Пропп В. Проблемы комизма и смеха

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 5. Исходные наблюдения

Человек очень разно выражает аффекты, возбуждаемые в нем впечатлениями внешнего мира. Когда мы пугаемся, мы вздрагиваем; от страха мы бледнеем и начинаем дрожать; когда человек смущается, он краснеет, опускает глаза; от удивления о», наоборот, широко раскрывает глаза и вспле скивает руками. От горя мы плачем, плачем мы также, ко гда бываем растроганы. Но отчего человек смеется? От смешного, скажем мы. Есть, конечно, и другие причины, но эта — самая обычная и естественная. Однако утверждение, что «человек смеется от смешного» есть тавтология, ничего не объясняющая. Здесь нужны какие-то более подробные объяснения.

31

Раньше чем попытаться такие объяснения дать и обосно вать, остановимся на двух-трех показательных. случаях и сделаем некоторые предварительные наблюдения, стремясь быть как можно более точными.

Возьмем такой пример. Оратор произносит речь. Нам безразлично, будет ли это .профессор, читающий лекцию, или общественный деятель, выступающий на митинге, или учитель, объясняющий урок, или кто-либо другой. Человек говорит оживленно, жестикулирует и старается быть убедительным. Вдруг к нему на нос садится муха. Он ее отгоняет. Но муха назойлива. Он ее опять отгоняет. Наконец, в тре тий раз он ее ловит, какую-то долю секунды разглядывает, а затем отбрасывает в сторону. В этот момент эффект речь будет уничтожен, слушатели дружно засмеются.

Возьмем другой случай. В повести Гоголя о том, как по ссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, Иван Никифорович приходит в суд с жалобой на Ивана Иванови ча, но застревает в дверях, так как он очень толст, он не может продвинуться ни вперед, ни назад. Тогда один из канцелярских упирается ему коленом в живот и выталкива ет его обратно, после чего открывает вторую половину две ри, и Иван Никифорович входит.

Третий случай. Представим себе цирк. Появляется клоун. Он одет обывателем, на нем обыкновенные, но плохо сидящие брюки, пиджак, шляпа, слишком большие ботинки. На лице широкая улыбка довольного собою человека. Через плечо он несет что-то странное, что при ближайшем рассмотрении оказывается садовой калиткой. На середине арены он бережно ставит эту калитку на землю, тщательно вытирает ноги, затем открывает ее, проходит через нее и осторожно ее опять закрывает. Проделав все это, он взвалива ет калитку на плечо и уходит. Публика дружно и долго сме ется и рукоплещет.

Что же произошло и что между этими тремя случаями общего?

В первом случае собравшиеся первоначально слушают ора тора внимательно. Но когда появляется муха, внимание

32

слушателей рассеивается, точнее — отклоняется. Они уже не слушают, оратора, а смотрят на него. Внимание пере носится с явления духовного порядка на явление порядка физического. В восприятии слушателей содержание речи, некоторое духовное начало, заслоняется тем, что оратор делает с мухой, т. е. явлением физического порядка, вытесняется им. Это вытеснение или заслонение происходит не ожиданно, но все же подготовляется, хотя и очень незамет но. В сознании происходит некоторый скачок. Но скачок есть внезапное проявление вовне процесса, который неза метно подготавливался изнутри. В приведенном случае слу шатели уже подготовлены некоторыми малозаметными ме лочами, деталями, предрасполагающими к тому, чтобы за смеяться, но недостаточно для этого сильными. Оратор резко жестикулирует, и эта жестикуляция уже смешна, потому что она показывает, что оратор пытается убедить слушате лей не столько силой своих аргументов, сколько силой своей собственной убежденности. Эпизод с мухой довершает готовившийся взрыв.

Но это внезапное заслонение или вытеснение — не единственное условие смеха. Смех показывает, что речь оратора была недостаточно серьезна, или сильна, или содержательна, или-глубока, чтобы по-настоящему увлечь слушателей. Ина че они не смеялись бы так дружно или только бы улыбну лись, сочувствуя знаменитому ученому или популярному общественному деятелю и прощая ему маленькую неудачу. Здесь неудачу не прощают. Эпизод с мухой обнаружил не который скрытый недостаток в действиях или натуре ора тора.

Этот случай можно обобщить и сказать так: смех наступа ет в том случае, если заслонение духовного начала физиче ским неожиданно раскрывает некоторый скрытый дотоле недостаток. Смех имеет характер насмешки. То, что оратор допустил, чтобы ничтожная муха остановила течение его эмоционального и умственного полета, показало не только слабость речи, но и слабость натуры оратора.

33

В повести Гоголя мы имеем уже другой случай, но, по су ществу, все же сходный с первым. Иван Никифорович хочет пройти в дверь, но собственное тело ему мешает: он слиш ком толст. Воля человека поражается обстоятельствами со вершенно внешнего характера. В тот момент, когда вдруг окажется, что внешнее обстоятельство сильнее стремления человека, зритель или читатель засмеется. Он видит .только тело Ивана Никифоровича, все остальное в данный момент забыто. Если в первом, случае убито интеллектуальное уст ремление, то в данном случае убито устремление волевое.

У Гоголя смех внешне вызван тем, что Иван Никифорович застревает в дверях, но смех этот подготовлен всем ходом повествования и органически входит в него. Иван Никифо рович идет в суд не в целях раскрытия какого-нибудь траги ческого преступления, требующего кары. Он идет с ложным и клеветническим «позовом» на своего бывшего друга. Этот «позов» изобличает всю ничтожность и низость его стрем лений. Толщина его тоже не случайна: он толст вследствие своего ленивого образа жизни и обжорства. Взрыв смеха возникает в тот момент, когда волей автора читатель вместо всего человека в целом видит одно только физическое суще ство его.

В первом случае убитое стремление оратора имело до некоторой степени возвышенный характер. У Гоголя стремле ния человека низменны. Этим определяется .сатирический характер смеха Гоголя.

В третьем случае мы как будто тоже имеем волевое уст ремление, но оно не терпит никакой неудачи. Человек проходит через калитку беспрепятственно. В чем же тогда комизм? Хотя прохождение через калитку не требует особых умственных или волевых .усилий, оно в жизни есть акт ос мысленный и необходимый. Чтобы попасть в сад или во двор, надо лройти через калитку. Но в клоунаде этот разумный сам по себе акт обессмыслен. Здесь есть все, что в этом случае возможно в жизни: и вытирание ног, и осторожное открывание калитки, прохождение через нее и столь же ос торожное закрывание, но нет самого главного: нет калитки

34

кик реального входа или прохода, есть только видимость все го этого, только форма. Нет ограды, через которую калит ка бы .пропускала. Здесь нет заслонения, потому что нечего заслонять. За телесным жизненным проявлением кроется пустота.

Мы пока ограничимся этими случаями. Они принадлежат разным рядам фактов. Но они же показывают, что разные ряды скрывают одинаковую закономерность, что между ними можно найти что-то общее. Пока можно установить, что смех во всех трех случаях вызывался внезапным обна ружением каких-то скрытых,. первоначально совершенно незаметных недостатков. Отсюда можно сделать заключение, что смех есть данное нам природой наказание за ка кую-то присущую человеку скрытую, но вдруг обнаружи вающуюся неполноценность.

Недостатки эти во всех трех случаях вскрываются одина ковым путем: путем естественного или нарочито вызванного перевода внимания от внутренних действий к внешним формам их проявления, которые эту недостаточность вскры вают и сразу делают ее очевидной для всех.

Все это высказывается пока предположительно как гипотеза, которая может в дальнейшем рассмотрении подтвер диться или подвергнуться уточнениям и добавлениям. Гипо теза эта возникла как вывод из рассмотрения большого количества фактов, но в целях ясности и планомерности изло жения эти выводы целесообразно было вынести вперед. Одно уточнение, очень предварительное и тоже пока гипотетическое, нужно внести рке сейчас: смех вызывают не всякие недостатки, а только мелкие. Пороки ни в каких случаях не могут быть предметом комедии: они — удел некоторых видов трагедии.. Сюда можно отнести, например, «Бориса Го дунова» Пушкина или «Ричарда III » Шекспира. Такое наблюдение уже было сделано Аристотелем, и такие мысли высказывали и другие мыслители. «Комизм покоится на че ловеческих слабостях и мелочах», — говорит, например, Ник. Гартман (Гартман, 610).

35

Эти исходные мысли и наблюдения помогут нам разо браться в том огромном и разнообразном материале, кото рый связан -с изучением смеха и комизма, и позволят найти заложенные здесь закономерности.

Глава 6. Физическое существо человека

Если верно, что мы смеемся тогда, когда, внешние, физиче ские формы проявления человеческих дел и стремлений за слоняют собой их внутренний смысл и значение, которые при этом оказываются мелкими или низменными, то начать рассмотрение надо с-.простейших случаев того, что представляет; собой это физическое начало.

Простейший же случай состоит в том, что смеющийся ви дит в человеке, прежде всего, физическое существо его, т. е. в буквальном смысле этого слова его тело.

Всем известно, что смешными представляются толстяки. Однако раньше чем попытаться дать объяснение, чем это вызвано, надо рассмотреть, при каких условиях это так и при каких — нет. Бергсон говорит: «Комично всякое прояв ление физической стороны личности, в то время как дело идет о духовной ее стороне» (Бергсон, 51). Легко убедить ся, что это не совсем так, что далеко не всякое проявление физической стороны личности смешно, даже если дело идет о духовной ее стороне. Есть толстяки, которые не смешны. Так, необыкновенной толщиной отличался, например, Баль зак. Однако внутренняя мощь, духовная сила человека на столько очевидна с первого же взгляда на весь его облик, что

36

толщина не представляется нам смешной. У Родена есть скульптура, изображающая нагого Бальзака с огромным жи вотом и на тонких ногах. Эта фигура безобразна. Но она не вызывает смеха. Сделана она необыкновенно талантливо: скульптор порвал с традицией, идущей от античности и эс тетики XVIII в., требующей от скульптуры прежде всего изображения красоты человеческого тела. Роден изображает духовную силу и внутреннюю красоту человека в безобраз ном теле. Из русских писателей и поэтов толщиной отлича лись, например, Гончаров и Апухтин, но это нисколько не делает их смешными. Когда духовное начало преобладает над физическим, смех не наступает. Но не наступает он и в обратном случае, когда наше внимание всецело посвящено только физическому облику человека безотносительно к его духовному началу. Этот случай мы имеем, например, видя толстяка в кабинете врача. Тучность, собственно говоря, есть болезнь или аномалия. Толстый человек, страдающий от своей болезни, сам по себе нисколько не смешон. Смех 1 в этом случае невозможен, потому что внешний облик вос принимается безотносительно к духовной сущности больно го. Комизм кроется, следовательно, не в физической приро де человека и не в его духовной природе, а в таком соотно шении их, при котором физическая природа вскрывает недостатки природы духовной. Толстяки бывают смешны то гда, когда их облик в восприятии смотрящего как-то выра жает их сущность. Но так как толстяков в приемной врача мы видим весьма редко, а случаи, когда толстяки, прежде всего, поражают нас своей духовной силой, представляют собой исключение, то для обыкновенного, среднего нор мального человека в обыденной жизни толстяки представляются смешными как таковые. Смех усиливается, если тол стяков мы видим внезапно и неожиданно, и наоборот — толстяки, к которым мы привыкли, которых мы видим ка ждый день, смеха не возбуждают.

В первые годы революции попов, буржуев, помещиков, полицейских всегда изображали толстыми. Толщина под черкивает ничтожество тех, кто считал себя духовным от-

37

цом, кто мнил себя выше всех других. В данном случае комический эффект использован в сатирических целях. Пузо нажито ленивой, сытой жизнью за счет тех, кто должен был голодать и работать на других. Удовольствие от смеха усили вается тем, что этому паразитизму пришел конец. Смех есть орудие уничтожения: он уничтожает мнимый авторитет и мнимое величие тех, кто подвергается насмешке.

Впрочем, сатира может носить и иной, менее броский и менее очевидный характер. Галерея гоголевских толстяков довольно внушительна. Толщина Ивана Никифоровича для читателя становится вдруг зримой, когда он наталкивается на препятствие —дверь, о чем говорилось выше. Чичиков и Манилов хотя и не очень толсты, но одновременно они че рез дверь пройти не могут: их толщина как бы удваивается. Они уступают друг другу дорогу, и ни один не соглашается войти первым. Брюшком обладают также Бобчинский и Добчинский. Здесь вспоминается и Петр Петрович Петух, которого Чичиков, въезжая в его поместье, видит в воде, где он вместе с мужиками тянет невод и хлопочет: «...Человек почти такой же меры в вышину, как и в толщину, круглый кругом, точный арбуз. По причине толщины он уже не мог ни в каком случае потонуть».

«Ах, какой толстый!» — восклицает в «Женитьбе» Гоголя Агафья Тихоновна при виде Яичницы.

Одна из особенностей гоголевского стиля состоит в неко торой умеренности использования приемов комизма. Гого левские толстяки не очень толсты, и этим комический эф фект не ослабляется, а наоборот — усиливается.

Все то, что говорилось о комизме толщины, относится к комическому впечатлению, которое при известных условиях может произвести голое человеческое тело. Каковы же эти условия?

Само по себе обнаженное тело человека нисколько не смешно. При совершенстве форм оно может быть прекрас ным, как это показывает вся античная скульптура и бесчис ленное множество художественных произведений. Так же, как не смешно в приемной врача толстое тело, так не

38

смешно на операционном столе или под стетоскопом тело обнаженное. Но как только неодетый человек или хотя бы человек, в туалете которого что-нибудь немножко не в порядке, появляется в среде вполне одетых и не думающих о своем теле людей, как уже дана возможность смеха. Причи на смеха здесь та же, что и в предыдущих случаях: физиче ское начало заслоняет начало духовное.

Петр Петрович Петух изображен Гоголем не только толстым, но и голым. Завидя бричку Чичикова, он выходит из воды, «держа одну руку над глазами козырьком в защиту от солнца, другую же — на манер Венеры Медицейской, выхо дящей из бани». При случае Гоголь и других своих героев охотно показывает без всякой одежды. Однако и в данном случае Гоголь обнаруживает присущее ему всегда чувство меры и такта. Он никогда не доходит до порнографии, ко торая нисколько не была бы смешна. Смешно пояу- неприличие. Когда Чичиков утром просыпается у Коробоч ки, в «дверь выглянуло женское лицо и в ту же минуту спряталось, ибо Чичиков, желая получше заснуть, скинул с себя решительно все».

Иван Никифорович в большую жару также скидывает с себя все и в таком виде сидит в затемненной ставнями комнате. «Извините, что я перед вами в натуре», — говорит он входящему Ивану Ивановичу, но Иван Иванович этим не смущается и говорит: «Ничего».

Ноздрев ругает своего зятя словом «фетюк», причем Го голь делает к этому месту следующую сноску: «"Фетюк" — слово обидное для мужчины, происходит от 0, буквы, почи таемой некоторыми неприличною буквой».

Тут можно заметить, что комизм Гоголя только в очень редких случаях объясняется одной только причиной и в большинстве — несколькими сразу. Так и в данном случае сноска пародирует ученые примечания в научных статьях. Этим же приемом пользует

39

К этому дана сноска, что удивляться здесь, собственно, нечему, а «насчет неправильной рифмы отдать аудитору, чтобы приискал другую*.

Подобных примеров полунеприличия можно было бы привести больше. Здесь уместно вспомнить еще сцену из «Ревизора», опущенную Гоголем. Унтер-офицерша жалуется Хлестакову на городничего, который приказал ее высечь: «Ей-богу! Если не веришь, кормилец, я тебе, пожалуй, знаки покажу», — на что Хлестаков отвечает: «Не нужно, матуш ка. Я и без того верю».

В свете изложенного может быть оценено мастерство Чехова в его рассказе «Дочь Альбиона». Здесь помещик Грябов удит рыбу в компании англичанки, гувернантки его детей. К нему на берег приходит приятель. Вдруг крючок зацепляет ся, и надо раздеться и лезть в воду. Услать англичанку не возможно, так как она не понимает по-русски и не уходит.

«Грябов снял сапоги, панталоны, сбросил с себя белье и очутился в костюме Адама.

— Надо остынуть, — сказал он, хлопая себя по бедрам. —
Скажи на милость, Федор Анлреич, отчего это у меня каждое лето
сыпь на груди бывает?

•  ,Да полезай скорей в воду или прикройся чем-нибудь! Ско-
рша!

•  И хоть бы сконфузилась, подлая! — сказал Грябов, полезая в
воду и крестясь. — Брр... холодная вода...»

Можно не останавливаться на тех случаях, когда изобра жаются очень большие, долговязые или, наоборот, очень ма ленькие, коротенькие люди, и на объяснениях, почему-такие люди смешны. Оба приема могут совмещаться. Так, длин ный и сухопарый дядя Митяй похож на колокольню, а брюхо широкоплечего и короткого дяди Миняя — на само вар. На домашней вечеринке у губернатора все гости делят ся на толстых и тонких. Преуспевают толстые. Чичиков чув ствует симпатию именно к толстым и присоединяется к ним.

40

Более подробного рассмотрения требует комизм не только человеческого тела как такового, но некоторых действий и функций тела. Из них в юмористической и сатирической литературе на первом месте стоит еда. С теоретической точки зрения комизм еды объясняется тем же, чем объяс няются все предыдущие случаи. Акт еды сам по себе нис колько не комичен. Он окажется комичным в тех же усло виях, что другие объекты комизма в уже рассмотренных на блюдениях. Гоголь не упускает ни одного случая, чтобы не описать трапезу, причем еда часто бывает обильная и тяжелая. Блюда и яства описываются иногда бегло, но иногда и очень подробно. Очень часто еда характеризует едоков. Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна едят не только в положенные сроки, но в любое время как дня, так и ночи. После кофея едят коржики с салом, пирожки с маком, со леные рыжики; за час до обеда Афанасий Иванович выпива ет чарку водки и заедает ее грибками или сушеными рыб ками и прочим. Все это, как и другие украинские и иные блюда, характеризует хозяйство, образ жизни и душевный склад самих хозяев.

В «Мертвых душах» Чичиков обедает решительно у всех помещиков, причем у всех по-разному. У Собакевича о ка ждом блюде ведется разговор. К столу подаются следующие блюда: щи, няня, т. е. бараний желудок, начиненный греч невой кашей, мозгом и ножками, бараний бок с кашей, ватрушка — каждая величиной с тарелку, индюк, набитый яйцами, рисом, печенками и «невесть чем, что все ложилось комом в желудке». Весь этот обед характеризует солидного Собакевича, У легкомысленного Ноздрева, наоборот, обед очень плох и вина кислые. Зато у Коробочки мастерски за гибают пироги. Даже у Плюшкина Чичикову предлагают чай с заплесневевшим сухариком и ликер с попавшей в него мухой, что вполне соответствует характеру хозяина. Бесша башность Хлестакова сказывается в его словах после завтра ка в .богоугодном заведении: «Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия». Робкий Иван Федорович Шпонька показан иначе: он еще мальчиком в

41

описывал аппетиты и блюда, как их описывал Гоголь. Здесь можно напомнить хотя бы о том, как в «Ревизоре» Осип, а потом и его хозяин выражают свой смертельный аппетит или как Гоголь говорит об аппетите господ средней руки в «Мертвых душах».

Когда- Коробочка приезжает в город в своем странном экипаже, «пирог-курник и пирог-рассольник выглядывали даже наверх».

Убежденный и последовательный обжора — Петр Пет рович Петух. Для него еда и угощение составляют единст венное содержание всей жизни. Из других русских писате лей, которые комически описывали еду, можно вспомнить Чехова с его рассказом «Сирена», где секретарь с таким ап петитом описывает разные блюда, что никто не может ра ботать.

Несколько иными причинами, чем комизм еды, вызван комизм питья и опьянения. Опьянение смешно только в том случае, если оно не окончательное. Смешны не пьяные, а пьяненькие. Пьянство, доведенное до порока, никогда не может быть смешным. Хлестаков, возвращающийся с обильного угощенья, но не помнящий, где он был, и с удо вольствием повторяющий новое для него слово «лабардан», — типичный пример комической формы опьянения. Впро чем, Гоголь охотно высмеивает и более сильные формы та кого состояния. Опытные кучера развозят по домам своих опившихся хозяев и умеют одной рукой править лошадьми, а другой, обернув ее назад, придерживать седоков. В «Коляске» читаем: «Чертокуцкий, несмотря на весь аристо кратизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привез в усах сво их два репейника».

Как при известных условиях смешным может оказаться человеческое тело, так почти всегда смешны непроизвольные физиологические функции этого тела. О Чичикове говорится: «В приемах своих господин имел что-то солидное и высмар-

42

кивался чрезвычайно громко». «Тяжба» начинается с про должительной отрыжки и икоты героя. У Аксакова в его воспоминаниях о Гоголе рассказано, как воспринималось это слушателями в натуралистическом и все же художественном исполнении самого Гоголя.

В «Иване Федоровиче Шпоньке» Василиса Кашпаровна напоминает Шпоньке о его детстве, когда он своим младенческим поведением испортил ей платье.

Одно из физических свойств человека состоит в специфи- •ческом для каждого человека запахе. Запах, который издает Петрушка, сопровох<дает его сквозь все повествование «Мертвых душ». Комизм запаха использован и в других эпи зодах. Целуя ручку Феодулии Ивановны, Чичиков имеет случай заметить, «что руки были вымыты огуречным рассо лом».

Употребление дамами духов может быть использовано в комических и сатирических целях, если эти духи слишком явно выдают намерения дам. «Дамы тут же обступили его блистающею гирляндою и понесли с собой целые облака всякого рода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками, третья была вся насквозь проду шена резедой; Чичиков подымал только нос кверху да ню хал». Сходно о приятной даме: «Жасмины понеслись по всей комнате».

Иначе обстоит дело с мужчинами, особенно из приказ ных: канцелярский и его помощник «дыханием уст своих распространили такой -сильный запах, что комната присут ствия превратилась было на время в питейный дом».

Все приведенные нами случаи представляют один разряд явлений и не требуют объяснений каждый в отдельности.

В связи с комизмом, возбуждаемым в иных случаях чело веческим телом, стоит и то, что некоторые из героев Гоголя чрезвычайно заботятся о своей наружности. Читатель неод нократно видит, как Чичиков бреется: «После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвы чайно долго тер мылом обе щеки, подперши их изнутри языком». Гоголь вскользь замечает, что Чичиков очень любит

43

свой совершенно круглый подбородок. Мы видим также, как Чичиков стягивает пряжкой свой полный живот, наде вает подтяжки, завязывает галстук и опрыскивает себя оде колоном. Такую же заботу проявляют и некоторые другие герои Гоголя. Хлестаков согласен лучше голодать, чем про дать нарядные штаны. Особенно заботятся о своем костюме некоторые из женихов в «Женитьбе». «Пожалуйста, ду шенька, почисти меня», — говорит Жевакин, входя ,в дом Агафьи Тихоновны. Он настойчиво заботится о том, чтобы на сюртуке не было ни пылинки.

Одна из особенностей приведенных случаев состоит в том, что отрицательное явление иногда не описывается полностью и до конца, так как это было бы уже не смешно. Пи сатель-художник чутьем угадывает эту границу художест венности. Наличие такой границы характерно для литерату ры преимущественно XIX — XX вв. В литературе предыдущих веков (Рабле) и в фольклоре дело обстоит иначе.

Очень разнообразно комичным может быть человеческое лицо. Не могут быть смешными глаза — они зеркало чело веческой души. Злые глаза, как выражение этой души, не смешны, а вызывают чувство неприязни. Но маленькие сви ные глазки могут быть смешными. Смешны здесь, собствен но, не глаза, а отсутствие выражения в них. Смешными мо гут быть глаза маслянистые. «Его глаза масляны до притор ности, так что тебе кажется, что они вымазаны касторовым маслом» (Чехов, «Без места»). Зато нос, как выражение чисто физических функций, часто становится предметом и средством насмешки. В народной речи «утереть нос», «оставить с носом», «показать нос» означает обмануть, оду рачить. Гоголь широко пользуется этим. «Видел, с каким длинным носом вышел?» — спрашивает Кочкарев у Подко- лесина о Жевакине в «Женитьбе». «Я, признаюсь, не пони маю, для чего это так устроено, что женщины хватают нас за нос так-же ловко, как будто за ручку чайника: или руки их так созданы, или носы наши ни на что более не годят ся...» «И несмотря на то, что нос Ивана Никифоровича был несколько похож на сливу, однако же она (т. е. Агафья Фе-

44

лосеевна. — В. П.) схватила его за этот нос и водила за со бою, как собачку». Упоминание о носе человека ставит в смешное положение, вызывает насмешку. «Эх ты, толстоногий», — говорит сам себе городничий. «И нос у него. *- самый неприятный нос», — говорит дама о Чичикове. Похвалу носу имеем в «Женитьбе»:

«— А какие у него волосы?

•  Хорошие волосы.

•  А нос?

•  Э... и нос хороший; все на своем месте».

Это «э» показывает, что Кочкарев здесь врет и что нос в действительности, не совсем хорош, зато он «на своем мес те». Фигура будочника в «Шинели» комична благодаря упо минанию его носа: «Полез только на одну минуту за сапог, чтобы вытащить оттуда тавлинку с табаком, освежить на время шесть раз на веку примороженный нос свой». В «Невском проспекте» сапожник Гофман в пьяном виде хочет отрезать нос у Шиллера. В повести «Нос» этот прием положен в основу сюжета. Нос может сняться с места и разгуливать по Невскому проспекту в виде статского советника. Но это не статский советник, а нос.

Мир как обман, как кому-то наставленный нос может из- комического обернуться своей трагической стороной. «Записки сумасшедшего» кончаются криком души несчаст ного, безумного Попришина, для которого жизнь только мука, для которого нет места на земле и которого только гонят. Но этот трагический выкрик кончается усмешкой сумасшедшего: «А знаете ли вы, что у алжирского бея под самым носом шишка?» Приемы те же, что и в других слу чаях создания комического эффекта, но грань, которая не обходима, чтобы получился комический эффект, здесь наро чито не соблюдена — и смех Гоголя обернулся перед нами своей трагической стороной. Но о трагической стороне го голевского смеха речь еще впереди.

У других русских писателей упоминание носа для созда ния комического или сатирического впечатления встречается

45

значительно реже. В «Губернских очерках» («Первый рассказ подьячего») Салтыкова-Щедрина рассказывается о том, как уездный лекарь собирается «пластать» утопленника и зовет на помощь мужиков. На самом деле ему нужно только выжать из них отступного: «А ну-ка ты, Гришуха, держи-ка покойника-то за нос, чтоб мне тут ловчей резать было».

Мужик в ужасе просит его «ослобонить». «Ну, и освобождать, разумеется, за посильное приношение».

На лубочных картинах комические фигуры (Петрушка) часто- изображаются с огромным красным носом. В театре Петрушки собака неожиданно хватает Петрушку за нос, чем и кончается представление.

В лубочной картине времен нашествия и изгнания Наполеона он нарисован с огромным носом, сидящим в кресле. Подпись гласит:

Теперь хотя я наг пришел домой и бос, Зато уж и принес огромный самый нос.

Огромный нос встречается в лубочных картинках очень часто, также и в частушках:

У меня жена красавица: Под носом румянец, Во всю щеку сопля

(Народно-поэтическая сатира, 322).

усы и борода, если они заслоняют все другие, собственно духовные черты лица, также могут служить мишенью на смешек. «Борода» — насмешливое прозвище купцов и бояр. «Не хочу, не хочу! — говорит Агафья Тихоновна про же ниха, которого ей предлагает сваха. — У него борода, ста нет есть, все потечет по бороде. Нет, нет, не хочу».

Рот может оказаться смешным, если он выражает какие- нибудь скрытые недобрые чувства или сам человек теряет над ним власть.

46

Приведенные наблюдения позволяют нам разрешить во прос, который в своих «Репзёез» («Мысли») ставит Паскаль: «Почему два сходных лица, находясь вместе, вызывают у нас смех своим сходством?» Отвечая на этот вопрос, мы, как и в других подобных случаях теоретических затруднений, прежде всего должны поставить вопрос: всегда ли это так или не всегда? При каких условиях сходство комично и при каких нет?

Сходство комично далеко не всегда. Родители близнецов не будут находить их сходство смешным. Равным образом похожие близнецы не будут казаться смешными для всех тех, кто видит их каждый день и привык к ним. И, следо вательно, комизм сходства определяется какими-то особыми причинами, которые не всегда имеются налицо. При бли жайшем рассмотрении сходство может оказаться смешным или несмешным по тем же причинам, по которым мы во обще смеемся. Мы уже неоднократно видели, что смех вы зывается внезапным открытием какого-либо скрытого не достатка. Когда недостатка нет или когда мы его не усмат риваем, мы смеяться не будем. В чем же в данном случае состоит недостаток? Неосознанная предпосылка нашей оценки человека и нашего признания или уважения его со стоит в том, что каждый человек есть некоторая неповто римая индивидуальность, личность. Характер личности вы ражается в лице, в движениях, в повадках. Если мы вдруг замечаем, что два человека совершенно одинаковы по своей внешности, мы подсознательно заключаем, что они одина ковы и по своему духовному облику, т. е. лишены внутрен них индивидуальных отличий. Раскрытие этого недостатка и приводит к смеху. Родители близнецов не смеются, потому что они прекрасно различают каждого из внешне одинако вых людей. Для них каждый — неповторимая индивидуаль ность. Другие, кто видит их ежедневно, не смеются, потому

47

что смех вызывается не просто наличием недостатков, а вне запным и неожиданном их открытием. Может быть, они смеялись, когда видели их впервые; сейчас они привыкли и не смеются.

Но сходство близнецов — только частный и притом срап-нительно редкий случай комизма, вызванного сходством. Сходство может вызвать смех в самых разных случаях. Пре красные образцы такого рода комизма можно найти у Гоголя. На этом принципе основан комизм сдвоенных персона жей, каковых у Гоголя имеется несколько. «Один из прие мов классической комедии — повторение», — говорит Бергсон. Правильнее было бы говорить не о повторениях, а о дублировании. Классический пример — Бобчинский и Добчинский. Артисты, впервые исполнявшие «Ревизора», не поняли намерения Гоголя и старались сделать их комическими самих по себе, изображали их грязными, растрепан ными, уродливыми и тем приводили Гоголя в отчаяние, так как, по представлениям Гоголя, они «довольно опрятные, толстенькие, с прилично приглаженными волосами». Ко мизм — в сходстве, а не в чем-нибудь другом. Мелкие отличия только подчеркивают сходство.

Бобчинский и Добчинский — далеко не единственный случай удвоения персонажей. Таковы же дядя Митяй и дядя Миняй, Кифа Мокиевич и Мокий Кифович, Фемистоклюс и Алкид — дети Манилова, просто приятная дама и дама приятная во всех отношениях. Сюда же относятся отец Карп и отец Поликарп, которые, как надеются наследники, будут хоронить Плюшкина.

Другие писатели пользуются этим приемом значительно реже. У Островского в комедии «Красавец-мужчина» выведены два бездельника — Пьер и Жорж. «Это недоучившие ся шалопаи, похожие один на другого как две капли воды». Таковы же в комедии «Шутники» Недоносков и Недоростков '— «молодые люди, одетые по последней моде». Только отчасти к этой же категории можно отнести Счастливцева и Несчастливцева в комедии Островского «Лес». Их комизм основан не только на сходстве, но и на контрасте. Комизм

48

усиливается, если такие совершенно одинаковые фигуры на чинают ссориться и перебраниваться. Бобчинский и Доб чинский постоянно спорят друг с другом. Они сталкиваются даже физически. Поздравляя Анну Андреевну, они «оба подходят в одно время и сталкиваются лбами». Постоянно спорят между собой две дамы в «Мертвых душах». Наибо лее яркий пример таких совершенно одинаковых между со бой антагонистов — Иван Иванович и Иван Никифорович. Несмотря на все свои отличия, они совершенно одинаковы. Голова Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз, а Ивана Никифоровича — на редьку хвостом вверх; Иван Иванович бреет бороду в неделю два раза, а Иван Никифо рович — один раз; у Ивана Ивановича выразительные глаза табачного цвета, у Ивана Никифоровича — желтого и т. д.; но эти черты отличия только подчеркивают сходство по существу. Иногда дублирование не лежит на поверхности, а скрыто. Таковы Анна Андреевна и Марья Антоновна. Хотя они отличаются по возрасту и одна — мать, а другая — дочь, но они по существу своему совершенно одинаковы. Если по уходе Хлестакова мать восклицает: «Ах, какой приятный», а дочь: «Ах, милашка», то разница в словах здесь совершенно несущественна. «Ах, какой пассаж», — воскли цает сперва мать, а потом (с несколько иной интонацией.) дочь. Как и другие подобные персонажи, они постоянно между собой спорят.

Этот прием хорошо известен талантливым .клоунам: они часто выступают вдвоем, они в меру одинаковы и в меру различны, но постоянно между собой спорят, пререкаются и даже дерутся по пустякам.

В русском фольклоре классическим образцом сдвоенных персонажей служат братья Фома и Ерема, оба нескладные, нелепые, оба бездельники; о них сложено множество сати рических сказок и песен. Приключения их кончаются тем, что они оба тонут.

Скрытое или явное сходство может распространяться не на двух лиц, а на нескольких. Таковы женихи в

49

Женитьбе». Они как будто все разные, но объединены одинаковостью своих устремлений.

Глава 8. Комизм отличий

Так как четырехкратное повторение или сходство превратилось бы уже в чистый схематизм и этим уничтожило бы характер комизма, такие персонажи проявляют свой ко мизм в одновременных действиях. Здесь вспоминаются шесть дочерей князя Тугоуховского в комедии «Горе от ума», которые все вместе набрасываются на Репетилова, ко гда он не верит, что Чацкий сошел с ума. Все вместе они кричат: «Мсье Репетилов — что вы, как вы!» — так что он затыкает себе уши и сразу верит всему, что угодно.

У Гоголя можно встретить сходство двух поколений: отцов и детей. Бобчинский рассказывает, как у трактирщика они встретили ревизора. «У него (т. е. трактирщика. — В. П.) жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так же, как и отец, содержать трактир>.

Кочкарев, уговаривая Подколесина жениться, соблазняет его, например, тем, что у него будет шестеро детей «и все на тебя, как две капли». Дальше разыгрывается следующий диалог:

« — Да ведь они только шалуны большие, будут все портить, разбросают бумаги.

•  Пусть шалят, да ведь все на тебя похожи — вот штука.

•  А оно в самом деле даже смешно, черт побери: эдакий ка-
кой-нрйэудь пышка, щенок эдакий, и уж на тебя похож.

•  Как не смешно, — конечно смешно. Ну так поедем?

•  Пожалуй — поедем».

И Подколесин соглашается жениться.

Тут можно прибавить, что любое повторение любого ду ховного акта лишает этот акт его творческого или во обще значительного характера, снижает его значение и тем может сделать его смешным. Педагог или лектор, который из года в год, с теми же шуточками и в одинаковых выражениях, с одинаковой мимикой и с одинаковой инто нацией повторяет свой урок, в глазах учеников, если они это узнают, становится смешным.

50

«Вот уж никак в семнадцатый раз случается со мною, и все почти одинаковым образом» — так в «Женитьбе» жалуется Жевакин на неудачу своего сватовства.

Мы выяснили, почему и при каких условиях комичным может быть сходство. Но объяснение доведено еще не до конца.

Сходство близнецов в жизни, сходство сдвоенных или множественных персонажей в литературных произведениях есть одновременно несходство их со всеми другими людьми; они обладают отличием, которое выделяет их из числа всех других людей. Это наблюдение можно обобщить и выразить его так: всякая особенность или странность, выделяющая человека из окружающей его среды, может сделать его смешным.

В чем причина этого?

Мы подходим здесь к одному из наиболее сложных и трудных случаев в объяснении комического. От Аристотеля и до наших дней эстетики повторяют, что комично бывает безобразное, но не объясняют этого и не определяют, какое именно безобразие бывает смешным и какое — нет. Без образное противоположно прекрасному. Ничто прекрасное никогда не может быть смешным, смешно отступление от него. У человека есть некоторый инстинкт должного, того, что он считает нормой. Эти нормы касаются как внешнего облика человека, так и норм моральной и интеллектуальной жизни. Идеал внешней красоты, по-видимому, определяется 

51

целесообразностью природы. Внешне прекрасен человек, сложенный пропорционально и гармонично, т. е. сложен ный так, как это соответствует признакам человеческого здоровья — силы, быстроты, ловкости, способности к все сторонней деятельности. Правы Юренев и многие другие, говоря, что «смех вызывают несоответствия, которые вскры вают отклонения от нормы». Норму человек инстинктивно определяет по отношению только к себе. Длинная шея и длинные ноги жирафа вполне целесообразны у жирафа: они помогают ему доставать листья с пальм и высоких деревьев. Но длинная шея человека есть недостаток: она выдает некоторую слабость организма, представляет собой некоторое нарушение нормы. Мы уже знаем, что смешны именно не достатки, но только такие, наличие и вид которых нас не оскорбляет и не возмущает, а также не вызывает жалости и сочувствия. Так,,горбатый может вызвать смех только у мо рально недоразвитого человека. То же относится, например, к физическим проявлениям старости или болезней. Следовательно, не всякое безобразие смешно. Аристотелевское ог раничение остается верным по сегодняшний день.

Приведенные случаи основаны на нарушении норм биоло гического порядка. Сюда относятся все физические недос татки, о которых говорилось в предыдущей главе. Но ко мичным может при известных условиях стать нарушение норм общественного, социально-политического порядка.

Есть яормы общественно должного, противоположные тому, что признается недопустимым и непозволительным. Эти нормы различны для различных эпох, различных наро дов и разных общественных укладов. Всякий коллектив, не только такой большой, как народ в целом, но и меньшие и малые коллективы — жители одного города, одной местности, одной деревни, даже ученики одного класса — имеют некоторый неписаный кодекс, который охватывает как мо ральные 4 , так и внешние идеалы и которому все невольно следуют. Нарушение этого неписаного кодекса есть одновременно нарушение некоторых коллективных идеалов или жизненных норм, т. е. испытывается как недостаток, и от-

52

крытие этого, как и в других случаях, вызывает смех. Что такое нарушение, такое несоответствие или противоречие вызывает смех, это уже давно замечено. Так, 3. Подскаль- ский пишет: «Основное (в классовых обществах — классо вое) общественное комическое противоречие сопровождается еще таким видом противоречия, где характеры и по ступки людей находятся в противоречии с общим идеалом человеческого достоинства, выработанным развитием обще ства и вытекающим из основных правил всякого человече ского общежития» (Подскальский, 14).

При социальных переворотах комичным может стать то, что безвозвратно ушло в прошлое и не соответствует новым нормам, созданным победившим строем или общественным укладом. Это было замечено Марксом. Соответствующая мысль Маркса часто приводится, причем излагается так: «Человечество смеясь расстается с своим прошлым». Таких слов Маркс никогда не говорил, и подобная формулировка есть вульгаризаторское искажение его мысли. Вот подлин ные слова Маркса: «История действует основательно и про ходит через множество фазисов, когда уносит в могилу уста ревшую форму жизни. Последний фазис ее всемирно- исторической формы есть ее комедия. Богам Греции, кото рые были уже — в трагической форме — смертельно ране ны в "Прикованном Прометее" Эсхила, пришлось еще раз — в комической форме — умереть в "Беседах" Лукиана. Почему таков ход истории? Это нужно для того, чтобы че ловечество весело расставалось с своим прошлым» (Маркс, Энгельс, I , 418).

Эти слова определяют общеисторическую закономерность и целесообразность («для того, чтобы»). Гибель героев, по ложивших свою жизнь в борьбе за историческую справедливость, есть гибель трагическая. Это первая фаза. Человечест во вовсе не смеясь расстается со своим прошлым. Когда борьба закончена, остатки прошлого в настоящем подлежат осмеянию.

Но трагическое и комическое не разделены механически. Остатки прошлого в настоящем не всегда сами по себе ко-

53

мичны. Всегда ли комичны религиозные пережитки? Сами по себе далеко не всегда, но средствами художественной комедийности они могут быть представлены сатирически. Чем этот пережиток сильнее и серьезнее (эстетическое воз действие на верующих через музыку и живопись), тем сатирическое изображение труднее, чем пережиток мельче (рассуждение богомольной старушки о греховности косми ческих полетов), тем создание сатиры легче. Это же отно сится ко всем подобным пережиткам. Многие из них отно сятся не столько к компетенции сатирика, сколько проку рора. Но во множестве случаев сатирик и прокурор могут друг другу помочь.

Комизм в приведенных случаях основан на несходстве норм двух исторически сложившихся социальных укладов жизни народа.

Но комизм может иметь причиной различия не только социальные, но бытовые формы жизни, например, у двух разных народов в одно и то же время. Если каждый народ имеет свои внешние и внутренние нормы бытия, вырабо танные ходом развития его культуры, то смешным будет представляться все то, что этим нормам не соответствует. Здесь кроется причина того, почему так часто смешными представляются иностранцы. Смешны они бывают только тогда, когда они выделяются, отличаются своими странностями от тех, к кому они приехали. Чем резче отличия, тем вероятнее возможность комизма. Неискушенным, наивным людям будут казаться смешными необычайные повадки или жесты иностранцев, странные для нашего уха звуки их речи, когда они говорят на своем родном языке, или невозможное произношение, когда они начинают коверкать русский язык.

В «Ревизоре» Гибнер смешон не только своим убожест вом, но потому, что он немец среди русских. С этим же связано и его косноязычие. Немцы высмеяны в «Невском проспекте» в лице Шиллера. «Шиллер был совершенный немец в полном смысле этого слова» — и далее следует описание Шиллера, который ни в чем не похож на русских.

54

В фольклоре можно встретить анекдоты, примененные к нерусским соседям. Эти анекдоты, впрочем, носят добро душный характер и отнюдь не свидетельствуют о недобро желательстве. То же можно сказать о многочисленных при баутках, дразнилках и присловьях по поводу жителей сосед них деревень и городов. Вот некоторые примеры: «Ладожане щуку с яиц согнали»; «Старорусцы лошадь съели да в Новгород писали, чтоб еще прислали»; «Тверитяне — репушники»; «Кашинцы — водохлебы». Интереснейший набор таких изречений с ценными историческими коммен тариями можно найти в трудах Даля.

Однако смешными могут оказаться люди не только друго го коллектива, большого или малого, но и своего, если они чем-нибудь резко отличаются от всех. Каждый народ и каждая эпоха имеют свои обычаи и свои нормы внешнего бы та.

Но эти нормы могут меняться, и меняются они иногда довольно быстро. Такие изменения воспринимаются перво начально как нарушения общепринятого и вызывают смех. В этом кроется, например, причина, почему смех вызывают кричащие или вообще необычайные моды. Историю мод очень легко представить сатирически. В пределах одного по коления могут меняться, например, фасоны дамских шляп. Шляпы когда-то носили огромные. Их украшали страусо выми перьями, на них прикрепляли чучела колибри или по пугаев или других красивых птиц. На шляпы насаживались искусственные цветы, фрукты и ягоды — стеклянные виш ни или гроздья винограда. Такие моды проникали в дерев ню, и об этом была сложена частушка:

Петербургская дивчина, Что-те писана картина, Шляпа — что-те огород, Первой барыней идет.

Равным образом комична не только сверхмодная, но во обще всякая необычная одежда, выделяющая человека из его среды. По той же причине, по которой смешны новые

55

моды, смешны, наоборот, старомодные платья, в которые рядятся иногда старухи, одевающиеся по обычаям своего времени. С добродушным юмором это пристрастие к ста рине описывает Пушкин в «Арапе Петра Великого» в сцене ассамблеи: «Барыни пожилые старались хитро сочетать но вый образ одежды с гонимою стариною: чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кирилловны, а роброны и мантильи как-то напоминали сарафан и душегрейку». За то новые моды петровских времен Пушкин описывает с яв ным сочувствием. Одежда того времени изобличала полити ческую ориентацию: тяготение либр к боярской старине, либо к нововведениям Петра.

Комическое пристрастие как к новым модам, так и тяготение к старине изображено Гоголем в описании некоторых дамских нарядов на губернском балу в «Мертвых душах». Описав новейшие моды, Гоголь восклицает: «Нет, это не гу берния, это столица. Это сам Париж», Но тут же замечает: «Только Местами вдруг высовывался какой-нибудь невидан ный землею чепец или даже какое-то, чуть не павлинье, пе ро, в противность всем модам, по собственному вкусу». Еще более резко сатира на наряды высшего сословия дана в «Невском проспекте»: «А какие встретите вы дамские рука-, ва на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколь ко похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина». Примеров, когда человек (а вместе с тем и сословие, к которому он принадлежит) характеризуется через одежду, у Гоголя очень много. Здесь можно напомнить хотя бы о фраке брусничного цвета или «цвету наваринского ды му с пламенем», который шьет себе Чичиков.

По той же причине, по которой смешными представля ются моды или старомодная одежда, смешной представляется одежда иностранцев. Так, в Англии до сих пор биржевые маклеры носят котелки. Но если бы такие англичане с котелками на голове появились в наше, время на Невском проспекте, они возбудили бы смех. Этот случац особенно ясно показывает,, что особенная одежда вызывает смех не

56

тем, что она необычна, а тем, что эта необычность раскры вает какое-то несоответствие неосознанным представлениям об уязвимости того, что этой одеждой выражается. Если этого нет, то странная, необычная, чуждая нам одежда сме ха не вызовет. Так, на наших улицах можно видеть гостей из Индии и других стран в великолепных красочных нацио нальных одеждах. Таковы, например, длинные шелковые платья индийских женщин — они возбуждают всеобщее восхищение, ими любуются.

Приведенные случаи объясняют нам, почему и в каких случаях как комическое воспринимается несходство. В по следних приведенных примерах речь шла о несходстве, вызванном поведением самого человека. Но, по существу, эти случаи не отличаются 1 * от случаев несходства, вызванных не людьми, а природой. Общая закономерности биологического характера была определена выше. Индивидуальные биологи ческие отличия смешны тогда, когда они воспринимаются как уродства, нарушающие гармонию в природе. Выше уже говорилось о толстяках:. В этом случае физический недоста ток был комичен потому, что за этим физическим недостатком угадывался недостаток иного порядка. Однако физиче ские недостатки бывают и иного рода. Детям и вообще на ивным людям кажутся смешными всякого рода физические недостатки, такие, как большие волосатые родинки, косо глазие или выпученные глаза, отвисшие губы, большой зоб, кривой рот, красные или синие носы и т. д. Почему смеш ны лысые, или коротконогие, или, наоборот, долговязые? Никакого внутреннего личного изъяна эти недостатки не обнаруживают. Они представляют собой природное уродст во и нарушают наши представления о гармонии и пропор циональности, которые целесообразны с точки зрения об щих законов природы. В этом смысле правы те теоретики, которые, начиная с Аристотеля, утверждали тождество ко мического и безобразного. Они не объясняли только, почему такое безобразие комично.

Это же объясняет, почему смешны искажения человече ских лиц в 'кривых зеркалах. Преувеличенные, выдающиеся

57

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология