Синявский А. Иван-дурак: очерк русской народной веры

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОИСКИ СВЯТОЙ РУСИ

Глава шестая. ИКОНЫ

Наглядный образ и материальную достоверность религиозным понятиям сообщали
иконы. В них как бы оживали святые. Не разбираясь в тонкостях богословия, народ тем не
менее реально представлял себе и Спаса, и Богородицу, и многих святых угодников.
Сами по себе иконы никоим образом не были произведением народной веры. Это бы-
ла высокая и сложная церковная культура, заимствованная у Византии. На русской земле она
дала оригинальные ростки и плоды, но сохранила официальный статут и создавалась по
строгим канонам. К иконописанию в Древней Руси допускались лишь опытные мастера, ра-
ботавшие под контролем Церкви. А русский народ не представлял ни собственной жизни, ни
православной веры без икон.
С давних времен — и в церковных кругах, и в народной среде — ходили и пользова-
лись особым успехом, и воспринимались с полной верой рассказы о чудотворных иконах и
вообще о чудесах и знамениях, каким икона себя проявляла и утверждала в быту крещеного
народа. Ведь даже само ее красочное вещество способно по временам оживать и подавать
зримые знаки присутствия Бога в этом образе. Известны многочисленные факты, когда ико-
на отвращала свой лик от недостойного просителя или говорила с молящимися. Порой изо-
бражение выходило из доски, причем, выйдя, сохраняло тот же самый вид и образ, в под-
тверждение той божественной реальности, которая стоит за иконой. Согласно православно-
му вероучению, икона не Бог, но через нее и Бог, и все святые могут себя проявлять, ибо она
представительствует Божество. Она канал, или окно, или дверь в потустороннюю реаль-
ность. И потому через икону тот свет особенно полно осуществляет контакты со здешним
миром. Более того, через икону иногда удавалось (разумеется, очень редко) наладить связь
отсюда туда, в потусторонние области, и таким путем узнать волю Божью на то или иное
человеческое предприятие.
Об этом повествует «Сказание о Щилове монастыре в Великом Новгороде». Был в
Новгороде богатый посадник по имени Щил, наживший свое богатство ростовщичеством,
ссужая деньги под очень большие проценты. На свои доходы он решил построить церковь и
тем искупить свою вину перед Богом. Новгородский Архиепископ благословил его на доброе
дело, и храм начали строить. Но пока его строили, Архиепископ вдруг засомневался в право-
те своего решения и как-то, стоя на молитве, мысленно вознегодовал, что Божий храм стро-
ится на деньги, нажитые неправдой. Когда Щил явился к нему с извещением, что строитель-
ство закончено и остается лишь освятить церковь, Архиепископ поставил его на исповедь и
уже досконально выяснил, что все строительство производилось на нечистые деньги. Тогда
он приказал Щилу идти домой и устроить себе гроб в стене собственного дома, а затем об-
лечься в саван, лечь в гроб и заказать над собою надгробное пение. Дальнейшее решение
Архиепископ отдавал на волю самого Господа.
Плача и рыдая, Щил вернулся домой и все исполнил, как ему было предписано. И ко-
гда он лежал в гробу, то во время надгробного пения внезапно скончался, а гроб с его телом
вдруг исчез на глазах у певчих и на его месте разверзлась пропасть. (По логике вещей, легко
догадаться, что Щил вместе с гробом провалился прямо в ад.) Узнав об этом событии, Архи-
епископ пришел в ужас и внутри новопостроенной церкви приказал на стене написать крас-
ками ад, а на дне адском — изобразить Щила, лежащего в гробу. Церковь же повелел опеча-
тать, с тем чтобы туда никто не проник. И стал дожидаться нового проявления воли Божьей.
У посадника Щила оставался единственный сын, который был человеком богобояз-
ненным. Он весьма сокрушался по поводу странной и внезапной кончины отца и пришел к
Архиепископу за советом. Тот ему велел сорок дней молиться и заказывать ежедневно у со-
рока церквей панихиды по умершему. А также раздавать щедро милостыню нищим. Сын все
это исполнил. По прошествии сорока дней Архиепископ послал тайно Архидьякона в опеча-
123
танную церковь, с тем чтобы тот посмотрел изображение и проверил, все ли там по-старому,
а церковь потом вновь бы опечатал. Архидьякон доложил, что на изображении он увидел
Щила в гробу, но голова у Щила располагается уже вне адской пропасти. Тогда Архиепископ
приказал сыну Щила еще сорок дней молиться и заказывать панихиды. И по прошествии но-
вого срока второй раз послал Архидьякона в опечатанную церковь. На сей раз тот увидал,
что Щил вместе с гробом уже по пояс находится за пределами ада. Архиепископ в третий раз
повелел сыну молиться сорок дней за спасение души отца. И в третий раз посланный Архи-
дьякон увидел, что гроб со Щилом уже полностью вышел за пределы ада. Тогда, поняв, что
душа Щила спасена, Архиепископ распечатал и освятил церковь. Впоследствии на этом мес-
те был основан Щилов монастырь153.
Эта легенда замечательна тем, что между церковным изображением и происходящим
за сценой, за гробом, устанавливается как бы тождество или соответствие. Изображение в
данном случае точно передает реальное положение дел в загробном мире, куда живой чело-
век не может проникнуть, и оно, изображение, изменяется вместе с переменами в потусто-
роннем, невидимом плане бытия. Церковная живопись в полном смысле слова становится
окном в загробное царство. Или, как говорил греческий богослов и один из учителей церкви
Дионисий Ареопагит, иконы содержат в себе не образы окружающего нас земного мира, но
образы мира горнего, небесного. Они, по формуле Дионисия Ареопагита, это «видимые изо-
бражения тайных и сверхъестественных зрелищ».
Однако, предписывая поклоняться иконам, православная церковь не отождествляет
икону с Богом. Бог присутствует в иконе и проявляется через нее, но далеко не полностью.
Если бы Он проявлялся полностью, икона превратилась бы в идола. Икона стоит на границе
описуемого и неописуемого, видимого и невидимого. И, молясь на икону, мы молимся стоя-
щему за ней Первообразу.
Между тем простой народ далеко не всегда разбирался в этой догматике и склонен
был отождествлять иконы с теми, кто на них изображен. Недаром иконы подчас называли
«богами». По словам Адама Олеария, на Руси относились к ним, как к живым существам,
которые все видят и все слышат. Поэтому, например, перед тем как ложиться в постель, муж
и жена завешивают красный угол, чтобы боги не видели срама. Олеарий ссылается также на
рассказ одного датского дворянина, который сам видел, как в русской семье варили пиво и
для того, чтобы пиво лучше сварилось, опускали туда на палке икону.
Понятно, в народной среде, где были живы магические представления, подобные
сдвиги в сторону идолопоклонства случались, и нередко. Все это, конечно, отклонения от
норм церковного православного иконопочитания. Но сами эти отклонения и суеверные из-
вращения были возможны именно потому, что Русь вообще воспринимала икону чрезвычай-
но реально и актуально, как постоянную соучастницу национальной жизни, в особенности в
какие-то трудные или критические времена.
Стоит в этой связи задержаться на литературном документе XVII века — «Повести об
Азовском осадном сидении донских казаков». Эта повесть написана очень живым языком и
рисует нам народную жизнь, правда весьма специфическую, военную, — но в интересующем
нас повороте, в соотнесенности с иконами. Перед нами, можно сказать, открывается тема:
икона и война, и все это в сугубо народном преломлении.
Тут содержится описание реального исторического события — трехмесячной оса-
ды г. Азова турками в 1641 году. Все это облечено в форму донесения царю Михаилу Федо-
ровичу. Историческая подоплека повести такова: казаки самовольно, без согласования с Мо-
сквой, захватили город Азов в устье Дона, служивший важным турецким форпостом в При-
черноморье. Турецкий султан послал под Азов огромную армию — 250 тысяч человек. Каза-
ков было меньше 10 тысяч, но они выдержали осаду и, с тем чтобы удержать Азов далее, хо-
тели передать его Московскому государству. Но Москва, опасаясь войны с Турцией, отказа-
лась принять Азов под свою руку.
153 Ф.Буслаев. Исторические очерки русской народной словесности и искусства, т. II, с. 58–59.
124
Повесть об осадном сидении знакомит нас с весьма своенравной казачьей средой, с
образом жизни этого вольного войска, в большинстве своем состоявшего из бывших беглых
холопов. Вырисовывается колоритный социально-психологический тип — воина и, если вы-
ражаться современным языком, русского патриота, а вместе е тем разбойника и вора по от-
ношению к государству. Определением «вор» награждали тогда не только того, кто что-то у
кого-то украл, но «вор» в старину также — изменник, бунтовщик и всякий, кто посягнул
выйти самовольно за пределы государства. В таком понимании все беглые холопы и все то-
гдашние диссиденты — это воры, пускай они украли всего лишь самих себя из-под власти
государства. Казачья среда — это смесь рыцарского благородства, разбойного удальства и
монашеского аскетизма.
Вот как сами себя аттестуют казаки — в ответ на предложение турецкого султана
сдаться и в напоминание, что они, эти сидевшие в осаде русские люди, на самом-то деле пре-
ступники в глазах Московского государства: «И мы про то сами ж и без вас, собак, ведаем,
какие мы в государстве Московском на Руси люди дорогие и к чему мы там надобны… Го-
сударство великое и пространное Московское многолюдное, сияет оно посреди всех госу-
дарств и орд бусурманских и еллинских и персидских, яко солнце. Не почитают нас там на
Руси и за пса смердящего. Отбегохом мы из того государства Московского из работы веч-
ныя, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, да зде вселилися в пустыни не-
проходные, живем, взирая на Бога. Кому там потужить об нас? Ради там все концу нашему.
А запасы к нам хлебные не бывают с Руси николи. Кормит нас, молотцов, небесный царь на
поле своею милостию: зверьми дивиими да морскою рыбою. Питаемся, ако птицы небесные:
ни сеем, ни орем, ни збираем в житницы. Так питаемся подле моря Синяго. А сребро и золо-
то за морем у вас емлем. А жены себе красные любые, выбираючи, от вас же водим».
Иными словами, казаки совершают набеги на турецкие берега, грабят, разбойничают
и берут женщин у турок. А вместе с тем, по собственному самоощущению, они живут со-
гласно евангельской заповеди — как птицы небесные: не жнут, не сеют, не заботятся о зав-
трашнем дне, не накапливают богатства. Легко можно представить, что это значит: грабят и
проматывают награбленное. И чувствуют себя бедными птичками в пустыне, как и повелел
Христос… И вот, оказывается, в этой среде — разбойничьей, рыцарской и несколько мона-
шеской одновременно — необычайным авторитетом пользуются — иконы. Притом иконы
местные, казацкие, принесенные с собою в Азов и здесь же поставленные в виде главной за-
щиты от бусурманской осады. Названы две самые важные для этой среды иконы. Николая-
Чудотворца — по-видимому, потому, что он скорый помощник, а скорая помощь этим лю-
дям крайне необходима. И вторая икона — Иоанна Предтечи, который почитался главным
покровителем донских казаков. Очевидно, потому, что Иоанн Предтеча долгие годы провел,
как аскет, в пустыне, и примеру его следуют казаки, поселившись в пустыне, в безлюдных
местах, на свой страх и риск. А также, может быть, потому Иоанн Предтеча покровительст-
вует казакам, что ему отрубили голову, что, в общем-то, ждет каждого из этой казацкой сре-
ды: либо в битве с турками сложить голову, либо русский царь ее отрубит, как и положено
поступать с разбойниками и с изменниками родине. Так или иначе, но все действие в повести
об осадном сидении вращается вокруг этих двух икон — Николы-Чудотворца и Иоанна
Предтечи. И все повороты судьбы казачьего войска связаны с этими двумя иконами. К ним
прибегают за советом и за помощью; к ним относятся как к живым и реальным существам;
их — Николу и Ивана Предтечу — именуют «казацкими воеводами». Особенно тяжело дон-
ским казакам досталось, когда турки изменили тактику осады и, пользуясь численным пре-
восходством, начали применять эти силы попеременно, днем и ночью, не давая роздыха. Ка-
заки, по своей малочисленности, во время этих штурмов не могли подменять друг друга на
месте сражения и изнемогали от усталости: «И от такова их к себе зла и ухищренного про-
мыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смраднаго
труплова отягчали мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными… Ни на единый час
отдохнуть нам не дадут. В те поры отчаяли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о вы-
ручке своей безнадежны стали от человек, толко себе и чая помощи от вышняго Бога. При-
125
бежим, бедные, к своему лиш помощнику, Предтечеву образу, пред ним, светом, росплачем-
ся слезами горькими: „Государь-свет, помощник наш, Предтеча Иван, по твоему, светову,
явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов город. Побили мы в нем всех христианских
мучителей, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши
чудотворные образы от своих грешных и недостойных рук. Бес пения у нас по се поры перед
вашими образы не бывало, а мы вас, светов, прогневали чем, что опять идете в руки бусур-
манские? На вас мы, светов, надеяся, в осаде в нем сели, оставя всех своих товарыщев. А то-
пере от турок видим впрям смерть свою. Поморили нас безеонием, дни и нощи безпрестани с
ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися и руки наши от обороны уж не служат
нам, замертвели, уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрелбы глаза наши
выжгли, в них стреляючи порохом, язык уж наш во устнах наших не воротитца на бусурман
закрычать — таково наше безсилие, не можем в руках своих никакова оружия держать. По-
читаем мы уж себя за мертвой труп… Не бывать уж нам на святой Руси“».
И при этих словах казаки поднимают на плечи свои иконы, Предтечеву и Николину, и
идут с ними на вылазки, бросаются в атаки. И побеждают, поскольку им помогают иконы.
Более того, эти святые — Иван Предтеча и Никола-Чудотворец — самолично участвуют в
битве и сражаются, как воины. В момент сражения казаки их не видят, но видят турки и по-
том спрашивают с ужасом: кто это были такие? И казаки им отвечают с гордостью: то наши
воеводы! Казаки могут судить о небесной помощи также по трупам убитых врагов. Тела пла-
станы и сечены наполы, т.е. разрублены пополам, как не в силах рассечь человеческая рука.
В конце концов, отбив турок, казаки просят царя Михаила Федоровича принять у них
из рук Азов-город, как свою государеву вотчину — «ради светлых образов Предтечи и Ни-
колы, потому что им, светам нашим, угодно тут». То есть, сами иконы выказывают желание
здесь оставаться, и потому следует удержать Азов в православных руках. Себя же казаки,
среди которых не осталось ни одного здорового и непокалеченного человека, просят по-
стричь в монахи и принять в монастырь Ивана Предтечи. «А буде государь нас, холопеи сво-
их далних, не пожалует, не велит у нас принять из рук наших Азова города, заплакав, нам
ево (придется) покинута. Подымем мы, грешные, икону Предтечеву да и пойдем с ним, све-
том, где нам он велит. Атамана своего пострижем у ево образа, тот у нас над нами будет
игуменом, а ясаула пострижем, тот у нас над нами будет строителем. А мы, бедные, хотя
дряхлые все, а не отступим от ево Предтечева образа, помрем все тут до единого. Будет во-
веки славна лавра Предтечева».
Итак, иконы от начала и до конца сопровождают казаков. И потому так прост и пси-
хологически легок переход этих бывших вояк, которых на Руси почитают разбойниками, —
в монахи и отшельники. Ведь они и раньше — в положении вора — рядом с этими иконами,
чувствовали себя отшельниками. Но царь не принял дара и приказал вернуть Азов туркам.
Повесть заканчивается кратким и очень сдержанным резюме, которое, после всех произве-
денных усилий и понесенных страданий, звучит поистине драматически: «в нынешнем
(1642) году, по прошению и по присылки посольства, он, государь царь и великий князь Ми-
хайло Федорович, пожаловал турского Ибрагима салтана царя, велел донским атаманом и
казаком Азов-град покинуть»154.
«Повесть об Азовском осадном сидении» в научной литературе рассматривается
обычно по классу и жанру воинских повестей. Но даже в эту, далекую от церковной жизни,
среду проникают и становятся в ее центре — иконы. В результате повесть о военной осаде и
боевых подвигах с неменьшей силой звучит как рассказ о народном на Руси иконопочита-
нии.
154 Изборник, с. 516, 556, 562.
126

Глава седьмая. «ГОЛУБИНАЯ КНИГА»

Народная среда — многообразная, неоднородная по своему составу включала в себя
круги, ближе стоявшие к церкви и к религиозным запросам, нежели основное население Рос-
сии. Эти круги и были создателями духовных стихов, как особого фольклорного жанра, сто-
явшего на границе между устной и письменной культурой, между безграмотной массой и
церковной или псевдоцерковной, апокрифической книжностью. Из всех фольклорных жан-
ров именно духовные стихи ближе всего расположены к книжным источникам, откуда они и
черпают подчас свои сюжеты. Сочинители духовных стихов — это люди, подчас если не
вполне книжные, то во всяком случае много знавшие, хотя бы понаслышке, о книгах на ре-
лигиозные темы. Это была своего рода народная интеллигенция или полуинтеллигенция с
глубокими духовными запросами, с интеллектуальной проблематикой и религиозными иска-
ниями. Она хотела знать, как устроен мир, и откуда что началось на свете, и чем кончится, и
что будет с человеком после смерти, и как спасти душу в этом грешном мире.
На первом месте по своей значительности и вместе с тем обособленно от других ду-
ховных стихов стоит очень большой по объему стих о «Голубиной книге». Он был весьма
популярен и потому известен во многих вариантах.
Стих о Голубиной книге имеет очень древнее происхождение. В основе его апокрифы,
построенные в данном случае в виде вопросов и ответов или загадок и отгадок на космого-
ническую тему. Не исключено, что какие-то мотивы Голубиной книги восходят к еще более
далекой, дохристианской древности. Сам эпитет Голубиная означает глубину премудрости,
которая содержится в этой книге. Иначе сказать, Голубиная книга — это глубочайшая книга,
собравшая все тайны земли и неба, всю, так сказать, мировую науку, в народном представле-
нии. Возможна также и другая аналогия этого названия — с голубем как символом и выра-
жением Святого Духа. Ибо речь идет о книге чудесной, боговдохновенной, пророческой, ко-
торая упала прямо с неба и была написана либо самим Господом, либо, в других вариантах,
пророком Исайей. Можно сказать, это всем книгам книга. Вот как описывается внешность
этой книги (размеры даются в локтях):
Великая книга голубиная!
В долину книга сорока локот,
Поперек книга тридцати локот,
В толщину книга тридцати локот.
Не узнать нам, во книге что написано:
На руках держать нам книгу, не удержать будет,
Умом нам сей книги не сосметити
И очами нам книгу не обозрити,
Великая книга голубиная!
Писал эту книгу свят Исай пророк,
Читал эту книгу Иван Богослов.
Он читал эту книгу ровно три года,
Прочитал во книге только три листа155.
Уже эти невероятные, гиперболические размеры Голубиной книги говорят нам, что
такое истинная книга в народном представлении. Это книга единственная и универсальная,
содержащая в себе все или, по крайней мере, все самое важное. Безусловно, на такое пони-
мание книги повлиял образ Священного Писания, Библии, как книги книг, абсолютной и бо-
155 Русский фольклор: Хрестоматия, с. 146.
127
жественной. Да и другие книги в Древней Руси поражали народное воображение своими
размерами, объемом, тяжелым весом и убранством. Ведь книгу в старину одевали в толстую
кожу, причем кожу наклеивали для прочности на деревянные дощечки. Корки книги снабжа-
лись медными застежками. Порою книга заключалась в тяжелый кованый оклад, украшалась
драгоценными каменьями и напоминала подчас сундук или богатый ларец. Она была мону-
ментальным сооружением, предполагавшим сохранность на века. В этом сказывалась не
только трудность ее создания и распространения рукописным путем. Своим внешним видом,
объемом и весом книга заявляла также о своем авторитете, и это отвечало ее содержанию, ее
жанру и самому понятию — Книги. И вот в своем воображении народ, который за редким
исключением этих книг не читал, а только видел их в церкви, создал образ еще более вели-
кой и таинственной Голубиной книги, которая содержит исчерпывающий ответ на все загад-
ки мирового бытия.
К этой книге, упавшей с неба (иногда выпавшей из темной, грозной тучи), съезжаются
сорок царей со царевичи, сорок князей со князевичи и обращаются с вопросами к самому
среди них мудрому Давиду Евсеевичу. Этот Давид (или Давыд) Евсеевич возник, очевидно,
по аналогии с библейским царем Давидом, автором Псалтири. Цари просят его прочесть Го-
лубиную книгу и ответить на их вопросы. Но и Давид Евсеевич прочесть ее не в силах. А на
вопросы отвечает:
— Государи, братцы, сорок царей,
Я вам так скажу, братцы, по памяти,
По памяти, как по грамоты,
Про эту книгу голубиную…
Можно заметить, — Давид Евсеевич действует фольклорным методом — изустно, по
памяти, что много проще и надежнее, чем по грамоте, в которой он не силен так же, как эти
сказители-певцы духовных стихов. Спрашивается, откуда же он знает, что написано в Голу-
биной книге, если он ее не читал, да и никто из людей прочесть ее не в состоянии? На этот
счет в одном из вариантов существует такое решение:
И той книги читать некому.
И сама книга распечатовалась
И сами листы расстилалися,
И сами слова прочиталися…156
Иначе говоря, книга сама себя прочитала или другим чудесным образом открыла свое
содержание Давиду Евсеевичу, а тот уже по памяти ее излагает, отвечая на все поставленные
царями вопросы.
Первая группа вопросов и ответов касается происхождения мира. Это вопросы о на-
чале всего, о начале начал Отчего начался у нас белый свет;
Отчего у нас солнце красное;
Отчего у нас млад светел месяц;
Отчего у нас звезды частые;
Отчего у нас зори светлые?
Как мы видим, величайшие вопросы космогонии и метафизики были не чужды пыт-
ливому народному уму, и народ, подобно ребенку, искал окончательные и исчерпывающие
156 Калики, т. 1, с. 284.
128
ответы на эти извечные темы, над которыми всегда билось человечество, пытаясь разрешить
загадку происхождения Вселенной.
Им ответ держал на то премудрый царь,
Наш премудрый царь, Давид Евсеевич:
— Начался бел свет от Свети Духи,
От Свята Духа, Самого Христа,
Самого Христа, Царя Небесного,
Солнце красное от лица Божия,
Млад светел месяц от грудей Божьих,
Звезды частые — оны от риз Божьих,
Зори светлые от очей Божьих
Самого Христа, Царя Небесного157.
Возможны и другие версии:
Ветры буйные от дыханья Божия.
Дробен дождик от слезы Его.
Ночи темные от дум Господних.
Или:
Ночи темные от волос Его.
Или — совсем неожиданно:
Ночи темные от сапог Божьих158.
Подобные ответы нам кажутся подчас слишком простыми и наивными. Между тем
они содержат весьма глубокое представление о том, что весь мир, так же как человек, это не
только творение Божие, но и образ Божий или Его икона. Отсюда протягивается связь между
микрокосмом (человеком) и макрокосмом (вселенной), связь, которую признают и христиан-
ские теологи, и многие философы древнего и нового времени. Между прочим, в «Голубиной
книге», наряду с проблемами космогонии, ставятся вопросы и даются ответы на тему антро-
пологии — из чего сотворен человек, по частям: откуда у нас разум, откуда помыслы, откуда
кости, откуда тело, откуда кровь? И ответы: разум — от самого Христа, помыслы — от обла-
ков небесных, кости крепкие — от камня, тело — от сырой земли, кровь — от моря.
Отдаленные аналогии «Голубиной книги» мы можем порой уловить в языческих ми-
фах разных народов. В скандинавской мифологии, в текстах «Младшей Эдды» говорится,
что еще до рождения богов самозародились в мировой бездне великаны, во главе со злым
великаном Имиром. Затем боги убили этого великана и сделали из плоти его землю, из кос-
тей — горы, из зубов и осколков костей — камни и валуны, из крови — море и все воды, из
волос — леса, из мозга — облака, из черепа — небосвод.
Однако связь «Голубиной книги» с этими языческими мифами о сотворении вселен-
ной и человека осуществлялась, конечно, не прямо, а опосредствовано, через христианские
апокрифы, хотя и религиозного, но легендарного, полусказочного содержания, не апробиро-
ванные и отвергнутые Церковью. Например, в апокрифическом сказании о сотворении чело-
века, повлиявшем на «Голубиную книгу», рассказывается, что у Адама из земли было сдела-
но тело, из камня — кости, от моря — кровь, от солнца — глаза, от облаков — мысли, от вет-
ра — дыхание, от огня — тепло, а душу Господь вдохнул.
157 Русский фольклор: Хрестоматия, с. 146–147.
158 Калики, т. 1, с. 279, 283, 301, 307.
129
Очень многие произведения и языческой древности, и Средних веков, посвященные
проблемам мироустройства, составлены в виде загадок или головоломок, на которые даются
вразумительные ответы. С этой же — очень широкой — традицией связана и «Голубиная
книга». Тяга к загадкам и отгадкам в подобного рода сочинениях, как и вообще природа за-
гадок в качестве особого фольклорного жанра, стимулирована не только извечным стремле-
нием человека объяснить происхождение и сущность вещей, исходя из каких-то логических
посылок и религиозных представлений. Она вызвана также сознанием, что мир, нас окру-
жающий, полон чудес, и все вещи на свете хитроумно и замысловато устроены. Загадка, в
сущности, это не загадка, а разгадка чуда, поскольку предполагает ответ, что это значит или
откуда произошло. На этой стадии сознания мир еще чудесен и достаточно метаморфичен:
скажем, превращение земли в человеческую плоть, а моря в кровь, лица Божьего — в крас-
ное солнце.
Итак, первая группа вопросов в «Голубиной книге» говорит о корнях мироздания и
человеческого естества: откуда что началось? Вторая группа вопросов повернута в иной
плоскости: это поиски самых главных, фундаментальных на земле величин. Не что из чего
произошло, а что самое важное?
А ты гой еси, сударь, премудрый царь,
Премудрый царь Давыд Евсеевичь!
Ты еще скажи, сударь, поведай нам:
Каторый царь над царями царь,
Каторый город городам мати,
И которая церковь церквам мати,
И которая река рекам мати,
И которая гора горам мати,
И которая древа древам мати,
И которая трава травам мати,
И которая моря морям мати,
И которая рыба рыбам мати,
И которая птица птицам мати,
Каторый зверь всем зверьям мати?159
Слово «мать» (в других вариантах «отец») означает не родословную, а старшинство и
превосходство над всеми. То есть — какой город среди всех городов самый главный, самый
лучший, самый первый по значению? Кто над зверями зверь? Или всем птицам — птица?
Ответом обязательно должно быть единственное лицо, единственное имя. В однородном ря-
ду вещей необходимо отыскать одну вещь, которая по своему качеству и по своему месту в
иерархии превосходит все остальные. Но в «Голубиной книге» дело обстоит сложнее. Пото-
му что, во-первых, избранные в качестве самых главных предметы и лица почти во всех ва-
риантах «Голубиной книги» (а этих вариантов очень много) остаются теми же самыми, на
своих местах. Лишь иногда меняется мотивировка: почему именно этот предмет самый глав-
ный. Во-вторых, здесь нет последовательности в самом принципе отбора. В одном случае
признаком первенства является одно, в другом — другое, порою совершенно фантастическое
допущение.
У нас Белый царь над царями царь.
Он и верует веру крещеную,
Крещеную, богомольную,
Он во Матерь Божью Богородицу
И во Троицу неразделимую;
159 Там же, с. 270–271.
130
Он стоит за дом Богородицы,
Ему орды все преклонилися,
Все языцы ему покорилися:
Потому Белый царь над царями царь160.
Белый царь это, конечно, русский, православный царь. Эпитет «белый» означает чис-
тый, светлый, а также — самый лучший, самый правильный. Аналогия в языке: «белый
свет», что означает одновременно — и ясный день, и весь наш вольный мир, свободный от
черной, нечистой силы, и всю землю, и саму жизнь. Когда сказочный герой выходит из пре-
исподней, из царства смерти, — он выходит на белый свет.
Почему же русский царь — Белый по «Голубиной книге»? Потому, главное, что он
верует в «крещеную веру», что означает крещение и веру «во святую Богородицу» и «во
Троицу неразделимую». На первом месте, как и во многих других духовных стихах, стоит
Богородица, потом Троица. И далее сказано, что Белый царь «стоит за дом Богородицы», —
это, безусловно, православная Церковь. Потому и русская церковь, и русская земля (Святая
Русь) в фольклоре подчас сопровождаются тем же эпитетом — «белая». Далее, как явствует
из «Голубиной книги», Белый царь «над всеми царями царь» — потому, что ему покорились
все «орды» и все «языцы», то есть все племена и народы. Слово «орды» позволяет догады-
ваться, что русскому царю покорилась даже татарская орда, которая несколько столетий уг-
нетала Русь. Таким образом, первенство русского царя над всеми прочими объясняется его
силой. Но сама сила его — это производное от его святости, от того, что он «Белый царь».
Следующий вопрос: какой город самый главный? По логике вещей, после Белого царя
следовало бы ответить — Москва. Но в «Голубиной книге» дается другой ориентир — Иеру-
салим. Это уже иной поворот темы. С давних времен Иерусалим почитался центром земли.
Там же находится Гроб Господень, и там же происходили важнейшие события всечеловече-
ской истории — Распятие и Воскресение Иисуса Христа.
Ряд дальнейших краеугольных понятий связан с христианской религией. Так, всем ре-
кам мать — Ердань-река (Иордан), потому что в ней крестился сам Иисус Христос. Главная
гора — Фавор-гора, потому что на Фаворе произошло Преображение Господне. Главное де-
рево — это кипарис, поскольку из кипариса был сделан крест, на котором распяли Христа.
Трудности для нашего понимания начинаются дальше, когда речь заходит о вещах
мифических и фантастических.
Например, на вопрос: какая самая главная трава? — следует ответ: Плакун-трава. По-
чему? Потому что, когда распинали Христа, Богородица шла по земле и роняла слезы, — на
месте этих слез и выросла Плакун-трава. Между тем, что такое Плакун-трава, мы в точности
не знаем. Из корней этой травы, говорится в «Голубиной книге», вырезают кресты старцы-
монахи, которыми они и спасаются от грехов. Согласно другим народным поверьям, от Пла-
кун-травы плачут бесы и ведьмы. Словом, это волшебное растение.
Кто над всеми рыбами — рыба? Ответ: Кит-рыба. Потому, что на Кит-рыбе или на
трех Китах держится вся земля. Если Кит-рыба поворачивается — происходят землетрясе-
ния. По другому варианту: когда Кит-рыба повернется, тогда начнется конец света. Тут надо
вспомнить, как представляли себе землю на Руси в древности самые образованные люди.
Земля — плоская и продолговатая. Она омывается океаном, до конца которого доплыть не-
возможно. По ту сторону океана, на твердом основании, в виде стен, переходящих в купол,
воздвигнут небесный свод. Отсюда-то и возникает дальнейшее предположение или гипотеза,
не всегда, правда, подтвержденная в книжных источниках, что в этом океане земля и дер-
жится на спине гигантской рыбы-Кит или на трех китах.
Куда сложнее расшифровать два следующих образа — главной птицы и главного зве-
ря. Тут начинается какая-то невнятная фантастика, с которой нашей научной логике трудно
справиться. Главная птица именуется: Стрефил-птица (другие варианты имени: Страфил или
160 Там же, с. 271.
131
Стратим-птица и т.д.). Про нее говорится, что она живет посреди моря-океана и там же пита-
ется, и там же плодит детей. А когда она вострепещет крыльями, тогда на море поднимается
буря и тонут корабли. С другой же стороны, в иных вариантах, про ту же птицу сказано, что
когда она вострепещет крыльями, тогда, во втором часу ночи, по всей земле начинают петь
петухи и просвещается или освещается вся земля. Очевидно, птица Стрефил является пред-
вестием рассвета.
Кто же эта птица и как она совмещает такие невероятные способности? В научной ли-
тературе некоторые авторы, исходя из этимологии слова (Стрефил — Страфил), сближают ее
с птицей страус, тем более что страус это самая большая птица на земле. И тут же ставят
знак вопроса, поскольку это не доказуемо, а страусы, как известно, не живут в море. К тому
же русские люди не знали страусов. В России существует другая, степная птица, под назва-
нием стрепет (из породы дроф), на которую охотятся и название которой связано с шумным
трепетом крыльев. Однако эта аналогия тоже сомнительна, именно потому, что русские лю-
ди слишком хорошо знали степную птицу стрепет и не могли ей приписывать сверхъестест-
венные свойства. Очевидно, мы должны отказаться от каких-то натуральных сближений.
Речь идет не о действительной, а о сказочной птице. В одном из вариантов «Голубиной кни-
ги» в виде главной птицы называется птица Феникс, про которую известно, что, умирая, она
вновь возрождается. Здесь же сказано, что у нее лицо девы, а пение столь сладостно, что че-
ловек, услышав ее песни, забывает отца и мать. Таким образом, на птицу Феникс распро-
страняются свойства райской птицы Сирин. А птица Сирин, в свою очередь, связана, по всей
вероятности, с Сиренами, которые своим пением в море обольщали Одиссея.
Вот здесь-то, мне кажется, мы и можем нащупать ниточку, которая в какой-то мере
способна распутать этот смысловой клубок. А именно, птица Стрефил живет на море в соот-
ветствии с тем, что сирены живут в море. Она топит корабли, потому что сирены своим пе-
нием зазывают мореплавателей и губят. С другой же стороны, птица Стрефил знаменует рас-
свет пением петухов и совершает благое дело, освещая всю землю, поскольку райская птица
Сирин это святая птица, которая вместе со своим сладостным пением распространяет сияние
и служит выражением всепоглощающей райской красоты. Само же имя — Стрефил — эти-
мологически, возможно, связано со словом «трепет»: трепет крыльев, трепет света, трепет
музыки или пения. Разумеется, все это лишь домыслы, а не окончательное решение.
Также никто не видел зверя, который всем зверям зверь и который именуется Индрик-
зверь. Иногда его называют Единорогом. О баснословном, мифическом единороге писали
еще античные авторы. Единорог был хорошо известен и в средневековой Европе, где обычно
его изображали наподобие быка, оленя или лошади с одним рогом на лбу, торчащим гори-
зонтально земле. Единорог в Европе почитался священным животным, хотя и буйным: толь-
ко чистая дева могла его укротить. На Руси, в «Голубиной книге» ему даются особые функ-
ции. Он живет под землей и свободно расхаживает куда хочет по подземелью и своим рогом
прочищает все подземные ключи и ручьи и питает этой ключевой водою всю землю. Иногда
он живет в какой-то определенной святой горе и молится Богу. А когда он повернется или
разыграется внутри этой горы или под землей, то гора колышется и все звери ему поклоня-
ются как своему царю161.
Имея дело с этими странными, фантастическими существами, вроде Стрефил-птицы
или Индрик-зверя, мы не должны думать, что русский народ их просто изобретал. Какие-то
сведения о них, весьма отрывочные и туманные, он черпал понаслышке, из книг, из научной
литературы Древней Руси. А эта литература, восходящая к античным и древневосточным ав-
торам, полна описаний мифических животных, даже когда это были вполне реальные суще-
ства. Скажем, лев согласно официальной, книжной зоологии Средних веков (этот жанр на-
161 На образ подземного Индрик-зверя, возможно, повлиял — мамонт, чьи кости русские люди
находили под землей. В старинном «Словаре русских суеверий» М. Чулкова (1782 г.) сказано: «Мамонтовая
или слоновая кость — жители по реке Дону, находя слоновые по берегам кости, верят и других уверяют, что
есть великий подземельный четвероногий зверь, которого бытие открывается после его смерти, то есть оные
кости не слоновые, но того зверя» (с. 193).
132
зывали «физиологом»), имеет три главных свойства. Первое: львица рожает мертвого и сле-
пого львенка и сидит над ним, и охраняет его три дня. На третий день приходит лев, дует ему
в ноздри, и львенок оживает. Далее идет научно-богословское толкование этого свойства.
Так же и мы, все христианские народы; до крещения мертвы, а после крещения оживаем и
просвещаемся силою Святого Духа. Второе свойство льва: когда лев спит, то очи его смот-
рят. Также и Господь Бог сказал, что когда Он спит, очи Его бдят и все видят. Третье свойст-
во льва: когда он убегает, то заметает хвостом следы, так что охотник не может его отыскать.
Так и ты, человек, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что творит
твоя правая рука, чтобы не поймал тебя дьявол.
Все повадки льва, таким образом, соотносятся со Священным Писанием и содержат
постулаты христианской нравственности. Фантастические представления о льве могли суще-
ствовать в средневековой литературе достаточно долго и не возбуждали никаких сомнений.
Ибо тогдашнего жителя свойства льва интересовали не сами по себе, как они интересуют
нас, а лишь как символы божественного законоучения. Природный мир для средневекового
человека тем и занимателен, что в нем можно отыскать нечто более великое и священное,
чем это кажется на первый взгляд. Нам все это представляется какой-то выдумкой, которая
противоречит логике и здравому смыслу. Между тем книжники Средних веков, сообщая эти
сведения, доходившие до них издалека, через третьи руки, не фантазировали, а старались
придать им логический и разумный характер, увязав их с главным тогда и самым авторитет-
ным источником знания — со Священным Писанием.
Конечно, фольклор в этом отношении куда более раскован, нежели официальная
письменная литература. Но и фольклор, имея дело с проблемами мироустройства, как это
было в «Голубиной книге», старался поменьше фантазировать и много заботился о логике
своих рассуждений. В отличие от книжной словесности здесь нет непременных ссылок на
Святое Писание. Но и этим мифическим животным народ старался придать целесообраз-
ность, которая и позволяет им выступать в роли самых главных существ.
Слушатели и исполнители «Голубиной книги» воспринимали ее не как забавную
сказку, но как авторитетный источник самых важных сведений о мире. Их не смущала непо-
нятность или туманность иных фактов, которые здесь излагаются. Ведь за исключением Бе-
лого царя и Святой Руси (которая также иногда входит в состав краеугольных понятий — как
всем землям мать), все прочие фундаментальные вещи лежат за пределами непосредственно-
го достижения, как и подобает фундаментальным вещам. Да и сама «Голубиная книга», как
сказано в ее начале, не доступна прочтению и человеческому разумению.
Третья и последняя часть «Голубиной книги» содержит пророческие сны или видения
и толкование этих снов. Кто-то из царей видел во сне, как в поле сходились и боролись два
зайца (вариант — два зверя), белый и серый, и один другого хотел одолеть. Спрашивают ца-
ря Давида Евсеевича — что это значит? И тот отвечает, что это не два зверя и не два зайца
дрались, а Правда и Кривда. Правда — белый заяц, Кривда — серый. Правда и Кривда это
олицетворенные понятия Добра и Зла, праведной и греховной жизни.
Это Кривда с Правдой сходилася,
Промежду собой бились-дрались;
Кривда Правду одолеть хочет;
Правда Кривду переспорила.
(Вариант: Кривда Правду приобидела.)
Правда пошла на небеса,
К самому Христу, Царю небесному;
А Кривда пошла у нас вся по всей земле,
По всей земле по свет-Руской,
По всему народу христианскому.
От Кривды земля восколебалася,
От того народ весь возмущается;
133
От Кривды стал народ неправильный,
Неправильный стал, злопамятный,
Они друг друга обмануть хотят,
Друг друга поесть хотят.
Варианты:
От того стали суды неправые…
От того у нас в мире Правды нет…
Стали беззакония великие…
Отныне и до веку…162
Мораль: кто будет жить по Правде, тот пойдет в Царство Небесное, а кто по Крив-
де — на муки вечные. На том и кончается «Голубиная книга».
Встает законный вопрос: насколько эта притча о Правде и Кривде соответствует
предшествующему тексту? Не есть ли это какой-то случайный довесок или придаток? Ведь
раньше речь шла о космогонии, о происхождении вселенной (1-ая часть) и о самых главных
вещах в земном мире, на которых он стоит (2-ая часть). Почему же в 3-ей части вдруг втор-
гается какой-то нравственный аспект и вместе с ним аспект исторический и социальный?
Речь заходит о наших временах, о современной певцу духовных стихов действительности.
Возникает определенного рода логическая неувязка. От Святого Духа зародился белый свет.
И царь у нас на Руси это Белый царь, который выше и чище всех других царей. И Святая
Русь всем землям мать, потому что она верует в «веру крещеную» и вся «изукрашена Божь-
ими церквами». И вдруг по этой Святой Руси, по всему ее народу христианскому, словно ка-
кая-то черная тень, проходит Кривда.
На мой взгляд, противоречия здесь нет — поскольку в первых двух частях речь идет о
метафизике, о первоначальном устройстве мира, а в 3-ей части говорится о конечных резуль-
татах. Да, созданный Богом мир свят и прекрасен, но человеческая история развивается не к
лучшему, а к худшему. В человеческой истории побеждает Кривда, а Правда уходит на небо,
назад к Богу, с которого все начиналось. Ведь мы, в представлении народа, живем не при
первых, а при последних временах. И потому в сознании народа тесно соседствуют два пла-
на. Первый, изначальный, метафизический план — Святая Русь, как самая лучшая земля. И
второй, реальный, исторический и вместе с тем апокалиптический план: эта Святая Русь
вдоль и поперек, на все четыре стороны света, покрыта грехом, и всюду берет верх Кривда,
что, конечно, свидетельствует о скором конце света и о Страшном Суде.
По своей композиции «Голубиная книга» в некоторой степени напоминает компози-
цию Библии. Вначале — «Бытие», происхождение мира — самое прекрасное. А в конце —
Апокалипсис, конец мира — самый ужасный для земного человечества. Вот почему я не ду-
маю, что притча о Правде и Кривде в конце «Голубиной книги» это какой-то случайный или
искусственный придаток. Тем более что все варианты «Голубиной книги» заканчиваются
этой притчей. И вместе с тем это значит, что в течение веков русский народ жил, в своем ис-
торическом сознании, в ожидании не лучшего, а худшего. История мира развивалась по на-
правлению к Страшному Суду, который произойдет потому, что мы в своей человеческой
истории переполнили чашу грехов. И этим грехам была свидетельством окружающая реаль-
ность, где каждый старается друг друга обмануть, где торжествует неправда, где даже госу-
дарственный, царский суд, это неправедный суд. Отсюда появилась русская поговорка: «Где
суд — там и неправда».
Это народное мировоззрение находится в противоречии с нашим современным созна-
нием. За редким исключением, все мы надеемся, что мир идет — к лучшему. Этому соответ-
ствует теория и практика прогресса, которыми руководствуются все западные страны. Этому
162 Калики, с. 305, 376.
134
же пониманию — вперед! к лучшему! — отвечает марксистская идеология. В Средние века и
в церковном, и в народном сознании господствовала другая, противоположная идея: мир
идет к своему концу. Отсюда и победа Кривды над Правдой здесь, на земле, — ввиду окон-
чания мира и ввиду господствующей на земле окружающей неправды.
135

Глава восьмая. ДУХОВНЫЕ СТИХИ О БЕГСТВЕ ИЗ МИРА СЕГО. СТРАШНЫЙ СУД

Взгляд на историю и современность, высказанный в конце «Голубиной книги», весьма
пессимистичен. В этой ситуации победы Кривды над Правдой, естественно, обострялся во-
прос: как же спастись человеку в этом мире, где повсюду господствует неправда? Выход
один: уйти, фигурально выражаясь, — с земли на небо жить вопреки земным, человеческим
установлениям. Появляется множество духовных стихов, проникнутых крайне аскетическим,
монашеским взглядом — на тему спасения души человека, его бегства от жизни, от земли, к
Богу. Таковы стихи об Иосафе-царевиче.
Царевич Иосаф, убедившись в том, что мир полон неправды, удаляется в пустыню.
Так как песчаных или каменистых пустынь на Руси поблизости не было, то уйти в пустыню
чаще всего означало — уйти в леса. Ибо лес был самым безлюдным местом, а леса были
громадны. Одинокие монахи-отшельники или целые общины, желающие удалиться от мир-
ской суеты, от всеобщей греховной жизни, уходили в лес, в скиты. Пустыня предполагала
удаление от общества, от людей и полное одиночество, посвященное Богу. С другой сторо-
ны, поскольку пустыня это лес, она наполнялась зеленой лесной природой, что мы и находим
в стихе об Иосафе-царевиче. Эта пустыня олицетворялась в виде женского лица, в образе ма-
тери-пустыни. Подобно тому, как у всех людей есть мать-сыра земля, у монаха-отшельника
появляется мать-Пустыня. Духовный стих о царевиче Иосафе и представляет собой диалог
между матерью-Пустыней и этим удалившимся в лесную Пустыню царевичем. Мать-
Пустыня отговаривает царевича Иосафа от его религиозного подвига, предупреждая, как
трудно жить в лесу, где нечего есть, а пить придется болотную воду. Но главная труд-
ность — это полное одиночество. И когда начнется весна и вся природа расцветет, деревья
покроются листьями, говорит Пустыня, ты меня покинешь. Тебя потянет назад к людям, к
земной жизни. Но царевич Иосаф клянется в верности матери-Пустыне и ей возражает. И вот
эти возражения нам особенно интересны, поскольку прославление Пустыни как ступени в
Царство Небесное здесь совмещается с восхвалением живой природы.
Не стращай мене, мати,
Ты великими страстями,
А пусти мене, мати,
Да в лес погуляти,
Погуляю я, мати,
Я по темном по лесу,
Забавлять мене будут
Яко лютые звери,
А втешать мене будет
Поднебесная птица…
Другой вариант:
Со мной станут говорить
На древах маленькие листья:
Что Христос на престоле,
С херувимы и серафимы…163
163 Там же, с. 225, 230.
136
Мы видим, как аскетический стих во славу пустыни проникается тонким эстетиче-
ским чувством и молитвенное созерцание Царства Небесного переплетается с созерцанием
красоты окружающей природы. А вместе с тем эта природа одухотворяется. И трепет листь-
ев, и пение птиц в лесу перенимают ангельский образ. В пустыне, вместе с бегством от мира
и земных страстей, природа не увядает, а воскресает. Но воскресает уже в каком-то небесном
сиянии или во Святом Духе.
Занимаясь народной верой, нам приходилось много говорить о материализме религи-
озных представлений народа. А здесь мы находим другую сторону той же веры — ее глубо-
кий мистицизм и религию Святого Духа, которая свойственна православию, может быть,
больше, чем другим христианским религиям. В русских духовных стихах почти не упомина-
ется Бог-Отец, но третья ипостась Божества Святой Дух встречается достаточно часто. На-
помню, что в «Голубиной книге» само происхождение мира начинается со Святого Духа:
«Начался белый свет от Свята Духа, от Свята Духа самого Христа». Святой Дух понимается
порою как дыхание Христа. В частности, в стихах о Двенадцати великих пятницах сказано,
что в пятницу накануне Святой Троицы сам Христос сходит с неба на землю и посылает
Святой Дух «во сырую землю» и распускает Святой Дух по всей земле, по всей вселенной.
Святым Духом как благодатной и таинственной силой Божией проникается и одухотворяется
вся природа. И потому она так прекрасна в молитвенной пустыне, где обитает Иосаф-
царевич.
Хотя русский народ не очень разбирался в догматическом содержании Пресвятой
Троицы, он очень чтил Троицу. Очевидно потому, что Троица связана с понятием Святого
Духа. Ведь сам праздник Троицы — на пятидесятый день после Пасхи — сопряжен с тем,
что в этот день Святой Дух сошел на апостолов. А в народном представлении Святой Дух
сходит не только на апостолов, но и на всю природу. Ибо Святой Дух это сила животворя-
щая. Отсюда, по всей вероятности, повелся и утвердился повсеместный на Руси обычай в
день Троицы украшать церкви зеленью — травами и ветками деревьев. В старину по всей
России на Троицу возили эти ветки целыми возами и увешивали ими двери домов и косяки
окон. Деревенские улицы украшали березками. Прихожане на праздник Троицы являлись в
церковь с букетами полевых цветов. В некоторых губерниях эти букеты именовались «духа-
ми», — что опять-таки указывает на связь со Святым Духом. Эти цветы, побывавшие в церк-
ви, затем высушивали и хранили за иконами — для разных целей, поскольку, считалось, эти
цветы обладают святой силой. Их клали, например, в амбары, где хранится зерно, мука и
другие припасы, чтобы там не заводились мыши. Или — подвешивали на чердаке во избежа-
ние пожаров. Особенно на Троицу украшали церковь: туда вносили срезанные деревья, а пол
устилали свежей травой. Затем эту траву прихожане уносили с собой, примешивали к сену и
кипятили в воде, а воду эту пили, потому что она считалась целебной. Этот обычай украшать
зеленью церкви и дома на Троицу говорит насколько в народе была крепка вера в силу Свя-
того Духа. Получалось так, что Святым Духом в этот день освящается вся земля.
Возможно, с религией Святого Духа связан и другой обычай на Руси, который при-
урочен к празднику Благовещения (25 марта). В этот день архангел Гавриил возвестил Деве
Марии, что Святой Дух низойдет на Нее и Она понесет Сына Божия — Иисуса Христа. Сим-
волом Святого Духа был голубь. А шире — птицы, как олицетворение души. Считалось, что
Благовещение празднуют не только люди, но и птицы, которые в этот день особенно раду-
ются и не работают — не вьют гнезда. Одна кукушка нарушила этот запрет и в день Благо-
вещения свила гнездо. В наказание за это с тех пор она не имеет собственного угла и не уме-
ет его строить, и поэтому подкладывает свое яйцо в чье-нибудь чужое, готовое гнездо. Ради
этого праздника на Руси существовал обычай — в день Благовещения выпускать птичек из
клеток, даруя им свободу. Для этого в городах перед Благовещением специально торговали
птицами, чтобы каждый мог в этот день выпустить птицу на свободу.
Множество других поверий позволяют утверждать, что православная вера и русский
народ особенно чтили Третью Ипостась, Святого Духа, что религия Святого Духа особенно
137
близка русскому национальному характеру и окрашивает очень многое в русской народной
вере. Да и не только в народной.
Но вернемся к духовным стихам о спасении человеческой души из плена земной, гре-
ховной жизни. Один путь, как мы видели на примере Иосафа-царевича, — это удалиться в
пустыню. Другой возможный путь представлен духовными стихами об Алексее, человеке
Божием. Речь здесь идет о том, что сохранить или обрести чистоту и святость, находясь в
обществе, живя бок о бок с другими людьми, в миру, можно путем добровольной нищеты и
юродства. В основе этого сюжета лежит житие святого Алексея, который пренебрег своим
знатным происхождением, богатством и семьей. По требованию родителей (чтобы не нару-
шать заповедь — повиновения им) он обвенчался с невестой, но чтобы не нарушать другой
обет — целомудрия, он в ночь свадьбы ушел из дома, обменялся платьем с первым же
встречным нищим, переехал в другой город и стал нищенствовать. Причем всю собранную
милостыню раздавал другим нищим. Через семнадцать лет этого подвижничества сама Бо-
гоматерь приказала ему вернуться в родной дом и там поселиться под видом нищего стран-
ника, что Алексей и исполнил. Ни родители, ни жена, ни бывшие слуги-рабы его не узнали.
Отец отвел ему каморку в доме, как последнему нищему. Но слуги над ним издевались и его
презирали, плевали на него, ругались, а он все это терпел с благодарностью и молился Богу
за своих рабов. Только когда он умер, родители поняли, что это был их сын, и все узнали, кто
он и какой это великий подвижник, поскольку от его мертвого тела стали исцеляться боль-
ные и слепые.
Итак, это тоже путь аскетизма, путь бегства от жизни. И потому духовные стихи об
Алексее, человеке Божием, приобрели на Руси особую популярность среди нищей братии.
Поскольку, согласно изложенной здесь концепции, нищий, самый последний и самый прези-
раемый в глазах людей человек, перед лицом Господа Бога может оказаться самым первым и
самым прекрасным. Социальное неравенство выравнивалось нравственным превосходством
и посмертным воздаянием.
Об этом же неравенстве и подобном же воздаянии гласили духовные стихи на другой
сюжет — о Лазаре. В основе — евангельская притча о Лазаре (Евангелие от Луки), в которой
рассказывается о том, как у ворот богача лежал нищий, по имени Лазарь, и мечтал утолить
голод крошками, падающими со стола богача. А потом оба они умерли, и богач в аду, в пла-
мени, просил, чтобы Лазарь омочил палец в воде и поднес к его воспаленным устам. Но в
этой просьбе богачу было отказано, поскольку все свое добро он сполна получил при жизни
и за это мучается, а Лазарь при жизни видел лишь одно зло и теперь утешается. Эта притча
несколько трансформирована в духовных стихах о Лазаре. А сами эти стихи были настолько
популярны в России, что народная идиома «петь Лазаря» стала синонимом понятия — про-
сить милостыню. Нищие ходили по домам и, собирая милостыню, пели чаще всего именно
эти стихи о Лазаре. «Петь Лазаря» означает также тянуть что-то жалостливое, печальное.
Сюжет песен о Лазаре очень прост, но весьма страшен. Жили-были два брата — ино-
гда их обоих именуют Лазарями — один богатый, другой нищий. Богатый устроил роскош-
ный пир, созвал знатных гостей — бояр и князей, а когда пришел к нему нищий брат просить
милостыню, богатый вытолкал его с крыльца, натравил на него собак и бросил его в навоз. И
вот доведенный до отчаяния нищий Лазарь молит Господа Бога о смерти.
Взмолился он, Лазарь, Господу Богу:
— Создай-ко мне, Господи, скорую смерть,
Скору, крылату, не милостиву,
Выняло бы душеньку не честно, не хвально,
Сквозь правое ребро:
На белом она свете налепствовалась,
Тело мое белое нанежилось.
Услышал Господь молитву его:
Посылает он скорых ангелей,
138
Скорых, крылатых и милостивых:
— Выньте его душеньку и честно и хвально,
И честно, и хвально, и в сахарны уста,
Положите его душеньку на пелены,
Поднимите душеньку на небеса,
Положите душеньку в пресветлый рай.
Тогда богатый брат, позавидовав счастливой участи нищего, тоже просит у Бога:
— Создай мне, Господи, скорую смерть,
Скору, крылату и милостиву,
Выняло бы душеньку в сахарны уста,
Положило б душеньку на пелены,
Подняло бы душеньку на небеси,
Положило б душеньку в пресветлый рай:
На белом она свете намаялась,
Тело мое бело настранствовалось.
Услышал Господи молитву его,
Посылает к нему Господи двух ангелей,
Двух крылатых и не милостивых:
— Выньте его душеньку сквозь левое ребро,
Положите душеньку на острое копье,
Поднимите душеньку в верх высоко,
И бросьте его душеньку в тартарары:
На белом она свете напьянствовалась
И тело ее белое нанежилося!164
Согласно народным представлениям, возможны два вида смерти. Одна смерть, легкая
и честная, когда добрые ангелы, посланные Богом, вынимают душу из тела через рот, через
уста, то есть очень осторожно, и несут ее в рай. Другая смерть, тяжелая и постыдная, когда
недобрые ангелы или демоны пробивают человека копьем, вынимают душу сквозь ребро и
несут ее в ад. Речь идет, разумеется, не столько о физических муках человека перед смертью,
сколько о разном способе изымания души из тела — для праведников и для грешников.
Самое интересное в приведенном стихе о Лазаре — это его стилистика, построенная
на контрасте между человеческой просьбой о смерти и ее реальным исполнением по воле
Бога. Происходит, можно сказать, игра от обратного. Нищий Лазарь дошел до того, что про-
сит Бога о смерти, самой тяжелой и страшной (сквозь ребро), о смерти без милости потому
якобы, что его душа при жизни уже получила все радости. Это сказано, конечно, с горькой
иронией. Господь услышал его молитву. И это тоже сказано с иронией. Потому что Господь
поступает вопреки молитве, поскольку видит несравненно глубже и дальше, чем человек
предполагает. Тот же прием повторяется с богатым братом, который пытается попасть в рай
путем обмана и говорит, что при жизни уже намучился. Но здесь, по отношению к богатому
брату, господствует уже самая злая ирония. И смерть его рисуется очень страшно, благодаря
наглядности и материальности образов — когда недобрые ангелы должны воздеть его душу
на острое копье, поднять высоко в небо и сбросить в преисподнюю. В результате всех этих
оттенков и многообразных поворотов внутри весьма небольшого по размеру и несложного
по сюжету поэтического текста духовный стих о Лазаре обладает большой художественной
силой. И, конечно, этот стих доставлял громадное моральное удовлетворение нищей братии,
которая его распевала, да и вообще всем бедным людям, и служил хорошим средством про-
питания, пугая богатых и скаредных угрозой Божьего возмездия.
164 Там же, с. 48–49.
139
Подобно стихам о Лазаре, стих о Страшном Суде говорит о Божьем возмездии и
Божьем воздаянии, но уже по отношению ко всему человечеству, к земле в целом. Порою
исследователи духовных стихов (например, Г.Федотов) — удивляются изобилию текстов на
тему Страшного Суда, а также самому содержанию этих текстов. Стих о Страшном Суде
глубоко пессимистичен. Получается, что русский народ весьма печально смотрит на свое бу-
дущее, на человеческую историю и на судьбу человека вообще. Или — как сказано в одном
из вариантов стиха о Страшном Суде:
Кабы знал бы, человече, про Страшный Суд,
Плакал бы, человече, и день и ночь!165
Поражает и ужасает жестокость Страшного Суда. Тут рисуются самые разные виды
казни и пыток, которым подвергаются грешники. Одни грешники подвешены за языки, вы-
тянутые до темени. Другие подвешены за хребты, на железных гвоздях, над раскаленными
плитами. У третьих змеи высасывают грудь и сердце. Четвертые кипят в смоле, в медных
котлах и т.д. При этом грешники искренне раскаиваются в своих грехах, совершенных порой
по неведению, и молят Христа о прощении. В этих грешниках живет любовь к Богу и стрем-
ление к Царству Небесному. Но все мольбы и слезы — напрасны. Христос — беспощаден. В
некоторых вариантах Богородица, испытывая жалость к грешникам, просит Христа их поми-
ловать. Христос соглашается исполнить Ее просьбу. Но тогда, выясняется, Христу надо вто-
рой раз идти на распятие, для того чтобы искупить эти грехи. Второго распятия Сына Бого-
матерь вынести не в силах, и Она отказывается от своей просьбы и перестает жалеть греш-
ников:
Иисус Христос, пресладкий Сын…
Не могу я Тебя видети
Во вторые на Христове на распятии,
Не могу забыть Твое прежнее помучение,
Не могу я ту чару выпити,
Горькими слезами плачучи.
Не жаль мне такового народа многогрешного,
А жаль мне своего Сына родимого,
Христа Царя Богонебесного!
Тогда грешников запирают так глубоко под землей, заваливают камнями и плитами
железными, чтобы они своими страданиями и воплями не тревожили Богородицы и не омра-
чали радости праведников.
Чтобы крику и зыку их не слышати…
Ни писку, ни визгу, ни рыдания
Госпоже Богородице…166
Вот этот безысходный визг грешников, отсутствие какого-либо просвета и беспощад-
ность Страшного Суда смущают некоторых исследователей духовных стихов. Ибо это про-
тиворечит нашим гуманистическим понятиям. Федотов даже считает, что это находится в
противоречии с самим христианством как религией божественной любви и милосердия. Что-
бы как-то свести концы с концами, Федотов предполагает, что на духовных стихах о Страш-
ном Суде отразился XVI век, когда в русской православной церкви победило строго закон-
ническое, жестокое и ритуальное направление (иосифлянство), и власть Бога, в трактовке
московского государства, стала сближаться с властью грозного самодержавного царя. Еван-
165 Там же, т. II, вып. 6, с. 327.
166 Там же, вып. 5, с. 133,135.
140
гельские и мистические источники тогда ослабли, и религия милости сменилась религией
жестокого закона.
Все это правильно по отношению к XVI веку, который ознаменован Иваном Грозным.
Однако, на мой взгляд, у нас нет никаких реальных оснований сближать духовные стихи о
Страшном Суде исключительно с этой эпохой. Народ на протяжении нескольких веков пел
эти стихи и, очевидно, ценил их, поскольку они дошли до нас в таком количестве. С другой
же стороны, мы знаем и по западным и по русским источникам, что все средневековое пони-
мание Страшного Суда, а также представление вечных загробных мучений, которые ожида-
ют грешников, — достаточно страшны. У нас нет уверенности, что это так уж противоречит
Евангелию, потому что и в Евангелии, и в Апокалипсисе и во многих высказываниях Отцов
Церкви содержатся на этот счет весьма твердые и резкие слова.
По складу ума и душевным влечениям русский народ — апокалиптичен. Он склонен
искать какие-то окончательные, последние решения в мировой истории, ждать этих решений
и даже отчасти их осуществлять. Эта черта отмечалась некоторыми русскими философами и
писателями и по-разному проявлялась в русской культуре. Естественно, это отразилось и в
народной вере, в частности в духовных стихах о Страшном Суде. Страшный Суд это собы-
тие, о котором народ не мог забыть, — тем более глубоко верующие люди, которые были но-
сителями духовных стихов. Это событие пугало и привлекало. Привлекало, поскольку сули-
ло окончательное уничтожение зла, пускай и страшной ценой. Весь мир тогда должен обно-
виться, очиститься. Притом, согласно народным верованиям, отразившимся в духовных сти-
хах, земля сначала очистится огнем, мировым пожаром, а затем водой, всемирным потопом.
Об этом сказано, что сначала явится Антихрист и убьет святых пророков, посланных Богом
на землю:
От той-то от святой-то крови
Загорится матушка сыра земля:
Со восхода загорится до запада…167
После этого космического переворота и начнется Страшный Суд.
Вторая причина, обусловившая актуальность Страшного Суда, заключалась в самом
понимании мировой истории в Средние века. Ведь история представляла тогда замкнутый
цикл, который легко поддавался обозрению. История, даже если считать от сотворения мира,
начиналась всего лишь за 5508 лет до Рождества Христова, а конец света ожидался в бли-
жайшем будущем. На Руси в XIV и в XV веках широкое хождение получила теория, соглас-
но которой конец мира и светопреставление намечались совершенно точно и конкретно на
1492 год. Потому что в этом году истекало седьмое тысячелетие от сотворения мира, а мир
должен существовать только семь тысяч лет, что соответствовало бы семи дням Бытия. И эта
дата зафиксирована документально в пасхальных календарях. А дни Пасхи каждый год ме-
няются и высчитываются на особицу. И вот старинные таблицы доводили расчет лишь до
этой круглой даты, до 1492 года по нашему счету, т.е. до семитысячного года от сотворения
мира. А после этого, в конце, следовало предостережение: «Здесь страх, здесь скорбь, так же
как с распятия Христова этот круг начинался, и в этом году будет конец света, в нем же чаем
и всемирное Твое (Христово) пришествие».
В ходе русской истории появлялись и другие прогнозы о конце света и Страшного
Суда. Но так или иначе человек Древней Руси жил в достаточно четко очерченном и замкну-
том кругу своих исторических представлений, и история эта должна была скоро окончиться.
Следующая причина, заставлявшая напряженно ожидать Страшного Суда и много
думать об этом, заключалась, по-видимому, в самой жизни, для простого народа нелегкой.
Многие исторические бедствия, которых на Руси было достаточно, воспринимались как не-
посредственное предзнаменование скорого конца света. Да и хронические социальные бо-
167 Там же, с. 122.
141
лезни наталкивали на ту же мысль. Жизнь, казалось, становится все хуже и хуже, и люди ве-
дут себя все безнравственнее — значит наступают последние времена. В этом свете Страш-
ный Суд рисовался как торжество справедливости, в которой особенно нуждались низшие,
наиболее страдающие слои населения.
В одном из вариантов духовного стиха о Страшном Суде есть весьма интересное про-
тивопоставление Страшного Суда земным судам и судьям, которые возбуждали в народе
особенно горькое чувство несправедливости, сплошь и рядом решая дела в пользу богатых и
сильных мира сего.
Судей было легко подкупить, и это было сущим бедствием на Руси для людей неиму-
щих. В духовном стихе говорится, что отделением праведников от грешников руководит Ар-
хангел Михаил с помощью огненной реки. Праведники спокойно переходят огненную реку,
«ровно по суху и ровно по земле», огонь их не трогает, и направляются прямо в рай. А далее
сказано:
Грешные рабы беззаконные
Оставались за рекой за огненною,
Вопияли во многие разные голосы:
— Свет наш, Михаил архангел,
Грозных сил воевода!
Переведи нас через огненну реку,
Возьми ты от нас злата-серебра,
Мелкого-скатного жемчугу,
Пускай нас во царство, во небесной рай!
Речет им Михаил архангел,
Грозных сил воевода:
— Вы гой еси, многогрешные, рабы беззаконные!
Здесь судья вам неподсудливая,
Здесь судья вам с Богом праведная:
Судь судим мы по праведному,
Делаем повеленное,
Не берем ни злата, ни серебра,
Ни скатного-мелкого жемчугу,
А берем только души праведные…168
Грешники пытаются дать взятку Архангелу Михаилу, как привыкли это делать в зем-
ных судах. Но не тут-то было. Вот почему нужен Страшный Суд.
Наконец, тема Страшного Суда и скорого конца света резко возросла в той народной
среде, которая в XVII веке откололась от официальной церкви и стала подвергаться тяже-
лейшим религиозным гонениям…
168 Там же, с. 237.
142

Глава девятая. БРОДЯЧАЯ РУСЬ

Носителями народной веры зачастую выступали паломники и странствующие бого-
мольцы. Этот широкий круг смыкался порой с нищей братией, но отличался людьми начи-
танными и наслышанными. Их называли — «каликами перехожими». Слово калика — ла-
тинского происхождения, по названию специальной паломнической обуви: caligae. В стари-
ну на Руси это слово путали с другим — «калека». Потому что в виде «калик перехожих»,
поющих духовные стихи и собирающих милостыню, выступали большей частью нищие
слепцы — калеки. Однако «калики перехожие» совсем не обязательно калеки и не обяза-
тельно нищие. Порою это были люди состоятельные, которые пускались в дальнее странст-
вование в Царьград или в Иерусалим — не в одиночку, а большой общиной или дружиной и
заказывали по дороге молебны, нанимали проводников. Известна былина, которая может
рассматриваться также в качестве духовного стиха — «Сорок калик со каликою». Она пове-
ствует о каликах, которые больше похожи на могучих богатырей. Да и одеты они богато:
Лапотики на ножках у них были шелковые,
Подсумочки сшиты черна бархата…
На головушках были шляпки земли греческой…
Это красивые и сильные молодцы. От их крика дрожит земля, падают маковки с тере-
мов, и князь их принимает с великими почестями. В одном из вариантов литовский король
им говорит:
— Не калики есте перехожий,
Есть вы русские могучие богатыри…169
Но это все-таки не богатыри, а калики, т.е. паломники, и потому они не совершают
воинских подвигов, хотя и наделены богатырской силой. Обладают они и чудесной, святой
силой. Скажем, их атаман дует «святым духом своим» на молодую княжну, которая его ок-
леветала и потому заболела неизлечимым недугом, и ее исцеляет. При всем том на пути к
святым местам калики собирают милостыню. Но не проявляют никакой униженности и ми-
лостыню берут, сказано, не рублями, а тысячами. Такие чудесные калики перехожие появ-
ляются иногда и в других, собственно богатырских былинах, одаривая богатырей сверхъес-
тественной силой.
Загадка: что же это за люди, которые одновременно и богатыри, и не богатыри, бога-
тые и нищие? Некоторые исследователи высказывают предположение, что это «калики пере-
хожие» в их самом древнем прошлом, когда далекие паломничества могли совершать только
очень сильные, богатые или очень благочестивые люди. Вот они и стоят у истоков духовных
стихов. Калики перехожие в их древнем варианте, в отличие от богатырей, никогда не ездят
на конях, а ходят пешком, и никогда не нарушают христианские заповеди, в отличие от
обычных богатырей. За малейший грех на этом пути они дают зарок расплатиться жизнью. А
иногда и расплачиваются, — но не за грех, а по ложному доносу, подозрению и обвинению в
грехе. Короче говоря, это рыцари, которые приняли на себя крест не военного, а религиозно-
го подвига, а возможно и подвига добровольного нищенства. И потому они, с одной сторо-
ны, сохранили черты рыцарства и богатырства, а с другой, приобрели черты нищего стран-
ника.
169 Там же, т. 1, с. 20–21.
143
Но возникает дополнительный вопрос: а не есть ли все это просто-напросто гипербо-
лизация самими нищими своего нищенства, своего странничества? Не есть ли это, так ска-
зать, мания величия нищего, который втайне, в душе, мнит себя святым богатырем? Я ду-
маю, все эти оттенки возможны, и они смешиваются в былине «Сорок калик со каликою»,
где богатырство внезапно смыкается с нищенством. Нужно помнить, что эту былину пели не
рыцари и не богатыри, а — нищие, как бы вспоминая о своем далеком прошлом и путая этот
идеальный образ со своим сегодняшним днем. Никаких богатырских калик в реальном дос-
тупном нам обозрении Древней Руси мы не знаем. Если таковые и были когда-то, в далекой
древности, то потом их сменили толпы нищих и толпы просто усердных богомольцев, ходя-
щих по святым местам: из Москвы — в Киев, из Киева — на Соловки.
Это странничество, или паломничество, принимало порою настолько массовый харак-
тер, притом стихийный, иррациональный, что Московское государство и православная Цер-
ковь, несмотря на все сочувствие паломникам, вынуждены были иногда принимать загради-
тельные и запретительные меры. Создается впечатление, что если бы народной вере и на-
родной Руси дали полную волю ходить, куда она хочет, то русское государство развалилось
бы. Настолько странничество приобретало по временам общенациональный размах и харак-
тер.
Что искали эти люди, снявшиеся с места и бродившие по дорогам России? Трудно
дать на этот вопрос однозначный ответ: в этом странничестве сплетались разные мотивы,
разные социальные слои и человеческие судьбы. Но главное, что побуждало русского чело-
века в путь, это, конечно, поиски религиозной святости. Говоря иными словами, русский на-
род — по всей России — искал ее, Россию, в идеализированном образе Святой Руси. Порой
ее приходилось выдумывать, домысливать, воображать.
С давних пор на Руси складывались всевозможные версии о какой-то идеальной зем-
ле, спрятанной внутри страны или за ее пределами. Один из множества вариантов — благо-
словенная Микитина вотчина, якобы обещанная Иваном Грозным брату царицы, Никите Ро-
мановичу. В песне о взятии Казани Никита Романович просит царя:
А ты дай-ка мне Микитину да вотчину:
Что хоть с петли уйди,
Хоть коня угони,
Хоть коня угони, хоть жену уведи,
Только ушел бы в Микитину вотчину,
Того доброго молодца да Бог простит170.
Широчайшей известностью пользовалась легенда о святом граде-Китеже, который
скрылся из человеческих глаз при татарском нашествии, да так и остался незримым до конца
света. Вокруг озера Светлояр, где, согласно преданию, расположен чудный город, собира-
лись толпы молящихся. Многие из них надеялись с помощью Божьей увидеть в прозрачном
озере отражение Китежа или услышать его колокольный звон. Легенда о граде-Китеже, в
сущности, говорит нам о том, что Россия, при всех грехах и беззакониях, в своей глубине
продолжала осознавать себя Святой Русью, пускай недостижимой.
Находились лица, которые будто бы побывали в невидимом Китеже. Распространя-
лись письма, посланные из Китежа людьми, проникшими в это заповедное царство. В них
рассказывается, как истово там свершается весь порядок богослужения, как молитвы святых
отцов предстают там в виде столпов огненных, доходящих до неба. Путешествие в невиди-
мый Китеж, который сам Бог укрыл Своей дланью, было обставлено строгими условиями и
обязательствами. Требовалась «клятвенная молитва», что человек готов жизнью пожертво-
вать, умереть от голода или иные страхи претерпеть ради того, чтобы увидеть этот священ-
ный город. Путь туда должен совершаться в великой тайне: о своем намерении нельзя гово-
170 А.Бороздин и др. Очерки по истории русской литературы, с. 100.
144
рить ни матери, ни отцу, ни братьям, ни сестрам. В случае разглашения тайны не только не
увидишь град-Китеж, но и понесешь суровое Божье наказание…
Сошлюсь на собственную скромную практику, чтобы хоть в малой степени передать
подобные ощущения. Однажды, бродя по Русскому Северу, мы узнали, что где-то здесь, в
двенадцати километрах, в глухом лесу, есть старинная часовня. Местные жители показали
общее направление, но не стали объяснять подробности дороги: дойти до той часовни, —
сказали они, — может лишь человек, который направляется туда с чистыми помыслами. В
противном случае он просто заплутается и, сколько бы ни старался, не найдет той лесной ча-
совни. Можете вообразить, какую радость мы испытали, доплетясь до этой часовни запутан-
ными лесными тропинками: это как бы подтверждало чистоту наших намерений…
В массовом паломничестве осуществлялись контакты народной среды с высокой цер-
ковной культурой. Но дело не сводилось к посещению прославленных святынь и общению с
избранными духовными лицами. Странствуя, человек чувствовал себя на земле пришельцем,
чужестранцем, отрывался от житейских забот и пребывал в Небесной Отчизне. Порой весь
мир для него таинственно преображался. В Евангелии сказано: «…Царствие Божие внутрь
вас есть» (Лука, 17:21). Вот как об этом, через свой персональный опыт, свидетельствовал в
прошлом столетии благочестивый странник из крестьян. Он ходил по России и побуждаемый
Святым Духом творил непрестанно сердцем Иисусову молитву.
«Сделался я какой-то полоумный, нет у меня ни о чем забот, ничто меня не занимает,
ни на что бы суетливое не глядел и был бы все один в уединении; только по привычке одно-
го и хочется, чтобы беспрестанно творить молитву, и когда ею занимаюсь, то мне бывает
очень весело… Молитва сердца столько меня услаждала, что я не полагал, есть ли кто счаст-
ливее меня на земле, и недоумевал, какое может быть большее и лучшее наслаждение в цар-
ствии небесном. Не токмо чувствовал сие внутрь души моей, но все и наружное представля-
лось в восхитительном виде, и все влекло к любви и благодарению Бога; люди, древа, расте-
ния, животные, все было мне как родное, на всем я находил изображение имени Иисуса Хри-
ста. Иногда чувствовал такую легкость, как бы не имел тела, и не шел, а как бы отрадно плыл
по воздуху… иногда чувствовал такую радость, как будто сделан я царем и при всех таковых
утешениях желал, когда бы Бог дал поскорее умереть и изливаться в благодарности у подно-
жия Его в мире духов…»171
В богомольной, околоцерковной среде исключительное положение занимали юроди-
вые. Они были известны и в других странах, однако на Руси юродство пользовалось наи-
большим спросом, авторитетом, составляя специфический колорит русской православной
жизни. Оно было окружено богобоязненным страхом и смехом. По словам современного ис-
следователя: «Юродивый — это посредник между народной культурой и культурой офици-
альной. Он объединяет мир смеха и благочестивой серьезности… балансирует на рубеже ко-
мического и трагического. Юродивый — это гротескный персонаж»172.
Рассуждая шире, юродивые — это религиозные шуты и клоуны, вариация сказочного
Ивана-дурака на христианской почве. Подлинное юродство — дар Божий, святой подвиг.
Юродивый нарушает внешние, общепринятые нормы поведения. Он валяется в грязи, носит
рваную — до непристойности — одежду, кривляется, сквернословит, городит бессмыслицу и
околесицу (имеющую тайное, провидческое значение), совершает с виду алогичные поступ-
ки, — словом, на людях ведет себя так, чтобы выглядеть безобразным и безумным.
В основе юродства лежит глубокая религиозная идея: пренебрежение своим человече-
ским обликом и достоинством во славу Божию. Ведь один из страшных соблазнов, особенно
опасный в церковной и монашеской практике, это гордость собственной святостью или бла-
гочестием. Да и вообще человек как существо эгоистичное склонен превозноситься в собст-
венных и чужих глазах, возвеличиваться и кичиться, ставя себе в заслугу Божью помощь.
Вот этой гордыне, самомнению, тщеславию и противостояли юродивые. Они уничижали се-
171 Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. — 4-е изд. — Paris, 1973, с. 31, 107–108.
172 A.M.Панченко. Смех как зрелище. Древнерусское юродство. В книге: Д.С.Лихачев, A.M.Панчеико,
Н.В.Понырко. Смех в Древней Руси. — Л., 1984, с. 85.
145
бя и глумились над собою, поступая как люди, потерявшие стыд и разум. В действительно-
сти это были натуры, освобожденные от власти своего греховного «я» и всецело преданные
вере, которую они скрывали под маской глупости или буйства. Юродство, можно сказать,
это святость или праведность в нарочито сниженной форме.
Смеялись они и над окружающим миром с его неправдой, и над здравым смыслом,
прозревая высшие истины. В XIV веке в Новгороде подвизались юродивые Николай и Фе-
дор. Они жили в разных частях города, разделенного рекою Волхов, и громко переругива-
лись через реку, а порою дрались между собой, пародируя драки новгородцев. Если один
пытался перейти на другой берег по мосту, второй бежал ему навстречу и гнал назад с кри-
ком: «Не ходи на мою сторону, живи на своей!» Легенда утверждает, что когда один юроди-
вый скидывал другого с моста в реку, тот преспокойно возвращался восвояси, ступая по воде
как посуху — демонстрируя великое чудо, сотворенное еще Иисусом Христом173.
Нелепые поступки юродивого порою содержат мудрый смысл, поскольку он видит то,
чего другие не замечают. Московский юродивый XVI в. Василий Блаженный, именем кото-
рого называют Покровский собор на Красной площади, швырял камни в дома добродетель-
ных граждан и целовал стены домов, где жили люди порочные. Ибо в первом случае он ви-
дел бесов, которые жались по стенам снаружи, бессильные войти в дом праведника, а во вто-
ром — ангелов, которые оплакивали погибшие души порочных. Другой пример его прозор-
ливости: царь дал св. Василию золото, а тот передал это золото — однако не убогим и ни-
щим, как можно было ожидать, а — купцу: как выяснилось, тот потерял все свое состояние и
жестоко голодал, стыдясь просить милостыню.
Юродивые не боялись говорить правду в глаза сильным мира сего. Легенда приписы-
вает тому же Василию следующий жест (что к тому времени Василия уже не было в живых,
для легенды несущественно): во время страшного погрома и террора, которым Иван Грозный
подверг Новгород, юродивый принялся угощать царя кровью и сырым мясом, а когда тот
воспротивился, показал ему возносившиеся в небе души невинно убиенных. Ужаснувшись,
царь велел прекратить казни, и тотчас мясо с кровью превратились в вино и сладкий арбуз.
Похожая история произошла тогда же у Ивана Грозного с юродивым Николой во
Пскове, которому угрожала участь Новгорода. Св. Никола поставил перед царем сырое мясо.
Царь отверг угощение, ссылаясь на свое христианство, на Великий пост. Тогда Никола спро-
сил: «А кровь христианскую пьешь?»
Как тут не вспомнить «Бориса Годунова», где Юродивый обличает царя Бориса и от-
казывается за него молиться: «Нет, нет! нельзя молиться за царя-Ирода: Богородица не ве-
лит».
Таким образом, у Пушкина представлены два полюса древнерусской культуры: лето-
писец Пимен, носитель церковной книжности в высочайшем ее проявлении, и Юродивый,
как выражение не менее чистой народной веры и совести. Они дополняют друг друга и гар-
монически смыкаются…
173 Г.Л.Федотов. Святые Древней Руси (X — XVII ст.). — New York, 1959, с. 196.
146

Глава десятая. ОБРАЗ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ СВЯТОСТИ. СЕРАФИМ САРОВСКИЙ

Картина народной веры будет неполной, если мы не коснемся православной святости,
к которой, как к своему идеалу, тянулась Русь. Я имею в виду святых подвижников, которых
называли старцами. Они принимали для утешения и наставительной беседы людей всех со-
словий и званий. Так же как монашество и духовенство в целом, старчество не принадлежит
к явлениям собственно народной культуры. Это культура церковная. Но к ней притекала на-
родная Россия за помощью, за добрым словом, за душевным, а то и за физическим исцелени-
ем.
Остановлюсь лишь на одной фигуре — на преподобном Серафиме Саровском. Время
его подвижничества (он умер в 1833 г.) сравнительно хорошо поддается обзору, и преподоб-
ный Серафим являет образ самой высокой русской святости уже не в древней, а в новой ис-
тории. С другой же стороны, его образ привлекает нас своими народными чертами. Недаром
один его почитатель сближал о. Серафима с мужиком Акимом из драмы Л.Толстого «Власть
тьмы», служившим — при всей своей как бы «дурацкой» простоте — эталоном религиозной
нравственности.
Два эпизода из жития св. Серафима позволяют увидеть, какое мистическое влияние он
оказывал на окружающих. Первый связан с молодой барышней, а вскоре монахиней — Еле-
ной Васильевной Мантуровой. Брат ее, Михаил Васильевич, был исцелен о. Серафимом, по-
велевшим ему отдать все состояние на построение соседней женской обители, куда и по-
стриглась Елена Васильевна. Через семь лет после пострижения (а было ей тогда, перед
смертью, двадцать семь) призвал старец Серафим Елену Васильевну и дал новое послуша-
ние. Старец Серафим сказал монахине:
«…Ты всегда меня слушала, радость моя, и вот теперь хочу я тебе дать одно послу-
шание… Исполнишь ли его, матушка?» «Я всегда вас слушала, — ответила она, — и всегда
готова вас слушать!» «Во, во, так, радость моя! — воскликнул старец и продолжал. — Вот,
видишь ли, матушка, Михаил Васильевич, братец-то твой, болен у нас, и пришло время ему
умирать… умереть надо ему, матушка, а он мне еще нужен для обители-то нашей, для сирот-
то… Так вот и послушание тебе: умри ты за Михаила-то Васильевича, матушка!» «Благосло-
вите, батюшка!» — ответила Елена Васильевна смиренно и как будто покойно. О. Серафим
после этого долго-долго беседовал с ней… Е.В. молча все слушала, но вдруг смутилась и
произнесла: «Батюшка! я боюсь смерти!» «Что нам с тобой бояться смерти, радость моя! —
ответил о.Серафим, — для нас с тобою будет лишь вечная радость!»
Простилась Елена Васильевна, но лишь шагнула за порог — упала. О. Серафим при-
казал положить ее на стоявший в сенях гроб, окропил и напоил святой водой. А вернувшись
домой, Елена Васильевна заболела, слегла в постель и сказала: «Теперь уже я более не вста-
ну!» И через три дня скончалась. Ее последние дни сопровождались видениями, которые она,
умирая, поведала на исповеди священнику, а тот все это подробно и точно записал:
«…Я не должна была ранее рассказывать это, — объяснила Е.В., — а теперь уже мо-
гу! В храме я увидела в раскрытых царских дверях величественную Царицу, неизреченной
красоты, которая, призывая меня ручкой, сказала: „Следуй за Мной и смотри, что покажу
тебе!“ (Далее — описание дворца из прозрачного хрусталя и золота; ряд видений пропус-
каю. — А.С.) …Следующая зала была еще большей красоты; вся она казалась залитою све-
том! Она была наполнена одними молодыми девушками, одна другой лучше, одетыми в пла-
тья необычайной светлости и с блестящими венцами на головах. Венцы эти различались ви-
дом, и на некоторых было надето по два и по три зараз. Девушки сидели, но при нашем по-
явлении все встали молча, поклонились Царице в пояс… „Осмотри их хорошенько, хороши
147
ли они и нравятся ли тебе“, — сказала Она мне милостиво. Я стала рассматривать указанную
мне одну сторону залы, и что же: вдруг вижу, что одна из девиц, батюшка, ужасно похожа на
меня!» Говоря это, E.B. сильно смутилась, остановилась, но потом продолжала: «Эта девица,
улыбнувшись, погрозилась на меня! Потом, по указанию Царицы, я начала рассматривать
другую сторону залы и увидала на одной из девушек такой красоты венец, такой красоты,
что я даже позавидовала!…И все это, батюшка, были наши сестры, прежде меня бывшие в
обители и теперь еще живые, и будущие! Но называть их не могу, ибо не велено мне гово-
рить…»
Иными словами, перед смертью Елена Васильевна побывала на том свете, у Самой
Богоматери, и убедилась, что там ее ласково ждут. И умирала спокойно. Только просила,
чтобы ее, еще живую, приготовили к положению во гроб. Гроб этот, выдолбленный из цело-
го дуба, за трое суток до ее кончины прислал отец Серафим, словно в подарок. Когда все мо-
нахини оплакивали ее, старец Серафим говорил: «…Какие вы глупые, радости мои! Ну, что
плакать-то! Ведь это грех! Мы должны радоваться: ее душа вспорхнула как голубица… Она
прислужница Матери Божией, матушка! Фрейлина Царицы Небесной!..»174
Трудно представить современного читателя, который без смущения принял бы эту ис-
торию. Она может показаться чудовищной. Да и как умереть одному человеку по духовному
повелению взамен другого? Как встретить на том свете самого себя в ряду еще не живших,
будущих персонажей? Остается развести руками: что человеку невозможно, Богу возмож-
но…
Закрадывается сомнение: не из корыстного ли расчета предпринимает старец такую
затею? Ведь сам он признается, что брат Елены Васильевны ему еще нужен, поскольку на
его деньги продолжается строительство монастыря. Но дело ведь не просто в деньгах. Важ-
но — чьи деньги и какие. Михаил Васильевич Мантуров взял на себя подвиг добровольного
нищенства, и потому его деньги угодны Богу и Царице Небесной. Некоторым дарителям
о. Серафим наотрез отказывает: «…Не всякие-то деньги примет Царица Небесная. Смотря
какие деньги: бывают деньги обид, слез и крови! Нам такие не нужно!..»175
Давая такое задание — умереть, — старец Серафим, разумеется, исполнял не свою, а
Божью волю. У него давно уже нет воли собственной, вне Бога. Он знал, что центр бытия,
человеческой судьбы и души находится не здесь, на земле, а на небе. Оттого и смерть пере-
стает быть страшной, ибо умирая, человек переселяется к себе домой, на свою родину. Год
спустя после кончины Елены Васильевны старец Серафим тоже скончался — молясь на ко-
ленях перед иконой Божией Матери…
Другой знаменательный эпизод (1831) сопряжен с учением преподобного Серафима о
Святом Духе, составлявшем зерно его религиозных воззрений. Записал это большой почита-
тель старца Н.А.Мотовилов. Однажды он допытывался у преподобного, что значит Святой
Дух и как Его возможно стяжать и вместить человеку, в чем, по словам святого отца, и за-
ключается цель православного христианина.
Беседуя о Святом Духе, они удаляются в лес. Идет снег… «Тогда он, — рассказывает
Мотовилов, — взял меня весьма крепко за плечо и сказал мне: „Мы оба теперь, батюшка, в
Духе Божием с тобой: что же Вы глаза опустили, что же не смотрите на меня?“ — Я отвечал:
„Не могу смотреть, потому что из глаз Ваших молнии сыпятся. Лицо Ваше светлее солнца
сделалось, и у меня глаза ломит от боли“. Он отвечал: „Не устрашайтесь, Ваше Боголюбие, и
Вы теперь так же светлы стали“, — и, преклонив ко мне голову свою, тихонько на ухо сказал
мне: „Благодарите же Господа Бога!…Вы видели, что я и не перекрестился, а только в сердце
моем мысленно помолился Господу и сказал: «Господи, удостой его телесными глазами ви-
деть то сошествие Духа Твоего Святого, которым Ты удостаиваешь рабов своих…», и вот
Господь и исполнил мгновенно просьбу убогого Серафима… Что же не смотрите мне в гла-
за? Смотрите и не убойтесь!..“ И когда я взглянул после этих слов в лицо его, то на меня на-
174 Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. Составил Архимандрит Серафим (Чичагов). — СПб.,
1903, с. 417–425.
175 Там же, с. 206.
148
пал еще больший благоговейный ужас. Представьте себе в середине солнца, в самой блиста-
тельной яркости полуденных лучей его, лицо человека, разговаривающего с Вами. Вы, на-
пример, видите движение уст и глаз его, изменение в самих очертаниях лица, чувствуете, что
Вас кто-то держит рукой за плечи, но не видите не только рук его, но ни самих себя, ни его
самого, а только один ослепительнейший, простирающийся на несколько сажень кругом
свет…»
Далее старец Серафим спрашивает Мотовилова, что тот еще чувствует. «Необыкно-
венное тепло», — говорит Мотовилов. «А как тепло?» — «Как в бане…» «Да как же, — про-
должал он, — тепло? Ведь теперь конец ноября месяца; зима стоит, и снег под ногами, и
вершок снега на головах наших насыпало, и снег идет, и ветер дует: как же может быть так
тепло, как в бане?» И тут же сам пояснил, что это тепло не в воздухе, а в них самих, что оно
исходит от Святого Духа. Подобным же теплом святые отшельники согревались зимою в
морозы. Та же благодать Святого Духа обращалась прохладой и защищала их от солнечного
зноя, и спасала иногда в самом пламени костров и огненных печей, которые разжигали му-
чители христиан…176
Я привожу эту историю, чтобы еще раз показать, как значительны для православной
веры символ и знаменования Святого Духа. Мистические озарения православных подвижни-
ков и заключались обычно в видении невещественного света, которое продемонстрировал
Мотовилову старец Серафим. Тот же свет представлен на иконах — нимбами над головами
Иисуса Христа, Богоматери, ангелов и св. угодников, а также в образе золотого света, на ко-
тором эти иконы писались, возвещая о потусторонней действительности. Сама светоносная
яркость древних икон, по своей идее, содержала свет, испускаемый силой Святого Духа. К
этому свету, в Церковь, и влекся русский народ, искал его в хождении по святым местам и в
собственных умозрительных странствиях.

176 О цели христианской жизни. Беседа преп. Серафима
1914, с. 17–18, 48–49.

148

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология