Пропп В. Проблемы комизма и смеха

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 21. Добрый смех

Мы рассмотрели пока только один вид смеха. Характерно

для этого вида смеха наличие в нем прямой или скрытой

насмешки., вызванной некоторыми недостатками того, над

кем смеются, Это наиболее распространенный и часто

встречающийся вид смеха как в жизни, так и в искусстве.

Очевидно, однако, что это не единственный вид смеха и что

раньше, чем делать какие-либо выводы о природе смеха и

комизма вообще, надо рассмотреть по возможности все ви-

ды смеха,

Совершенно очевидно также, что смеются не только по-

тому, что открываются какие-то недостатки в окружающих

нас людях, но и по другим причинам, а по каким именно

- это и надо установить. Выше был приведен перечень ви-

дов смеха, данный Р. Юреневым. Перечень этот интересен

и богат, но он несколько беспорядочен и не преследует на-

учно-познавательных целей. Нет попытки классификации,

Исходя из наблюдений чисто количественного порядка,

можно установить, что насмешливый смех встречается чрез-

вычайно часто, что это основной вид человеческого смеха и

150

что все другие виды встречаются значительно реже. С точки

зрения формальной логики можно чисто умозрительно

прийти к заключению, что есть две большие области смеха

или два рода их. Один включает в себя насмешку, другой

этой насмешки не содержит. Такое распределение пред-

ставляет собой классификацию по наличию и отсутствию

одного признака. В данном случае она окажется правильной

не только формально, но и по существу. Такое различие де-

лается и в некоторых эстетиках. Лессинг в «Гамбургской

драматургии» пишет: «Смеяться и осмеивать - далеко не

одно и то же», Можно, однако, установить, что резкой, чет-

кой границы нет, что есть как бы промежуточные, переход-

ные случаи, и к ним теперь надо обратиться.

Выше мы видели, что смех возможен только тогда, когда

недостатки, которые осмеиваются, не принимают характера

пороков и не вызывают отвращения. Все дело здесь, следо-

вательно, в степени. Может оказаться, например, что недос-

татки настолько ничтожны, что они вызывают у нас не

смех, а улыбку. Такой недостаток может оказаться свойст-

венным человеку, которого мы очень любим и ценим, к ко-

торому мы испытываем симпатию. На общем фоне поло-

жительной, оценки и одобрения маленький недостаток не

только не вызывает осуждения, но может еще усилить наше

чувство любви и симпатии. Таким людям мы охотно про-

щаем их недостатки. Такова психологическая основа добро-

го смеха. К этому теперь и надо обратиться,

В отличие от элементов сарказма и злорадства, присущих

насмешливому смеху, мы здесь имеем мягкий и безобидный

юмор. «Термин юмор, - говорит Вулис, - незаменим,

когда автор на стороне объекта смеха» {Вулис, 19), Поня-

тие «юмора в эстетиках определялось неоднократно, В ши-

роком смысле под юмором можно понимать способность

воспринимать и создавать комическое. Но в данном случае

речь идет о другом. «Комическое и юмор, - пишет

Ник, Гартман, - конечно, тесно связаны друг с другом, но

ни в коем случае не совпадают; а также формально не па-

раллельны» (Гартман, б04). Юмор есть некоторое душевное

151
состояние, при котором в наших отношениях к людям мы

сквозь внешние проявления небольших недостатков угады-

ваем положительную внутреннюю сущность. Этот вид юмо-

ра порождается некоторым благосклонным добродушием.

Добрый смех допускает самые разнообразные оттенки и

формы своего проявления. Один из них то, что мы называ-

ем «дружеский шарж». Правда, те, на кого рисуют такие

шаржи, далеко не всегда бывают осчастливлены. Очень ин-

тересный случай рассказывает Иосиф Игин.

«У большинства актеров шаржи вызывали улыбки и шутки, и

лишь тетя Катя (так ленинградцы называли Е. П. Корчагину-

Александровскую) утирала платком слезы,

"Не может быть, - подумал я, - неужели она обиделась?"

Но она тронула меня за рукав и, всхлипывая, сказала:

'Ты, милок, не подумай; нас, актеров, зритель знает, пока мы

на сцене, пока мы живем, Ему надо напоминать о нас рисунками,

фотографиями... Рисуй нас, голубчик. Конечно, лучше, чтоб это бы-

ли не шаржи. Но что поделать, если ты по-настоящему не мо-

жешь!"» (Игин, 22).

Здесь дружеский шарж граничит с карикатурой. Настоя-

щего тепла в нем, конечно, нет, хотя автор и имел самые.

лучшие намерения. В этом смысле этот случай не типичен.

В большинстве же случаев добрый смех сопровождается

именно чувством душевного тепла. Величайшими мастерами

доброго юмора и его литературно-художественного вопло-

щения были Пушкин, Диккенс, Чехов, отчасти Толстой. Мы

не будем располагать материал в историко-литературном

порядке, а возьмем несколько показательных случаев.

Все знают, что смешны бывают дети, начиная от рожде-

ния и кончая годами отрочества. Это чувствовали и художе-

ственно передавали такие великие писатели, как Лев Тол-

стой и - в иных формах - Чехов. Толстой отнюдь не

юморист и не задается целью вызвать в читателе смех. Но

он вызывает в нем невольную улыбку,,улыбку сочувствия и

одобрений. Чеховские детские типы очень разнообразны.

Некоторые из них обрисованы трагически, как, например,

152

Ванька Жуков, который отдан в ученики к сапожнику и

пишет письмо на деревню о всех своих горестях. Горести

эти изложены детским, наивным и потому слегка смешным

языком, но содержание письма потрясает читателя своей

ужасающей правдой. Совершенно иной характер имеет, на-

пример, рассказ «Детвора», где показаны дети, играющие в

лото. Вот как описывается один из играющих мальчиков,

Гриша: «Это маленький девятилетний мальчик с догола ост-

риженной головой, пухлыми щеками и с жирными, как у

негра, губами». Другой, самый маленький, описан так:

«Алеша, пухлый шаровидный карапузик, пыхтит, сопит и

пучит глаза на карты». Но Чехов не только описывает на-

ружность детей, но подробно вникает в их психологию и

характеры. Наружность в этих случаях не заслоняет, а рас-

крывает сущность, притом такую, которая вызывает в нас

не осуждение, а, наоборот, улыбку. Это касается даже не-

достатков. Описываемые Чеховым дети отнюдь не идеальны.

Гриша играет исключительно из-за денег. «Выиграв, он с

жадностью хватает деньги и тотчас прячет их в карман».

Сестра его Аня играет не ради денег, а ради того, чтобы

обыграть других, и страдает, когда выигрывает не она. Са-

мый маленький, Алеша, любит происшествия. «По виду он

флегма, но в душе порядочная .бестия»: он счастлив, когда

происходит драка. Все это с точки зрения заскорузлой педа-

гогики вовсе не идеально. Представителем такой педагогики

выведен Вася, ученик V класса. Вася, входя в столовую, где

играют дети, думает про себя; «Это возмутительно! Разве

можно давать детям деньги? И разве можно позволять им

играть в азартные игры? Хороша педагогика, нечего сказать.

Возмутительно» Но вскоре и он присоединяется к игре,

Над Васей Чехов смеется другим смехом, чем над детьми,

Так выясняется перед нами сущность доброго смеха, того

мягкого юмора, особым мастером которого был Чехов.

Можно ли в свете всего изложенного выше решить, поче-

му дети просто как таковые так часто бывают смешны? Мы

видели, что смех возникает при взгляде на внешнее прояв-

ление духовной и душевной жизни, причем внешнее прояв-

153

ление заслоняет собой внутреннюю сущность, которая при

этом оказывается неполноценной. При взгляде на детей

бросается в глаза яркость именно Внешней формы, Чем ко-

лоритнее форма, тем сильнее вызванный ею непроизволь-

ный комизм. Но внешние формы при этом не заслоняют

внутренней сущности, а, наоборот, раскрывают ее. Они со-

ставляют самую суть детского существа. Здесь не дисгармо-

ния, а наоборот - гармония, и эта целостность нас радует.

Другой классический пример доброго юмора - чеховская

«Душечка». Душечка - это молодая женщина, которая од-

ного за другим теряет людей, которых она любила. Она как

будто не имеет никакого собственного нутра, а всецело вхо-

дит в интересы тех, кого она любит. Будучи женой теат-

рального антрепренера, она помогает мужу и повторяет все

его мнения. После его смерти она выходит за управляющего

лесным складом и опять помогает мужу. Самое важное в

жизни для нее теперь - тарифы. «Какие мысли были у

мужа, такие и у нее». Третья ее привязанность - ветери-

нар, и теперь она уже больше всего на свете интересуется

болезнями скота. Когда ветеринар уезжает навсегда и с ним

приходится расстаться, она остается совершенно одна. Те-

перь «у нее уже не было никаких мнений», Когда же через

много лет ветеринар возвращается в город, она всю свою

любовь переносит на его девятилетнего сына, помогает ему

готовить уроки, заботится о нем и балует его, и теперь она

разделяет мнения мальчика о задаваемых баснях и о труд-

ности латинской грамматики.

Кто же Душечка? Положительный тип или отрицатель-

ный? И каков здесь смех Чехова? По уровню своей умст-

венной жизни, по полному отсутствию какой бы то ни было

самостоятельности во взглядах на жизнь она как будто бы

заслуживает насмешки. Но, проявляя свою неспособность к

самостоятельному мышлению, она вместе с тем проявляет

такую силу нежной женской любви, такую способность все-

цело отрекаться от себя, такое бескорыстие, что ее отрица-

тельные качества меркнут перед этой неизменной, постоян-

ной способностью глубоко и искренне любить. Замечатель-

154

но, что чеховская «Душечка» при его жизни не была поня-

та. И И. Горбунов-Посадов писал Чехову 24 января 1899 г .,

чго « "Душенька" (так! - В. I1,) гоголевская совершенно

вещь», В свете того, что выше говорилось о Гоголе, такое

мнение надо полностью отвергнуть. Очень высоко ценил

этот рассказ Лев Толстой, Дочь Толстого, Татьяна Львовна,

писала Чехову 30 марта 1892 r. «Ваша "Душечка" пре-

лесть... Отец ее читал четыре раза подряд вслух и говорит,

что поумнел от этой вещи», Но и Толстой, восхищаясь этим

рассказом, не понял замысла Чехова. В 1905 г . он написал

послесловие к этому рассказу, в котором утверждал, что

идеал Чехова - женщина развитая и ученая, работающая

на пользу обществу. Чехов будто бы хотел посмеяться над

жалкой Душечкой, не соответствующей этому идеалу, Од-

нако совершенно очевидно, что идеал равноправия и образ

самоотверженной «Душечки» нисколько не исключают друг

друга, и Чехов в тонах мягкого юмора опоэтизировал этот

прелестный и женский образ. Чехов, наоборот, недолюбли-

вал ученых женщин, В рассказе «Розовый чулок» он описы-

вает молодую жену, которая без соблюдения орфографии и

пунктуации косыми строчками пишет длинное письмо,

Муж видит это письмо, упрекает ее в безграмотности. Она

тихо плачет; а потом муж жалеет о своих упреках, вспоми-

нает о всех достоинствах своей преданной, любящей и доб-

рой жены, с которой так легко и хорошо жить.

«Вспоминается ему при этом, как умные женщины вообще

тяжелы, как они требовательны, строги и неуступчивы... Бог

с ними, с этими умными и учеными женщинами! С про-

стенькими лучше и спокойнее живется».

Есть теоретики, которые отрицают возможность доброго

смеха. Так, Бергсон писал: «Смешное требует для проявле-

ния полного своего действия как бы кратковременной ане-

стезии сердца». Это значит, что смеяться можно, только

став на время жестоким, нечувствительным к чужой беде.

Такое утверждение верно только для насмешливого смеха,

связанного с комизмом человеческих недостатков, но оши-

бочно для других видов его, Другие утверждали как раз об-

155

ратное. Так, канадский писатель Ликок пишет: «Мне всегда

казалось, что настоящий юмор, по самой сути своей, не

должен быть злым и жестоким. Я вполне допускаю, что в

каждом из нас сидит этакое первобытное дьявольское зло-

радство, которое нет-нет да и вылезет наружу, когда с кем-

нибудь из наших ближних стрясется беда, - чувство, столь

же неотделимое от человеческой натуры, как первородный

грех. Что ж тут смешного, скажите на милость, если про-

хожий - в особенности какой-нибудь важный толстяк-

вдруг поскользнется на банановой кожуре и грохнется

оземь? А нам смешно». «Так же, как и большинство людей,

- пишет он дальше, - я считаю, что юмор прежде всего

должен быть беззлобным и не жестоким» (Ликок, 199,

201), Обе точки зрения ошибочны и односторонни. Возра-

жая Бергсону, можно сказать, что добрый смех, не требую-

щий никакой «анестезии сердца», все же возможен, но не

прав и Ликок, который считает, что добрый смех - един-

ственно возможный и морально оправданный. Утверждение,

что смех аморален, может привести к отрицательному от-

ношению ко всякому смеху вообще. Мы уже видели, что

так относился к сает и сатире Гегель. Но он - далеко не

единственный. Такую точку зрения высказывал не кто иной,

как Гете. В беседе с канцлером Мюллером он говорил:

«Только тот, кто не имеет совести или ответственнос.-,и,

может быть юмористом»; «Виланд, например, обладал юмо-

ром, потому что он был скептичен, а скептики ничего по-

настоящему не принимают всерьез»; «Тот, кто по-

настоящему серьезно относится к жизни, не может быть

юмористом».

Мы можем уважать глубоко серьезное отношение к жиз-

ни и к своим обязанностям великого Гете. Тем не менее

умение смеяться вовсе не исключает серьезного отношения

к жизни и к своим обязанностям. Пушкин был глубоко

серьезным по существу и очень добрым человеком и вместе

с тем умел хорошо смеяться.

Ленский и Ольга играют в шахматы,

156

И Ленский пешкою ладью

Берет в рассеяньи свою,

Комизм рассеянности разъяснен выше. Но данный случай

не подходит под развитую там теорию. Чем же он отлича-

ется? Ошибка Ленского вызвана не мелкими или низмен-

ными заботами или побуждениями, а как раз наоборот:

Ах, он любил, как в наши лета

Уже не любят; как одна

Безумная душа поэта

Еще любить осуждена.

Глубина и сила любви - вот что приводит здесь к рассе-

янности, и это Пушкиным подчеркнуто. Добрый юмор

Пушкина особенно ясно вскрывается, если сравнить описа-

ние бала у Лариных с балом у губернатора в «Мертвых ду-

шах». Оба бала описаны юмористически, оба вызывают

смех, но смех разный. «Припрыжки, каблуки, усы» не ме-

шают Пушкину любить ту провинциальную дворянскую

среду, которая составляет фон событий романа; бал же у гу-

бернатора, описанный Гоголем, раскрывает все убожество и

всю низость чиновничье-бюрократического быта губернского

города при николаевском режиме. Значение доброго смеха

понимал даже Гоголь, смех которого носит совершенно дру-

гой характер, чем смех Пушкина, «Засмеяться добрым,

светлым смехом может только одна глубоко добрая душа»,

- пишет он в статье по поводу постановки «Ревизора». В

«Старосветских помещиках» Гоголь очень близко подошел к

тому, что мы назвали здесь добрым смехом. Белинский пи-

шет об этом так: «Вы смеетесь над этою добродушною лю-

бовью, скрепленною могуществом привычки и потом пре-

вратившеюся в привычку, но ваш смех весело-добродушен,

и в нем нет ничего досадного, оскорбительного».

Жан Поль, теоретик комического, несколько лет спустя

после того, как он выпустил свою «Пропедевтику эстетики»,

написал небольшую статью под заглавием «Ценность юмо-

ра», в которой он говорит, что юмор помогает жить:

«Прочитав и отложив юмористическую книгу, не будешь

157

ненавидеть ни мир, ни даже себя»'". Это пишет автор мно-

гочисленных юмористических произведений, в которых он

хотел выразить радость жизни.

Все это характеризует переходный, промежуточный ха-

рактер доброго смеха между теми видами смеха, которые

вызваны недостатками и приводят к насмешке, и теми, в

которых смех вызван не человеческими недостатками, а

другими причинами и насмешки не содержит.

Глава 22. Злой смех. Смех циничный

Объяснение доброго смеха помогает понять и определить

его противоположность - злой смех. При добром смехе

маленькие недостатки тех, кого мы любим, только оттеняют

положительные и привлекательные стороны их. Если эти

недостатки есть, мы их охотно прощаем, При злом смехе

недостатки, иногда даже мнимые, воображаемые и присо-

чиненные, преувеличиваются, раздуваются и тем дают пищу

злым, недобрым чувствам и недоброжелательству. Таким

смехом обычно смеются люди, не верящие ни в какие бла-

городные порывы, видящие всюду одну только фальшь и ли-

цемерие, мизантропы, не понимающие, что за внешними

проявлениями хороших поступков кроются настоящие хо-

рошие внутренние побуждения. Этим побуждениям они не

верят. Благородные люди или люди с повышенной чувстви-

тельностью, с их точки зрения, - глупцы или сентимен-

10 См . аналогичную мысль: Жан Поль, 152. - Ред,

158

тальные идеалисты, заслуживающие только насмешек. В от-

личие от всех других рассмотренных видов смеха этот ни

прямо, ни косвенно не связан с комизмом. Такой смех не

вызывает сочувствия.

Таким смехом часто смеются, например, женщины, кото-

рых жизнь обманула или которые считают себя несчастны-

ми, хотя несчастья может и не быть. Такой смех мнимотрагичен,
иногда - трагикомичен. Хотя такой вид смеха не порожден комизмом,
он сам по себе может оказаться смешным и легко может быть осмеян
на тех же основаниях, на каких вообще осмеиваются человеческие недостатки.

Именно такой смех высмеял Чехов в своей драматической

шутке «Медведь». Героиня его - вдова, оплакивающая му-

жа, запершаяся в своей квартире, ненавидящая и прези-

рающая весь мир, в особенности мужчин. Комизм состоит в

том, что вся эта мизантропия наиграна, что за ней не кро-

ется никакого настоящего чувства. К ней в дом врывается

кредитор, и создается конфликт. Между ними происходит

спор о верности в любви.

«Она. Позвольте, так кто же, по-вашему, верен и постоянен в

любви ? Не мужчина ли?

Он. Да-с, мужчина!

Она. Мужчина! (Злой смех.) Мужчина верен и постоянен в

любви!.,»

Ремарка «Злой смех» встречается в этой шутке еще раз.

Хозяйка уже понравилась гостю, и он ей об этом говорит.

«Он. Вы... мне нравитесь.

Она, (Злой смех.) Я ему нравлюсь! Он смеет говорить, что я

ему нравлюсь! (Указывает на дверь.) Можете!»

Конфликт кончается долгим поцелуем и предложением

руки и сердца.

Чехов осмеял такого рода смех, но в жизни. он бывает

крайне тягостен. Этот смех никогда никого не заражает, он

- субъективное достояние тех, кто ему предается, растрав-

ляя свои душевные раны, Этот смех может стать объектом

159

комической трактовки, но сам он лежит вне области ко-

мизма. Психологически злой смех близок к смеху цинично-

му, И тот и другой виды смеха порождены злыми и злоб-

ными чувствами. Но сущность их все же глубоко различна.

Злой смех связан с мнимыми недостатками людей, цинич-

ный смех вызван радостью чужому несчастью.

Выше мы видели, что вследствие рассеянности, недостатка

внимания или неумения приспосабливаться к обстанош<е и

ориентироваться в ней, а иногда и чисто случайно с челове-

ком приключаются маленькие несчастья, которые у присут-

ствующих вызывают смех. Граница между маленькими не-

счастьями, которые могут вызывать смех, и большими не-

счастьями, которые смеха вызвать уже не могут, логически

не определяется. Она ощущается нравственным чутьем. Чу-

жая беда, безразлично маленькая или большая, чужое несча-

стье в черством человеке, неспособном перенестись в то, что

переживает другой, может вызвать смех, носящий циниче-

ский характер, Обычный, насмешливый смех тоже не ли-

шен оттенка жестокости. Но это только оттенок. Здесь не

так. Смеются над больными и старыми, которые не могут

встать или с трудом ходят, смеются, когда слепой наталки-

вается на фонарный столб, когда кто-нибудь больно расши-

бается, когда человек постигает глубокое несчастье (потеря

любви), смеются над резкими проявлениями физической

боли и т. д. Эта жестокость достигает своих пределов, когда

человека нарочно заставляют страдать и потом смеются над

ним. Частично такой вид смеха мы наблюдали уже в сказ-

ках о шутах. Цинизм подобных сказок смягчается тем, что в

сказке события слушателем воспринимаются как вымысел и

не соотносятся с реальной жизнью, Кроме того, жестокий

шутник в сказке чаще всего шутит над попом или барином,.

который, по народным представлениям, ни в каких случаях

ни малейшей жалости не заслуживает.

Хуже обстоит дело, когда такого рода смех используется в

кино, что имеет место в некоторых американских киноко-

медиях. Так, в комедии «В джазе только девушки» показы-

вается, как банда преступников врывается в автомобильный

160

гараж, всех работников ставит к стене и молниеносно рас-

стреливает из ручного пулемета. Это считается смешным.

Такого рода случаи с искусством не имеют уже ничего об-

щего.

Глава 23. Жизнерадостный смех

Все до сих пор рассмотренные виды смеха были прямо

или косвенно связаны с какими-то действительными или

мнимыми большими или малыми недостатками тех, кто вы-

зывал смех. Но есть и другие виды смеха, которые, выража-

ясь философским языком, внеположны по отношению к ка-

ким бы то ни было недостаткам людей, т. е. не имеют к

ним никакого отношения. Эти виды смеха не вызваны ко-

мизмом и не связаны с ним. Они представляют собой про-

блему скорее психологического, чем эстетического порядка.

Они могут стать предметом смеха или насмешки, но сами

никакой насмешки не содержат. Так как они прямо не свя-

заны с проблемой комизма, они могут быть рассмотрены

очень коротко, Это прежде всего смех радостный, иногда

совершенно беспричинный, или возникающий по любым

самым ничтожным поводам, смех жизнеутверждающий и

веселый. «Смех без причины - лучший смех на свете»,-

говорит Тургенев в повести «Ася». Чехов пишет Суворину;

приехала «известная Вам Наташа Линтварева, привезшая с

юга жизненную радость и хороший смех».

Первая улыбка ребенка радует не только мать, но и всех

окружающих. Подросши, ребенок радостно смеется всяко-

му яркому и приятному для него проявлению жизни, будь

161
о новогодняя елка, или новая игрушка, или попавшие на

него брызги дождя, Есть люди, которые эту способность

смеха сохраняют на всю жизнь. Таким смехом смеются лю-

ди, от рождения веселые и жизнерадостные, добрые, распо-

ложенные к юмору. Доказывать желательность и всяческую

пользу, в том числе общественную, такого вида здорового

смеха - значит ломиться в открытые ворота. К области эс-

тетики такой вид смеха относится лишь постольку, посколь-

ку он может быть изображен в искусстве.

Есть эстетики, которые делят смех н а субъективный и объ-

ективный. Границы здесь провести очень трудно. Но если

это деление правильно, любой вид простого радостного сме-

ха может быть отнесен к смеху субъективному. Это не зна-

чит, что для такого смеха нет объективных причин. Но эти

причины - часто только поводы. Кант называет этот смех

«игрой жизненных сил». Такой смех вытесняет всяческие

отрицательные переживания, делает их невозможными. Он

тушит гнев, досаду, побеждает хмурость, поднимает жиз-

ненные силы, желание жить и принимать в жизни участие.

Все это достаточно ясно и не требует особых доказательств.

Глава 24. Обрядовый смех

Что смех поднимает жизненные силы и жизнеспособ-

ность, замечено уже очень давно. На заре человеческой

культуры смех входил как обязательный момент в состав

некоторых обрядов.

На взгляд современного человека нарочитый, искусствен-

ный смех есть смех фальшивый и вызывает в нас осужде-

162

ние, Но так смотрели не всегда. Смех в некоторых случаях

был обязателен так же, как в других случаях обязательным

был плач, независимо от того, испытывал человек горе или

нет. Подробное изучение этого вида смеха не может вхо-

дить в нашу задачу, тем более что он уже изучен". Мы изу-

чаем материалы Х!Х - ХХ вв. Но для того чтобы понять не-

которые из этих материалов, необходимы экскурсии в про-

шлое.

Некогда смеху приписывалась способность не только по-

вышать жизненные силы, но и пробуждать их. Смеху при-

писывалась способность вызывать жизнь в самом букваль-

ном смысле этого слова. Это касалось как жизни человека,

так и жизни растительной природы. Очень интересен в

этом отношении древнегреческий миф о Деметре и Персе-

фоне. Деметра - богиня плодородия. Аид, бог подземного

царства, похищает у нее дочь Персефону, Богиня отправля-

ется ее искать, но не может найти. Она погружается в свое

горе и перестает смеяться. От горя богини плодородия на

земле прекращается произрастание трав и злаков. Тогда

служанка Ямба совершает непристойный жест и тем застав-

ляет богиню смеяться. Со смехом богини природа вновь

оживает, на землю возвращается весна. Это один из эпизо-

дов мифа.

Есть множество свидетельств о том, что человеческое

мышление никогда не делало различий между плодородием

земли и плодовитостью живых существ. Земля в античности

воспринималась как женский организм, а урожай - как

разрешение от бремени. Фаллические процессии античности

возбуждали всеобщий смех и веселье, и этот смех и все, что

с ним связано и чем он вызван, должно было воздействовать

на урожай. Есть теоретики и историки литературы, которые

к таким процессиям возводят происхождение комедии.

11 См .: В, Я. Пропп. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о

Несмеяне), - «ученые записки ЛГУ». 1939, № 46 (здесь же литература

вопроса), См. также: В. Я. Пропп. Русские аграрные праздники (гл. VI-

«Смерть и смех», с. 68 - 105).

163

Концепции о жизнедательной силе смеха прослеживаются

не только в античности, но и в других ранних представле-

ниях, относящихся к родовому строю, Древние якуты по-

клонялись богине родов Ийехсит. Эта богиня навещает ро-

жениц и помогает им тем, что во время родов сильно сме-

ется. Смех у некоторых народов когда-то был обязательным

во время обряда посвящения при наступлении половой зре-

лости, сопровождая момент символического нового рожде-

ния посвящаемого. Смех способствовал воскрешению из

мертвых. В средние века был распространен так называе-

мый пасхальный смех: на пасху в католических странах во

время церковной службы священник смешил прихожан не-

пристойными шутками, чтобы вызвать у них смех. Религия

умирающего и воскресающего божества в своих основах

есть религия земледельческая: воскресение божества знаме-

нует воскресение к новой жизни всей природы после зим-

него сна. Воскресению природы способствуют разгульные

праздники, во время которых допускаются всяческие воль-

ности,

В сказочном фольклоре поэтическим отголоском этих

представлений служит обряд царевны, от улыбки которой

расцветают цветы. То,.что сейчас - поэтическая метафора,

было некогда предметом веры: улыбка богини земледелия

возвращает умершую землю к новой жизни. Апрельские

шутки, которые должны вызвать смех, производящиеся

только в апреле, весной, когда расцветает вся природа, до-

жили до сегодняшнего дня. Это последнее звено некогда

имевшей место широкой обрядности, связанной со смехом.

Этих немногих материалов достаточно, чтобы подвести к

объяснению некоторых, еще не рассмотренных, видов сме-

ха.

Глава 25. Разгульный смех

До сих пор мы говорили о смехе как о чем-то едином по

степени интенсивности. Между тем смех имеет градации от

слабой улыбки до громких раскатов безудержного хохота.

Мы отмечали также известную сдержанность в применении

средств комизма. Выше, говоря о Гоголе, мы имели случай

наблюдать, что одна из проявлений силы и мастерства гого-

левского комизма состоит в некоторой сдержанности и в

чувстве меры. Наличие границ, некоторой сдержанности и

чувства меры, в пределах которых явление может воспри-

ниматься как комическое и нарушение которых прекращает

смех, - одно из достижений мировой культуры и литера-

туры. Но такую сдержанность ценили далеко не всегда и

далеко не везде.

Если нас сейчас привлекает наличие каких-то границ, то

некогда привлекало, наоборот, отсутствие границ, полная

отдача себя тому, что обычно считается недопустимым и не-

дозволенным и что вызывает громкий хохот. Такой вид сме-

ха очень легко осудить и отнестись к нему высокомерно-

презрительно. В буржуазных эстетиках этот вид смеха отне-

сен к самым «низменным». Это смех площадей, балаганов,

смех народных празднеств и увеселений.

К этим празднествам относятся, главным образом, масле-

ница у русских и карнавал в Западной Европе. В эти дни

предавались безудержному обжорству и пьянству и самым

разнообразным видам веселья. Смеяться было обязательным,

и смеялись много и безудержно. Этот вид веселья очень ра-

но проник в литературу Западной Европы. Самым замеча-

тельным представителем его был Рабле. В русской средневе-

ковой литературе эти празднества отражения не нашли, так

как по внешним формам эта литература носила клерикаль-

ный характер. Настоящий домен Рабле - смех безгранич-

ный и безудержный. Мы сейчас далеко не всегда положи-

тельно воспринимаем Рабле. Но дело науки не только в том,

165

чтобы оценить, но прежде всего в том, чтобы объяснить и
осмыслить. По примеру Бахтина этот вид смеха можно на-
звать смехом раблезианским. Он сопровождается безудерж-
ным чревоугодием и другими видами распущенности. Чре-
воугодие мы осуждаем, и потому раблезианский смех нам
чужд. Однако такое осуждение имеет не толы<о психологи-
ческий, но и социальный характер. Оно характерно для та-
кого слоя людей, которые знают, что такое хороший аппе-
тит, но не знают и никогда не знали, что такое страшный и
длительный голод.

На длительное голодание и недоедание было обречено ев-
ропейское крестьянство всех стран, особенно в средние и
следующие за ними века. С точки зрения этих слоев населе-
ния, наесться и напиться досыта, до полного насыщения, до
потери сознания, не признавая никаких ограничений и гра-
ниц, — это не только не предосудительно, а наоборот-
это великое благо. Такому чревоугодию предавались совме-
стно, всенародно в дни больших празднеств. Эти празднест-
ва сопровождались громким и торжествующим хохотом, Но
это смех уже не насмешливо-сатирический, а совершенно
иной; громкий, здоровый, безудержный, смех удовлетворе-
ния. Ни одна из теорий комического, от Аристотеля и до
наших курсов эстетики, к этому виду смеха не подходит.

Он выражает анималистическую радость своего физиологи-
ческого бытия.

Неслучайно, что такому веселью предавались только в оп-
ределенные сроки, преимущественно в период зимнего
солнцеворота и на масленицу. Это остаток раннеземледель-
ческих обрядовых празднеств, рассмотренных в предыдущей
главе, проведение которых должно было помочь земле про-
снуться к новой жизни и к новому рождению.

В раннем средневековье Новый год праздновался в день
весеннего равноденствия. С перенесением празднования
Нового года на сентябрь, а впоследствии — на январь, мар-
товское праздничное веселье у нас было приурочено к мас-
ленице, в Западной Европе — к карнавалу. Таково проис-

1бб

хождение повсеместного обычая безудержного чревоугодия накануне так называемого великого поста,

К этому надо прибавить, что некогда имелось поверье, ко торое гласило: «То, что ты делаешь в день Нового года, ты будешь делать весь год». Это так называемая «магия первого дня», Против такого суеверия восставал уже Иоанн Златоуст в Византии. По его словам, христиане «верят, что если про ведут новолуние сего месяца (т. е. января. — В. П) в до вольстве и веселье, то и целый год будет для них таким же»". Поверье это давно было забыто, а связанные с ним обычаи остались, так как отвечали потребностям народа.

В своей книге о Рабле М. М. Бахтин убедительно доказал, что образы Рабле, а также стиль и содержакие его творчест ва коренятся в народных празднествах, когда предавались безудержному веселью.

Обжорство — не единственный фактор раблезианского смеха, основанного на фольклоре. Выше мы говорили о том комизме, который определяется некоторой долей неприли чия. То, что в классической русской литературе подается за вуалированно, в фольклоре, а также у Рабле и в некоторой части западноевропейской средневековой литературы изо бражается не толы<о открыто, но с нарочитым подчеркива нием и преувеличением. Есть категории сказок, которые никогда не увидят света. Это так называемые «Заветные сказки». Афанасьев издал некоторые из них анонимно в Швейцарии.

В знаменитом сборнике Кирши Данилова есть веселые скоморошины, которые никогда не будут напечатаны. Спе циалистам они известны по рукописи и по научному изда нию, не поступившему в продажу. Белинский знал такие сказки по устному исполнению. О них он пишет в письме к Гоголю из Зальцбрунна: «Про кого русский народ рассказы вает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника».

12 Подробнее об этом см.: В. Я, Пропп. Русские аграрные праздники, с. 25 .

1б7

Во время народных праздников, на святках, на масленицу , на троицу, в Иванову ночь предавались разгулу. Допускае мая в эти сроки свобода также имела обрядово-магическое происхождение, как и неумеренность в еде. Полагали, что усиленная сексуальная активность способствует плодородию земли. Земля мыслится как рождающая мать, пахота и по сев ассоциируются с тем, как зарождается жизнь живых существ. Соответствующие факты хорошо известны в этно графии, и здесь нет необходимости их приводить и повто рять. От античных дионисий и сатурналий до европейских народных празднеств, не всюду исчезнувших и поныне, тя нется одна линия развития. Разгул сопровождается хохотом и весельем, которому также приписывали магическое воз действие на природу: от смеха расцветает земля. Этот вид смеха также имеется у Рабле, о чем М. М. Бахтин пишет следующим образом: «В произведении Рабле обычно отме чают исключительное преобладание материально-телесного начала жизни: образов самого тела, еды, питья, испражне ний, половой жизни» (Бахтин, 48).

Мы знаем теперь, почему это так. Но происхождение это го вида смеха не объясняет сохранность и длительность его жизни в народной среде. Историко-этнографические основы были давно забыты: празднества остались не потому, что им приписывалось влияние на урожай, а потому, что они дава ли исход веселья и радости жизни. Но были и другие при чины, почему эти празднества так долго держались. Празд ничный разгул и смех были некоторым проявлением про теста против угнетающей аскетической морали и несвободы, налагаемых церковью и всей совокупностью социального строя феодального средневековья. Недаром в русском фольклоре подобные сказки рассказывались преимуществен но о попах, как это отметил и Белинский. Бахтин говорит: «Целый необозримый мир смеховых форм и проявлений противостоял официальной и серьезной (по своему типу) культуре церковного и феодального средневековья»; «Смех, вытесненный в середине века из официального культа и ми ровоззрения, свил себе неофициальное, но почти легальное

1б8

гнездо под кровлей каждого праздника» (Бахтин, 6, 92). «Понимали, что за смехом никогда не таится насилие, что смех не воздвигает костров, что лицемерие и обман никогда не смеются, а надевают серьезную маску, что смех не созда ет догматов и не может быть авторитарным, что смех знаменует не страх, а сознание силы... Поэтому стихийно не доверяли серьезности и верили праздничному смеху» Все эти явления ставили в тупик буржуазных эстетиков, которые относились к ним с величайшим презрением, но не могли их объяснить. Одна из попыток объяснения принад лежит Фолькельту и сводится к тому, что, смеясь над непри личием, мы избавляемся от животного начала, Эта теория явно идет об аристотелевской теории катарсиса — очище ния ослабления напряжения, которым он объясняет воз действие на нас трагедии. Учение о трагедии механически применено к комическому. Выше была сделана попытка объяснить все виды комизма, связанные с вниманием к че ловеческому телу. Рассмотрено также было комическое пре увеличение — гипербола. Гипербола в применении к физио логии человеческой жизни имеет, как мы видели, глубокие ритуальные корни. В одних социальных слоях, в одну эпоху эта гипербола в применении к явлениям физиологии усили вает смех, про буждая в человеке радость своего телесного бытия, в других же социальных слоях и в другие эпохи та кое преувеличение физиологических начал смеха уже не возбуждает.

Глава 26. Заключение. Дополнения и итоги

Нами рассмотрен далеко не весь материал, который надо было бы рассмотреть. Но где-то надо поставить точку. Точку можно поставить тогда, когда начинает вырисовываться по вторяемость и когда можно подвести итоги с некоторой до лей уверенности или хотя бы вероятности.

В свете приведенных материалов теперь можно ответить на ряд вопросов, на которые до этого ответить было бы за труднительно.

Один из главнейших — это вопрос о том, сколько родов или сколько видов комизма и смеха можно вообще устано вить?

Выше было выделено шесть разных видов смеха, опреде ленных в основном по их психологической окраске. Все эти виды смеха возможны как эстетическая и как внеэстетиче ская категория. Число видов смеха можно было бы увели чить, Так, физиологи и врачи знают истерический смех. Случай такого смеха мастерски описан Чеховым в «Дуэли». Чехов мог это сделать, потому что был не только великим, писателем, но и прекрасным врачом. Чисто физиологическое явление представляет собой также смех, вызванный щекот кой. Эти два вида смеха представляют собой только внеэс тетические категории, т, е. они не могут служить художест венными средствами создания комического эффекта, хотя могут быть художественно описаны и изображены, Так, ще котка изображена в знаменитом романе Гриммельсгаузена «Симплициссимус», действие которого развивается во время Тридцатилетней войны. Солдаты подвергают крестьянина пытке путем щекотки, чтобы выпытать у него, где спрятаны сбережения.

Что возможные виды смеха, рассмотренные с точки зре ния психологической окраски, далеко не исчерпаны, это до вольно очевидно. Рассмотренные виды дают очень прибли

170

зительное представление. Для наших целей полный исчер пывающий каталог для возможных видов и разновидностей смеха значения не имеет. Для нас важны те виды смеха, ко торые прямо или косвенно связаны с проблемами комизма, и здесь нет необходимости в эмпирически составленном списке, здесь достаточно установить некоторые основные категории. Из приведенных материалов вытекает, что наи более тесно связан с комизмом тот вид смеха, который мы назвали смехом, насмешливым. Это наиболее часто встре чающийся в жизни и в искусстве вид смеха. Этот же вид смеха стабильно связан с комизмом. Это и понятно. Ко мизм всегда связан с обнаружением явных или скрытых не достатков того, кто или что возбуждает смех. Это не всегда очевидно, не всегда лежит на поверхности, но всегда может быть показано совершенно точно. Отсюда вытекает, что род комизма только один, разнообразие же есть разнообразие видов и разновидностей. Виды можно определять и распола гать по-разному. Мы расположили их по формам комизма, что совпадало с расположением по причинам смеха. Такое расположение и изучение каждой из этих форм привело к заключению, что сущность их везде в основном одна и та же и что, следовательно, единая теория комизма возможна. Это смутно чувствовали теоретики разных толков. Но они давали свои определения, исходя из чисто теоретических, абстрактных предпосылок. Мы.исходили из изучения фак тов, и это изучение показало, что именно из существующих определений сущности комизма, с нашей точки зрения, оказалось правильным и что — нет. К этому теперь и надо обратиться.

Мы не будем вдаваться в подробную полемику. Любая по лемика бесплодна, если она не служит целям конструктив ного определения истины на иных началах, чем это делалось в трудах тех, чьи положения оспариваются. В этих целях необходимо кратко коснуться тех определений сущности комического, которые давались: критика недостатков или ошибок поможет избежать этих ошибок. Что же из изло женных в первой главе теорий можно принять, а что нет?

171

Преобладающее большинство теоретиков утверждает, что комизм обусловливается противоречием между формой и содержанием, видимостью и сущностью и т, д.

Формулировки довольно разнообразны, но это не меняет сути дела. Такая точка зрения высказывалась на заре эсте тики, высказывается она и сейчас. Верна она или нет?

Выше, во введении, мы в общих чертах высказывали со мнения в правомерности такой теории, Сомнения эти были и у некоторых эстетиков прошлого. Фолькельт мимоходом бросил такую фразу: «Нормы единства содержания и фор мы верны и для комического»,

Чтобы правильно решить этот вопрос, необходимо устано вить, в чем и где усматривается это противоречие. Если оно усматривается внутри художественных произведений, сло весных или изобразительных, то эта теория, несомненно, ошибочна и совершенно неприемлема. В самом деле: где противоречие между формой и содержанием в «Ревизоре» Гоголя или в комедиях Шекспира, Мольера, Гольдони и многих других или в любых юмористических рассказах? Наоборот, во всех этих случаях мы имеем полное соответст вие формы и содержания. То, что Гоголь хотел сказать в «Ревизоре» («содержание», «сущность»), могло быть выра жено только в форме этой комедии («форма», «видимость»). Чем писатель талантливее, тем теснее будет единство формы и содержания, «Форма» и «содержание»— понятия, применимые преимущественно к произведениям искусства. Понятия же «видимости> и «сущность» — поня тия более широкие и применимы к миру окружающих нас в текущей жизни явлений и предметов, Может быть, это учение, ошибочное для произведений искусства, верно для реальной жизни, не отраженной в искусстве? Чтобы прове - рить, так это или нет, можно взять любой случай из жизни, при котором люди будут смеяться. Человек несет кулек с яйцами, кулек разорвался, яйца высыпались и превратились в жидкое месиво. Все смеются. Можно привести и другие примеры. Где же в этом случае сущность и где видимость и

172

в чем их противоречие? Эта теория не годится и для объяс нения смешного в жизни.

Мы не будем останавливаться на других формулировках, основанных на применении понятия противоречия. Так, есть теоретики, определяющие природу комического через противопоставление возвышенного и низменного, идеально го и реального, великого и малого и т. д. Такие противопос - тавления не объясняют сущности комизма. Уже выше ука зывалось, что комическое противоположно не возвышенно му или идеальному, а серьезному; если человек уронил и разбил яйца или если Иван Никифорович застрял в дверях из-за своей толщины, то эти случаи не противоположны возвышенному или трагическому, а лежат вне их области.

Но, может быть, противоречие кроется не внутри объекта смеха, а внутри субъекта, смеющегося человека? Такое предположение может быть отвергнуто без доказательств. Правда, возможны случаи, когда человек смеется над самим собой; тогда человек раздваивается, являясь одновременно субъектом и объектом смеха, но это не объясняет природы противоречия, будто бы вызывающего смех. Таким образом, нет противоречия в объекте комизма, будь то произведение искусства или случай из жизни. Нет его и в субъекте смеха. Не этим вызван смех.

Но есть противоречие иного порядка, противоречие, ле жащее не в объекте смеха и не в субъекте его, а в некото ром их взаимоотношении; точнее, противоречие, вызываю щее смех, есть противоречие между чем-то, что, с одной стороны, кроется в смеющемся субъекте, в человеке, кото рый смеется, и, с другой стороны, тем, что ему противосто ит и открывается в окружающем его мире, предметом его смеха.

Мысль Фишера, что «комическое есть понятие соотноси-тельное», правильна, если эту соотносительность искать не внутри объекта смеха и не в субъекте, а в их взаимосвязи. При таком понимании противоречия первое условие ко мизм и вызываемого им смеха будет состоять в том, что у смеющегося имеются некоторые представления о должном,

173

моральном, правильном, или, вернее, некоторый совершен но бессознательный инстинкт того, что с точки зрения тре бований морали или даже просто здравой человеческой природы понимается как должное и правильное. В этих требованиях нет ничего ни величественного, ни возвышен - ного, это инстинкт должного. Этим объясняется, что люди, не имеющие моральных убеждений, люди холодные, черст вые, тупые не могут смеяться.

Второе условие для возникновения смеха есть наблюдение, что в окружающем нас мире есть нечто, что противоречит этому заложенному в нас инстинкту должного, не соответ ствует ему. Короче говоря, смех вызван наблюдением неко торых недостатков в мире человеческого обихода.

Противоречие между этими двумя началами есть основное условие, основная почва для возникновения комизма и вы зываемого им смеха.

Из этого вытекает, что правы были те теоретики, которые утверждали, что комическое определяется наличием чего-то низменного, мелкого, каких-то недостатков, Изучение этих недостатков показывает, что в конечном итоге эти недос татки всегда сводятся или сводимы к недостаткам духовного или морального порядка: эмоций, морального состояния, чувства, воли и умственных операций. Недостатки физиче ского порядка при этом рассматриваются либо как сигнал внутренних недостатков, либо как нарушение тех законо мерностей в пропорциях, которые ощущаются нами как целесообразные с точки зрения законов человеческой при роды.

Как мы видели, такие утверждения делались много раз от Аристотеля и до наших дней. Ибергорст составил даже ка талог всех человеческих недостатков, вызывающих смех, и хотя этот каталог сам по себе ничего не объясняет, против него ничего нельзя и возразить: эмпирически здесь все вер но, хотя здесь еще нет теории. «Никакое совершенство ни когда не вызывает смеха», — говорит Брандес.

Но всего этого еще недостаточно, чтобы объяснить, в ка ких условиях такое противоречие комично. Противоречие

174

между моими представлениями о должном и тем, что я ви >«у на самом деле, может вызвать не смех, а совершенно другую реакцию. Людские недостатки мы видим на каждом шагу, но эти недостатки нас могут не смешить, а глубоко и серьезно огорчать, возмущать, вызвать в нас негодование, совершенно несовместимое со смехом.

Нам неоднократно приходилось говорить, что смех насту пает только в тех случаях, если недостатки носят мелкий характер и не достигают такой степени преступности или порочности, которые вызывали бы в нас омерзение или высшую степень возмущения и негодования. Точной грани цы здесь нет, она зависит от умонастроения смеющегося или не смеющегося. Обо всем этом говорилось выше, и здесь нет необходимости повторяться .

Но и это еще не определяет специфической сущности ко мизма. Мы повседневно видим множество недостатков не только крупных, но и мелких, но смеемся мы далеко не все гда. Это ставит перед нами задачу определить более точно, когда и при каких условиях наступает смех, дать более точ ную и развернутую характеристику условий комизма.

Изучение фактов показало, что насмешливый смех всегда вызван изобличением недостатков внутренней, духовной жизни человека. Эти недостатки касаются области мораль ных основ, волевых побуждений и умственных операций. Во многих случаях недостатки самоочевидны и не требуют осо - бого изобличения. Так, мелкое плутовство, муж под башма ком жены, очевидная ложь, очевидная глупость или несу разность суждений комичны сами по себе. Они, так сказать, саморазоблачаются очевидностью. Но в большинстве случаев дело обстоит не так. Недостатки скрыты и требуют разобла чения. Искусство или талант комика, юмориста, сатирика состоят в том, чтобы, показывая объект насмешки с его внешней стороны, таким путем раскрыть его внутреннюю недостаточность или несостоятельность.

Смех вызван некоторым подсознательным умозаключени ем от видимого к тому, что за этой видимостью кроется. Это умозаключение может состоять также в том, что за ви-

175

димой оболочкой не содержится ничего, что она скрывает
пустоту. Смех наступает тогда, когда это открытие делается

внезапно и неожиданно, когда оно носит характер первич ного открытия, а не повседневного наблюдения, когда оно имеет характер более или менее внезапного обличения,
Общую форму теории комического можно выразить так: мы ,
смеемся, когда в нашем сознании положительные начала че-

ловека заслоняются внезапным открытием скрытых недос татков, вдруг открывающихся сквозь оболочку внешних, фи зических данных.

Раскрытие внутренних недостатков может быть произве дено различными способами. Важнейшие из них перечисле ны, и здесь нет необходимости повторяться, Подводя итоги, можно сказать, что разнообразие форм проявления подчи нено единой закономерности, общей для всех форм на смешливого смеха, и эту закономерность надо показать.

Очевидна она, например, для тех случаев, когда насмешке подвергаются физические недостатки. При ближайшем рас смотрении обнаружится, что смех над физическими недос татками есть смех над недостатками духовного порядка. На первый взгляд может казаться, что эти физические недос татки не обязательно говорят о недостатках моральных или вообще внутренних. Но это только логические рассуждения. Внешний недостаток чисто инстинктивно рассматривается как некий знак внутренней неполноценности. Внешний не достаток сам по себе не смешон. Внутренний недостаток сам по себе также не смешон. Смех наступает тогда, когда внешний недостаток воспринимается как сигнал, как знак внутренней недостаточности или пустоты. Всматриваясь в художественные произведения, мы легко обнаружим, что писатель или рисовальщик наделяет физическими недостат ками такие образы, которые он хочет осудить со стороны моральной, или внутренней, или социальной.

Недостатки, которые вскрываются таким путем, — в ос новном недостатки морального порядка в широком смысле этого слова. Но есть недостатки и иного порядка, которые вскрываются таким же путем и вызывают смех

176
В нормальном и здоровом человеке заложен не только ин стинкт должного в моральном отношении, но и некоторое чувство внешних, природных норм вообще, чувство некото - рой гармоничности, составляющей закон природы и целесо образности с точки зрения этих законов. Нарушение этих норм испытывается как недостаток, вызывающий смех. Мы уже указывали, что жираф смешон не в силу каких-то мо - ральных недостатков, а вследствие своей непропорциональ ности. Поэтому правы были те теоретики, которые утвер ждали, что смешное связано с безобразным. Прекрасное и гармоничное не может быть смешным ни в каких случаях. Мелкие внутренние недостатки смешны, смешны и внеш ние недостатки. Их искусное соединение, демонстрация од них через другие представляют собой высшую степень ко мизма и вызывают взрыв хохота.

Видя дисгармоничность или внешнее безобразие, человек совершенно невольно воспринимает это как показатель бо лее глубоких и важных недостатков. При здравом после дующем размышлении это может оказаться вовсе не так. Но смеющийся человек не размышляет. Размышлять он может позже, и если первое впечатление оказалось обман чивым, комизм и смех исчезают.

Реакции смехом имеют место как при наличии этих не достатков в жизни, так и при изображении их в искусстве. Что комизм характеров также основан на манифестации человеческих недостатков, совершенно очевидно и не требу ет особых доказательств. Характер становится смешным то гда, когда он проявляет себя вовне. Наша оценка человека, пока мы его еще не узнали, непроизвольно положительна; не зная человека, мы ожидаем или предполагаем в нем на личие некоторых положительных качеств, Эти ожидания не сбываются. Мы это внезапно открываем. Человека мы при няли за другого, ошиблись в нем. То же происходит, когда мы одного принимаем за другого не только в моральном отношении, но и в более широком смысле, когда за предпо лагаемым высшим выступает низшее. На этом основаны всяческие «qui pro quo»: проезжего принимают за ревизора,

177

плута за миллионера, Остап Бендер выдает себя за чемпиона по шахматам, хотя он не знает даже ходов,и т. д.

Во всех приведенных случаях речь шла не только о факто

рах морального, но и волевого свойства. Наличие сильной

воли само по себе рассматривается как благо, которое це нится высоко, Дефекты волевой сферы могут быть двояки ми: воля может быть слаба (под башмаком жены) или она может быть направлена на ничтожные, низменные цели. В последнем случае мы имеем частное проявление мелкого аморализма. Смех наступает тогда, когда воля вдруг оказы вается посрамленной и терпит крушение, когда это круше ние становится видимым для всех через внешние его прояв ления. Сущность комизма здесь та же, что и описанная вы ше.

Говоря, что комизм возможен только при проявлении ду ховной жизни человека, мы должны рассмотреть условия, при которых комичной может стать умственная жизнь че ловека.

Мы ценим ум и осуждаем слабость или недостаточность его. Ошибочность умственных операций, глупость становят ся смешными тогда, когда они неожиданно проявляются вовне. Ошибка мысли, проявленная наружу, как бы вычер кивает из сознания или чувства, или инстинкта смеющегося все другие качества того, над кем смеются. Даже умные лю ди могут говорить и совершать глупости. Наличие у них ума не спасет их от смеха над ними, так как в момент, когда говорится или совершается глупость, наличие ума в расчет не принимается. Алогизм изобличает себя либо совершенно очевидной нелепостью доводов или умозаключений, или в дурацких поступках, которые являются следствием недоста точности ума. Фольклор всех народов пестрит действиями дураков, совершающих самые нелепые поступки, вызываю щие дружный смех.

Менее очевидно, что и комизм языкового характера осно вывается на тех же началах, что и другие виды комизма, но это все же так, о чем достаточно говорилось выше и чего нет необходимости здесь повторять.

178

Нами далеко не исчерпаны все возможные случаи прояв ления комизма в жизни и в произведениях искусства, Об щая тенденция намечается, постепенно вырисовывается за кон. Здесь нужно еще оговориться, что фактически явления комического не отделены одни от других; это сделано здесь в целях ясности изложения, что они очень тесно связаны между собой, так что часто нельзя сказать, к какому именно виду комизма тот или иной случай относится. Они относят ся к нескольким видам сразу. Например, когда в народном анекдоте рассказывается, что дурак пилит сук, на котором сидит и не слушает предупреждений прохожего, а потом падает на землю или в воду, то мы имеем явление алогизма с последующим посрамлением воли, Иван Никифорович смешон не только потому, что он толст, но и потому, что он идет в суд по совершенно ничтожному и недостойному по воду. Рассказ Чехова «Лошадиная фамилия» комичен одно временно потому, что комичны рассеянность и забывчи вость, и потому, что он построен по принципу «много шума из ничего». Чем талантливее писатель, тем сложнее, много образнее мотивы его творчества. Как уже указывалось, пер вым мастером в мировой литературе, по нашим данным, оказался Гоголь.

Так постепенно вырисовывается некоторая общая законо мерность, которая пронизывает все виды насмешливого смеха и связанного с ним комизма. Мы не будем выводить общей формулы этого закона, так как всякая формула сужа ет сущность изучаемого явления и не показывает всего бо гатства и разнообразия форм проявления, затушевывает от тенки. Мы не исчерпали всех возможных случаев, так как это очень раздуло бы размер работы и сделало ее тяжело - весной, но не усилило бы ее убедительности. Проблема мо жет быть решена на выборочном материале, который каж дый интересующийся этой проблемой может дополнить и расширить.

Необходимо уточнить еще некоторые частности. Во всех приведенных нами случаях открытие недостатков окру жающих нас людей и другие подобные же открытия только

179
тогда приводят к смеху, когда они неожиданны. Это один из общих законов комизма вообще. Анекдот вызывает у нас смех своим неожиданным остроумным концом. Но тот же анекдот, услышанный во второй, или в третий, или в чет вертый раз, смеха не вызывает, так как неожиданности уже нет. Взрыв смеха есть некоторый скачок. В произведениях словесного искусства этот скачок иногда может быть до не - которой степени подготовленным, мы иногда ожидаем, что будет дальше, но смех все же разражается внезапно. Это обстоятельство замечено уже давно и высказывалось неод нократно. «Смех есть аффект, [проистекающий) из внезап ного превращения напряженного ожидания в ничто» (Кант, V, 352); «Смех возникает... из внезапно постигнутого несо - ответствия между понятием и репликой» (Шопенгауэр)ф. Определяя сущность остроты, Чернышевский пишет: «Сущность ее... неожиданное и быстрое сближение двух предметов, в сущности принадлежащих совершенно различ ным сферам понятий» (Чернышевский, П, 188).

Раз сделанное открытие или наблюдение, вызвавшее вне запный смех, при повторении смеха уже не вызывает. Правда, смотря хорошую, талантливую комедию вторично или даже чаще, мы будем смеяться и во второй и в третий раз. Но смех этот будет слабый, тихий, смех про себя. Это не будет взрыв или раскат, как при первом восприятии. Та кой слабый, тихий смех содержит примесь эстетического наслаждения происходящим на сцене или на экране. Такой смех вызывает только хорошая, талантливая комедия. Пло хой фарс или водевиль, смешивший нас в первый раз не ожиданностью комических ситуаций или реплик, при по вторном посещении вызывает уже скуку.

Неожиданность приводит и к другому свойству смеха: смех может быть только кратковременным. Исконная фор ма смеха — внезапный взрыв, вспышка, которая так же быстро проходит, как возникает. Комедия может длиться долго, но смех не может длиться непрерывно во время всех пяти актов. Хорошая комедия или кинокомедия сопровож дается периодическими, более или менее частыми раската-

180
ми смеха, но не сплошным смехом. Нет никаких рамок или границ, указывающих, сколько времени смех может про должаться. Если он длителен, он все же всегда состоит из суммы взрывов. Так, например, можно смеяться минуту-другую, в разных интонациях повторяя одно и то же пора зившее нас смешное или остроумное слово, или смешную глупость, или реплику, но долго это продолжаться не может. Иногда смех может продолжаться, усиливаясь, и дойти до того, что человек теряет равновесие и «падает со смеху» в буквальном смысле этого слова, Есть даже люди, которые от смеха катаются по полу. Сколько времени можно смеяться естественным смехом, это зависит от индивидуальных осо бенностей, но такой смех не может продолжаться долго. В «Женитьбе» есть сцена, когда Кочкарев продолжительно смеется над одураченной им свахой. Хорошие артисты ме няют характер смеха, смеясь то более тонким и высоким, то более низким, раскатистым смехом на разные лады. Этот смех заражает слушателей; хорошие артисты угадывают, ко гда надо перестать. Стоит артисту хоть немножко перебор щить, переиграть, смеяться хотя бы на несколько секунд дольше, как слушатели уже перестанут смеяться, а если смех продолжается еще дольше, они будут уже с некоторой досадой ждать, когда же это кончится.

Смех не может продолжаться долго; долго может продол жаться улыбка.

Приведенная нами теория дает возможность решить еще некоторые частные вопросы, связанные с проблемой смеха. Так, много писалось о том, чем вызвано доставляемое сме хом удовольствие. По нашим данным, два основных вида смеха, смех насмешливый и смех жизнерадостный, должны объясняться по-разному. При насмешливом смехе человек невольно сравнивает того, над кем смеется, с самим собой и у себя этих недостатков не предполагает. Такое объяснение впервые было дано Гоббсом. Он искал причину удовольствия от комического в чувстве нашего превосходства над слабо стями того, кто осмеивается. Независимо от Гоббса это ут верждали и другие. Очень ясно эту точку зрения выразил

181

Чернышевский: «Смеясь над глупцом, я в это время ка жусь себе много выше его. Комическое пробуждает в нас чувство собственного достоинства» (Чернышевский, П, 194).

Один из компонентов чувства удовольствия состоит в том, что «я не такой, как ты». Смеется умный над глупым; если глупец смеется над умным, он в этот момент считает себя умнее, чем тот, над кем он смеется, Это же касается и дру гих плохих качеств, в которых мы подозреваем других, но не допускаем и для себя. Это утверждалось несколькими теоретиками, причем чувство своего превосходства почему то иногда называют фарисейским, Так, де Гроос пишет: «Все комическое вызывает в нас приятное фарисейское чув ство, что мы не таковы, как этот человек». Однако в этом удовольствии ничего фарисейского нет, Скорее, оно основа но на признании необходимости в мире некоторых поло жительных начал морального и иного характера, которыми другой не обладает, но которыми я обладаю. Это удовольст - вие сразу исчезает, как только мы сами становимся объек том смеха. Обращение городничего к зрителям в последней сцене «Ревизора»: «Чему смеетесь~ Над собою смеетесь»— сразу уничтожает эффект комизма. Нечто сходное имеется в сцене чтения письма Хлестакова. Его читают вслух, оно пе реходит из рук в руки. Это письмо кажется читающему смешным только до тех пор, пока дело не касается самого читающего, Почтмейстер, читая письмо, вдруг запинается: «Ну, тут он и обо мне тоже неприлично выразился». Но письмо все же читают, и теперь осмеянным оказывается почтмейстер,

По нашим данным, в основе такого удовольствия лежит не фарисейское чувство, а все тот же инстинкт должного. Это чувство имеет, наоборот, глубоко моральный характер. Видя, что зло изобличается, а тем самым подвергается по срамлению и наказанию, мы именно от этого испытываем удовлетворение и удовольствие. В таком случае есть элемент злорадства, но злорадство это есть одновременно чувство торжествующей справедливости. Имелись и другие объясне-

182

ния. При смехе происходит некоторая разрядка напряже ния, и эта разрядка будто бы и доставляет удовольствие. Та кую точку зрения особенно подчеркивал Фолькельт: «Освобождение от напряжения одновременно представляет собой облегчение». Эта теория имеет некоторую долю веро ятности только для тех случаев, когда комический исход ожидается, когда он искусственно подготавливается, напри мер, ходом интриги в комедии или анекдотом, для которого мы с некоторым напряжением ждем остроумного конца. Но мы уже знаем, что смех, как правило, наступает совер шенно неожиданно и что даже там, где комический исход ожидается заранее, совершается некоторый скачок.

Все эти объяснения — через чувство превосходства, мо ральное удовлетворение, разрядку напряжения — только частично объясняют дело, объясняют его не до конца. Что бы продвинуться в этом вопросе, надо рассмотреть не толь ко насмешливый смех, но и другие виды смеха, и, прежде всего, смех жизнерадостный. Такой смех представляет собой физиологическую реакцию на повышенное чувство радости своего бытия. С факторами морального характера этот смех как таковой не связан. В насмешливом смехе нас радует по беда морального характера, в радостном смехе — победа жизненных сил и радости жизни. Чаще всего оба вида смеха сливаются в один. Смеется всегда только победитель, побе - жденный никогда не смеется. Моральный, т. е. обычный здоровый смех нормального человека есть знак победы того,

что он считает правдой.

Одна из частных проблем теории комического состоит в заразительности смеха. Чем объясняется эта заразитель ность?

Как уже неоднократно указывалось, мы смеемся в тот момент, когда переводим умственный взор или внимание с явлений духовного порядка на внешние формы их проявле ния, причем эти формы вскрывают недостаток тех, на кого мы смотрим или за кем наблюдаем. Смех есть громкий сиг нал такого перевода внимания. Как только этот сигнал будет услышан другими, они тоже переведут взор, вдруг увидят

183

то, чего не видели, и тоже засмеются. Но заразителен толь ко насмешливый и жизнерадостный смех. Он всегда знаме нует некоторое коллективное чувство, объединяющее людей. Циничный же смех есть смех индивидуальный, выражает такое торжество одного человека, которое не соответствует моральному инстинкту коллектива, а противоположно ему, Такой смех вызывает отвращение и возмущение и не обла дает свойством заразительности. Он не относится к области комического. Смех как бы устанавливает человеческую, а следовательно, и общественную неполноценность осмеянно го. Смех вдруг делает скрытый недостаток видимым для всех.

Если смех радует, поднимает жизненные силы, если он знаменует поражение всего того, что мы считаем ничтож ным, то чем же объясняется, что юмористы и сатирики в жизни далеко не всегда бывают весельчаками, а наоборот— часто отличаются мрачностью и нелюдимостью? «Всякому известно, — пишет Белинский в статье Сочинения Держа вина", — что великие комики по большей части бывают людьми раздражительными и наклонными к ипохондрии и что весьма редко улыбка появляется на устах тех, которые заставляют других хохотать до слез» (Белинский, VI, 11), Это мнение Белинского не безусловно и не всегда верно, но во многих случаях это так, и самая возможность мрачности юмористов требует объяснения.

Насмешливый смех вызван внезапным открытием недос татков. Он возможен как вспышка, он кратковремен. По смеявшись, человек возвращается в свое нормальное состоя ние. Постоянный, беспрерывный смех невозможен. Но если смех есть реакция на людские недостатки, то можно пред - положить, что смех такого человека постоянен оттого, что он видит в жизни только мелкое, дрянное и потому смеш ное. Пока это свойство, этот талант видеть и выпукло пред ставлять все плохое в жизни не пронизывает человека цели ком, оно хоть и тяжко для того, кто на это обречен, но еще не представляет трагедии, Очень ярко такие переживания юмориста, который на время стал профессионалом, обрисо-

184

ваны в рассказе ОТенри «Исповедь юмориста». Остроум ный и веселый от природы человек делается юмористом-профессионалом. Он заключает с издательством контракт на один год, Постепенно необходимость всюду и всегда смеять ся и остроумничать, поставлять обещанные строки действует на него угнетающе. Он теряет свою веселость, жена его бо ится, дети избегают. Его талант быстро исчерпывается, и из датель не возобновляет контракта. Он бросает профессию юмориста и становится совладельцем похоронного бюро. С этого момента он опять делается весельчаком, и семейный мир сразу восстанавливается.

Юморист, о котором пишет О'Генри, по-видимому, не обладал большим юмористическим талантом. Но когда пи сатель силой своего таланта, своей гениальности обречен на то, чтобы всю жизнь изображать изнанку жизни и этим смешить, эта гениальность становится трагическим роком. Именно это и составляло трагедию Гоголя — художника и человека. В седьмой главе «Мертвых душ» он, имея в виду себя, говорит о горькой судьбе писателя, вызвавшего наружу «всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повсе дневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца, дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всена родные очи1> Трагедия Гоголя состояла в том, что ту рос сию, которую он высмеивал, он глубоко любил, T Белинско го можно найти чрезвычайно глубокое замечание, высказан ное им по поводу комедии «Горе от ума». «У каждого чело века, — пишет он, — есть два зрения — физическое, кото рому доступна только внешняя очевидность, и духовное, проникающее внутреннюю очевидность, как необходимость, вытекающую из сущности идеи» (Белинский, II, 215)*. Смеясь, мы смотрим, выражаясь языком Белинского, «физическим зрением», смотрим на мир с внешней сторо ны. Взглянув на мир с его внешней, физической стороны, смеющийся переходит затем к нормальному взгляду на ве щи с их внутренней, т. е. некомической, стороны, он как

185
бы переводит взгляд. Когда, создавая свои произведения плотью и кровью, прилагая к ним всю силу своего гения, таланта комического. Гоголь хотел затем перевести взгляд обратно, изобразить мир, где не только Чичиковы и Хлеста ковы, он не мог уже этого сделать. В этом в значительной степени и состояла трагедия Гоголя. Он мог бы, как город ничий, воскликнуть: «Ничего не вижу: вижу какие-то сви ные рыла вместо лиц, и больше ничего».

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология