Гуревич П. Культурология

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 3. Органика природы и техницизм

Вопрос о технике стал вопросом о человека и судьбе культуры. По выражению Н.А. дяева, который в своем творчестве много внимая уделял этим проблемам и является предшественник современного философского анализа техники, техника это последняя любовь человека, и он готов измем свой образ под влиянием предмета своей любви. Г что роисходит с миром, питает эту новую веру че века. Дух в своем отношении к природе обнарупоп разные формы, которые можно поставить в некий торический рад. Эти вопросы рассматриваются в цепциях Бердяева, Льюиса Мамфорда.

Организм и организация

Н.А. Бердяев подчеркивает, что техш можно понимать в более широком и более узк смысле. Techne значит и индустрия, и иcкуcc Technaxa значит фабриковать, создавать с искусств Мы говорим не только о технике экономической, и мышленной, военной, технике, связанной с перед жением и комфортом жизни, но и о технике мьш ния, стихосложения, живописи, танца, права, даже технике духовной жизни, мистического пути. Так, : пример, йога есть своеобразная духовная техника. Т ника повсюду учит достигать наибольшего результ при наименьшей затрате сил. И такова особенно ника нашего технического экономического века.

В современной технике количественные достижения преобладают над качественными, которые были свойственны технику-мастеру старых культур. Шпенглер в книге «Человек и техника» определяет технику как борьбу, а не орудие. Но, бесспорно, техника все1да есть средство, орудие, а не цель. Не может быть технических целей жизни, цели же жизни все1да лежат в другой области, в области духа. Средства жизни, по мнению Бердяева, очень часто подменяют цели жизни.

Может ли техника относиться к жизни духа? По мнению Бердяева, техника для ученого, делающего научные открытия, для инженеров, делающих изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа. «техническое орудие по природе своей гетерогенно как тому, кто им пользуется, так и тому, для чего им пользуются, гетерогенно человеку, духу и смыслу». С этим связана роковая роль господства техники в человеческой жизни. Одно из определений человека как homo faber — существо, изготовляющее орудие, которое так распространено в историях цивилизаций, уже свидетельствует о подмене целей жизни средствами жизни. Техника обладает такой силой в нашем мире совсем не потому, что она является верховной ценностью.

Н.А. Бердяев рассматривает в своей работе характерный парадокс: без техники невозможна культура, с нею связано самое возникновение культуры. В то же время окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели. Философ выделяет в культуре два элемента: технический и природно-органический. Окончательная победа первого над вторым означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже непохожее. Романтизм есть реакция природно-органического элемента культуры против технического ее элемента.

Русский философ устанавливает три стадии в истории человечества — природно-органическую, культурную в собственном смысле и технически-машинную. ому, по мысли Бердяева, соответствует различное отношение духа к природе — погруженность духа в природу; выделение духа из природы и образование особой сферы духовности; активное овладение духом природы. Эти стадии скорее некие идеальные типы, нежели хронологически зафиксированные стадии некоего процесса. «И человек культуры все еще жил в природном мире, который не был сотворен человеком, горый представлялся сотворенным ьогом. Он был связан с землей, с растениями и животными. Огромную роль играла теллурическая мистика, мистика земли. Известно, какое большое значение мели pacтительные и животные религиозные культы» . Внутри природно-органической стадии люди любили понимать культуру, государство, быт органически,. по аналогии с живыми организмами. Процветание культур и государств представлялось как бы раститель но-животным процессом. Культура была полна симв лами, в ней было отображение неба в земных форма даны были знаки иного мира в этом мире. Технике з чужда символика, она реалистична, она ничего не от бражает, она создает новую действительность, в неД все присутствует туг. Она отрывает человека и от при роды и от миров иных..

Представляет огромный интерес различено Н.А. Бердяевым организма и организации. Организ рождается из природной, космической жизни, и сам рождает. Признак рождения есть признак органн ма. Организация же совсем не рождается. Она создае ся активностью человека, она творится, хотя творче во это и не есть высшая форма творчества. Орган» не есть агрегат, он не составляется из частей, он лостен и целостным рождается, в нем целое предше вует частям и присутствует в каждой части. Организа растет, развивается.

Механизм, созданный организационным процес сом, по мысли Н.А. Бердяева, составляется из частей он не может расти и развиваться, в нем целое не при сутствует в частях и не предшествует частям. В орга низме есть целесообразность, изначально ему прису щая, она вкладывается в него Творцом или природе? она определяется господством целого над частями.

В организации, по определению Н.А.Бердяева, есл целесообразность совсем другого рода, она вкладываете в нее организатором извне. Механизм составляется подчинением его определенной целью. Он не рождаете с присущим ему замыслом. Часы действуют очень цел сообразно, но эта целесообразность не в них, а в созда1 шем и заведшем их человеке. Организованный механизм в своей целесообразности зависит от организатора. Но 1 нем есть инерция, которая может действовать на орга низатора и даже порабощать его себе.

По мнению Н.А.Бердяева, в истории были органи зеванные тела, подобные жизни организмов. Так, пат риархальный строй, натуральное хозяйство представлялись органическими и даже вечными в этой своей органичности. Органический строй обычно казался созданным не человеком, а или самой природой, или Творцом мира. Долгое время была вера и существование вечного объективного порядка природы, с которым должна быть согласована и которому должна быть подчинена жизнь человека.

Природному придавался, по словам Н.А.Бердяева, как бы нормативный характер. Согласие с природой представлялось и добрым и справедливым. «Для древнего грека и для средневекового человека существовал неизменный космос, иерархическая система, вечный ordo. Такой порядок существовал и для Аристотеля и для св. Фомы Аквината. Земля и небо составляли неизменную иерархическую систему. Само понимание неизменного порядка природы былц связано с объективным теологическим принципом».

Однако техника в том виде, в каком она существует с XVIII в., разрушала эту веру в вечный порядок при­роды. Новая природная действительность, перед которой ставит человека современная техника, совсем не есть продукт эволюции, а есть продукт изобретательности и творческой активности самого человека, не процесса органического, а процесса организационного. Итак, по определению Бердяева, господство техники и машины есть прежде всего переход от органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности.

Да, действительно, с точки зрения органической жизни техника означает развоплощение, разрыв в ор­ганических телах истории, разрыв плоти и духа. Техника раскрывает новую ступень действительности, и эта действительность есть создание человека, результат прорыва духа в природу и внедрение разума в стихийные процессы. Техника разрывает старые тела и создает новые, совсем не похожие на тела органические, создает тела организованные.

«И вот трагедия в том, что творение восстает против своего творца, более не повинуется ему. Тайна грехопадения — в восстании твари против Творца. Она повторяется и во всей истории человечества. Промете­евский дух человека не в силах овладеть созданной им техникой, справиться с раскованными, небывалыми энергиями. Мы это видим во всех процессах рационализации в техническую эпоху, когда человек заменяется машиной. Техника заменяет органически-иррациональное организованно-рациональным».

По мысли Н.А. Бердяева, самый дух, создавший технику и машину, не может быть технизирован и ма шинизирован без остатка, в нем всегда останется иррациональное начало. Но техника хочет овладеть духом и рационализировать его. Сначала человек зависел от природы, и зависимость была растительно-животной. Теперь началась титаническая борьба человека с технизируемой им природой. Человек совсем еще нед приспособился к новой действительности, которая pacкрывается через технику и машину. Он не знает, в coстоянии ли оудет дышать в новой электрической и радиоактивной атмосфере, в новой холодной металлической действительности, лишенной животной теплоты.

Господство техники и машины, по мнению НА Бердяева, открывает новую ступень действительности, einej непредусмотренную классификацией наук, действигельность, совсем не тождественную с действительностью механической и физико-химической. Эта новая действительность видна лишь из истории, из цивилизации, a He из природы. Эта новая действительность развивается в космическом процессе позже всех ступеней, после сложного социального развития, на вершинах цивилизации хотя в ней действуют механико-физико-химические силы.

Как утверждает Н.А.Бердяев, искусство тоже создавало новую действительность, не бывшую в природ де. Можно говорить о том, что герои и образы художественного творчества представляют собой особого рода1 реальность. Дон-Кихот, Гамлет, Фауст, Мона Лиза, Леонардо или симфония Бетховена — новые реальности не данные в природе. Они имеют свое существование свою судьбу. Они действуют на жизнь людей, порождая очень сложные последствия.

«Люди культуры живут среди этих реальностей. Ho действительность, раскрывающаяся в искусстве, носи характер символический, она отображает идейный мир. Техника же создает действительность, лишеннук всякой символики...» Техника имеет космогоническое значение, через нее создается новый космос. Это новая категория бытия. Машина действительно не есть ни неорганическое, ни органическое тело. Появ ление этих новых тел связано с различием между органическим и организованным, i

Совершенно ошибочно было бы отнести машину кнеорганическому миру, на том основании, что для ее организации пользуются элементами неорганических тел, взятых из механико-физико-химической действительности. В природе неорганической машины не существует, она существует только в мире социальном. Эти организованные тела появляются не до человека, как тела неорганические, а после человека и через человека.

Человеку, как подчеркивал Бердяев, удалось вызвать к жизни, реализовать новую действительность. Это показатель страшной мощи человека. Это указывает на его творческое и царственное призвание в мире. Но также и показатель его слабости, его склонности к рабству. Машина, по словам русского философа, имеет не только социологическое, но и космологическое значение. Она ставит с необычайной остротой проблему судьбы человека в обществе и космосе.

Может ли человек существовать лишь в старом космосе, физическом и органическом, который представлялся вечным порядком, или он может существовать и в новом, неведомом еще космосе? Что означает техническая эпоха и появление нового космоса в судьбе человека? Есть ли это материализация и смерть духа и духовности или это может иметь и иной смысл? Ставя эти вопросы, Бердяев подчеркивает, что разрыв духа со старой органической жизнью, механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. «Техника и экономика сами по себе могут быть нейтральными, но отношение духа к технике и экономике, — пишет Бердяев, — неизбежно становится вопросом духовным... Технизация духа, технизация разума может легко представляться гибелью духа и разума» .

По словам Бердяева, техника отрывает человека от земли, она наносит удар всякой мистике земли, мистике материнского начала, которая играла такую роль в жизни человеческих обществ. Актуализм и титанизм техники прямо противоположен всякому пассивному, животно-растительному пребыванию в материнском лоне, в лоне матери-земли. Он истребляет уют и тепло органической жизни, приникшей к земле. Смысл технической эпохи прежде всего в том, что она заканчивает теллургический период в истории человечества, когда человек определялся землей не в физическом только, но и в метафизическом смысле.

«Совсем иначе чувствует себя человек, когда он чувствует под собой глубину, святость, мистичность земли, и тогда, когда он чувствует землю, как планету, летящую в бесконечное пространство, среди бесконечных миров, когда сам он в силах отделиться от земли, летать по воздуху, перенестись в стратосферу. Это изменение создания теоретически произошло уже в начале нового времени, когда система Коперника сменила систему Птолемея, когда земля перестала быть центров космоса, когда раскрылась оесконечность миров».

Итак, по мнению Бердяева, техника перестает быть нейтральной, она давно уже не нейтральна, не; безразлична для духа и вопросов духа. Техника убийственно действует на душу, но она вместе с тем вызывает сильную реакцию духа. Техника делает человека космиургом. От напряжения силы духа зависит, избежит ли человек гибели. Исключительная власть технизации и машинизации влечет именно к этому пределу, к небытию в техническом совершенстве.

Миф машины

Наиболее крупным и признанным вкладом Священной царской власти (так он называет властителей Египта) было изобретение архетипа машины. Для всех последующих сложных машин это поразительное изобретение оказалось первой действующей моделью, несмотря на то, что главная функция машины постепенно перешла от человеко-частей к более надежным механическим деталям. Это точка зрения американского культуролога Льюиса Мамфорда. Он считает, что уникальным по своему значению действием царской власти была концентрация рабочей силы и создание основ opганизаций, которые сделали возможным выполнени работ невиданных ранее масштабов. И как результат этого изобретения — гигантские инженерные задачи, выполненные пять тысяч лет назад и не уступающие лучшим современным образцам в серийности произволства, стандартизации, тщательности проектирования,

По мнению Л.Мамфорда, машина не была замечеОна оставалась безымянной вплоть до этих дней, когда появился куда более мощный современный тип, включающий в себя большое количество подчиненных машин. Ради удобства американский исследователь? называет архетипическую модель по разному в зависит мости от специфики действия ее в той или иной ситуации. Так, когда составные части машины, даже если она функционировала как единая целостная система, обязательно были разделены в пространстве Этот вид машины Л.Мамфорд называет «невидимой машиной». Он выделяет также «трудовую машину» (для выполнения работ на сложно организованных коллективных предприятиях), «военную машину».

Когда все составные части машины — политическая и экономическая власть, военная, бюрократическая и царская — объединены в одно понятие в терминологии Л.Мамфорда — это «мегамашина». Техническое оборудование, созданное этой мегамашиной, следовательно, превращается в мегатехнику, отличающуюся от более простых и разнообразных видов технологий, которые вплоть до нашего столетия продолжали выполнять большую часть повседневной работы на производстве и в сельском хозяйстве, лишь иногда используя энергетическое оборудование.

По словам Мамфорда, только монархи, опиравшиеся на знание астрономии и поддержку религии, были способны ухватить мегамашину и управлять ею. Это было невидимое устройство, состоящее из живых людей, скрепленных как неподвижные части (обычной машины), каждая из которых имела определенную функцию, роль и задачу, чтобы осуществить наибольший результат и осуществить грандиозные планы этой огромной организации. Несмотря на поддержку высшими властями безграничных притязаний царской власти, институт монархии не получил бы столь грандиозного распространения, если бы, в свою очередь, не был подкреплен грандиозными достижениями ме-гамашины. Это изобретение, по словам Мамфорда, было высшим завоеванием ранней цивилизации, технологическим достижением, послужившим образцом для всех последующих видов механических устройств.

Л.Мамфорд считает, что если мы поймем, как появилась машина и проследим ее последующее развитие, то сможем по-новому взглянуть на происхождение нашей современной сверхмеханизированной культуры, на судьбу и будущее современного человека. Мы обнаружили, что в первоначальном мифе машины были выражены сумасбродные надежды и желания, которые полностью осуществились в современную эпоху. Но в то же время миф машины ввел запреты, ограничения, насадил атмосферу принудительности и раболепия, которые и сами по себе, и как следствие вызываемых ими противодействий угрожают сегодня еще более пагубными последствиями, чем это было в эпоху пирамид.

Хотя впервые мегамашина была смонтирована в период возникновения орудий труда из меди, их появление не было взаимосвязано: механизация социальной жизни в древней форме ритуала значительно предшествовала механизации орудий труда. Но как только новый механизм был создан, он начал быстро распространяться, но не благодаря добровольному принятию в целях самозащиты, а посредством принудительного введения монархами, действующими так, как могли действовать только боги или помазанники божьи. Всюду, где мегамашина была успешно собрана, она приводила к такому увеличению выработки энергии и объема выполняемой работы, которое было немыслимо до этого. Вместе с умением концентрировать колоссальные механические силы возник новый вид ди­намизма, преодолевший инертность и узкие рамки ограниченной земледельческой культуры абсолютной новизной своих достижений.

Мамфорд разъясняет: примененные царской властью силы машины значительно раздвинули пространственно-временные границы. Работы, для завершения которых когда-то требовалось несколько столетий, теперь выполнялись за период меньший, чем жизнь одного поколения. По распоряжению царя создавались горы из камня и обожженной глины, пирамиды и зиккураты: факгачески весь ландшафт был изменен, в его точных границах и геометрических формах отразились космический порядок и несгибаемая воля человека. Ни одна сложная механическая машина, хоть сколько-нибудь сравнимая с этим механизмом, нигде не использовалась вплоть до IV в.н.э., когда в Западной Европе получили распространение часы, ветряная и водяная мельницы. ,

Возникает вопрос: почему же этот механизм оставался невидимым для археолога или историка? Дело в '. том, что машина полностью состояла из человеко-частей и обладала определенной функциональной структурой, действующей только до тех пор, пока религиозный экстаз, заклинания и распоряжения царя, создав-. шие ее, воспринимались всеми членами общества как феномены, выходящие за пределы обычного человеческого понимания. Как только направляющая сила: царской власти ослабевала вследствие смерти или неудачи в сражении, скептицизма или восстания как выражения мести, вся машина разрушалась.

С самого начала человеческая машина, по мнению Мамфорда, была двулика. С одной стороны, принудительная и разрушительная, с другой — жизнеутверждающая и конструктивная. Однако конструктивные силы не могли проявиться в полной мере, пока хоть в какой-то степени не действовали разрушительные. Несмотря на то, что первоначальная форма военной машины почти наверняка появилась до трудовой машины, именно последняя достигла небывалого совершенства в выполнении работ, причем это отразилось не

только в количестве сделанного, но и в качестве и сложности управленческих структур. Теперь, замечает Л.Мамфорд, мы понимаем, что определение таких коллективных общностей, как машины, вовсе не пустая игра слов. Пирамиды — это не только бесспорное свидетельство существования машины, но и доказательство ее бесспорной эффективности.

Как же работала эта гигантская машина? Если для приведения в действие такого механизма, в одинаковой степени выполняющего как созидательную, так и разрушительную работу, необходимо единственное изобретение, то им, вероятно, была письменность. Этот способ преобразования человеческой речи в графическую запись не просто позволил передавать информацию и распоряжения в пределах системы, но и определять ответственность в случае невыполнения письменных приказов. Первоначально письменность использовали не для выражения каких-либо идей, а для ведения в храме записей количества зерна, посуды, домашнего скота, произведенных, хранящихся и использованных ремесленных изделий...

В основе действия машины лежали два элемента: систематизированное знание о природе и сверхъестественных явлениях и детально разработанная система отдачи, выполнения и соблюдения приказов. Первый элемент был воплощен в жречестве, без активной поддержки которого не появился бы институт священной монархии; второй — в бюрократии. Во главе иерархически организованных служителей культа стояли первосвященник и царь. Без их совместных усилий система власти не могла бы эффективно функционировать. Это условие обязательно и сегодня, хотя автоматизированные и компьютеризированные предприятия маскируют как наличие человеческих компонентов в машине, так и религиозную идеологию, значение которой велико даже в современной автоматике.

По мнению Мамфорда, то, что мы сегодня назвали наукой, изначально было составной частью новой ме­ханической системы. Зато систематизированное знание, согласованное с космическими закономерностями, расцвело, как известно, вслед за культом Солнца: наблюдения за звездами и составление календаря со­действовали укреплению царской власти. Кроме того, жрецы и предсказатели уделяли большое внимание толкованию значений необычных событий, таких, как появление комет, затмение луны и солнца или непонятные феномены в природе, например, полет птиц или внутреннее строение жертвенных животных.

О наделении царской власти почестями, подобающими только солнцу, не в меньшей степени свидетельствовал и тот факт, что и солнце и царь применяли силу на расстоянии. Впервые в истории власть сохраняла свою мощь за пределами непосредственной слышимости человеческого голоса и вне пределов досягаемости. Теперь для поддержания власти силы только одного оружия было недостаточно. Оказалась в спросе особая форма передающего механизма: армия писарей, курьеров, управляющих, надзирателей, десятников, руководителей разного уровня. Другими словами, четко организованная бюрократия стала неотъемлемой частью мегамашины: группа людей, способных передавать и исполнять приказ с точностью жреца, ", выполняющего священные ритуалы с безумным повиновением солдата.

Парадоксально, но монополия власти породила) культ личности, ибо только царь наделялся всеми качествами, присущими личности, которые, по-видимому, именно в этот период постепенно зарождались в, человеческой душе, а сегодня проклевываются сквозь. социальную скорлупу, где они находились в зачаточном состоянии,

В то время, как считает Мамфорд, личность и, власть отождествлялись. Обе были соединены в лице' царя, так как только он — монарх — был вправе принимать решения, изменять древние местные обычаи, создавать новые структуры, вдохновлять на свершение коллективных подвигов, о которых раньше нельзя было и помыслить, а тем более выполнить. Короче го-,; воря, он мог поступать как отвечающий за свои по-, ступки человек, способный сделать сознательный выбор,. независимо от обычаев рода: он мог предстать бунтарем, когда этого требовала ситуация, и мог посредством ука зов и законов изменить сложившийся порядок.

Страстное желание царей обрести бессмертие было-всеобъемлющим стремлением к преодолению любых границ, которое первой воплотила колоссальная концентрация власти, осуществленная мегамашиной. Был брошен вызов человеческим слабостям, более того, слабости человечества. Понятие «вечная жизнь» — без зачатия, роста, без наслаждения жизнью и смертью — застывшее, пустое, бесцельное существование, без любви, своей неизменностью напоминающее мумию фараона, — есть лишь иная форма смерти. С точки зрения человеческой жизни, а фактически всего живого, стремление к неограниченной власти свидетельствовало о психологической незрелости — о полной неспособности понять естественные процессы рождения, развития, зрелости и смерти.

Как считает Л. Мамфорд, воссоздание и распространение мегамашины ни в коем случае не были неизбежным результатом игры исторических сил. Вплоть до 1940 г. еще можно было рассматривать ускоряющийся технический прогресс как в целом благоприятствующий развитию человечества. И такое убеждение, по мнению Мамфорда, настолько прочно укоренилось в сознании людей, как и миф машины, полностью захвативший современные умы, что эти устаревшие представления до сих пор воспринимаются повсюду как обоснованные, общепринятые и, безусловно, «прогрессивные», короче говоря, как практически неоспоримые.

Представление о том, что технический прогресс несет освобождение, оставалось в целом неопровержимым в течение всего XIX в. Иного мнения придерживались только «романтики», такие, как Делакруа, Рёскин и Моррис и консервативно мыслящие философы. В самом деле, технические новшества сопровождались множеством единичных случаев освобождения, чем и оправдывали себя отчасти, это происходило даже во времена безжалостного вытеснения промышленных рабочих из многих отраслей.

Между тем в течение XIX в. число самоуправляющихся обществ, организаций, ассоциаций, корпораций и сообществ заметно возросло: и региональные общности, когда-то подавленные национальным государством или деспотической империей, стали вновь утверждать свою культурную самобытность и политическую независимость. В начале XIX в. после отмены крепостного права и запрещения рабства, казалось, должны проявиться устойчивые тенденции к установлению всеобщей власти закона, самоуправления и сотрудничества, получая все более широкое распространение в мире.

В XX в. картина изменилась. Становится ясным, что нет ни одной части современной мегамашины, которая не существовала бы реально или потенциально в Древней модели. Подлинно новой была возможность претворить в жизнь мечтания древних, которые до сих пор были просто технически невыполнимы. Наряду с политическим абсолютизмом, палочной дисциплиной, усовершенствованием техники был вновь введен древний институт, деятельность которого была надолго приостановлена: это принудительный труд и всеобщая воинская повинность.

Мегатехника как феномен

Наша эпоха переходит от первобытного со стояния человека, выделившегося благодаря изобретет нию орудия труда и оружия с целью достижения господства над силами природы к качественно новому состоянию, при котором он не только завоюет природу, но полностью отделит себя от органической среды обитания. С помощью этой новой метатехнологии 40ловек создаст единую, всеохватывающую структуру, предназначенную для автоматического функционирования.

Человек из активно функционирующего животного использующего орудия, становится пассивным, обслуживающим машину животным, собственные функци которого, если этот процесс продолжится без изменений, либо будут переданы машине, либо станут сильно ограниченными и регулируемыми в интересах деперсонализированных коллективных организаций. Предельная тенденция подобного развития была верна предвосхищена сатириком Самюэлем Батлером более века тому назад. Но только в наше время его весела» фантазия начинает превращаться в совсем не безобидную реальность.

Л.Мамфорд подвергает сомнению исходные посылки, на которых основана наша приверженность к существующей форме научного и технического прогресса как цели самой по себе. Он критикует общепринятые теории фундаментальной природы человека, в течение прошлого столетия лежавшие в основе нашей постоянной переоценки роли труда и машин в экономике. Американский философ допускает, что не только К.Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в человеческом развитии. Даже на вид смягченная интерпретация Тейяра де Шардена относит ко всей истории человека узкий технологический рационализм нашего века и проецирует в будущее конечную стадию, на которой все дальнейшие возможности человеческого развития были бы исчерпаны, потому что ничего бы Hej осталось от первоначальной природы человека, что Hej было бы поглощено (если вообще не подавлено) технической организацией интеллекта в универсальном всесильном слое разума,

По мнению Л.Мамфорда, существуют серьезны причины для пересмотра всей картины как человеческого, так и технического развития, на котором осно-. вывается современная организация западного общества. Социолог полагает, что мы не сможем понять роли, которую играла в человеческом развитии техника, без более глубокого понимания природы человека (хотя само это понимание в течение полувека потеряло ясность, будучи обусловлено социальной средой, в которой неожиданно распространилась масса новых механических изобретений, сметая многие древние процессы и институты и изменяя само наше представление как о человеческих пределах, так и о техничес­ких возможностях).

Более чем в течение века человека определяли как животное, использующее орудия труда. Платону такое определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из примитивного состояния в равной мере как Марсу и Орфею, так и Прометею и Гефесту, богу-кузнецу. Однако описание человека, как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда, стало настолько общепринятым, что простая находка фрагментов черепов, вместе с грубо обработанными булыжниками, как в случае австралопитека, описанного Л.С.Б. Лики, полагается вполне достаточной для идентификации существа как проточеловека, несмотря на его заметные анатомические отличия и от более ранних человекообразных обезьян, и от людей. И это несмотря на дис­кредитирующий подобную интерпретацию факт отсутствия в течение последующего миллиона лет заметного усоврешенствования технологии обтесывания камней.

Многие антропологи, приковывая внимание к сохранившимся каменным артефактам, беспричинно приписывают развитие высшего человеческого интеллекта созданию и использованию орудий труда, хотя моторно-сенсорные координации, вовлеченные в подобное элементарное производство, не требуют и не вызывают какой-либо значительной остроты мысли. Поскольку субгоминиды Южной Африки имели объем мозга около трети мозга хомо сапиенс, в действительности не более, чем у многих человекообразных обезьян, способность к изготовлению орудий труда не требовала и не создавала развитого черепно-мозгового аппарата древних людей.

Вторая ошибка в интерпретации природы человека, по мнению Л.Мамфорда, менее простительЭто существующая тенденция датировать доисторическими временами непреодолимый интерес современного человека к орудиям, машинам, техническому мастерству. Органы и орудия древнего человека были такими же, как и у других приматов — его зубы, когти, кулаки, так было в течение долгого времени до тех пор, пока он не научился создавать каменные орудия, боле функционально эффективные, чем эти органы. «Я пс латаю, что возможность выжить без инородных оруди дала древнему человеку достаточное время для развитая тех нематериальных элементов его культуры, оторые в конечном счете обогатили его технологию».

Антропологи, рассматривая с самого начала изгс товление орудий как центральный момент в полеол» тической экономике, недооценили или пренебрегл массой устройств (менее динамичных, но не менее ис кусных и оригинальных), в использовании и изготов лении которых многие другие ввды в течение долгог времени оставались значительно более изобретател ными, чем человек.

Несмотря на противоположное свидетельство, кс рое выдвинули Р.У.Сэйс, К.Дэрил Форд и ан Леруа-Гуран, все еще существует устаревшая тенден ция приписывать орудиям и машинам особый статут технологии и совершенно пренебрегать не менее важной ролью различных приспособлений. Такой взгляд на вещи, по мнению Л.Мамфорда, оставляет без вни мания роль контейнеров: горнов, ям для хранени хижин, горшков, ловушек, корзин, бункеров, загоне для скота, а позже рвов, резервуаров, каналов, rof дов. Эти статические компоненты всегда играют ва ную роль в технологии, не меньшую и в наши дни, ее высоковольтными трансформаторными, гигантски ми химическими ретортами, атомными реакторами.

Из любого исчерпывающего определения техни» должно бы следовать, что многие насекомые, млек питающие сделали значительно более радикальк новшества в изготовлении контейнеров, чем дости в изготовлении орудий предки человека до появле хомо сапиенс. Примем во внимание сложные гнезд: домики, бобровые плотины, геометрические ульи, баноидные муравейники и термитники. Короче roi ря, по мнению Л.Мамфорда, если техническое умеш было бы достаточным для определения активного че ловеческого интеллекта, то человек долгое время рас сматривался бы как безнадежный неудачник по сравй нению с другими видами. „

В таком случае, полагает Мамфорд, в начале развит тия человеческая раса достигла своего положения н только на основе способности использования и производства орудий. Или, скорее, человек обладал одним ос­новным всецелевым орудием, которое было более важным, чем любой последующий набор, а именно — его собственным, движимым умом, телом, каждой его частью, а не только сенсорно-моторными действиями, которые произвели ручные топоры и деревянные копья. Для компенсации своего чрезвычайно примитивного рабочего механизма древний человек обладал значительно более важным и ценным качеством, которое расширяло весь его технический горизонт: тело, которое не создано для какою-либо одного рода деятельности.

Вывод Л.Мамфорда важен как культурологическая интуиция: орудийная техника и наша производственная машинная техника являются лишь специализированными фрагментами биотехники. Под биотехникой подразумевается все необходимое человеку для жизни. На основе такой интерпретации вполне можно оставить открытым вопрос, происходят ли стандартизированные образцы и повторяющийся порядок, который стал играть такую эффективную роль в развитии орудий, начиная с древних времен, как указал Роберт Брэйдвуд, единственно из производства орудий. А разве не происходят они в такой же мере, а может, даже более, из форм ритуала, песни, танца — форм, которые существуют в развитом состоянии среди примитивных народов, часто даже в более совершенной и законченной форме, чем их орудия.

Тот факт, что техника обязана игре и игре с игрушками, мифу и фантазии, магическому обряду и религиозному механическому запоминанию, освещен в книге Л.Мамфорда «Техника и цивилизация». Он должен быть достаточно осознан, хотя нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга зашел так далеко, что рассматривает саму игру как формирующий элемент всей культуры. По мнению социолога, производство орудий в узком техническом смысле действительно, возможно, восходит к нашим африканским человеческим предкам. Но техническое вооружение клэк-тонской и ашельской культур оставалось чрезвычайно ограниченным до тех пор, пока не появились существа с нервной системой, более близкой к системе хомо сапиенс, чем к каким-либо другим человекоподобным предкам, и не привели в действие не только руки и ноги, но и все тело и ум, воплощая их не просто в материальное богатство, но и в более символические не-Утилитарные формы.

Как считает Л. Мамфорд, рассматривать человека в качестве главным образом изготавливающего орудия животного — это значит пропустить основные гл человеческой предыстории, которые фактически бь решающими этапами развития. В противовес ст типу, в котором доминировало орудие труда, д; точка зрения утверждает, что человек является ным образом использующим ум, производящим ci волы, самосовершенствующимся животным; и ос» ной акцент всей его деятельности — его собственш организм. Пока человек не сделал нечто из само себя, он мало что мог сделать в окружающем его мщ

К сожалению, концепция человека как главным а разом хомо фабер, производителя орудий, а не xoi салиенс, производителя ума, была настолько прочно в XIX в., чт первое открытие искусства в пещ( Альтамиры было отвергнуто как мистификация, скольку ведущие палеоэтнологи не признали бы, охотники ледникового периода, орудия которых ов недавно открыли, могли иметь как свободное вре» так и наклонности создавать искусство — не гр формы, но образы, демонстрирующие мощь набл ния и абстракции высокого порядка.

Но когда мы сравниваем резьбу и живопись ньякского или мадленского периодов с их техничесх ми достижениями, то кто скажет, спрашивает М. форд, искусство или техника демонстрирует более сокое развитие? Даже выполненные в совершенс резцы солютрейской культуры в форме листа бл родного лавра были даром эстетически восприш вых ремесленников. Некоторые наиболее смелые нические эксперименты древнего человека не имс никакого отношения к овладению внешней среде они были связаны с анатомическим изменением i внешней отделкой человеческого тела в целях се» альной выразительности, самовыражения или груп вой идентификации.

В таком случае при своем возникновении техм была связана со всей природой человека. Примип ная техника была жизнеориентирована, а не узко т) дориентирована, и еще менее ориентирована на п изводство или на власть. Но там, 1де история в фор письменных памятников становится видимой, эп жизнеориентированной экономике, истинной hoj технике был орошен вызов, и она, по мнению Ма форда, была частично вытеснена серией радикальм технических и социальных нововведений.

Возвращаясь к своей концепции мегатехнг Мамфорд отмечает, что около пяти тысяч лет т назад появилась монстехника, целиком посвящен

увеличению власти и богатства путем систематической Организации повседневной деятельности по строго ме­ханическому образцу. В этот момент возникла новая концепция природы человека, и вместе с ней появился новый акцент на использование физических энергий, космической и человеческой, помимо процессов роста и размножения.

Главным значением этого изменения, по мнению Мамфорда, было создание первых сложных высокомощных машин. Это совпало с новой системой правления, принятой всеми последующими цивилизованными обществами (хотя с неохотой — также и архаическими культурами). Это была фундаментальная отправная точка, которая в течение нескольких последних веков вела к увеличивающейся механизации и автоматизации всего производства.

Как считает исследователь, до того, как соглашаться с окончательным переводом всех органических про­цессов, биологических функций и человеческих способностей в извне контролируемую механическую систему, все более автоматическую и саморазвивающуюся, было бы хорошо вновь проанализировать идеологические основания всей этой системы, с ее сверхконцентрацией на централизованной власти и внешнем контроле. Не должны ли мы действительно спросить себя, совместима ли возможная предназначенность этой системы с дальнейшим развитием специфических человеческих потенциальных возможностей?

«

В самом деле, рассмотрим стоящие перед нами альтернативы. Если бы человек в действительности, как все еще предполагает господствующая культурологическая теория, был существом, в развитии которого наибольшую формирующую роль сыграло производство и манипулирование с орудиями, то на каких достаточных основаниях мы предлагаем лишить человечество большого разнообразия автономных действий, исторически связанных с сельским хозяйством и производством, оставляя сохранившейся массе рабочих лишь тривиальные задачи наблюдения за кнопками и циферблатами и реагирования по каналам однонаправленной связи и дистанционного управления?

Если человек действительно обязан своим интеллектом главным образом способностям изготовления и использования орудий, то на основе какой логики мы лишаем его органов, так что он оказывается лишенным функций, безработным существом, вынужденщ принимать лишь то, что Мегамашина ему предлага автоматом в рамках большой системы автоматизащ Что в действительности останется от человечес» жизни, если одна автономная функция за другой » захватываются машиной или хирургически уничтоз ются и, возможно, генетически изменяются, чтобы ( ответствовать Мегамашине?

Литература

Арнольдов А.И. Введение вкультурологию.М.: 1993. Бердяев Н.А Философия свободы. Смысл творчества. М.: 19 Бердяев Н.А. Человек и машиПроблемы социолог»

метафизики техники/Вопросы философии. — 1989. — № 2. Гуревич П.С. Закономерности и социальные перепей

научно-технического прогресса/Новая технократическая волне

Западе. М.: 1986. Мамфорд Л. Техника и природа человека/Новая техно;

тическая волна на Западе. М.: 1986. Мамфорд Л. Миф машины/Вестник Московского уни

ситета. Социально-политические исследования. — 1992. — № 1.

Вопросы для повторения

Что означает: техника — это борьба, а не орудие? Может ли техника относится к жизни духа? Какие стадии выделяет в истории человечества Н.А. Бердяев?. Что такое архетип машины? Когда он возник, по мнению Л. Мамфорда? Как соотносится техника с человеческой природой? Какова судьба Мегамашины?

Темы контрольных работ

Техника как феномен.

Природа и техника. Органика и организация. Человек как космиур. Фрагменты биотехники. Перспективы Мегамашины. Человечество в культурологической перспективе.