Бертрам Д. История розги

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОРРЕСПОНДЕНЦИИ О НАКАЗАНИИ РОЗГАМИ В ЖУРНАЛЕ "FAMILY HERALD"

     Как это можно было видеть из  предшествовавших  глав,  розга  играла  с
давних пор в домашнем быту довольно выдающуюся роль. Еще сто лет тому  назад
она была в полном ходу во всех слоях населения. Так, Гогг,  творец  Эттрики,
повествует об одном шотландском лорде, который не только наказывал свою дочь
телесно, но и выгнал ее из  дому  за  то,  что  она  влюбилась  в  портного.
Несколько лет тому назад некий арендатор в Вильтсе приказал своей дочери раз
и навсегда отказаться от планов  совместной  жизни  со  своим  возлюбленным.
Несмотря на такое приказание, ему удалось уличить свою дочь в неповиновении,
и, не долго думая, он принялся колотить ее кнутом. Дело кончилось  тем,  что
девушка вырвалась из рук освирепевшего отца, убежала в свою  комнату  и  там
лишила себя жизни.
При воспитании детей розга считалась у родителей неизбежным  средством,
и не только по отношению к  малышам  и  подросткам,  но  и  в  зрелые  годы.
Современные дети могут только вздохнуть с  облегчением  и  называть  себя  в
сравнении со своими предками счастливыми.  Они  не  могут  иметь  достаточно
ясного представления о тех временах, когда розга была в  употреблении  почти
целый день. Факт остается фактом, и мы с точностью историков утверждаем, что
еще шестьдесят лет назад, не говоря уже о прошлом веке, дети в  возрасте  от
двух до семнадцати лет большую часть своего дня проводили в  известной  всем
позе на коленях матери или гувернантки. "Кто избегает применять  розгу,  тот
портит ребенка" - гласила старая поговорка, и если бы  под  влиянием  частых
порок дети исправлялись, то мальчики и девочки прошлого столетия должны были
бы быть сущими ангелами: в чем бы другом, а уж в  ударах  и  колотушках  они
недостатка не терпели. Выше мы говорили, что "березовой  кашей"  угощали  не
только малолетних, но и зрелых юношей и девиц, и во многих семьях матери  не
колебались  потчевать  розгой  своих  восемнадцати-   и   девятнадцатилетних
дочерей,  стоявших  накануне  замужества.  Что  скажут  на  это  современные
барышни?
Пример подобного домашнего воспитания  можно  видеть  в  опубликованных
письмах Пастон, относящихся к середине пятнадцатого столетия. В этом  письме
некая дама советует своему двоюродному брату поскорее избрать для его дочери
подходящего мужа, ибо девушка находится как раз в соответствующем  возрасте.
"Ведь никогда, - пишет она далее, - дитя  твое  не  имело  столько  забот  и
печали, сколько теперь; она не должна разговаривать ни с одним мужчиной, кто
бы он ни был; она не смеет говорить ни с одним из слуг, находящихся  в  доме
ее матери, а с самой Пасхи она регулярно по два раза в  неделю  подвергается
порке; иногда ее секут даже два раза в день и бьют по  чем  попало.  Так,  в
данный момент у нее три или четыре большие раны на голове".
Эта  самая  Агнесе  Пастон  предложила  воспитателю  ее   сына   высечь
последнего и методически сечь его до тех пор, пока  мальчик  не  исправится.
"Мальчику" этому было  тогда  уже  пятнадцать  лет.  В  одном  из  сочинений
Фанбурга кто-то спросил вдову Аманду, почему  она  выходит  вторично  замуж,
когда не любит своего нареченного. Аманда ответила: "Если  я  откажусь,  моя
маменька будет бить меня"! Другая, когда  ей  сообщили  о  прибытии  жениха,
сказала: "Делать нечего,  нужно  затянуть  корсет,  иначе  меня  так  больно
высекут, что кровь будет струиться по моему телу".
Доктор Джонсон не упускает  ни  одного  подходящего  случая,  чтобы  не
использовать его для восхваления розги и чудного действия  ее  не  только  в
школе, но и в домашнем быту. Бузвелль рассказывает о нем, что, когда  доктор
Джонсон  увидел  нескольких  барышень,  отличавшихся  своим   безукоризненно
любезным обхождением, и когда ему было  сказано,  что  такому  качеству  они
обязаны исключительно строгим наказаниям, практиковавшимся матерью  девушек,
- он воскликнул, пародируя слова Шекспира: "О, розга! Я чту тебя за это!"
А ведь Джонсон в этой области слыл авторитетом, ибо  если  дома  его  и
нечасто угощали "березовой кашей", то, по  его  собственному  признанию,  он
особенно объедался ею в школе. Когда однажды кто-то сказал  ему  комплименты
за отличное знание им латинского языка, он возразил: "Помилуйте, мой учитель
честно наказывал меня розгой, в  противном  же  случае  я  ровно  ничему  не
научился бы, ибо ничего не делал бы".
В отношении принципа "жена да боится мужа своего"  считаем  необходимым
упомянуть, что во время всего англосакского периода в Англии муж имел  право
по собственному разумению  "учить"  жену  свою  розгой,  плетью  или  другим
избранным им инструментом. Гражданское право разрешало  каждому  супругу  за
одно преступление flagellis et tstibs acriter verberare xorem,  в  других
случаях только modicam castigationem adhibere. "Но,  -  говорит  Блекстон  в
своих комментариях, - у нас в Англии под благородным правлением короля Карла
II подобные права мужа находились под общим сомнением, и в  настоящее  время
жена найдет себе защиту против обижающего ее  мужа  у  участкового  мирового
судьи. И только в низших слоях населения, вообще склонных  к  рутинерству  и
избегающих всяких новшеств, можно встретиться еще  и  теперь  с  применением
упомянутого выше преимущества супруга на деле".
Ученые никак не могут сговориться по вопросу о том, что именно  следует
понимать под выражением "мягкое наказание" и каким именно  инструментом  оно
производится. Один из параграфов общих законоположений Уэльса  гласит:  "Три
удара метловищем куда угодно, за исключением  головы".  В  другом  параграфе
говорится, что палка, которой наносятся удары, должна быть такой  же  длины,
как рука наказывающего, толщина же ее должна равняться толщине его  большого
пальца. Некий супруг имел обыкновение уверять свою жену в том, что  если  бы
он хотел бить ее палкой известной крепости, то должен был  бы  со  спокойной
совестью прибегнуть к  пруту  или  к  руке.  Некоторые  мужья,  не  желавшие
обнаруживать особенной строгости, ограничивались орешниковой веткой толщиною
в мизинец. На одном из церковных стульев в Стратфорте изображен  резьбой  на
дереве мужчина, который угощает свою жену несколько большим  прутом,  нежели
рекомендованный,  причем  положение  женщины   настолько   же   оригинально,
насколько и неудобно.
Следующие выдержки заимствованы из дневника Пеписа.
12 мая 1667 года. Сегодня моя жена уличила  прислугу  в  том,  что  она
тайно вышла из дому, и наказала ее телесно, после чего девушка заявила,  что
оставаться у нас на службе более не желает. Я лично допросил ее и  при  этом
услышал столько лжи,  что  ее  уход  может  меня  только  порадовать.  Пусть
убирается завтра же.
10 июня 1667 года. Был в Гринвиче, где застал массу народа.  Оказалось,
что должна была состояться  "кавалькада"  {В  Беркшире  существовал  древний
обычай, в силу которого у окон избитого своей женой мужа  соседи  устраивали
особый парад с  музыкой,  состоявшей  из  рожков,  котлов,  горшков  и  тому
подобных далеко не музыкальных, но производящих адский  шум  "инструментов".
Быть может, "кавалькада",  о  которой  говорит  Пепис,  и  есть  именно  это
наказание.} по адресу констебля города, который дошел до того, что  допустил
свою жену наказать себя.
Ссылаясь на "Протестантский Меркурий", Малькольм сообщает  оригинальный
случай, относящийся к концу семнадцатого столетия. Жена  одного  переносчика
тяжестей в окрестностях Дана с такой  силой  и  с  таким  усердием  дубасила
своего мужа, что бедняга, ища спасения в бегстве, выпрыгнул в окно на улицу.
Возмущенные подобным скандалом, соседи избитого мужа устроили  "кавалькаду",
т. е. дефилирование пешком  с  барабанным  боем  и  знаменосцем,  на  древке
которого, вместо знамени или флага, была" прикреплена... сорочка. Барабанщик
выбивал марш под названием  "Остолопы,  петухи  безмозглые,  марш  вперед!",
причем около семидесяти разносчиков угля, извозчиков и переносчиков тяжестей
замыкали процессию, украшенные огромными, прикрепленными  к  голове  рогами.
Любопытные зрители были в восторге от этой "кавалькады  на  своих  двоих"  и
награждали мстителей за поруганное достоинство мужчины щедрыми подачками.
Во  времена  "семейных  наказаний"  не  забывали   также   прислугу   и
ремесленных   учеников.   Некоторые,   зараженные   пуританством   писатели,
касающиеся в своих трудах отношений  господ  к  своей  прислуге  и  служащим
вообще, наделяют барина и  барыню  обязанностью  также  и  наказывать  своих
подчиненных, причем один из них выражается  так:  "Я  слышал  от  умудренных
опытом   людей,   что   совершившему   преступление   доставляет    огромное
удовольствие, если мужчину наказывает мужчина, а женский пол - женщина.  Ибо
не подобает мужчине дойти до того, чтобы его била женщина, а девушки в то же
"время сильно портятся, если получают удары от руки мужчины".
Что касается телесных наказаний находящихся в выучке  учеников,  то  по
этому поводу существует интересная история о шотландском ученике  сапожника,
но за достоверность ее мы не ручаемся. Город Линлитгоф в Шотландии  славится
своей сапожной и башмачной  мануфактурой,  и  в  прежние  времена  множество
мальчиков в качестве учеников находили себе там занятия. Часть из  них  были
сироты и воспитывались со стороны своих хозяек на совершенно  ортодоксальный
манер. Женщины Линлиттофа вообще, очевидно, прекрасно владели и  управлялись
пресловутым ремнем, причем об одной не в меру дородной  особе  рассказывают,
что в  течение  десяти  минут  она  приводила  к  повиновению  и  наказывала
полдюжины учеников ее мужа. И другие женщины также великолепно обращались  с
орудиями телесных наказаний, и в конце  концов  постоянно  избитые  мальчики
начали все возрастающим ропотом заявлять вполне справедливые протесты против
жестокого с ними обращения хозяек, заявляя, что им уже невмоготу  так  часто
укладываться на колени жен своих мастеров. Дело кончилось тем, что мальчишки
по взаимному уговору решили отомстить. Избран был день, когда  месть  должна
была  восторжествовать.  Заговорщики  узнали,  что  четверо   мастеров,   их
начальников, собрались  по  какому-то  экстраординарному  случаю  поехать  в
Эдинбург. Эти четверо как раз оказались теми,  чьи  жены  наиболее  часто  и
сурово наказывали учеников. Судьба явно благоприятствовала юным мстителям! В
определенное время мальчишки набросились на ничего не подозревавших  женщин,
схватили  каждую  из  них  в  ее  собственном  доме  и,  надлежащим  образом
приготовив к наказанию, что есть силы нанесли оптом и в розницу по нескольку
ударов тем же самым ремнем, который так часто прогуливался по их  "казенному
месту". Хотя каждая из избитых  женщин  и  клялась  жестоко  наказать  своих
обидчиков, но когда обнаружилось, что она не одна  пострадала,  решено  было
скрыть о происшедшем скандале, и только долгое время спустя хозяева  узнали,
каким именно  образом  был  использован  учениками  день  их  отсутствия  из
Линжптофа.
Временами ученикам  ремесленников  доставалось  особенно  сильно,  и  в
Лондоне, например, одна женщина - Брунриг, была даже приговорена к  смертной
казни через повешение за слишком жестокое обращение со своими учениками.

                      Двух учениц она до смерти избила
И их тела в печку посадила

     говорит об этой Брунриг "Антиякобинец", но на самом  деле  происшествие
обстояло иначе.  Во  времена  Георга  III  госпожа  Брунриг  занимала  место
надзирательницы в работном доме святого Дунстана.  Главной  ее  обязанностью
был надзор за прачками, но помимо этого она принимала  к  себе  на  квартиру
требующих за собой ухода больных  женщин.  С  виду  она  старалась  казаться
чрезвычайно  благочестивой,  аккуратнейшим  образом  ходила  в   церковь   и
производила на своих соседей впечатление  достойной  уважения,  религиозной,
работящей и  обходительной  женщины.  Ей  на  попечение  община  сдала  трех
сироток-девочек,  чтобы  научить  их  искусству  быть  хорошими  горничными.
Девочек  звали  Мария  Митчел,  Мария  Джонс   и   Мария   Эллифорд.   Такие
"общественные" девочки не всегда превращаются в хороших прислуг,  и  госпожа
Брунриг начала воспитывать их самым основательным образом, применяя при этом
свою собственную систему. Пособием при  воспитании  служили  преимущественно
пинки и колотушки, била она  девочек  неограниченно,  раздавая  неисчислимое
количество ударов, куда и как попало. Она била девочек, как пьяный  зеленщик
бьет своего осла. Частенько она  укладывала  Марию  Джонс  на  два  кухонных
табурета и била ее до тех пор, пока рука уставала держать палку.  Затем  она
обливала тело несчастной холодной водой и всовывала  голову  ее  в  ведро  с
водою. Вскоре девочка была сплошь покрыта ранами и пузырями на голове, спине
и  на  плечах.  В  одно  прекрасное  утро  ей  удалось  сбежать  обратно   в
воспитательный дом, где ее, разумеется, приняли и стали  лечить.  Начальство
этого учреждения написало госпоже Брунриг и угрожало пожаловаться властям на
скверное обращение с  девочкой,  но  на  это  послание  никакого  ответа  не
последовало. Мария Брунриг обратилась к воспитанию остальных двух девочек.
Мария Митчел также пыталась убежать от своей  благодетельницы,  но  сын
госпожи Брунриг поймал ее и привел  в  дом  матери.  Мари  Эллифорд,  третья
ученица, почти всегда ходила полуобнаженной; били ее попеременно то  палкой,
то ручкой от метлы, то кнутом для лошади. Спала она в погребе, где  хранился
уголь; ее постелью служил пучок соломы, питалась она исключительно хлебом  и
водою. Если госпожа Брунриг замечала, что  девочки  где-либо  изодрали  свое
платье, - она связывала их вместе и заставляла несколько  дней  проводить  в
таком виде нагишом.  Когда  мать  уставала,  ей  на  помощь  являлся  сын  и
самолично распоряжался наказаниями несчастных сироток.  В  один  день  Марию
Эллифорд раздевали пять раз, пять раз привязывали к скамье и пять  раз  били
кнутом; другая девочка должна была присутствовать  при  всех  экзекуциях.  В
конце концов соседи констатировали факт истязания и донесли властям о  своих
наблюдениях. Госпожу Брунриг и ее сына арестовали. Марию Эллифорд  перевезли
в больницу, где через несколько дней  она  скончалась.  Но  госпоже  Брунриг
удалось вместе с сыном убежать из тюрьмы и благополучно скрываться в течение
нескольких недель. Полиция все-таки напала на их след, и прелестная маменька
с не менее прелестным сыном снова были водворены в тюрьму.
Как только народ узнал об ее аресте, поднялось  страшное  волнение:  об
этом звере начали рассказывать самые невероятные истории. Говорили,  что  из
ее дома бесследно исчезли  четырнадцать  девочек-сироток,  -  что  она,  как
акушерка, отправляла на тот свет детей при рождении их и что трупики малюток
выбрасывались ею на съедение свиньям. Семейка  Брунриг  (муж  ее  также  был
привлечен к делу) предстала пред судом присяжных в Олд-Бейле.  Отца  и  сына
приговорили  к  шестимесячному  тюремному  заключению,  но  госпоже  Брунриг
досталось более тяжелое наказание: ее приговорили  к  смертной  казни  через
повешение. Приговор был приведен в  исполнение  в  Тайберне.  Сопровождавшая
приговоренную толпа всю дорогу  от  тюрьмы  до  позорной  площади  негодующе
неистовствовала и предавала шедшую на казнь женщину вечному проклятию.
Владелец фабрики соломенных плетей в одной  из  деревень  Бедфордшейра,
имевший обыкновение частенько наказывать работавших у него молодых  девушек,
был, к его несказанному удивлению,  приговорен  к  шестимесячному  тюремному
заключению за то, что в один  прекрасный  день  "неблагопристойным  образом"
наказал юную работницу розгами. Недавно мы  узнали  историю  одной  сиротки,
достигнувшей звания графини благодаря тому,  что  хозяйка,  жена  сапожника,
часто награждала ее "березовой кашей". Девочку эту послали к  одной  знатной
даме для примерки заказанных бальных ботинок, но забитая  ученица  оказалась
несколько неловкой, и сидевшая с вытянутой ногой аристократка вышла из себя.
Она послала своего сына к сапожнику с письмом и грозила перестать заказывать
у него обувь. Хозяйка тут же набросилась на несчастную ученицу и  на  глазах
принесшего письмо сына аристократа принялась  истязать  ее.  На  изумленного
юношу вид несчастной девушки произвел такое впечатление, что  он  принял  на
себя заботы о ее дальнейшем воспитании и впоследствии женился на ней.  После
смерти своего отца молодой человек вместе с богатствами унаследовал и титул,
и бывшая ученица сапожника сделалась, таким образом, графиней!
Все  эти  девочки,  ученицы  парикмахерш,  портних,  корсетниц  и  тому
подобных профессий, постоянно подвергались телесным наказаниям, и не раз  за
время их учения розга и другие инструменты прогуливались по  их  обнаженному
телу.  Одна  из  парикмахерш  Пель-Мелля,  считавшаяся  артисткой  в   своем
искусстве, также попала под суд  за  свое  строгое  и  суровое  обращение  с
ученицами. Употреблению  розги  она  научилась  в  Париже,  где  в  качестве
камеристки служила в одной из знатных фамилий Франции.
Мы  должны  еще  упомянуть  здесь  об  одном  особенном,  отличительном
английском  обычае.  В  прошедшем  столетии   почти   повсеместно   было   в
Великобритании  принято  в  день  совершения  над  каким-либо   преступником
смертной казни сечь в семье детей розгами, а так как  -  казни  в  то  время
совершались довольно-таки часто, то рикошетом страдали и  бедные  ребятишки.
Об этом обычае рассказала нам одна пожилая дама, присовокупив, что в  начале
нынешнего столетия ее саму частенько потчевали "березовой кашей",  имея  при
этом в виду рельефнее запечатлеть в ее памяти ужасный  образ  казненного  на
виселице преступника. Переходя к более позднейшим временам, мы наталкиваемся
сразу на статью, помещенную в "Лондонской  газете"  11  октября  1856  года.
Заметка эта относится к телесным наказаниям в  супружеской  жизни  и  гласит
следующее:  "Магистру  Вайтгавена   пришлось   недавно   рассмотреть   массу
аналогичных дел, касающихся телесных наказаний,  совершаемых  в  супружеском
быту. Большинство случаев имело место в  среде  возникшей  там  христианской
секты, учение которой проводит,  между  прочим,  мысль  о  том,  что  обычай

Его преподобие Георг Берд переселился в Вайтгавен и  вскорости  основал
здесь общину. Через несколько недель по возникновении ее разнесся слух, что,
по мнению преподобного отца, Священное  Писание  вполне  разрешает  телесное
наказание, производимое мужем над своей женою. Приблизительно  месяца  через
полтора в магистратуру поступила  жалоба  на  Джемса  Скотта,  члена  общины
Георга Берда. Жалоба эта была подана его женою,  и  в  ней  излагалось,  что
обвинительница была обнажена и избита своим  мужем  за  то,  что  не  хотела
вместе с ним отправиться на то богослужение, которое в  последнее  время  он
стал посещать. Спрошенная членами магистратуры, мисс Скотт  заявила,  что  у
нее нет ни малейшего желания домогаться наказания мужа;  пусть  только  даст
серьезное обещание, что впредь никогда  худо  с  ней  обращаться  не  будет.
Вызванный на суд, мистер Скотт не пожелал подчиниться желанию своей  супруги
и воскликнул: "Неужели я не должен повиноваться  закону  Божьему,  а  должен
признавать законы человеческие?" Так  как  обвиняемый  упорствовал  в  своем
нежелании оставить мысль о  наказании  жены,  то  судьи  приговорили  его  к
месячному тюремному заключению с назначением на самые тяжкие  принудительные
работы. По поводу этого случая и по поводу стойкости  и  преданности  своему
убеждению мистера Скотта Георг Берд  произнес  целую  серию  проповедей.  Он
утверждал, что на обязанности каждого мужчины лежит держать  в  своих  руках
бразды  домашнего  правления,  и  что  поэтому,   а   также   на   основании
божественного закона, он имеет право приводить свою жену к повиновению путем
телесного наказания тогда, когда она этого заслуживает".

РОЗГА В БУДУАРЕ

 О применении розги среди  молодых  женщин  в  одном  из  излюбленных  и
популярнейших журналов "Family Herald"  имеется  настоящий  и  неисчерпаемый
колодезь  новостей.  Как  это  всякому  известно,  журнал  этот   пользуется
особенной любовью, благодаря  помещаемым  в  нем  сообщениям  многочисленных
корреспондентов. Особенно много говорят  последние  о  телесных  наказаниях,
применяемых к девочкам и девушкам как в  школах,  так  и  в  домашнем  быту.
Впрочем,  "Family  Herald"  представляется  не  единственным   периодическим
журналом, посвящающим свои  страницы  "березовой  каше".  "Qeen",  один  из
моднейших журналов столицы Англии, лет пять тому назад также открыл  столбцы
своих страниц для  обмена  мыслей  по  поводу  разбираемых  "Family  Herald"
вопросов. Сначала сообщения  различных  сотрудников  касались  исключительно
разбора подходящих  наказаний  для  маленьких  детей  и  решения  вопроса  о
целесообразности применения розги при воспитании детей дошкольного возраста.
Но с течением времени гостеприимный редактор отводил  все  больше  и  больше
места письмам и сообщениям, касавшимся телесного  наказания  более  взрослых
детей. Мы полагаем, что нашим читателям будет небезынтересно познакомиться с
двумя из этих писем в редакцию.
     "Только  что  прочитал   в   превосходном   журнале   вашем   сообщения
корреспондентов на весьма важную тему о телесных наказаниях детей. А так как
я в этом отношении сделал несколько, по моему убеждению, ценных  наблюдений,
то смею  надеяться,  что  вы,  любезный  господин  редактор,  разрешите  мне
поделиться ими на страницах уважаемого издания вашего. Когда три  года  тому
назад Господь призвал к  себе  мою  супругу,  мне  пришлось  лично  заняться
воспитанием наших детей: двух  девочек  и  четырех  мальчиков.  Мальчиков  я
отправил в пансион, а для девочек пригласил гувернантку. Нужно заметить, что
дочурки мои  до  самого  последнего  времени  воспитывались  покойной  женой
чрезвычайно заботливо и не знали о том, что на свете  существуют  для  детей
телесные наказания. В дальнейшем я заметил, что  со  смерти  матери  девочки
делали весьма слабые успехи в науках, и, кроме того, поведение их  оставляло
желать лучшего: они начали грубить  и  обнаруживали  очень  мало  девических
наклонностей. Все это меня огорчало, и, по представлению воспитательницы,  я
в конце концов дал свое согласие на то, чтобы в доме  завести  розгу.  Розга
была приобретена такого образца, на какой указала гувернантка: кусок  мягкой
гибкой кожи, в окончании расщепленный на тонкие полоски, хотя и  причинявшие
сильную боль, но не производившие никаких повреждений кожи и  не  вызывавшие
скверных последствий для организма. В первый раз розга  была  пущена  в  ход
после того, как у меня пропали деньги, и когда после перекрестного допроса я
убедился в том, что кражу совершили  только  мои  девочки.  Я  распорядился,
чтобы гувернантка наказала обеих дочек солидным количеством ударов. Временем
для приведения моего приговора в исполнение был  назначен  вечер,  местом  -
будуар  воспитательницы.  После  вечерней  молитвы  обе   девочки   получили
основательную порку пониже голой спины. Их привязали к дивану, чтобы они  не
могли сопротивляться. После экзекуции каждая из наказанных поцеловала  розгу
и поблагодарила гувернантку за  "науку".  Только  тогда  им  разрешено  было
одеться.
     Со  времени  этого  наказания  поведение   девочек   коренным   образом
видоизменилось;  кроме  того,  мы  стали  замечать,   что   они   занимаются
чрезвычайно усердно и  в  преподаваемых  им  предметах  делают  изумительные
успехи. Вот уж девять месяцев прошло со времени экзекуции, и ни одной из них
не пришлось призывать в будуар  для  наказания,  хотя  временами,  но  очень
редко, приходилось все-таки заставлять розгу прогуливаться по рукам девочек;
подобные наказания  налагались  за  отсутствие  должного  при  приготовлении
уроков прилежания.
     С не менее положительным результатом применял я мою  розгу  и  к  своим
сыновьям, причем не могу умолчать о том, что я нахожу этот инструмент  более
целесообразным,  нежели  розгу  березовую,  которая  при  слишком   усердном
обращении с ней наносит и коже, и всему организму значительные  повреждения.
Ничего подобного с кожаной розгой наблюдаться не может, хотя в то  же  время
испытываемая наказуемым боль гораздо чувствительнее,  нежели  при  березовых
прутьях. А чувство боли и  есть,  по  моему  мнению,  главная  цель  всякого
телесного наказания: "О нем никогда позабыть не должно!".
     Один из преподавателей большого училища для девочек также  с  восторгом
отзывается  о  прекрасном  действии  этого  инструмента.  Приводим  дословно
сообщение его "способа употребления". "Ремень приготовлен  из  мягкой  кожи;
оканчивается он  массой  маленьких  тонких  полосок.  При  применении  этого
инструмента на руке молодой девушки получаются изумительные результаты. Само
собой разумеется, что боль при наказании вызывается очень сильная,  но  зато
скоропреходящая, а так как кожа при этом нисколько не повреждается, да и сам
способ выполнения наказания  не  может  быть  назван  неблагопристойным,  то
приходится согласиться с тем, что этот  инструмент  должен  быть  предпочтен
березовым прутьям, связанным в розгу. Во всяком случае, вызываемое в  данном
случае болезненное ощущение совершенно достаточно для того,  чтобы  понудить
молодых девушек  добросовестно  относиться  к  приготовлению  задаваемых  им
уроков".
     В  заключение  приводим  письмо  одного  господина,  которое  некоторым
образом затрагивает новые взгляды на телесные наказания: "По  моему  мнению,
публичное  наказание  взрослых  девушек  должно  быть  воспрещено   законом.
Наказание ребенка в возрасте шести - восьми лет  -  одно  дело,  а  то,  что
описывает ваш корреспондент, - другое дело. Еще несколько месяцев тому назад
я  с  нерешительностью  относился  к  подобным  корреспонденциям,  но   опыт
последних недель заставил меня составить непоколебимое мнение.
     Я холостяк. Несколько лет тому назад умерла у меня сестра, возложив  на
меня перед  смертью  заботы  о  ее  дочери.  Теперь  моей  племяннице  всего
восемнадцать лет. Это  -  прекрасная  девушка,  скромная,  благовоспитанная,
какие  редко  встречаются.  Она  живо  интересуется  всеми  науками  и   для
пополнения своих знаний  выразила  желание  посещать  одно  из  значительных
учебных заведений; покоряясь ее влечению, я переговорил обо всем необходимом
с начальницей этого училища.
     Когда я  в  одну  из  суббот  возвратился  из  Лондона,  приехав  домой
незадолго перед обедом, меня встретила моя старая экономка, служившая у меня
много лет, с чрезвычайно опечаленным выражением лица. Из расспросов я узнал,
что "молодая барышня пришла домой в большом волнении и сейчас же заперлась в
своей комнате". Как оказалось впоследствии, дело было в следующем.
     В это утро была назначена лекция об английской поэзии; лектор отнесся к
ней чрезвычайно поверхностно  и  выражение  "Мы,  смертные  миллионы,  живем
одиноко" приписал перу Теннисона. Так как я сам часто занимаюсь  литературой
и отношусь к ней с большой любовью, то моя  племянница,  при  совместной  со
мной жизни, более начитана, нежели другие девушки ее возраста. Она позволила
себе остановить преподавателя, сказав ему, что автором приведенных выше слов
является не Теннисон, а Матье Арнольд.
     Одна из присутствовавших на уроке гувернанток серьезным тоном запретила
ей прерывать учителя и поправлять его и поставила ей в  журнале  крестик.  У
начальницы  было  обыкновение  всех  отмеченных  крестом  учениц  подвергать
телесному наказанию, и моя племянница сама была несколько раз свидетельницей
производимых над малолетними ученицами экзекуций, не подозревая, разумеется,
что подобная мера может быть предпринята не по отношению к детям.
     К безграничному удивлению моей племянницы, после уроков ее пригласили в
учительскую и к еще  большему  изумлению  объявили,  что  за  непочтительное
отношение к учителю ей предстоит подвергнуться  наказанию.  Ни  просьбы,  ни
протесты ни к чему не привели; несчастная барышня должна была уступить  силе
и получила от руки своей начальницы двенадцать сильных ударов розгой.
     Я сам по происхождению - ирландец, и вам нетрудно представить себе  мое
негодование по поводу столь унизительного обращения  со  взрослой  девушкой,
которая не сегодня-завтра должна была выйти замуж. Я принял быстрое решение,
одобренное несколькими дамами, которым я о нем сообщил. С трудом уговорил  я
племянницу как ни в чем не бывало снова начать посещение училища,  и  вскоре
после  описанного  выше  происшествия  я  передал   начальнице   приглашение
пожаловать к нам на завтрак. Это было в начале января. Вместе с приглашением
я уведомил ее, что, кстати, уплачу ей следуемое за  учение  племянницы.  Она
явилась; по моему распоряжению, ее  провели  в  нашу  домашнюю  библиотечную
комнату; там ее поджидали уже три замужние  женщины,  жены  моих  друзей,  о
которых я упомянул выше и которые отнеслись с одобрением к  моему  плану.  Я
пригласил ее сесть и высказал мое мнение на счет ее обращения  с  ученицами.
Далее, я сказал ей, что сначала у меня явилась мысль  возбудить  против  нее
судебное преследование,  но  затем  я  порешил  наказать  ее  в  присутствии
находящихся здесь дам так же точно, как она наказала  мою  племянницу.  Само
собой разумеется,  разыгралась  ужасно  бурная  сцена,  но  угрозы  судебным
процессом  заставили  почтенную  матрону  согласиться   с   моим   решением.
Немедленно же я оседлал коня и отправился в Итон, где приобрел обычную здесь
розгу. Ко всему сказанному должен  еще  добавить,  что  начальница  получила
двадцать дюжих ударов, которые она, как рослая и крепкая особа, должна  была
перенести  вполне  свободно.  Племянница  не  захотела  присутствовать   при
экзекуции,  но  зато  после  порки  я  заставил   наказанную   попросить   у
оскорбленной ею барышни извинение".

ИНСТРУМЕНТЫ И ПРИСПОСОБЛЕНИЯ ДЛЯ СЕЧЕНИЯ

Весьма важный вопрос о том,  какой  именно  инструмент  является  самым
подходящим и наиболее  целесообразным  для  телесных  наказаний,  в  течение
долгого времени являлся спорным и возбуждал массу прений.  Из  неисчислимого
количества различных инструментов, применявшихся в  различные  столетия  для
телесных наказании,  многие  являлись,  без  сомнения,  результатом  зрелого
обсуждения,  в  то  время  как  другие  появлялись  на  свет  при  случайных
обстоятельствах,  по  потребности  минуты.   Раздражительные   учителя,   не
находившие в пылу гнева обычного инструмента  для  наказания,  обращались  к
чему попало, пуская в ход  шляпы,  полотенца,  линейки  и  другие  предметы,
способные наносить удары. Из среды святых Доминик Лорикатус пользовался  при
самоистязаниях веником.  Другой  Доминик,  основатель  ордена  доминиканских
монахов, избрал инструменгом наказания железные вериги. Гульберт пользовался
кожаным ремнем с узлами,  некоторые  обращались  к  крапиве,  чертополоху  и
волчецу. В "Золотой Легенде" сообщается об одном святом,  который,  не  имея
никаких определенных положений для выполнения процедуры  умерщвления  плоти,
тем не  менее  занимался  ею  и  пользовался  попеременно  то  кочергой,  то
угольными щипцами, то  другими  подходящими  ручными  инструментами.  Святая
Бригета употребляла для телесных  наказаний  и  самобичевания  связку  своих
ключей;  другая  святая,  славившаяся  своей  особенной  преданностью   идее
умерщвления плоти, прибегала с этой целью к солидному  пучку  пружин.  Санчо
Пансо  -  как  это  известно  каждому,  читавшему  знаменитого  Дон   Кихота
Ламанчского, - оставался верен своему  наивному  характеру,  граничившему  с
придурковатостью, и совершал процесс покаяния с  помощью  своих  собственных
рук.
     Как сообщает Обри, в 1678 году среди знатных фамилий Англии существовал
обычай показываться всюду с большим веером в руках;  рукоятка  такого  веера
имела в длину добрых пол-аршина, а сам он служил своим обладателям не только
для защиты от солнца и охлаждения, но и  в  роли  инструмента,  которым  они
наказывали взрослых дочерей своих,  замеченных  в  мелких  неблагопристойных
поступках, особенно же  в  упорстве  и  непослушании.  Сэр  Томас  Мор  имел
обыкновение наказывать взрослых  дочерей  своих  розгой,  приготовленной  из
пучка павлиньих перьев.  Некоторые  рыбачки  наказывали  попавшихся  воришек
высушенной  кожей  угря;  об  одной  хозяйке  рассказывают,  что  в   минуты
раздражения она колотила свою кухарку костью  от  бараньего  окорока.  Туфли
сплошь и рядом служат инструментом для наказания.
     Римляне, достигшие  в  искусстве  телесных  наказаний  высших  степеней
совершенства, в зависимости от вида преступления  применяли  соответствующий
инструмент. Гораций и Ювенал описывают три из них, именно: sctica,  ferla,
flagellm. Sctica представлял собою ремень из кожи или  пергамента,  ferla
приготовлялась из прута или из палки. Оба этих инструмента  были  в  ходу  в
римских школах, причем с некоторыми только  незначительными  видоизменениями
сохранились до самых  позднейших  времен.  Flagellm  -  это  род  плети  из
кожаного ремня или сплетенных веревок, прикрепленных к  деревянной  ручке  и
чаще всего снабженных узлами либо маленькими кусочками  железа  или  свинца,
что, конечно,  увеличивало  силу  наносимых  подобным  инструментом  ударов.
Установить точную форму античной ферулы затруднительно: неизвестно, была  ли
она похожа на розгу, прут или ремень; что же касается позднейшей формы, то о
ней имеется повсюду вполне достаточное количество сведений. По средневековой
резьбе на дубовых предметах, встречающихся в церквях, монастырях и  соборах,
фигура учителя с поднятой розгой в руке изображается постоянно обращенной  к
"заднему месту". Ферула позднейшего периода представляла собою  замысловатый
инструмент, применявшийся исключительно для ударов по руке. Изготовлялся  он
из дерева, походил несколько на колотушку и  был  снабжен  посередине  своей
широкой части небольшим отверстием, вследствие чего при каждом ударе на коже
руки наказуемого вскакивал пузырь. Последнее обстоятельство  в  значительной
мере увеличивало силу  наказания.  Применявшаяся  лет  сорок  тому  назад  в
английских школах ферула имела вид вырезанной из дерева ракетки,  и  до  сих
пор еще на школьных печатях изображается учитель, держащий в  руке  страшную
ракетку. Несколько времени тому назад в Амстердаме  была  устроена  выставка
школьных предметов и принадлежностей, относящихся как к  древним,  так  и  к
позднейшим временам. Среди экспонатов находилась также ферула и  изображение
какой-то птички. Такую птичку обыкновенно подбрасывали ученику, совершившему
противозаконный поступок; с ней он должен был явиться к учителю и  протянуть
ему руку ладонью вверх для восприятия заслуженных ударов. На картине  Жерара
Дау изображен один из кембриджских учителей с подобным именно инструментом в
руке. "Удары, наносимые этой деревянной ферулой,  были  настолько  опасны  и
чувствительны, что быстро после наказания заинтересованное место покрывалось
ранами и ссадинами; другой же  подходящий  к  феруле  инструмент  отличался,
правда, тем же действием в смысле болевого ощущения, но  не  оставлял  после
себя, по крайней мере, столь серьезных следов. Мы говорим о широком  кожаном
ремне, имевшем приблизительно десять дюймов в длину и  от  четырех  до  пяти
дюймов в ширину; один конец его был закруглен, другой связан и  укреплен  на
деревянной ручке.  Кожа  отличалась  своей  толщиною;  она  была  обработана
дублением, что придавало ей известную плотность, не  лишая  в  то  же  время
свойственной ей  гибкости.  Применялся  этот  инструмент  для  наказания  по
ладонной поверхности руки и вызывал острое, колющее и щиплющее ощущение.
     Шотландская ферула представляла  собою  простой  кожаный  ремень,  один
конец которого изрезывался на тонкие полоски,  закалявшиеся  на  огне;  этот
инструмент применялся главным образом для  нанесения  ударов  по  руке.  Уже
Ювенал, говоря о римских школьниках, упоминает, что  они  "отдергивали  свои
руки от ферулы"; ученики же позднейших времен также стараются  защитить  их,
для чего натягивают рукава куртки  через  пальцы.  Так  называемая  wirga  а
представляла собою обыкновенный садовый прут; этот  своеобразный  инструмент
пользовался одно время большим  уважением  у  римлян  и  должен,  по  нашему
мнению, считаться родоначальником розги, царствовавшей  так  долго  во  всех
школах,  кажется,  всего  мира.  Мудрейший  царь  Соломон  говорит:   "Розга
предназначена для спины непонятливых", и в другом месте: "Кнут  для  лошади,
кирпич для осла, розга для спины дурака". Согласно с этим советом, наказания
розгами применялись обычно на обнаженную заднюю часть провинившегося.  Чтобы
облегчить задачу "экзекутора", преступника клали на скамью или колоду,  либо
на спину  одного  из  старших  учеников  (последний  способ  носил  название
"посадить на лошадь") и в таком положении приводили наказание в  исполнение.
Впрочем, последняя процедура относится к давно  прошедшим  временам,  о  чем
свидетельствует картина из Помпеи, хранящаяся в  одном  из  музеев  Неаполя.
Картина эта изображает малого, который сидит на  спине  своего  соученика  и
"воспринимает" удары от руки "господина учителя". На печати одной из школ  в
Англии, относящейся к периоду царствования короля Эдуарда VI,  выгравировано
изображение  ученика,  наказываемого  розгой;  под  рисунком  подпись:  "Кто
пренебрегает розгой, тот ненавидит своего сына".
     В общественных школах состоял обыкновенно на службе особый человек,  на
обязанности которого лежало выполнение телесных наказаний; такой обычай, как
оказывается, существовал с самых древних времен. Уже Джон в своем  сочинении
"Обычаи и нравы древних греков" упоминает,  что  у  спартанцев  "смотрителей
сопровождали по школам настоящие палачи".  В  общественных  школах  особенно
охотно привлекали служащих на кухне к выполнению телесных наказаний.
     Исключенные из сословия лица, т. е.  лишенные  всех  прав  состояния  и
умершие, восстанавливались в своем человеческом  достоинстве  церковью,  что
сопровождалось соответствующей  церемонией,  заключавшейся  в  экзекуции  их
могил.
     Если принималось решение, в  силу  которого  умерший  должен  был  быть
возвращен общине праведных христиан, то труп его  обыкновенно  вырывался  из
могилы, а сама могила подвергалась экзекуции,  во  время  которой  священник
произносил следующие  слова.  "По  своему  сану  освобождаю  тебя  из  числа
отвергнутых людьми и церковью и причисляю  тебя  снова  в  число  верующих".
Подобное явление скрывает в себе, очевидно, тот  же  смысл,  что  и  сечение
изображений святых. Многие из легенд о житии  святых  сообщают  о  том,  что
евреи и язычники с тем же доверием относились к изображению  святых,  как  и
христиане;  как  и  последние,  они  просили  у  святых   заступничества   и
чудодейственной помощи. Особенное внимание оказывалось  Святому  Николаю.  В
одной из легенд говорится, что какой-то иноверец приобрел себе икону Святого
Николая после того, как узнал о творимых им чудесах.  Когда  он  выходил  из
дому, то имел обыкновение обращаться со следующими  словами:  "Николай!  Вот
все мое добро и достояние. Я оставляю его под твоим присмотром, и если ты не
будешь внимательно следить за сохранностью вверенного тебе имущества, то  по
возвращении я накажу тебя розгой".  В  один  прекрасный  день  в  дом  этого
иноверца забрались грабители и, пользуясь  отсутствием  хозяина,  забрали  с
собой все его имущество и оставили только одно изображение Святого  Николая.
Когда иноверец возвратился домой и увидел полную  картину  разграбления,  он
воскликнул: "Я повесил твой портрет в своем доме для того, Николай, чтобы ты
охранял меня от разбойников. Почему же  ты  так  небрежно  отнесся  к  своим
обязанностям? Теперь ты должен понести заслуженное тобою наказание! Я отомщу
тебе, я буду бить и пытать тебя за все те убытки, которые я понес вследствие
недобросовестного твоего отношения к  своим  обязанностям!"  Затем  он  взял
изображение святого и стал бить по картине розгами и плетью до тех пор, пока
сам не устал. Но свершилось великое чудо! Святой явился  разбойникам  в  том
самом месте, где они припрятали награбленное имущество иноверца, показал  им
свои раны и покрытое кровью и ссадинами тело и сказал им: "Почему  меня  так
жестоко избили, и за что я должен был перенести из-за вас  столько  мучений?
Посмотрите на мое тело: оно все изорвано. Взгляните, как кровь  струится  из
ран моих! Пойдите к иноверцу и отдайте все то, что  вы  забрали  у  него,  в
противном случае гнев всемогущего  Бога  будет  настолько  велик,  что  ваше
преступление раскроется, и вы все будете повешены!" Грабители спросили: "Кто
ты такой, что так разговариваешь с нами?" Он ответил: "Я  -  Николай,  слуга
Господа Бога, которого так жестоко избил иноверец за то, что вы  похитили  у
него все имущество". Разбойники до того испугались, что  отправились  в  дом
обкраденного ими иноверца и, когда увидели, как он поступил  с  изображением
святого, возвратили все, что взяли. С этих самых пор грабители начали  вести

ЭКСЦЕНТРИЧНЫЙ И ДРУГОЙ ФЛАГЕЛЛЯНТИЗМ

История розги и флагеллянтизма была бы не законченной, если  бы  мы  не
привели нескольких примеров о лицах обоего пола,  которые  приказывали  бить
себя или били себя сами, чтобы таким путем  доставить  себе  удовольствие  и
вызвать  приятное  и  возбуждающее  чувство.  Среди  элементов,  из  которых
слагается у флагеллянтов обуревающая их  страсть,  главную  роль,  очевидно,
играет, как об  этом  говорится  в  одном  из  древних  сочинений,  "чувство
удовлетворения при виде ощущаемых другим болей,  происходящее  из  скверного
принципа, который,  наряду  с  хорошими  качествами,  встречается  в  каждом
человеческом сердце, а также близкое родство между  жестокостью  и  похотью,
которое находит приятным и забавным лицезрение тех часто смешных движений  и
конвульсий,  которые  обнаруживает  наказываемый  телесно   человек".   Если
читатель отнесется вдобавок внимательно к помещенным ниже примерам,  то  нам
лично не придется ничего прибавлять больше к сказанному.
     Изумительный пример подобного рода флагеллянтизма предстает  в  истории
Абеляра и Элоизы. Рульберт, дядя  Элоизы,  передал  попечение  о  воспитании
своей племянницы Абеляру и разрешил ему наказывать ее по своему  усмотрению,
если она, вследствие лености или непослушания, заслужит поощрения розгами. В
те времена учащаяся молодежь, без различия возраста и пола,  подвергалась  в
учебных заведениях одинаковым наказаниям. Абеляр также не отстал  от  нравов
окружающих и стал применять розгу  в  отношении  своей  прекрасной  ученицы,
которая, кстати сказать, относилась к экзекуциям с таким рвением  и  охотой,
что Абеляр сам писал как-то: "Не гнев учителя,  а  любовь  побуждала  почаще
приговаривать ее к наказаниям и приводить их в  исполнение".  Без  сомнения,
упорство и отсутствие должного прилежания  со  стороны  ученицы  заслуживали
зачастую серьезных наказаний, но нам кажется,  что  в  огромном  большинстве
случаев  здесь  доминировало  чувство  сладострастия,  а  вовсе  не  желание
исправить провинившуюся воспитанницу или ученицу. По крайней мере, Абеляр  с
поэтическим огнем описывает те сладкие воспоминания, которые запечатлелись у
него по поводу наказания Элоизы.
     В  те  времена,  когда  считалось  модным  наказывать  пажей  и  других
подчиненных розгой, пристрастие к этому доходило зачастую до крайне обширных
размеров, причем некоторые барыньки  особенно  отличались  на  этом  попроще
домашнего владычества. Если для наказания  являлось  серьезное  основание  и
предпринимавшая его барыня отличалась умом, то она убеждена была, конечно, в
хороших результатах телесного наказания,  хотя  в  то  же  время  нельзя  не
упомянуть в данном случае также и об анатомическом любопытстве,  если  можно
так выразиться, равно как и о  неопределенном  внутреннем  ощущении.  Те  же
особы, которые не могли заслужить названия натур чистых, искали чаще всего в
наказаниях мужской прислуги (да и женской) удовлетворения своей похоти.
     В своей "Исповеди" Руссо совершенно ясно указывает  на  царящее  в  нем
пристрастие к розге. Он говорит, что розга вместо того, чтобы вести  его  на
путь исправления, порождала  в  нем  желание  почаще  подвергаться  телесным
наказаниям.  При  этом  его  желание   нельзя   было   назвать   мимолетным,
скоропреходящим, нет! оно сопровождало большую часть  жизни  этого  великого
человека. Восьмилетним ребенком Руссо вместе с другими мальчиками был  отдан
на воспитание к одной девице, по фамилии Ламберсье. Ей было тридцать лет  от
роду, и она была известна своими  материнскими  чувствами  по  отношению  ко
вверенным ее попечению питомцам. Но это не мешало ей временами  применять  к
ним также материнские наказания. И Руссо  подвергся  общей  участи:  в  один
прекрасный день мадемуазель Ламберсье  разложила  его  на  своих  коленях  и
высекла. Но, несмотря на испытанную им боль, а также и  на  стыд  вследствие
наказания, он, по его собственным словам,  ощутил  страстное  желание  снова
подвергнуться  порке  и  с  этой  целью  выдумывал   всякие   подходящие   и
неподходящие предлоги. Мадемуазель Ламберсье, к его огорчению,  была  чуткой
наблюдательницей и, когда заметила, что удары не достигают преследуемой  его
цели, никогда больше Руссо порке не подвергала.  Его  страсть  к  применению
розги именно женской рукой была настолько  велика,  что  он  старался  найти
общество девочек и затевал с ними игру в  "школу",  заставляя  тех  из  них,
которые брали на себя роль учительницы, наказывать его розгами. Его фантазия
была сильно занята тем умственным удовлетворением,  которое  обнаружилось  у
него при наказании госпожой Ламберсье розгами, и каждую молодую  девушку  он
старался представить  себе  в  роли  учительницы.  А  так  как  он  не  имел
возможности  высказаться  по  поводу  поражавшей  его  страсти  к   телесным
наказаниям, то он витал в области фантазий,  представляя  себя  лежащим  под
розгами  своей  возлюбленной.  Особенное   блаженство   испытывал   он   при
представлении наказания себя рукою мадемуазель де Бульсон, которую он  любил
сумасбродно; но чувство стыдливости не позволяло  молодому  Руссо  попросить
девушку привести его страстное желание в исполнение. О своей  извращенной  и
тем не менее всецело покорившей его страсти Руссо подробно распространялся в
своей "Новой Элоизе", где он молит Святого Преукса о торжественном наказании
за учиненные грехи и проступки.
     Обильные домашние  и  школьные  наказания  порождали  у  молодежи  того
времени такое благоговение и доверие к розге, что впоследствии  они  вводили
экзекуцию во все свои игры, развлечения  и  забавы.  Очень  часто  возникали
особые "общества наказаний", в которых фигурировали в  роли  членов  молодые
люди обоего пола. Еще несколько лет тому  назад  подобный  клуб  в  Германии
закончил свое существование судебным  процессом,  и  хотя  вся  эта  история
должна была остаться глубокой тайной, все-таки публика узнала,  что  в  дело
были замешаны несколько девушек в возрасте от  четырнадцати  до  шестнадцати
лет.
     В связи с отношением мачехи и отчима к  неродным  детям,  падчерицам  и
пасынкам, постоянно рисуется картина частых экзекуций. Сама мысль об  отчиме
и махече является в некоторых странах нераздельной от представления обильных
колотушек и форменных порок. Нередко  женщина  приводит  в  свое  оправдание
необходимость  для  детей  материнских  наказаний  и  тем  доставляет   себе
удовольствие время от времени пороть своих падчериц и пасынков. Один молодой
офицер, двадцати с чем-то лет  от  роду,  не  протестовал  против  наказания
розгами, которое предпринималось периодически его  мачехой;  другой  офицер,
часто присутствовавший при экзекуциях  своих  маленьких  сестер  и  братьев,
приобрел, благодаря  этому,  вполне  безумную  страсть  ко  всяким  телесным
наказаниям. Он ходатайствовал пред  тюремным  начальством  одного  из  домов
заключения в Голландии о предоставлении ему должности "экзекутора", а  когда
это  ему  не  удалось,  он  ограничивался  тем,  что  являлся  зрителем  при
наказаниях арестованных женщин.
     Одна дама-немка имела привычку  вставать  рано  утром  и  первым  делом
направлялась в помещение, занимаемое прислугой.  Тот  несчастный,  кого  она
заставала еще спящим, подвергался сильным ударам туфлей своей барыни, и дело
никогда не обходилось без синяков и кровоподтеков.
     Страсть бить других и быть избитым сказалась  изумительным  образом  во
время разбирательства судебного  процесса  над  английским  офицером,  сэром
Кутом. Наиболее интересные места  из  обвинительного  акта  могут  послужить
нашим    благосклонным    читателям    прекрасной    иллюстрацией    истории
флагеллянтизма,  и  вследствие  этого  мы   приводим   некоторые   выдержки.
Пятнадцатилетний мальчик,  Эдуард  Дене,  ученик  математического  отделения
школы госпиталя Иисуса Христа, показал следующее: "В последнюю субботу  пред
Рождеством, между двумя и тремя часами дня, в школу  явился  обвиняемый.  Он
спросил нас, позволим ли мы ему побить нас, за что  получим  от  него  много
денег. Тот  же  вопрос  был,  между  прочим,  обращен  отдельно  ко  мне.  Я
согласился. Он назначил за шесть ударов плату в один шиллинг и шесть пенсов.
Я закусил губы, и господин - начал бить меня.  Затем  он  побил  еще  одного
мальчика, после чего спросил, не желает ли еще  кто-нибудь  получить  удары?
Охотников больше не оказалось, и господин спросил, не желаем  ли  мы  побить
его? Так как он этого хотел, двое из нас принялись бить его, а я в это время
держал его часы. Когда он приводил в порядок свои панталоны, в комнату вошла
сторожиха и послала меня за надзирателем. Отыскать его мне не удалось. Пошли
двое других мальчиков и привели двух педелей,  которые  повели  господина  к
директору. Нас наказали розгой. Я видел обвиняемого  два  года  тому  назад,
когда он с другими мальчиками шел по дороге к школе".
     Другой свидетель показал следующее:
     "Когда  этот  господин  явился  к  нам,  я  сидел  за  своей   работой.
Обратившись ко мне, он сказал, что наша школа считается одной из  лучших,  в
которой можно научиться красиво писать. Затем он попросил Вейбеля, чтобы тот
показал ему свои тетрадки, и попутно спросил, часто ли мы получаем от нашего
учителя удары. Далее  он  сказал,  что  даст  деньги  тому,  кто  согласится
получить от него несколько ударов. В это время в комнату вошел Мерее,  и  мы
все трое согласились на предложение господина. Затем  розга  перешла  в  мои
руки, и я, по собственному желанию незнакомца, начал хлестать его. Тут вошла
сторожиха и послала за педелями. Она заперла  двери  на  ключ,  и  господин,
таким образом, оказался арестованным. Он обратился к ней с вопросом, есть ли
у нее дети, и просил выпустить  его.  Несколько  раз  он  говорил:  "Честное
слово, я ничего худого не  сделал".  Он  пытался  дать  ей  деньги,  но  она
возразила:  "Примите  вашу  ужасную  руку!".  Затем  явились  педели.  Этого
господина я - никогда  в  жизни  прежде  не  видел,  но  мне  несколько  раз
передавали, что он бил мальчиков и давал им деньги. Называли его  различными
именами, кто-то как-то сказал мне, что его фамилия Кут".
     Приговор военного суда был мотивирован так: "Хотя и  существуют  веские
доказательства эксцентричного поведения, которое,  быть  может,  граничит  с
душевным расстройством, но тем  не  менее  обвиняемый  в  момент  совершения
упомянутых   выше   проступков   настолько   обладал   своими    умственными
способностями, что мог дать себе ясный отчет в непотребном поведении своем и
прекратить дальнейшее продолжение его". Вследствие чего суд приговорил  сэра
Кута к исключению из военной службы.
     Заканчиваем эту главу следующим анекдотом.
     Некий король лишился дорогого сокола, на золотом колокольчике  которого
была выгравирована французская лилия. Нашедшему сокола его величество обещал
награду в двести франков. В один прекрасный  день  к  воротам  замка  явился
крестьянин с соколом в руке, но привратник не захотел впустить его  в  замок
до  тех  пор,  пока  он  не  пообещал  отдать   ему   половину   полученного
вознаграждения. В те дни короли были доступны всякому, и  крестьянину  скоро
посчастливилось предстать пред  его  величеством.  После  того,  как  король
насладился,  лаская  и  милуя  птицу,  последовало  распоряжение  о   выдаче
обещанных двухсот франков. "Осмелюсь доложить вашему величеству, что я хотел
бы получить другое вознаграждение". "Какое же?" - спросил изумленный король.
"Пятьдесят ударов по голой спине, ваше  величество".  "Ты  шутишь,  конечно,
мужичок?" "Вовсе нет,  ваше  величество,  и  другой  награды  я  не  приму".
"Прекрасно, позовите палача и исполните волю этого человека", - распорядился
король. Крестьянин обнажил свою спину и стал получать  удары,  которые  были
нанесены палачом слабо, согласно секретно выраженному желанию короля.  Когда
палач отсчитал двадцать пять штук, крестьянин закричал:  "Постойте!  У  меня
имеется компаньон, остаток должен получить он, а не я".
     Затем крестьянин рассказал о поступке привратника и о совершенной между
ними сделке. Немедленно король  приказал  привести  негодяя  и  всыпать  ему
причитающееся на его долю количество ударов, но уже не так милостиво. Помимо
сильной боли  привратнику  пришлось  видеть,  как  счастливый  и  находчивый
мужичок уходил из ворот замка со своими  двухстами  франками,  уложенными  в
красивый холщовый кошель.

РАЗНОЕ

Среди анекдотов о флагеллянтизме в  нашем  распоряжении  имеется  один,
относящийся к некоему джентльмену, жившему в Англии в  эпоху  короля  Георга
II. Этот господин страдал особенной страстью. Так, например,  известно,  что
он снял в наймы в Лондоне дом и поселил в своей квартире красавицу-экономку.
Один раз в  неделю  особа  эта  делала  заранее  необходимые  приготовления,
заключавшиеся в найме двух поденщиц со  всеми  принадлежностями,  потребными
для уборки комнаты. Одна из наемщиц должна была играть роль экономки, другая
- горничной. Джентльмен, явившись на квартиру, приступал к уборке  комнат  и
держал себя при этом так,  словно  он  был  воспитанницей  сиротского  дома,
поступившей в услужение  к  господам.  Умышленно  он  разыгрывал  свою  роль
чрезвычайно скверно, и за это обе наемщицы  должны  были  колотить  его  так
немилосердно,  как  это  обыкновенно  практикуется  со  стороны  большинства
английских хозяек, привыкших держать сироток в ежовых рукавицах.
     Из  следующего  случая  явствует,  что  однократное  применение   розог
оказалось совершенно достаточным для того, чтобы заглушить прежнее страстное
к ней стремление. Одна молодая и знатная дама вышла замуж также за молодого,
очень богатого и интеллигентного господина; молодой супруг буквально  обожал
свою очаровательную супругу. Каждое ее желание  исполнялось  беспрекословно,
она была неограниченной повелительницей дома, ее муж считался  только  самым
преданным рабом. Несмотря на блаженство  чудного  медового  месяца,  молодая
супруга сделалась вдруг мрачной, раздражительной и меланхоличной; само собой
разумеется, что  муж  ее,  заметив  неладное,  удвоил  свое  подобострастие,
нежность и любезность; по целым часам стоял он пред нею на коленях и  умолял
объяснить ему причину происшедшей метаморфозы. Долго упорствовала  красавица
и наконец призналась, что ее обуревает сильное, непреодолимое и необъяснимое
желание, но какое именно - она сказать  не  может.  Ей  лучше  умереть,  чем
признаться в том, что завладела всеми ее мыслями.  Естественно,  любопытство
мужа разгорелось еще сильнее: много бы отдал он за то, чтобы узнать,  в  чем
именно заключалось желание его возлюбленной  и  как  удовлетворить  его.  Но
немало дней прошло до тех пор, пока, смягченная неотступными просьбами мужа,
молодая женщина призналась и пояснила свое желание. Ей, видите ли, во что бы
то ни стало захотелось быть избитой, но не рукой или кулаком,  а  непременно
розгой и с соблюдением при этом всех относящихся сюда церемоний,  и  не  так
себе, чтобы только высечь, а сильно, самым безжалостным  образом.  С  ужасом
смотрел молодой супруг на свою любимую жену и почти был убежден в  том,  что
несчастная женщина лишилась рассудка. Несмотря на все его уговоры, случайная
флагеллянтка упорно стояла на своем, и мужу ее ничего иного сделать, как  он
полагал, не оставалось, как уложить ее в постель. Сказано-сделано, с молодой
женщиной обходились в доме, как с опасно больной.  Тем  временем  испуганный
молодой человек отправился к врачу, который успокоил его и  в  то  же  время
поразил, ибо  посоветовал  немедленно  подчиниться  желанию  "больной",  для
которой розга  явится  наилучшим  целительным  средством.  Применять  ее  он
приказал  исключительно  на  туловище,  где  никакого  вреда  от   экзекуции
оказаться не может. Супруг подчинился доставшейся на его долю судьбе и решил
испытать одобренное  врачом  средство.  В  один  из  ближайших  дней,  когда
невозможное расположение духа жены перенеслось и на него, он схватил розгу и
с такой яростью набросился на молодую женщину, что с того дня она никогда  в
жизни более о ней и вспоминать не хотела.
     Несколько слов о том, что, собственно говоря, должно было относиться  к
главе "о телесных наказаниях". Прежде всего о  сечении  проституток.  Обычай
этот с давних  времен  существует  во  всех  странах  и  в  одинаковой  мере
распространен как среди язычников,  так  и  среди  христиан.  Наблюдался  он
постоянно  даже  и  среди  вовсе  нецивилизованных  народов.  Те  варварские
племена, которые смотрели на женщину как на предмет домашнего обихода,  само
собой разумеется, не имели понятия о том, что мы называем проституцией, и не
налагали,  следовательно,  на  принадлежавших  нескольким  мужчинам   женщин
никаких наказаний. В то же время  другие  народы,  имевшие  о  морали  очень
смутное представление, довольно жестоко наказывали, тем не менее, замеченных
в развратном поведении женщин.  У  древних  римлян  отдача  рабынь  на  цели
проституции каралась во времена Феодосия и Валентиниана розгами, изгнанием и
прочими тяжелыми наказаниями. В дальнейшие времена вопрос этот регулировался
исключительно общественным мнением.
     Англосаксы нашего отечества гордились теми строгими  законами,  которые
относились к нарушению брачных обязанностей,  хотя  нам  неизвестны  случаи,
когда  сечение  применялось  бы  в  качестве  средства  для   охранения   от
проституции. За  первую  измену  мужу  виновная  подвергалась  наказанию  со
стороны своих товарок, которые целой толпой водили ее из деревни в  деревню,
подвергая по дороге жестокой порке розгами. Иной раз дело доходило до  того,
что с развратницы срывали одежды и в обнаженные плечи вкалывали острые ножи.
     У языческих народов мораль вообще находится на  такой  низкой  ступени,
что проституирование не вызывает у них ни чувства  стыда,  ни  наказания  за
развратное поведение.. Впрочем, бывают также и исключения. Так,  например,  у
туземцев Новой Зеландии брачные  измены  наказываются  очень  жестоко.  Одна
девушка из  племени  Карарванга,  уличенная  в  развратном  поведении,  была
повешена за ноги и в таком положении жестоко  высечена  в  присутствии  всех
жителей поселка.
     Если мы  коснемся  так  называемых  полуцивилизованных  народов,  то  в
жизнеописаниях их встретимся с фактами, которые говорят за то,  что  сечение
является у них излюбленной методой в применении к женскому  полу.  В  Персии
полигамия разрешена законом, причем гарем шаха отличается обилием содержимых
в нем женщин. За порядком наблюдают евнухи  и  с  особой  страстностью  бьют
провинившихся рабынь туфлями по губам, если они только подают малейший повод
к наказанию. Если девица отказывается от жениха, которого рекомендуют ей  ее
родители, то ее отводят в отцовский гарем и наказывают там  телесно  до  тех
пор, пока она  не  перестает  сопротивляться  воле  родителей  и  дает  свое
согласие на брак с нелюбимым ей человеком.  В  Китае  и  в  соседних  с  ним
странах бамбуковая палка находится по  отношению  к  женщинам  в  постоянном
употреблении.
     И до сих пор в Швеции за отступление от брачных обязанностей полагается
телесное наказание. Мужчина получает 120 ударов палкой, женщина - 90  ударов
плетью. Наказания эти приводятся в  исполнение  в  Стокгольме  на  одной  из
городских площадей. Грудь и живот у наказуемых женщин  защищаются  во  время
экзекуции особым родом панциря  из  меди.  По  древним  германским  законам,
каждая проститутка из свободных (не крепостная) наказывалась  в  первый  раз
300 ударами; рецидивисток лишали свободы,  отдавали  в  полное  распоряжение
какому-нибудь нищему и изгоняли  изо  всех  городов  государства.  Родители,
потворствующие развратным детям своим  или  смотрящие  на  их  порок  сквозь
пальцы, также наказывались плетью или розгами. Если преступница  оказывалась
крепостной, то ее секли.
     В том же случае, когда хозяин ее являлся соучастником  совершенного  ею
проступка, ее отбирали от него и все-таки наказывали  телесно.  Проституток,
разгуливавших в городах и селах по улицам, забирали в тюрьму. Во Франции еще
до 1756 года существовал с давних пор обычай, в силу которого  всех  сводниц
наказывали  тем,  что  сажали  на  осла  лицом  назад,  надевали  на  голову
соломенную шляпу и прикрепляли на спину надпись  "сводница".  В  таком  виде
виновную провозили  по  всем  улицам  города  и  затем  подвергали  жестокой
экзекуции.
     В силу одного эдикта Карла Великого, все мужчины, уличенные в том,  что
скрывают у себя проституток, должны  были  принудительным  образом  относить
развратных женщин на своих плечах на  ту  площадь,  на  которой  происходила
экзекуция преступных женщин. В случае нежелания повиноваться  этому  закону,
виновные подвергались, в свою очередь, наказанию плетью.
     Особенной строгостью отличались неаполитанские законы. Каждая  женщина,
занимавшаяся  проституцией,  как  промыслом,  подвергалась   клеймению   лба
раскаленным железом, позорному сечению розгами  и,  вдобавок,  изгнанию.  По
закону, изданному королем Альфонсом IX Кастильским, царствовавшим во  второй
половине двенадцатого столетия,  все  девушки,  замеченные  в  неблаговидном
поведении, подвергались публичному телесному наказанию  и  конфискации  того
платья, которое было на них в момент  ареста.  Уличенные  в  развратничестве
мужчины наказывались в первый раз розгами, во второй высылались из города, а
в третий отправлялись на галеры. Впоследствии эти  законы  стали  еще  более
строгими, и провинившиеся в первый раз сразу  ссылались  на  десять  лет  на
галеры закованными в кандалы, а во второй раз наказывались двумястами ударов
плетью и пожизненным пребыванием на галерах.
     Одного смотрителя смирительного дома в Англии должны были рассчитать за
то, что он слишком усердно и совершенно непозволительным  образом  наказывал
телесно вверенных его надзору заключенных женского пола. В 1841 году  о  его
жестокостях было доложено магистратуре города Рочестера в  Кенте.  В  жалобе
этой говорилось, что Джеймс Майлс, смотритель смирительного дома,  наказывал
детей, и особенно девочек в возрасте от  12  до  14  лет,  слишком  большими
пучками розог. После нескольких заседаний, во время  которых  перед  членами
магистратуры продефилировали слишком красноречивые доказательства виновности
Джемса Майлса, решено было предать последнего суду присяжных заседателей.  В
письме одного из членов магистратуры имеется следующее место:
     "В следствии по делу имеется один пункт,  который  решительным  образом
наводит на размышление о том, что вообще лицам мужского  пола  должно  быть,