (№ 15—17) и «волки и овцы» (№ 18—20). С другой стороны, реплики эротического свойства приводили в необходимое соответствие действия ряженых, реально направленные на девушек, с собственно игровой их интерпретацией. В этом случае обычно использовалось иносказание. Так, в торопецкой игре «лес клеймить» (№ 43—44) ряженые, осматривая и ощупывая девушек, производили своего рода идентификацию их невинности под видом сортировки деревьев на «хорошие» и «дуплянки»1.
Кроме того, существовал тип игр, центральным моментом которых являлось именно вербальное действие. В них ряженые «обвиняли» девушку или «дружащих» парня с девушкой в нецеломудренном, распутном поведении — «судили» их (№ 45—72). Причем иногда ряженые сами «охуливали» (очерняли) «подсудимых», иногда заставляли последних признаваться в своих «преступ-
1 Описание сходной игры см.: Альбинский В. А., Шумов К. Э. Святочные игры Камско-Вишерекого междуречья, № 56—57.
183
лениях»1. Часто (как и в других играх) такие монологи и диалоги носили иносказательный характер, использовались различные эвфемизмы. В сущности, взрослая молодежь проходила в этих играх ту же сексуальную инициацию, только на словесном уровне. Коитальная ситуация проигрывалась здесь на словах, подобно тому как в других играх — в условных действиях. Таким образом, на ритуально-игровом уровне обеспечивалась и удостоверялась готовность молодежи к брачным отношениям. Это иногда прямо манифестировалось в игре: «Можно рассудить-порядить и их оженить» (№ 70). Игровое венчание парня и девушки происходило непосредственно после «суда» над ними (№ 70—72), являясь как бы его результатом, так что эти две игры были часто просто неразделимы. Игры же, где инициацию такого рода проходили одни девушки, часто начинались со «сватовства» ряженого.
Наконец, словесный текст играл большую роль в эротизации обряда в целом. В игры нередко включались обсценные тексты, необязательные для конкретного действа, избыточные по своему характеру; в основном они служили для перенасыщения атмосферы святочного гулянья эротической тематикой (№ 29, 38, 39, 67). Частые упоминания о непристойных монологах ряженых мы встречаем в очерке К. Завойко. Н. Преображенский подчеркивает обилие на вечерке «громонос-ной» и «броненосной» брани. Таким образом, обстановка свободы и эротической разнузданности на гулянье с участием ряженых усугублялась речевым поведением присутствующих, прежде всего, конечно, самих ряженых. Кроме того, скабрезное вербальное сопровождение игры, предполагавшей некий контакт ряженых с девушками из числа «зрителей», воздействовало на эмоциональное состояние последних, делало для» них этот контакт психологически особенно тяжелым и неприятным.
1 Описание игр этого типа см.: Альбинский В. А., Шумов К. Э. Святочные игры Камско-Вишерского междуречья, № 52—55; Бойцо-ва Л. Л., Бондарь Н. К. «Сидор и Дзюд» — святочное представление ряженых.— Зрелищно-игровые формы народной культуры. Л. 1990, с. 192-195.
Я. С. Преображенский
БАНЯ, ИГРИЩЕ, СЛУШАНЬЕ И ШЕСТОЕ ЯНВАРЯ
II
Праздник Рождества проводится очень обыкновенно. Характерного в нем только то, что на другой день праздника, по возможности, приходят в церковь все замужние женщины и не идет ни одна девица. На это у них есть свои причины: женщины очень серьезно думают, что через это они будут плодороднее, и потому идут в церковь, и девицы очень серьезно убеждены в этом и потому не идут, ибо срам, когда девушка полную избу ребят народит. Между тем нет никакого естественного повода к таким убеждениям, а все дело основано на одном поверий...
Святки всюду проводятся в разных беснованиях. Это общо всей Европе и известно ей. Но сколь много различных уголков на материке Европы и сколь своеобразны обычаи людей, населяющих эти уголки, столь же различны и своеобразны святочные беснования: каждый уголок непременно имеет свою особенность, что-нибудь такое, чего нет в других уголках. В силу такого обстоятельства и наше село Никольское имеет много оригинального в своих святочных увеселениях, и притом столько оригинального и своеобразного, чего уже больше нигде нельзя встретить, даже в ближайших окрестностях. Конечно, можно найти что-нибудь хуже или лучше, но никак не то, что есть там.
Эту особенность можно видеть на святочных вечерах. Вечера эти носят название игрищ, в отличие от обыкновенных вечеринок или посиделок. На посиделки девицы и ребята собираются в длинные, зимние вечера поболтать, побалагурить, попеть песен; но собираются непременно с работой, приличной для того и другого пола. Девушки в это время исключительно прядут лен и только в это время приготовляют его на весь год и даже более. ребята, как люди, проведшие весь день
185
в тяжелой работе, на посиделках занимаются бездельем: вяжут чулки, чинят хомуты и проч. В праздники и воскресенья, когда девушки занимаются работой, ребята играют в карты в носки1 или в дураки, каждьп* раз заставляя дурака пить большой ковш водь1. На игрища никто не ходит с работой: это не простые, домашние посиделки, а парадные и торжественные балы, светлее и торжественнее которых не бывает уже ничего...
Игрища обыкновенно начинаются со второго дня Рождества и продолжаются, смотря по количеству девиц и расположению всего люда, до Нового года или до Крещения. Если игрища продолжаются только до Нового года, то они бывают два раза в сутки — днем и вечером. Дневные игрища не отличаются ничем от обыкновенных гуляний; там пляшут, пьют, играют на гармонике—и больше ничего. Не то вечерние игрища... но прежде несколько слов о приготовлениях.
Перед праздником Рождества молодые ребята того села, где предполагается игрище, собирают деньги. Собравши их достаточное количество, выбирают самую большую избу в селе, если можно, то летнюю, чтобы игрищем не стеснять хозяев. Эту избу берут в аренду на целые святки. Так как летняя изба зимою обыкновенно стоит нетопленная, то ребята привозят дров, а девушки обязываются протапливать ее ежедневно. На деньги, оставшиеся от найма избы, покупают сальных свеч. Надобно заметить, что в селе Никольском и его окрестностях избы всегда освещаются лучиною — употребление свеч составляет редкость и исключение в экстренных случаях... На общем совете ребят решается, что с чужих посетителей надобно брать за вход плату, и определяется количество этой платы. Эта плата обыкновенно простирается от дьух до четырех копеек и ограничивается одним мужеским полом; прекрасный пол, как и везде в подобных случаях, имеет бесплатный вход... Перед самым же праздником привозят в гости девиц из других деревень, где игрищ, по малочисленности населения вообще и девиц в особенности, не бывает.
Наконец после хлопот, поту, ругани и разных других приятностей в том же роде, неизбезкных при общественном устройстве чего бы то ни было, настает давно желанный вечер, веселый вечер игрища. Все готово; все
1 Здесь и далее курсив Н. С. Преображенского.
186
одеты в лучшие нарядь1, т. е. парни в красные кумачные рубашки, в синие поддевки, в сапоги с медными скобками; девушки в белые рубашки с пышными широкими рукавами, в ситцевые сарафаны ярких цветов, исключая чисто красного: почему-то девушки не носят прославленного, классического, русского, красного сарафана,— его можно встретить только на старухах, как археологическую древность, под именем шушпана. ЗКдут начала.
Ио совету дяди, человека опытного, в молодости бывшего не последним щеголем и плясуном, не раз вступавшего с крестьянскими ребятами в упорную борьбу за обладание сердцем какой-нибудь жирной, краснощекой Марины или Матрены, я направил свои стопы к месту игрища.
Без всякого указания сразу можно было найти дом, где было игрище. Изба была освещена более других, и сквозь тусклые стекла из ее окон больше падало света на серую дорогу. Из нее по всему селу разносился шум, гам, звуки песен, стуки пляски. Народ кучками толпился около дома, шумел, смеялся, входил в избу и выходил из нее.
Заплативши за вход обычные три копейки, я вступил в избу. Моим взорам представилась довольно смелая картина: передний угол занимали играющие; девицы отдирали во всю голову песню:
Как на нашей на сторонке Хороша угода, Что хорошая угода, Хорош хмель родился, Что хороший хмель родился, По колышкам вился, Вился, вился, извивался Серебряным листом, Золотыми кистьми...
Ребята во весь опор отхватывали трепака просто в стоячем положении, вприсядку и даже в лежачем. Многие девушки хоть не ходили вприсядку, а все-таки довольно бойко подплясывали. Место перед печкой занимали бабы и щекотали, как сороки над петушьей головой. Под полатями помещались мужики и лупили в азартную игру — в носки, немилосердно нахлестывая друг друг носы, отчего сии последние сделались очень румя-
187
ными, а губы бормотали отрывочные броненосные выражения. На полатях и на печке была всякая смесь: мальчишки, девчонки, старушки и разный недоросший и переросший люд, обломки прошедшего и всходы будущего человечества... Дым от махорки и пар из открытых дверей клубились. Духота была невыносимая. Тусклые, отопившиеся сальные свечи тускло освещали комнату.
Молодые пары играли по обыкновению «Чижика», «Груню, ягоду мою», «Как у наших у ворот» с разными ухарскими и залихватскими ухватками, с уханьем и пристукиваньем каблуков... Игрище разгоралось... В углу начиналась столбушка.
Эта вещь состоит в том, что один из ребят встает в угол и поет:
Я горю, горю, горю, На калиновом мосту, Кто меня полюбит, Тот и выкупит.
Другие помогают, и это пение продолжается до тех пор, пока какая-нибудь сострадательная девушка не пойдет и не выкупит...
Как скоро начнется это пенье, девушки начинают прятаться одна за другую, группируются в кучку, закрываются широкими рукавами и стараются вытолкнуть которую-нибудь девушку на середину. Не то чтобы девушкам не хотелось выкупать горевшего на калиновом мосту — им этого очень хотелось, да было как-то стыдно поначалу. Наконец одна из девушек, которая была посмелее других, выходила из середины, краснея подходила к певцу, кланялась ему, целовала его, становилась на его место, опять целовала и просила прислать ей какого-нибудь другого парня. В свою очередь, вызванный парень подходил к девушке, стоявшей в углу, кланялся ей, целовал, становился на ее место, опять целовал и просил прислать другую девушку... Это пере-хаживанье и непрерывные поцелуи продолжались целый вечер. Приглашали к столбушке и меня. Первый поцелуй прошел благополучно; зато в другой раз здоровенная девчина так лизнула меня взасос, что я принужден был немедленно плюнуть: такая мерзость...
Столбушка еще продолжалась; пляска прекратилась; затеялась женитьба. Все девушки сели рядом на лавку. Одна из них каждой назначила парня, который
188
должен быть ее женихом и которого она должна принять к себе. Это назначенье делалось секретно от ребят, и они должны были наугад попадать к той девушке, которой были назначены. Как скоро девушки сели на места, один парень выходил из группы, подходил к девушке. Если он попадал к той, которой был назначен,— она вставала, кланялась и приглашала его сесть к себе на колени. Парень садился. Если же парень не попадал по назначению, то девушка, которой он поклонился, в ответ на поклон вставала, поворачивалась к нему задом и снова садилась на лавку. Это значило, что парню отказывают, потому что он не нашел своей суженой-ряженой. Парень должен был идти далее и получать такие ответы на свои низкие поклоны до тех пор, пока не находил той, которой был назначен. Та уже в утешение садила его к себе на колени. Когда все ребята сели к девушкам на колени, был сделан залпом всеобщий звонкий поцелуй. Вслед за поцелуем ребята сходили с девичьих колен и сами садились на их места, а девушки должны были, в свою очередь, подходить к женихам, которые на поклоны красавиц отплачивали им тою же монетою. Когда все девушки сели к ребятам на колени, снова раздался поцелуй, и женитьба кончилась. Весь интерес этой игры заключался в получении отказов...
Лишь только после женитьбы начались пляски, раздался страшний крик: «Держи двери!.. Запирай!..» Как нечаянный гром, этот крик поразил все собрание. Девушки стремглав бросились в задний угол. ребята из чужих деревень старались попрятаться на печку, в задний угол, в подполье, под лавки за ноги девушек, и, я уверен, многие в эти минуты согласились бы спрятаться туда, куда некогда, по сказанию, прятался Григорий Отрепьев; но так как ребята не имеют доступу в те места, куда имел Отрепьев к марине мнишек, и так как девушки не носят ни кринолинов, ни юбок, то ребята и не пользовались этим убежищем; ибо девчата, почувствовав постороннее тело там, где ему не следует быть, подняли бы страшный крик, а сарафан, под который спрятался бы кто-нибудь, слишком бы оттопырился: в том и в другом случае укрывающийся должен быть открыт. ребятишки дрогнули и запищали. Все и всё давало заметить, что поднималось что-то недоброе. Что же это такое? Какая гроза поднималась над мирным игрищем? Это начиналась самая суть святочного игри-
189
ща — начинали выводить кудеса. В это интересное время очень многие от души пожелали бы вырваться из избы каким бы то ни было путем; но двери были заперты и, кроме того, тщательно охранялись здоровыми гайдуками, окна были малы и высоки, да если бы кто не смутился подобным неудобством — его удержали бы за ноги.
Суматоха продолжалась. В избу с криком, кривляньями, с корзинами снегу, перемешанного с сажею, вбежали кикиморы и принялись завывать, хлестать и парить вениками во все стороны, стараясь получше угостить грязным веником чужих ребят. Эти кикиморы были не кто иной, как туземные ребята, одетые по-старушечьи во всевозможные лохмотья и тряпки, с горшком, накрытым тряпицею и заменявшим кокошник на голове, чтобы как можно более походить на кикимор, т. е. ведьм. Эта припарка кикимор иногда недешево обходится им самим. Если случится одной из кикимор в отмщение ли за невнимание и безответность на выражения любви, или по чему другому, запачкать цветной сарафан или блестящую белизною рубашку девушки, то кикимору немедленно разваливают на пол и начинают парить не вениками, а кулаками, и так взбутетенят бока, что бедная кикимора не забудет припарки до свежих веников и, верно, в будущее время не покусится на чистоту девичьих нарядов.
Иосле кикимор приехали торгованы, т. е. купцы с сукнами, нанкою, китайкою, кумачом и вообще с красным товаром; этих купцов было четверо, и были они самые здоровые мужики. При них еще находился приказчик-мальчишка. Его обязанность была прикатить в избу пустой бочонок... У многих не на шутку дрогнуло ретивое... Купцы по одежде несколько отличались друг от друга: двое имели на себе панталоны, кнутьгв руках, и больше ничего, даже рубашек не имели; другие же двое не имели на себе решительно никакого белья, а одеты были только в одни короткие полушубки нараспашку и шерстью вверх.
Бочка помещена среди избы. Торгованы обошли все углы избы с приглашением:
— Добрые молодцы, красные девицы, молодые молодки, белые лебедки, милости прошаем купить, продать, пошить, покропать, пожалуйте — кому что угодно?
На это приглашение волей-неволей должны были выходить все ребята и непременно покупать что-нибудь.
.190
Выходившего спрашивали: что ему угодно?
На ответ его: «сукна» или чего другого, торгованы вскрикивали:
— Так ему сукна! Отдирай ему, ребята, двадцать аршин!
Покупателя немедленно берут двое из купцов — один за голову, другой за ноги — и кладут на бочку, вниз брюшком и вверх спинкой, а двое других примутся иногда так усердно отдирать аршин за аршином кнутами по спине покупателя, что у того кости трещат и он ревет благим матом, то есть во всю силу своих легких. От этих-то обновок и прячутся некоторые из ребят, особенно те, которые почему-либо чувствуют, что им будет дрань. разумеется, не всем отдирают хорошего сукна. Зато кому отдерут, лучшего заморского, тот, наверное, долго проносит его.
Когда таким образом наделили сукном и разными другими товарами всех, кто находился на виду, или, говоря обыкновенным языком, когда вздули кнутами всех ребят неспрятавшихся, пошли искать тех, кто укрылся. Шарили под лавками, на печке, на полатях, в подполье, заглядывали даже в трубу, и действительно, после тщательного обыска всех этих мест, вытащили парня из подполья и парня из-под лавки, который был весь в поту, в грязи, сильно упирался ногами и ругался. Однако же, с толчками в спину, его подвели к бочке, развалили и, как он ни ругался, ни барахтался ногами и руками, так отодрали шкуру, как еще не отдирали никому. Спрятавшийся был в глазах1 торгованов виноват одним тем, что спрятался; единственно за это будто бы его и драли; между тем была другая, секретная, вина, о чем можно легко догадаться из того, что за одно укрывательство его бы не отдули так жестоко и что он сам не стал бы так далеко и позорно скрываться, если бы не чувствовал за собою какой-нибудь вины.
Жалкий, убитый вид найденного не пробуждает в публике чувства сострадания, напротив, как только покажется такой господин, все разразятся самым диким, громким хохотом... И действительно, смешно, когда вытащат из-под лавки здоровеннейшего детину в грязи, в поту, в тенетах, испуганного и растерявшегося.
Отодравши всех законным образом, торгованы вышли из избы... Все затихло... Думали было начать пляску... но вдруг с визгом стремглав врывается в избу стрелок, у которого должность ружья исправляет длин-
191
ная оглобля, запачканная самой скверной грязью. Стрелок быстро подскакивает к кому-нибудь с пронзительным криком: «Застрелю! !», рассчитывая на испуг сидящего, и подставляет или, вернее, тычет оглоблей чуть не в самое "лицо. Если человек, сидящий на лавке, не струсит и не отпихнет от себя оглобли руками, то стрелок оставит его и с тем же криком подскакивает к другому. Нетрусливым и знающим, в чем дело, здесь не бывает никакого вреда; потому что они ни за что не будут защищаться и отпихивать оглобли,, без чего стрелок не смеет коснуться их. Кто же не знает дела и в испуге отпихнется, неминуемо касаясь при этом оглобли, тот запачкается невыразимо.
За стрелком следовали кузнецы.
В избу втащили скамью, на которой лежало что-то закрытое простыней. За скамьей тащили кузов, т. е. корзину, сплетенную из сосновых драниц, громаднейшей величины. Корзину поставили вверх дном. За корзиной шли сами кузнецы... Что касается до костюма кузнецов, то он был таков, чтобы не скрывал ничего из организма. За кузнецами следовали музыканты, т. е. целая процессия ребятишек, стучавших в сковороды, заслонки, ухваты, кочерги и тому подобные вещи, издающие самые раздирающие звуки. Все это шумело, стучало, звенело и выло... Когда музыка, кузнецы и всё заняло свои места, один из шумной компании встал у края скамьи. Простыня открылась — и что же, вы думаете, там было? Человек, совершенно нагой, с закрытым лицом. Этого неизвестного господина кузнец взял за ноги и начал поднимать и опускать их одну за другой: ноги представляли кузнечные мехи... Корзина представляла наковальню...
К кузнецам тоже, как к торгованам, должны были выходить все ребята. Кузнецы не били их1 кнутами, а драли за волоса, давали в голову кулаком тумака, более или менее горячего. Это значило, что кузнецы куют разные железные и стальные вещи. Во все это время музыка не смолкала — сковороды стучали, заслонки визжали, ухваты кряхтели, ребятишки завывали...
Кому хотели сделать вещь получше и покрепче, того обыкновенно сильнее драли и сильнее колотили.
Когда всем наковали железных и стальных вещей с закалом и без закала, изба в воображении зрителей должна был* превратиться в озеро. Приехали рыбаки.
192
Рыоу ловили они не неводами и не удочкой, а острогой при свете лучины.
В натуре это обыкновенно делается так: там, где есть неглубокая река, рыбак заранее приготовляет лучину или достаточное количество бересты, потом, дождавшись темной ночи, он идет на реку. На плечи надевает пестерь (сумку, сплетенную из березовых лык), в него кладет лучину или бересту; входит в реку, держа в левой руке пук зажженной лучины, а в правой острогу — семизубец железный на древке, похожий на тот, с каким ездил Нептун,— и высматривает спящую рыбу. Как скоро заметит рыбу, останавливается, метит и бьет ее острогой, после чего идет искать других рыб. Этот образ ловли называется «ходить с лучом».
Чтобы все это представить на игрище, нужно было приготовить луч для освещения воды и рыбы: для этого ставят кого-нибудь на четвереньки, почти совершенно нагого, в руку дают ему длинную палку, которую он должен держать так, чтобы конец ее выходил назад между ногами; на конце палки зажигают бересту, и луч самый блистательный готов. Рыбаки ходят без рубашки в одних панталонах; место остроги им заменяет метла. Они стараются поворотить луч в ту сторону, где сидят и стоят девушки, и бьют метлою по полу, представляя, что ловят разного рода рыбу.
Рыбы наловили. Нужно уху варить. Рыбаки поискали у себя в карманах, оказалось, что огня нет; луч погашен. Где взять огня? Решили, что посредством огнива и кремня можно было высечь огня к целу. Целом, или челом, к печке называется место выше устья, на котором всегда бывает очень много сажи и с которого действительно достают огонь, когда нет труту: искры, выбиваемые огнивом, зажигают сажу... Хотя было несколько ненатурально, однако же, несмотря на это, среди чистого поля, на берегу реки явилась и печка, к общему удовольствию и восторгу зрителей. Еще с начала рыбной ловли в стороне стояло что-то на санках. Это и была печка. Когда решили присечь огня к целу, покрывало сдернули, и пред ясные очи почтеннейшей публики предстал во всей наготе человек, вымазанный сажей для большего сходства с печкой. Дикий хохот был знаком одобрения и похвалы изобретателю.
После того как артисты показали зрителям весьма поучительное и полезное ремесло, как можно рыбу ловить и уху из нее варить, если не найдется труту или
7 Русский эротический фольклор 193
спичек в кармане и, по-видимому, негде взять огня, вздумали прокатить молодцов на кобылах. Это тоже один из мотивов отдиранья сукна и кованья разных стальных и железных вещей. На спину здорового мужика садят парня, мужик берет [его] за руки и приподнимает так, чтобы тот не мог соскочить и чтобы ноги повешенного таким образом не касались земли, а сколько угодио болтались на воздухе. Двое других мужиков драли повешенного по спине, спрашивая: «Кого любишь?», продолжали свою работу до тех пор, пока парень не называл какой-нибудь из сидящих девушек. Тогда его отпускали. Но беда с этим не совсем проходит: девушка, имя которой названо, вооружается и начинает ругать: «Ах ты, пес пучеглазый, кобель ты эдакий, чтобы тебе язык отсох, право, отсох, кулику поганому...»
После этого побиения явилась нужда съездить за огурцами на верблюде. Действительно, в избу влезло что-то похожее на это весьма полезное животное и сильно стучало чем-то, представляя, что стучит копытами. Сзади шли два погонщика с кнутами. Приведя такое чудо в избу, погонщики приглашали желающего прокатиться за огурцами. Один из мужиков, по секретному условию с погонщиками, сел. Животное заскакало и давай возить седока по избе. Такая прогулка понравилась очень многим, и, когда кончил свое путешествие первый всадник, нашлось очень много охотников следовать его примеру. Сел мужик, не знакомый с обычаями села Никольского. Животное заскакало снова; мужик захохотал; но погонщики вдруг вздумали усмирять животное, чтобы оно не скакало, и начали бить кнутами не животное, а всадника. Тот было думал соскочить, попробовавши кнутов, но проклятый верблюд оказался с двумя крепкими руками, которые так сильно вцепились в ноги всадника, что ему не осталосв никакой возможности оставить спину верблюда и сойти на землю. Погонщики усмиряли животное до тех пор, пока не устали руки, и всадник между тем орал во все горло, ругался ужаснейшим образом и проклинал все — и верблюда, и огурцы, и погонщиков, и самое игрище... Увидевши, чем может окончиться поездка за огурцами, все желавшие прокатиться на верблюде отказались от этого удовольствия.
Для сооружения такого верблюда обыкновенно ста-новят двух мужиков спиною друг к другу, крепко связывают их в таком положении кушаком так, впрочем,
194
чтобы они могли наклониться в разные стороны. В руки им дают по дуге, крестьяне должны заменять верблюжьи ноги. Сверху все прикрывается большим овчинным одеялом вверх шерстью...
Чем дальше шел вечер, тем шумнее становилась опьяневшая от зрелища толпа; чем сильнее разгоралось игрище, тем большею дикостью дьппали картины и грязнее становились кудеса.
Теперь вся беда обратилась на ребятишек, которые, как известно, чрезвычайно любят всякого рода церемонии и зрелища. Обратилась на них эта беда не потому, что хотели от них скрыть безобразие многих картин, какие выдумывало опьяневшее воображение, а потому, что ребятишки обыкновенно мешают на игрищах, как и во многих других случаях, и еще больше — так, из любви к искусству, чтобы чем-нибудь позабавить почтеннейшую публику.
Первое испытание, которое обрушилось на бедных ребятишек, был рекрутский набор. Потаскавши их с печки, с полатей, из-за девушек, собрали середи избы, всех до одного раздевали, и доктор осматривал, способен ли представленный к военной службе. Кого доктор находил способным, тому давали щелчка в лоб и ставили в сторону; кто же оказывался неспособным, тому давали подзатыльника так, что он летел к дверям, однако же был очень рад, что ему дали затылок, а не выбрали лоб. рекрутов поставили в ряды, провели их в ногу по избе раза два-три и наконец всех потаскали за волоса на полати. рев и самая энергичная ругань посыпались от ребятишек; они отлично умеют ругаться.
Ругань ребятишек навлекла на них новую невзгоду, какой они уже вовсе не ожидали. Стали солить снетки, и роль снетков должны были представить ребятишки.
В избе явился кузов или огромная корзина, сплетенная из сосновых драниц. В эту корзину посажали всех ребятишек одного на другого, когда они еще не успели одеться. Потом на них высыпали такую же корзину снегу. Это значит — их посолили. Ребятишки запищали, а выскочить было нельзя. В заключение для рассолу на них вылили ушат холодной воды. С визгом и неимоверной быстротой выпрыгнули ребятишки из кузова и ударились на печку и на полати одеваться и отогреваться. Там поднялась драка, потому что рубашки перемешались; ругань из броненосной превратилась в громонос-ную...
195
На время затихло волнение, остановились. Девушки и парни, битые больно и не больно, выступили на середину, и опять начались пляски.
ребятишки, несмотря на приключения, не уходили с игрища и, кажется, твердо решили до конца стоять, что бы ни было, что бы ни делали с ними.
Между тем один мужик, не участвовавший в солении снетков, как-то подделался к ребятишкам. Мало-помалу они доверились ему. Мужик стал уговаривать их идти с ним ловить лисицу, представляя при этом, что они отколют такую штуку, что все животики надорвут. Такой блистательный успех разохотил мальчишек стать на этот раз не орудием и не вещами, с которыми распоряжались, как было угодно распорядителям; они должны были представлять роли охотничьих собак. Согласились. По условию, они должны были, увидевши на полатях связку соломы, лаять на нее; когда же эта солома от выстрела упадет на пол, всем броситься на нее и зубами разорвать в клочки.
Дверь отворилась. В избу вошел мужик, представлявший охотника, с палкой в руке. За ним следовали десятка два кобелей, т. е. мальчишек на четвереньках, лающих и воющих по-собачьи. Как скоро мальчишки увидели на полатях связку соломы, подняли головы и давай лаять. Охотник подошел, ударил палкою о полати, подстрелил лисицу, т. е. солому. Солома повалилась. Еще не успела упасть она на пол, как ребятишки с собачьей яростью оросились на нее и действительно в одно мгновенье растерзали на части. Публика смеялась, ребятишки радовались успеху... Но можете представить их обиду и оскорбление, когда они самыми неопровержимыми доказательствами убедились, что они терзали не простую солому, а солому, перемешанную с самою отвратительною грязью... '
После такого промаха ребятишки подобру-поздорову убрались по домам: нужно же было как-нибудь вычистить рыло.
Но игрище не кончилось. Еще много было впереди. И так как почти все знали, что теперь бить уже никого не будут, то с удовольствием оставались все до конца.
Дверь снова отворилась, и вдруг чинным порядком пошли какие-то личности. Они были одеты в одни полушубки, сделанные наподобие фрака. Под этим фраком не было никакой одежды. Передняя личность, ревизор, важно несла в руках швабру в виде посоха, следую-
196
щая — горшок с сажей, разведенной в воде, и с палкою; это писарь нес чернильницу с пером; затем третья личность несла несколько бересты — это секретарь нес бумаги. ревизор сел в передний угол, держа в руках швабру как знак его ревизорского достоинства. Секретарь с писарем сели у стола, поставили на него чернильницу и разложили бумаги. Прочие более мелкие чиновники стояли в почтительном отдалении и ожидали приказаний. Это значило, что хотят произвести ревизию. ревизор помахал шваброй, что значило, что пора начинать ревизию. Два мелкие чиновника отправились к девушкам, схватили одну из них и подвели к столу. Секретарь сделал ей несколько допросов: кто она, сколько ей лет и проч. Писарь смарал палкой бересту, что значило, что он записывает.
На игрище много бывает мужиков из довольно дальних волостей: в селе есть волостное правление, куда по делам являются мужики и живут иногда довольно долго. На этот раз нашелся мужик даже пьяный, не знавший кудес села Никольского, потому что они составляют почти исключительную принадлежность только этой местности. мужика уговорили за стакан водки выйти на сцену быком, ибо намерены вывесть такие кудеса, каких никто видом не видал и слыхом не слыхал. Мужик, желая узнать, что это были за кудеса такие, и, кроме того, из угождения почтеннейшей публике, согласился. Ведут мужика на четвереньках на веревочке; мужик мычит: публика хохочет так, что вся изба дрожит, мужик в полной уверенности, что его искусство заставило публику хохотать, ревет сильнее... Но в это время мужика шлепнули в лоб чем-то мягким. Мужик вскочил, как обваренный кипятком, и показал лицо и пушистую бороду, которую, я думаю, ему пришлось долго промывать, потому что они были похожи на физиономии коров после пивного праздника, потому что коровы имеют дурную привычку становиться рогами под те отверстия, в которые валят всякий сор, хотя очень хорошо понимают, что после чрезмерного употребления пива, во время праздника, желудки у хозяев и гостей бывают не в нормальном положении.
Эта выходка с мужиком означала, что убили быка.
Наконец затеяли потешить публику звоном. Выбрали человек пятнадцать мужиков, посадили их на полати и полавошники (полки, простирающиеся через всю избу над лавками). Каждого привязали веревочкой за ногу.
197
Каждый привязанный должен был издавать звук, подобный звуку того или другого колокола. Концы веревок были проведены на середину избы. Явился звонарь и давай подергивать за ту и другую веревку. Кто ощущал, что его тянули, издавал звук, и раздался такой звон, такой всеобщий бешеный хохот, выражавший восторг зрителей и слушателей, что изба дрожала в буквальном смысле, и все это прикрьгаали порой броненосные выражения, которые извергал тот колокол, который сильнее тянули.
Игрище кончилось. Синий утренний свет пробивался в окна и двоился с красноватым светом сальных свеч. Иетухи пели, телята мычали, овцы блеяли. Ночь прошла, наступило зимнее морозное утро.
Девушки и ребята запели песню и пошли по домам. За ними повалила вся толпа с шумом и криком. Долго неслась эта звонкая песня по утренней холодиой заре, долго раздавался шум на улице. Ироснувшиеся старухи смотрели в окна, почесывались и крестились, или молясь за грехи молодежи, или вспоминая грешки своей давно прошедшей молодости...
Надобно заметить, что не на каждом игрище выводятся все те кудеса, которые мне случалось видеть и которые я описал. Иногда их бывает меньше, иногда больше. Бывают такие кудеса, каких и описать невозможно...
К. Завойко
В КОСТРОМСКИХ ЛЕСАХ ПО ВЕТЛУГЕ-РЕКЕ
СВЯТОЧНОЕ РЯЖЕНЬЕ
В ряженье принимает участие как молодежь обоего пола, так и пожилые мужики, и даже старики; только бабы мало принимают участия, их не принимают за их «длинные языки». Особых ролей в организации игр не замечается: рядятся обыкновенно кто как вздумает, кто на что горазд. Из более выдающихся масок можно отметить следующие:
Смерть, покойник, мертвец1. Мужчина одевает рубашку белую, штаны белые, онучи белые, лапти новые с веревками, перевитыми, как у живого, поясок домотканый; лицо покрывают платком или одевают личину (маску), деревянную дол б лену (или из бересты), страшную, неприглядную.
«Мертвеца» кладут или на салазки, которые двое ребят везут в беседку, в избу к девкам, или на доску, которую несут несколько человек, с воем и плачем провожающих родителей, братьев и сестер. В избе мнимые родственники покойника зовут девок или просто волокут прикладьшаться к покойнику — в рыло целовать или даже в «шишку» (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Мельник, мельница. Мужчина вдоль скамейки ля-гот2, пологом накинут; под скамейку подставляют цере-пенью (горшок) с камушками. Лежащий рукой водит в церепени, а каменья брякают. рядом становится другой парень с лукошком со снегом; он берет рукой снег из лукошка и кидает на девок — это мука пылит, распыли-вает (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Кулашник, накулашник. Парень накидывает на себя с головой полог как саван и оставляет свободной только одну руку. В один из верхних углов полога «в кулак» навязывает ошметков (старых лаптей), тряпиц
1 Здесь и далее курсив К. Завойко.
2 Автор очерка иногда употребляет диалектные формы слов, а также диалектную и просторечную лексику (рыло, рожа, кут и т. п.).
199
и даже камушков. Другой парень (не ряженый) подводит по одаой девке, каждую задом к накулашнику, а этот последний «рукой смотрит, где куна (зад)» и бьет по заду с довольно большой силой. Когда побьет всех девок — уходит (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Говядина. Вносят в избу совершенно нагого мужчину на стяге (шесте), пропущенном через связанные руки и ноги, наподобие говяжьей туши. К туше зовут девок или если которая прячется, то силом вытаскивают и предлагают кусочки говядины, по большей части срамные (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Барышня, девка. Парни одеваются в сарафаны или в женские платья, причем юбки одевают таким образом, чтобы из-под каждой верхней юбки видна была следующая нижняя и т.д. Некоторые нарядятся при-этом беременными, и тут же во время пляски «роженицы» выпускают1 из своего «брюха» ребеночка — куклу (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Солдат. В солдатскую форму часто одеваются девушки.
Кроме того, рядятся стариками — горбы делают страшные, коновалами, шестиперами (шерстобитами), Петрушкой, разными пугалами в виде стариков и чертом,— навязывая на голову кудели, чтобы быть хохлатым, косматым, и вычернив рожу (без рогов).
Лошадь. Два парня кладут на плечи две палки, связывают их (чтобы не разъезжались) и накрываются пологом. В передний угол полога набивают соломы и делают лошадиную голову, на которой рисуют углем глаза и нос; сюда же продевают ухват, который образует уши («где ухват — уши живут»). Лошади узду одевают, шир-кунчики (звонки и бубенцы) навязьшают на шею («где шея живет»), и верхом на нее садится человек. Так въезжают в избу на беседу, причем лошадь двое ведут, т. к. она благует (скачет) шибко. Первый парень под пологом держит ухват и фыркает к девкам по-лошадиному. Свободные парни ловят девок и пихают по одной под полог — «девками кормят лошадь». Затем подходит покупатель: «Отдай, дядя, лошадь!» — «Купи!» Седок слезает, и новый хозяин берет лошадь за повод; слезший торгуется с тем, который за повод лошадь взял; лошадь в это время повалится. Купец к седоку: «Надо,
1 В тексте «выпуская»; вероятно, пропущено слово или допущена опечатка.
200
бать, вылечить ее; ты, бать1, знаешь молитвы,— вылечи!» Седок читает «молитву» (неприличнейшие стихи). Лошадь встает, и новый хозяин уводит (Ветлуж: у. Костр. губ.). Иногда лошадь делают из соломы при помощи одного коромысла, и парень выезжает на ней верхом как на палочке.
Подобным образом рядятся коровой, и также ряженье сопровождается нескромными выражениями.
Бык. Парень с горшком на ухвате накидывает полог. В таком виде вводят его в избу; здесь он помычит около девок, махая головой, как бык. Находится покупатель и торгует быка. Когда сторгуются, то кто-нибудь из толпы бьет по горшку и он разбивается, а «бык» быстро срывает с себя свой наряд и убегает, по возможности незамеченным. Гуляющие в избе парни вынимают тогда заранее приготовленные соломенные жгуты и бьют девок со словами: «С кем быка ела?» Девки визжат, прячутся, а когда парни всех побьют, покупатель берет полог с ухватом и уходит домой со словами: «Надо хоть шкуру взять да идти домой — быка съели...» (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Курица. Парень берет две вывороченных шубы, причем одну одевает ногами в рукава и перевязьгаается поперек, а другую накидывает так, чтобы укрыть голову, и продевает в рукав длинный крюк. Ходит в таком виде, подражая курице, и клюет девок по ногам (Ветлуж. у. Костр. губ.).
Подобным образом рядятся гусем и, кроме того, ледведем.
Святочная игра «Межовка». Один из парней идет в кут, берет веник и ставит на пол, а на веник кладет палку, которой целится (визирует), подражая землемеру, в противоположный кут, где собираются девушки и с ними один из парней. Остальные парни становятся между кутами в две шеренги с жгутами. «межевой», направляя свою палку на какую-нибудь девушку, говорит: «Василий (парень в куте с девушками), сруби ту сосну (если девушка рыжего цвета)» или: «ту березу (если девушка белокурая)» — и так далее. Парень берет указанную девушку и посылает ее в противоположный кут между двух шеренг парней, которые бьют бегущую девушку жгутами (Ветлуж. у. Костр. губ.).
В день Крещения Господня те парни, которые маски одевали, купаются в реке — им велено (ЬДордвин. вол. Горох, у. Влад. губ.).
В тексте в обоих случаях «бат», но, вероятно, это опечатка.
ИГРЫ РЯЖЕНЫХ ТОРОПЕЦКОГО РАЙОНА ТВЕРСКОЙ ОБЛАСТИ
1. БОРОВОК
— Поросенком? Ну, вот одеют меня, примерно, в такую — в кафтан такой вот — одёжину поплоше. Я захожу на четверёнках.
— Как поросенок идет, согнувши.
— Хру-хру-хру-хру-хру — это, как поросенок. А тут другой с соломой — пук соломы связан. (...) Так вот, с соломы сделана. И вот одного так сделали (он и щас еще жив), боровком нарядили. «Боровок, боровок, покажи рыльце!» — «У-у, у-у». Во. А в солому взяли и завернули, да...
— Кал просто. Кто-то там навалил в солому.
— Да. В солому эту вот завярнули и пучок связали вот такой. «Боровок, боровок, покажи рыльце!» — «У-у, у-у». Да. Он его как вдарил этым, как ее, пучком, только дрыжжи по сторонам. И вот он, слушай, как вскочил и пошел. И больше не пришел.
— Где ж там — таким угостили!
2. СОЛНЦЕ ВОСХОДИТ
Подкупили, наверное, как-то раз, могли заплатить, что ли. (...) Посадили яво на печку и заставили кальсоны снять, чтобы задница была одна только [голая]. Ну вот: «Щас,— говорят,— и солнце взойдет». Ну, когда это открылоси, занавеска — а у него задница-то голая! Потом: «Щас солнце спрячется». Хлоп яво ремнем по этой — поняволе спрячешься. Вот такие глупости были.
3. СОЛОМОН
Соломона, бывало, принясуть в корзинке. Посодють мужчину и подводють девок — кидай ему в задницу
202
(опять здякалися). Вот тамо-тко посодять горбушкой, задницу покажуть и девок и подводють: кидай ему в задницу горохом аи чим тамо-тко. От, ето Соломон был.
4. РАСЩЕПИХА
Расщапйхой наряжались. Тоже оденуть белую рубаху большую и бегають: «Иойдем-ка девок тискать».
5. ГУСЬ
Придёть. Ходить, клюёть. Всё девок мучали. Гусь, да. Всё девок. Особенно если какая ня нравится. Или нравится, а он ей ня нравится. Вот тогда он начинает наряжаться. Иойдет по девкам.
6
Гусем делались. Идет гусь. Шубу вывернут кверху шерстью. Сделают с палки нос такой. Ну, допустим, такая длинная палка. Сюда привяжут нос, чтоб был — маленькую палочку, заострят её. И приходит согнувши. А рука в рукав [просунута], чтоб клевать. Ну вот, и ходит, девки визжат. Он: долбых, долбых. (...)
7. МЕДВЕДЬ
Я так, допустим, мядведем любил наряжаться. Ну от, бярешь большую шубу. (раньше в мужиках шубы, тулупы были, ездили в извоз, вот до Торопца на санях ездили.) Вот эта, выворачиваешь вверх шерстью, понимаешь? Ну и вот, залезаешь туда, в рукава, эта, руки, понятно? Ну, и ноги там завязываешь, маску такую делаешь. (...) Из картона там придумываешь, потом обтягиваешь тоже шкуринкой такой, ну и получается мядведь. Один, значит, мядведем, а другой на веревочке его водит. Ну, и приходят. Вот выбирали дома, где гулять — избы, короче говоря, деревенские, какие-то покрупнее чтобы были, кругом, значит, скамейки поставят. Народ это, сидит на скамейке — ну вот, наря-женник этот выходит на круг. Ну это, значит, тут люди просют: «Миша, как вот этот парень к девушке ходил?» Понял?» Ну вот, он показывает, как. (...) Ну вот, идет тихонечко так, пробирается, значит. «Ну, как проводил?» От, забирает, это, какую-нибудь девушку так, под
203
лапу, и ходит с ней по кругу. Ну, и до того доходило: «Как парень с девушкой спит?» (Знаешь, у нас в деревнях раньше было так это принято: ну, молодежь до двадцати лет, до службы, ходили вот, дружили, там, парень с девушкой, ну, и вот даже спали на одной койке, понимаешь? Ну, плохого они ничего не делали, просто вот такой обычай был.) Ну, даже до того доходило, что девушку возьмет этот мядведь и на пол, и ложится с ней, обнимает ее, понял? Вот до какого дела доходило.
8. САПОГИ ШИТЬ
Сапожником [наряжались]. «Ну-ко подойди, давай твою ногу сюда». Ногу ты подашь, он мерит, потом возьмет — и платье подымет. Вот это гляди за ним. Ну вот, и скажет: «Сошью тебе сапоги».
9. БЫКА БИТЬ
Быка били. Парень станет на колени и на руки, подбирает горшок дырявый, держит горшок на палке, (...) бык накрыт шубой. С ним мужик, ведет быка за веревку: «Надо быка резать». Ударит по горшку. Бык убегает за порог, кожа осталась. мужик кожу трет — выделывает. Сажает девок на скамейку, мерку снимает с ноги веревочкой: «Докуда тебе — досюда, досюда аль выше?» Которая рассердится — побежит, фыркнет.
10. БЛИНЫ ПЕЧЬ
Блины пекли, это было точно, помню. Мальцы при-нясуть, значить, с улицы снега, в ступку такую деревянную положуть — это как бы масло, что ли. Лопату такую возьмуть и этой лопатой девкам под жойу. Девки визжать, убегають от их, а мальцы за ними да за ними. Это было, да.
11
Ну от... блины пякут. Блины. Щас сняжку вядро [принесут]. раныне от лен тряпали, тряпалкой, да. От девушек подводють и [трепалкой со снегом] (...) — под задницу — оп-ля! Ай-яй-яй! Готово... Мушшина косил. Косил. И потом косу точить и кричить: «Баб, косу точу...» [Бабка] — тоже мушшина, нарядивши в жен-
204
скую одежду. {...)• А он говорит: «Косу точу, косу точу... Баб, блинов хочу!» Вот она и появляется с этой лопаткой. Таперь блины.
12
Там черт знает чего рядились, они делали. И там они и в бабы с дедом, блины пякли. От, бывало, придет дед, сюда сделает такой горб большой, такую большую одежду оденет и вот идет: кочерга в руке — это он косить еще будет сено. Косит, всюду косит, а потом и приходит ета вот «баба» (так поэтому называлась). (...) [У нее в руке] лопатка такая большая — ну, раньше она была тряпалка, вот как лен тряпали-то, вот. И вот начинает этот дед... (Там, которые еще так, ну такие хорошие девчаты, так их еще это, помиловыют. Ну а такие — есть же всякие, были и раньше, такие, вот эта, ну, как сказать, неавторитетные, короче говоря.) Вот он сейчас начинает этот дед: эту девушку подводит, а эта баба носится кругом с этой лопаткой, Боже ты мой, думаешь, ну щас убьет. Так по заднице — раз лопаткой. Если только хорошая попадется девчонка, то она тихонечко ударит, а если уж такая, то она так хлопнет, только держись! Искорки с глаз!
13
Блины пекли. Снегу зачерпают плошкой и девку по заду бьют: «Эта горячие любит блины, ей одного мало, надо еще добавить».
14
[Приговаривали при игре в блины.]
Вот тебе пляшка сала, Чтоб пизда на место встала.
15. МАСЛО МЕШАТЬ
Масло мяшали. Придеть баба с вядром, снегу в вя-дре намяла и будить девок: «Пришла к той тетке, говорю: «Дай смятанки». А она говорит: «Да вот, сосед ходит, всю смятану съел». Она [ряженая] говорит: «Я и пошла, и пошла, пошла к другой соседке. Прихожу к соседке: «Дай смятанки!» — «А вот ходит тут такой Сашка, всю
205
смятану съел, и нету тебе дать». Вот такие были. Женщина наряжалась, вядро со снегом [приносила]. Потом пякли блины. Ну, это надоть тропалка [т. е. трепалка] такая большая у женщины, у ней снег в ведре. И приносили девушке, парень или мушшина подносил. Подно-сють к этой женщине, а она нарядившись, та женщина, которая снег в вядре [мешала]. Она этой тропалкой померит тут так, покрутить сняжку и по заднице лопатой. Женщина наряжалась, а мужчина девок подымал — их так же не приведешь. Ну, ведь все сразу убягают. Дверь на крючок, один стоит на двери, чтоб все были.
16
А масло мешаеть: садится, накрывается женщина, вот и там возьметь эту, чаво-нибудь, рогатку, каку кастрюльку — и мешаеть и приговариваеть: «Вот пойду я — начинает прежде с краю дяревни — пойду я к той... женщина, хорошая женщина, дасть мне маслица... Ну вот... Зашла я там, говорить, вот то-то, то-то у ей, маслица нету — ну не, пойду к другой». Ну, там еще с прибауньками: кто дал, кто не дал, кто что ответил. Вот такие, так и дальше, и всех пройдеть, всех тогда. Потом спляшеть, эта Васиха. Васихой называли, бывало. Васиха. [А кота у нее не было? — Соб.] А-а-а, бывал, точно-точно, и кот рядом. Точно, ага. [Васиха говорит:] «А я поляжу-поляжу», — а ён ей в масло вбярется. Точно-точно. «Вот я поляжу,— это Васиха,— не, ой, уморилася, поляжу». Она это масло поставить, а кот в масло вбярется.
17
[Приговаривали, «мешая масло».]
Маслице мешаю
Из пизды вошей тягаю,
В масло бросаю...
Пошла в деревню, вот пришла я к Маньке: «Дай мне, Манечка, масельца, хоть чуть-чуть». Она говорит: «Не могу я тебе дать. Я б дала, да приходил кот Ваньки Кузнецова, все масло осадил».
206
18. ВОЛКИ И ОВЦЫ
Волком [рядятся] — шубу вывернут из овчины. Сперва приходит пастушка, как бы овец пасет. Тут вбегает [волк]. Схватит девку. [Пастушка говорит:] «Ой, бать, овцу волк украл. Хорошая овца, породистая. С тем-то бараном гуляла, покрывши была». Здесь и «суд судили».
19
А потом Васиха пасеть коров. Мушшина сделавши на бабу [т. е. наряженный в женщину]. Надета бабья худая какая-нибудь [одежда], где-нибудь у старухи делается. Юбчонку долгую такую, какую-нибудь кофту, и рваную даже, подпояшутся тута вярёвкой, и потом и вярёвку нясёть. Вот где-нибудь привесить эту вярёвку, прибил что-нибудь к матице. Сделають, чтоб он качался, качельку такую с вярёвки. Вот эта пастушка платок подвяжет, там ня знаешь, хто даже накрывши. И качается, а мы коровы, наверное, будем, а мальцы, сделавши волкам, обязательно будут свою хватать, с какой гуляет, какую любит больше. Три мальца сделаются или два когда, шубы выворочут чисто-гладко, подпояшутся тут вот рямнем и стоять в сянях. А Васиха в избе: «Тось, тось, тось, коровки ходють, ну, слава Богу, поляжу, подрямлю». Дяржится за вярёвку и дремлет эта Васиха (называется Васиха). А в тот момент, когда она притихнет так, мальцы — бяжать. Тут скорей садишься, чтобы мальцы ко мне другие сели [т. е. чтобы на колени сел неряженый парень] — ня хочется убягать. Нет, выдернуть, кого захочешь, с-под низу выдернуть. (...) Да, и в сени. Ну тут, конечно, ня страшно, только так ня хочется — свой малец, только выворотивши шубу. Ну вот, там поговоришь, постоишь и поцалуешься. (...) А эта Васиха спить, потом она и проснётся. Нет, только уволокуть мальцы, так она сразу, так она сразу считает [коров] — ня все. Вот потом и манить. «Это раненая,— говорить, — пришла, ох, тпрусенька моя. Ну, а эта нича-во».
20
[«Пастушка» кричит «батьке», когда «волки» унесут «овец»:] «Ой, батек, такую хорошую овечку уве-
207
ли, за ней такой-то баран ходит. Ну, чёрт с ей, батек, она не покрывается! (...) Батек, барана унесли! Да ладно, батек, чёрт с ним. Он лазает по колодам, не видит яслей, курносый». [Потом «батька» уходит, «пастушка кричит»:]
«Все мои лета Волка дома нету. Пестрый хуй, Вострый хуй — Сюда, сюда, сюда!»
[Снова прибегают волки, и все повторяется.] 21. МЕЛЬНИЦУ ЧИНИТЬ
А потом наряжалися этим, мельницей. Мельницей. Тоже человека привязьшають к этый, к скамейке, к заднице веник привязывають, ну и вот он хлобышшет там, так-то привяжуть... А потом: «Стала мельница!» И от ребята нас ловють и в задницу [«мельнице»] этот, клин, вбивають. Головой туда. Чтоб опять молола мельница.
22
Мельницу строили. Принесут человека (кто там, не знаю). Скамейка стоит посреди избы, его положат, накрыто [т. е. «мельницу» накрывают тряпкой]. Палочка взята — он похбхывает. На печке мельник, шуба вывернута. Ну, он [«мельница»] захохает — что-то стя-рялося. Подходит [другой ряженый]: «Дед! Лезь долой с печки! Дед! Лезь! Мельница стерялась!» — «О, её! Что тут такое? Надо чинить!» Ну вот, берут девушек и подводят целовать. Вот. Ну, девушки прячутся: знают, что стебают [если не захочешь целовать]. И вот его целуй — туда, под эту тряпку. А если ему не понравится, то он возьмёт плюнет. Некрасивое дело было.
23. КОНЬ
Ну, вот там конём наряжалися, понимаешь? Лошадью. Ну, мол, «конём» у нас называлось. (...) Да, под конём два человека, скамейку такую ставили тоже [как спину коня]. Голову у лошади делали, потом накрывали это одеялом. Ну, и получалось как лошадь. Вот покатать возьмут девушку какую-нибудь, посадят туда и катают её
208
В это время, когда катают, конь сломается, сейчас рухнет. Ну, и пойди: «Чини коня!» Вот туда ее сажают под это одеяло, она целует этих парней, которые там.
24. ВЕРЕТЕНА ТОЧИТЬ
От стоить мушшина на этый, на скамеечке, и веретена точить. Такая сделана палка круглая [висит у ширинкиJ. Сюды такая нитка натянута, и от он (...) стоить:
«Верятена не точёна, Только пятка золочёна, Я точу, точу, точу, Подкузьмить тебе хочу».
Потом: «Хули, пятка прочь!» — и полятить эта, верятена. [Девушке говорят:] «Ну, подьпии!» Подьши — а куда вешать верятено? Тоже, палец в ширинку вставлено [у ряженого] — на этот палец. Ну от, девки не идуть, все это, знаешь, неудобно... Все равно вядуть. Повесють, опять начинають точить. Все время так... [Это он рукой палец ставит? — Соб.] Гукой. Да. Гуну. Вот верятена как точили.
25. СИТЕЦ МЕРИТЬ
Да, рядился обязательно парень. (...) Не очень хорошо одетым почему-то. Смешно чтоб. Вывернуто что или пиджак какой-то. (...) Перемазан сажей или краской. (...) Красное и черное нарисовано. Ну вот, ставят его посередке. (...) Палка между ног: в ширинку вставлена и на веревочке в рукава протянута. Он как руками махнет, палка и подымется. [И кто-то еще с ним был? — Соб.] Да, кто-то еще с ним. [Как наряжен? — Соб.] По-смешному. И начинают подводить девушку. И говорит: «Вот ей в этом году замуж идти, парень вот хороший (или плохой), ей нужно побольше ситца отмерять». [Это говорит тот, что рядом стоит? — Соб.] Да. А это девушке ведь неудобно. Ведь такую палку сделают красивую. Разукрасят, как надобно ей быть. Где на кончике красно, где белым, где рубечком, так это... Небольшая такая палка, и отмеряют.
209
26
Баба одна на стулу (на святках тоже). И вот, подводят невесту с женихом, которые гуляют, а у ней привязан такой-то поршень, [а] то лапоть. растягивает [веревки], а этот поршень вот сюда [по животу] бьёт. Вот она тесёмки эти отмеряла, замуж кто идет, как фату на свадьбу делала, вот так сама себе по пузу бьет и бьет этим лаптем.
27
Стоит человек на лавке во весь рост. Вот, а на гулянке народ. На двери уже стоят, чтоб девки не убегали, чтоб все видели: «Судить» будут. Одет он во всё белое. Морковина выбрана побольше, красная вся до крови... Привязана у мужика сюда [между ног] морковина, и в рукавы [веревки протянуты]. Вот подводют девок. Примерно, меня поймали, ну вот скажут: «Зина Логинова, сколько тебе метров тесёмки надо?» Ну, если побоевей, скажу: «15 метров отмеряй!» Ну, этот раз махнет, морковина вот сюда [поднимается] — и 15 раз. Ну, они 15 раз отмерять не будут. А если хто такая, что может правда морковку эту видела, стоит согнувши. «Сколько?» — «Нисколько». Так могут и 20 отмерить.
28
[Приговаривают, «меряя ситец»:]
Ну чего тебе — Атласу, Канифасу, Мужичьего припасу?
29
Ситец, бывало, продает. Станет на лавку — за пояс шматы засованы. Подводят девок: «Выбирай, какой тебе?» И подымают этот:
«Раз — еби вас!
Два — хуй на!
Три — ладонью пизду подотри!
Четыре — тебя выебут в сортире!
Пять — поебут опять!
210
Шесть — на пизде шерсть! Семь — заебут совсем! Восемь — выебут и бросят!»
30. КВАСНИК
Квасник еще был. Ну, это очень страмная игра была. Я так хорошо-то ня помню. Ну, как? Сидит квасник, ну, там, малец или мужик, а девок подводят будто квас цедить, ну, и они должны тогда за яво «руль» браться, ну это как бы значить цедить в шутку. Вот такая игра.
31
Квасник — небось, небось, водой лили. В кваснике, например, сделают что-нибудь, что он сикаить, что-нибудь пристраивають, так что. (...) Ну вот, например, хоть эту возьмуть, во что воды наберуть. Ну, и бу-дуть, будуть наливать квасу: и в глаз, и везде, чтоб смешно было, и в глаза прыснуть. (...) [А что говорят? — Соб.] Что причитывають? Причитывають. Все причитывають. Раз что делають, то и говорять. «Кваску,— да, там приходить, вот,— кваску не желаете, кваску?» Ну, и наливають, наливають: и в глазы, и всё, и везде.
32. МЕЖИ НАВОДИТЬ
Игра «межи наводить» заключается в том, что ряженого парня или мужика кладут на спину с закрытым лицом и вынимают его половой член, изображающий межевой столб. После чего объявляют, что межа «упала», и силой заставляют девушек ее «поправлять», «ставить».
33. [СЛУЧАЙ РЯЖЕНИЯ.]
У Явгении Михаловны от мачеха была. Она наря-дилася. Ну, ня помню, кем же нарядивши... Ты понимаешь? И она сделала с этого, с гандона, вот как хер красный. И от, ты понимаешь, она за это чуть под суд не пошла тада. Ну, мы яшшо рябятами были, а она уже взрослая была, Михаловна... Нарядилася... Такой с По-либина [название деревни] Колька — не пондравилось
211
ему, что она так, страмошцину такую нарядилась. И подал на яё. И от она ходила — молилась, просилась...
34. ПОКОЙНИК
Скамейку поставят, лягеть малец. Накроють простыней белой, чтоб не видать, кто под лавкой [там еще один человек] (...). Подводят девку — целуй этого покойника. А тот, что из-под лавки,— хвать под юбку.
35
Покойника делали. Возьмуть, положуть, зубы с картошины делали, и сюда высоко так зубы торчать. Аи, страшно, някрасиво. Простынью накрыто, ящё толкушка поставлена, шевелится, чтобы «хуй стоял». Вот эта толкушка там шевелится, а яё вядут целовать (хоть меня, хоть кого, девку другую какую). На гулянке ведь девок было, Господи, сколько! Вядуть яё целовать. «Ты ж подяржися вот!» А он там шавелится на простыне. И целовать эту картошину. Возьмуть лапоть (лапти ж носили раньше), в лапоть уголек положуть, чтобы он там дымился, как кадило. Молитвы читали: «Господи, Господи...» Дымок идеть. Только девкам делали, чтобы они за толкушку за эту подержались, чтоб у зубы целовали. А зубы ж с картошины страшные, большие такие.
36
Это страмшина. У нас в Манушкине покойником брат брата наряжал. Ну, к скамейке привязал яво этим, вообще, вяревкой. Чтоб он ня ушел. Принясли яво на этой скамейке сюда на гулянку. А мы, дявчонки, что ж мы... Нам тоже стыдно было... Вытянули хярёнко явон-ный оттудова. А женшина... Мы ж ня пойдем шшупать, а женшина, та, которая старая, подошла, пошшупала, она говорит: «И правда, хер!» Ну, от так. Этот-то рвется, понимаешь, от скамейки долой, а яму ня оторваться ж. И все. Посмеялись, посмеялись, а что ж — мы дявчуш-ки были, коло няво. Посмяялися. А он так и убёг сразу, как вярёвку отвязали, ну и больше на гулянку ня пришёл. Ну... от как покойником наряжались.
212
37
Иокойник лежит и каток, которым чугуны закрывают, держит. Он смеётся, а каток торкается. Приходят дае женщины и голосом плачут по покойнику. По покойнику-то плачут у головы, а они у ширинки:
«Дорогие мои подруженьки, Возьмите меня под рученьки, Подведите меня к ёлочке, Накопайте живой смолочки. Залепите тую дырочку, Куда лазили с дубиночкой».
Тут покойник захохочет, а девки говорят: «Подружка, погляди, он уже дыхает!» А другая: «Подружка, погляди, он уже пихает!»
38
Покойник ляжить в белом, а поп сделается как-нибудь. риза какая цветная, шапку вывернет, не такую, чтоб ушанку, а другую. Потом возьмёть, ну хоть рукомойник, с глины такие были. Набросаешь туда уголья, ходишь, кадишь и поёшь:
«Сидела на мяжи, копала коренья.
раскололася пизда, вылилось варенье.
Садилася барьшя на коня буланого,
Не боялася езды, боялася тряски,
Расщепилася пизда на две плашки.
Приехала к ёлке,
Накопала смолки,
Приехала домой,
Залила пизду смолой.
Удивительно, усмяшительно.
Помяни, Бог,
Трех матрех,
Лисицу-девицу, Зайца-младенца,
Покойного Тихона.
Которые со свету [вариант: «с пизды»] спиханы».
[Плакальщицы, плача над покойником, поют:]
«1Кил-был — шевялил,
И помер — не забыл».
213
39
В покойника, помню, играли, да. Ну, накроють яво чем-нибудь белым, зубы из картошки вставять. Покойником любой мог быть: малец или мужик даже жанатый. Ну и подводять девок к яму целовать. Они не хотять, конечно, ведь страшно. Так их мальцы силком подводили, а он, покойник этот, на них бросается, на девок-то. А лицо все вымазано, рубаха на нем длинная такая, на ногах вроде как лапти с вярёвкою. А вокруг няво поп ходить с кадилом и приговариваеть всякое там страмное:
«Аллилуйя, аллилуйя, Кому спросить, тому хуя. Погляжу под кровать, Пизда едет воевать. Погляжу под рукомойник, Пизда едет, как разбойник».
Вот так ходить поп и поёть, а сам во всё чёрное одет, как всё равно монашка, голова покрыта. А потом, бывало, этот покойник переоденется, приходить уже обыкновенным на гулянку.
40
[Отпевали покойника:]
Помёр Максим, И хуй с ним. Положили в гроб, Мать его ёб. Крышкой закрывали — Хуем забивали. Стали хоронить, А у Максима хуй стоить. Жил-был — шевелил, И помер — не забыл.
41. СТУЛЬЧИКИ
И стульчиками наряжались. (...) От собярут ребятишек, которые постарше, поумнее парни, собярут ребятишек. Ребятишки эти выворотят шубу, лягуть. Ну,
214
и потома он приходит, этот дед-то ихный, который приносит их. Иринесет, от так в ряд уложит, потома палкой торкает их в задницу и говорит: «Где ты был?» А ён и говорит: «У попа».— «А кого сделал?» — «Овец пас».— «За что?» — «За чашку конопель. Иоцеловать тяперь!» [Вариант: «За чашку солоду. Поябать с голоду!»] — «Кого?» — «Вот тую-то». Вот дявчаты выходят, и цалуют их еты ребятишки, так вот.
42. «ЧЕЙ ХЕРОК?»
Иринесут солому. Туда ребятишек посадят и водой поливают, чтобы говорили. «Сынок, а сынок, чей у тебя херок?» Он и скажет имя девуппси.
43. ЛЕС КЛЕЙМИТЬ
Лес клеймили. Ну, щас приходить. Что у няво — ну, от такая толкушка: кляймо, кляймить, да. Ну, он приходить. Подводють девушку к няму. И вот он ходит и шшупаеть всё, ну: «Эта пойдёть на экспорт...» Ну, яшшо приходить туда-сюда: «Эта пойдёть на дрова. Нягожа. На дрова только». Всё. Третью (девушку подводят). Подходить. Постукаеть: «О-ой! Там дупло! Эта только пойдёть на колоды, на пчёл». Дупло, значить. Для пчёл хорошая колода будеть. Пчёлы будут жить в ей. [А как он клеймил? — Соб.] А вот, по заднице.
44
От был тоже судья. Это лес клеймили. Ну, от ходить мушшина, это, с этым, с ружьём. Повесить ружьё на бок. (...) Я думаю, что с палки [ружье было сделано]. Ну, и приводють девок судить. (...) От он на эту, на сярёдку, приводить... Если девка хорошая, аккуратная, то, мол, это бревно тоже, хорошее это пошло, ня будут смяяться. А если уж девка такая, неаккуратная, или живот большой — говорят: «Там шершни». Послу-шаетъ, к животу ухом, говорить: «У, там пустое брявно. Шершни жужжуть!» Это — прочь, в отставку. Вот так наряжались этим. Слушал этот, лясник. Можа, и судья слушал? Нет, по-моему, лясник.
45. ХУЛИНКИ НАКЛАДАТЬ
Еще так, помню, было. Такой Марчин суд. Мар-чйн — это судья, что ли, такой (ну, в шутку). Ну, и па-
215
рень какую девку [выбирает] и приговаривает так, а сам ее ведет: «Марчйн, я высватал». А марчин и отвечает: «Девка добрая, добрая, только хулинка одна есть: ишла, да обоссалась». Ну, или другое что. Например, в одежде хулинка какая есть: одета, значить, плохо. Ну, все по-смяются, и всё.
46
Потом ещё какие-нибудь шутки. Вот два человека накрывши в одеяле и качаются, а кругом него ездят на кочерге и глядят какую девку. «Вот какую девку я сосракал».— «Ой, она на избу пахала — соломина туда попала»,— там гомонят, которые, значит, качают. Вот он опять ездит кругом, ездит и оглядывает, кому ещё сказать: «Я девочку сосракал». Чудили, бывало, с Рождества и до самого Нового года.
47
Женились. Два мужика сядут на скамейку, накроются. Третий мужик ходит, жениться хочет. Накрытые говорят: «Девка хорошая, да одна хулинка есть:
«Стояла на плоту, Обмывала еботу. За чашку круп Засадили по пуп. За копейку меди Ебли волки и медведи».
48-52. Х&ГСИНКИ
Сидела на тыну, Давала петуну.
Катька спит,
А на пизде кошка сидит.
Чашки-ложки мыла, Гостей поджидала. Гости — в избу, Ложки — в пизду.
В трубу лазала, Пизду сажей мазала.
Давала быку сено,
Бык как боднул — она и села.
216
53. СУД
В ряд мужчины становятся, выбирают судью. Парень подходит к мужчинам, жениться хочет. Они говорят про девку:
«За водой пойдёт — обольётся, За хлебом пойдёт — обожрётся, Солому понесёт — волокётся.
Куда ж ты её берешь? Она — потаскуха, растаску-ха». Или: «Девушка хорошая, девушка скромная».
54
Суд судили. Привели [девушку]: «Сколько время ты гуляешь, а всё не покрываешься?» — «Капуста моя посерёдке сгнивши».
55
Суд судили. Девку подводять: «К тебе парень ходил?» — молчит. Судья и поп её бьют. «Говори правду!» Она: «Ходил». «Яишое мясо в руках и портках носил?» — «Носил». [Объявляют приговор:] «Сто раз поцеловаться, один раз поебаться».
56
Плетка в руках, стоить [судья]. На стулике стоить, а помощник стоит коло него, рядом, на полу. Ну, подводют девушку с парнем: «Ходил он к тебе?» — «Ходил».— «ТКивое мясо носил?» Как сказать — это страм-ное слово. Ну, сейчас её начинают плеткой стябать: «Говори!» А она и так и сяк — всё равно припирают: «Куда дявала?» Ну, кто отчаянный, смелости хватает, скажи: «В пизду ткала!» Тогда тые отстають. А до того всё плеткой её стегают, если не признается, долго мучают.
57
[Судья]: «А что он ей носил? А живое мясо, говорят, носил? Ну, а она, говорит, табе киселек парила?» — «Парила!» — «А ты ей что-нибудь правил аи не правил?»
217
58
Он [ряженый] подводит, которые они знакомы, барышня с кавалером. И подводють, а он судья, судьи там на лавках стоять, нарядивша в шубах, и говорят: «Он к тебе ходил?» — «Ходил».— «А мясо носил?» — «Носил».— «А куда ты девала?» — «В пячурку клала». И начнут её стябать, плетки такие у их в руках.
59
Суд судили. Сидит мужик, а к нему подводят, что вместе гуляють. А он их расспрашивает. Кто отпирается, не хочет отвечать — тех плеткой. А судья на стуле стоит. А может, двое судей было, сейчас не помню. Так вот, тот на стуле расспрашивает: «Дружишь?» — «Дружу». — «Гуляешь?» — «Гуляю». — «Ходишь?» — «Хожу». — «Конфеты носишь?» — «Носил!» — «А ты брала?» — «Брала!» — «А куда клала?»
60
На святки суд судили. Судью наряжали, сядет повыше. Первого парня вызовут, а потом девушку: «Ты ходил к ней?» — «Ходил».— «А ты принимала его?» — «Принимала».— «А что он тебе давал?» — «Хуй он мне давал».— «А ты брала?» — «Не брала».
61
Суд судили. [Судья спрашивает:] «Ходил к тебе?» — «Ходил».— «Что ты делала?» — «Щи варила и вас, дураков, кормила». [Судья говорит:] «На трясле[?] была, потрясли там тебя. На пробыле [?] была, там попробывали тебя». (...)
62
Это «судили», вы знаете, что? У нас такой парень был, он такой, знаешь, ну он ни похабно, ни что не стыдился все играть такую ерунду. Да, вот возьмёт знаете что — лапыть, вот сюда привяжить [к ширинке], вот так. Ну вот, веревочку... Ну вот, девку подводишь: «Ну, ты любишь этого парня?» — «Люблю».— «А ты любишь?» — «Люблю».— «А что ей носишь?» — «Мясо ношу». А сам вот этим лаптем дёрг. Девчатам-то стыдно, правда? А етот всё вот этым лаптем трясеть от туто.
218
63
Судья наряжался. С бородой. У его [парня] спрашивает: «Ты к ей ходил?» — «Ходил!» У меня спрашивает. «Нет, не люблю, нет. Он только за мной гоняется, не буду с ним целоваться». Отворачиваюсь. А меня плёткой: «Стой ровней! Говори смелей!»
64
Да, вот суд и суд тоже так же, тоже так. Судья наденется, ну, что-нибудь худое: тоже либо шубу выворотить, либо что, ну, и бороду в рот возьметь, чтобы ня знали хто. (...) Да и на голову какую-нибудь шапку худую. Не такой, какой пришедше. На шутку сделавши, наряженец. Опоясавши, так пузо сделано (побольше наткано), тут какая-нибудь тряпка, сидить так судья. (...) А в руках так, какая-нибудь книжка. Он в нее и не глядить. Ну вот, и вызывають. И тоже есть хозяин. [А у судьи есть подручные? — Соб.] Есть, да, сядять с одного боку и с другого. Сразу расходится народ. раньше не было кдуба, тесно было, а дають им место, ну лавку очищають. Как раз так коло двери садятся, как молодые, вот и судють. [А сподручные без пуза? — Соб.] Нет, это ровные. А этот судья, ён должен быть толше всех. Ну и вот, вызовуть больше тех, которые с кем знакомы больше. (Ну, гуляем мы с тобой, нас с тобой и вызовуть. (...) Чтоб стыдней было.) Ну, и спрашивають у парня. Хочет, скажеть и не горазд страмно, а то и страмно скажеть. (...) Ну, вот такое. Ну, вот спрашивають: «Зачем на суд подал? Что получилось?» — «Да, вот, — говорит, — я принес лык в пучню, чтобы дала в ручью, а ёна и не дала». Ну и вот, возьмут мени нямножко. (...) Парень так говорить. Парень всегда прав, потому что девке не сказать. Некоторая может ответить (...), это я б сейчас ответила, а тогда не могла. Вот, к судье приклонишься, ён так возьметь [и назначает наказание], а ето сколько там раз [ударят]: 5 лозунгов или 3 лозунга. Вот так ремяшком, это, об сапог, чтобы хлопнуло.
65
Подводят девку к парню, с которым [она] дружит. И говорит [парень судье]: «Что ж ты судишь?» — «А расскажи, как ты ходил да что принес?» — «Горшок
219
масла поставил в печку, а он и лопнул. Горшок хлоп, а я её — ёб».
66
Иару приведут к судье. Он и спрашивает «жениха»: «Ты к ней ходил? Коней пускал? А ей запускал? А замуж не хочешь брать?»
67
Я-то наряжался. (...) Мальчик Петрушка и барин-пьянчужка. (...) Барин — пузатый, шуба тоже выворочена, пузатый. (...) Он одевается так: значит, отсюда — подушку [на живот под шубу]. Ну вот, сидит на стуле, значит, выносят его, сажают вперед. А мальчик Петрушка — этот наряжается в другое. Ну, пацана какого-нибудь, поменьше такого, нарядят, но тоже чтоб не признал народ. Ну вот, барин сидит, значит, на стуле, на стуле этом и кричит: «Мальчик Петрушка!» Тот подбегает: «Что, барин-пьянчужка?» — «Ты чего от меня убежал?» — «Да я твою барыню за пизду подержал».— «Как тебе довелось, сукин сын?» — «А ты сидишь на хуерошше[?], не видишь своей рошши».— «Секелю — маланец, пизде — конец». — «Нет, не конец, я тебе докажу». [Выводят парня и девушку.] «Он к тебе ходил?» — «Ходил».— «Живое мясо в руках и портках носил?» — «Носил».— «Просил?» — «Ну, просил».— «А тебя за что просил?» — «За пятак, а я дала так». Это к одиому к молодьш [обращается барин], [потом] к другим, к другой паре. Так вот и просмеивают их. (...) [Барин]: «Барину чаю!» Ложка была деревянная, здоровая [у мальчика]. Вот он подбежит, как его по пузу туда бабахнет — а что, у него тут подушка, бей ты его сколько хошь.
68
Вот, например, я дружу с парнем. (...) Тогда приходит воевода, стоит. Становится на лавку, ну, тогда мальцев, значит, приводят. (...) «Воевода, воевода, хуева порода...» — так начинают сперва. А потом приводят, значит, девку. Ну, тоже страмщину такую. (...) Ну, вам так говорить стьщно:
«Лежали в яме, Обторкались хуями».
220
Ну, вот так:
«Нынче народ вольный,
Ебется больно».
Вот такое говорили.
69
Судь1 судили. Судють [тех, которые] девка с мальцем гуляют. Знают, как девку зовут, станут мальцы на лавку и приведут другие мальцы девку с мальцем, которые гуляют. «Ну, ты что, как ты гуляешь с ним, ты пузо сделала, а рябёнка закинула куда-то, тебя судить будем. Вот так посудим, что вы тут стоите, и за рябёнка посудим». Ну так, знаешь, чтоб смеялись. А это нарочно так, нарочно. Спрашивали все матерно: «А вы гуляете, вы на бане были, что вы там делали на бане?! Ебалися, что ли? — спрашивали их.— Что ж вы будете по баням лазить, мы вас не только судить будем, мы вас посадим в тюрьму». Ну, страмят, понимаешь, чтоб им стыдно було стоять перед им, перед судьей.
70
Приходит к воеводе жанить. Едет [другой ряженый] от порога на кочарге, все гогочат от крыльца. [Подъезжающий говорит:]
«Здравствуй, воевода,
Херова порода.
Что ты спишь-гуляешь,
Ничего не знаешь?
Я шел мимо бани
[вариант: «Я ехал коло бани»],
Лежало две пары.
Катилася бочка,
Они вприскочку.
Катилась хорошо —
Было хорошо.
Можно рассудить-порядить
И их ожанить.
Вот такого-то и такого-то». [Подводят к воеводе пару.] «Ты к ей ходил?» (Молчание. Хлобысь ремнём!) — «Ходил».— «Ты мясо носил?» — «Носил».— «Ты его при-мала?» — «Примала». «Ты его кормила? А туда совала? Поцалуйтеся».
221
71. ВЕНЧАНИЕ
Попом обделывалися, рядилися. В деревне все зна-ють, кто с кем дружить. Подъезжает [поп] — ряженые подводят [пару]:
«Что спишь-гуляешь, Ни хуя не знаешь? Я ехал на гумна, Нашел три кучи говна...»
Поп начинает венчать. У попа горб. Подвядут девку, страмять плохую девку. Кого-то хвалять, кого-то ху-лять.
72
Свадьба бывала, в шутку тоже. Вянчали, значить. Ну, вызовуть девку и парня, с которым она гуля-еть, ну и вянчають их. Там же в дяревне все всё друг про друга знали, это теперь в Торопце я мало кого знаю и меня мало кто знаеть. А в дяревне, знаете ли, не так. Ну и, значить, кто-нибудь их вянчаеть. Говорить, например: «Ярушка Ванькина со бараном ходилась, а ча-во ж не ягнится?» Ну и всякое другое в таком же роде, я уж ня помню, тоже еще небольшая тогда была.
73
Попом [рядились]. Обернётся одеялом. Соломой шляпу делают и крест из соломы. Поставят ступу посе-рёд избы. Кругом ходят. Дьякон с попом стоят. Обведет парня с девкой раза три. И велит поцеловаться. И приговаривает о любви какой-то стишок.
74
Попами наряжались. Волосы отпущены, со льна сделаны. А ето, гуляеть [девушка] с парнем, щас вызовут парня и девушку, и их, ето, вянчають. Поп говорит срамные слова... По кругу водить. Все равно это, потом скажуть: «Объяснитесь в любви». Ну, и парень этот девку цалуеть, цалуеть. Готово, у двери уже [другая пара] — эти уходят, другие приходят.
Публикация М. Л. Лурье
СВЯТОЧНЫЕ ИГРЫ
КАМСКО-ВИШЕРСКОГО
МЕЖДУРЕЧЬЯ
1. МОРЯКИ
Моряков выряжали... Выредятся, каки-нибудь ремни белы наденут наискось на себя, мичманки каки были, у ково бескозырки. И начинают. Приводят к им девушку и парня. «Ты с им спала?» — «Нет!» Ну, это непристойно делали все. Совьют из соломы «курицу», конец красным платком навернут, а там белым к себе привяжут, ну всяко творили. Моряки, значит, спрашивают девушку: «Ты с им ить гуляешь?» — «Гуляла!» — «Ты ему давала?» Если котора не сказыват, што давала, дак дуют из этима... свиты такие из соломы, с кулак толщины, плети. Пока не сознается. Ну и сознается: «Было?» — «Было!» Ну, тогда все, уходит.
2. «ПЕСТ»
У нас пест налажали. Деревянный. Который парень умеет сквернословить, он и надевает, привязывает пест между ног, на лямках, на шее. Приведут к ему девку... Другие парни под полом сидят, в голбце, их не видно. Они и спрашивают у него: «Какую девку привел?» Он подводит девку к западне: «Блядь!» — «Кто ие ебет?» — «Тако-то (назовет имя)».— «Где-ко ебет?» — «На вечерке...» А мы хохочем все. Может, и совсем девка невинная, а злость имеют на нево (ее кавалера)... напрямую скажут! Хоть стой, хоть падай!.. На игрище ить што хошь говорят, не чураются!
3. СБОРЩИК
Был сборщик! И водили на «корабель». Это бесстыдно все говорят. Водили девок. «Была на корабле?» — «Была!» Этот средится, как сборщик. И этима тоже хлестали, из соломы, как веревочки. «С кем-ни-
223
будь ебалась?» — «Ебалась!» — «Пенка шла?» — «Пенка шла!» — «Пизду сонцем грело?» — «Сонцем грело!» — «В пизде салышко кипело?» — «Кипело!» Если не скажешь это, хлешшут плеткой. Каку-то шубу шерстью кверьху вывернет, шапку оденет. Как увидят, что сборщик пришел, убегали.
4. ПОПЫ
Вот попы ишшо срежалися. Девка распустит волосы, накинут, как ризу, на лавку или стол, упрутся руками-ногами взад, как взлягивают, и поют это: «Наш поп благочинной, пропил тулуп овчинной и ножик перочинной. Усмешительно! Усмешительно, усме-шительно, усмешительно!» Начнут собирать: «У их попа попадью пердела на бадью, руки-ноги отрубил, в пизду пороху набил. Удивительно! Удивительно, удивительно, удивительно! Игуменья Федора, надравшися ликера, рыгает у забора. Отвратительно! Отвратительно, отвратительно, отвратительно!» Девки мирские и староверки — все ходили. Не считалось за грех.
5. СВАДЬБА
Парень невестой, а девка — женихом, как в свадьбу играют. Были и родители — мать и отец. Наладят ково-то-ся. И подружка — все из парней, все выряжаются. Присказывали каки-то песни свадебны — раз кака-то-ся свадьба! В шутку! Хорошо, снаряднехонь-ко оденут. А невеста — ленточки, цветы оденет. У ково есть — солдатское ипппо накинут жениху-ту! молодых венчали. Поп венчал. Каку-ко-ся клеенку или чо накинет. «Это хороша,— грит,— риза!» На голову каку-ту шапку худую. В лапоть наладят, нажгут..', кадило. Поп и напевает: «радуйся, сорока! радуйся, ворона, и ты, воробей-животворец! Поглядите под окошком, там пизда сидит с лукошком! Братцы, радуйся! Поглядите на телегу — там пизда пизду теребит! Братцы, радуйся !»
6. НЕКРУТА
В бане приставлялися под гармошку, как пьяные. Пили воду как угошшенье, как водку. Там спрашивают «некрута»: «Сколько нам ишшо гулять?» — «Да
224
гуляй ишшо. Ты ишшо мертвую старуху не ебал! Гуляй!»
7. СИРОТИНУШКА
Сиротинушка — это девкой средится парень. «Она» лежится. А тот придет с соломенным... А мать-то где-ко она тут где-то-ся. «Мати-барони, мать-сударыни, прикажи сиротинушке ножку отпехнуть!» — «Отпехни, отпех-ни, сиротинушка! Отпехни, отпехни, балагуренька! Отпехни, отпехни, баламутенька!» Мать-то бадожком отбрасывает у девки-то одну ногу, потом другую и приговаривает: «Мать-барыня, мать-сударыня, прикажите сиротинушке плешку добыть».
8. СИРОТИНКА
Сиротинку сряжали. У его как соломенный хуй налажен. В баню полизет. Подойдет к бане и говорит: «Разрешите сиротинке в баню полись!» Девки поют: «Шагни, шагни, сиротинка, шагни, мироумненька, шагни, малодурненька!» — «Разрешите сиротинке шаг шагнуть!» — «Шагни, шагни, сиротинка, шагни, мироумненька, шагни, малодурненька!» Заходит он в баню. Лежит у порога на полу парень, от шубы рукав держит кверху. Опять сиротинка: «Разрешите на колики стать!» А девки опять поют: «Стань, стань, сиротинка, стань, мироумненька, стань, малодурненька!» Опять сиротинка: «Разрешите сиротинке засунуть!» Девки: «Сунь-сунь, сиротинка, сунь, мироумненька, сунь, малодурненька!» Засунул. «Разрешите сиротинке добыть!» Девки поют: «Добудь, добудь, сиротинка, добудь, мироумненька, добудь, малодурненька!» — «Разрешите сиротинке на ноги стать!» — «Ставай, ставай, сиротинка, ставай, мироумненька, ставай, малодурненька!» Стает и уходит.
Публикация В. А. Альбинского и К. Э. Шумова
8 Русский эротический фольклор
ЕРШ ЕРШОВИЧ ИВАН ПЕТРОВИЧ
В эту игру обыкновенно играли на святочных игрищах. Иод песню один из парней — Ерш Ершович Иван Петрович — бегал вдоль лавок:
По-за гуменью тропинка лежит, По тропинке детинка бежит, По-за гуменью Ерш ползет. «Ты куда, куда, Ерш, ползешь? Ты куда, корявый, корчишься?» «Я качусь, качусь на барский дом К Акулине ко Денисовне, Ко Настасье родионовне».
Остановившись у группы девушек, Ерш вступал с ними в такой диалог:
— Тук-тук!
— Кто там?
— Ерш Ершович Иван Петрович!
— Зачем пришел?
— Попить-погулять, красных девушек повидать.
— Деньги есть?
— Есть!
— Сколько?
— Пятачок!
— Хер не ебачок.
Получив неласковый отказ, Ерш бросался прочь от девушек под припев:
Запропала тут Ершова голова, Запропала тут молодчикова: Стары бабы те поеть не дают, МЪлоды жены мужьям берегут,
226
Стары девы те спасаются, В монастырь идти сбираются. Ещё во поле рябинуша стоит, По тропинке детинка бежит...
Запев песни, начало диалога и припев повторялся несколько раз. При этом Ерш подходил к разным группам девушек и получал от них такие ответы:
— Рубль!
— Хер туп...
— Рубль с полтиной!
— Хер с горбиной...
— Рубль восемь!
— Милости просим!
Получив приглашение, Ерш целовал всех девушек подряд.
Публикация А. А. Ивановой
ПЕСНИ И ЗАГАДКИ РЯЖЕНЫХ
(«НАРЯЖЕНОК») НА СВЯТОЧНЫХ ИГРИЩАХ
1. ПРЕПОДОБНЫЙ МОНАХ
Преподобный монах, нах, нах! Чево роешь во штанах, нах, нах?
«А я золото ищу, щу, щу, Никово не подпущу, щу, щу!
А я золото нашёл, шёл, шёл, Продавать его пошёл, шёл, шёл.
А я золото продал, дал, дал,
На баранки девкам дал, дал, дал.
На мосту стоит кровать, вать, вать. Можно девушок помять, мять, мять!
С уговором только теть, теть, теть, Подо мною не пердеть, деть, деть!»
А монашка не стерпела, пела, пела, Под монахом запердела, дела, дела. *
А монах-то подскочил, чил, чил, Три с полтиной получил, чил, чил.
2. У НАШЕГО ЗАИЧА
У нашего заича Золотые я..., я... Яблочки в саду растут.
228
Мыла девка избу, Разорвала пи..., пи..., Писану бумажку.
Старые-то люди Чешут свои му..., му~., Мудрые головушки.
Поп поехал в Киев, Свою дочку вы..., вы..., Выучил по нотам петь.
3. ЗАГАДКИ «С КАРТИНКАМИ»
1. Ниже пупа, выше колена. Суют да суют. А как это зовут?
(Карманы)
2. Перед употреблением сухой и твердый. После употребления сырой и мягкий.
(Чай)
3. Пихнешь — так вспыхнет, а выпихнешь — осклизнет.
(Тесто в квашне)
4. Дедушка-пыхтун бабушке пихнул. Бабушка зажала, всю ночь продержала.
(Крючок на двери)
5. Красненькая пиздюшка, беленький хуёк.
(Малина)
6. Бык в корову тык. Корова: «Мык! Спасибо, бык!»
(Ключ и замок)
7. Много мяса, мало дров.
(Заноза в заднице)
Публикация Т. В. Кирюшиной
ПОДБЛЮДНЫЕ ПЕСНИ ВЯТСКОГО КРАЯ
Подблюдные гадания представляют собой разновидность гаданий по жребиям, иногда их назьгаают гаданием на вещах. Каждый участник обряда кладет свой предмет-жребий в общее блюдо. Какое предсказание получит жребий — такова будет судьба гадающего. В качестве предсказаний в подблюдных гаданиях используются короткие песни, которые поют над блюдом или чашкой, где находятся жребии. Ведущая гадание вынимает не глядя один предмет, и песня, поющаяся при этом, становится предсказанием1.
В основе подблюдной песни-предсказания лежит прием иносказательной речи. Песня является своеобразной загадкой, которую надо отгадать, чтобы узнать свою судьбу. В целом песни-предсказания распадаются на две большие группы, которые сами исполнители назьгаают «плохими» и «хорошими». Песни предсказывают здоровье и долголетие, болезнь или смерть, замужество или девичество, плохое или хорошее замужество. Иносказательные образы подблюдных песен близки образам загадок и по происхождению являются заменами, которые были необходимы в связи с запретом на называние тех или иных явлений, например, смерти и т. п. С другой стороны, иносказательный образ мог
1 В ходе работы фольклорных экспедиций 1989—1994 годов кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ в Кировскую область был записан один из самых интересных видов святочных гаданий — подблюдные гадания. Эти материалы были частично опубликованы и проанализированы нами в статьях: «Гадания в Котельничском районе» (Проселки. Литературно-краеведческий альманах. Котельнич, 1991, № 5, с. 16—27) и «Подблюдные гадания как обрядово-художественная система» («Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология», 1992, № 1, с. 12 — 21). В настоящей публикации представлены тексты, которые не были включены в наши статьи.
230
использоваться как магическое средство (вербальная магия), обеспечивавшее благополучие и успех в рамках того или иного ритуала. С течением времени основной смысл и назначение иносказательных образов ушли в прошлое. Образы песен-предсказаний стали восприниматься исключительно как художественное обобщение.
В некоторых случаях подблюдные песни потеряли свое древнее исконное толкование, и произошло это во многом благодаря разрушению единства обрядово-ма-гической системы подблюдных гаданий.
Тексты песен-предсказаний в большинстве своем используют традиционные образы обрядового и необрядового фольклора. Эти образы отличаются многозначностью и выразительностью.
Среди подблюдных песен существует несколько текстов (их, как правило, удается записать немного), образы которых характеризуются исполнителями как «неприличные». Дополнительный смысл эти песни получили уже в новое время, они стали восприниматься как шутка, грубая в своей откровенности. Ио происхождению образы этих песен связаны с архаическими представлениями и являются обязательными обережно-ма-гическими элементами древнего ритуала.
Эти песни неоднородны в своем составе, и их можно разделить на несколько групп. Иервая группа песен отличается тем, что поют их, как правило, в самом конце обряда. Эти песни являются предсказанием тому участнику гадания, чей жребий выпал последним. Такой жребий называют Завальнем. Эти песни — однозначно «плохие» и предвещают неудачу в делах. Например:
Ленива ленивица На пече сидит, жопой снег таяла, мужу щи варила. (I)1
Ленива ленивица На пече сидела, Жопой снег таяла. (2)
На пече сидеть, Задом снег таять. (3)
1 Цифрами отмечены тексты, паспорт на которые дан в примечаниях.
231
Другая песня, еще более «откровенного» свойства, не имеет строго закрепленного места в обряде. Она предвещает замужество:
Вот Макарьевский мужик Безо штанов бежит. (4)
Из Макарья мужик Заголя муди бежит. (5)
В этих текстах нашло отражение имевшее место в некоторых обрядах обнажение тела, магически связанное с символикой плодородия1. В наше время исполнители лишь смеются, когда их спрашивают, что значит эта песня, некоторые, правда, признают, что раньше она предсказывала свадьбу и приплод:
Лежит мужик на лавке, Свесил его под лавку. (6)
Сидит мужичина на лавище, Свесил полы под лавищу. (7)
Образ мужика мог заменяться в песнях этого типа образом кота, поскольку «кот» — традиционное воплощение любви, семьи и плодовитости в подблюдных песнях:
Лежит котище на лавице, Свесил мудище под лавицу. (8)
К этой же группе песен можно отнести и следующую:
Идет мужик по утину, Несет ее с хомутину. (9)
Еще одна подблюдная песня представлена в новейших записях большим количеством вариантов. Иносказательный смысл этих песен прямо противоположен приведенным выше. В следующей песне предсказывается, по свидетельству исполнителей, девичество:
1 Ср. обнажение при посеве: Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — нач. XX в. Л., 1988, с. 136.
232
Ходит старушка по середи, Носит пиздушку на черепе. (10)
Ходит старушка по середи, Носит мандушку на черепе. (11)
Ходит старушка по середи, Носит задницу на черепе. (12)
Ходит старушка по середи, Носит подарок на черепе. (13)
Ходит старушка по середи,
У старушки сарафан порван спереди. (14)
Следующую группу иносказательных подблюдных можно назвать песнями-загадками. По своему происхождению они и являются загадками.
При переходе из одного жанра в другой (загадка — подблюдная) текст претерпевает различные изменения. Так, например, подблюдной песней стала загадка про огурец: «Полно корыто людей намыто» (15). В подблюдных гаданиях этот текст фигурирует уже в другом виде. Жанровый переход сопровождается фонетической «ошибкой», что влечет за собой изменение общего смысла «загадочного» текста:
Полно корыто мудей намыто. (16)
Загадка, то есть зашифрованный текст, остается, меняется лишь образная реализация, и в соответствии с новым образом по-новому толкуется текст. Песня относится к числу тех, которые предсказывают изобилие и плодородие.
Очень распространена на Вятке другая подблюдная песня, которая произошла от загадки про матицу: «Вдоль шостка протянена кишка» (17). Эта загадка дала начало целому ряду подблюдных песен:
На кухне у шостка расстелена кишка. (18)
Вдоль шостка Растянулась кишка. (19)
233
Лежит кишка Поперек шостка, Концы свесилися, Кошки радуются. (20)
Исполнители, комментируя эти песни, говорят: «...для смеху, молодым», явно соотнося эти тексты с теми песнями и частушками, которые пелись на свадьбе жениху и невесте и содержали откровенные мотивы.
Магический смысл подобного рода текстов забывается, стирается в памяти назначение замен и иносказаний, остается слово в буквальном значении. Параллельно с разрушением магической роли текста разрушается и сам ритуал, по традиции остаются лишь «условия игры».
Публикация А. С. Сатыренко
ПОДБЛЮДНЫЕ ГАДАНИЯ
ДЕРЕВНИ ВОЙЛОВО КАЛУЖСКОЙ ОБЛАСТИ
В деревне Войлово Людиновского района Калужской области пожилые женщины до сих пор ходят «закидывать кольца» под Васильев вечер (14 января). Подблюдные гадания здесь называют «загадками», а сам обряд — «загадывать загадки». В наши дни он воспринимается участниками скорее как забава, нежели как сакральное действие: вместо традиционного «блюда» используется железная миска; если нет кольца, в нее кладут монету или булавку, но непосредственно к предсказаниям исполнители относятся с неподдельным интересом. Гадают не столько на себя, сколько на своих родственников: выйдет ли внучка в этом году замуж и т. п.
Зимой 1991 года обряд подблюдных гаданий в деревне Войлово был отснят на видеопленку и вошел в качестве одного из эпизодов в учебный видеофильм «Фольклорные жанры Калужской области»1.
1 Съемка осуществлялась во время третьего сезона работы с данным коллективом. (См. комментарии; предыдущие экспедиции состоялись зимой и летом 1990 г.) Непосредственно 14 января исполнительницы собирались «закидывать кольца», обряд был зафиксирован аудиосредствами. Публикуемый вариант — повторная запись обряда, произведенная 19 января и отснятая на видеопленку. Коренное отличие двух вариантов состояло в созданной исполнителями атмосфере. В первый раз (14 января) женщины были настроены очень серьезно, почти мистически. После каждого гадания в избе наступала небольшая пауза. На протяжении всего обряда в случаях, когда очередное гадание «отвечало чаяниям» гадающих, женщины крестились и поминали Христа.
Во время гаданий произошел характерный эпизод — одна из исполнительниц уронила кольцо на пол. Все испуганно заохали, начали креститься, шептать: «Господи, помилуй нас!» Через некоторое время кольцо нашли, женщины облегченно вздохнули, но еще долго не могли усгшкоиться, им никак не удавалось избавиться от ощущения, что падение кольца — дурной знак. Второй раз во время гаданий
235
Непременным условием сохранения народных праздников является наличие лидера, инициатива и авторитет которого как бы изнутри поддерживает бытование обрядовой традиции (например, «роль» М. Ф. Линь-ковой в праздновании обряда Духова дня — см. в наст. изд. «Обряд Духова дня в селе Троицком Калужской области»). В деревне Войлово таковой является Прасковья Ивановна Гришачева1. Именно в ее избе собираются женщины по праздникам, сюда же они заходят передохнуть и «поболтать», возвращаясь с буханками хлеба из сельского магазина, приходят с радостями и бедами, и не было еще такого, чтобы Прасковья Ивановна кому-либо отказала в участии, совете или помощи. И сколько бы ни было гостей в ее доме, всем хватает и места, и закуски, и выпивки.
«Закидывать кольца» собрались вместе подруги Прасковьи Ивановны. Все они примерно одного возраста или, как здесь говорят, «одного слоя» — в юности вместе гуляли по беседам, в одно время выходили замуж и т. д. И по сей день жизнь каждой созвучна судьбам остальных, тем более что почти все женщины находятся друг с другом в той или иной степени родства: у кого дети между собой поженились, у кого племянники, почти каждая крестила детей своих подруг.
Обряд начинается с того, что все участники его чинно рассаживаются вокруг стола. Прасковья Ивановна зажигает четыре свечи и втыкает их в буханку хлеба.
установилась «игровая» атмосфера Возможно, причинами тому были исполнение обряда в обычный день (а не в ритуально приуроченный) и зажженный по необходимости свет — шла видеозапись (14 января действие происходило исключительно при свете четырех свечек) Наши опасения, что певицы откажутся «закидывать кольца» во второй раз к счастью, не оправдались Женщины с не меньшим интересом отнеслись к гаданиям, более того, наличие видеокамеры еще больше стимулировало их < игровое» поведение Исполнители чувствовали себя достаточно свободно перед объективом, шутили над собой и над съемочной группой, часто с юмором трактовали содержание текстов подблюдных гаданий
1 Гришачева ПИ — наследственная выдающаяся песельница, владеющая уникальным репертуаром (около 200 песен), пользуется в деревне огромным уважением вследствие открытого, очень доброжелательного характера и прекрасного знания фольклорной традиции Последние годы ее начали активно приглашать «читать по покойникам» Читает она по-старославянски, отчетливо произнося каждое слово, в то же время с плавными, очень при! лшш интонациями, что называется — «с чувством» Местные ж^гип L пчонь хвалят ее манеру чтения и почитают за большую честь ее ш jna отчитывает их родственников на похоронах или поминках
236
Святой вечер в избе Прасковьи Ивановны
С iesa направо M H Симоненкова, M Г Гришачева, Е Л Симоненко-ва А С Коростелева, В Г Куприкова, Т С Медведева, П И Гришачева, Т С Орехова
Кадр из видеофильма «Фольклорные жанры Калужской области» (1991 г) Фото M Ахматова
По народным представлениям, доставать кольца из воды могут только рожденные в семье первыми или последними Татьяна Семеновна Орехова — первая дочь \ матери Именно она наливает в миску воду, женщины кладут в нее кольца, у кого нет кольца — серьгу, монету, булавку и т. п х Миску накрывают вышитым рушником Татьяна Семеновна встает из-за стола и, отчетливо проговаривая каждое слово, читает заговор-молитву
— Во имя Отца и Сына и Святому Духу! Слава тебе, Господи, что в нонешнем у девяносто первом году мы и святки загадаем по загадке! И нам не болеть, не хворать ни в косточках, ни в мосоликах2, ни в буйной 1<пове, ни в горючей крови Помогни нам, Господь, подай нам, Господь, Господи Исусе Христе!
И сразу запевает:
1 Святки, вы, святки Вы, святыя вечера, Загадайте нам, святки, Да всем по загадке,
1 Все участники съемочной группы, не устояв перед искушением пть свое будущее, также положили кольца в «блюдо» 1 Мосолики (от «мослы») — здесь суставы
237
Слава тебе !1
Чие вынется, правда сбудется,
Слава тебе!
Во время пения Татьяна Семеновна непрерывно ворошит кольца в воде, далее поют все:
2. Катилося зернышко по току2, Прикатилось зернышко к вороху!3
Мелодия гаданий протяжная, «загадки» поются неспешно, «с растяжкой» последаей гласной в каждой строке. Когда затихает последний звук гадания, Татьяна Семеновна также неспешно достает из водь1 кольцо указательным пальцем:
— Чье колечко? Чье колечко? г— Мое, наверно...
— Ну то ж, твое вынули?
— Да...
— Твое?
— Хорошо...
— Прикотится к ворошку...
— К прибыли!
— Хлебушка поедишься!
— К прибыли, Герасимовна!
— Да!
3. Висят венички, пошумельнички, Еще повисят, еще пошумят!4
Снова достает кольцо.
— Чье колечко? Чье колечко? Женино5, наверно...
— Нет, Сережино...6
— Нет, Женино...
— Еще пошумит!
— Ага, Женя еще...
— Вот так! Повеселится!
1 Последние три строки повторяютя после каждого текста гадания.
2 Ток — гладкая площадка для молотьбы.
3 Ворох — гора обмолоченного зерна.
4 Гадания 3, 4, 9, 12, 13 запевает Т. С. Орехова.
5 Кольцо оператора фильма Е. Гаскевича.
6 Кольцо режиссера фильма С. А. Миненка.
238
— Ездемши по селам — другую найдет !1
— Иогуляешь, да...
— Еще, погуляешь, говорить не надо...
4. Сидит медведь за ступою, Кричит медведь: «Пощупаю!»
— Чье колечко?.. Ленино?2 О, еще будет! Пощупает не один раз!
— Пощупает, пощупает тебя!
— Еще молодые, говорить не надо! Пощупает!
— Только начинается!
— Да, вот и говорить даже нечего! Все смеются.
— Ох, это годы медовые!
— Ох, это ж надо!
— Давайте следующую!
— Так, ну, давай еще!
5. На горке мужики богатые, Гребут деньги лопатами !3
Татьяна Семеновна достает пятнадцатикопеечную монету:
— Пятнадцать копеек!
— Твои!
— Мои?
— Вот это нагребешь!
— О, чье то колечко! Вот ето колечко! Еще погребу-ся, еще лопатками! Говорить не надо — деньжонок надо приготовить на тот свет — там кабаков нет!4 Так, дале, еще...
6. Ой, свился клен со березою, Да он совьется, не разовьется.
— Чье колечко? Чье колечко?
— Это что там?
— Ага, это як Сережино!
1 Е. Гаскевич женат.
2 Кольцо фольклориста Е. В. Миненок.
3 Гадания 5—8, 10, 11 запевает П. И. Гришачева.
4 Т. С. Орехова — по характеру непревзойденный балагур, на любую бытовую ситуацию у нее существуют десятки присловий, присказок, поговорок.
239
— Совьется клен со березой и не совьется, не разовьется!
— Он еще холостой — для1 его не стой! Как приедет жена да как четыре пацана ! Во будет беды ! (Все смеются.) А то говоришь, что — будет кольца не носить! Видал! — Татьяна Семеновна продолжает усердно перемешивать кольца.
— Так, давайте еще какую... Одна из участниц предлагает:
— Бег зайчик по метели, у его яйцы запотели...
— Эту не надо,— смеются женщины.
7. Бегла кошка по горочке,
А (е)ё котяточки хватали за пяточки!
Татьяна Семеновна достает кольцо и стучит им по миске:
— Мяу! Мяу! Мяу!
— Ага!
— Ох, котяточек — много будет ребяточек!
— Ага, одну — пощупаю, а другой — котята будут! Женщины хохочут:
— Дураки! Ирямо дураки!
— Чего дураки? — не соглашается Татьяна Семеновна и нарочито серьезно замечает: — Мы ж такой народ простой, и говорить не надо!
8. На горке Егорка Крупы дерет!2
— Чье колечко? Сва-ах!.. На горке! — Татьяна Семеновна протягивает вынутое из воды колечко своей свахе — Татьяне Семеновне Медведевой (их дети женаты).
— Ох, ето Егорка крупы будет драть? Ну и хорошо, порядок!
— Кашу будешь есть гречишную!
— Да!
9. Сижу на лохани3, Обсыпан блохами.
1 Для (диал.) — около.
2 Крупы драть — очищать зерно от кожуры.
3 Лохань — мелкая, круглая или долгая посудина с обручами, продолговатый таз.
240
— Чье колечко?
— Мое!
— Ага! Вот ето порядок!
— Во! Эта тоже обсыпана хорошо деньгами будет, а блохи ж, как увидишь у во сне...
— Да, воши — это гроши ж!
— Да.
— Вот так-то!
— Очень хорошо!
— Это и говорить не надо!
10. Бык-дристун Далеко свистнул!
— Чье колечко?
— Мое!
— У тебя все внучки замужем?
— У меня правнучки ж — невесты!
— Ну, далеко свистнет — в Москву замуж увойдёт!
— Это старые тогда так-то говорили: девка далеко замуж увойдёт.
11. Эх, ягодка да и к ягодке покатилася! И ягодка да и с ягодкой породнилася !1
— Чье колечко?
— Мое!
— О! Хорошо дело!
— Вот ето хорошо!
— С ягодкой породнишься!
12. Бег кобель — Мудями в дверь !2
— Чье колечко? Чье?
— Мое колечко!
— О, во, еще будешь бегать!
— О, еще побегаешь, еще не отбегалась!
13. Бегла сучечка по ельничку,
Ой, не угадала сучечка, а где выссаться!
1 Гадание предсказывает свадьбу.
2 Гадание предсказывает незамужнюю (холостую) жизнь.
241
— Чье колечко? Чье колечко?
— Мое!
— Ну, еще побегаешь, подрищешь и посикаешь!
— Поссёкаешь!
— Поссёкаешь не один раз — сик, сик, сик! ЗКенщины опять с трудом сдерживают смех.
14. Бег зайчик по метели1 # его яйцы запотели!2
— Это уже, Лена,— с картинками!
— Чье колечко? Чье колечко?
— Мое!
— О, еще побегаешь!
— О, еще поссёкаю!
Одна из женщин предлагает загадку:
15. Лежит корыто, Другим накрыто!3
— Это не надо, не надо!
— Ну, не надо, кому попадет — не надо!
Все кольца были разобраны, и женщины стали расходиться по домам. Раньше вода из-под колец доставалась той девушке, в избе которой собирались «загадывать загадки». Сразу после обряда она выходила с «блюдом» на перекресток, становилась лицом на восток и выливала содержимое «блюда», так как воду из-под колец оставлять в избе не полагалось.
Татьяна Семеновна Орехова взяла миску со стола и вышла на улицу. Дойдя до перекрестка, она повернулась к нам лицом и, смеясь, проговорила:
— А где вода зажурчит — туда мне замуж идти! А где собака гавкнет — там мой жених! — и вылила воду на снег.
Публикация Е. В. Миненок
1 Гадание 14 запевает Т. С. Медведева.
2 Гадания 13 и 14 предсказывают веселую, беззаботную жизнь.
3 Гадание предсказывает смерть.
ПОДБОРКА ПОДБЛЮДНЫХ ПЕСЕН ИЗ СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ
Под поветьем мужик обосравшись сидит. Ляу, ляу, ляу, ляу, ляу, ляу! Кому придется, тому сгодится! Ляу, ляу, ляу, ляу, ляу, ляу!
(К богатой жизни)
Што ж ты ситочка, мука сеется, ой люли!
А ты сей муку и не бзди в руку, ой люли!
Ой кому пяём, ой тому добро, ой люли!
Кому выйдется, тому й справдится, ой люли!
(Это гитоб на других мужик не заглядал)
Ой ишла коза по завалинке, ой лёли! Она ссыть, пярдить и хвостом вяртить, ой лёли! Кому выдастца, тому справдитца, ой лёли!
(К плохой жизни)
Ой сидить Хвилип да за ступою, ой лёли! Он с большей-большей дай залупою, ой лёли! Кому выдастца, тому справдитца, ой лёли!
(Ну, к богатству)
243
В перяклети коза, она ссыт и пярдёт, свет вячор!
А кому ета песня вынется, свет вячор!
Кому придется, тому сыйдется, свет вячор!
(Это песня нехорошая, она к болезни)
6
А в хлявце-хлявце дай баран на овце.
Кому сбудется — тому и справдитца!
(Замуж пайдешъ, парня найдешь сабе)
Под поветьем мужик обосравшись сидит, леу-ляу-лё! На него свинья скосарившись глядит. Леу-ляу-лё! А кому поём, а тому с добром, леу-ляу-лё! Кому прййдется, тому сбудется. Леу-ляу-лё!
(К богатству)
8
Я на печке сижу, под саяны гляжу, леу-ляу-лё! Я яшшо посижу, я яшшо погляжу. Леу-ляу-лё! А кому поём, а тому с добром, леу-ляу-лё! Кому прййдется, тому сбудется. Леу-ляу-лё!
(К распутству)
За рекой медведь гузяёй трясеть, святый вечор! Мы кому поём, пусть тому с добром, святый вечор! Кому прййдется, тому сбудется, святый вечор!
(К мужу-пьянице)
Публикация Е. А. Дороховой

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология