Даркевич В. Народная культура средневековья

ЖОНГЛЕРЫ

Бродячий фигляр, с детства сроднившийся с живучей, крепкой средою, которую называют простонародьем... насквозь пропитавшийся всеми стремлениями необъятной души человечества, он чувствовал себя частицей его угнетенных масс.

В. Гюго. "Человек, который смеется"

Постоянными носителями праздничного начала в средневековом обществе были странствующие актеры - профессиональные потешники, развлекатели. Людей этого ремесла, снискавших всенародную любовь, в письменных памятниках называли по-разному. Церковные авторы употребляли по традиции классические древнеримские имена: мим (mimus), пантомим (pantomimus), гистрион (histrio). Общепринят латинский термин йокулятор (joculator - шутник, забавник, балагур). Представителей сословия увеселителей именовали плясунами (saltator), шутами (balatro, scurra), музыкантами (musicus); последних различали по родам инструментов (citharista, cymbalista и т. д.). Особое распространение получило французское название "жонглер" (jongleur); в Испании ему соответствовало слово хуглар (juglar); в Германии - шпильман (Spielmann), на Руси - скоморох. Все эти наименования - практически синонимы. Институт жонглеров - преемников античных мимов и дружинных певцов-сказителей варварских племен - не мог появиться внезапно. Их история уходит в дали прошлого - этот "колодец глубины несказанной" (Т. Манн). Традиции театра бродячих мимов не прерывались, видимо, и после падения Западной Римской империи. Несмотря на анафемы отцов церкви, преемственность площадного лицедейства сохранялась в Византии. В Англии уже с VIII в. постановления соборов запрещали священникам поддерживать мимов. В Каролингской империи упоминания о "бесстыдных играх" гистрионов, поощряемых светской и духовной знатью, известны с IX в. Это столетие и примем за условную отправную точку исследования. Именно в IX-Х вв. изображения танцовщиц, акробатов, дрессировщиков появляются в манускриптах и церковной скульптуре Северной Италии, Испании, Англии и на нижнем Рейне. В стиле композиций, в аксессуарах заметно воздействие позднеантичных и ранневизантийских оригиналов: рукописей, консульских диптихов и т. д.

Творчество жонглеров расцвело во второй половине XI-XII в. вместе с развитием городской и придворной культуры. Оно стало популярным во всей Западной Европе от Средиземноморья до со северных рубежей, что нашло отражение в памятниках романского искусства. XIII-ХV столетия - золотой век жонглерии. В крупных городах жонглеры объединялись в корпорации со своими уставами. В Париже и Кельне па "улицах жонглеров" и "улицах музыкантов" обитали "комедианты", "фидельщики", "скрипачи". Роскошные празднества требовали огромного числа "веселых людей" Педро дель Корраль так описал торжества, устроенные в 1430 г . жителями Толедо в честь короля Родриго: "Я не могу назвать вам точно, сколь велико было количество фокусников, жонглеров холодным оружием, певцов, некромантов-прорицателей, музыкантов и других людей свободных профессий, прибывших на эти праздники". Судя по миниатюрам готических кодексов, жонглеры обогащают и усложняют свой репертуар".

Репертуар жонглеров. Византийский хронист Никифор Григора подробно рассказал о "дивном искусстве" труппы египетских актеров. Они выступали в Константинополе, где показывали чудеса ловкости и силы. "Притом каждый из них знал не одно что-нибудь, - замечает историк, - но каждый знал все".

Универсальные артисты. Обычно гистрион подвизался в разножанровых номерах, выступал как универсальный исполнитель. В идеальном случае он - поэт-певец, рассказчик и мимический актер, но вместе с тем - гимнаст, плясун, музыкант, а также наездник, дрессировщик и фокусник. Артист "низового театра" не считая зазорным глотать огонь, имитировать голоса животных и птичье пение. Он воплощал синтез зрелищных искусств и удовлетворял все пожелания праздничного людского множества.

"Ты должен играть на разных инструментах, вертеть на двух ножах мячи, перебрасывая их с одного острия па другое; показывать марионеток; прыгать через четыре кольца; завести себе приставную рыжую бороду и соответствующий костюм, чтобы рядиться и пугать дураков; приучать собаку стоять на задних лапах; знать искусство вожака обезьян; возбуждать смех зрителей потешным изображением человеческих слабостей; бегать и скакать на веревке, протянутой от одной башни к другой, следя за тем, чтобы она не поддалась", - поучал провансальский трубадур Гираут де Калансон жонглера Фадета (начало XIII в.) Трубадур Гираут де Кабрера (конец XII в,) стыдил своего придворного хуглара Каора: "Ты плохо аккомпанируешь на виоле, а поешь еще хуже. Ты скверно играешь в кости и не владеешь смычком, не умеешь жонглировать мячами и паясничать. Ты не способен исполнить ни сирвент, ни баллад". Оба поэта требуют, чтобы их жонглеры стали мастерами на все руки.

В старофранцузском фаблио "Два жонглера" (XIII в.) двое потешников спорят о первенстве. В комическом диалоге они наперебой расхваливают свои дарования: умение играть на духовых и струнных инструментах - ситоле, виоле и жиге, исполнять chansons de geste (поэмы о героических деяниях), сирвеиты, пасторелы, фаблио, декламировать авантюрные рыцарские романы, рассказывать истории на латыни и на родном языке. Они знают геральдическую науку и "все прекрасные игры на свете": могут продемонстрировать удивительный фокус со шнурком, балансировать стульями и заставить танцевать столы, кувыркаться и ходить на голове. Один "умеет играть ножами и ходить по канату", другой обладает и вовсе диковинными способностями: "пускает кровь кошкам и ставит банки быкам, делает уздечки для коров и головные уборы для коз, перчатки для собак и шлемы для зайцев". Богатые на выдумку, импровизаторы легко переходили от возвышенного к низменному, от серьезного к шутке, от декламации героико-эпических произведений и сочинения любовных посланий для дам к озорной буффонаде. Лирическая манера контрастировала с пародийной комикой.

В старопровансальской поэме "Даурель и Бетон" жонглер Даурель, верный вассал и друг своего сеньора, блистает искусством перед избранным обществом. Под звуки виолы и арфы он поет героические поэмы и любовные песни-лэ, сам сочиняет стихи, но наряду с этим Даурель - прыгун и гимнаст, а его жена-акробатка.

Жонглер, сеющий веселье вокруг, - существо многоликое. Его разветвленная "наука" еще не дифференцирована, В ной много фантазии и остроумных находок. В лице арабских и византийских уличных актеров, армянских гусанов, русских глумотворцев" сочетались разные виды замысловатой скоморошьей премудрости. Выступления в одиночку или маленькими группами требовали умения "выделывать разные штуки".

Классификация жонглеров. В "Книге покаяний" Томаса из Кабхема, архиепископа Кентерберийского, различаются три вида гистрионов: "Одни изменяют форму и вид своего тела с помощью непристойных плясок и движений, либо бесстыдно обнажаясь, либо надевая ужасающие маски,.. Существуют другие гистрионы... которые не имеют жилищ, но следуют за дворами вельмож и говорят позорящие и низкие вещи об отсутствующих, чтобы понравиться другим... Есть и третий вид гистрионов, которые имеют музыкальные инструменты для развлечения людей, и их бывает две разновидности. Одни постоянно посещают харчевни и непристойные собрания, чтобы петь там непристойные песни; таковые подлежат осуждению. И есть другие, которые называются йокуляторами; они воспевают подвиги властителей и жития святых, утешают людей в их горестях и скорбях и не совершают бесчисленных непристойностей, подобно плясунам и плясуньям, которые вызывают духов с помощью заклинаний или другим способом" .

К трудовому люду относил менестрелей Вильям Ленгленд, автор аллегорической поэмы "Видение о Петре-Пахаре" (первая редакция около 1362 г .):

Другие ж в менестрели подрядились

И добывали хлеб веселой песней,

За это их никто не обвинит.

Менестрелям высокого средневековья предшествовал институт дружинников-сказителей, воспевавших героев, распространенный у древних германцев, скандинавов, кельтов (франкские скопы, кельтские барды и пр.).

Среди множества жонглеров существовали слишком расплывчатые границы, что отмечали и современники. "Последний трубадур" Гираут Рикьер обратился с назидательной поэмой к знаменитому покровителю искусств, королю Кастилии и Леона Альфонсу X. Он сетовал, что бесчестный люд, "унижающий звание жонглера", нередко смешивают со знающими трубадурами. Это "позорно и вредно" для представителей "высокого искусства поэзии и музыки, умеющих сочинять стихи и творить поучительные и непреходящие произведения". Под видом ответа короля Рикьер предложил свою систематизацию: 1) "доктора поэтического искусства" - лучшие из трубадуров, "освещающие путь обществу", авторы "образцовых стихов и кансон, грациозных новелл и дидактических произведений" на разговорном языке; 2) трубадуры, которые сочиняют песни и музыку к ним, создают танцевальные мелодии, баллады, альбы и сирвенты; 3) жонглеры, угождающие вкусу знатных: они играют на разных инструментах, рассказывают повести и сказки, распевают чужие стихи и кансоны; 4) буффоны (шуты) "свое низкое искусство на улицах и площадях показывают и ведут образ жизни недостойный". Они выводят дрессированных обезьян, собак и коз, демонстрируют марионеток, подражают пенью птиц. Буффон за мелкие подачки на инструментах играет или ноет перед простонародьем... путешествуя от двора ко двору, без стыда, терпеливо переносит всякие унижения и презирает приятные и благородные занятия.

Предложенные градации несколько упрощают реальную картину. Классификация архиепископа Кентерберийского - жесткая классификация моралиста - определяет отношение людей церкви. В ней выделены категории гистрионов, которые в действительности, как и в социальной дифференциации Рикьера, не разделялись так резко. Между жонглерами, которые ублажали "чернь", и теми, кто развлекал рыцарское общество, не было непроходимых границ. Ворота замка не закрывались перед акробатами, поводырями медведей и кукольниками, а исполнители лироэпических поэм, усвоившие тонкости куртуазной этикетности, выступали и перед людьми низкого сословия.

Известные менестрели, напротив, похвалялись разнообразием талантов. Всесторонними способностями обладали такие незаурядные персонажи, как трувер Колен Мюзе (род. около 1210 г .). Человек скромного происхождения, верхом на лошади, с виолой за спиной он странствовал в летние дни по дорогам Северной Франции. Мюзе - одаренный поэт, музыкант, но выступал и в амплуа танцовщика. В песнях, чуждых аристократической изысканности, он называл вещи своими именами, осуждая алчность высоких господ: "Сеньор, я играл на виоле перед вами в вашем замке; вы мне ничего не дали и не расплатились со мной. Это подлость. Клянусь девой Марией, я к вам больше не приду; моя котомка плохо набита и мой кошелек пуст" . Не отличался праведной жизнью трубадур Гаусельм Файдит (род- около 1150 г ,), который в своих скитаниях доходил до Нормандии. Венгрии и Палестины (участвовал в третьем крестовом походе). Биограф рассказывает о нем: "Сын бюргера, он пел лучше, чем кто бы то ни было, сочинил множество хороших мелодий и песен; сделался жонглером по той причине, что все свое имение спустил в игре в кости; был чрезмерно толстым, так как любил хорошо поесть и выпить". Между привилегированными и "низовыми" жонглерами не всегда существовало четкое разграничение, особенно до XIII в., хотя современники и чувствовали различия. Практикуемые ими "сценические" жанры смешивались в причудливых комбинациях.

Специализация жонглеров. Синкретизм профессии жонглеров не исключал известной специализации. Каждый в зависимости от способностей первенствовал в определенном виде программы. Разделение по жанрам прогрессировало с усовершенствованием и усложнением музыки и зрелищного искусства. Если Фадету следовало научиться играть на девяти музыкальных инструментах, то придворные хуглары королей Кастилии и Арагона в XIII-XIV вв. виртуозно владели лишь одним. Если Даурсль и Кабра совмещали с музыкой акробатику и жонглирование мячами, то в испанской стихотворной "Книге об Александре") (середина XIII в,) музыканты обособлены от вожаков обезьян и ряженых.. Русских скоморохов распознавали но родам инструментов: "Иль свирець, или гудецъ, или смычек, или плясецъ, да отвергуть" (Рязанская кормчая, 1284 г .).

Специализация жонглеров вполне закономерна. Площадной фигляр, который проделывал фокусы и корчил рожи, и уважаемый сказитель эпических поэм, настраивавший лиру на темы высокого общественного звучаниях - совсем не одно и то же. Исполнители песен трубадуров, тесно связанные с аристократией, считали ниже своего достоинства осваивать акробатические трюки.

Но ни один из "увеселительных" жанров в средние века еще не обособился, не зажил самостоятельной жизнью. Вокальные, инструментальные, танцевальные и комедийные номера, выступления эквилибристов и дрессировщиков сливались в едином спектакле. Памятники изобразительного искусства дают представление о богатстве репертуара и реквизите профессиональных потешников. По полноте и конкретности они превосходят другие виды источников.

Жизнь жонглеров. «Наши гитары заплеваны, брильянтовые украшения на нашей груди забрызганы грязью, дождь водосточных труб вымочил нас, стекая вдоль спины, всеми скорбями жизни омыта наша душа, и мы уходим далеко в поле, чтобы поплакать там в одиночестве» (Г. Флобер. Искушение святого Антония)

Жонглеры, стоявшие вне всякой иерархии, происходили из разных сословий, Среди них и их предков были разорившиеся крестьяне, ремесленники, променявшие свои инструменты на виолу и арфу, безместные клирики, бродячие студенты и даже обедневшие выходцы из родовитых семей. Пешком или в седле они скитались по свету: зимой ночевали в придорожных кабачках и на фермах, расплачиваясь песнями за приют и скудную пищу, а в теплое время года устраивались где придется: на лесной опушке, у деревенской околицы или на рыночной площади города. Произведения искусства запечатлели живые черточки быта "мастеров веселья".

"Ты так беден и жалко одет..."Ходят шуты за глупцом, Но опасна толпа их шальная. Ветром фортуны гоним. Любит слепой их богач Петрарка "Лекарства от превратностей судьбы"

Обличители мирской суетности считали беспутное ремесло жонглера, призванное забавлять каждого встречного и потворствовать низменным страстям, несовместимым с религиозной моралью:

Не водись с буффонами и не слушай их рассказов,

И особенно избегай таких людей за обедом,

Ибо это бесовы рассказчики, уверяю тебя.

Представителей племени кочующих развлекателей презирали как опустившихся бродяг, что шатаются день и ночь и не особенно разборчивы в выборе средств к пропитанию. Проповедники громили бродячий пестрый люд за безнравственность и грозили отлучением от церкви; покаявшихся гистрионов не допускали к причастию, их отказывались хоронить в освященной земле. Памятники германского законодательства объявляли актеров неправоспособными, хотя и не приравнивали их к ворам или разбойникам ("Саксонское зерцало" (XIII в.). Над ними могли учинить насилие без какого-либо возмещения. В "Саксонском зерцале" указана пеня для насмешки: "Актерам и всем тем, которые передают себя в собственность другого, служит в качестве возмещения тень человека", иначе говоря, они могут наказать лишь тень обидчика. На Руси в XV-XVI вв. "походных" ("перехожих"), т.е. странствующих, скоморохов приравнивали к пропащим "бражникам кабацким". Согласно Судебнику 1589 г . (ст. 65, 66), величина бесчестия (т.е. плата за оскорбление) кочующему скомороху в 20 раз ниже, чем скомороху, проживавшему в определенной местности длительное время или постоянно. "Добропорядочные" люди осуждали безалаберную жизнь деклассированной средневековой богемы, но отнюдь не считали зазорным посещать ее разгульные сборища.

В местечке Санс - давно ль, недавно -

В отрепьях жалких он ходил.

Не знаю, как жонглер тот звался,

А в кости лихо он сражался,

Бродил, продувшись, невеселый,

Без куртки он и без виолы...

Жонглеру, как другим бездомным,

Кабак приютом был укромным

Жонглер не на турнирах дрался,

Он в пьяных драках подвизался,

Ну, что ж еще? Скажу, что он

Усердно посещал притон:

Красоток лапал, пил, играл,

Последний грош там оставлял...

Бродяга знать не знал труда,

Был праздник для него всегда.

"О святом Петре и жонглере."

Пренебрежительное отношение не исключало зависти к тем, кто при всем убожестве и неустроенности своего бытия, при всей зависимости от щедрости зрителей или знатного покровителя обладал "карнавальными" правами и вольностями. Непреодолимое желание запретного тянуло к общению с этими беспечными людьми, гуляками и пересмешниками, то и дело подвергавшимися оскорбительным выпадам.

За бесшабашными отщепенцами закрепилась праздничная привилегия осмеивать всех и вся. "Этим языкам в тягость мир и тихое молчание, им по душе только сплетня; они или лживо хвалят, или завистливо бранят, и где не могут отнять деньги, отнимают славу. Одни правила у скоморохов с нахлебниками, оружие тех и других - лесть, те и другие приходят со счастьем и уходят с несчастьем. Только тем достаточно наполнить себе брюхо; у этих - другой голод, упоминание о хлебе для них род оскорбления, надо насытить их бездонную алчность" (Петрарка, "Лекарства от превратностей судьбы"). Даже самым отпетым из них многое сходило с рук. Преисполненный житейской мудрости Санчо поучал Дон-Кихота: "Никогда не следует связываться с комедиантами, потому как они на особом положении. Знавал я одного такого: его было посадили в тюрьму за то, что он двоих укокошил, но тут же выпустили безо всякого даже денежного взыскания. Было бы вам известно, ваша милость, что как они весельчаки и забавники..., все за них заступаются, все их ублажают, особливо тех, которые из королевских либо из княжеских трупп ,- этих всех или почти всех по одежде и по осанке можно принять за принцев".

"Низовым" жонглерам приходилось нищенствовать и голодать, их горькая жизнь была полна превратностей и унижений в ожидании "дара обеда или ужина": "Ты так беден и жалко одет. Я одной сирвентой выведу тебя из беды" ,- обращался трубадур Раймон де Мираваль к своему жонглеру. Обездоленных гистрионов почти не отличали от нищих, обреченных бродить по свету до старости.

В Бревиарии XIV в. нарисован странник с посохом, несущий на спине корейцу с двумя обезьянками. Во фламандской Псалтири начала XIV в. слепца с сумой на поясе ведет на поводке его собака. Держа в зубах деревянную чашку для милостыни, она обходит присутствующих. Неподалеку, опираясь на клюку и протягивая миску для подаяния, бредет босоногий бедняк в накидке с капюшоном. Из корзины за его спиной выглядывает ручная обезьяна. Похожего нищего с невзрачной обезьянкой, запеленутой, как младенец, видим во фламандской Псалтири первой четверти XIV в. (Оксфорд, Бодлеянская библиотека). О приближении путника возмещает звон колокольчика, прикрепленного к концу его капюшона. На картоне Брейгеля Старшего "Битва Карнавала с Великим Постом" в толпе калек видим нищенку с корзиной за спиной, где сидит обезьяна. На шляпе женщины - атрибуты пилигримов: ключи св. Петра (она побывала в Риме) и какой-то образок. Скитальцы зарабатывали на хлеб насущный при помощи забавных зверьков - товарищей по несчастью. В "Романе об Александре" к поясу незрячего лирника привязана собака- поводырь. Она собирает мелкие монетки в чашку, зажатую в зубах.

На выбор горемычного ремесла гистриона могло повлиять увечье или врожденное физическое уродство - как считали, божье наказание.

И вот пришли под рождество

Три менестреля в дом его.

Все трое были горбуны.

"О трех горбунах"

Карлика или горбуна наделяли зловещими свойствами: подозревали что они посвящены в тайны ведовства и знаются с нечистым. В "Церковной истории Испании" Евсевия (рукопись XV в.) согнутый дугой калека демонстрирует акробатические трюки обезьян. Положение низшей прослойки жонглеров никогда не улучшалось: "Когда один гистрион ночью застал у себя дома каких-то воров, он им сказал: Я не знаю, что вы хотите здесь найти ночью, когда я и при свете дня ничего не могу найти".

Судя но писцовым книгам XVI-XVII вв., русские "описные" (т.е. попавшие в перепись) скоморохи ютились в ремесленных слободах и на церковных погостах рядом с нищими и убогими. Часто бедность не позволяла им платить тягло. Окончательно разоряясь, "веселые" разбредались, куда глаза глядят ,- "сходили безвестно". Нужда скоморошьей братии, бродившей "для своего промыслишку", отражена в пословицах: "Звенят бубны хорошо, да плохо кормят"; "Скрипка да гудок сведет до- мок в один уголок". Вместе с тем в Судебнике 1589 г . (составленном в северных волостях) определена довольно высокая норма бесчестия описному скомороху (равная бесчестию сотского - 2 рубля), что свидетельствуют о процветании скоморошества в Поморье еще в конце XVI в.

Усиление репрессий против скоморохов при Алексее Михайловиче связано с общей тенденцией к "восстановлению нравов". Традиционные народные праздники, к которым в более ранний период церковь относилась с большей терпимостью, отныне запрещаются и преследуются, так же, как и различные обычаи, не подконтрольные духовенству. Создается новая атмосфера надзора и принуждения.

Группы жонглеров. Хотя многие жонглеры странствовали в одиночку, взаимная поддержка и товарищеская сплоченность были важным условием их выживания. Судя по маргинальным иллюстрациям, жонглеры предпочитали объединяться в маленькие замкнутые группы из двух-трех человек - участников коллективного спектакля. Нередко ядром актерской компании была супружеская пара: мужу - главному кормильцу и "премьеру" - помогала его подруга - танцовщица, аккомпаниаторша, певица. "Жонглер тот, кто вращается среди людей со смехом и с игрой и высмеивает себя, свою жену, своих детей и всех прочих" (Брунотто Латини. "Книга сокровищ"). Профессиональные секреты зрелищного искусства отцы передавали сыновьям. Дети по стопам родителей с малолетства вступали в суровую школу скоморошьего ремесла. В течение многих лет. Работая до изнеможения, они проходили курс ученичества, овладевали всеми тонкостями "науки". Благодаря семейной преемственности и упорному труду, из подростка формировался мастер своего дела - акробат, дрессировщик, музыкант.

Вокруг семейной ячейки группировались "вольнонаемные" актеры. Иногда в состав труппы входило много исполнителей. В рыцарском романе "Галеран Ретонский" Жана Ренара (первая половина XIII в.) описана одна из них: "Там двадцать, а там и сотня человек заставляют реветь львов и медведей. На главной площади города один играет на виоле, другой поет, один исполняет акробатические трюки, другой забавляет зрителей". По свидетельству Никифора Григоры, сообщество египетских акробатов включало свыше 40 человек. В "Стоглаве" огромные ватаги бродячего люда, творящие "кощуны бесовские", признаны подлинным бедствием: "Да по дальним странам ходят скомрахи ватагами многими, по шестидесят и по семидесят человек и по сту, и по деревням у християн сильно ядят и пьют, из их клетей животы грабят, а по дорогам людей розбивают". "Скитальцы меж двор" в одной "артель" включали, кроме скоморохов, странствующих ремесленников и нищую братию. На рисунке Олеария скоморошничают четверо "глумотворцев": кукловод, поводырь медведя, гусляр и гудошник. По данным таможенных книг Устюга Великого (1635-1636 гг.), "веселые" выступали здесь тремя группами по двое-пятеро. Промысел гистриона объединял людей всех возрастов: от детей и юношей на ролях учеников до бывалых старцев.

Костюмы жонглеров. Жонглеров издали узнавали по кричащим "лоскутным" одеждам, музыкальным инструментам у пояса, тощим коврикам, которые они перекидывали через плечо, а во время выступлении расстилали прямо на мостовой. Наполняя улицы беспорядочным весельем, они несли корзинки с обезьянами и разноцветных попугаев, вели дрессированных медведей, лошадей, собачек и коз. Судя по изобразительным материалам, разношерстная жонглерская братия не знала единых костюмов, подобных специальному костюму шутов. Одевались по моде времени и в зависимости от достатка; от нищенского рубища до нарядного платья придворных менестрелей. Придворные жонглеры в ХII-XIV вв. музицировали в двуцветных "гербовых одеждах" с узорами из диагональных и поперечных полос или в шахматную клетку. На миниатюре гейдельбергского "Песенника" солист с виолой в центре "оркестра" облачен в длинное платье, отороченное мехом. Как и наряд его патрона-миннезингера Генриха Фрауенлоба, оно отделано зелеными зигзагообразными полосами. Залито зеленым и поле герба Генриха. На другой миниатюре того же манускрипта барабанщик в центре музыкантов носит зеленый котт - цельнокроеное приталенное платье под цвет туалета сеньора - миннезингера Оттона Бранденбургского, играющего в шахматы с дамой сердца.

В "Романе об Александре" и в "Книге сокровищ" Латини (ГПБ) каждая половина одежды музыкантов имеет разную окраску. Так, у трубача-глашатая рубаха разделена по вертикали на красную и синюю части.

В пути или на привале жонглеры носили ничем не примечательное будничное платье. Мужчины ходили в чепчике, шенсе - верхней рубахе до колен (реже до щиколоток), чулках-штанах (шоссах), мягких кожаных туфлях без каблуков. К поясу подвешивали нож и кошелек, В непогоду закутывались в плащ-манто, скрепленный завязками. Голову прикрывали куафом-капюшоном с пелериной и длинным мысом, спускавшимся с темени на спину. "Оба, господин Тристан и Курневаль, оделись, как два странника или шпильмана, в короткие серые куртки и короткие красные накидки с желтой бахромой, их еще называют раппен". ("Удивительная и занимательная история о господине Тристане".XV в.) Гримировка под юродивого или жонглера с целью проникнуть в неприятельский замок или избежать преследования - частый мотив рыцарской литературы.

Платье жонглересс доходило до пят. Замужние женщины скрывали волосы под покрывалом, девушки танцевали простоволосыми. Перед выступлением жонглеры наряжались в праздничное яркое платье, выделявшее их из толпы, В "Книге сокровищ" Латици эквилибрист щеголяет в белом чепце, красной рубахе, подтянутой на бедрах, коричневых шоссах и белых башмаках. На фреске музея Барселоны и па миниатюре испанской рукописи Х в. "Комментария к Апокалипсису" монаха Беатуса из Льебаны (сочинение написано в 786 г .).

Хуглары носят шепс с прямым вырезом у шеи и длинные штаны-брэ, расклешенные к ступням. Перед представлениями гистрионы надевали конические шапки, головные обручи с цветами - "шапо-дефлёр", венчики с нарой птичьих крылышек, как у музыканта с арфой. Возможно, крылья арфиста являются пережиточным атрибутом Гермеса (Меркурия) - изобретателя лиры, покровителя агонов и магии. Конусообразные колпаки - отличительный признак армянских гусанов. В кастильском "Комментарии к Апокалипсису" Беатуса (начало XII в.) туфли танцоров снабжены "котурнами".

В комических сценках жонглеры надевали маски, раскрашивали лица, использовали парики и накладные бороды. Акробаты, борцы и укротители выходили с обнаженным торсом; штаны подпоясывали широким ремнем.

Русские "пустошники" и "сквернословцы" творили "бесовские дивы", красуясь в островерхих колпаках с опушкой по краю, шутовских коронах с павлиньими перьями, красных сафьяновых сапожках..

Жизнь в пути. «Пусть скрутит рак эту профессию и того, кто ее выдумал! Когда я с ними устроился, я надеялся испытать счастливую жизнь, по нашел настоящую жизнь цыган... Сегодня сюда, завтра туда, когда сушей, когда морем, а что хуже всего- это вечная жизнь по постоялым дворам, где платится хорошо, а живется плохо. Ведь мой отец мог бы пристроить меня к какому-нибудь иному ремеслу» Доменико Бруни. Актерские труды ( 1623 г .)

Своеобразие профессии жонглеров и песнесказителей определяло их страннический образ жизни.

Жил я в державах

Чужих подолгу,

Обошел я немало

Земель обширных,

Разлученный с отчизной,

Зло встречал и благо

Я, сирота, скитаясь,

Служа властителям.

Видсид (около VII в.)

Судьба жонглера - вечное кочевание "по землям дальним". Он ощущал себя "птицей, носимой воздушными дорогами, листом, игрушкой ураганов". Бродячие актеры скитались месяцами, боролись с усталостью, страдали от переходов и ночной стужи. Неимущие и поэтому легкие на подъем, "дети большой дороги" ходили по городам и весям - от замка к замку, с ярмарки на ярмарку, от деревни к деревне, останавливаясь там, где их ожидал заработок. "Много по земле ходоки" не задерживались на одном месте. Если жонглер оставался ночевать в доме, где его радушно приняли, то на другое утро он продолжал путь. Скоморошье искусство мобильно: зрелище не требовало хитрых приготовлений и могло состояться в любой обстановке.

Готические миниатюры показывают нам многострадальные семьи медвежьих поводчиков, бредущие пешком, или более зажиточного хуглара, который разъезжает верхом на лошади. В немецкой "Домашней книге" нарядная труппа шпильманов проходит мимо городов и замков, вздымающих башни в окрестных горах. В низину спускается король со свитой, чтобы увидеть редкостный спектакль. Один фигляр заклинает змей, другой выплевывает огонь изо рта, третий жонглирует ножами. Здесь же вступают в схватку борцы и фехтовальщики.

Жонглеры подвергались всем опасностям кочевой жизни. Путешествия во трудным дорогам и тропам среди дремучих лесов, гор и ущелий требовали мужества и выдержки. Следовало быть готовым к рискованным встречам с разбойниками и всякими лихими людьми. В сборнике хвалебных песнопений (кантиг) в честь девы Марии, созданном при участии кастильского короля Альфонса Х Мудрого, песнь 194 озаглавлена: "Как святая Мария помогла хуглару, которого хотели убить и отобрать все, что он вез". Однажды в Каталонии один бродячий певец посетил замок скупого и вероломного кабальеро. Наутро, когда он, простившись, уехал, сеньор приказал своим людям напасть на хуглара в безлюдном месте и отнять у него лошадь и одежду. В эскорпальской рукописи кантиг история подробно проиллюстрирована. Двое челядинцев, вооруженных мечами и копьями, стаскивают верхнее платье с несчастного хуглара. Рядом стоит его взнузданный конь. Ограбление совершено в глуши, среди залесенных холмов. Известно, что когда трубадур Гираут де Борнель (творческая деятельность-1160-1200 гг.) возвращался из Кастилии во Францию с богатыми дарами Альфонса VIII, король Наваррский подослал к нему грабителей и получил с них свою долю добычи.

С гистрионами случались и другие неприятные происшествия. Некий жадный вельможа натравил собак на жонглера, решив, что тот напрашивается на обед. Между тем, странник хотел только спросить дорогу и узнать новости. Опасаясь случайностей, подстерегавших их на каждом шагу, хуглары перед дальней дорогой испрашивали совета у предсказателей судьбы. Некоторые из них, к примеру Мартин Васкес, сами занимались астрологией.

Жонглеры тосковали по оседлой обеспеченной жизни:

Ибо тоска - ходить весь год пешком

И трогать надоевшую струну;

Хотел бы я иметь уютный дом,

Чтобы спокойно отходить ко сну.

Пистолетта, Песня жонглера, мечтающего о богатстве и знатности (первая четверть XII в.).

Места и стиль выступлений. Жонглеры поспевали везде, где скапливался падкий до зрелищ "добрый люд": на престольный праздник и ярмарку, выборы папы и коронацию), свадебное торжество или крестины в дворцовых покоях. Они - желанные гости на всех государственных и частных празднествах. Перед жонглерами опускали подъемные мосты замков, гостеприимно распахивали двери частных домов деревенских харчевен, куда их наперебой приглашали. Когда барабанная дробь и пение трубы возвещали о приближении "бесовских игрецов", торговцы закрывали лавки, ремесленники - мастерские. Все спешили увидеть и услышать тех, чей приход нарушал томящую монотонность будней. Принося любопытные вести и слухи, жонглеры приобщали слушателей к делам широкого мира, что раскинулся за пределами ближней округи.

Появление бродячих потешников было радостным событием. Несмотря на протесты аскетически настроенных ревнителей благочестия, они собирали многолюдную и пеструю аудиторию. Жонглеры встречали дружелюбный прием и у простонародья, и королевских апартаментах, и даже в домах священнослужителей и монастырях. Знатный барон щедро награждал сказителя, который на званом пиру достойно восхвалял подвиги его предков.

Безвестный ли, иль знаменитый

Жонглер, быв под его защитой,

Не голодал, не холодал.

У многих он любовь снискал,

Даря им лошадей иль платье.

Духовные лица поощряли исполнителей гимнов о чудесах святых и знаменитых реликвиях. С XIV в. городские статуты признавали, что сообщества сведущих "менестрелей и менестрельш, жонглеров и жонглерш" "мастерством своим общине города... нужны и полезны". На рельефе из дома в Клюни музыкант играет перед лавкой ремесленника. Открытый ларек образован полуциркульным окном почти во всю ширину постройки. Прилавком служит опущенная решетка (по ночам ею закрывали помещение). За ним сидит сапожник с деревянной колодкой в руках; к нему обращается заказчица. У бокового арочного входа остановился виолист в островерхом колпаке.

Были вездесущи и русские скоморохи, "глумы деющие и позоры бесовство творяще". "Бесчинники" и "кощунники" скоморошили на свадьбах, поминках и похоронах, на "сборищах идольских" во время празднеств земледельческого годового цикла. Без них казались пресными княжеские пиры. Дерзкие "срамословцы" играли "в павечерницах" на торжищах и дорожных перекрестках, устраивали "уродославиа и глумлениа" в домах и "на улицах града". Народ тек к скоморохам, "аки крылати", собираясь там, куда звали "гусльми и плясцы и песньми и свирельми".

Интерьер замка и зал купеческой гильдии, сельская улица и постоялый двор, рыночная площадь и паперть храма - вот естественный фон представлений жонглеров. Их импровизированные "арены" не требовали специальных помещений и театральной рампы. "Сценическая площадка", облюбованная потешником не отделялась ни подмостками, ни навесом. Декорации заменяла улица с ее живописными домами и прохожими; оживленную площадь превращали в огромную эстраду.

На миниатюрах жонглеры выступают в тесном общении с благожелательными зрителями. Толпы зевак, мужчин и женщин, осаждают открытое со всех сторон место, где происходит спектакль. Поскольку и его оформлении применяли крайне незатейливый реквизит, все внимание непритязательной аудитории сосредоточивалось па актере - авторе, исполнителе и "режиссере" одновременно. Поглощенные игрой зрители соучаствовали в "действе": во всеуслышание обменивались впечатлениями, вмешивались в диалоги актеров, подавали реплики. Жонглеры как находчивые мастера экспромта остроумно отвечали. Подзадоривая публику, они втягивали се в орбиту представления - так но ходу действия возникали искрометные импровизации с неожиданными выходками и проказами, "Ремесло их таково, что не заключает в себе никакого обмана, ибо они ежеминутно выносят свой товар на народную площадь, и всякий его видит и о нем судить (Сервантес. "Лиценциат Видриера").

Жонглеры на мостах. «Должно заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или же уличный музыкант соберут здесь больше народа, нежели хороший евангелистский проповедник». Рабле. "Гаргантюа и Пантагрюэлъ"

В 1317 г . французскому королю Филиппу V Длинному преподнесли великолепно иллюстрированную рукопись "Жития святого Дионисия" - первого епископа Паричка и мученика за веру. В серии миниатюр во весь лист художник обстоятельно поведал о деяниях святого. В нижней части каждой композиции изображены Большой и Малый мосты через Сену, на которых встречаются люди всякого рода, состояния и возраста, бурлит ремесленная и торговая деятельность. В выразительных сценках перед нами предстает повседневная жизнь трудового Парижа начала XIV столетия, проходят разнообразные типы парижан. Большой мост, на котором обосновались менялы и ювелиры (с XV в. получил название Моста менял), соединял остров Сите с правым берегом Сены, Малый, занятый торговцами, выводил с острова через узкий южный рукав Сены на Большую улицу (Сен-Жак). На миниатюрах в центре показан остров Сите (иногда над ним надпись Parisius), слева - Большой мост с четырьмя, пятью или шестью арочными опорами, справа - Малый на двух устоях (оба моста условно представлены в одной плоскости). У выхода на мосты в оборонительной стене острова изображено двое ворот с опускными решетками. Ворота фланкированы сторожевыми зубчатыми башнями, где помещались караульные. По сторонам замощенного проезда мосты тесно застроены мастерскими н лавками. В них работают и бойко торгуют своими изделиями оружейники, суконщики, аптекари, ювелиры. Врач, принимая больную, глубокомысленно созерцает уринал, цирюльник стрижет клиента, продавец птиц предлагает покупателю щегла в клетке. Среди "мостовых жителей" много женщин: кумушки прядут пряжу, домохозяйка принимает мешок муки, который притащил с мельницы мальчик, у ворот торгует молочница. По мосту струится неиссякаемый людской ноток: гонят скот крестьяне из окрестных деревень, медленно бредут паломники, слепцы и калеки на костылях, предлагают товар коробейники, старьевщики, продавцы вина и пирожных, спешат на охоту псари со сворами собак. Проезжают повозки, наполненные снопами и дровами; две лошади цугом везут громоздкий экипаж с пассажирами.

Самая гуща городской сутолоки - стихия жонглеров. Перед лавками менялы и золотых дел мастера, людей зажиточных, остановился музыкант с портативом. Это час полуденного отдыха - сиесты; один горожанин прикорнул на стуле в доме, другой дремлет в лодке, привязанной к колышку. На одной из миниатюр толпа любопытных глазеет на пляшущего медведя. Спутница вожака с медведем собирает мелкие деньги со зрителей. С противоположной стороны устало плетется разносчик булок с корзиной на спине. В лодке, пришвартованной к пилону, за чашей вина веселится компания студентов.

На Большой мост въезжают два всадница, справа шагает поводырь с обезьяной на привязи. Парижский статут XIII в. гласил: "Если на мосту появится обезьяна и ее везет не простой обыватель для собственного развлечения, но жонглер, дающий с ней представления, то он должен дать его (в виде пошлины) тут же на мосту".

В центральном медальоне лиможского жемельона (чаша для омовения рук) из Берлина (XIII в.) жонглересса, танцующая на руках, и игрок с виолой выступают на мосту с восемью арками, под которым изображены волны.

Жонглеры на свадьбах. На нижнем бордюре листа в "Романе об Александре" показана свадебная процессия. Слева двое молодых людей ведут невесту, за ними следуют ее подруги. Шествие возглавляют музыканты с дудкой и переносным органом. Справа, у портала церкви с башенкой над средокрестьем, невесту встречают жених со своим "дружкой", храмовый прислужник с кропилом и священник в альбе и столе, перекрещенной па груди. Вслед за тем духовный пастырь поведет молодых к алтарю.

На фреске Джотто "Свадебное шествие Марии" в Капелле дель Арена в Падуе (между 1305 и 1313гг.) музыканты со смычковым инструментом и длинными трубами предшествуют процессии.

Скоморохи в свадебном поезде "творили глумы" на всем пути в церковь. С языческих времен их непременное присутствие на торжествах служило залогом благополучной жизни новобрачных. Ритуальный смех скоморохов выполнял функцию оберега, отвращая всякую "порчу". Суровые богословы придерживались противоположного мнения: собор в Ахене ( 816 г .) предписывал клирикам покидать брачную церемонию, прежде чем появятся фимелики - гистрионы.

При известии о предстоящей свадьбе высокопоставленного лица жонглеры пускались в дорогу из отдаленных провинций. Они развлекали именитых гостей на свадебном пиру, и "благородные сердцем" сеньоры, "чтобы почтить себя", не скупились на приношения:

В ту ночь все радовались там;

За труд веселый игрецам

Без счета щедро заплатили.

Даров богатых надарили -

Из кролика и белки гладкой;

Сукна, шелков, коней - одним,

Тяжелых кошелей - другим.

Все получили награжденье

По их заслуге и уменью.

Пышные свадьбы обходились недешево, но для жонглеров, угодивших гостям, ничего не жалели. Были и исключения. Епископ Оттон Фрейзингенский одобрил поступок германского императора Генриха III. Празднуя в Ингельгейме свадьбу с дочерью аквитанского герцога Агнессой ( 1043 г .), он выслал из города "огромное скопище плясунов и гистрионов", не одарив и даже не накормив их. Отнятое у "слуг дьявола" он щедрой рукой раздал неимущим. Моралисты гневно осуждали суетных рыцарей, которые, задабривая гистрионов, тем самым наносили ущерб церкви и беднякам.

Жонглеры, приглашенные на свадьбы, старались превзойти самих себя. В старопровансальском романе "Фламенка" (ХIII в.) на блестящем балу по случаю бракосочетания героини с графом Арчимбаутом присутствовали сотни увеселителей:

У тех - театр марионеток;

Жонглер ножами - быстр и меток;

Тот - пляшет с кубком, тот - скользит

Змеей, тот - делает кульбит,

Тот - в обруч прыгает; кого,

Не знаешь, выше мастерство.

Кого ж истории влекли

Про то, как жили короли

И графы, мог угнать о разном;

Там слух не оставался праздным,

Поскольку кто-то о Приаме

Вел речь, другой же - о Пираме;

Тот - о Парисе и Елене,

Ее прельщении и плене;

Там - об Улиссе говорили,

О Гекторе и об Ахилле;

О том, как поступил Эней

С Дидоной, и как тяжко ей

Остаться было одинокой...

Звучал рассказ об Александре,

Затем - о Геро и Леандре...

И как Нарцисс прекрасный тонет

В ручье, где отразился он;

Как над Орфеем верх Плутон

Взял, у него жену отняв;

Как филистимский Голиаф

Тремя камнями был убит,

Которые пустил Давид...

Про нравы Круглого Стола,

Где всем оказана была

Честь королевская за дело

И благородство не слабело...

И как сам Карл Великий правил

Германией до дней раздела,

Иных история задела

О Хлодвиге и о Пипине;

О Люцифере, что в гордыне

Низвергся с высей благодати...

Все, как могли, старались. Гул

Неумолкающий виольный

И от рассказов шум застольный

Слились над залом в общий гам.

Перечень пленительных и поучительных историй, исполняемых жонглерами, уникальный по полноте, - своего рода конспект средневековой хрестоматии с характерным смешением античных, библейских и "исторических" сюжетов, а также эпизодов из рыцарских романов".

Жонглеры при феодальных дворах. Когда я вижу, как плывут, Пестрея средь листвы, знамена, И слышу ржанье из загона И звук виол. Когда поют Жонглеры, заходя в палатки, - Труба и рог меня зовут Запеть. Бертран де Борн. Песня, изобличающая вероломство короля Арагонского, союзника Ричарда (конец XII в.)

Как только цветистое общество бродячих музыкантов, фокусников и укротителей появлялось вдали, сторож на башне замка возвещал их приход. На миниатюре рукописи "Кантиг святой Марии" хуглар в дорожном плаще и башмаках со шпорами спешился с лошади возле дворца. К седлу приторочена виола в чехле. Сам хозяин, выходя ворот, встречает приезжего с распростертыми объятиями, а шаловливый мальчуган уже успел взобраться на его лошадь. Кантига гласит:

Сладкогласно поющий хуглар,

Находчивый и беззастенчивый,

Бродит, коротко стриженный,

И отлично знает свое дело.

В другой сценке к той же песне гость платит за добрый прием пеcнями и музыкой. Вечером в парадном зале, украшенном фигурными арочками на тонких мавританских колонках, собрались обитатели замка: сам кабальеро, его супруга с собачкой на коленях, их дети и домочадцы, "сладкогласно поющий" хуглар выводит рулады под аккомпанемент виолы".

Обе иллюстрации хорошо прокомментировать отрывком из "Истории французской литературы" Ж. Деможо (Париж, 1884) в переводе А. Блока. "Чтобы представить себе, с каким нетерпением ожидали этих гостей, надо вспомню ту долготу однообразной жизни феодальных владений... Шесть долгих месяцев феодальный замок окутан облаками, без войн и без турниров, посещаем немногими иностранцами и пилигримами; когда кончались эти долгие и однообразные дни и бесконечные вечера, занятые надоевшей шахматной игрой, тогда вместе с ласточками ждали желанного возвращения поэта; вот он наконец, его выследили издалека с крутого замкового вала, он несет с собой виолу, привязанную к седлу, если он приехал верхом, или висящую через плечо, если пришел пешком. Его одежда из разноцветных лоскутьев, волосы и борода обстрижены, хотя частью; у пояса висит кошелек, заранее приглашающий хозяев быть щедрыми.

В самый вечер его прихода барон, его рыцари и дамы собираются в большом зале с каменным полом послушать поэму, которую он кончил зимой... Здесь нет ни критики, ни насмешек, все слушают внимательно... Слушать такие песни - "удваивать" свою жизнь".

С конца XI в. замок становится средоточием светской рыцарской культуры. Пиры н танцы аристократической молодежи, развлекаемой жонглерами и жонглерессами,- частый мотив в искусстве. Наиболее талантливые менестрели оседали в резиденциях королей н баронов, причислявших их ко двору. В лице вельможных меценатов они встречали утонченных ценителей своих даровании.

Певцы и все, кто были в их странствующем братстве,

Мечтали о внезапно полученном богатстве.

Один воитель знатный услышал их желанье

И милостью своею поддерживал их упованья.

Кудруна. XXXI авентюра: Как короли праздновали коронацию (ХIII в.)

Особенно покровительствовал хугларам Альфонс Х Мудрый, король Леона и Кастилии, Кастильский двор слыл притягательным центром наук и искусств от Пиренеев до Альп. Просвещенный правитель был одним из автором коротких притч - песнопений о чудесах девы Марии, заступницы за всех страждущих перед господом. Профессиональные певцы и музыканты, которых содержал на жалованье Альфонс, исполняли его гимны и сочиняли мелодии к ним. На миниатюрах рукописей "Кантиг святой Марии" (ХIII - XIV вв.) хуглары играют на 30 видах музыкальных инструментов. Торжественная вводная иллюстрация к 1-й песне (библиотека Эскориала) изображает королевскую свиту в момент литературного творчества. Великолепный зал разделен стройными колонками, на которых покоятся трехлопастные стрельчатые аркады. В центре на тропе под балдахином восседает монарх с раскрытой книгой в руках: он диктует двум писцам со свитками, садящим у его ног. Под правой аркой ученые клирики просматривают манускрипты, готовые своей эрудицией помочь высокопоставленному поэту. Слева музыканты сопровождают импровизации короля игрой на смычковых инструментах.

Двор Альфонса Мудрого - "земля обетованная" для хугларов разных направлений. В литературном окружении государя испанские поэты создавали любовные кансоны и танцевальные пастуроли. Провансальские трубадуры сочиняли сирвенты об актуальных политических событиях. Придворные хроникеры записывали эпические поэмы ("жесты") кастильцев и впоследствии украсили ими тома "Истории Испании" ("Первая всеобщая хроника", начатая около 1270 г .)

С XII в, жонглеры поступали на службу к рыцарям-трубадурам и труверам, авторам поэтических текстов. Вместе с сеньорами, странствуя от замка к замку, они исполняли их песни или аккомпанировали им. В сценках на лиможских жемельонах "сеньориальные" менестрели принимают участие в "Божественных" развлечениях знати.

Шпильманами окружали себя немецкие миннезингеры. В "Большом Гейдельбергском песеннике" ("Рукопись Манессе") странствующий миннезингер Генрих Мейсенский по прозвищу Фрауенлоб, т.е. расточающий хвалу дамам (около 1260-1318), представлен руководителем музыкальной "капеллы". Основатель первой "певческой школы" в Майнце возвышается на троне с жезлом в руке и "дирижирует" целым "оркестром". Его эмблема - гербовый щит с погрудной фигурой женщины в венце. В виртуозных по форме любовных песнях Генрих с энтузиазмом восхвалял достоинства дам, влекущих душу "в глубины радости".

По преданию, прекрасные обитательницы Майнца, скорбя о смерти певца, понесли его хоронить в собор на своих плечах. "Служилые" жонглеры-менестрели, вращаясь в мире избранных, знали все нюансы светского обхождения. Без них не проходили церемонии посвящения в рыцари, приуроченные к религиозным празднествам. На миниатюре "Романа о Трое" запечатлена кульминация ритуала: с полной верностью обычаям своего времени посвящаемого опоясывают мечом и прикрепляют к обуви золотые шпоры. Затем ему вручат шлем и щит с геральдическим львом. Перед покрытым ковров помостом, где совершают обряд, двое менестрелей наигрывают на лютне и виоле. В сцене посвящения св. Мартина в рыцари (фреска Симоне Мартина в нижней церкви Сан Франческе в Ассизи, рубеж 20-30-х годов XIV в.) музыканты и певцы в модных костюмах концертом сопровождают торжество.

Придворные жонглеры сопутствовали дипломатическим посольствам. На ковре из Байё (около 1120 г .) низкорослый человечек в таком же костюме, как у хугларов на фреске церкви Сап-Хуан-де-Бои, держит под уздцы коней, на которых прискакали послы герцога Вильгельма Завоевателя. Жонглеры сопровождали военные экспедиции, развлекая рыцарей в лагерях, на маршах и привалах. В войсках и на флоте музыканты служили в качестве платных солдат. Трубачи, барабанщики, волынщики подавали условные сигналы; во время сражения они поднимали дух бойцов.

По словам францисканца Салимбене Пармского (XIII в.), если войско возвращалось с поля боя без музыки и песен, это значило, что оно потерпело поражение.

Жонглеры на церковных праздниках. Священнослужители нынче стали плохи: Наши им не ведомы горестные вздохи. В их домах, бесчинствуя, пляшут скоморохи, Вместо нас последние подъедая крохи Архипиита Кельнский. Послание к Регинальду, архиепископу Кельнскому, архиканцлеру императора Фридриха {1163 г.)

Жонглеры оживляли религиозные церемонии: при пении псалмов и гимнов играли на музыкальных инструментах, танцевали, хлопая в ладоши. Праздники церкви были и их праздничными днями. Если в честь Христа, Богоматери или святого готовили пышную процессию, жонглеры не оставались в стороне. В действие литургической драмы они вводили элементы буффонады, в мистериях XIV-XVI вв. исполняли роли ангелов с арфами, флейтами и другими инструментами. Гистрионы возглавляли экзальтированные пляски под сводами храма в честь святого, праздник которого отмечали. На миниатюре "Кантиг святой Марии" (5-я песнь) двое хугларов, взявшись за руки, танцуют в церкви перед алтарем со статуей Мадонны с младенцем. Третий играет на виуэле во славу "дерзновенной ходатаицы перед сыном и богом за спасающихся". Вокруг молятся мужчины и женщины со свечами в руках: они пришли воздать хвалу "царице ангелов и христиан". На первом плане перед изваянием преклонил колени святой с большой свечой.

В древнем обычае религиозных празднеств чтить божество восторженной пляской перед его изображением князья церкви усматривали пережиток идолопоклонства. Но искоренить его не удавалось. Идея храмового танца продолжала существовать не только в символически преображенном, спиритуализованном виде: она воплощалась в реальной жизни. Постановление Римского синода 826 г . гласило: "Есть люди, особенно женщины, которые в праздничные и священные дни, равно как в дни памяти святых, приходят в церковь не с приличной этим дням настроенностью, но для того, чтобы плясать, для мирских песен нескромного содержания, для того, чтобы составлять и водить хороводы, подобно язычникам".

В XII-XV вв. против танцев в церквах и монастырях - явления повсеместного - вело борьбу высшее духовенство Франции. Певцы и комедианты проникали в испанские храмы. Под их влиянием прихожане "приучались к нечистым песням, пляскам, попойкам и другим неуважительным действам". Дело доходило до того, что в "дом бога" пускали хугларов - арабов и евреев в ущерб душам истинно верующих.

Однако местные церковные власти и приходское духовенство нередко благоволили гистрионам, "Духовные лица, стремившиеся, естественно, распространить славу своей обители и реликвий..., вряд ли могли не понимать, что жонглеры, которые на общественных площадях исполняли наряду с самыми светскими песнями благочестивые поэмы агиографического содержания, были превосходным орудием пропаганды".

Жонглеров оплачивали, не скупясь, и угощали в монастырских трапезных. В Абвиле на празднике Богоматери некий священник предоставил им для исполнения фарсов помещение церкви (конец XIII в.). Несмотря на запрещения, традиция водить хороводы в храмах не исчезала до XVII в.:

На всем на этом свете, право,

Я не видал вредней забавы,

Чем в храмах - танцев допущенье

При первом даровозношенье,

Когда, забыв и стыд, и страх,

Не только поп, но и монах

С толпой мирян во грех сей тяжкий

Впадает, оголяя ляжки.

Идеальные нормы поведения, выработанные отцами церкви, никогда полностью по совпадали с повседневной практикой, ибо многие духовные лица и по образованию, и по мировосприятию почти не отличались от своих прихожан. "Законам и заповедям предоставляется жить своей жизнью, мы же живем своею". Клирикам не было чуждо ничто человеческое. Начиная с VIII в. в сочинениях богословов, постановлениях церковных соборов, папских посланиях и государственном законодательстве осуждаются священники и монахи, приверженные к "срамным игрищам" гистрионов. Но даже епископы и аббаты держали их при себе, разрешая давать представления в пределах монастырских стен. В трактате "Христианская теология" Пьер Абеляр метал громы и молнии против епископов, которые в праздники "приглашают к трапезе фигляров и танцоров, магов и певцов непристойных песен, празднуют с ними день и ночь, совершают шабаш и вознаграждают их потом богатою платою, расхищая церковные бенефиции и приношения бедняков". Знаменателен рассказ о том, как двух странников, принятых по ошибке за жонглеров, с восторгом встретили приор и братия бенедиктинского монастыря возле Абингдопа. Когда же выяснилось, что убежища попросили нищенствующие монахи - минориты, то их с позором прогнали ( 1224 г .).

Клирики-жонглеры. Инвективы против священников, преданных светским развлечениям, не давали желаемого эффекта. Мало того, иногда представители низшего клира сами выступали в роли лицедеев. Ученая культура не только противостояла народной. В постановлении Зальцбургского собора ( 1310 г .) читаем: "Нескромные служители церкви, на своих должностях предающиеся ремеслу жонглера, голиарда или буффона и упражняющиеся в течение года с этих позорных играх, если они не раскаются, будут, по крайней мере после третьего предупреждения, лишены всех духовных привилегий". Попутчиками и "конкурентами" жонглеров зачастую были безместные клирики и странствующие школяры-ваганты (голиарды), которые предпочитали нелегкое бродяжничество суровой дисциплине монастырей. Пародии на дурных служителей церкви, "поющих песни в застолье" и "занимающихся постыдным шутовством", находим в маргиналиях. Во фламандском Часослове дородный монах играет прялкой-смычком на воздуходувных мехах, а босоногая женщина, подоткнув подол и расставив руки в стороны, пустилась в пляс. Меха как эротический символ придают особое значение сцене. Развеселый брат приводит на память "прыткого кармелита" Губерта из "Кентерберийских рассказов":

Он в капюшоне для своих подружек

Хранил булавок пачки, ниток, кружев.

Был влюбчив, говорлив и беззаботен.

Умел он петь и побренчать на роте,

Никто не пел тех песен веселей.

Был телом пухл он, лилии белей.

В одном из старофранцузских фаблио совращенная священником настоятельница монастыря, бросив святую обитель, становится жонглершей.

На других рисунках видим гротескного клирика - эквилибриста с тарелкой на тросточке, гибридных музыкантов в монашеском облачении. Монах и монашка с лютней - главные персонажи картины Босха "Корабль дураков".

"Глумились мирскими кощунами" и русские священнослужители. В Новгороде на усадьбе церковного иерарха (Троицкий раскоп) найдены обломки гудка (80-е годы XIII в.). В поучении московского митрополита Даниила (XVI в.) сказано: "Ныне же суть нецыи от священных, яже суть сии пресвитеры и диакони, иподиакони, и чтеци, и певци, глумяся, играют в гусли, в домры, в смыки". В глазах протопопа Аввакума никонианские архиереи предстают скоморохами или язычниками.

Международное искусство. При всем национальном своеобразии искусство средневекового "цирка" и "эстрады" развивалось в широком культурно-географическою ареале. Оно обладало собственным универсальным и достаточно консервативным "языком) и, благодаря чувственной наглядности, было доступно зрителям любой страны. Для бродячих трупп по существовало языковых барьеров: выступления музыкантов, укротителей диких зверей, фокусников-иллюзионистов и мимов, "говоривших" лицом и руками, не требовали перевода. "Тех, кто изъясняется телодвижениями, все и поймут одинаково". Похожие акробатические номера демонстрировали и греческому басилевсу, и киевскому князю, и китайскому императору. Нивелировке местных артистических особенностей способствовали постоянные передвижения жонглеров- скоморохов. Сопутствуя торговым караванам паломникам и крестоносным ополчениям, они переправлялись через широкие реки, проходили богатые города, пересекали границы нередко враждующих государств. Временами эти "перелетные птицы средневековья" преодолевали огромные расстояния. Акробаты с Востока, "гастролировавшие" в Константинополе, "вышли первоначально из Египта и сделали как бы круг, пройдя к востоку и северу Халдею, Аравию, Персию, Мидию и Ассирию, а к западу Иверию. лежащую у Кавказа, Колхиду, Армению и другие государства, идущие до самой Византии, и во всех странах и городах показывали свое искусство... Нередко, обрываясь, эти люди ушибались до смерти. Из отечества их отправилось больше сорока человек, а достигло Византии в добром здоровье меньше двадцати. Несмотря на то, собирая со зрителей большие деньги, они продолжали ходить всюду. Оставив Византию, они через Фракию и Македонию достигли Гадир (современный Кадис в Испании.), и таким образом почти всю вселенную сделали зрительницей своего искусства".

Жонглеры сопровождали толпы паломников к прославленным или местночтимым святыням, развлекая богомольцев на путях в Рим, Палестину, в монастырь Сант-Яго-де-Компостелла Б Галисии. Французский хронист Жан Жуанвиль в "Истории святого Людовика" упомянул о трех жонглерах-пилигримах, которые, трубя в трубы, шли в Иерусалим. В маргинальном декоре польского "Антифонария Адама из Бендкова" шут в капюшоне с ослиными ушами и коротком красном кафтане идет, беззаботно наигрывая на дудочке. Бродяга-буффон предстает как антипод св. Иакова Компостсльского, чья фигура с характерными атрибутами - раковиной и посохом - включена в инициал того же листа. Патрон паломнических путешествий и благочестивых путников, направляемых любовью к богу, противопоставлен бесстыдному шуту, который кочует ради наживы и во славу мишурной мирской суеты.

На фреске часовни тамплиеров в Крессаке конный отряд крестоносцев выезжает из укрепленного города, чтобы ударить на сарацин. Фреска посвящена победе, держанной над Hyp ад-Дином Махмудом, правителем Алеппо и Дамаска, у крепости Крак де Шевалье ( 1163 г .). Рыцарей сопровождает музыкант с виолой. Известно, что Элиас Кайрель, золотых дел мастер и рисовальщик гербов из местечка Сарлат (Пери-гор), став жонглером, посетил государства крестоносцев на Востоке. Несколько лет поэт провел в Греции среди участников четвертого крестового похода. Миннезингер Рейнмар, "схоластик несчастной любви", отправился в третий крестовый поход со своим сеньором герцогом Фридрихом ( 1190 г .) В Испании жонглеры сопутствовали рыцарям из разных европейских стран - участникам реконкисты.

Театрально-зрелищное искусство средневековья могло приобретать над этнический облик. В VIII в. иностранные правители присылали в Китай музыкантов, певцов и танцоров, которые внедряли не только свои инструменты, но и "экзотические" мелодии.

Певицы варваров песни ввели

И музыку варварских стран.

Юань Чжэнь (конец VII! в,)

Так музыкальные традиции Кучи, Ходжо и Кашгара, Бухары и Самарканда, Индии и Кореи под официальным покровительством слились с китайской музыкальной традицией... Фокусы и выступления чародеев, канатных плясунов, акробатов, пожирателей огня и карликов назывались совокупно "смешанной музыкой", и немало таких исполнителей из Туркестана и Индии появлялось в городах Китая". О внешности кочующих актеров "Западного края" дают представления танские терракотовые статуэтки.

"На пограничье" культурных зон, например в Испании и Сицилии, бок о бок выступали представители различных религий и рас. В XIII в, при дворе Фридриха II и его сына Манфреда в Палермо и Неаполе с почетом принимали сарацинских мимов и танцовщиц. В "Кантигах святой Марии") двое хугларов, аккомпанируя на одинаковых лютнях, воодушевленно поют. Один из них - смуглый араб в чалме и просторном платье с широкими рукавами, другой - христианский менестрель. Между певцами стоит маленький столик, на нем чарка и кувшин вина. Миниатюрист не счел удивительным, что в восхвалении девы Марии принимает участие мавританский музыкант. Как известно, при испанских католических дворах пользовались успехом певицы из морисков. На одной из них женился трубадур Гарсиа Фернандес. Супруги свободно странствовали между христианскими и мусульманскими владениями Испании. Со времен Кордовского халифата актеры из центров ислама в Аравии, Сирии, Персии и Египте проникали на Пиренейский полуостров, где под их влиянием сформировались главные "школы" хугларов. Во дворце Альфонса Мудрого подвизались арабские музыканты, прыгуны, плясуньи и певицы. При дворе его сына Санчо IV Храброго в 1293 г . получали месячное денежное содержание 27 хугларов трех вероисповеданий. Из них 13 были маврами (среди них две женщины), 12 - христианами; еврей Исмаэль, игрок на роте, музицировал вместе с женой. Согласно ведомостям королевского дома, двоим хугларам - маврам выдавали ткань для одежды. В христианских королевствах Испании наслаждались андалусской музыкой и любовными песнями, хотя и не понимали их языка, дивились темнокожим дрессировщикам - выходцам из Северной Африки.

Чужеземные вожаки обезьян достигали Нормандии. В конце старофранцузской песни-сказки "Окассен и Николетта" (начало XIII в.) героиня предпринимает поиски своего друга. Перед отплытием из Карфагена в Прованс она переоделась в сарацинского жонглера - фигуру, типичную для Южной Франции. Николетта раздобыла виолу и научилась играть на ней, достала "одну траву и натерла себе голову и лицо, так что стала совсем черной. И заказала себе одежду - плащ, рубашку и штаны". На капители собора в Цюрихе поза скрестившего ноги музыканта и манера игры на смычковом инструменте наводят на мысль, что он - пришелец из страны ислама. Как подтверждают произведения искусства, на протяжении столетий византийская, итальянская, испанская народная музыка подвергалась влиянию арабской.

Культурно-историческая роль жонглеров. «Еще мгновенье - и забудем мы О балагурах, лавочках, палатках И всех шатрах, где жило волшебство и кончилось...» В. Незвал. Пражские празднества.

Французский историк Э. Фараль сравнил жонглеров с мотыльками, которые переносят с места на место цветочную пыльцу. "Они были украшением общества, его поющей душой" "анонимными, но могучими тружениками цивилизации".

Не обласканные судьбой, жонглеры дарили людям радость. В течение столетий "низовые" актеры - единственные профессиональные представители светского театрально-зрелищного искусства. В их синкретичном творчестве были рождены начальные элементы тех искусств, которые обособятся и расцветут позднее: музыки, балета, комического театра (comedia dell arte), цирка, эстрады. От скоморохов вели родословную масленичные балаганные зрелища.

Жонглеры – хранители коллективной памяти народа, носители художественного слова для не умевших читать, но любивших слушать. "Это была эпоха слуха... Поэзия кружила по свету чаще в живом слове, нежели в форме книжки. Книжки были редки и дороги. Подручную библиотечку, избранное из любимых поэтов хранили в памяти". В средневековой Европе, где знание ученой латыни монополизировала просвещенная элита н грамотность оставалась привилегией избранных, эпическая н лирическая поэзия на народных диалектах циркулировала в устной передаче. Профессиональные певцы и рассказчики не только распространяли фольклорные произведения, выполняя важную общественную миссию: они могли быть и безымянными авторами песен, поэм, повестей, в которых история причудливо переплеталась с легендой.

При отсутствии привычных нам средств связи и техники и информации странствующие актеры служили посредниками в культурном общении между народами. Велико значение жонглеров в развитии литературы и упрочении литературных контактов. Благодаря этим "первым учителям литературного вкуса" на протяжении средневековья осуществлялись межэтнические фольклорные связи, совершался обмен идеями сюжетами и жанровыми формами между литературами разных народов, в особенности говоривших на родственных языках.

Жонглеры Богоматери. Ноги пляшут, очи плачут... "Жонглер Богоматери" (XIII в.) В. Гюго. "Человек, который смеется"

Культ Богоматери, уходивший корнями в народные верования, проповеди мистиков и св. Франциска, воспевавших Мадонну и святых как милосердных заступников, которые успокаивали мятущиеся души и облегчали страдающие сердца, отразились в народных рассказах о набожных жонглерах. Считали, что святая Дева может вступиться за любого грешника, если тот оказывает ей знаки благочестивого внимания. Средневековые миниатюристы иллюстрировали трогательную легенду XIII в. чистом сердцем жонглере, который своим искусством сумел восславит царицу небесную - "прибежище грешников". Бедный жонглер странствовал по миру, терпеливо сносил все невзгоды и в конце концов поступил в монастырь Клерво ради спасения души. Здесь впал в глубокую печаль, ибо бесхитростный и невежественный, не мог найти применения своей профессии.

Служа всю жизнь людской забаве,

Не знал ни "Отче наш", ни "Ave".

Он, будто на устах замок,

И "Верую" сказать не мог.

Укоряя себя за бесполезность, жонглер все искал случая потрудиться во славу пречистой Девы. Однажды он пришел в часовню с алтарем Богоматери, чтобы поверить ей свое тайное горе. Во время пылкой проповеди жонглера осенила идея: тайком от братии послужить матери Христа тем единственным ремеслом, что ему доступно. Простершись ниц перед алтарем, он смиренно молит Марию благосклонно принять его дар:

«Твой да не будет взор суров.

Я лучшие из номеров

Тебе как дар мой принесу;

Пройдусь, подобно колесу;

Ты узришь за скачком скачок,

Какие делает бычок,

Когда пред матерью играет.

Пусть кто меня и презирает,

Я большим славить не умею.

Но все - тебе, все, что имею»

И, ноги вскинув, танцевать

Стал на руках он, призывая

Не преставая милость Девы.

Увидев диковинное зрелище, настоятель и монахи сочли его кощунством, но стали свидетелями великого дива. Когда измученный танцор упал у подножия алтаря, чтобы отдышаться, свод капеллы раздался и с небес спустилась осиянная светом Мария с кортежем ангелов. Она подошла к жонглеру, распростертому на каменных плитах, и тонким белым платом с нежностью вытерла пот, струившийся по его лицу. "Усердье бедного шута" удостоилось величайшей награды. На миниатюре XIII в. перед возвышением со статуей Мадонны прогнулся акробат. Из облака предстает ангел с платком в руках.

Этот благочестивый рассказ входит в число повествований о добродетельных жонглерах и связанных с ними небесных чудесах. "Всемирная молитвенница" и предстательница перед богом за род человеческий подает им чудодейственные знаки своего благоволения. Двум жонглерам она вручила свечу, зажженную от небесного огня. Капавший с нее воск исцелил всех недужных в Appace, где свирепствовала моровая язва. В другой легенде свеча с алтаря пресвятой Богородицы дважды оказалась на виоле славившего ее музыканта. Рассказывали историю о престарелом нищем менестреле из Страсбурга. Однажды в холодный зимний день он зашел в капеллу, где стоял образ Девы в богатом облачении. Обездоленный преклонил колени перед изваянием и, охваченный могучим религиозным порывом, заиграл прекрасную мелодию в честь Богоматери. Вдруг статуя шевельнулась, и с ноги ее упал золотой башмачок. Менестрель покрыл его поцелуями, благодаря всемогущую заступницу. Жители города заподозрили певца в святотатственной краже и приговорили его к смерти. По дороге к месту казни стражники позволили осужденному в последний раз зайти в часов-ню, чтобы исполнить гимн о милостивой Деве. "Остановившись перед священным изображением, старый певец запел пламенную молитву, сопровождая ее аккомпанементом на виоле... И лишь только менестрель смолк, как чудотворное изображение бросило ему с ноги и другой золотой башмачок. Все присутствующие видели это и были поражены изумлением". Спасенный Мадонной менестрель триумфально возвратился в город. Часовню перестроили в роскошно украшенную церковь и к ней сплошным потоком потекли пилигримы".

На миниатюрах "Кантиг святой Марии" в толпе молящихся под сводами храма хуглары со своей неразлучной виолой воздают хвалу Богоматери. Между горящими свечами на алтаре, покрытом узорчатой тканью, возвышается статуя Мадонны.

Мотив явления Богородицы блаженному скомороху как свидетельство его святости, ибо он узрел божество, известен и древнерусскому искусству. Фреска над выходом из Успенской церкви в с. Мелетово под Псковом ( 1465 г .) изображает скомороха Анта. Он сидит на троне в иератической позе, напоминая сладкоголосого Давида-арфиста на выходных листах греческих Псалтирей. Гудошник носит головной убор византийских руководителей церковного хора - демественников. Слева от "христианизированного" скомороха пляшет женщина, похожая на пророчицу Мариам, справа - толпа зрителей. Как показал Д. С. Лихачев, сюжет стенописи заимствован из повести об Анте скоморохе, включенной в сборник "Луг Духовный", или "Лимонис",- сочинение палестинского монаха Иоанна Мосха (ум. 619 г .). Это произведение, известное в болгарских и русских переработках, содержит дидактическую повесть о скоморохе, который в своих песнях богохульствовал, понося пречистую Богоматерь. Кара не замедлила себя ждать: у "кощюнника" отсохли руки и ноги. После чистосердечного раскаяния Анта всепрощающая Богородица исцелила его. Возвративший здоровье скоморох стал воспевать свою избавительницу. Идейную направленность мелетовской росписи усматривают не в осуждении еретических настроений и неминуемом воздаянии вольнодумцам. Подобно Давиду, который музыкальной гармонией служил истинному богу, Ант предстает в облике божественного певца, его скоморошьи качества затушеваны. Как и в западных легендах, лицедей удостоен высшей благодати: в отличие от литературного прототипа, Богоматерь сама явилась к искалеченному "празднословцу", дабы коснуться десницей его уст и вдохнуть в него дар священных мелодий (верхний регистр композиции). "Путем сопряжения этой композиции со своеобразной редакцией "Покрова" (помещенной рядом. - В. Д.) художник как бы включил песнопения скомороха в систему богослужебных гимнов".

В народных рассказах не только кроткая дева Мария, посредница между богом и человеком, распространяла на смиренных жонглеров свою материнскую всепрощающую любовь. Сам Христос покровительствовал им. В старофранцузском предании начала XII в. бедный жонглер по имени Генезий столь несравненно пел перед изваянием распятого Христа в соборе Лукки, что статуя сбросила ему с ноги драгоценную туфлю. Епископ выкупил ее за дорогую цену, и на вырученные деньги накормили множество голодных, как того пожелал менестрель. Чудо с башмаком - бродячий сказочный сюжет. В галицкой легенде, когда обедневший музыкант играет перед распятием, Иисус скидывает ему золотой башмак. Музыканта подозревают в краже и приговаривают к повешению, но Спаситель на глазах у всех жертвует ему второй башмак.

Жонглеры и "куртуазный феномен". С XIII в. образы жонглеров нашли свое место в рыцарской "грамматике любви" с ее целостной и кодифицированной системой понятий. Возвышенное служение Даме, утонченная любовь становятся абсолютным критерием духовной ценности личности, стимулом остальных светских добродетелей. Жонглеры и менестрели воплощают игровые стороны детально разработанного куртуазного ритуала, созданного в сфере аристократической элиты.

Если госпожа хочет повсеместно прославить свое доброе имя, ей надлежит гостеприимно принимать жонглеров, посвященных в таинства куртуазии. Трубадур Гарен ло Брю поучал воображаемую слушательницу:

"К жонглерам и певцам, исполняющим кансоны и лэ, от которых человек становится веселее и которые располагают сердце к доблестным поступкам, относитесь любезно... Давая им свое имущество или оказывая какое-либо другое удовольствие, будьте так милы, чтобы у них появилось желание хорошо говорить о вас". В поэзии провансальских трубадуров жонглеры вкушают райское блаженство вместе с великими королями, именитыми сеньорами и прелестнейшими дамами. Рай, это обиталище праведных душ, десакрализован. Он рисуется безмятежной обителью как на старинных шпалерах, храбрые рыцари и их миловидные подруги ведут салонные беседы, прогуливаясь по усыпанным цветами лужайкам. Жонглеру с арфой или виолой здесь уготовано почетное место. В повести "Окассен и Николетта" весьма своеобразна и мажорная картина преисподней: "Мне же хочется отправиться в ад, - говорит графский сын Окассен,- ибо в ад идут отменные ученые, добрые рыцари, погибшие на турнирах... Туда же идут прекрасные благородные дамы, что имеют по два или по три возлюбленных, не считая их мужей; туда идет золото и серебро, дорогие разноцветные меха, туда идут игрецы на арфе, жонглеры и короли нашего мира".

Жонглеры и жонглерессы - непременные участники изысканных утех при дворе Бога любви. Музыка выступает как гармоническое и гармонизирующее начало: так, она содействует сближению Тристана с Изольдой. Музыканты неотъемлемы от гедонистического мира, где юноши и девушки беспрепятственно любят друг друга и где все прекрасное – тонкость чувств и галантные празднества, пение птиц в зеленых рощах и весенние луга, драгоценные украшения из золота и серебра и тончайшие шелковые ткани, будто сотканные руками фей, - оказывается мерилом истинного. В наслаждении земным, вещным видят высшее благо и цель жизни. Вместе с влюбленными радуется вся природа. Их связывает сам Амор (Эрос), вооруженный стрелами, - персонификация всевластного Бога любви.

В сфере куртуазного универсума даже Орфей, мифический фракийский певец, получивший власть над животным миром, в раннехристианскую эпоху - символический прообраз Иисуса, принимает облик менестреля, чьи волшебные мелодии побеждают силы Аида. Миф о попытке освобождения Орфеем Эвридики из подземного царства Плутона (Овидий "Метаморфозы") - сюжет поэмы XII в. «Орфей», упоминаемой современниками, но впоследствии утраченной. В книжной миниатюре Орфей предстает не носителем слова господня, как в раннехристианском искусстве, а светским музыкантом с виолой, восславляющим поэзию и красоту дольнего мира. Жену Орфея нимфу Эвридику, изображенную в виде знатной дамы, выводят на землю из огнедышащей пасти Люцифера - Плутона два безобразных демона. Эвридика, покинувшая царство теней, - идеал женской красоты трубадуров: она высока и стройна, у нее гибкая нежная шея, округлые плечи и белокурые волосы.

« Учителя науки разврата». Со времен раннего христианства отцы церкви всячески поносили "непристойные пляски и телодвижения", "низкие и бесстыдные песни" праздношатающихся потешников. Они клеймили бродячих актеров и актрис как "детей сатаны" и "вавилонских блудниц" - людей безнравственных, распущенных, возбуждаемых "демоном блуда". Их порочные склонности противоречат христианским заповедям. Их представления поощряют лень и воспламеняют сладострастие. Согласно папе Григорию I Великому (около 540-604 гг.), в иерархии основных смертных грехов Luxuria - похоть, неумеренность (мятеж плоти против бога) стоит на втором месте после гордыни (Superbia - мятежа духа против бога). Тем большую вину возлагали на жонглеров, чьи злонамеренные обольщения влекли к погибели души "падших овец".

В романской монастырской скульптуре гистрионы предстают "служителями Вакха и Венеры", которые "преподают и поощряют блуд". "Детьми Венеры" считали музыкантов астрологи. На капители в Везеле жонглер с виолой у пояса играет на рожке. Под игривый мотив гримасничающий демон ласкает нагую женщину - символ вожделения. Волосы беса вздымаются, словно языки адского огня (признак нечистой силы), ноги опутаны змеей, жалящей его в живот. Музыкант и "влюбленная в дьявола" выступают сподвижниками сатаны. Вольные мелодии, изобретенные лукавым, возбуждают плотские страсти, парализуя волю слушателей к спасению. Моралисты осуждали жонглеров наравне с продажными женщинами: эти представители древних проклятых профессий за мизерную плату продавали душу и тело На углу корзины капители в Анзи-ле-Дюк демон со стоящими торчком волосами, с пиршественным кубком в руке играет на двойной флейте. Слева от него - укротитель льва, справа - гибрид мужчины женщины, тела которых соединены в тазовой части. Дьявольские трели влекут любовников к духовной смерти. Скульптор сурово осудил "позорища бесстыдства", как некогда Иоанн Златоуст. "Дьявол загоняет город в театр, словно в некую печь, чтобы затем поджечь ее, подложив не хворост..., а - что много хуже этого - распутные взгляды, непристойные слова, полные всяческой скверны, напевы и неженные мелодии". Адский игрок на волшебной флейте или скрипке - зловещий персонаж средневековых легенд, выходец из преисподней. Связь сладостных созвучий с пороком Luxuria отражена в миниатюре трактата Гвидо Фаба.

На капители церкви в Ла-Шез-ле-Виконт "порча и зараза душ" воплощена в фигуре обезьяны на трапеции среди арфистов. На другой капители виелист аккомпанирует акробату. Женщина, оседлавшая дракона, персонифицирует сладострастие. На русской лубочной картинке, посвященной истязаниям грешников в нагая женщина на драконе названа "проклятой дщерью духов Она осуждена "за слушание песней бесовских". Образ блудницы, оседлавшей чудовище, близок простонародным суевериям. "Пенитенциалий германских церквей" сообщает, что в определенные ночи ведьмы (хольды) посещали демонские сборища верхом на неких животных.

В связи с безнравственной музыкой неутомимо бичевал разврат Иероним Босх, который возводил в абсолют греховность земного существования. На средней створке алтаря "Страшный суд" написан грешник, задремавший на ложе. Изголовьем служит огромная жаба - атрибут смерти и разложения, ингредиент приворотного зелья. Скромно потупилась красивая нагая куртизанка с золотыми волосами, ниспадающими до земли. Она протянула руку своей "горничной" - гигантской зеленой "ящерице" со свечой - атрибутом развратницы. К животу распутницы подползает рептилия с паучьими конечностями (ср. образ Luxuria в романской пластике). Для пущего веселья сатана прислал невиданных музыкантов. Монстр с яйцевидным туловищем-мехом и птичьей головкой напоминает волынку. Он дует в трубу-клюв, а обезьяноподобный демон, прикрыв голову лютней, перебирает струны. На правой створке триптиха грешник со связанными сзади руками стоит на жабе. Нечестивец обвит змеей и пригвожден к камню стрелой, одновременно пронзившей существо в виде лягушки на его груди. В окружении чертей-музыкантов сидит голая женщина. Злые духи заставляют ее петь по раскрытой партитуре. Из врат своего логовища, обрамленных фигурами жаб, появляется кошмарный Люцифер.

Жонглеры-чародеи. Самые удивительные трюки гистрионов приписывали их общению с потусторонними силами и прямому вмешательству дьявола. Как и языческих жрецов-волхвов, посредников между людьми и духами народное воображение наделяло скоморохов чертами ведунов, знахарей - знатоков магических формул-заговоров, "присушных" слов, тайных лечебных снадобий. Прусские жрецы упомянуты в договоре Тевтонского ордена с пруссами ( 1249 г .) как "лживейшие комедианты", участники обрядов восхваления умершего. Адепты темной науки ведовства, преодолевавшие барьеры места и времени, направляли свое недозволенное искусство и на добро, и на зло. Вещун выступал и "наговаривателем бедствий", и "заговаривателем хвори".

Врачевать он мог недуги,

Отвести любое лихо,

Мог накликать зло любое.

Мог он с призраком сразиться,

Черту заступить дорогу.

"Всем скорбям знатоки" не только преграждали путь нечистому и изгоняли его, но, по распространенным поверьям, охотно заключали с ним союз. Чудодейственными заклятьями они призывали слуг князя тьмы, сея вокруг себя сатанинское наваждение (Томас из Кабхема). О жонглерах рассказывали небылицы: эти "иудины дети" и "бесовы рассказчики" лживой прелестью заклинаний способны вызвать полчища духов, населявших небесную и земную твердь.

Колдовскими свойствами обладали музыка и ритуальная песня-заговор - "играние бесовское". Основой для множества поверий и сказок стала легенда о "крысолове", владевшем магической дудочкой. Однажды, когда город Хамельн заполонили полчища крыс, в нем объявился незнакомец в диковинном пестром наряде. Пообещав избавить жителей от напасти, таинственный пришелец заиграл на дудочке. Привлеченные ее звуками крысы вылезли из нор и устремились вслед за музыкантом к реке Везер, где и утонули. Но когда горожане отказались заплатить чужеземцу, тот снова заиграл. Завороженные роковой мелодией толпы детей пошли за "крысоловом" по направлению к горе, расположенной возле Хамельна, где бесследно исчезли навсегда. "Яко труба сбирает вое, молитва же творима сбирает ангеле божия, тако же сопели и гусли сбирают около себе бестудныя бесы; держаи в сласть сопельника чтеть темнаго беса" (Житие св. Нифонта по рукописи XIII в.). В поучении Нестора читаем: "Но этими и иными способами вводит в обман дьявол, вся-кими хитростями отвращая нас от бога, трубами и скоморохами, гуслями и русалиями" ( 1068 г .).

Во французском Легендарии чаровник-трубач вызывает крылатого дракона с рогами, как у беса. Дракон - одна из ипостасей сатаны, пораженного копьем архангела Михаила. В агиографии победа над ним означала торжество миссии святых, которые выкорчевывали язычество. Тайновидцы-гистрионы, напротив, обольщали неофитов, накликая чудовищ силой ведовства. При общении с духами тьмы доктор Фауст заставлял звучать множество невидимых инструментов ("Народная книга о Фаусте").

В "Псалтири из Горлестона" чудотворная музыка волынщика привела к появлению отталкивающего демона, каким он предстает, например, в булле папы Григория IX: "удивительной бледности мужчина...худой и истощенный, без всякого мяса, из одних лишь костей". У него обезьянья голова, а туловище, как у высохшего трупа: под тонким пергаментом кожи отчетливо проступают кости и сухожилия. На животе - звериная личина. Сцена приводит на память популярные сказания о танцах дьявола под звуки волынок и флейт, о скрипаче, сыгравшем на свадьбе у чертей в аду.

На картине Босха "Пир в Кане" (Роттердам, музей Бойманс ван Бейнинген) из глубины комнаты показывается маг с волшебным жезлом. О его появлении возвещает пьяная старуха (?), которая с недоброй усмешкой играет на волынке. Ж. ван Леннеп связывает все элементы картины с алхимической символикой: чудо претворения воды в вино на свадьбе в Кане Галилейской сравнивали с трансмутацией - превращением несовершенных металлов в совершенные. В глубине композиции на полках серванта выставлена алхимическая утварь: ступи вазы под названием "пеликан", сосуд для дистилляции (очистки жидкой материи от загрязняющих примесей), поддерживаемый сросшимися двуполыми людьми-андрогинами, а также статуэтка Атласа, несущего Вселенную - шар с крестом. У алхимиков Атлас ассоциировался св. Христофором, которого помещали под знаком Сатурна, а Сатурн не персонифицировал свинец (параллель: свинец содержит в себе золото - великан Христофор, перенесший тяжелого, как мир, младенца Христос через речной поток, возвещает наступление царства "сына солнца".)

В контексте алхимических мистерий объясняются и другие детали: фигура алхимика, указующего палочкой на одну из ячеек "магического квадрата", начертанного в нижней части серванта; купидон на верхушке колонны, стреляющий из лука (созвездие Стрельца) в Луну (серебро). Музыкант, играющий на волынке, напоминает о том, что алхимики считали искусством музыкальным, разгонявшим меланхолию, тем что волынка напоминала по форме алхимическую реторту ".

"Да отлучен будет обавник, ... чародей, скомрах, узолник",- говорится в послании анонимного епископа ". В перечнях грешных дел скоморошьи потехи ставили в один ряд с волхвованием.

Жонглеры в преисподней. «Веселье: Упиваюсь пением и игрой на струнных орудиях. Рассудок: Ах, насколько прекраснее упиваться слезами и воздыханиями! Ведь лучше в слезах готовить себе веселье, чем в веселье – стоны». Петрарка. Лекарства от превратностей судьбы.

В пособии по богословию "Светильник" ("Элуцидарий". Около 1100 г .) теолога Гонория Августодунского (Отенского) приведен примечательный диалог. На вопрос ученика: "Есть ли надежда спасти душу у жонглеров?" - наставник отвечал: Никакой, они слуги сатаны. Погрязнув при жизни в грехах, гистрионы будут гореть в аду кромешном, там, где слышится вечный плач и скрежет зубовный, где всякому будет по делам его". Через посредство греческих эсхатологических сочинений те же пророчества перешли в русскую проповедническую литературу. "Плясцы, и свирельцы, и гусленицы, и смычницы, и смехотворны, и глумословцы отъидут в плач неутешный" (слово Палладия Мниха "О втором пришествии Христове"). "Скоморохи и их дело, плясание и сопели, песни бесовския всегда любя ..., вси вкупе будут во аде, а зде прокляты", - читаем в "Домострое" (гл. 26). В духовном стихе о грешной душе пели, что она осуждена на посмертные муки, ибо

По игрищам душа много хаживала,

Под всякие игры много плясывала,

Самого сатану воспотешивала.

В композиции "Страшный суд" стенописи церкви Рождества Христова в Арбанаси ( 1649 г ., в районе Велико-Тырново) представлено свадебное шествие. Его сопровождает группа музыкантов. Демонические существа вьются над ними, возвещая об ужасах загробного мира. "Слезы и рыдание" на том свете ждут и молодых красивых женщин, которые водят хоровод. Одна из них держит у горла нож, в отчаянии готовясь покончить с собой. На иконе "Страшный суд" XVII в. (Музей украинской культуры в Свиднике, восточная Словакия) адским мучениям подвергнуты музыканты с волынкой и смычковым инструментом. На русских народных картинках по подлинникам XVII в. плясунов изображали подвешенными за пуп. Лубок со сценой истязания бесами грешника, игравшего в угоду дьяволу, поясняет надпись: "И рече сатана: любил еси в мире различный потехи, игры; приведите ему трубачей. Беси же начаша ему во уши трубить в трубы огненный; тогда из ушей, из очей, из ноздрей пройде сквозь пламень огненный".

В сценах апокалипсических видений бесов наделяли атрибутами того порока, который они карают. Орудия возмездия на том свете при жизни служили "игрецам" для увеселений. Бесшабашно веселые черти-музыканты резвятся в аду, как непутевые скоморохи. На капители церкви Сен-Дени в Амбуазе акробатке аккомпанирует демонический козел-флейтист. Рядом с козловидным духом изваян сатана - изобретатель и распорядитель танцев. По другую сторону танцовщицы помещен крылатый дракон, который воплощает зло во всех его формах. Плясунья выступает в самом устрашающем окружении. Предельная концентрация нечистой силы подчеркивает преступность ее деяний. В композиции "Страшный суд" на тимпане церкви в Конке дьявол-арфист вытаскивает клещами язык у осужденного за срамословие": это может быть жонглер, лжесвидетель или клятвопреступник. "Истребит господь все уста льстивые, язык велеречивый" (пс.11, 4). Скульптура тимпана проникнута эсхатологическим умонастроением, характерным для романской скульптуры. Мрачные картины жестоких мытарств нераскаянных грешников, и среди них любителей светских утех, легко возбуждали в прихожанах страх перед загробным воздаянием.

Как повествует популярная легенда, счастливо удалось избегнуть геенны огненной франкскому королю Дагоберту I (ум. 638 г .). Это был добрый и преданный церкви государь, но азартный гуляка, а ведь даже лицезрение игрищ почитали тяжким прегрешением. Награждая пинками душу короля, черти перевозили ее на лодке в кратер Этны (по унаследованным от античности поверьям жерла сицилийских вулканов вели прямо в ад). Но здесь святые Дионисий, Мартин и Маврикий, церквам коих король при жизни пожаловал многие владения, бросились с райских высот, разогнали зловещий кортеж и перехватили душу усопшего. Это сказание представлено в трех регистрах на гробнице Дагоберта в Сен-Дени. В нижнем ярусе демоны увозят в ладье душу монарха (обнаженный мужчина в короне); один из них, торжествуя, играет на флейте и барабане; в среднем регистре святые в схватке с нечистой силой освобождают короля; в верхнем - возносят его душу на небо.

В киликийском Евангелии XIII в. гусан-отщепенец из числа "врагов святой благодати, возбудителей огня желаний, презирающих заповеди, предтеч безбожных законов дьявольских и богоборцев и врагов вся праведности" подвергнут особой разновидности адских терзаний. Гонорию Августодунскому ("Элуцидарий"), третья казнь - это бессмертные черви, или змеи и драконы, страховидные, ужасно шипящие, которые обитают в огне, как рыбы в воде. Заглавная буква изображает танцора в красном колпаке. Плясун бросился на колени и, выпятив грудь колесом, откинулся назад. Гусана опутала змея с драконьей головой уже поглотила его ноги. Армянские миниатюристы рисовали подземное царство полным змееподобных червей, обвивающих тела обреченных.

"Пагубные и пустотные дьявольские творения" русских скоморохов осуждали их на адские мучения. Однажды "благой и богоносный" Феодосий (ум. 1073 г .), войдя в палаты к князю Святославу Ярослав застал там множество музыкантов. "Блаженный же сел рядом с князем, опустив очи долу, и, приклонившись, спросил у него: "Вот так ли будет на том свете?"" (Житие Феодосия).

Взгляд на скоморохов как на бесовское порождение, которое следует обезвредить, своеобразно отражен в буквицах новгородских Псалтирей XIV в. Ноги плясунов и гусляров опутаны сложной плетенкой, можно усмотреть проявление простонародных суеверий. В магических актах многих народов мира плетение, завязывание и развязывание узлов, сопровождаемое заклинаниями, применяли, чтобы "связать" нечистых духов, отвести злые чары колдунов и ведьм, "скрутить" болезни. Заколдованные узлы, якобы затруднявшие активность врага, употребляли у древних германцев. Вера в эффект чудодейственных узлов как телесных и духовных пут сохранялась в средневековье. Объяснение хитросплетений на скоморохах и чудовищах в книжном тератологическом орнаменте XIV в. как магического средства нейтрализации сатанинских сил подтверждается рисунком инициала "В" в Псалтири 1395 г . из Онежского Крестного монастыря (л. 69). На складном стуле с расшитой подушечкой пирует "смехотворен" с большим ритоном в руках и в оковах-"юзах" на ногах, запертых большим висячим замком ("седящу в железах"). Замки и ключи как бы нейтрализовали злокозненные силы. Находки этих предметов в курганах, видимо, связаны с ритуалом замыкания покойника на месте погребения. По крестьянским представлениям, известным по описаниям XIX - начала XX в., замок придавал большую действенность заговорам ("ключ и замок словом им"), замыкал волшебную ограду вокруг объекта. Верили, что он обладает способностью сковывать челюсти прожорливому волку, и поэтому его использовали в обрядах пастухов при обходе стада. Весной, прежде чем выгнать на выпас табун лошадей, вокруг него трижды обносили висячий замок. Обносящий приговаривал на ходу: "Этим стальным замком я запираю пасть серых волков, чтобы они не напали на мой табун". Из разнообразных навязей (древнерусские "наузы") составлялись амулеты, носимые на руках и шее. В армянских рукописных талисманах с христианскими молитвами знаки оберега передавали витиеватой плетенкой. На рисунке талисмана 1418 г . (писец Симэон, заказчик Приат) сопоставлены фантастические животные, лапы которых обвиты плетением. Надпись гласит: "связание сатанят во имя божье" - и далее: "Я связал тебя, сатана, во имя и во славу сына божьего и всех людей по приказу архангелов: запрещаю свыше исход твой и побег от меня - служителя бога".

Когда в Западной Европе, начиная с XIV в. и особенно в XV-XVI вв., атмосфера демономании сгущается и воображением людей с особой остротой завладевают сцены Апокалипсиса, возрастает и страх перед загробным возмездием, что засвидетельствовано и памятниками письменности, и искусством. Вместе с другими представителями царства дьявола - идолопоклонниками Нового света и мусульманами, евреями и женщинами, ведьмами и колдунами - шпильманам уготовляют самые изощренные муки.

Источник: В.П.Даркевич "Народная культура средневековья" - М.: Наука, 1988.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология