Бертрам Д. История розги

ОГЛАВЛЕНИЕ

СПОРНЫЙ ВОПРОС НАУЧНОГО ХАРАКТЕРА

     Вопрос о прохождении телесных наказаний  покрыт  мраком  неизвестности;
трудно также установить что-либо по поводу первого наказания розгами,  и  уж
совсем невозможно  назвать  имя  той  или  того,  кто  впервые  прибегнул  к
подобного  рода  экзекуциям.  С  уверенностью  только  можно  сказать,   что
применение порки известно  было  уже  тогда,  когда  земля  далеко  не  была
населена густо. Мы не берем на себя смелость входить  здесь  в  рассмотрение
тех способов наказания, которые имели место еще в допотопные  времена;  наша
задача - осветить, хотя бы несколько, в этой главе сущность  избранной  нами
темы, придерживаясь при этом сравнительно позднейших времен.
В течение долгого времени весь ученый мир  был  чрезвычайно  взволнован
вопросом огромной важности о  том,  было  ли  сечение  впервые  применено  в
качестве умерщвляющего плоть средства или же в  роли  наказания.  По  поводу
обоих этих положений велись  самые  ожесточенные  споры.  Факты,  приводимые
обеими  противными  сторонами,  представляют  собою  не  более,  как   массу
нагроможденных друг на друга слов, латинских цитат и комментариев,  и  таким
образом было далеко не легким дело рассортировать всю эту груду  и  отделить
солому от зерен. Во всяком случае  бичевание,  как  способ  покаяния,  имеет
полное право гражданства. Различные способы подобного раскаяния в  грехах  и
умерщвления плоти были известны сначала под одним общим  именем  disciplina;
тем не менее бичевание, т. е применение плети disciplina flagelli, ставилось
при этом обязательно на первый план и к тому же так усердно, что позднее под
словом disciplina (дисциплина)  непременно  понимали  именно  этот  род  или
способ покаяния или эпитимии. Французы  прибегают  к  слову  disciplina  для
того, чтобы выразить им  понятие  об  инструменте,  который  применялся  при
религиозном умерщвлении плоти. Так, например, Мольер устами  своего  Тартюфа
говорит камердинеру:

               "Larent, serrez ma haire, avec ma discipline
Et priez qe tojors le ciel vos illmine".

     Таким образом, под словом "дисциплина" следует понижать  точно  то  же,
что  под  добровольным  бичеванием,  т.  е.   таким,   которое   совершается
собственноручно кающимся с помощью бича, кнута или розги. Собственно говоря,
мы не должны входить в дальнейшее рассмотрение поставленного  выше  спорного
вопроса, потому что различные предположения говорят за то, что прежде  всего
розга была применена не в качестве религиозного атрибута, а как материал для
наказания.
Два других  обстоятельства,  тесно  связанные  с  телесным  наказанием,
заслуживают того, чтобы обратить на них здесь  внимание,  ибо  и  они  также
являлись пунктами препирательства ученых разных времен.  Мы  говорим  о  том
участке тела, которое избиралось  для  наказания.  В  этой  области  взгляды
сильно разнятся один от другого. Часть писателей указывают на спину и  плечи
и называют такую экзекуцию "верхним наказанием" - disciplina srsm;  другие
же говорят о disciplina deorsm, т. е. "нижнем наказании", и утверждают, что
седалищные части представляют собою именно настоящее место экзекуции.
Большинство ученых отзывается о disciplina srsm крайне невыгодным для
нее образом, ибо она связана с опасностью для глаз и груди наказуемых. Чтобы
защитить эти чувствительные  места  от  неминуемых  повреждений,  в  Швеции,
например, где еще и теперь за известные  проступки  даже  женщин  подвергают
порке, - наказуемый укладывается на  медную  доску,  которая,  закрывая  всю
переднюю часть, оставляет  свободной  спину  подвергающегося  экзекуции  для
восприятия положенного количества ударов. Недавно, после порки  целой  шайки
сводников, один из известных  медицинских  журналов  опубликовал  статью,  в
которой трактует  о  том,  что  в  один  прием  не  следует  наносить  более
десяти-двенадцати ударов и что в качестве устрашающего метода  или,  вернее,
меры пресечения disciplina deorsm является самой подходящей и действенной.
Патер Гретцер, один из известных в старину маэстро  по  части  телесных
наказаний, заинтересовался вопросом о том, какая именно часть  человеческого
тела является наиболее соответствующей для порки, и  получил  от  одного  из
ученых врачей своего времени следующий  совет:  "Распространенное  мнение  о
том, что будто бы удары по спине отражаются вредно на органе зрения,  ни  на
чем  не  основано.  Нет  спору:  большая  потеря  крови  невыгодным  образом
сказывается на мозге и отсюда в  глазах,  ибо  в  данном  случае  происходит
уменьшение животной теплоты. Но при наказаниях же розгами  никогда  особенно
значительной  кровопотери  не  соблюдается,  и  мозг  здесь  в  рефлекторное
страдание  не  вовлекается.  Напротив!  Ведь   очень   часто   при   глазных
заболеваниях прибегают к приставлению кровососных банок на спинную  область!
Каким же образом могут пострадать  глаза  при  нанесении  нескольких  ударов
розгами? Правда, на слабосильных это, пожалуй,  и  отразится,  но  упитанные
субъекты со здоровым организмом вряд ли могут реагировать на розги,  а  если
вдобавок наказание производится так милостиво, что никакого кровотечения  не
наступает, только слегка окрашивается румянцем кожа, то тут уже и  разговора
о вредных последствиях быть не может".
Вот как  высказался  авторитетный  врач,  и  под  этим  мнением  вполне
убежденно подписался патер Гретцер!
Другой писатель на ту же тему выразился следующим образом:
"Врачи и анатомы утверждают,  что  все  части  человеческого  организма
стоят в такой неразрывной связи друг с другом,  что  невозможно  воображать,
будто, нанося повреждение одной части, мы тем самым не вовлекаем в страдание
другую, и при том самым  существенным  образом.  Рефлекс  может  наблюдаться
сразу или впоследствии, но наступит он наверняка - об этом двух мнений  быть
не должно. Таким  путем  все  те,  которые  с  большим  усердием  занимаются
умерщвлением своей плоти, в конце концов обязательно серьезно заболевают  и,
волей-неволей, прекращают добровольно наложенное на себя наказание,  которым
имеется в виду поднятие морали".
Впрочем, не все врачи сходятся с мнениями приведенных выше авторитетов.
Иные считают телесное наказание безусловно для органа зрения  опасным,  и  к
ним присоединяются монахи-капуцины, прибегавшие к disciplina deorsm.  Таким
образом они ограждают себя от случайностей, могущих иметь место при  слишком
усердной экзекуции. Большинство монахинь придерживается той же системы, имея
при этом в виду осторожнее относиться к своим глазам и щадить  их  поскольку
возможно. "По совету умудренных опытом врачей и  известных  своей  святостью
людей, монахини не допускали сечения плечей, обрекая на  экзекуцию  бедра  и
применяя для этой цели скрученные веревки и солидные пучки розог".
В  данном  случае  принималось  во  внимание  еще  одно  весьма  важное
обстоятельство.   Старейшими   монашескими   статуями   всему    духовенству
строго-настрого запрещалось показывать кому-либо обнаженный  участок  своего
тела; этим имелось в виду не возбуждать  никаких  животных  инстинктов.  Эти
предписания,  между  прочим,  гласили:  "Если  подобное  умерщвление  плоти,
совершаемое втайне, может повлечь за собой опасность, то разве  благоразумно
произ????

     Что  и  у  древних  римлян  господствовал  подобный  взгляд,  об   этом
повествуют нам Плавт и Иероним. У греков о том же пишет философ  Перегринус,
и в позднейшие времена, когда оба народа - греки и римляне - были  соединены
под власть одного императора, они все-таки остались верны тому  же  взгляду.
Доказательством этому служат те оскорбления, которые  были  нанесены  статуе
царя Константина во время восстания в городе Эдессе. Мало того,  что  жители
Эдессы свергли статую с ее пьедестала, - они принялись еще сечь ее и  именно
по интересующему нас в этой главе месту! У французов образовался даже глагол
из того существительного, которое обозначает седалище, и не нужно прибавлять
никаких слов, чтобы по одному этому глаголу получить понятие об  ударах  или
толчках. У Вольтера принцесса Кунигунда говорит Кандиду "Tandis  q'on  vos
fessait, mon cher Candide". От глагола fesser  производится  существительное
fessade, которое, как и  слово  claqe,  обозначавшее  прежде  только  удар,
толчок вообще, применяется в настоящее время  исключительно  для  ударов  по
тому месту, откуда обыкновенно у людей ноги растут. Подобное  применение  мы
встречаем во всех государствах Европы.
В конце семнадцатого столетия лорд Моулсворт  в  своей  книге  "Датские
Известия"  рассказывает,  что  подобное  выражение  получило  полные   права
гражданства даже при дворе датского короля. "Для того, чтобы  большие  охоты
при дворе так же весело заканчивали свое времяпрепровождение, как и начинали
его, существовал обычай, в силу которого тот из членов императорской  охоты,
который поймает другого в неисполнении тех или иных правил и  уличит  его  в
этом, должен встать из-за стола и рассказать  всем  о  замеченном  нарушении
законов  охоты.  Когда  факт  преступления  будет   достаточно   освещен   и
установлен, провинившийся становится на колени между рогами  убитого  оленя,
двое из присутствующих держат его за ноги,  король  берет  в  руки  длинный,
тонкий  прут  и  награждает  обвиняемого  по  седалищной  части  брюк  таким
количеством ударов, которое соответствует размеру  и  качеству  совершенного
преступления. В это время охотники, с помощью своих рожков,  и  собаки  лаем
оповещают о состоявшемся решении короля и о совершившемся наказании королеву
и весь двор, приводя их этим в неописуемый восторг".
В  Турции  удары  по  брюкам  (шароварам)  считались  наиболее  тяжелым
наказанием для янычар и спайев. В Польше именно таким  образом  наказывались
преступления прелюбодеяния,  причем  еще  до  экзекуции  виновных  соединяли
брачными узами. Случалось  так,  что  наказание  совершалось  спустя  долгий
промежуток времени после свадебного обряда В  Англии  в  прежние  времена  к
подобного рода экзекуции прибегали в самых  знатных  и  уважаемых  домах.  У
испанцев настолько было принято пренебрежительно  относиться  к  разбираемой
нами части тела,  что  повсюду  любой  монах,  перенимавший  на  себя  за  -
известную мзду, конечно - грехи  целой  общины,  принимался  за  умерщвление
плоти бичеванием седалищной области (или, во всяком  случае,  заявлял  своим
клиентам,  что  экзекуция  им  произведена).  Отсюда  происходит  популярная
испанская поговорка: "Дела так  плохи,  как  у  монаха".  Употребляется  она
тогда, когда кто-либо хочет выразиться, что вынужден страдать,  не  имея  от
этого для себя никакой прибыли.
В голландских владениях на мысе Доброй Надежды, по словам Кольбека,  во
избежание пожаров курение табаку на улице воспрещается законом  под  страхом
серьезного наказания плетьми. То же наказание существует и  у  персов.  Так,
Эхердин рассказывает, что некий капитан, начальник караула шахского  сераля,
подвергся экзекуции за то, что  допустил  иностранца  остановиться  у  ворот
дворца его величества и заглядывать внутрь двора.  Китайцы  употребляют  для
порки особый  деревянный  инструмент,  по  наружному  очертанию  похожий  на
большую круглую ложку. В  арабских  рассказах  из  "Тысячи  и  одной  ночи",
которые, как-никак, являются верным изображением того времени,  в  сказке  о
сапожнике Бакбаре, мы находим подтверждение того, что у  арабов  существовал
аналогичный обычай. Сапожник этот настолько сильно влюбился  в  одну  особу,
отличавшуюся необычайной красотой, что целыми днями стоял и не спускал  глаз
с ее окон. Дама эта, от всей души насмеявшаяся  над  несчастным  сапожником,
через свою рабыню позволила ему войти к ней в дом и заявила ему, что сделает
его своим возлюбленным только тогда, когда он, гоняясь с ней  наперегонки  в
большом доме, нагонит и схватит ее. Но для  того,  чтобы  иметь  возможность
быстро  бегать,  плутовка  приказала  ему  раздеться   до   нижней   рубашки
включительно. Сапожник, разумеется, согласился. После того, как он  пробежал
за красавицей несколько комнат, увлекаемый  ею,  он  очутился  в  длинном  и
мрачном  коридоре,  в  конце  которого  виднелась  открытая  дверь.   Развив
возможную  быстроту,  сапожник  помчался  туда  и,  к  необычайному   своему
изумлению, очутился, пробежав двери, на одной из улиц Багдада, которая  была
заселена, главным образом, кожевниками. Неожиданное появление Бакбара в  его
необычайном костюме произвело  такое  впечатление,  что  кожевники  схватили
беднягу и хорошенько обработали ремнями наиболее мягкие и пухлые  части  его
тела. В довершение всего на место происшествия явилась стража и  приговорила
неудачного ухаживателя к ста ударам по пяткам и  к  изгнанию  из  города.  В
последующем изложении мы докажем благосклонным читателям нашим, что  сечение
в течение довольно продолжительного времени являлось на  всем  свете  просто
обычаем и что в тех странах, где этот обычай еще и по сие время удержался  в
школах и тюрьмах, он применялся к тем именно частям тела,  на  которых  люди
имеют обыкновение сидеть.

 ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ЕВРЕЕВ

     Происхождение телесного наказания,  без  сомнения,  относится  к  давно
прошедшим временам. Первое упоминание о нем мы  встречаем  во  второй  книге
Моисея (глава пятая), где говорится о том, что Фараон  отдал  приказ  избить
израильтян. Он требовал от них, чтобы  они  ежедневно  доставляли  известное
количество  кирпичей,  и  если  обнаруживалась  недостача  в  доставке  этой
натуральной повинности, то выборные, наблюдавшие за правильным  ходом  дела,
подвергались обычно солидной порке. В Ветхом Завете  за  определенные  грехи
полагается телесное наказание, а в иудейских законах имеются  даже  указания
на то, сколько  именно  разрешается  в  каждом  отдельном  случае  отпускать
ударов. "И  если  безбожник  заслужил  наказание  палками,  то  пусть  судья
прикажет ему тут же пасть ниц, и тут, в присутствии судьи, виновный  получит
столько ударов, сколько ему  полагается,  в  зависимости  от  содеянного  им
преступления. Если наказуемому дано уже сорок ударов, то больше бить его  не
следует".  И  в  Новом  Завете  мы  сталкиваемся  очень  часто  с  телесными
наказаниями. Все евангелисты рассказывают, что Иисус Христос до распятия был
наказан плетьми. Евангелист Иоанн говорит, что Иисус свил плеть из веревок и
изгонял ею менял из храма. В апостольских посланиях говорится, что апостолов
наказывали розгами, и сам апостол Павел,  повествуя  о  своих  страданиях  и
преследованиях, перенесенных им во имя Евангелия, говорит:  "От  иудеев  мне
досталось менее на один сорока ударов" и "три раза меня секли розгами,  один
раз меня забросали камнями, три раза я претерпел кораблекрушение, целый день
и целую ночь провел я в пучине морской". И  затем  далее:  "Других  искушали
жестокими насмешками и пытками, тюрьмой  и  оковами".  Приведенные  нами  из
Священного Писания места говорят о порке только как о наказании,  и  ни  под
каким видом не относятся к добровольному  бичеванию,  и  еще  менее  того  к
чрезмерному применению плети, вошедшей в обиход монашеской жизни.
Законы  Моисеевы  определенно  ограничивают  количество  ударов  числом
сорок, в действительности же у евреев принято было  давать  только  тридцать
девять ударов. Объясняется это правило так: быть может, при счете  произошла
ошибка, и потому  пусть  наказуемый  не  подвергается  случайности  получить
больше, нежели полагается. Существовало, правда, еще одно основание,  почему
евреи ограничивались тридцатью девятью ударами.  Плеть,  с  помощью  которой
производилась экзекуция, приготовлялась из кожи и состояла из трех ремешков,
один из которых выделялся своей  длиной  настолько,  что  при  каждом  ударе
захватывал по всей поверхности тела; два другие ремня были покороче. Поэтому
били тринадцать раз, что составляет тридцать девять ударов, а ведь следующий
удар привел бы уже к числу сорок два и т. д.
Защитники флагеллянтизма всеми мерами старались обосновать свои взгляды
на Священном Писании и  повсюду  ссылались  на  него;  в  конце  концов  они
перелистали всю Библию, но тщетно. Помимо приведенных выше мест, имеются еще
два, которые указывают на бичевание, и  на  них-то  ссылались  во  всех  тех
случаях, когда желательно было указать, что телесные наказания и связанное с
ними  умерщвление  плоти  с  точки  зрения  Библии  являются  рекомендуемыми
способами, В псалме 73 Давид поет: "И я  мучился  ежедневно  и  каждое  утро
получал  наказание".  В  словах  первоначального   текста   говорится   "fi
flagellats", т. е. был сечен" и, если  их  понимать  буквально,  они  могут
означать, что псалмопевец имел привычку или обыкновение ежедневно  по  утрам
путем   бичевания   умерщвлять   плоть   свою.   Большинство    специалистов
придерживается того мнения, что слова эти нужно  понимать  не  буквально,  а
фигурально, т. е. что удары  обозначают  горести  и  преследования,  которые
суждены на этом свете хорошим людям. Последнее место подобного же  характера
находится в письмах Павла к Кориннам и  подлежит  большому  сомнению.  Павел
говорит: "Я заглушаю мое тело и укрощаю его". Многие  известные  писатели  и
знатоки этого вопроса утверждали, что в этих словах апостол говорил о  своем
обыкновении  к  умерщвлению  плоти  путем  бичевания,  чтобы  таким  образом
искоренять зарождавшиеся в нем грешные помыслы. Иезуит, патер Яков  Гретцер,
уверяет, что в  первоначальном  тексте  греческие  слова  буквально  гласили
следующее: "Я покрываю свое тело рубцами и ранами, и оно  изуродовано  силой
ударов", причем этот перевод признается действительным некоторыми теологами.
Но если исключить мнение этих авторитетов, то греческие слова ни  под  каким
видом не могли обозначать собою добровольное бичевание. Кроме  этого  места,
то же самое встречается еще раз в притче о "назойливой вдове" (Лука, 18, 5).
"На это она не согласилась и оглушила меня".  Слово  "оглушила"  обозначает,
собственно говоря, удар кулаком или палкой в подглазничную область,  которая
обезобразилась или, как принято выражаться, которая покрылась синяками.  Это
слово происходит от греческих игр, о которых именно и  говорил  апостол.  На
втором плане может существовать еще и такое  объяснение  ему:  обходиться  с
кем-либо строго, холодно или жестоко, либо  взять  себя,  как  говорится,  в
ежовые рукавицы, чтобы заглушить в себе те или иные греховные побуждения.  К
этому нужно еще добавить, что  Павел,  говоря  о  действительных,  настоящих
ударах, никогда  приведенного  выше  выражения  не  употреблял.  Большинство
греческих и римских отцов церкви  придерживается  того  взгляда,  что  Павел
вовсе не прибегал к самобичеванию и что в упомянутом случае он хотел  только
выразиться эмблематически и символически.
Судя по Талмуду (написанные за 500 лет до Рождества Христова  законы  и
названные так в отличие от Моисеевых или писанных  законов),  содержащему  в
себе некоторые предания, можно полагать, что у евреев также существовал  род
добровольного бичевания. В одной из глав ("Малкос")  говорится,  что  евреи,
прочитав издавна установленную молитву  и  покаявшись  друг  другу  в  своих
грехах, приступали к бичеванию один другого. Буксторф, считающийся лучшим  в
данных вопросах авторитетом, в своем труде "Еврейская Синагога", относящемся
к 1661 году, пишет об этом обряде следующее: "В  каждой  еврейской  синагоге
находятся два человека, помещающиеся в особом  углу  комнаты;  один  из  них
распростирается на полу, головой  к  северу,  ногами  к  югу  -  или  иногда
наоборот - а другой, оставаясь в стоячем положении, наносит первому тридцать
девять ударов по спине с помощью ремня, сделанного из коровьей кожи. Секомый
повторяет при этом троекратно тридцать восьмой стих 78  псалма;  по-еврейски
стих этот заключает в себе как раз тридцать слов, причем,  при  произнесении
каждого  слова,  наносится  новый  удар,  и,  когда  наступает  третий  раз,
завершается положенное по  правилу  количество  ударов.  По  окончании  этой
операции "хирург" превращается в свою очередь, в пациента. Он ложится на пол
точно так же, как и его  жертва,  причем  последняя  разделывает  по-братски
добровольца так же, как он сам прежде проделал  это.  Именно  таким  образом
происходит обоюдное наказание за грехи, и - как  выражается  ученый  -  "оба
трут друг друга, словно ослы". Подобный обычай еврейской "дисциплины" описан
в книге, носящей заглавие "Граф Телеки. История новейших еврейских обрядов и
обычаев".

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У РИМЛЯН

Телесные наказания у древних римлян имели  чуть  ли  не  самое  широкое
распространение; об этом свидетельствуют  исследования  многих  авторитетных
писателей-историков. В каждом доме обязательно можно было встретить картины,
на которых изображались применявшиеся в то время для наказания инструменты и
вспомогательные средства В судейских камерах судьи  были  окружены  огромным
выбором всевозможных плетей, кнутов, розог и кожаных ремней, и все это имело
в виду устрашение обвиняемого. Помимо того  существовал  еще  целый  арсенал
пособий, специально предназначенных для  наказания  рабов,  из  числа  таких
инструментов назовем особого рода бечевки, изготовлявшиеся  исключительно  в
Испании. Орудия наказания носили различные имена.  Так,  например,  известна
Гегша, представлявшая собою плоский кожаный ремень, слывший в то время одним
из  самых  милосердных  и  нежных  инструментов.  Далее   следует   Sctica,
сплетенная из витого пергамента, затем - flagella и, наконец, самый  ужасный
инструмент  -  flagellm.   Эта   штука   наводила   сильнейший   трепет   и
приготовлялась из скрученных полосок коровьей кожи. В третьей  сатире  своей
первой  книги  Гораций  описывает  различные  градации   этих   "устрашающих
средств". Он рассказывает, между прочим, о том, как некий судья держал своих
служащих  в  ежовых  рукавицах,  затем  обращается  в  ироническом  тоне   к
последователям стоицизма, проповедовавшим меры  устрашения  и  утверждавшим,
что все преступники  равны  и,  следовательно,  все  наказания  должны  быть
одинаковы.  "Сделайте  себе  за  правило,  -  говорит   Гораций,   -   чтобы
накладываемое  вами  наказание  постоянно  находилось   в   соответствии   с
совершенным  преступлением.  Если  преступник  заслуживает  быть  высеченным
только плеткой из скрученных  полосок  пергамента,  то  не  подвергайте  его
наказанию с  помощью  ужасных  кожаных  нагаек.  А  того,  что  вы  накажете
кого-либо ударами плоского ремня в то время, когда он заслужил более тяжелое
наказание, - я нисколько не боюсь!"
     Существовали еще более  ужасные  инструменты,  нежели  упомянутый  выше
flagellm, а именно: длинные бичи или кнуты, в окончание которых  вплетались
металлические шарики, усеянные маленькими острыми иголками. Сечение рабов  в
древнем  Риме  производилось  настолько  часто,  что  остряки  того  времени
наделяли несчастных  прозвищем  по  роду  полученного  ими  наказания;  так,
например, существовали bestiones, bcoedoe, verberonnes, flagriones и т. д.
     Наказания, налагавшиеся на рабов,  и  тот  ужас,  который  они  внушали
несчастным, служили очень часто темой, на которой  охотно  останавливался  в
своих комедиях Платон.  Так,  например,  в  его  "Эгедике"  один  из  рабов,
являющийся в пьесе главным действующим лицом, увидел, что повелитель  его  в
одно прекрасное утро обзавелся  новой  плетью,  и  из  этого  заключил,  что
господин открыл все его замыслы! Всевозможные телесные наказания служили для
Платона неисчерпаемым источником для острот и шуток. В одной комедии  раб  в
шутку обращается к другому невольнику и спрашивает его: сколь  в  нем  весу,
когда он висит нагишом привязанный  к  балке,  а  к  ногам  его  прикреплены
стофунтовые тяжести? Необходимо заметить, что подобный груз  привешивался  к
рабам постоянно во время наказания, чем имелось в виду, как мы уже упоминали
выше, препятствовать им наносить своими ногами толчки экзекутору.  В  другом
месте  Платон  делает  намеки  на  ремни  из  коровьей  кожи,   из   которых
приготовлялись батоги, и советует рабам топтать их ногами; при  этом  Платон
погружен в глубокое раздумье по поводу удивительного факта, заключающегося в
том, что "мертвая скотина может наносить вред живому человеку".
     Мы  могли  бы  привести  массу  обычаев  и   привычек   старого   Рима,
характеризовавших то могущественное положение, которое занимала в  то  время
плеть или розга. Так, например, сечение и  бичевание  рабов  получило  такие
права гражданства, что  плеть  или  палка  могли  быть  символом  жизненного
положения  этих  несчастных.  Камерарнус  повествует  об  особенном  обычае,
существовавшем в течение  довольно  продолжительного  промежутка  времени  и
заключавшемся в том, что позади триумфатора, в его колеснице, стоял  человек
с плетью в руке. Это должно было означать, что судьба человека вообще крайне
изменчива и что с величия  славы  можно  опуститься  до  положения  простого
работника-невольника.
     Для того чтобы высечь рабыню, вполне достаточным основанием у  римлянки
- по словам Ювенала - служил нос невольницы, который почему-либо не нравился
капризной госпоже; иными словами, говорит этот автор, стоило  римлянке  быть
недовольной своей собственной внешностью, как за это расплачивалась ни в чем
не повинная рабыня. У некоторых матрон существовало  даже  правило,  в  силу
которого рабыни, занимаясь прической своей госпожи, должны  были  оставаться
полуобнаженными, чтобы в случае малейшей погрешности, происшедшей вследствие
незначительной неловкости, быть готовой к восприятию того количества ударов,
которое заблагорассудится назначить  пришедшей  в  негодование  барыне.  Эти
прелестные фурии дошли в конце концов в своей  жестокости  до  того,  что  в
первом периоде империи их власть была до  некоторой  степени  сокращена.  Во
время  владычества  императора  Адриана  некая  дама  была   приговорена   к
пятилетней ссылке за то, что  жестоко  обращалась  со  своей  рабыней.  Если
случалось так, что прислужницы разбивали стакан или во время  варки  портили
какое-либо кушанье, то заранее могли рассчитывать на  самую  ужасную  порку,
которая нередко производилась в присутствии гостей, дабы  их  поразвлечь.  И
действительно, гости были крайне благодарны за  доставленное  им  бесплатное
зрелище. Ювенал, описывая настроение одной римлянки, недовольной своим мужем
и поэтому обрушивающейся на рабов, выражается буквально  следующим  образом:
"О, горе ее  прислужницам!  Горничные  должны  снять  верхние  платья  свои,
прислужник получает упреки за долгое отсутствие свое. Полосы кожаных  ремней
разрываются о спины некоторых рабынь, у некоторых  потоками  струится  кровь
под ударами плетей, у других - вследствие ударов батогами из пергамента".
     С течением времени жестокость знатных римлянок  по  отношению  к  своим
прислужницам достигла таких колоссальных  размеров,  что  один  из  консулов
выпустил даже особое  по  этому  поводу  постановление.  Пятый  канон  этого
любопытного документа гласит: "Если какая-либо дама, рассердившись  на  свою
рабыню, бьет ее сама или заставляет наказывать  других,  и  если  наказанная
умрет до истечения трех  дней  после  экзекуции  под  влиянием  перенесенных
истязаний, то здесь сомнительно утверждать, что  смерть  наступила  случайно
или   преднамеренно.   Но   если   при   следствии    окажется    наличность
преднамеренности,  то  виновная  госпожа  должна  подвергнуться  ссылке   на
семилетний срок; в случае же недоказанности  преднамеренности,  срок  ссылки
сокращается до пяти лет".
     Матроны, содержавшие большой штат прислуги,  никогда  не  унижались  до
того, чтобы лично  наказывать  провинившихся  рабынь.  Но  одна  из  знатных
римлянок не побрезговала этим занятием, и за это Овидий насмехается над  ней
в следующих выражениях:

     "Я ненавижу ведьму, которая мучает свою прислугу,
Колет иголками и причиняет боль острыми гвоздями,
Вызывает кровь и слезы на глазах несчастной...
И тот в душе проклинает ее, который отдал ей свою руку и сердце."

     Для приведения экзекуции в исполнение содержались особые рабы, носившие
название lorarii. Доставалась работа и официальным  палачам,  известным  под
именем carnifices. Особым благоволением для рабынь считалось быть наказанной
рукой своей госпожи и  повелительницы.  Наиболее  жестокой  считалась  порка
тогда, когда она поручалась специально для этой  цели  назначенной  женщине.
Немедленно  же   после   распоряжения   матроны   несчастная   "преступница"
схватывалась, привязывалась за собственные косы к косяку двери,  столбу  или
колонне, и начиналась экзекуция, производившаяся по  обнаженной  спине  либо
скрученными веревками, либо плетью из  воловьего  хвоста,  пока  госпожа  не
произносила: "Довольно!" или "Ида!"
Но не только рабов и рабынь секли римляне и римлянки: они применяли это
средство по временам и к тем любвеобильным юношам,  которые  имели  дерзость
заводить в доме их  амурные  интрижки.  Наиболее  излюбленным  и  подходящим
нарядом  для  подобных  приключений  считалась  верхняя  одежда  рабов,  так
называемый китель; в таком костюме каждый мужчина мог проникнуть в любой дом
и незамеченным остаться там столько, сколько  возможно.  Но  если  случалось
так, что хозяин дома примечал непрошенного гостя, или же  если  верная  мужу
жена  сама  рассказывала  ему  о   дерзком   посетителе,   тогда   последний
рассматривался как бежавший от своего господина раб, проникший в чужой дом с
преступными намерениями, и тут уж с ним обращались, как с  настоящим  рабом.
Обстоятельства для отомщения были во  всяком  случае  благоприятны,  а  если
принять во внимание суровый темперамент древних римлян и их  ревнивый  нрав,
то нетрудно, разумеется, предположить, что они не упускали столь подходящего
случая. Кончалось дело  тем,  что  какой-нибудь  юный  Дон-Жуан,  возымевший
намерение совратить с пути истинного жену ближнего своего,  жестоко  в  этом
раскаивался...  Подобные  экзекуции,  как  нетрудно  догадаться,  были   для
настоящих  рабов  огромным  развлечением  и   составляли   для   них   целое
празднество.
Но зачастую случалось так, что,  вследствие  обширного  штата  рабов  в
римских  домах,  искателей  любовных  приключений  открывать  не  удавалось.
Известный историограф Саллюстий вознамерился ухаживать за  Фаустиной,  женою
Мило и дочерью Туллии, но был  пойман  и  не  только  жестоко  избит,  но  и
вынужден  был  уплатить  значительную  сумму  денег   в   виде   штрафа   за
непозволительное поведение.
Помимо своей роли как инструмента для наказаний, плеть была  в  большом
ходу у древних римлян во время религиозных празднеств,  а  именно  во  время
праздника Луперкалий, основанного  в  честь  божества  Пана.  Название  этих
торжественных церемоний происходит  от  Луперкала,  обозначавшего  место  на
подошве Палатина, где производилось жертвоприношение. Празднество Луперкалий
справлялось пятнадцатого календа марта месяца, т. е.  15  февраля  или,  как
говорит Овидий,  на  третий  день  после  ид.  Учредил  Луперкалий  Эвандер.
Виргилий говорит о  танцующих  Sol  и  нагих  Lperci,  причем  комментатор
объясняет нам, что эти lperci представляли собою особых  любителей,  догола
раздевавшихся во время какого-либо торжества, расхаживавших в таком виде  по
улицам Рима с плетью из козьей кожи и избивавших всех  встречавшихся  им  по
дороге женщин. При этом женщины не убегали,  а  наоборот,  протягивали  свои
руки ладонями вверх и подставляли их под удары,  ибо  существовало  поверье,
что экзекуция ладоней или других частей тела влияет на то, что  пострадавшая
становится "плодородной" и приобретает способность с наименьшими страданиями
разрешиться от бремени.  В  самые  древние  времена  Рима  существовало  два
подразделения этих луперков, которые носили имя двух самых  знатных  римских
фамилий: квинтилианы и фабианы, к  которым  позднее  была  присоединена  еще
третья фамилия - юлианы, названные в честь Юлия Цезаря. Сам Марк Антоний  не
стеснялся фигурировать в роли liperci и, бегая нагишом по улицам,  обращался
даже к народу с речами. Празднество это было  введено  во  времена  Августа,
затем было  несколько  видоизменено  и  обновлено  и  держалось  до  периода
царствования Анастасия, т.  е.  до  496  года,  уже  гораздо  позднее  после
возникновения христианства. В роли луперков бегали  по  улицам  члены  самых
родовитых домов, причем с течением времени в самой  церемонии  было  сделано
большое улучшение (!). Женщины уже не довольствовались  ударами,  наносимыми
по руке, а в свою очередь  также  раздевались  и  таким  образом  доставляли
луперку возможность еще рельефнее  доказать  силу  и  ловкость  своих  мышц.
Шутники  утверждали,  что  дамы  приходили  в  такой  восторг  от  подобного
"удовольствия", празднество представлялось настолько  восхитительным  и  так
нравилось всем, принимавшим в нем  участие,  что  сохранилось  даже  позднее
того, как  многие  другие  языческие  обряды  и  обычаи  перешли  в  область
воспоминаний. Конец этим луперкалиям был положен папой  Гелазиусом,  но  его
запрещение встретило столько неудовольствия и возражений,  что  он  вынужден
был даже написать и обнародовать особую извинительную записку.
Бичевание во время празднеств вошло  у  многих  народов  древнего  мира
просто в род обряда; свое происхождение оно берет из  Египта.  Отец  истории
Геродот рассказывает, что во время ежегодного праздника в Бузурисе  в  честь
богини  Изиды  "в  то  время,  когда   совершалось   жертвоприношение,   все
поклонявшиеся в количестве нескольких  тысяч  человек,  мужчины  и  женщины,
занимались избиением друг друга". По убеждению  сирийцев,  таким  поведением
можно  было  умилостивить  божества;  при  этом  жрецы  пользовались  особым
инструментом, приготовленным из сплетенных из шерсти веревок с заделанными в
них небольшими узлами.
В  Лакедемонии  ежегодно  устраивался  праздник,   называвшийся   "день
бичевания"; он состоял, главным образом, в  том,  что  перед  алтарем  Дианы
усердно  секли  мальчиков.  Аналогичные  описания  встречаются  у  различных
авторов, причем все историографы сходятся  в  том,  что  родители  и  друзья
наказываемых мальчиков при этой торжественной экзекуции  не  присутствовали.
Таких мальчиков избирали преимущественно из самых знатных  домов,  и  только
позднее допускалось вербовать жертв из менее почтенных слоев населения и  из
служащего класса.  Церемония  производилась  особым  служащим,  от  которого
требовалась полнейшая строгость и отсутствие жалости;  для  того  же,  чтобы
исключить возможность более сострадательного отношения, у  алтаря  во  время
экзекуции находился жрец с небольшой статуэткой богини в руке,  которая  при
малейшем ослаблении ударов плети внезапно  становилась  невыносимо  тяжелой.
Родители требовали от своих сыновей  полнейшего  воздержания  от  криков  во
время порки, ибо самое незначительное, но громкое выражение  боли  считалось
для лакедемонянина позорным. Очень часто из ран мальчиков  струилась  кровь,
и, несмотря на это, редко раздавался стон или вообще какое-нибудь  выражение
страха или боли, хотя многие из секомых так и умирали под  плетью.  Подобная
смерть считалась в  высшей  степени  почетной,  похороны  несчастной  жертве
устраивались самые торжественные, и голова покойника  украшалась  венком  из
прекрасных цветов. Происхождение  этого  празднества  остается  до  сих  пор
неисследованным. По мнению некоторых, учреждение его  относится  к  Ликургу,
который таким путем имел в виду приучить спартанское юношество  к  лишениям,
болям и терпеливому отношению к ранам. Это называлось  "закалить  мальчика".
Другие же утверждали, что  такие  экзекуции  были  предписаны,  но  смягчены
впоследствии оракулом, который требовал, чтобы на алтарь Дианы приносилась в
качестве жертвы человеческая кровь; учредил их, будто  бы,  по  словам  этих
историографов, Орест после того, как привез изображение Дианы из  Тавриды  в
Грецию. По другим  преданиям,  Павзаний,  совершая  жертвоприношение  богам,
перед началом войны  против  Александра  Македонского,  подвергся  нападению
огромного количества лидийцев, помешавших обряду и  обратившихся  в  бегство
после того, как на них посыпался град палок  и  камней,  служивших  в  руках
спартанцев единственным оружием самозащиты. В воспоминание этого  события  и
было введено избиение мальчиков, которое почиталось всеми так  глубоко,  что
пережило  многие  политические   течения,   существовавшие   в   спартанской
республике О фракийцах также  рассказывается,  что  в  определенных  случаях
народ этот прибегал к порке юношей  из  лучших  семейств,  причем  экзекуция
производилась самым жестоким образом.

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ В ХРАМАХ

 К сожалению, не сохранилось никаких указаний  на  то,  существовало  ли
бичевание в первых монашеских орденах, а статуты, установленные основателями
их, не упоминают о добровольном  употреблении  плети  или  розог.  Предания,
дошедшие до нас об этом периоде, говорят, главным образом, о тех наказаниях,
которые применял "отец лжи" по отношению  к  святым;  основанием  для  этого
служило, по всем  вероятиям,  то  обстоятельство,  что  чрезмерная  святость
казалась ему невыносимой.
     Святой Антоний, основатель монашеской  жизни,  был  особенно  в  данном
случае почтен. Диавол часто навещал его, испытывал  его  добродетели,  всеми
способами старался искоренить в нем все хорошее и очень часто  прибегал  при
этом к применению плети и розог.  Такой  же  участи  подвергались  и  другие
святые. Хотя самобичевание и не требовалось древними монашескими  статутами,
тем не менее  оно  считалось  превосходным  исправительным  методом,  причем
власть начальника ордена всегда  простиралась  до  того,  что  наказание  им
телесного наказания  считалось  безапелляционным.  И  еще  до  возникновения
монастырей  вообще  епископы  первых  христиан  пользовались   преимуществом
наказывать телесно членов как своей, так и другой общины.
     В  подобных  экзекуциях  настоятели  монашеских  орденов   пользовались
неограниченными полномочиями. И если кто-либо из монахов попадался  в  краже
или  в  членовредительстве,  либо  изобличался  во  лжи   и,   несмотря   на
предостережение братии, все-таки не исправлялся, то, провинившись  в  третий
раз,  должен  был  в  присутствии  всех  братьев   подвергнуться   процедуре
увещевания. Но если и это оставалось без результата, то порочный брат должен
был понести самое строгое наказание розгами.  В  другом  монашеском  правиле
говорится  о  воровстве:  "Если  монах  уличается  в  воровстве  -  если  он
заслуживает еще, чтобы его  называли  монахом!  -  то  должен  подвергнуться
телесному наказанию, как за  повторный  случай  распутства,  и  даже  еще  с
большей строгостью, ибо  только  развратное  поведение  могло  побудить  его
совершить кражу". В числе преступлений или проступков, подлежащих  наказанию
поркой, значился также каждый вид  непристойных  действий,  совершенных  над
мальчиками  или  братьями-монахами,  причем  в  подобных  случаях  наказание
приводилось в исполнение публично. Жесточайшие порки назначались  всем  тем,
которые упорно отказывались раскаиваться в своих грехах, проявляя  при  этом
чрезмерную гордость и не желая явиться к своему непосредственному начальству
с полной повинной. Попытки убежать из монастыря также наказывались  розгами,
а  за  распутное  поведение  полагалось  публичное  наказание.  Само   собой
разумеется, что общение с представительницами другого  пола  было  строжайше
запрещено монахам, и за малейшее отступление от предписанных на сей  предмет
правил полагался жестокий штраф. Среди правил этого рода находим  следующее:
"Тот монах, который остается наедине с  женщиной  и  ведет  с  ней  интимные
разговоры, переводится на два дня  на  хлеб  и  на  воду  либо  подвергается
двумстам ударам". Такое назначение наказания, т. е. приравнение  основателем
монашеского ордена лишения  пищи  к  телесному  наказанию,  является  липшим
доказательством того,  какое  высокое  значение  придавалось  монашествующей
братией  еде  и  питью.  Следующий   рассказ   служит   также   великолепной
иллюстрацией того, какую чувствительность  проявляли  эти  "друзья  хорошего
стола".  "Один  монах-бенедиктинец  разжился   где-то   хорошим   винцом   и
несколькими вкусно приготовленными блюдами; желая в то же время  насладиться
всем этим с возможно большим комфортом, гурман в рясе  пригласил  нескольких
товарищей и отправился с ними в монастырский погреб, где  духовная  компания
расположилась в большой бочке так, чтобы быть скрытой от посторонних взоров.
Настоятель, заметив отсутствие нескольких монахов, пустился на поиски их  и,
к огромному изумлению пировавшей братии, влез  головой  в  бочку,  служившую
временной столовой. Само собой разумеется, что монахи сильно испугались,  но
настоятель успокоил их тем, что сам забрался  в  бочку  и  разделил  с  ними
трапезу. Спустя несколько чрезвычайно  приятных  часов,  настоятель  покинул
бочку, причем некоторые монахи были в восторге от  его  снисходительности  и
общительности, в то время как другие не могли отрешиться  от  самых  мрачных
предчувствий. Насколько последние были основательны, оказалось на  следующий
день, когда настоятель попросил игумена (приора) занять  его  место,  а  сам
предстал пред всей братией и покаялся в том преступлении,  которое  совершил
накануне. Вместе с  тем  он  ходатайствовал  о  назначении  соответствующего
наказания. Провинившиеся  монахи  должны  были  последовать  примеру  своего
непосредственного начальника.  В  конце  концов,  благодаря  умелому  выбору
экзекутора,  настоятелю  удалось  угостить  каждого   из   своих   вчерашних
собутыльников изрядной порцией солидных ударов".
     Поспешность и  аккуратность,  с  которой  монахи  торопились  "вкусить"
трапезу, дала повод к известной пословице:  "Поджидают  его,  словно  монахи
настоятеля". Иначе говоря - вовсе не ожидают, а усаживаются  за  стол  после
звонка, явился ли настоятель или еще не пришел.
     Преступное общение с женщинами влекло за собой повторное  покаяние  при
помощи плети, причем существовало правило, в силу которого каждый, взирающий
плотоядным взором на женщину  и  не  исправляющийся  под  влиянием  телесных
наказаний, исключался вовсе  из  состава  братии,  дабы  не  заражать  своим
поведением собратьев-монахов.
     Основатели  монашеского  ордена  питали   такое   большое   доверие   к
внушительности  розги,  что  за  всякий   проступок   непременно   назначали
"березовую кашу",  причем  духовному  начальству  предоставлялось  право  по
своему усмотрению и желанию увеличивать количество установленных ударов. Нет
ничего,  разумеется,  удивительного  в  том,  что   подобными   полномочиями
начальствующие лица пользовались  зачастую  очень  широко,  вследствие  чего
верховная власть нередко должна была напоминать своим подчиненным, чтобы они
не особенно-то увлекались и  не  засекали  преступивших  монастырский  устав
положительно  до  смерти.  Законы  не  щадили  также  послушников  и  вообще
кандидатов на духовное звание и предписывали телесное наказание во всех  тех
случаях, когда,  по  мнению  старших,  требовалось  улучшить  нравственность
будущих монахов и священников.
     В  женских  монастырях  настоятельницы  в  смысле  назначения  телесных
наказаний пользовались  теми  же  правами,  что  и  настоятели.  Чаще  всего
экзекуции  подвергались  те  монашенки,  которые  погрешали  против   правил
приличия или не совсем строго относились к своим  религиозным  обязанностям.
Наказание, по уставу, должно было производиться в присутствии  всех  сестер,
причем в данном  случае  руководством  служили  слова  апостола:  "Наказывай
грешащих во всеобщем присутствии".
     О самом способе выполнения экзекуции существовали в то время  различные
взгляды и мнения. На состоявшемся в 817 году  съезде  духовенства  в  Аахене
постановлено было запрещение наказывать  обнаженных  монахов  в  присутствии
орденской  братии.   Некоторые   монастыри   строго   придерживались   этого
постановления, хотя в других  настоятели  предпочитали  сечь  по  обнаженным
участкам тела, оставаясь при глубоком убеждении, что достоинство покаяния от
этого только повысится. Что касается самой наготы, то некоторые зашли в этом
направлении  очень  далеко,  и  существовало   даже   мнение,   что   нагота
представляла  собой  особую  заслугу  и  должна  была  играть  роль  чего-то
священного. Греческие  философы,  носившие  название  циников,  очень  часто
появлялись в публичных местах в таком виде, как их мать родила, не  прибегая
ни к лоскутам материи, ни к фиговому  листу,  причем  их  примеру  следовали
также и индийские "гимнософисты", каковое слово означает почти  то  же,  что
"нагое состояние". Святой  Августин  рассказывает  об  адамитах,  населявших
Европу. Адамиты придерживались того мнения, что- скорее всего будут походить
на прародителей наших по грехопадению тогда, когда будут пользоваться тем же
костюмом, что и они. Поэтому на всех  празднествах  своих  они  игнорировали
платья, а по временам в таком виде появлялись даже на улицах. Приблизительно
в 1300 году во Франции возникла подобная же секта,  которой  народ  присвоил
кличку скоморохов  (Trlpins);  последователи  ее  проповедовали  учение  о
наготе. Аналогичная секта образовалась  в  следующем  веке  в  Германии  под
именем пикардов. Они упорно проповедовали свое учение и постоянно появлялись
повсюду нагишом. В 1535 году секта анабаптистов сделала попытку  устроить  в
Амстердаме  процессию  в  костюмах  Адама,  но  была   встречена   враждебно
городскими  властями  и  разогнана  по   домам.   В   "De   Conformitatibs"
францисканских  монахов  помещена  заметка  о  брате  Юпитере,   который   в
упомянутом выше виде самолично устроил подобную процессию,  не  обращая  при
этом никакого внимания на насмешки и презрение народа,  равно  как  и  своих
собратьев по ордену.
     Такие процессии и появление совершенно  обнаженных  людей  в  публичных
местах, какое бы участники процессии название и прозвище ни носили,  тем  не
менее возбуждали в массе большой интерес и вербовали каждый раз все новых  и
новых последователей и подражателей. Экзекуции без  обнажения  так  же  мало
нравились народу, как обнажение без порки.  Оба  момента  должны  были  быть
соединены вместе, причем кающиеся в грехах должны были совершать умерщвление
своей плоти сознательно, с чувством заслуженности  и  с  проявлением  полной
терпеливости. Только при этих условиях был обеспечен успех,  а  праздники  и
всякие торжественности казались благословенными!
     Кардинал Дамиан, считавшийся большим авторитетом  в  деле  всевозможных
экзекуций, решительным образом высказывался за обнажение во время приведения
в исполнение телесного наказания, причем защищал свой взгляд довольно смелым
доказательством: никто, говорил он,  не  должен  стесняться  показываться  в
таком виде, в каком не конфузился сам Спаситель!
     Еще  задолго  до  того,  как  умерщвление  плоти  было  санкционировано
церковью целым рядом возведенных в систему правил и предписаний, оно было  в
обращении среди единичных фанатиков и святых. Пустынник Петр вырвал  из  рук
некоего офицера молодую девушку, которую тот хотел соблазнить, но тут у него
самого проснулась настолько сильная страсть, что он вынужден был  запереться
и заняться самым жестоким самобичеванием. Таким образом на глазах  сыгравшей
столь неожиданную роль девушки Петр восторжествовал над своей похотью!
     Святой Бардульф, живший в 737 году, во время  поста  приказывал  своему
прислужнику  бичевать  себя;  к  тем  же  мерам  покаяния  прибегал   герцог
Аквитанский святой Вильгельм. Святой Рудольф был одним из самых  строгих  по
отношению к себе, ибо он накладывал на себя часто так  называемое  столетнее
покаяние и выдерживал его кряду в течение  двадцати  дней.  Он  запирался  в
своей келий, брал в каждую руку  по  пучку  розог  и  усердно  стегал  себя,
прочитывая в то же время весь псалтырь.  За  триста  ударов  и  произнесение
нараспев тридцати псалмов покаяния прощались грехи,  совершенные  в  течение
целого года; при этом считаем не лишним добавить, что,  в  силу  упомянутого
выше столетнего покаяния, полагалось во время нанесения себе ударов  пропеть
весь псалтырь двадцать раз! Эта метода была излюбленной у  святого  Доминика
Лорикатуса.  Он  обыкновенно  раздевался  донага  и  в  часы   отдохновения,
вооружившись двумя пучками розог, умерщвлял  свою  плоть.  Продолжительность
подобного раскаяния в грехах регулировалась в описываемые времена  временем,
потребным для прочтения  или  пения  псалмов.  В  настоящее  время  покаяния
значительно видоизменились, ибо продолжаются теперь  только  ровно  столько,
сколько требуется для произнесения в медленном темпе 51-го и 130-го псалмов.
Далее, рассказывают о святом Доминике, будто он носил  постоянно  плеть  при
себе и наносил ею себе удары регулярно каждый день перед сном, независимо от
того,  где  именно  приходилось  ему  ночевать.  Более  всего  способствовал
введению бичевания в церковном  обиходе  конечно  кардинал  Дамиан,  епископ
Остии, деятельность которого относится к 1056 году. Особыми предписаниями  и
личным примером он способствовал сильному распространению подобного  способа
умерщвления плоти, причем в его время сечение вошло положительно во всеобщее
употребление и сделалось необычайно модным. Повсюду можно было видеть  людей
святой жизни различного ранга и положения  с  плетьми,  розгами,  ремнями  и
вениками (метлы из прутьев) в руках,  которые  усердно  стегали  себя  этими
инструментами, мечтая таким  образом  достигнуть  благоволения  божественной
силы. Светская власть не в состоянии была спасти от подобных  покаяний  даже
самых могущественных королей, а знатные мира  сего  всех  стран  подчинялись
духовной власти добровольно и увеличивали собою ряды самобичующихся.
     В  действительности,  может   показаться   крайне   удивительным,   что
духовенство ввело столь болезненное обыкновение к применению розги  и  могло
выносить столько ударов при  экзекуциях.  Но  мы  не  должны  забывать,  что
могущество духовных отцов по отношению к накладываемым на  паству  покаяниям
было неограниченно. Само покаяние  представляло  собою  церковное  таинство,
причем духовник не успокаивался до тех пор, пока  его  пасомый  не  выполнит
всех обетов, наказаний и параграфов, относящихся к умерщвлению  плоти  путем
самобичевания. Из истории мы видим, что  короли,  по  простому  и  ничем  не
мотивированному приказанию своих духовников, объявляли войны и предпринимали
крестовые походы в Святую Землю, что королевы паломничали по опасным дорогам
в священные города. После всего этого нечего уж удивляться тому, что церковь
с успехом могла ввести в обычай и обряд болезненное и тяжелое по  жестокости
применение телесных наказаний.
     Со времени  введения  последних  многие  одухотворенные  и  талантливые
писатели рекомендовали розгу и прочие атрибуты экзекуции в  качестве  самого
действенного средства для подавления плотских вожделений. Да и на картинах с
религиозными сюжетами очень часто фигурировал этот метод умерщвления  плоти.
В  своей  "Ars  poetica"  Гораций  поет:  "Художники   и   поэты   постоянно
пользовались радостным для них преимуществом иметь право решительно на все".
И на самом деле, в картинах религиозного содержания  художники  пользовались
своим правом широкой рукою. Они никогда не изображали портретов  пустынников
и святых без того, чтобы в каком-нибудь углу полотна не фигурировали  розги,
плети или подобные им инструменты для телесных наказаний, и если  лики,  как
выразился   папа   Григорий   Великий,   представляют   собой    "библиотеку
невежественных христиан", то, по  мнению  художников  седой  старины,  розга
самым строжайшим образом должна была быть связана со святым образом жизни.
     Начав с самобичевания, святые отцы Церкви,  а  за  ними  и  духовенство
стали применять то же наказание по отношению к своей пастве,  а  с  течением
времени приняли  сами  на  себя  роль  исполнителей  экзекуции.  Само  собой
разумеется, что подобное положение вещей породило различные злоупотребления,
и особенно во время исповеди кающихся грешниц. Неудивительно, что  некоторые
духовники старались использовать каждый подходящий случай  и  с  неудержимым
усердием потворствовали собственным своим страстям.
     Всякий духовник, уже по своему амплуа, подвержен различным в упомянутом
смысле  опасностям.  Сплошь  и  рядом  ему  приходится  выслушивать  длинные
исповеди из уст женщин всякого возраста; при этом святому отцу передаются  и
совершенные уже грехи, и те, которые  вот-вот  собирается  совершить  данная
исповедница. Поэтому нечего удивляться, что в голове духовника порою  роятся
такие мысли, которые идут вразрез с данным им обетом. Зачастую  случается  и
так, что под  видом  серьезного  покаяния  молодые  грешницы  имеют  в  виду
исключительно соблазн  своего  исповедника.  Одна  из  таких  плутовок  сама
призналась, например, что, прельстившись  проповедническим  талантом  патера
Жирара и невзирая на то, что ему было уже за  пятьдесят  лет,  она  возымела
желание во что бы то  ни  стало  обладать  им.  В  руководствах,  специально
написанных для духовников, последние предостерегались от интимных разговоров
с прекрасным полом, который в деле соблазнения гораздо более искусен, нежели
мужчины.  Исповедникам  рекомендовалось  во  время  посещения  их  женщинами
оставлять все двери исповедальни открытыми и, кроме того, на  видных  местах
повесить те выдержки из  псалмов,  которые  наиболее  соответствуют  данному
положению и могут служить средством к укрощению животных инстинктов  и  злых
мыслей. Вот подходящее выражение из "Retro Satanes": "Изыди, сатана!"  Таким
образом имелось в виду устранить возможность соблазна.
     Впрочем, в нашем распоряжении имеется достаточное  количество  примеров
того,  что  духовные  лица  не   препятствовали   своим   духовным   дочерям
злоупотреблять подобными предписаниями; мало  того,  они  сами  очень  часто
употребляли все усилия для того, чтобы  злые  помыслы  кающихся  грешниц  не
явились общественным достоянием. В своем рассказе "Горы Каталонии"  Лафонтен
рассказывает о подобных случаях. Некий испанский монах, например, уговаривал
молодых женщин жить с ним в "святом общении". Другие для достижения  тех  же
целей  прибегали  к  розгам,  возражая  на   естественное   чувство   стыда,
появлявшееся при экзекуции у духовных  дочерей,  ссылкой  на  Адама  и  Еву,
которые пребывали в раю также оголенными, и на обряд крещения и  воскресения
Господня.
     Сечение рассматривалось  как  необходимый  симптом  подчинения  церкви,
равно как и род удовлетворения за совершенные грехи; при этом  отлучение  от
церкви  никогда  не  обходилось  без  того,  чтобы  кающийся  не   подвергся
предварительно публичному наказанию. Генрих II  Английский  безрассудными  и
наглыми речами старался убедить многих, что требуется смерть Фомы,  епископа
кентерберийского. Вскоре епископ действительно был убит, и, несмотря на  то,
что король выражал по этому поводу великое свое сожаление,  церковь  до  тех
пор не хотела дать ему отпущение, пока он не подставит обнаженную спину свою
под  удары  розог.  Покаяние  в  грехах  было  совершено  в  Кентерберийском
кафедральном соборе. Король преклонил  колена  пред  могилой  убитого  Фомы,
обнажился до половины, спустил власяницу, покрывавшую его плечи, и  от  руки
каждого присутствовавшего в соборе епископа получил по пяти ударов, а монаха
- по три (их было восемнадцать). Экзекуцию начал Фалиот,  стоявший  рядом  с
королем с особой "монашеской розгой" (balai) в руке.
     Генрих IV также должен был подвергнуться подобному церковному покаянию,
прежде чем за еретичество отправиться в ссылку, но  он  был  очень  хитер  и
всеми способами постарался избавиться от этого  наказания  путем  подставных
лиц. Его заместителями были монсиньор Д'Осса и монсиньор Дю  Серрон,  сейчас
же вслед за сим получившие сан епископа. Наказание  было  произведено  самим
папой, причем во время экзекуции распевалось Miserere; судя по  дошедшим  до
нас сведениям, розга, как  бы  из  уважения  к  личностям  наказуемых,  была
особенно к последним милостива.
     Еретики не были изъяты из сферы действия  плети;  наоборот,  она  очень
часто гуляла по их спинам; при этом духовные отцы имели  в  виду  возвратить
ослепленных к церкви. И если только верить биографам святых,  то  прекрасная
половина человеческого рода,  в  свою  очередь,  имела  также  долю  в  этих
убедительных увещеваниях.  Очень  часто  легкомысленные  и  лукавые  женщины
беспокоили преданных отцов церкви, причем последние крайне  редко  отпускали
их без того, чтобы не прописать грешницам основательной порки. О  Бернардине
из Сиены рассказывают, как в ответ на любовное признание молодой жинщины  он
ответил энергичным языком розги, причем рассказчик  прибавляет:  "Отведавшая
березовой каши женщина еще сильнее возлюбила святого отца, теми же чувствами
проникся к нему и муж красавицы, узнавший о ее похождениях".
     Последователи    самобичевания    не    ограничивались    исключительно
предписаниями и примерами бичевания самих себя и других при  каждом  удобном
случае и, наконец, длинными и учеными трактатами.  Нет!  Для  проповедования
основ  своего  учения  они  изобретали  всевозможные  изумительные  истории.
Возможно,  что  в  своем  воодушевлении  они  сами  верили   в   них,   либо
предполагали, что всем этим небылицам прежде всего  поверит  простой  народ.
Один из святых утверждает даже, что путем  бичевания  можно  спасти  грешные
души из ада, что  неоднократно  подтверждалось  примерами.  Монах  по  имени
Винцент (Викентий) рассказывает, что в монастыре Святого Сильвестра в Италии
умер монах и, когда вся братия пела у  гроба  его  заупокойные  молитвы,  он
вдруг воскрес, стал ужасно браниться, проклинал Бога и Деву Марию за то, что
в аду его сильно мучили, причем пение  псалмов  нисколько  ему  не  помогло.
Несмотря на усердные увещевания, монах не переставал богохульствовать до тех
пор, пока монахи, присутствовавшие при этом, не разделись догола и не  стали
истязать себя плетьми... И вдруг свершилось чудо: грешник стал благоразумен,
начал просить прощения и раскаиваться. Он и до сих  пор  восхваляет  Господа
Бога и молится ему и вообще обнаруживает полную покорность.
     Помимо рассказов, трактующих о  пользе  бичевания,  имеется  еще  целая
серия таких, которые созданы для  вселения  страха  в  неверующих.  Кардинал
Стефан, ревностный противник флагеллянтизма, в  наказание  за  свои  "ложные
воззрения" скоропостижно, говорят,  скончался.  Де  Шантре  рассказывает  об
одном парижском канонике Викторе и говорит, что  последний  всю  жизнь  свою
боролся с желанием подвергнуться бичеванию или самобичеванию.  Незадолго  до
своей смерти он в разговоре с одним из своих братьев по монастырю выразился,
что желает посетить последнего с того света. В один прекрасный день  каноник
умер и действительно явился к монаху с визитом. "Ну-с, -  спросил  монах,  -
как поживаешь, милый друг?" "О, прекрасно, - ответил умерший каноник,  -  но
вследствие того, что при жизни я не хотел  наказывать  свое  тело,  ни  одна
душа, находящаяся в аду, во  время  моего  странствования  по  чистилищу  не
посмела нанести мне ни одного приличного удара".
     Случается и так, что сечение происходит по предписанию дьявола.  Святой
Виргилий рассказывает, что сам  сатана  отдал  распоряжение  -  высечь  вора
четырьмя розгами, так как он украл из алтаря одного святого четыре  восковые
свечи. В свою очередь, и черту приходится временами получать порку,  и  даже
по назначению святых женщин, как повествуют нам о том  преподобные  отцы.  В
своей книге "Причина происхождения празднества  тела  Христова"  отец  Физен
говорит об одной монашенке по имени Корнелия Юлиана; в комнате этой  монашки
другие сестры слышали очень часто  страшный  шум.  Этот  шум  объяснялся  ее
борьбою со злым духом, которого она, крепко придерживая, награждала  ударами
плети, топтала ногами и вообще жестоко издевалась над ним.
     Святые, оказывается, часто  покидали  рай,  и  даже  сама  Дева  Мария,
случалось, являлась на землю, чтобы защитить ревностных последователей  веры
от притеснений и несправедливости. Некий епископ лишил сана одного  каноника
за то, что считал его невежественным и неподходящим к духовному  званию.  Но
так как каноник этот являлся большим почитателем Божией Матери, то последняя
предстала  как-то  ночью  в  сопровождении  некоего  мужа  пред   епископом,
приказала выпороть его и велела назначить каноника на прежнее место.

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У КАРМЕЛИТОВ

Первоначальные правила, введенные  в  кармелитском  ордене,  отличались
своею мягкостью и содержали мало предписаний, касавшихся умерщвления плоти и
покаяния,  равно  как   и   других   религиозных   пыток.   Святая   Тереза,
основательница ордена босых мужчин и женщин кармелитов и кармелиток,  первая
подала  пример  сурового  бичевания.  Она  была  не  в   меру   преисполнена
религиозным   фанатизмом,   причем   повышенная   сила    воображения    ее,
необыкновенный    полет    фантазии    и    наклонности    к    приключениям
авантюристического  характера  настолько  доминировали   в   ней,   что   из
первоначального нервного подъема духа  впоследствии  образовалось  форменное
психическое  расстройство.  Уже  семилетней  девочкой   она   мечтала   быть
причисленной к лику святых, бредила бичеванием и пытками,  говоря  обо  всем
так, как мы привыкли слышать  из  детских  уст  о  Робинзоне  Крузо.  В  ней
зародилось желание вместе со старшими братьями удрать из родительского  дома
к арабам, чтобы погибнуть среди этого народа  во  славу  Иисуса  Христа.  Но
планы их стали известны отцу, который пребольно наказал дочь и сына розгами.
     В имении отца Тереза вела отшельническую жизнь, наподобие анахоретов  в
Сирии и Египте. Затем она стала увлекаться историями и рассказами, в которых
действующими лицами являлись рыцари, где говорилось о любви и войнах  и  где
описывались сцены пыток.  Она  до  того  увлеклась  всем  этим,  так  сильно
подобные книги воодушевляли ее, что отец не нашел иного исхода, как запереть
ее в монастыре. Здесь она совершенно отрешилась от мира, лучшими друзьями ее
сделались розга, плеть  и  виселица.  Наиболее  всего  восхищал  ее  процесс
бичевания, доводивший ее буквально до энтузиазма. Она с удовольствием отдала
бы свою жизнь за то, чтобы быть в состоянии высечь  весь  мир  и  претерпеть
самой удары от всего мира - эти два обстоятельства целиком  захватили  собою
все мысли  молодой  монашенки.  Поданный  ею  пример  произвел  колоссальное
впечатление, монахи и монашенки старались превзойти ее, и орденские  правила
изо дня в день становились все строже и строже.
     Обычное умерщвление плоти, или покайное наказание, совершалось монахами
по понедельникам, средам и пятницам, а монашенками - во все праздничные дни.
Бичевание продолжалось  столько  же  времени,  сколько  молитва  "Miserere",
которую  распевали  после  богослужения.  Производилось  при  этом  оно  так
энергично, что кровь с обнаженных спин струилась ручьями.  Насчет  особенных
экзекуций необходимо было испрашивать особое  разрешение  настоятеля.  Этого
рода бичевания производились ночью,  иногда  два  раза  в  день,  иногда  же
три-четыре раза за  великопостный  период.  В  определенные  дни  настоятель
собственноручно  порол  всех  живущих  в  монастыре,  встречая  со   стороны
последних полное смирение и благодарность.  Одна  из  келий  была  запружена
розгами, причем каждый послушник  и  каждая  послушница  должны  были  лично
выбрать для себя "инструмент", наиболее отвечавший их вкусам. Самое  тяжелое
покайное  наказание  носило  название  "Ecce  homo".  При  выполнении   этой
экзекуции кающийся должен был раздеться до пояса, покрыть свое лицо  пеплом,
надеть на голову терновый венец, взять под левую руку крест, в правую руку -
плеть или розгу и затем, расхаживая по помещению, где происходили ежедневные
трапезы, и вознося к престолу Всевышнего обычные молитвы,  -  наносить  себе
беспощадные удары. Особенно строго обращались с послушниками и  послушницами
ордена: их наказывали за самые ничтожные и  малозначащие  проступки.  Бывало
так, что на обнаженных спинах их сжигали бумагу, затем секли их  и  угрожали
исключением из братии до тех  пор,  пока  несчастные  не  ходатайствовали  о
назначении  им  еще  более   суровых   наказаний.   Согласно   существующему
предписанию, кающиеся должны были пасть на колени,  обнажить  свою  спину  и
после совершения экзекуции поблагодарить исполнителя наказания  словесно  и,
кроме того, поцеловать полу его платья.
     У монашенок-кармелиток существовало три степени покаяния, в зависимости
от совершенного ими преступления или  нарушения  орденских  статутов.  Одних
наказывали  в  особых  помещениях,  других  в  присутствии  всех  обитателей
монастыря с настоятелем или замещающим его. Первый род наказания  применялся
к тем монашенкам, которые  бегали  на  кухню  или  посвящали  слишком  много
времени процедуре одевания. В комнату для  посетителей  монашенка  не  смела
являться одна: ее постоянно  сопровождала  другая  кармелитка,  которая  все
время наблюдала за ней. И  если  монашенка  говорила  со  своим  гостем  или
гостьей о светских делах, то приговаривалась к содержанию в  течение  девяти
дней в карцере и - для освежения - к порке через два дня в третий.  Тому  же
наказанию  подвергалась  монашенка-наблюдательница,   присутствовавшая   при
совершении преступления и не  донесшая  об  этом.  Те,  которые  являлись  в
комнату, предназначенную для  приема  гостей,  сами  наказывались  три  раза
розгами в присутствии всех сестер-монашенок и, помимо этого, переводились  в
одиночное заключение на три дня на хлеб и воду. Если  же  провинившаяся,  не
пригласив сестры, кроме того, разговаривала еще с посторонними, то наказание
в значительной степени усиливалось. Преступница должна была лечь на пол и  в
таком положении просить прощения, затем должна была обнажить  свои  плечи  и
получить  от  настоятеля  столько  ударов,  сколько  ему  заблагорассудится.
Получив разрешение встать, она отправлялась в свою  келью  и,  не  пользуясь
обычными правами и преимуществами, оставалась там до тех  пор,  пока  ей  не
давали знать, что получилось  от  настоятеля  прощение.  Во  время  трапезы,
одетая в рубище, провинившаяся должна была лежать  в  столовой  на  полу,  и
здесь получала она отпущенное ей количество хлеба и воды.  При  богослужении
она должна была лежать распростертой у входа на  хоры,  причем  сестры  либо
переступали через нее, либо ходили по ее спине.
     Чрезмерная работа, любопытство и  дружественная  улыбка  немедля  также
наказывались. Ученые монахи, которым разрешалось носить обувь, влачили менее
тяжелую жизнь, но и среди  них  применение  розги  практиковалось  сплошь  и
рядом. Капуцинские верхние  одежды  их,  равно  как  и  рубашки,  отличались
большим  выкатом,  благодаря  чему  плечи  легко  обнажались,  и   наказание
приводилось  в  исполнение.  Чтение  запретных  книг,  невнимание  во  время
богослужения и прочие проступки подобного рода безотлагательно  наказывались
розгами. Существовало пять степеней  наказания.  За  незначительные  промахи
преступник должен был стать пред настоятелем на колени, целовать его  платье
и ноги (несмотря на то,  что  последние  были  очень  грязны!).  При  второй
степени  применялось  простое  сечение.  Третья  степень  влекла  за   собой
несколько дней строгого  поста  и  публичную  экзекуцию.  Четвертая  степень
знаменовалась  жесточайшей  поркой  розгами.   Приговоренный   к   наказанию
раздевался в столовой и, насытившись вдоволь "березовой  кашей",  запивал  и
заедал ее хлебом  и  водою,  принесенными  ему  на  деревянной  тарелке.  За
особенно значительные грехи назначалась тюрьма и пытка, и преступники, после
варварской экзекуции розгами, голодные, холодные  и  нагие,  отправлялись  в
деревянных колодках в сырую темницу.
     В столь строгом ордене, каким является  орден  кармелитов,  находились,
само собой разумеется, и другие блестящие примеры  умерщвления  плоти  путем
телесных истязаний, помимо  святой  Терезы.  Так,  одна  из  монахинь  имела
обыкновение  наносить  себе  удары  с  помощью  кочерги,  другая,  а  именно
Екатерина из Кордоны, носила так ревностно власяницу и  железные  цепи,  что
последние врезались ей в  тело  и  причиняли,  по  всем  вероятиям,  хотя  и
добровольные, но невыразимые мучения. Зачастую Екатерина эта  истязала  себя
цепями, крючьями, плетьми, густо снабженными металлическими шипами и иглами;
жила она уединенно в пещере, подушкой служил камень, покрывалась она круглый
год тем единственным платьем, которое постоянно было на ней. В конце  концов
она форменным образом сошла с ума и,  как  царь  Навуходоносор,  ползала  по
полям, щипала траву и ела ее вместе с кореньями деревьев.
     Отец Александр, кармелитский монах, наказывал себя плетью до  тех  пор,
пока буквально не выбивался из  сил;  затем  он  приглашал  для  продолжения
экзекуций кого-либо из послушников на помощь, а если  случайно  на  его  зов
никто не являлся, то он усаживался в покойное положение и духовно,  мысленно
воспринимал удары, все время представляя  своим  духовным  взором  процедуру
истязания. Телесные наказания были,  если  можно  так  выразиться,  насущным
хлебом для него, и он частенько отправлялся по своей инициативе в ризницу  и
тем вымаливал себе разрешение на получение "освежающего".
     Одним из самых изумительных членов ордена сестер-кармелиток была  Мария
Магдалина Паппи, родившаяся во Франции в 1566 году. Уже  в  семнадцатилетнем
возрасте она была причислена к этому сообществу и своей любовью  к  телесным
истязаниям,  т.  е.  к  упражнениям  в  покаянии,  достигла  высшей  степени
святости. Перед тем, как ложиться спать, она надевала на себя колючий пояс и
на голову - терновый венец и так проводила  всю  ночь.  В  виде  же  особого
наслаждения,  которое  она  называла   подкреплением   и   освежением,   все
сестры-монашенки, по собственному желанию Марии Магдалины  Паппи,  секли  ее
плотно привязав предварительно к алтарю.
     Здесь необходимо упомянуть также  об  ордене  Fontrevalt,  учрежденном
Робертом Аубрисским. Он толковал по-своему главу  20  евангелиста  Иоанна  и
утверждал, что Иисус  Христос  проповедовал  совместное  сожительство  обоих
полов, причем женщины должны властвовать над мужчинами. Таким образом монахи
и монашки, последователи этого ордена, вели под  начальством  настоятельницы
совместную жизнь, последствия которой не трудно, конечно, представить  себе.
Явилась настоятельная необходимость изменить правила этого ордена, который в
1100 году и в следующие насчитывал целых пятьдесят монастырей.
     Чаще всего монашенки секли послушников,  и,  если  последние  во  время
экзекуции  не  проявляли  достаточно  смиреномудрия,  им  назначалось  новое
наказание, причем задавался вопрос: не лучше ли быть высеченным нежной рукой
женщины, нежели грубой мужской рукой?

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ТРАППИСТОВ И ДРУГИХ МОНАШЕСКИХ ОРДЕНОВ

Орден  цистерианцев,  основанный  Робертом  Альберихом  и  Стефаном,  в
незначительной только степени требовал от  своих  последователей  поклонения
флагеллянтизму. Другой орден, известный под именем Fenillant, члены которого
- мужчины и женщины - вели совместную жизнь, был орденом повседневной порки;
здесь монахи и монашенки попеременно секли друг друга. Орден  Порт-Рояль  не
оправдал  возложенных  на  него  надежд  и  упований  и  в  1709  году   был
раскассирован иезуитами. Наиболее важные реформы в ордене цистерианцев  были
проведены  Ла-Траппом  и  Септфонсом.  Риенсе  Ла-Трапп   жил   в   середине
семнадцатого   столетия   и   в   юности   своей    пользовался    особенной
благосклонностью женского пола. После смерти герцогини Монтблазан, в которую
он был безумно влюблен, Ла-Трапп изменил коренным образом свой образ жизни и
занялся  преобразованием  уставов  того  монастыря,  в  котором  он  занимал
должность настоятеля. Он ввел  сечение,  работы  в  виде  наказания  и  обет
молчания. В то же самое время были введены законы Септ-фонса и  Бофорта,  но
они не отличались той  суровостью,  как  ла-трапповские,  который  от  своих
современников получил прозвище палача  ордена.  В  акте  покаяния  в  грехах
главную роль, по требованию Ла-Траппа, играла розга. При вступлении в  орден
дамы ей подносился красивый, новый "инструмент", причем твердо напоминалось,
что его нужно применять с усердием и строгостью.
     В школах траппистов царила неимоверная  и  безграничная  суровость:  не
вовремя произнесенное  слово,  не  в  надлежащее  место  устремленный  взор,
необычное наклонение головы  или  улыбка  наказывались  жесточайшим  образом
розгами по обнаженным участкам тела. Ни в чем не провинившиеся  должны  были
нести  наказание  вместе  с  "преступниками"  своей   среды;   таким   путем
прививалось  послушание.  Подобные  штрафы  налагались  на  девятнадцати-  и
двадцатилетних послушников.
     Такой же  режим  царил  и  в  женских  монашеских  школах.  Монахини  в
Падерборне должны были  видеть  удовольствие  и  развлечение  в  том,  чтобы
наказывать розгами своих  воспитанниц.  Такое  положение  вещей  закончилось
закрытием школ этого рода, причем Дон Августин, приобретший, благодаря своей
жестокости, печальную репутацию, вынужден был скрыться в Швейцарию,  где  не
встретил своему образу мыслей никакого препятствия.
     Во время революции орден траппистов вынужден был бежать  из  Франции  и
вернулся только  с  восстановлением  в  государстве  порядка.  Некоторые  из
статутов и обычаев этого  ордена  были  поистине  ужасны.  Трапписты  носили
власяницу, железный пояс,  сделанный  из  проволоки  и  снабженный  колючими
шипами, внедряющимися в тело,  и  бичевали  себя  особыми  инструментами  из
толстой узловатой веревки. Время от времени голова  кающегося  трапписта  во
время экзекуции просовывалась в особую дырку, носившую специальное  название
"le tro patri". Таким образом траппист не мог знать, кому именно обязан  он
своими страданиями.
     Благополучие ордена было  обеспечено  и  процветало  под  императорской
защитой, и мало-помалу количество приверженцев его росло,  причем  в  период
времени с 1814 по  1827  год  в  нем  насчитывалось  одних  только  монахинь
приблизительно 600, расселенных в  различных  монастырях.  Госпожа  Аделаида
Бурбонская и мадам де Жанлис также находились в  списке  трапписток,  причем
последняя под старость преклонялась пред  могуществом  розги  еще  усерднее,
нежели во времена  своей  цветущей  юности.  Аделаида  Бурбонская  совершала
умерщвление  плоти  положительно  фанатично  и  относилась   к   болезненной
процедуре покаяния с изумительным смиренномудрием.
     В Испании были  основаны  известные  монастыри:  королевское  аббатство
Лас-Хуельгас  и  госпиталь  в  Бургосе.   Оба   эти   монастыря   отличались
колоссальным  богатством.  Они  определяли  некоторых  из  своих  членов   в
университеты, и, если студенты  во  время  прохождения  курса  вели  слишком
светский образ жизни, их приглашали  в  монастырь  данного  университетского
города и там в присутствии обитательниц женского пола беспощадно пороли.
     Самой известной флагеллянткой среди цистерианцев была мать  Базидеа  из
Сиены. В дни своей молодости она  прибегала  для  самоэкзекуции  к  железным
прутьям и истязала себя до тех пор,  пока  не  плавала  в  луже  собственной
крови. В зимние месяцы она проводила целые  ночи  напролет  в  снегу,  летом
укладывалась спать на крапиву или шиповник. После  экзекуции  эта  фанатичка
заставляла поливать свои раны  уксусом  или  обсыпала  их  солью.  Особенное
наслаждение испытывала она от порки, произведенной с помощью  колючих  веток
шиповника. Всякие колючки имели в ее глазах большую прелесть, нежели  цветы,
и вместо кровати, усыпанной розами, она устраивала себе  постель  из  гороха
или свинцовых пуль. Кульминационным пунктом блаженства  Аделаиды  Бурбонской
являлась возможность вертеться на острых, колючих предметах. Как-то раз  она
приказала повесить себя за ноги к камину,  в  котором  была  зажжена  мокрая
солома: таким образом она устроила себе копчение. В монастыре она  удваивала
все эти пытки раскаивания в грехах и доходила в своих выдумках до того,  что
духовник ее получил соответствующий запрос. Зато  сама  Аделаида  Бурбонская
достигла таких высоких ступеней святости, что удостаивалась  личных  явлений
Иисуса Христа в виде особых видений...
     Ее подражательницей и единомышленницей была Елизавета  Жентонская;  эта
отличалась еще большим мистицизмом и постоянно была  окружена  всевозможными
видениями. Благодаря неимоверным экзекуциям самого инквизиторски утонченного
свойства, она, по ее мнению, видела особые вещие сны. Наивысшим  блаженством
для нее было сечение в совершенно обнаженном виде.

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ФРАНЦИСКАНЦЕВ И У ПОДОБНЫХ ИМ ОРДЕНОВ

Орден францисканцев  был  основан  в  тринадцатом  столетии  Франциском
Ассизским, который славился среди  современников  как  высокоодаренный  и  в
высшей степени одухотворенно-религиозный человек.  После  бурно  проведенной
молодости Франциск  Ассизский  резко  изменил  свое  поведение  и  энергично
занялся стремлениями духовного порядка, проявляя в данном случае столько  же
силы воли и характера, сколько в своей прежней распутной жизни. Он добивался
всевозможными способами смирения и понимал его в духовном и телесном  смысле
слова. Он бегал нагишом по улицам, ел сено и чертополох, как лошади и  ослы,
подвергался побоям со стороны уличных мальчишек, несмотря на то, что  в  дни
детства и юности отец его тщетно пытался воспитывать своего сына при  помощи
розог - тогда они имели совершенно противоположное действие.
     Когда все заговорили о святости Франциска Ассизского, он  основал  свой
собственный орден, последователям которого в честь основателя присвоено было
название  францисканцев.  В  первое  время  женщины  к   этому   ордену   не
причислялись, но затем,  когда  Франциск  Ассизский  познакомился  с  Кларой
Сейфо, которая была одухотворена так же, как и он сам, произошло  изменение,
и,  по  настоянию  этой  женщины,  появились  и  францисканские   монашенки.
Воспитание Клары стоило отцу ее  столько  же  трудов,  сколько  и  родителям
Франциска Ассизского; розга была ей знакома  с  самого  раннего  детства.  В
результате экзекуции усиливали только мистическое настроение Клары, и  таким
образом  более  подходящей   единомышленницы   Франциску   невозможно   было
придумать.  Сошлись  они  на  почве,  главным  образом,  совместных  молитв,
обоюдного сечения и тому подобных духовных упражнений.
     Так как Франциску невозможно было держать  свою  духовную  невесту  при
себе в монастыре, то он поручил ее бенедиктинцам, но и там преследования  со
стороны родных продолжались. Когда же отец и дядя вздумали примерно наказать
экзальтированную  Клару,  случилось  чудо:  руки  обоих  мужчин   неожиданно
утратили свои  функции,  стали  бессильны,  и  таким  образом  девушка  была
избавлена от экзекуции. Она убежала  вместе  со  своей  младшей  сестрой  от
бенедиктинцев, основала монастырь,  который  немедленно  прославился  и  был
принят под опеку несколькими кардиналами.  Кардинал  Гугоминиус  одобрил  ее
систему покаяния и умерщвления плоти, хотя святой  Франциск  и  рекомендовал
изменение предписаний ее ордена в смысле смягчения их.
     После смерти Франциска и Клары ордена их распались на отдельные партии,
которые не всегда относились одна к другой доброжелательно.  Изабелла,  дочь
Людовика  XIII,  основала  ветвь  францисканцев,  так  называемых  урбанских
монашенок. Несмотря на энергичные увещевания, она решилась уйти в монастырь,
мотивируя свой поступок тем, что порядок покаяния там более  ей  по  сердцу,
нежели вне монастырских стен, и более приятен, чем радости придворной жизни.
Необходимо прибавить при этом, что дворцовая Обстановка  Изабеллы  мало  чем
отличалась от сурового монастырского  режима:  так  усердно  занимались  там
умерщвлением плоти. Она приобрела госпиталь  и  обратила  его  в  монастырь,
названный ею "Смирение наших милых женщин". Причисленные к  этому  монастырю
монашенки, происходивщие преимущественно  из  знатных  фамилий,  с  течением
времени подняли против сурового режима единогласный ропот, и дело  кончилось
тем, что сам папа взял на себя труд пересмотра и смягчения статутов.
     Основательница ордена капуцинов, Мария Лавренция Ломпа, представляла, в
свою очередь, блестящий пример фанатичности,  святости  и  ханжества.  После
смерти своего супруга, бывшего министром в Неаполе, она  устроила  госпиталь
для неизлечимо больных, сама же несла в нем  обязанности  простой  служанки.
Стоило ей проявить в чем-либо нерадение по службе, как она  сама  настаивала
пред непосредственным начальством о назначении ей самого строгого наказания.
Чаще всего она раздевалась до гола, ложилась на пол и настоятельно требовала
наиболее энергичного применения стального прута, служившего  излюбленным  ее
инструментом для выполнения экзекуции. Несмотря на проявляемое  усердие,  ни
один из палачей не мог угодить ей;  всех  она  упрекала  в  том,  что  удары
наносятся   ей   недостаточно   сильные.   Позднее   она   была    назначена
настоятельницей одного из капуцинских монастырей, в  котором  скончалась  от
последствий  необузданного  умерщвления  плоти.  Учрежденный  ею   монастырь
распался,  на  его  месте  кардинал  Барониус  устроил  сиротский  дом,   но
призреваемые в нем бедные  девочки,  вследствие  тяжелого  режима  и  частых
экзекуций, чувствовали себя довольно плачевно и влачили далеко  не  завидное
существование.
     Вторым  ответвлением  францисканцев  явился  орден  кающихся,   главной
персоной в котором и самой яркой звездой была итальянская  графиня  Анжелина
Корбен. В  12  лет  она  поклялась  блюсти  самым  строжайшим  образом  свою
невинность, но, несмотря на данный обет, была через несколько лет  вынуждена
под влиянием тяжелых репрессий со стороны отца  выйти  замуж.  Брачную  ночь
свою она провела в беспрерывной  молитве.  Молодому  супругу  не  оставалось
ничего иного, как лицезреть процедуру самобичевания. Само собой  разумеется,
подобное положение вещей не могло оставаться долго неизмененным,  и  молодой
человек  начал  настаивать  на  расторжении  брака.  Покинув  мужа,  графиня
Анжелина вместе с несколькими молодыми женщинами  отправилась  в  Фолиньи  и
основала там монастырь. С течением времени возникли с аналогичными статутами
другие монастыри,  из  числа  которых  назовем  мадридский  в  Испании,  где
значительное  количество  молодых  девушек   воспитывалось   францисканскими
монахами.  Розга  пользовалась  здесь  большим  уважением,  причем   молодые
воспитанницы,  дочери  преимущественно   знатных   родителей,   подвергались
телесному наказанию со стороны монахов так часто, как это  только  нравилось
святым отцам.
     Ромуальд, основатель ордена  камальдоленских  и  селестинских  монахов,
слыл одним из усерднейших флагеллянтов и учредил монастырь, в котором  самую
главную роль играла розга. К этому ордену принадлежал кардинал  Дамиан,  имя
которого мы уже несколько раз упоминали выше.
     Селестинский орден был учрежден папой Селестином  пятым;  последователи
этого  ордена  давали  обет  молчания   и   воздержания.   Наказания   здесь
существовали самые строгие; во время  процедуры  покаяния  в  келью  монахов
через  специальные  решеточки  заглядывали  настоятели   и   таким   образом
убеждались,   происходит   ли   экзекуция   усердно.   Временами   экзекуции
производились  в  присутствии  всей  братии,  иногда  кто-либо  из   монахов
наказывался плетьми "просто так",  хотя  он  и  ни  в  чем  предосудительном
замечен не был. В данном случае святые отцы придерживались очевидно взглядов
известного школьного  учителя,  который  говаривал:  "Хорошая  порция  розог
никогда лишней не  бывает!  И  хотя  ученик,  быть  может,  порки  вовсе  не
заслужил, но если он получил ее уже,  то,  следовательно,  заслужил  бы  все
равно".

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У КАРТЕЗИАНСКИХ МОНАХОВ

Орден картезианцев, основанный в  одиннадцатом  веке,  благодаря  своей
суровости по отношению к процедуре раскаяния в  грехах,  был  в  свое  время
повсюду притчей во языцех. Все предписания и правила, касавшиеся умерщвления
плоти, были выработаны там самым тщательным образом. Преступники должны были
совершенно обнаженными являться пред грозные очи настоятеля, который тут  же
налагал и выполнял  соответствующее  наказание.  С  послушниками  обходились
относительно не так строго, но за наклонность  к  еретичеству  и  за  прочие
противные статутам ордена преступления назначалось обыкновенно  четырнадцать
дней строгого поста, четырнадцать же  других  дней  посвящались  ревностному
бичеванию в присутствии всей монастырской братии.
     Никаких отступлений от этих правил  не  полагалось,  и  даже  во  время
путешествия необходимо  было  заниматься  методическим  умерщвлением  плоти.
Правом наказания послушников розгами  настоятели  пользовались  с  усердием,
достойным лучшей участи. Прихожане получали двойную порцию розог  и  жестоко
избивались  в  постные  дни;  розгой   или   плетью   захватывалось   место,
простирающееся от плеч по спине  до  самых  голеней!  Когда,  по  усмотрению
настоятеля, обыкновенной березовой  розги  было  недостаточно,  прибегали  к
более внушительным инструментам.
     Главные три  правила  этого  ордена  следующие:  наказание,  исполнение
статутов и добровольное покаяние, иначе  говоря  -  самобичевание  по  своей
собственной инициативе.
     Не менее строгими в сравнении с картезианцами были монахи  и  монашенки
ордена Тринитария; они также усматривали в  розге  единственное  средство  к
достижению высшего блаженства.
     Орден святого Бенедикта, самый богатый и значительный из всех  орденов,
прибегал к умерщвлению плоти в умеренных размерах; послушники и воспитанницы
монастырей в большинстве случаев были вовсе изъяты от  наказания  розгами  и
плетьми.
     Отцы смерти,  ценобиты  и  эремиты,  как  говорится,  горой  стояли  за
телесное наказание. В этих орденах существовало обыкновение, в силу которого
настоятели сначала накладывали покаяние на других, а  затем  сами  выполняли
его. Отсутствие кого-либо из монахов на богослужении наказывалось  публичной
поркой.
     Премонстратенский    орден,    представляющий     собою     ответвление
бенедиктинцев, был основан также в одиннадцатом веке  Робертом  Кельнским  и
пользовался крайне определенными  и  в  то  же  время  строгими  параграфами
уложения о наказаниях. Ежедневно существовала  особая  церемония,  во  время
которой должны были присутствовать обязательно все причисленные к монастырю,
причем те,  которые  чувствовали  за  собой  какую-либо  вину,  должны  были
принести публичное раскаяние. С этой целью они бросались ниц на голый пол  и
по очереди получали положенное количество ударов от руки  самого  аббата.  В
отношении наказания подчиненных ему монахов он  пользовался  неограниченными
правами и, следовательно, назначал количество и  качество  ударов,  характер
которых  находился  в  прямой  зависимости   от   темперамента   экзекутора.
Назначенный надзирать за  послушниками  монах  ответствовал  за  совершенные
последними проступки; при монастыре существовало нечто вроде  зала  судебных
установлений,  члены  которого  собирались  через  определенные   промежутки
времени, выслушивали  обвинение,  предоставляли  подсудимому  оправдываться,
допрашивали  свидетелей,  назначали  и  приводили  в  исполнение  наказание.
Последнее совершалось непосредственно после произнесения приговора.
     Преступления подразделялись на четыре класса  или  разряда.  К  первому
классу принадлежали: медлительность  при  выполнении  тех  или  иных  работ,
неаккуратность  во  времени  по  отношению  к   еде,   несоблюдение   правил
относительно  регулярного  бритья  физиономии,  забывчивость  и  невнимание,
нерадивость, небрежность, беспечность и  проч.  Виновный  в  одном  из  этих
проступков должен был повторить определенное количество  раз  "Отче  наш"  и
поцеловать  ногу  у  некоторых  из  собратьев-монахов.  Ко  второму  разряду
относилось: 1) если кто-либо из братьев  ордена  являлся  слишком  поздно  в
церковь в день Рождества Христова; 2)  если  он  относился  невнимательно  к
пению в хоре; 3) если он, находясь в хоре, смеялся  или  смешил  других;  4)
если без позволения отсутствовал за столом, в церкви или в хоре; 5) если  он
опаздывал к ежедневной мессе; 6) если начинал  есть  или  пить,  но  молитвы
предварительно не произнес; 7) если входил или  выходил,  предварительно  не
перекрестившись; 8) если убеждал кого-либо из  братьев  по  ордену  называть
посторонних, не причастных к монастырю лиц отцом или братом. За все подобные
преступления  виновный  подвергался  следующим  наказаниям:  он  обязан  был
целовать всем братьям-монахам ноги, произнести много раз кряду  "Отче  наш",
находясь в это время со скрещенными и вытянутыми руками, и принимать пищу не
за столом, а с земли или полу. В третий разряд включены следующие проступки:
произнесение неблагоприятных  слов  или  совершение  несовместимых  с  саном
поступков; ложь; потворствование или прощение вины ближним своим и разговоры
с родственниками без предварительного на то разрешения настоятеля монастыря.
Если совершивший то или другое преступление сам сознается в содеянном грехе,
то  наказывается  двумя  постами  или  тремя  публичными  порками.  Если  же
обвинение предъявляется и подтверждается не им  самим,  то  назначается  три
раза пост и четыре порки. К четвертому разряду  преступлений  относятся  все
тяжкие грехи,  как-то:  божба,  клятвы,  драки,  воровство,  азартные  игры,
неповиновение  и  противоречие  настоятелю  и  предъявление   к   последнему
судебного обвинения. Виновный должен был явиться к начальству, признаться  в
своем преступлении и просить назначения наказания.
     Затем его секли и приговаривали к строгому посту на срок от шести  дней
до целого месяца. За этот период он лишался присущего ему сана  и  звания  и
считался изъятым из орденской среды. В пищу ему давали  исключительно  хлеб,
пил он только воду.
     Далее существовали  и  другие  преступления,  наказывавшиеся  постом  и
голоданием. Кто выдавал тайны  ордена  или  же  переходил  в  члены  другого
ордена, тот наказывался тюремным заключением, срок которого  определялся  не
менее трех лет, чаще всего - еще более  продолжительный.  Кто  нарушал  обет
целомудрия  или  совершал  аналогичные  грехи,  наказывался  также  тюремным
заключением, нередко  пожизненным.  Самым  ужасным  преступлением  считалось
отпадение от ордена или вероотступничество. Если виновный в  течение  сорока
четырех дней приносил полное раскаяние, то должен  был  с  розгами  в  руках
предстать пред всей братией, пасть на колени и каяться  в  содеянном.  Затем
его секли розгами и в  остальном  относили  совершенное  им  преступление  к
четвертому  разряду.  Крайнее  неповиновение   и   противоречие   начальству
наказывались постом и тюремным  заключением.  По  отношению  к  рецидивистам
применялось позорное изгнание.
     Заключение в  тюрьме  варьировалось,  сообразно  с  преступлением.  При
каждом монастыре существовали две тюрьмы: одна полусветлая, другая темная  и
более тесная. В последнюю попадали пойманные беглецы, причем цепи  снимались
с них один лишь раз: когда  они  принимали  святое  таинство.  Получали  они
только  хлеб  и  воду.  Небрежность  при  разделении  таинства  наказывалась
публичным покаянием, двух- или трехдневным постом и стольким же  количеством
самобичеваний.
     Обычаи и правила покаяния у августинских  и  урсулинских  монахов  были
подобны тем, какие мы описали выше.
     У монахов святого Антония телесные наказания хотя и существовали, но не
были так  жестоки,  как  у  других  орденов.  За  исключением  очень  тяжких
преступлений, до крови людей никогда не секли; в виде  смирения  и  покаяния
накладывались другие наказания, без содействия розги и  плети.  В  монастыре
святой Женевьевы, где царствовал, собственно  говоря,  не  особенно  тяжелый
режим, молодые монашенки наказывались розгами только в тех случаях, когда  в
вину  им  ставилась  лень   или   нерадение   в   отправлении   монастырских
обязанностей. Но по пятницам практиковалось всеобщее сечение, от которого не
были изъяты и сами настоятельницы, аббатисы и игуменьи. Отпадение от  ордена
или  отступление  от  целомудрия   карались   четырнадцатидневным   тюремным
заключением и жестокой поркой.
     У августинских монахов  покаяние  в  грехах  подразделялось  на  четыре
степени. Замеченные в чем-либо прихожане  силой  забирались  в  монастырь  и
самым жестоким образом наказывались розгами. Если кто-либо из  них  проявлял
сопротивление и не хотел раздеваться, применялась грубая сила, и наказание в
значительной мере усиливалось. За ложь, борьбу и  общение  с  женским  полом
полагалась экзекуция по обнаженному телу; за пьянство и  безбожие  наказание
производилось с таким ожесточением, что временами становилось невыносимым.
     Монахи-босяки представляли собою ответвление августинских монахов;  они
вели свое начало из Испании и затем с течением времени широко распространили
свое учение во Франции и Италии. Послушников секли три раза в неделю;  такое
обращение с ними продолжалось в течение первых  трех  лет  пребывания  их  в
монастыре, после  чего  розга  гуляла  по  их  спинам  регулярно  только  по
пятницам. Кающиеся должны были надевать  особые  рубашки  с  вырезом  сзади,
благодаря которому розга свободно разгуливала по обнаженной спине. В тюрьмах
этого ордена арестантам устраивались  ежедневные  экзекуции.  Брат  Казариус
умер  именно  от  последствий  подобных  наказаний,   назначенных   ему   за
преступление по нарушению орденских статутов.
     Особенной жестокостью наказаний отличалось  испанское  отделение  этого
ордена.
     В женских монастырях этого ордена монашенки наказывались  исключительно
по  предписанию  епископа,  причем  при  экзекуциях  соблюдалась   известная
снисходительность.
     Мария   Виктория   Формари,   основательница   аннунциатского   ордена,
представляла собою тип удивительной женщины. По ее словам, ее вечно  навещал
дьявол, и она с таким шумом бегала по дому, нанося себе в то же время удары,
что   все   обитатели   не   могли   не   вскакивать   с   постелей.   Чтобы
противодействовать злой воле нечистого, Мария Виктория истязала себя до  тех
пор пока не впадала в обморочное состояние. Она  имела  привычку  в  костюме
нищенки расхаживать по улицам и в компании с профессиональными  попрошайками
попадала  в  полицию,  по  предписанию  которой   отбывала   соответствующие
наказания. Ее духовник, иезуитский патер, возложил на нее упомянутый  только
что обет смирения, а чтобы заставить ее еще больше умерщвлять свою плоть, он
отдал ее в учение к пастуху в роли пастушки, где с  ней  обращались,  как  с
девчонкой, и за малейший проступок, хотя бы он был совершен ею, например, во
время  произнесения  "Отче  наш",  награждали  пощечинами.   Получив   такое
образцовое воспитание  при  помощи  побоев  и  розги,  она  в  сообществе  с
иезуитами учредила большой аннунциатский монастырь,  члены  которого  носили
имя "небесных" и подразделялись на синих и небесно-синих.
     Физитантийский орден, основанный молодой вдовой Франциской де Эанталь и
находившийся  под  опекой  Франца  Салейского,  предпочитал  особую  систему
наказаний: кающиеся подвергались осмеянию и всеобщему глумлению. Уличенные в
ленности монашенки должны были носить во время трапезы на голове подушку или
другой  неподходящий  предмет;  либо  их   пеленали   и   укачивали   словно
новорожденных младенцев.  Но  эта  система  не  пользовалась  симпатиями,  и
некоторые монашенки говорили, что охотнее  согласились  бы  на  власяницу  и
плеть святого Франциска Ассизского и предпочли бы  им  мед  и  сахар  Франца
Салейского.
     Урсулинский орден был распространен  преимущественно  в  Германии  и  в
отношении телесных наказаний представлял собою редкий и приятный контраст  с
другими женскими орденами. Последовательницы  этого  ордена  посвящали  себя
воспитанию детей и подготовке простых женщин и девушек в домашние  прислуги.
Розга применялась здесь чрезвычайно редко,  и  под  наказание  ею  подходили
исключительно случаи отпадения от ордена и бегство из монастыря.
     Орден госпиталистов и театинерианцев практиковал ту  же  самую  систему
наказаний,  что  и  упомянутые  выше  братства;  тюрьмы  их  были   снабжены
достаточным количеством цепей, плетей, розог и колодок.
     Винцент де'Паула основал орден лазаристов и ввел  среди  цоследователей
своих тяжелые телесные наказания.
     Жанна  Валуа  основала  орден   испытания   Марии,   находившийся   под
покровительством и наблюдением францисканских монахов. Десять молодых женщин
вели совершенно уединенный образ жизни, молились и постились вместе с Жанной
Валуа и каждый день вечером должны были  каяться,  после  чего  наказывались
своей начальницей. Этот  орден  раскаивающихся  имел  своей  целью  спасение
падших женщин, причем статуты его отличались такой жестокостью, что  сечение
признавалось столь же необходимым, как насущный хлеб.
     Несколько  мягче  и  добросердечнее   относился   к   своим   собратьям
госпиталитский орден, но и здесь розга и плеть  занимали  довольно  почетное
место.
     Если  благосклонный  читатель,  познакомившийся  теперь  с  нравами   и
обычаями прежних монахов и монашенок, вообразит, что в наше  время  подобные
жестокости  более  места  не  имеют,  то  он  введет  сам  себя  в   большое
заблуждение. Еще недавно появились разоблачения монастырских нравов,  причем
один из рассказов, посвященный известному польскому современному  монастырю,
настолько красноречив, что оставляет в тени историю "Марии Монк".  Случай  с
Варварой Убрюк был самым подробным и  правдивым  образом  рассказан  многими
газетами, и поэтому нам остается  лишь  вкратце  напомнить  о  нем.  В  один
прекрасный день уголовный суд в Кракове получил анонимное письмо, в  котором
доводилось до сведения властей, что в монастыре кармелиток содержится уже  в
продолжение двадцати одного года монахиня Варвара.  Заточена  она  в  темную
келью и претерпевает невероятные жестокости. Один из судебных чинов вместе с
представителем  полицейской  власти  отправился  к  епископу  Галеке,  чтобы
испросить  у  него  разрешение  на  доступ  в  монастырь.  Преодолев   массу
препятствий,  чиновникам  удалось  обнаружить  место  заключения  несчастной
Варвары. Келья, или камера, находилась в конце коридора, вплотную к отхожему
месту,  представлявшему  собою  невообразимую  клоаку.   Окно   кельи   было
замуровано, в  двойной  деревянной  двери  была  проделана  решетка,  сквозь
которую, по всем  вероятиям,  подавалась  заключенной  еда  и  питье.  Через
небольшое отверстие в помещение проникали слабые  лучи  света.  Келья  имела
семь шагов в длину и шесть в ширину; в одном из углов этой темной, мрачной и
грязной  норы  на  кучке  соломы  сидела  на  корточках  голая,   совершенно
опустившаяся полоумная женщина.
     При появлении незнакомых людей, вместе с которыми проник давно  забытый
ею свет, несчастная простерла руки и раздирающим душу голосом произнесла: "Я
голодна! Дайте мне поесть, и я буду вам повиноваться, я буду послушна!"  Эта
нора - комнатой ее ни в коем случае назвать нельзя было - не имела ни  печи,
ни кровати, ни стола, ни стула; не было в ней  также  необходимой  посудины.
Нечего удивляться царившим в ней грязи и вони от гниющих выделений. И в этой
тюрьме бесчеловечные кармелитки, имевшие  дерзость  называться  женщинами  и
именовать себя небесными  невестами,  заточили  свою  сестру  и  безжалостно
мучили ее в продолжение  двадцати  одного  года!  Целых  двадцать  один  год
монахини-сестры проходили ежедневно мимо кельи Варвары, и ни одной из них не
пришло на ум принять участие в судьбе несчастной пленницы! С опущенными долу
глазами  простаивала  несчастная  жертва  с  утра  до  вечера  на   коленях.
Наполовину человек, наполовину животное, с  отвратительным  и  до  омерзения
грязным и испачканным экскрементами телом, с выдающимся наружу  скелетом,  с
впавшими донельзя щеками, коротко остриженной грязной головой,  не  мытая  в
течение многих лет - вот кто предстал пред вошедшими к ней чиновниками.  Это
было поистине ужасное существо, и даже фантазия Данте не  могла  представить
себе ничего подобного.
     Судебный следователь  приказал  немедленно  одеть  несчастную  и  лично
привез в ее келью епископа, который был поражен и  до  глубины  души  тронут
представившимся ему  зрелищем.  Когда  Варвару  вывели  из  места  ее  столь
продолжительного заключения, она дрожащим  и  испуганным  голосом  спросила,
придется ли ей вернуться в ее могилу! А когда ее спросили о  причинах  столь
тяжкого наказания, несчастная ответила: "Я нарушила обет целомудрия,  но,  -
прибавила она робко и взволнованно, указывая на  сестер-монахинь,  -  и  они
ведь далеко не ангелы!"
     Немедленно был  произведен  тщательный  обыск  монастыря,  приведший  в
результате к обнаружению различных атрибутов истязаний: нашли ужасную плеть,
нагайку, похожую на страшный кнут, и другие орудия пытки.

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ДОМИНИКАНЦЕВ В СВЯЗИ С ИНКВИЗИЦИЕЙ

Орден доминиканцев, по созданным им статутам и предписаниям,  отличался
относительно  телесных   наказаний   чрезвычайной   суровостью.   Основатель
доминиканских монахов, испанец  родом,  по  имени  Доминик  де-Гуцман,  слыл
известным флагеллянтом. Еще до  появления  этого  фанатика  на  свет  Божий,
матери его как-то приснилось, что она родила  львенка,  во  рту  у  которого
торчал зажженный факел; звереныш этот так рычал, что на всем свете произошло
страшное  смятение,  а  она,  мать,  должна   была   пройти   через   пламя,
образовавшееся от факела  во  рту  новорожденного.  Последователи  Доминика,
толкуя столь странный сон, говорили, что факел изображал собою  "тот  свет",
который  должен  был  наступить  на  земле  под  влиянием  учения   Доминика
де-Гуцмана.  Другие  же  придерживались  того  мнения,  что  факел   являлся
предзнаменованием  огня  и  разрушения,  которым  подвергается  бесчисленное
количество людей, осужденных на превращение в груду пепла.
     Когда Доминик подрос, он стал очень часто истязать себя плетью,  доходя
при  этом  до  бесчувственного  состояния;  нередко  его  с  трудом   только
возвращали к жизни его святая мать  и  три  красавицы-сестры.  Его  покаяние
обладало, говорили, такой силой, что тысячи  злых  духов  своими  воплями  и
рыданиями наполняли окружающий его воздух,  так  как,  совершая  умерщвление
своей плоти, он этим самым вырывал  из  когтей  их  бесчисленное  количество
загубленных душ. Па отношению к другим он был так же строг, как и  к  самому
себе, и под маской милости и прощения прибегал  к  неописуемым  жестокостям.
Изгнание в те времена считалось  самым  большим  несчастием,  и,  под  видом
обещания отменить ссылку и  вернуть  раскаивающихся  церкви,  он  накладывал
буквально невыносимые наказания, маскируя их нежным названием покаяния.
     Чтобы дать образец сострадательности этого прославившегося святого,  мы
помещаем текстуальный перевод  одного  из  сделанных  им  по  своему  ордену
распоряжений.
     "Брат Доминик, ничтожный священник, шлет во имя Господне всем  верующим
свой привет! По приказанию  цистерианского  аббата,  который  возвел  нас  в
настоящий наш сан, простили мы подателя сего,  Понтия  Рочериуса,  и  Божьей
милостью вырвали его из когтей еретичества и снова  обратили  в  лоно  нашей
церкви. Мы взяли с него присягу в исполнении возложенной на  него  эпитимии,
обязав  его  в  течение  трех  воскресений  или  трех  же  постных  дней   в
сопровождении духовника, обнаженным от плеч до пояса,  пройти  от  городских
ворот до входа в монастырь и подвергаться на протяжении  всего  пути  ударам
розог. Кроме того, приказываем ему навсегда  отказаться  от  употребления  в
пищу мяса, яиц, сыру и всех тех кушаний и продуктов  вообще,  которые  имеют
какую бы то ни было связь с мясом" и т. д.
     Не  меньшей  популярностью  пользовался  в  этом  ордене  Джон  Таулер,
заслуживший репутацию ревностнейшего флагеллянта. Его  фанатичность  в  этом
отношении доходила до того, что он истязая  себя  лично,  ибо,  говорил  он,
окружающие относятся к нему  слишком  снисходительно  и  по  непонятной  ему
причине щадят его. Приняв во внимание оба  эти  типа,  нетрудно  представить
себе, что орденские статуты, правила и  предписания  были  переполнены  этой
пресловутой  disciplina  flagell;  говорить  нечего  о  том,  что   малейшие
проступки,  самые  незначительные   уклонения   от   установленного   режима
наказывались плетьми и розгами, причем  виновный  нередко  плавал  во  время
экзекуции  в   лужах   собственной   крови.   Чтобы   восторжествовать   над
справедливостью  и  не  давать  повода  к   возбуждению   неудовольствия   и
справедливых нареканий, у женской  половины  ордена  была  введена  обоюдная
порка, иначе говоря - монашенки  секли  друг  друга.  Таким  образом,  любая
сестра-монашенка, не испытавшая сострадания и  снисходительности  других  по
отношению к себе, сама ничего подобного не выражала тогда,  когда  наступала
ее очередь производить над кем-либо  из  сестер  по  ордену  эксперименты  с
розгой.
     С соизволения папы,  доминиканцы  ввели  инквизицию,  причем  особенная
строгость и суровость, бывшие вообще отличительным признаком  этого  ордена,
применялись по отношению к лицам обоего пола, впавшим в  еретичество.  Одним
из первых навлек  на  себя  неудовольствие  и  немилость  святого  трибунала
Раймонд, граф Тулузский. Он стал покровительствовать еретикам и  потому  был
подвергнут властью самого папы  изгнанию,  причем  все  его  подданные  были
освобождены от принесенной на верность графу  Раймонду  Тулузскому  присяги.
Испуганный таким наказанием, граф поклялся исправиться и умолял о  прощении.
В виде залога в будущем исправлении его  обязали  уступить  в  собственность
папы семь замков и, кроме  того,  подвергнуться  церковному  покаянию.  Само
собой разумеется, что последнее было выполнено  с  чрезвычайной  строгостью.
Все его тело под влиянием  истязаний  было  настолько  повреждено  ранами  и
опухолями, что несчастный граф не мог надеть на себя что-либо и вынужден был
в течение долгого периода заживления  ран  оставаться  дома  и  пребывать  в
обнаженном виде.
     Каждая  тюрьма  инквизиции  имела  специального  надсмотрщика,  который
проявлял по отношению к заключенным слишком много тяжелого для них внимания;
каждое упущение, проявленное как тюремными служащими, так и самими  жертвами
инквизиции и святого трибунала, наказывалось самым жестоким образом. Одна из
старух-служанок,  жившая  в  доме  такого  надсмотрщика,  известного   своей
свирепостью и зверскими наклонностями, вздумала сострадательно относиться  к
тем пыткам и мучениям, которые доставались на долю заключенных; всеми силами
своей нежной души она пыталась утешать их и изыскивала различные способы для
доставления им контрабандным  путем  пищи.  Благодаря  несчастному  стечению
обстоятельств, ее поймали с поличным, приговорили к тюремному заключению  на
один год, затем провели по улицам города в торжественной церемонии,  нарядив
при этом в позорное желтое платье и наградив в довершение  всего  двумястами
ударами розог.
     Среди преступлений, подпадавших ведению  инквизиции  и  наказуемых  ею,
находилась также и полигамия. Неиспранившиеся, несмотря на данное  обещание,
полигамисты, подвергались различным исцеляющим покаяниям, как пост,  молитвы
и т. д. и затем ссылались на галеры на срок  от  шести  до  семи  лет.  Если
преступник принадлежал к низшему слою населения или даже к среднему  классу,
то подвергался жесточайшей порке, конфискации  половины  принадлежащего  ему
имущества и возложению на голову во  время  экзекуции  позорной  епископской
камилавки.
     В 1612 году папа Павел V обнародовал  буллу,  направленную  против  тех
духовников, которые во время исповеди позволяли себе  неблагопристойность  в
отношении  своих  прихожанок  или  вовлекали  их  в  непотребство.  Подобные
обвинения  должны  были  поступать  на  рассмотрение  святой  инквизиции   и
рассматриваться ею самым добросовестным и тщательным образом  Эта  энциклика
папы поставила духовенство в ужасное положение. Когда эдикт был  обнародован
в церквях Севильи и все прихожане  получили  угрожающее  предостережение,  с
обязательством в  тридцатидневный  срок  назвать  имена  тех  святых  отцов,
которые осквернили исповедальное кресло, случилось неожиданное  явление:  ко
дворцу инквизиции с жалобами на своих  духовников  устремилась  такая  масса
женщин,  что  двадцать  секретарей  и  столько  же  инквизиторов  не   имели
возможности справиться с привалившей работой, заключавшейся в составлении со
слов просительниц письменного доклада. Срок принесения жалоб был продлен еще
три раза на тридцать дней, и, когда инквизиция  убедилась  в  том,  что  нет
никакой возможности наказать огромное количество прелюбодеев, она уничтожила
обнародованный эдикт и замяла весь начатый ею же самою  процесс.  В  обычных
случаях уличенный в  прелюбодеянии  духовник,  если  обвинительница  его  не
оставляет желать ничего лучшего в смысле  ее  безупречности  и  правдивости,
приговаривался к обыкновенному покаянию  постом  и  молитвой  и  затем  либо
отправлялся на галеры, либо заточался навеки в тюремную келию.
     Наказания  за  еретичество,  в  зависимости  от  важности  совершенного
преступления,   назначались   различные.   Если   виновный   принадлежал   к
простонародию, то его заставляли носить позорную шапку на голове,  язык  его
фиксировался во рту при помощи железного или деревянного кляпа,  его  влекли
по улицам города, жестоко избивали плетьми и затем сжигали на  костре.  Если
же совершивший такое  преступление  происходил  из  знатного  рода,  то  его
заточали на известное время в монастырь и обкладывали особым, так называемым
"покайным штрафом", доходившим иногда до значительных сумм. Если  проступок,
например клятвопреступление,  признавался  не  очень  тяжелым,  то  кающийся
должен был во время богослужения оставаться в  церкви  без  шляпы,  плаща  и
сапог, туловище его обвивала веревка, в руку ему давали зажженную свечку.
     Гадальщики на картах, предсказыватели судеб  и  астрологи  наказывались
изгнанием, лишением звания и прав состояния, поркой или,  наконец,  тюремным
заключением, в зависимости от тяжести содеянного преступления.
     Евреи  были  особенно  ненавистны   инквизиции,   к   ним   придирались
безжалостно, их обкладывали денежными штрафами, секли  розгами  и  сажали  в
тюрьмы.
     Лжесвидетели приговаривались к вечному одиночному заключению; в тех  же
случаях,  где  ложные  показания  не  имели  дурных  последствий,   виновных
подвергали бастонаде, порке плетью и изгнанию или ссылке.
     Когда инквизиция приговаривала какого-либо монаха к  наказанию  розгами
или плетью, то экзекуция производилась в том самом монастыре, к которому был
причислен  монах,  в  присутствии  нотариуса   святого   трибунала   Сначала
преступника водили вокруг монастыря со связанными руками, а затем  во  время
шествия начиналось сечение по обнаженным  плечам  и  спине,  производившееся
самими  братьями-монахами.   Монотонность   вечного   тюремного   заключения
впоследствии  разнообразилась  тем,  что  преступников  время   от   времени
назначали привратниками у церковных дверей.
     Одним из изданных декретов повелевалось, чтобы кающиеся  присутствовали
на богослужении  по  воскресным  и  праздничным  дням;  затем  было  сделано
следующее добавление: "Во все воскресные и праздничные дни, во время  чтения
мессы, между апостолом и евангелием, в церковь должны быть введены  еретики,
без верхнего платья, капюшона и шляпы, с розгами в руках,  в  это  время  их
следует  сечь.  И  пусть  священник,  совершающий  мессу,   разъяснит   всем
присутствующим  на  богослужении  мирянам,  что   наказание   возложено   на
преступников за то, что, по еретическим наклонностям  своим,  они  совершили
великие грехи"
     Приговоры инквизиции производились обычно путем аутодафе  (сожжение  на
костре) en  masse,  т.  е.  гуртом.  Что  в  других  государствах  считалось
обыкновенной казнью  преступников,  то  у  испанцев  и  других  католических
народов  почиталось  религиозным   огнем   и   доказательством   ревностного
верования. Аутодафе эти производились чаще всего при восшествии  на  престол
или во время других грандиозных народных празднеств. После  того  как  самые
опасные еретики и другие подобные им грешники  сжигались,  приговоренные  за
мелкие преступления к порке усаживались на следующий после  казни  товарищей
день на осла, провозились по площадям и наиболее оживленным улицам города  и
во время шествия жестоко наказывались плетьми, батогами или розгами. Ни один
орден не обладал таким неограниченным могуществом, как  орден  доминиканцев,
но в то же время фанатики эти имели несметное количество  врагов,  и,  когда
обаяние доминиканцев начало уменьшаться, они  стали  крайне  неразборчивы  в
средствах для достижения прежнего престижа. Они не останавливались буквально
ни перед чем и пускали в ход все  способы  до  лжи,  облыжности  и  оговоров
включительно. О подтасовывании фактов и говорить  нечего.  Мы  помещаем  для
иллюстрации следующий пример и находим  его  подходящим  потому,  что  розга
играла в нем тоже свою роль. В 1509 году разгорелся  оживленный  спор  между
францисканцами и  доминиканцами.  Поводом  к  раздору  послужило  непорочное
зачатие Святой Девы Марии. По мнению доминиканцев, рождение Святой  Девы  не
обошлось без  первородного  греха;  такой  взгляд  был  нежелателен,  и  для
исправления взглядов ордена  было  решено  "поощрить"  его  соответствующими
видениями и снами. В Берне проживал  субъект,  по  фамилии  Иетцер,  и  этот
Иетцер,  благодаря  своей  задержке  в  развитии  походивший   на   ребенка,
вследствие наклонности к телесным покаяниям как нельзя более годился на роль
орудия для выполнения задуманной мистификации. Чтобы  привести  выработанный
план к успешным результатам, были избраны четыре доминиканца.  Один  из  них
спрятался в келий Иетцера и в  полночь  предстал  пред  ним,  предварительно
вырядившись самым страшным образом. Он выдувал огонь из своего носа, рядом с
ним  находились  воющие  собаки.  Доминиканец   этот   сообщил   безгранично
перепуганному брату Иетцеру, что он не более и не менее,  как  дух  умершего
доминиканца, находившегося в чистилище за то, что как-то раз из  монашеского
переоделся в мирское платье. Один только Иетцер, прибавил он,  может  спасти
его от переживаемых мучений. Вне себя  от  ужаса  и  страха,  Иетцер  обещал
сделать все, что только в  его  силах.  После  этого  дух  сказал  ему,  что
существует один только способ спасения, заключающийся  в  следующем:  Иетцер
должен в течение восьми дней кряду каждый вечер во время  мессы  ложиться  в
капелле на землю, принимать положение  распятого  и  подвергаться  бичеванию
всей монастырской братии. Прощаясь с Иетцером, дух  заявил  ему,  что  скоро
снова явится и приведет с собой других духов.
     Об этом видении Иетцер, само собой разумеется, поведал всему монастырю,
причем получил  от  монахов  настойчивый  совет  немедленно  же  подчиниться
предложению посетившего его духа. Они горели  нетерпением  принять  на  себя
возложенную на них  духом  роль,  т.  е.  угостить  Иетцера  доброй  порцией
березовой  каши!  Бедняга,  долго  не   раздумывая,   повиновался   и...   в
монастырском дворе тут же произошла экзекуция, от  которой,  как  говорится,
"небу стало жарко".
     Привидение явилось Иетцеру еще несколько раз и во время  своих  визитов
всеми силами старалось вдолбить в голову фанатика, что Дева Мария родилась в
первородном  грехе.  В  один   прекрасный   вечер   заговорщики   дали   ему
соответствующую долю опиума и, когда несчастный уснул, выжгли  на  его  теле
пять знаков Иисуса Христа от распятия. В конце  концов  они  зашли  в  своих
мистификациях слишком далеко, так что Иетцеру, несмотря  на  его  наивность,
граничившую с идиотизмом, стало многое ясно. Он чуть было не убил одного  из
доминиканцев, представшего пред ним ночью в виде  Девы  Марии  с  венцом  на
голове.
     Доминиканцев обуял ужас: они стали опасаться, чтобы Иетцер не выдал их,
и начали принимать меры для  обезврежения  прозревшего  дурака.  Но  сильная
натура Иетцера, помогавшая ему  при  жестоких  экзекуциях  и  тому  подобных
приемах покаяния, спасла его и на этот раз. Пять раз ему  давали  незаметным
образом яд, и он оставался невредим. Как к последнему средству, они прибегли
к отравленной просфоре, но и  ее  он  изверг  из  себя.  Счастливым  образом
удалось ему уйти из монастыря  и  донести  обо  всем  магистрату  Комплотта.
Виновных  доминиканцев  казнили,  предав  их  живыми  сожжению  на   костре.
Разумеется, предварительно они были позорным  образом  исключены  из  членов
ордена. Вскоре после этого Иетцер скончался и был похоронен в Констанции.
     По  всем  вероятиям,  этот  заговор  был  бы  передан   потомству   как
божественное  знамение,  если  бы  только  Иетцер  не  прозрел  и   ему   не
посчастливилось уличить доминиканцев.

ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ У ИЕЗУИТОВ

В  течение  продолжительного  времени   орден   иезуитов   был   широко
распространен по всей Европе; он имел свои колонии  в  Испании,  Португалии,
Италии, Франции, короче - во  всем  цивилизованном  мире.  Иезуитский  орден
считался главной  опорой  флагеллянтизма,  и  хотя  масса  возникших  против
иезуитов обвинений была ими опровергнута, все же почти с  полным  основанием
можно утверждать, что своею симпатией к розге и плети они  пользовались  для
достижения  безусловно   неблаговидных   целей   и   поступков.   Основатель
иезуитского ордена  Игнатий  Лойола  начал  получать  надлежащее  воспитание
только в тридцатилетнем возрасте; при этом из его  биографии  известно,  что
учителя приравнивали его к школьникам и так же точно хотели наказывать,  как
и последних. Намереваясь как-то отхлестать его розгой, они вдруг  прониклись
небесным вдохновением, которое  указало  им  на  высшее  назначение  Игнатия
Лойолы. Под влиянием этого  обстоятельства  учителя  не  только  не  высекли
своего ученика, но попросили у него даже прощения за свои  дерзкие  помыслы.
Нам неизвестно, до каких границ дошел Игнатий в статутах  своего  ордена  по
поводу телесных наказаний; верно только то, что последователи его  буквально
преклонялись перед розгой и особенно охотно  прибегали  к  ней  в  отношении
молодых девушек, вверенных их надзору и воспитанию.
     Уже в самый первый период существования  иезуитского  ордена  выплывали
наружу возмутительные истории о процедуре и выполнении иезуитского покаяния;
волосы становятся дыбом на голове от тех злоупотреблений, какие  приходилось
выносить на себе "подданным" этого ордена. В  Нидерландах  иезуиты  основали
братство из  знатных  дам,  на  обязанности  которых  было  подвергать  себя
еженедельно покаянию в грехах. В области самих экзекуций возникло новшество,
состоявшее в том, что кающиеся  секли  себя  сами  по  обнаженной  спине,  а
"начальство" угашало их ударами спереди. Необходимо заметить при  этом,  что
последнее нововведение сильно пришлось по вкусу  голландским  и  бельгийским
дамам и, воссылая глубокие  благодарности  за  новый  испанский  метод,  они
невзирая на последовавшее запрещение высших духовных властей ходатайствовали
перед своими духовниками о продолжении отеческих поучений под сурдинку.
     Иезуиты  Иоанн  Аккербом  и  Петр  Герзон  продолжали  сечь  прекрасную
половину своей паствы, причем Герзон относился к этому делу с таким  рвением
и проявлял себя столь усердным флагеллянтом, что  внезапно  появлялся  среди
занятых полевыми работами крестьянских девушек и на  месте  применял  к  ним
розгу. Мальчиков - школьников наказывали также по испанскому методу.
     Прежде чем  ввести  испанское  сечение  в  Португалии,  стремившиеся  к
подобному покаянию в грехах должны были прибегнуть ко всеуниженным  просьбам
об этом. Ходатайство не оставалось без  уважения,  и  экзекуции  нашли  себе
место даже в покоях королевы Луизы. Во время царствования ее тронопреемницы,
королевы Марии, телесные наказания распространились также  и  на  придворных
фрейлин. В прихожих дворца и в его коридорах  можно  было  частенько  видеть
коленопреклоненных красавиц-грешниц,  которые,  по  произнесении  известного
количества установленных молитв,  сбрасывали  с  себя  одежды  с  тех  мест,
которые должны были оставаться обнаженными, и подвергались наказанию розгами
или плетью. По всем вероятиям,  на  долю  королевы  тоже  кое-что  при  этом
перепадало... Кающимся грешницам подобные упражнения над умерщвлением плоти,
очевидно, приносили такое удовольствие, что  очень  часто  они  доходили  до
необходимости требовать исполнения над собой экзекуции. Иноземные  принцессы
нередко получали  приглашение  не  только  присутствовать  при  покаяниях  в
качестве  высокопоставленных  зрительниц,  но  и  принимать  в   них   самое
деятельное участие.
     В Испании, где существовало обыкновение принимать телесное наказание до
исповеди и  после  получения  отпущения  грехов,  инквизицией  была  сделана
попытка  положить  подобному  бесчинству  предел  под  страхом  значительных
штрафов. Но за самой собой инквизиция оставила право наказывать  проявлявших
упорство еретиков и еретичек и секла несчастных, подпавших под ее немилость,
без  различия  возраста  и  пола.  Сколько  здесь  было  проявлено  усердия,
зверства,  лицеприятия  и  пристрастия  -  нетрудно  себе   представить.   С
ловкостью, проворством и искусством, присущим  блаженной  памяти  духовникам
описываемого времени, иезуиты сочетали пронырливость и умение становиться  в
дружеские отношения с представителями и  представительницами  самых  знатных
фамилий, и дело кончалось обыкновенно тем, что им удавалось склонять женскую
половину на покаяние в грехах  путем  умерщвления  плоти.  Молодые  девушки,
определявшиеся  в  монастыри  за  неповиновение  родительской   власти,   за
проявление чрезмерной склонности к светской жизни или за любовные похождения
подпадали под особенное их влияние и  бдительный  надзор,  причем  духовники
лично наказывали тех из них, которые  отличались  соблазнительной  красотой.
Говорить нечего о  том,  что  наказания  состояли  из  применения  розги  на
обнаженные участки молодого тела... Всевозможными льстивыми  приемами  и  ни
пред чем не останавливавшимися маневрами  святые  отцы  вступали  в  дамские
общества, в пансионы и училища для девочек и при всяком удобном и  неудобном
случае рекомендовали  применение  телесных  наказаний  розгами  или  другими
подходящими инструментами.
     Замеченных в упорном неповиновении девиц иезуиты  советовали  родителям
их отдавать для "душевного излечения" к ним в орден,  причем  крайне  охотно
принимали  на  себя  надзор  за  молодыми  девушками   и   воспитанием   их.
Благочестивые отцы и матери со слезами радости на глазах благодарили Господа
Бога за то, что Он ниспослал им на помощь святых отцов,  которые  не  щадили
трудов  на  исправление  и  смягчение  упорного  характера.   К   сожалению,
приходится констатировать только, что так называемая  "Скандальная  хроника"
совершенно в ином свете представляла результаты бескорыстных трудов, которые
обнаруживали святые отцы-иезуиты по  отношению  ко  вверенным  их  попечению
молодым девушкам, особенно к красивым и привлекательным!
     Применение флагеллянтизма иезуитами не ограничилось одной Европой:  для
"исправления" язычников  они  ввели  экзекуции  и  в  языческих  странах.  В
Парагвае и Мексике розга  хлестала  направо  и  налево;  правда,  здесь  они
поступали не так бесчеловечно,  как  их  предшественники,  на  долю  которых
выпала честь открывать Новый свет. В 1634 году, по желанию королевы Митамба,
папа римский и король португальский снарядили  в  Африку  особую  иезуитскую
миссию. В один прекрасный  день  некий  миссионер  встретил  королеву  с  ее
бесчисленным штатом придворных как  раз  в  то  время,  когда  она  вела  на
прогулку  своего  идола.  Сейчас  же  иезуит  стал  говорить  проповедь   об
идолопоклонстве, довольно чувствительно иллюстрируя ее применением плети  по
отношению к ее черному величеству. "Остается только  удивляться,  -  говорит
он, - как много сказало королеве  такое  наказание  о  справедливости  моего
учения!"  Король  не  осмелился  ничего  предпринять,  но  дамская  половина
решилась отомстить за свой  пол.  У  самого  дома,  где  помещалась  миссия,
протекала река; в этом месте задумавшие месть чернокожие устроили купальню и
вволю стали резвиться в воде, конечно в костюмах своей прародительницы  Евы,
принимая при этом самые рискованные положения. Святые  отцы-миссионеры  были
бесконечно смущены этим  поступком  и  в  качестве  единственного  надежного
средства от соблазна вынуждены были окружить свой дом и сад высокой каменной
стеной.
     Еще и по сию пору розга у иезуитов играет довольно заметную роль, хотя,
конечно, не такую первостепенную, как в давно прошедшие  времена.  Штейметц,
проводивший свое время искуса  в  Стонейхурсте,  рассказывает  о  теперешнем
умерщвлении  плоти  следующее.  Розгой,  по  его  словам,  нынче  больше  не
злоупотребляют, причем за самые  тяжкие  преступления  исключение  из  школы
является одним из обычных наказаний.  Дортуары  устроены  в  виде  особенных
отделений, величиной приблизительно с пароходную  каюту,  в  каждом  из  них
помещается небольшой налой (разумеется, без ключа!) и стул. Над налоем висит
распятие, неподалеку помещается сосуд со святой водою.  В  налое  помещаются
книги, бумаги, плеть, розги, цепи и т.  д.  Плетка  и  цепи  должны  служить
средством для сохранения целомудрия. Первая сделана из веревок  с  узловатым
окончанием, цепь же сделана из проволоки,  толщиной  в  обыкновенный  канат;
концы ее выдаются вперед.
     Как плеть, так и цепи "помогают святому образу жизни";  они  не  всегда
применяются послушниками, а только в определенное время, главным  образом  -
во время поста. Два  раза  в  неделю  привратник  обходит  всех  и  передает
приказание заняться умерщвлением плоти. Послушники усаживаются  на  постели,
обнажают плечи и вооружаются плеткой. Затем привратник звонит в  колокол,  и
двадцать плетей опускаются на голые спины и плечи. Полагается нанести самому
себе  по  двенадцать  ударов,  чем  скорее,  тем  лучше,  причем   Штейнметц
прибавляет, что при этой экзекуции получалось впечатление точно от  принятия
холодного душа; большим наслаждением было - уверяет  он  -  забраться  после
этого под теплое одеяло. К  ношению  цепи  прибегалось  на  следующий  день;
накладывали ее прямо на тело и так  сильно  стягивали,  что  опуститься  она
никак не могла. Носить ее полагалось шесть часов кряду; в результате за  все
это время получалось более неудобств, нежели болевых ощущений.

СЕКТА ФЛАГЕЛЛЯНТОВ

Мы уже видели, как флагеллянтизм в  связи  с  религией  возник  сначала
среди язычников, а затем был перенят христианами и образовал среди них часть
покаяния во славу служения  Господу  Богу.  Сначала  применяемый  единичными
отшельниками  проводившими  свое  жалкое   существование   в   уединении   и
умерщвлении плоти, он постепенно все  больше  и  больше  распространялся  по
всему христианскому миру, пока не достиг в  середине  тринадцатого  столетия
кульминационного пукта, причем  создались  особые  братства  для  выполнения
регулярных и публичных экзекуций. Впервые подобная  секта  возникла  в  1210
году в Италии. В "Chronicon rlitis Bardihensis" монах, святой Иустиниан из
Падуи, приводит следующее описание.
     "Когда Италия была  охвачена  различного  рода  преступлениями,  прежде
всего появилось до тех пор не известное чувство  страха  у  жителей  Перузы,
охватившее затем римлян, а с течением времени -  и  всех  итальянцев.  Страх
этот ближе всего подходил под понятие о  суеверии.  Люди  были  преисполнены
невероятного ужаса, ожидали чего-то страшного от Бога,  и  положительно  все
без исключения, молодые и старые, вельможи и  простонародье,  расхаживали  в
обнаженном  виде  по  улицам,  не  испытывая  никакого  стыда.  Знакомые   и
незнакомые выстраивались  в  два  ряда  и  представляли  собою  нечто  вроде
процессии. У каждого в руке находилась  плеть  из  кожаного  ремня,  которой
"демонстранты" с особым  рвением  угощали  друг  друга.  При  этом  отовсюду
раздавались душераздирающие стоны и вопли, все  молили  Бога  и  Деву  Марию
простить их, принять раскаяние и не отказать в покаянии.
     Так проводили итальянцы время не  только  днем,  но  и  ночью;  тысячи,
десятки тысяч этих кающихся грешников шныряли в зимнюю  стужу  по  улицам  и
потрясали воплями своими церковные стены. У каждого в  руке  была  зажженная
свеча, процессию вел священник, за ним несли крест и  хоругви...  Вошедши  в
церковь, все смиренно бросались пред алтарем. Та же  комедия  наблюдалась  в
маленьких городах и  даже  в  деревнях.  Горы  и  поля  сотрясались  от  воя
человечества,  взывавшего  к  Созидателю.  Музыка   замолкла,   миннезингеры
перестали  ласкать  ухо  своими  мотивами.  Единственная   музыка,   которая
раздавалась повсюду, заключалась в ужасных воплях  кающихся,  и  эти  голоса
могли тронуть самое зачерствелое, каменное сердце  бездушного  человека.  На
глазах даже закоренелого и отъявленного грешника при подобных звуках  должны
были появиться слезы на глазах...
     При этом всеобщем смятении в женщинах тоже недостатка не  было,  причем
среди них находились не только представительницы низших слоев населения,  но
и знатные дамы и девицы. Разница заключалась только  в  том,  что  последние
занимались умерщвлением плоти не на глазах у всех,  а  в  собственных  своих
домах и замках.
     Тут  происходили  удивительные   явления:   лютые   враги   становились
задушевными друзьями; ростовщики и  грабители  возвращали  нечестным  трудом
нажитые  деньги  прежним  жертвам  своим,  многие   приносили   повинную   в
совершенных преступлениях и отказывались  от  светских  удовольствий.  Двери
тюрем открывались, заключенные выпускались на свободу, изгнанным разрешалось
вернуться из ссылки. Было проявлено столько христианской  сострадательности,
что  казалось  будто  все  человечество  охвачено   неописуемым   ужасом   и
безграничным страхом и всемогущество  Божие  не  в  состоянии  рассеять  эти
чувства.  Самые  мудрейшие  из  мудрых  поражались  возникшему  внезапно   и
охватившему поголовно всех движению; они никак не могли отдать себе отчет  в
том, откуда именно могло обнаружиться подобное лихорадочное благочестие.  До
этих пор публичные раскаяния в грехах вовсе не практиковались, ни сам  папа,
ни другой кто-либо из влиятельных духовных особ ни словом не  обмолвились  о
них и не рекомендовали  применения  их.  Происхождение  их  необходимо  было
отнести к обыкновенным смертным, к ним прибегала темная масса, равно  как  и
ученый люд".
     Впервые подобные процессии флагеллянтов были введены  Святым  Антонием.
Напомнил о них в 1260 году эремит Райнер в  Италии,  где  в  скором  времени
секта флагеллянтов насчитывала в своих рядах  около  десяти  тысяч  человек.
Отсюда уже она распространилась за Альпы, обнаружилась в Эльзасе, Баварии  и
в Польше, причем течению ее не могли воспрепятствовать никакие вмешательства
и запреты со стороны правительственных властей.
     Когда в 1349 году в Германии с ужасающей силой свирепствовала  чума,  в
Спиру из Швабии явились двести флагеллянтов и ознакомили путем описаний  все
население  со  своей  методой  самым  подробным  и  добросовестным  образом.
Покаяние в грехах производилось два раза в  течение  дня.  Утром  и  вечером
расхаживали  флагеллянты  по  улицам  парами,  распевали  псалмы  под   звон
церковных колоколов и, по достижении назначенного для "покайных  упражнений"
места, обнажали верхнюю часть  туловища  -  они  носили  обыкновенно  только
коротенькую полотняную куртку - и  снимали  обувь.  Затем  все  укладывались
крестообразно на землю, принимая различные положения, в зависимости от  рода
тех  проступков,  преступлений  и  прегрешений,  в  которых  они   приносили
публичное покаяние. Согрешившие  в  супружеской  жизни  лежали  лицом  вниз,
клятвопреступники укладывались на бок и лежали с приподнятыми  кверху  тремя
пальцами и т. д. После этого экзекутор начинал свое дело и угощал каждого по
заслугам его, затем заставлял отбывшего наказание  подняться  с  земли,  для
чего произносил следующие слова:

                  "Встань, прошедший  чрез  пытки  чести,
И  остерегайся  от  дальнейших грехов".

     Затем при пении псалмов раскаивающиеся начинали наказывать плетьми друг
друга, и только  после  этого  громко  взывали  о  прекращении  смертоносной
эпидемии чумы. Совершалось еще много  церемоний,  но  все  они  уже  описаны
современными авторами, и мы их касаться не будем.
В рядах флагеллянтов можно было встретить, наряду с высокообразованными
по тому времени, совершенно безграмотных, все  профессии  -  от  пастуха  до
священника - имели здесь своих представителей. В своих молениях они говорили
о  письме,  которое  ангел  должен  принести  в  церковь  святого  Петра   в
Иерусалиме, и в котором Иисус Христос  выражает  свои  сожаления  о  главных
грехах того  времени,  особенно  об  осквернении  субботы,  о  богохульстве,
ростовщичестве, распутстве и о несоблюдении установленных постов.
После  того,  как  чрез  посредство  Девы  Марии  и  всех  ангелов  они
испрашивали прощение у Иисуса Христа, им предписывалось уходить на  тридцать
четыре дня со своей родины и подвергать себя в течение всего  этого  времени
телесным наказаниям.
Жители Спиры относились к сектам чрезвычайно  радушно  и  гостеприимно,
хотя необходимо сказать о последних, что они категорически  отказывались  от
различных даров и приношений и брали деньги исключительно  для  приобретения
свечей и хоругвей. Хоругви эти были изготовлены из пурпурно-красного шелка и
постоянно  предшествовали  процессиям  сектантов.  Вскорости  явились  новые
приверженцы -  из  Спиры  сто  и  из  Страсбурга  около  тысячи  человек,  -
пожелавшие подчиниться всем статутам и предписаниям секты. Каждый должен был
располагать, по крайней мере,  четырьмя  пфенигами  на  ежедневные  расходы,
иметь разрешение на вступление в ряды фанатиков от своей жены и, кроме того,
должен был быть предварительно исповеданным и причащенным.
Эти  "братья  креста"  не  смели  без  приглашения  переступить   порог
чьего-либо дома, они не  должны  были  вступать  в  разговоры  с  женщинами.
Неподчинявшиеся этим правилам подвергались  строжайшему  телесному  покаянию
при помощи плетки, возлагаемому в каждом отдельном  случае  непосредственным
начальником, носившим звание супериора.
Интерес и воодушевление, проявленные  по  отношению  этой  секты,  были
настолько велики, что церковь пришла даже  в  некоторое  смущение:  сектанты
относились друг к другу очень строго и в своей резкости  доходили  до  того,
что один другого изгоняли из своей среды, лишая при  этом  всех  гражданских
прав состояния. Флагеллянты распространили постепенно свое чарующее  влияние
на все церкви, а их новые псалмы и песни, преисполненные глубокой  святости,
как нельзя более подходили для того, чтобы в сильной  степени  возбуждать  и
без того повышенный фанатизм. Временами сектанты делали  попытки  влиять  на
массу совершением чудес. Такой случай имел место,  например,  в  Страсбурге,
где попытка заключалась в  воскрешении  умершего  ребенка,  произведенном  в
кругу своих же собратьев. Но, вследствие неопытности, неловкости и "нечистой
работы", сектанты подобными поступками только вредили себе, ибо ограничивали
круг действия лишь изгнанием злых духов с помощью божественного вдохновения.
Либеральная партия церкви относилась  к  флагеллянтизму  с  презрением.
Папа Клемент VI (занимавший этот пост с 1332 по 1352 г.) обнародовал  против
секты флагеллянтов особую буллу. Немецкие епископы обнародовали апостольский
указ и запрещали сектантам селиться в их епархиях.
Приблизительно в это время доминиканский монах из Бергамо - Вентурин  -
предпринял новое паломничество, имея  в  своем  отряде  около  девяти  тысяч
человек. Они устраивали  в  церквях  экзекуции  и  столовались  на  базарных
площадях и рынках на общественный счет. В Риме Вентурина подвергли жестокому
осмеянию и властью папы сослали в изгнание  в  горы  Рикондона.  С  течением
времени вся секта его вымерла, но в 1414 году  стараниями  одного  немца  по
имени Конрад снова  была  возвращена  к  жизни.  Конрад  этот  всеми  силами
старался уверить толпу, что на него возложена божественная миссия, причем он
и пророк Енох - это одно и то же лицо. Бог, мол, возвеличил  флагеллянтов  и
оттолкнул от себя папу; другого спасения  души  не  существует,  как  только
путем  нового  крещения  крови,  и  именно  одним  средством:   сечением   и
бичеванием.  На  сей  раз  вмешалась  уже  сама  инквизиция  и  наложила  на
предприятие Конрада свое  вето.  После  громкого  судебного  разбирательства
девяносто  один  человек  из  конрадовских   единомышленников   подвергались
сожжению на костре только в одном Сангерсгаузене; в  других  городах  сожгли
также значительное количество этих фанатиков.
Насколько глубоко пустило корни учение флагеллянтов, видно из того, что
в Нордгаузене, например, некая женщина была  уверена  в  том,  что,  истязуя
плетью свое дитя, совершает поистине богоугодное дело. Никакие преследования
не могли окончательно рассеять  секту  флагеллянтов,  и  на  протяжении  еще
долгого времени мы встречаем ее следы в Испании, Франции и Португалии.
В шестнадцатом столетии во Франции образовалась целая масса  сообществ,
состоявших из кающихся и флагеллянтов.
Члены этих братств подразделялись на белых, черных  и  серых  кающихся.
Особенно много их было на юге Франции, хотя и столица государства - Париж  -
не была избавлена от присутствия и влияния этих фанатиков. В  1574  году  во
главе верных кающихся стала в Авиньоне королева-мать; она не  пропускала  ни
одной торжественной церемонии, совершавшейся сектантами в Лионе и Тулузе.
В смысле употребления розги Париж также не отставал. Король Генрих  III
принял секту под свое покровительство  и  не  только  считался  почетным  ее
членом, но во время торжественных уличных шествий принимал в них самое живое
участие,  фигурируя  в  различных  ролях.  Первое  собрание  этих  фанатиков
состоялось во время грандиозных празднеств 1575  года.  На  празднества  эти
были приглашены все придворные, за ислючением дам,  которым,  по  приказанию
короля,  запрещено  было  являться  на  сектантские  заседания,  сборища   и
процессии. Вследствие этого Екатерина Медичи совершала экзекуцию над  своими
статс-дамами, фрейлинами и прочими придворными женского  пола  при  закрытых
xдверях. Парижане посмеивались над всей этой историей и в насмешку  прозвали
своего короля "Pere conserit des Blancs batts".
В 1585 году  Генрих  III  учредил  новое  братство  под  именем  "белые
кающиеся провозвестники"; к этому братству примкнули в  огромном  количестве
знатные граждане и придворные.  Открытие  нового  сообщества  ознаменовалось
великолепной и чрезвычайно торжественной  процессией,  папа  собственноручно
соизволил дать согласие на утверждение правил и  статутов,  которые,  кстати
сказать,  ничем  не  отличались  от  введенных  у  флагеллянтов.   Процессия
направилась от августинского монастыря к Собору Парижской Богоматери, король
все время сопровождал ее, не имея на себе никаких знаков и регалий, присущих
его высокому званию, за ним следовали  именитые  особы,  крест  находился  в
руках   самого   кардинала   Гиза.   Погода   сильно    неблагоприятствовала
торжественному  шествию,  дождь  лил,  буквально,  как  из  ведра.  Подобная
процессия была повторяема несколько раз, однажды даже с зажженными факелами,
причем особые любители до такой степени избивали себя плетями, что  один  из
них отправился вследствие осложнений от нанесенных себе  ран  к  праотцам...
Парижане не переставали сыпать по адресу сектантов насмешками и остротами, а
наиболее  благоразумные  и  строгие  из  духовенства  говорили   с   кафедры
проповеди, направленные против отрицания  сектантами  всего  благородного  и
святого, и довольно прозрачно намекали на то, что кающиеся братья  заслужили
избиений другого рода!
Тем не  менее  иезуиты  зорко  следили  за  неприкосновенностью  секты,
вырабатывали свои статуты и  влияли  на  женщин  в  том  смысле,  чтобы  они
собственным  примером  воодушевляли  своих  мужей  ко  вступлению  в  секту;
благодаря этому, в провинции возникло много отделений секты.  Для  того  же,
чтобы во время процессии не возбуждалось чувство стыда,  участницам  шествий
было разрешено носить маски.
После одного из торжественных вечеров и последующего  ужина  прекрасный
пол также  занялся  умерщвлением  плоти,  производя  эту  операцию  особенно
торжественным образом. Женщины превзошли мужчин  и  ходили  по  улицам  даже
босиком, несмотря на то, что процессии нередко продолжались  шесть  и  более
часов кряду. Те дамы,  которые  в  силу  известных  обстоятельств  не  могли
принимать участия в процессии, под влиянием уговоров  со  стороны  иезуитов,
производили самоэкзекуции дома. Позднее  вошло  во  всеобщую  привычку,  что
женщины и девушки расхаживали официально по улицам с плетью в руках, и  даже
дамы  высших  сословий  не  стеснялись  показываться  в   публичных   местах
полуобнаженными и занимались при  всем  честном  народе  умерщвлением  своей
плоти. Считалось, что таким путем они дают всем очень хороший  пример.  Один
период времени был настолько чреват подобными  эксцессами,  что  духовенство
стало произносить в церквях соответствующие проповеди,  а  известный  теолог
Герзон, ректор парижского университета (канцлер), написал в порицание  столь
грустного явления крайне  желчную  статью.  Он  утверждал,  что  сделавшийся
модным обычай нельзя иначе назвать, как безбожным, ибо он  идет  вразрез  не
только со здравым смыслом, но и с  благопристойностью.  "Если  кто-либо  так
легкомысленно проливает свою собственную  кровь,  то  он  поступает  так  же
дурно, как если бы он сознательно  себя  кастрировал  или  как-нибудь  иначе
изувечил. С  таким  же  успехом  он  мог  наносить  себе  ожоги  при  помощи
раскаленного железа, чего, между прочим, до сих пор не наблюдалось,  и  чего
никто не находил разумным и желательным, за исключением разве лжехристиан  и
индийских идолопоклонников, которые считают священной обязанностью  крестить
себя посредством огня".
В 1601 году парламент Парижа издал особый декрет против всяких  братств
флагеллянтов  в  Бурже,  носивших  имя  синих   кающихся.   Немного   погодя
приказание, изложенное в упомянутом только что декрете, было  распространено
на все союзы флагеллянтов, причем пояснялось, что члены этих сообществ будут
почитаться не только еретиками, предателями и цареубийцами, но, помимо всего
этого, еще  и  распутниками  или  распутницами.  После  этого  секта  начала
распадаться, а затем и вовсе исчезла из Франции.
В семнадцатом столетии наблюдались еще изредка  единичные  процессии  в
Италии, Испании и Португалии Патер Мабиллион рассказывает, что в  1689  году
ему пришлось встретиться в Турине с процессией флагеллянтов,  дефилировавшей
по улицам в Страстную Пятницу. Далее известно, что еще в 1710 году  подобные
торжественные шествия наблюдались в Италии. В своем сочинении  "Испанские  и
португальские  хроники"  Кольменар  упоминает  об  аналогичных   процессиях,
которые, впрочем, - прибавляет он - являли собою  смесь  галантерейности  со
святостью  и  набожностью.  "В  этих  процессиях,  -  говорит  Кольменар,  -
принимали участие все кающиеся и Хлыстуны города. На головах их были  надеты
высокие, в три фута, конические шапки, напоминавшие  собою  головку  сахару;
шапки эти были изготовлены из белого полотна, причем  с  передней  части  их
опускалось нечто вроде вуали, покрывавшей лицо сектанта. Некоторые примыкали
к  процессиям  из  побуждений  чисто  религиозного  характера,   другие   же
становились участниками шествия только в угоду своим возлюбленным, а также и
потому, что подобный род галантерейности считался совершенно  новым  и  даже
неслыханным. Такие сектанты носили перчатки и белые сапоги, имея на манишке,
на шапке или на пучке розог  ленточные  банты  того  именно  цвета,  который
предпочитался  обыкновенно  дамами  сердца  их.   Они   истязали   себя   по
установленным в братстве правилам, применяя для этой цели чаще  всего  плеть
из веревок, в конце  которой  были  скрыты  туго  скатанные  восковые  шары,
унизанные  осколками  стекла.  Кто  истязает  себя  наиболее   сильно,   тот
почитается самым мужественным".
В Лиссабоне еще в 1820 году существовали процессии флагеллянтов. Доктор
Мадден рассказывает, что в 1847 году ему приходилось встречаться с подобными
процессиями, но без публичных истязаний во время торжественного шествия.

ФЛАГЕЛЛЯНТЫ

Флагеллянтизм с  его  обычаями,  нравами  и  церемониями,  историческое
происхождение  и  развитие  которых  мы  рассмотрели  в  предыдущей   главе,
представляет  собою  в  высшей  степени  изумительное   явление.   Некоторые
историографы пытались доказать,  что  флагеллянтизм  явился  следствием  той
громадной  и  сильной  эпидемии  чумы,  которая  свирепствовала  и  похищала
огромное количество жертв в Германии Мы лично более склонны полагать, что он
представляет собою результат массы тех нововведений и реформ,  которые  были
предприняты  по  отношению  к  существующим  прежде  формам  почитания  Бога
различными людьми, в различные времена и в самых отдаленных странах света. В
человеке  скрывается,  очевидно,  врожденная  наклонность  к  строгому  виду
богослужения. У всех народов древности, молились  ли  они  одному  богу  или
поклонялись  нескольким  богам,  существовал  обычай  в  целях   благочестия
наносить себе физическую боль и довольно мучительные страдания. И это прежде
всего свелось к самобичеванию, которое с самых ранних времен  применялось  в
той или иной форме  решительно  повсюду.  Самобичевания  считались  особенно
священными у христиан, и  это  объясняется  тем  обстоятельством,  что  факт
нанесения себе физической боли представляет собою как бы  часть  из  истории
земных страданий Иисуса Христа.
     Впрочем, в  самой  процедуре  умерщвления  плоти  и  телесных  покаяний
существовала огромная разница между христианами Востока и Запада. На Востоке
христиане как  по  количеству,  так  и  по  влиянию  своему  были  постоянно
организованы и ни в теории, ни на практике не позволяли себе таких излишеств
и увлечений, как западные  братья  их.  Так,  например,  сознание  грехов  и
безграничное покаяние они считали  уже  достаточной  искупительной  жертвой,
причем лучшим и самым необходимым спутником покаяния служили у них слезы. Во
время богослужебных обрядов и церемонии  слезы  на  Востоке  играли  поэтому
главную  роль,  а  так  как  самобичевание  является  великолепным  и  самым
действенным средством для того, чтобы заставить человека плакать, - то вот к
этому именно способу восточные народы зачастую и обращались.
     Западные же христиане пошли в этом направлении гораздо  дальше:  по  их
верованию, акт самобичевания обезвреживал каждый совершенный  грех,  отнимал
от него, так сказать, бывшее его значение. Вот почему они  прибегали  как  к
непосредственной,  прямой  и  немедленной  искупительной  жертве  именно   к
самоистязаниям.  Габриель,  архиепископ  Филадельфии,  в   своем   сочинении
"Собрание  деяний  святых",  приводит  несколько   исторических   фактов   в
доказательство того, что христиане Востока  имели  действительно  упомянутое
представление о самобичевании и  добровольном  умерщвлении  плоти.  Вот  что
говорит, например, этот автор.
     "Некий святой решил удалиться от света  и  поселился  на  горе  Митриа,
расположенной в Тебене. В келье, находившейся по соседству  с  кельей  этого
отшельника, проживал монах, который очень часто навзрыд плакал, упоминая при
этом о совершенных в жизни своей грехах. Так как святой не в  состоянии  был
плакать, но  в  то  же  время  сильно  завидовал  своему  монаху-собрату  по
отшельнической жизни, то последний как-то обратился к первому со  следующими
словами: "Отчего ты плачешь, несчастный? Почему ты не  оплакиваешь  горькими
слезами своих грехов? Я доведу тебя до слез, я  хочу,  чтобы  ты  непременно
плакал, и если ты, по своему внутреннему побуждению, не  можешь  вызвать  на
глазах твоих слезы, то я употреблю все усилия и добьюсь того, что ты  будешь
плакать, несчастный!".
     С этими словами монах взял в руку большую плеть и стал усердно хлестать
себя до тех пор, пока не впал в блаженное состояние, граничившее с ощущением
полного счастья. Таким образом он  снова  вызвал  у  своего  соседа  чувство
бесконечной зависти и, разумеется, подражание.
     Другой писатель о восточных христианах говорит: "Некоторые  из  монахов
орошали землю своими слезами, в то время как другие, не умевшие без  причины
плакать, обращались к истязанию себя плетьми или розгами".
     Христиане  запада,  бывшие  более  свободными  и  менее  ограниченными,
заходили в своих  мыслях  и  мнениях  о  полезности  флагеллянтизма  гораздо
дальше. Хотя они и прибегали к аналогичному способу умерщвления плоти на том
же основании, на котором истязали себя восточные  собратья  их,  но  тем  не
менее главным и доминирующим побуждением  в  данном  случае  служила  у  них
любовь  к  Иисусу  Христу  вместе  с  желанием  путем  известных   страданий
приблизиться к нему и стать ему более родственными.
     Это основание проглядывает в статутах различных духовных орденов, а  во
многих из них проходит  даже  красной  нитью.  Так,  например,  в  некоторых
предписаниях говорится: "Тот, кто занимается умерщвлением своей плоти  путем
самобичевания, должен во время экзекуции мысленно представлять  себе  Иисуса
Христа, следить своим духовным оком за Его страданиями,  испытанными  Им  на
кресте. Каждый кающийся должен постараться  испытать  те  же  боли,  которые
достались на долю Сына Божия".
     При  этом  необходимо  добавить  все-таки,  что  неотступной  мыслью  у
флагеллянтов служило желание путем болезненного умерщвления плоти  покаяться
в содеянных Грехах. Нет, разумеется, ничего удивительного в том,  что  обряд
этот вошел в привычку и  во  всеобщее  употребление  среди  тех,  которые  в
самобичевании, а также в продолжительности и интенсивности истязаний, видели
способ успокоения своей совести и прощения совершенных проступков  и,  кроме
того, привлекали  на  себя  внимание  и  уважение  как  образованных  так  и
необразованных людей. Последнее обстоятельство заставляло флагеллянтов  идти
еще дальше, ибо в их глазах жестокие телесные наказания имели гораздо больше
цены, нежели другие какие бы то ни было испытания христианских добродетелей.
Не говоря уже об их утверждениях, что флагелляции ниспосланы на землю небом,
что ввели их Илья и Енох, приводились еще и следующие еретические основания:
проливаемая флагеллянтами при истязаниях кровь должна  будет  соединиться  с
кровью Иисуса Христа; далее, самобичевание исключает необходимость  покаяния
и исповеди; затем, оно имеет  несравненно  более  за  собою  заслуг,  нежели
мученичество, ибо самобичевание является актом добровольным; крещение  водою
не  представляет  при  флагеллянтизме  более   необходимости,   ибо   каждый
христианин  должен   принять   святое   крещение   от   собственной   крови;
самобичевание, наконец, обезвреживает не только совершенные,  но  и  имеющие
быть сделанными в будущем грехи, делая  таким  образом  излишним  наличность
каких бы то ни было богоугодных дел. Навстречу подобным еретическим символам
веры церковь послала свое  проклятие,  предав  такие  воззрения  анафеме,  и
многие из флагеллянтов вынуждены были искупить свои взгляды ...на костре.
     Ордены флагеллянтов новейшей формации, - о  некоторых  из  них  мы  уже
имели случай упомянуть выше, - не разделяли только что приведенных взглядов;
они подчинялись во всем ортодоксальной  церкви  и  ограничивались  тем,  что
производили автоэкзекуции по праздничным дням,  например  в  воскресенье,  в
Рождество, в дни Великого поста и в некоторые дни масленицы. Установленные в
их сообществах правила напоминали собою таковые у  масонов;  имелись  у  них
также флаги, распятия и другие  украшения  алтаря.  Для  покрытия  издержек,
необходимых на приобретение означенных предметов, каждый  сектант  уплачивал
ежегодно незначительную сумму денег.
     В большие праздники флагеллянты для  торжественных  шествий  по  улицам
наряжались в особые  одеяния,  надевали  на  лицо  маски  и  в  таком  виде,
дефилируя перед любопытно глазевшей на них публикой, направлялись в  церкви.
В церкви, откуда начиналось шествие, равно как и в той, куда  они  заходили,
им приходилось выслушивать краткую проповедь на тему о страстях, обуревающих
флагеллянтов;  при  словах:  "Мы  хотим  обратиться  на  путь   истинный   и
исправиться",  начиналась  экзекуция,  во  время  которой  слышалось   пение
Miserere. С продолжением песнопений  прекращалось  и  применение  плети  или
розги.  Братство  стояло  под  наблюдением  епископа,  который  должен   был
утверждать все создаваемые сектантами правила и предписания.
     Когда общественное мнение восстало  против  появления  флагеллянтов  на
улицах и в церквях, мания тем не менее не прекратилась; разница была  только
в том, что обряды секты исполнялись в тесном  кругу  сообщества,  все  члены
которого при закрытых дверях монастырских келий или  частных  квартир  вволю
обрабатывали свое грешное тело.
     Прежде всего  подобные  братства  возникли  в  Баварии,  которую  можно
назвать поистине классической страной розги. Из всех имевших место в Баварии
случаев,  являющихся  в  разбираемом  нами  отношении   в   высшей   степени
интересными, упомянем об одной истории, закончившейся в  свое  время  шумным
процессом.
     Некий капуцинский монах из дюарского прихода, по имени Ахациус,  своими
проповедями и убеждениями в исповедальной  комнате  взбудоражил  всех  своих
духовных сынов и дочерей. Одаренный суровыми  чертами  лица,  но  обладавший
изумительным даром слова, этот капуцин имел  особое  обаяние  и  власть  над
слабой половиной рода человеческого;  пожилые  женщины  и  вдовы  совершенно
подпадали под его  неудержимое  влияние  -  они  буквально  становились  его
рабынями. Символ его веры заключился в следующем: "Человек, как таковой,  не
в состоянии обуздывать свои сердечные желания и побуждения, но дух его может
остаться добродетельным и непорочным в то  время,  когда  тело  погрязнет  в
грехах. Дух принадлежит Господу Богу, тело является достоянием мира. То, что
представляется нашей собственностью, должно в действительности  принадлежать
нам; таким образом, чтобы дух был чист, тело должно грешить".
     Нетрудно себе представить, куда именно клонилось его учение! Он учредил
адамитский клуб истязаний, просуществовавший несколько  лет  кряду  и  затем
закрытый вследствие доноса одной из молодых  монашенок,  которая  бежала  из
монастыря, чтобы затем выйти замуж за любимого ею офицера. Следствие длилось
очень долго, чему способствовали те  члены  клуба,  которые  принадлежали  к
знатным фамилиям; судебный  процесс  хотя  и  был  начат,  но  под  влиянием
давления сильных мира сего его в конце концов замяли.
     В Испании в процедуре умерщвления плоти волокитство  играла  далеко  не
последнюю роль, причем один из писателей говорит о  флагеллянтах  следующее:
"Влюбленные  очень  часто  сопровождают  процессию  флагеллянтов,   находясь
обыкновенно во главе ее; во время бичевания они удваивают свою энергию, лишь
только поравняются с окнами своей возлюбленной.  Если  случается,  что  мимо
процессии проходят молодые, красивые девушки, то процедура умерщвления плоти
усиливается всеми  флагеллянтами,  которые  стараются  при  этом  забрызгать
соблазнительных   красавиц   своею   кровью.   В   знак   благодарности    и
признательности девушки считали своей  обязанностью  подбрасывать  в  воздух
головные уборы. Трудно чем-либо объяснить, что такие выходки могли нравиться
испанкам; нужно допустить, что  желание  понравиться  им,  в  свою  очередь,
радовало и их, либо же они ценили то терпение и ту выносливость,  с  которой
флагеллянты  разгуливали  по  своему  телу  розгами.  В  некоторых   городах
искусство самоистязания преподавалось особыми специалистами, игравшими такую
же роль,  как  и  профессора  изящных  искусств.  К  секте  флагеллянтов,  -
заканчивает автор, - принадлежали люди всех степеней и положений".

КОРНЕЛИЙ АДРИАН И ТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ

     Рассказ о Адриане и  его  институте  бичевания  является  замечательным
эпизодом  в  истории  сечения  и  проливает  свет  на  ее  тайны,   открывая
злоупотребления этим  оригинальным  способом  покаяния.  Самые  значительные
факты из истории  этой  ереси,  которыми  изобилуют  летописи  Нидерландской
церкви,  достаточно  достоверны,  и  мы,  приводя  их,  по   большей   части
согласуемся с оригиналом.
Корнелий Адриан родился в Дортрехте, на юге Голландии, около 1520 года,
и после обычного искуса был принят в орден францисканцев.  Он  был  назначен
профессором богословия в монастырь того же ордена в Брюгге около 1548 года.
Он обладал большим красноречием и скоро приобрел большую известность, в
особенности среди прекрасных и благочестивых дам этого города.  Корнелий  не
был равнодушным к красоте и  с  удовольствием  останавливал  свои  взоры  на
многих набожных исповедницах. Один из современных ему  писателей  выражается
по этому поводу: "Чтобы доставить удовольствие как себе, так и им, он  решил
учредить совсем особый благочестивый орден среди них". Цель и характер этого
особенного учреждения мы объясним ниже.
В своих проповедях брат Корнелий свободно говорил о греховности  земных
наслаждений и их последствий и своими инсинуациями пробуждал страх и совесть
в душах своих прелестных слушательниц, пока они не шли в его исповедальню за
советом и наставлениями. Немолодым  и  некрасивым  он  предписывал  прилежно
исповедоваться в своих грехах их прежним духовникам, пока те не разрешат их,
но тем, которых он желал принять в свой орден, он говорил: "По причине того,
что вы не в силах противиться таким  внутренним  греховным  побуждениям,  их
нужно карать внешним наказанием и покаянием". Они  давали  ему  обет  делать
все, что он от них потребует. Взяв с них клятву хранить в  тайне  положенное
наказание, потому что ни один человек в свете не только не  может  понять  и
оценить это дело, а непременно  постарается  нанести  оскорбление  ордену  и
ввести его в соблазн, брат Корнелий снабжал их правилом, сообразно  которому
они должны каждый месяц являться в  его  исповедальню.  Здесь  они  подробно
каялись ему во всех своих нечистых помышлениях, словах и поступках... По его
объяснению, все это можно было искупить только особенным курсом  умерщвления
плоти и секретным покаянием, назначенным им и производимым  под  его  личным
надзором.
Адриан ловко распорядился, чтобы это умерщвление  плоти  происходило  в
смежном с монастырем доме, который содержала одна швея,  пользовавшаяся  его
доверием. Когда исповедальницы являлись туда в первый раз, хозяйка давала им
по розге с наказом спрятать ее в комнате, где происходили  наказания,  и  не
забыть принести одну  из  этих  розог,  когда  понадобится.  Когда  все  его
духовные чада были в сборе, Корнелий  являлся  и  с  самым  серьезным  видом
объявлял, что для получения наказания надлежащим образом они должны снять  с
себя часть одежды. Сделав это, грешницы смиренно подавали ему розгу, которая
должна была очистить их греховные тела. Брат  Корнелий  принимался  за  дело
очень нежно и сначала потихоньку, но потом все  усиливал  удары,  увеличивая
происходящее от них благодеяние столь первобытного свойства. В  этом  ордене
состояли девушки, замужние женщины, вдовы,  и  эта  тайная  "гинопигическая"
секта, как называли  ее  голландские  писатели,  держалась  десять  лет,  не
возбуждая ни в одной из ханжей ни малейшего недоверия к ее  неприличию.  Они
были счастливы и спокойны, твердо веря в благочестие Корнелия  до  тех  пор,
пока одно обстоятельство не  сделало  известным  его  необыкновенный  способ
умерщвления плоти и не привело к распадению этого ордена.
В 1553 году в  числе  многих  слушательниц  брата  Корнелия  была  одна
добродетельная и всеми уважаемая вдова, которая иногда брала  с  собой  свою
красивую и очень милую дочку, Каленкен  Петере,  шестнадцати  лет.  Каленкен
скоро близко сошлась с  несколькими  молодыми  особами,  последовательницами
брата Корнелия, и конечно много наслышалась от них о послушании, смирении  и
тайном умерщвлении плоти. Из любопытства она спросила у  своих  подруг,  что
значит все это. Они ответили, что только один брат Корнелий  может  дать  ей
необходимые объяснения и конечно он охотно расскажет ей обо всем,  если  она
когда-нибудь пойдет к нему на исповедь. В надлежащее время она пришла к нему
исповедоваться, и в это первое свидание брат Корнелий внушал, что нужно быть
покорной ему во всем и понятливой, если она хочет сохранить свою  девическую
чистоту, и изъявил желание, чтобы  она,  с  согласия  матери,  посещала  его
каждую  неделю  для  получения  наставлений,  необходимых   для   священного
послушания. Мать ее с радостью согласилась, и в следующее свидание  Каленкен
обещала по его просьбе с полной верой покаяться ему  в  своих  самых  тайных
мыслях и желаниях. После шести- или семинедельных наставлений брат  Корнелий
сказал ей, что она должна дать клятву не исповедоваться у другого священника
и что тогда она может войти в комнату наставлений  и  претерпеть  наказание,
как и все другие девушки.
Первый визит в это "святилище" был очень неудовлетворителен  для  брата
Корнелия. Она или не могла, или не хотела быть вполне откровенной, как этого
желал духовник, и он отпустил ее с увещанием  быть  лучше  подготовленной  в
следующий раз.
В следующее свидание, убеждая ее брать пример  с  других  кающихся,  он
спросил ее, вполне ли серьезно она доверила ему исцеление  своей  страждущей
души. Она подтвердила это.
"Хорошо, тогда, - продолжал он, - если вы вверяете мне  свою  душу,  вы
можете безбоязненно  доверить  мне  свое  земное  тленное  тело;  если  я  в
состоянии освятить вашу душу, то я должен прежде всего очистить ваше тело  и
сделать его способным к добродетели, благочестию и  раскаянию.  Не  так  ли,
дитя мое?"
"Так, святой отец, - ответила она. "Хорошо, - продолжал  он,  -  теперь
нужно, чтобы вы были мне покорны в святом послушании таким  образом,  как  я
вам скажу".
Тогда  он  велел  ей,  чтобы  победить  скромность,   служащую   только
препятствием  священному  поучению  и  покаянию,  совершенно  раздеться,   и
объяснил ей, что невозможно сделаться  вполне  благочестивой,  если  она  не
подвергнется  этому  самоуничижению,  которое   является   первым   условием
приобщения к тайному священному умерщвлению плоти. Каленкен пошла  исполнять
это приказание, но, не успев еще окончить своего  урока,  упала  в  обморок.
Почтенный отец ожидал этой "помехи" и скоро  привел  девицу  в  чувство  при
помощи нюхательной соли. Тогда он отпустил ее,  заметив,  что  на  этот  раз
довольно, и обещал, что к ее следующему  визиту  у  него  будут  еще  другие
молодые особы, которые послужат ей хорошим  примером.  Действительно,  когда
Каленкен пришла снова, там были две молодые женщины, которые  без  малейшего
колебания по требованию  отца  Корнелия  разделись  и,  став  на  колени  на
подушку, получили свое наказание.
Так шли дела несколько месяцев, в продолжение которых посвященные члены
ордена прилежно добивались дружбы  Каленкен  и  убеждали  ее  быть  во  всем
покорной Корнелию. Это постепенно развратило ее мысли, у нее уже нашлось,  в
чем покаяться, и духовный отец, обрадованный такой переменой, сказал ей, что
теперь она уже достаточно подготовлена принять тайное поучение, и  велел  ей
принести с собой розгу в следующий раз, которой она и была высечена  тем  же
манером, как и другие молодые женщины,
Но как бы то ни было, секрет этот  открылся  в  1563  году  при  помощи
другой жертвы, и Каленкен  предстала  пред  судом  как  свидетельница  в  ее
пользу.
В обществе брата Корнелия состояла одна женщина, по имени Беткен  Масс,
которая посвятила себя уходу за больными и славилась своей добродетельностью
и  благочестием.  Она   познакомилась   с   монахом   августинцем,   который
предостерегал  ее  против  Корнелия,  что  дошло  до  ушей  последнего;   он
немедленно объявил Беткен последовательницей Поля и Эразма и  убеждал  своих
духовных чад не входить с ней ни в какие сношения. Беткен  сносила  все  это
молча. Ей пришлось вскоре ходить за одной дамой, которая была при смерти,  и
эта дама велела Беткен принести ей монашескую  шапочку,  спрятанную  у  нее,
чтобы она могла в этой шапочке испустить свой последний вздох.
Беткен, расспросив о причине этой странной просьбы, узнала, что шапочка
- драгоценный подарок брата Корнелия,  который  сказал  этой  женщине,  что,
надев ее перед смертью, она получит отпущение всех грехов и избавит себя  от
мук чистилища. Беткен пыталась разубедить ее в этой глупости,  но  напрасно;
это  только  раздражало  больную,  которая  вместо  того,   чтобы   умереть,
выздоровела и при первой возможности отправилась в монастырь францисканцев к
Корнелию. Почтенный отец был разгневан вмешательством Беткен  и  объявил  ее
везде еретичкой. В монастыре кармелиток, где у Корнелия была  племянница,  к
которой он приходил, как и к другим монахиням, - он также оклеветал  Беткен;
ее друзья отказывались видеться с ней и не желали больше принимать ее  услуг
как сиделки. Доведенная до крайности, она отправилась  к  начальнику  ордена
августинцев и открыла ему настоящую причину  ненависти  к  ней  Корнелия,  а
также и секрет тайной дисциплины. Августинец послал за  Корнелием  и  указал
ему опасность, какой он  подвергнется,  если  не  примирится  с  Беткен.  Он
потребовал, чтобы Корнелий формально отрекся от всего, что говорил о  ней  с
кафедры, в монастыре и частных домах. С кафедры Корнелий упомянул  об  этом,
но так темно и запутанно, что никто ничего не понял, а в частных  домах  все
осталось по-прежнему. После этого  он  продолжал  свои  нападки  на  Беткен,
которая прибегла к последнему средству: она рассказала  во  многих  домах  о
злоупотреблениях и обманах монаха, а также о его особенном курсе покаяния.
Это скоро распространилось, и дело дошло  до  суда,  который  пригласил
Беткен Масс дать полное показание  относительно  всех  этих  тайн.  Общество
очень заинтересовалось тайной дисциплиной, но в то же время Корнелий  вполне
мог бы оправдаться, если бы взялся за дело,  как  следует:  следствие  можно
было легко остановить, так как  здесь  было  замешано  очень  много  знатных
фамилий.  Но,  несмотря  на  все  это,  Корнелии  продолжал  громить   своих
обвинителей, а расследование шло своим порядком.  Все  женщины,  на  которых
было указано, как на членов  этого  дисциплинарного  общества,  должны  были
лично предстать пред судом, и оказалось, что в числе членов  состояло  много
знатных дам, как молодых, так и старых.
Велик  был  стыд  многих  семейств,  когда  открылось  это  многолетнее
бесчестие. Все свидетельствовали свою невинность и обман их монахом, но  это
не могло остановить позорных насмешек над его последователями, и  "священная
дисциплина" была предметом  множества  пасквилей  и  острот.  Брат  Корнелий
удалился в другой монастырь в Эйперн, где  провел  несколько  лет,  а  потом
опять возвратился в Брюгге. Он объяснил простоватым фламандцам, что  история
с этой дисциплиной была клеветой на него врагов; он  ревностно  проповедовал
против реформаторства и наконец 1581 году скончался в полной святости.

ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО МОНАХА ЖИРАРА И МИСС КАДИР

 Этот случай, один из самых знаменитых в  летописях  сечения,  в  то  же
время дает яркий пример изумительно распущенной нравственности и  лукавства,
бывших  тогда  отличительной  чертой  ордена  иезуитов.  Подробности   этого
обстоятельства постоянно печатались на многих  европейских  языках,  но  все
тонкости поучений и других духовных воздействий, происходивших  между  отцом
Жираром и его ученицей, оказались слишком обширными  для  их  опубликования;
поэтому мы позволяем себе предложить нашим читателям  только  один  или  два
главных факта из этой знаменательной истории.
Биография девицы  Кадар  в  ранних  ее  летах  не  представляет  ничего
особенного и может быть описана в немногих  словах.  Екатерина  Кадир,  дочь
Жозефа Кадир и Елизаветы Поме, родилась в Тулоне 12 ноября 1702  года.  Отец
ее умер, когда она была еще ребенком,  оставив,  кроме  нее,  трех  сыновей.
Вдова осталась в благоприятных условиях и воспитала  своих  детей  в  страхе
Божием. Старший сын женился, второй вступил в орден доминиканцев,  а  третий
сделался священником. О воспитании дочери особенно заботились, и  когда  она
выросла, то вполне вознаградила мать за все эти труды.
Екатерина прославилась среди подруг своим добрым характером, чистотой и
невинностью души и своей красотой. Ей делали много предложений, но она  всем
отказывала, так как ее мысли были слишком заняты небесным. Ей было  25  лет,
когда  в  апреле  1728  года  иезуитский  патер  Жан  Батист  Жирар  получил
назначение в Тулон. Сперва он поселился в Аахене, откуда и разнеслась  слава
о его красноречивой проповеди и строго нравственной жизни.
Жирар сразу сделался популярным  в  Тулоне,  и  целые  толпы  приходили
слушать его проповеди и исповедовать ему свои  грехи.  Дамы  всех  возрастов
единодушно избрали его своим духовником и советчиком, и это доверие  было  в
высшей степени приятно святому отцу; молодые  же  девицы  Тулона  образовали
между собой род ордена для упражнений в  благочестии,  начальником  которого
был Жирар, придерживавшийся по отношению к своим ученицам системы Молини,  и
при том с такой хитростью и наглостью, что  это  возбуждало  доверие  к  его
приемам. Он  приступил  к  делу  с  большой  осторожностью  и  долгое  время
ограничивался  только  двусмысленными   и   мистическими   разговорами,   но
постепенно и незаметно, хотя уверенно, доводил своих  прелестных  исповедниц
до обычного покаяния, которое он привык налагать в виде умерщвления плоти по
издавна установленной форме. Перед его убедительным  красноречием  не  могли
устоять никакие сомнения в пристойности и полезности такой дисциплины.
Множество молодых девиц вполне усвоили себе  идею  Жирара  относительно
умерщвления плоти; но главным лицом в  этой  секте  явилась  девица  Гюйоль,
умная и ловкая от природы, с самого начала показавшая, что может как  нельзя
лучше  служить  намерениям  святого  отца.  Отец  Жирар  нашел  себе  в  ней
единомышленника; очень скоро между ними установилось полное доверие,  и  она
усердно помогала ему заманивать в западню самых неопытных и молодых  женщин.
Жирар собственноручно давал розги отдельно каждой из своих учениц, устраивая
род "вечеринки бичевания", на которой многие из них присутствовали.  Вначале
наказания производились самым скромным и приличным образом,  но  мало-помалу
вожделения отца Жирара заставили его налагать и наибольшее очищение за более
легкомысленные  поступки,  а  его  прекрасные  грешницы  были  им  до   того
ослеплены, что процесс исправления только увеличивал их  благоговение  перед
пастырем и любовь к нему.
Девица Кадир находилась в числе его воспитанниц, и так - как  она  была
красива и помышляла только о небесном, то  очень  скоро  привлекла  внимание
святого отца. Он был совершенно очарован ее душевными и телесными качествами
и решил, если возможно, обратить ее в  свою  веру.  Сообщив  свое  намерение
Пойоль и приведя ей все доводы, он получил от нее обещание помочь ему в этом
деле. План его действий состоял в том, чтобы проявить необыкновенное участие
к своей послушнице. Расспросив самым заботливым образом о ее родителях, о ее
здоровье и состоянии ее духа, Жирар стал  распространяться  об  удивительных
свойствах ее характера и о том, что Бог предназначил  ее  быть  орудием  Его
великих замыслов, а чтобы  исполнить  это  высокое  назначение,  она  должна
совершенно передать себя в руки своего духовного отца.
Эта система "вежливого обольщения", как она была после названа,  велась
в течение целого года, пока однажды отец Жирар не упрекнул свою воспитанницу
за то, что она не послала за ним, когда была больна. Нежный поцелуй  святого
отца закончил этот милый выговор, и во время последовавшей за этим  исповеди
он расспросил ее обо всех ее желаниях, наклонностях и мыслях. Он посоветовал
ей посещать различные церкви  в  городе,  каждый  день  причащаться,  причем
предупредил ее, что скоро у нее начнутся видения, о которых она  должна  ему
подробно рассказывать. Это имело желанные  последствия:  Екатерина  впала  в
истерическое и мистическое состояние, и образ отца Жирара не выходил  у  нее
из ума. Она открылась  в  этой  страсти  к  нему,  горько  плача  над  своей
слабостью. Отец  Жирар  утешал  ее  такими  словами:  "Молитва  есть  только
средство воспитать себя в Боге. Раз эта цель достигнута и человек соединился
с Ним, он больше не нуждается в молитве. Любовь, привлекающая вас ко мне, не
должна вас печалить. Бог желает, чтобы эта любовь соединила нас  с  вами.  Я
ношу вас в своем сердце и душе. Отныне вы будете моей душой - да, душой моей
души. Следовательно, эта любовь  отдаст  нас  друг  другу  в  святом  сердце
Иисуса".
С этого времени все письма Жирара  к  Кадир  оканчивались  словами:  "Я
соединен с вами в святом  сердце  Иисуса".  Наконец,  девица  Кадир  приняла
формулу послушания, предложенную святым  отцом:  "Я  отрекаюсь  от  себя,  я
предалась вам, я готова говорить, делать и  терпеть  все,  что  вы  от  меня
потребуете".
Отец Жирар не только помогал своим чадам в их духовных потребностях, но
заботился также и о телесных желаниях их. Он держал хорошую  прислугу,  имел
всегда отличный стол, кроме того, выдумывал развлечения и другие  затеи  для
удовольствия своих питомиц. Он и его верная сообщница Гюйоль забавлялись тем
эффектом, какой  производили  их  действия  над  девицей  Кадир,  которая  в
короткое время совершенно истомилась душой. Ее  смущали  странные  сны,  где
главным героем являлся отец Жирар, она по временам казалась  одержимой  злым
духом и проклинала религию Христа и святых. К концу 1730 года  эти  приступы
еще более усилились. Ее братья были свидетелями их, и, когда они молились  о
ее исцелении, она все время проклинала их.  Казалось,  эти  сны  служили  ей
внушением, устанавливая между нею и отцом Жираром особое духовное единение.
Друзья Кадир, опасаясь за ее здоровье, посоветовались с Жираром, и  тут
осуществилось его давнишнее желание: приглашенный в дом Кадир, он часто  мог
оставаться наедине с девушкой, чтобы  устранить  всякое  могущее  возникнуть
подозрение, его сопровождал туда и оттуда младший  брат  ее,  который  в  то
время  был  учеником  Коллегии  Иезуитов.  При  этих  свиданиях  отец  Жирар
пользовался приемами дисциплины  Корнелия,  проделывая  это  над  обнаженной
пациенткой, как только с ней начинались ее припадки.
Девушка пожаловалась Гюйоль и другим сестрам на вольности отца  Жирара,
но они только засмеялись и рассказали, что и с ними он вел себя так  же.  Он
очень часто преподавал дисциплину своей ученице Кадир имела  одно  из  своих
замечательных видений  в  пост  1729  года,  за  ним  последовала  серьезная
болезнь, уложившая ее в постель. Жирар участил свои  визиты  и  с  особенным
вниманием разглядывал кровавые пятна,  появившиеся  после  припадков  на  ее
левом боку, на руках и ногах. Один биограф  замечает,  что  ему  никогда  не
надоедало разглядывать эти пятна, в особенности на левом  боку.  Видения  ее
продолжались, и все муки ее считались посланными ей самим небом.
Однажды Жирар предсказал своей питомице, что ей представится еще  новое
замечательное видение и она будет поднята на воздух. Он один был  свидетелем
этого  действия  духов.  К  назначенному  времени  Кадир   вдруг   сделалась
непокорной и, несмотря на просьбы и приказания Жирара, отказалась  перестать
держаться за стул, на котором  она  сидела,  и  позволить  поднять  себя  на
воздух. Священник пригрозил ей ужасными последствиями, которые  повлечет  за
собой такое сопротивление  духовной  власти,  и  наконец  в  гневе  ушел  из
комнаты. Тогда была послана Гюйоль сделать  выговор  грешнице,  и  после  ее
угроз та пришла в кроткое настроение, попросила прощения и обещала в будущем
полную покорность.
Этот своевольный поступок мог быть заглажен только глубоким раскаянием.
На следующее утро отец Жирар вошел к ней в комнату и, начиная свое поучение,
сказал: "Правосудие Божие требует за то, что вы не позволили облечься в  его
дары, чтобы вы разделись и получили очищение; без сомнения, вы заслуживаете,
чтобы весь свет был свидетелем этого, но милосердный Господь разрешил видеть
это только мне и этой стене, которая не может говорить. Как бы то  ни  было,
дайте мне клятву в вашей верности, что вы  не  выдадите  тайны,  потому  что
открытие ее грозит гибелью нам  обоим".  Девица  Кадир,  как  упоминается  у
нескольких писателей, подчинилась дисциплине, как  он  этого  желал,  а  что
последовало дальше - читатель может дополнить собственным воображением.  Все
это время у матери Кадир не явилось ни малейшего недоверия к  святости  отца
Жирара, и она даже рассердилась на своего сына, когда он  намекнул  ей,  что
здесь происходит что-то странное. Невозможно  описать  подробно  всего,  что
произошло между отцом  Жираром  и  Кадир;  продолжительный  осмотр  ее  ран,
постоянные его поцелуи и повторение дисциплины иногда без всякой провинности
с ее стороны - все это представляло только часть

системы Жирара, а были еще другие  поступки,  гораздо  более  грубые  и
возмутительные.
Чтобы избежать последствий этого духовного единения, Жирар под  разными
предлогами заставлял девушку пить напиток его собственного  изготовления,  и
несмотря на то, что она была очень слаба, отсоветовал ей дать осмотреть себя
доктору. Он решил, что необходима перемена условий,  и  для  безопасности  и
удобства с необыкновенной ловкостью устроил так, что девица Кадир  поступила
в монастырь в  Оллиуле,  где  ее  приняла  сама  настоятельница,  причем  ее
родственники  дали  свое  полное  согласие  на  то,  чтобы  Кадир  сделалась
монахиней. Благодаря этим обстоятельствам, она была благосклонно  принята  в
монастыре, и две недели после  этого  отец  Жирар  еще  не  посещал  ее.  По
истечении этого времени  он  имел  свидание  с  настоятельницей,  у  которой
попросил разрешения видеться и переписываться  со  своей  ученицей.  Большая
часть его писем была уничтожена,  но  те,  которые  сохранились,  раскрывают
целую систему самого утонченного молинизма, к которому прибегал этот  иезуит
для обольщения несчастной девушки.
В то же время он писал письма совершенно другого рода, которые попадали
в руки настоятельнице и, как это и имелось в виду,  убеждали  ее  в  чистоте
намерений почтенного отца. Однако один его поступок возбудил подозрения.  Он
имел смелость  в  присутствии  других  монахинь  осведомиться  о  физическом
состоянии девицы Кадир, спросив ее, много ли она потеряла крови недавно.
Одно из его писем, где он угрожал ей розгой, которой накажет ее он сам,
"ее дорогой батюшка", попало в руки другому, и  его  визиты  на  время  были
запрещены, но  при  вмешательстве  одного  из  капуцинов  привилегия  Жирара
посещать Кадир была восстановлена.
Страсть его к ней все  возрастала.  Он  исследовал  ее  раны,  применял
дисциплину прежним способом и по целым часам оставался у своей  исповедницы.
Она  сама  иногда  хвалилась  перед  другими  монахинями,   что   испытывает
величайшие духовные наслаждения. Одно время она была заключена  в  келью,  и
патер  мог  разговаривать  с  ней  только  через  отверстие  в   стене;   но
изобретательность иезуита преодолела  и  это  затруднение:  он  убедил  свое
духовное чадо выставить известную часть тела в  отверстие  и  таким  образом
получить розги! Он  велел  приносить  туда  его  обед,  и  послушницы  часто
удивлялись этой паре, нежно разделявшей трапезу.
Со временем отцу надоела его духовная дочь, и он решил поместить  ее  в
Картезианский монастырь в Премоле. Епископ тулонский не мог  дальше  терпеть
и, запретив дальнейшие их сношения друг с другом, заставил перевезти  девицу
Кадир на дачу Бока, близ Тулона. Увидя, что приближается развязка, Жирар при
помощи сестры Гравье, своей бывшей ученицы, вернул все письма,  писанные  им
Кадир, за исключением одного, которого не было в ее ящике. Епископ  назначил
нового настоятеля в Тулонский монастырь кармелиток,  чтобы  тот  отныне  был
духовником  Кадир,  и  посредством  исповеди  постепенно  открылся  обман  и
нечестные  поступки  отца  Жирара,  о  чем  настоятель  немедленно  известил
епископа, и этот последний поклялся избавить страну  от  обжорливого  волка,
когда услышал о великом множестве его гнусных деяний. Девица  Кадир  умоляла
его на коленях, обливаясь  слезами,  не  разглашать  всей  этой  гадости,  и
епископ наконец обещал ей скрыть скандальную историю. Так  как  он  заметил,
что Кадир по временам бывает "одержима", то он начал заклинать злого духа, и
девушка постепенно поправилась.
Епископ вскоре раскаялся в том, что замолчал этот скандал, и по  совету
иезуита, отца Сабатье, лишил Жирара его сана и назначил церковную  комиссию,
чтобы расследовать все его проделки. Эта комиссия была уже с  самого  начала
предубеждена  против  девицы  Кадир  и  имела  намерение  оправдать  Жирара.
Девушка, уверенная в своей невинности, призналась во всем,  но,  что  вполне
естественно,  показания  ее  были   слишком   сбивчивы,   и   ее   противник
воспользовался неточностью указанных ею чисел и другими  мелочами.  Духовный
суд усердно доказывал против Кадир. Даже письма -  три  к  настоятельнице  в
Оллиуле и два к Кадир - никаким образом не обличали Жирара.
Восемь иезуитов были допрошены и  дали  самые  благоприятные  отзывы  о
своем брате; монахини также доказали свое  благоговение  перед  преследуемым
отцом. Несчастная Кадир была выставлена лгуньей, изменницей и клеветницей  и
даже обвинена в том, что ее подкупили нанести оскорбление ордену иезуитов.
Дело дошло до Верховного Судилища в Эксе, и иезуиты не жалели ни  денег,  ни
трудов, чтобы выиграть  процесс.  Больше  миллиона  франков  стоила  им  эта
защита. Жирар отобрал письма, захваченные кармелитским настоятелем и  братом
Кадир, обвинив их в заговоре. Девица Кадир  в  это  время  содержалась,  как
осужденная преступница, в скверной, вредной для здоровья комнате, где  перед
этим помещалась одна сумасшедшая. Ее мучили, угрожали и  досаждали  ей,  как
только могли, пока она наконец не отреклась от всего,  в  чем  она  обвиняла
Жирара.
В ее комнату поставили солдат, которые день и  ночь  стерегли  ее.  Суд
приговорил отдать ее на поруки в городской монастырь.  Апеллируя  к  высшему
суду, она показала, что ее первое признание на исповеди было правдивым и что
она под страхом угроз отреклась от своих слов. Суд никак  не  мог  прийти  к
соглашению. Двенадцать голосов было подано за то, что отец  Жирар  отличался
большой слабостью духа, и это делало его предметом  насмешек  всего  ордена,
так что вина его не так уже  велика.  Другие  двенадцать  говорили,  что  он
должен быть осужден на смерть за кровосмешение и за то, что обесчестил  свой
духовный сан позорными страстями и преступлениями.  Суд  склонился  к  тому,
чтобы вынести обвинительный приговор, решив, что обе партии неправы. Один из
членов убеждал, что  Кадир  подлежит  только  легкому  наказанию,  а  другой
кричал:  "Но  тогда  нами  будет  оправдана  величайшая  преступница,  разве
возможно ограничиться только  легким  наказанием  этой  девушки?  Скорее  ее
следует бросить в огонь".
Этот судебный процесс наделал много шуму, и  общественное  мнение  было
всецело  на  стороне  Кадир.  Тех,  кто  голосовал  против   Жирара,   толпа
благословляла и встречала рукоплесканиями, а сам Жирар был побит камнями,  и
его с большим трудом удалось спасти от ярости черни. Он умер через год после
этого, и многие  сочли  его  преждевременную  смерть  наказанием  за  грехи.
Иезуиты предполагали его канонизировать, но мы не  можем  сказать  наверное,
было ли это приведено в исполнение. Девицу Кадир  ее  многочисленные  друзья
окружили нежным попечением. Но она вскоре после своих страданий  исчезла  со
сцены, и осталось неизвестным, сослали ли ее куда-нибудь, или  она  окончила
свои дни в монастыре. Общее мнение было таково, что  ее  мирно  и  незаметно
удалили с дороги. Красота ее была воспета ее современниками, и,  несомненно,
она обладала необыкновенной  привлекательностью.  Вольтер,  с  присущим  ему
цинизмом, выразился так: "Эта красавица видела самого Бога; Жирар видел ее -
и он был еще более счастлив".
Другой трагический случай подобного же рода  произошел  незадолго  пред
падением иезуитов во Франции. Одна девица из высшего общества была отдана на
попечение иезуита, который считался другом ее семьи, и она была  бессовестно
обольщена им по способу отца Жирара. В этом случае начальство  святого  отца
подкупило одного лекаря дорогими подарками, и тот так иезуита изувечил,  что
его невозможно было обвинить в тех поступках, в которых  его  обличали.  Но,
как бы то ни было, огласка этой истории привела к распадению ордена.
Третья проделка такого же рода, как и случай с Кадир,  полная  позорных
подробностей, записана в "Passepartot" Гавина, так как она  имела  место  в
Саламанке.