Тоффлер О. Раса, Власть и Культура. Кому принадлежит будущее?

Когда мы вдруг сталкиваемся с миром компьютеров, спутников и видеоиндустрии, когда хорошо известные отрасли приходят в упадок, а неизвестные новые появляются, когда соседские и деловые контакты и семейная жизнь изменяются, становится неизбежными болезненные политические вопросы.
В каждой цивилизации есть свое собственное, характерное для нее распределение власти между классами, полами, расами и даже регионами. Сегодня, когда индустриальная цивилизация уходит в прошлое, властно звучат вопросы о том, найдется ли в возникающей цивилизации место для миллионов, даже миллиардов людей, которые сейчас подвергаются дискриминации, угнетению, терпят издевательства из-за своей расовой, этнической, национальной или религиозной принадлежности. Останутся ли те, кто в прошлом был беден или лишен власти в том же положении, как бы отгороженным от будущего непреодолимой преградой, или будущее, которое мы создаем, будет приветствовать их? Трудные вопросы. И, возможно, наиболее опасные.

Вопрос. Будет ли новая цивилизация, которую вы предсказываете, означать конец господства белых на нашей планете или это будет монополия белых, где, возможно, за председательским столом зарезервировано место для японцев.? Как другие расы вписываются в это общество? Вот вопрос, который нам нужно рассмотреть теперь.

Ответ. Всех, кто считает, что в будущем власть и экономическое богатство будут монополией белой расы, с японцами или без японцев, ожидает большое разочарование и потрясение.
Но прежде некоторое определение. В повседневных терминах люди по-прежнему склонны думать о мире как состоящем главным образом из .белых, черных, желтых и коричневых, как если бы раса была главным образом связана с цветом кожи, а несколько категорий были бы достаточны для описания всего спектра человеческих способностей. На деле расу лучше описать как популяцию, в которой определенный набор биологических характеристик встречается с большей частотой, нежели вне этой группы, — цвет кожи, структура костяка, характер волосяного покрова, например. Но все зависит от того, что вы ищете и какие критерии используете. Один ученый расклассифицировал людей на девять рас и при этом обнаружил 32 группы, которые не вписываются полностью в схему. Другая классификация дает до двухсот категорий. Я предполагаю, что, по мере того как развивается наше знание, в. области генетики, мы будем дифференцировать во все большей степени и на основе совершенно невидимых свойств, таких, как подверженность той или иной болезни.
Но то, что мы считаем расовым часто является социальным или культурным. И как мы знаем, даже такие термины, как “этническая группа”, “религия” и “национальность”, являются неясными.

Белая интермедия

В. Разумеется, существуют серьезные проблемы с определением. Я сомневаюсь, к примеру, что, существует солидная биологическая основа для расовых различий, и думаю как раз, что расовые перегородки., какими мы их знаем, являются социально установленными. Но в любом случае и при любой комбинации мы, в общем, знаем, что имеем в виду под “расой”. И я думаю, что в повседневных терминах существенный вопрос совершенно ясен. Будут ли в будущем, которое вы рисуете, господствовать белые, а если нет, то почему?

О. Я думаю, что нет нужды много спорить о том факте, что в мире сегодня по-прежнему в основном господствуют белые. Сверхдержавы., экономические гиганты располагаются главным образом в северном полушарии и в основном населены или управляются белыми. И некоторые люди, несомненно, считают, что это естественное положение.
И все же контроль белых над значительными частями Земли является недавно сложившейся ситуацией. Она начала складываться 300—400 лет назад, и сейчас этот контроль ослабевает. Наши потомки, оглядываясь назад, спустя тысячу лет смогут рассматривать последние несколько столетий как “белую интермедию”.
Этот период начался, когда европейцы двинулись за рамки. своего собственного континента. Когда они открыли Новый свет, они быстро покорили индейцев и захватили как Северную, так и Южную Америку. Когда они открыли торговый путь в Индию, они, не затронув ислам, который господствовал в Средиземноморье, продолжили колонизацию Азии и Африки. Они начали торговлю черными рабами. Позднее, когда индустриализация в Европе набрала темп, усилился поиск колоний, и европейцы создали цепь “кормящих” государств, из которых качали дешевое продовольствие, энергию, сырье в свою развивающуюся экономику. Это, конечно, грубое описание, но в “Третьей волне” я детально и: с соответствующими характеристиками рассмотрел этот процесс, указав на способы, которыми империализм удовлетворял потребности промышленных наций.
Во всяком случае это движение Второй волны по Земле было экспансией индустриализма. Но это означало и завоевание небелого мира.
Первой осечкой в этом великом, белом завоевании было военное поражение русских от японцев, в 1904 году — событие, имевшее огромное значение в мировой истории расовых отношений, но которое почти полностью игнорируется в американских школьных учебниках. Это было первое за века событие, когда крупная европейская держава была остановлена небелой нацией, и оно наполнило расовой гордостью всю Азию. Китайские интеллектуалы писали об этом стихи.
Был ли этот успех Японии прежде всего расовым? Или это был успех дымовых труб и машин? Для Японии, до сих пор продолжающей свое движение в рамках Второй волны, это было результатом ее промышленной силы. И задолго до этого она сама начала играть в империалистические игры Второй волны — но только скрытым образом. Когда ее войска захватывали новые рынки и источники сырья в Китае, Корее и где-либо еще, они заявляли, что делают это для защиты этих стран от белого империализма. Япония продолжала эту линию даже в течение второй мировой войны.

В. Вы сделали особый упор на экономические соображения в противоположность культурным. Считаете ли вы, что расовые моменты имеют меньшее значение?

О. Совсем нет. Я совсем не имел в виду, что расовый фактор необходимо подчинен старой, бесцветной экономической всеобъяснимости — как это иногда считают. Я абсолютно уверен, что империализм не является только экономическим делом, он определяется также религией, культурой и чувством превосходства по отношению к колонизируемому населению. Я никогда не недооценивал значение расовых чувств в современном мире, особенно после тех болезненных расовых коллизий в течение нескольких столетий широкого распространения белого империализма.

В. Но вы говорите, что сейчас эта белая интермедия подходит к концу. Вы более или менее коррелируете начало “белой интермедии” с приходом индустриализма. Вы предполагаете, что начало Третьей волны означает начало конца интермедии?

О. Я не предполагаю причинную связь. Но стоит заметить, что десятилетие 1955—1965 годов, когда в США началась Третья волна, было также наиболее интенсивным десятилетием деколонизации по всему миру. Именно в этом десятилетии многие прежние колонии добились политической независимости. И с тех пор мы наблюдали растущую воинственность и расовую гордость большей части миллиардов людей во всем мире, которые были ранее подвластны европейцам, американцам или японцам...
Проявления этой оскорбленной гордости очень многочисленны. Они простираются от насилия до языка. Недавно, например, Монгольская Народная Республика опротестовала использование термина “монгол” для описания страдающих болезнью, известной как синдром Дауна.
В действительности уже произошел сдвиг в расовом распределении власти в мире. Эффектный рост арабской финансовой и политической силы, происшедший в 70-х и начале 80-х годов нашего века, уже закончился. Слабость ОПЕК и неправильная ориентация стратегий развития могут совместными усилиями свести на нет столь неожиданно возросшую силу. Но непохоже, что мы когда-либо вернемся к status quo ante helium. Арабское представительство является сейчас и будет продолжать оставаться частью мировой структуры власти.
Прибавьте теперь к этому драматический рост Японии, Тайваня, Гонконга, Сингапура и Южной Кореи в последние годы и чрезвычайно быстрый уровень экономического роста в большинстве регионов Восточной Азии и Океании. Этот новый исторический факт предполагает, что народы Азии и Океании скоро также .. окажутся в состоянии разделить мировое влияние наряду с США, Советским Союзом и Европой.
По мере того как компьютеры распространяются в Азии, по мере того как китайцы (и китайцы, проживающие за пределами Китая) развивают свои собственные речеразличающие системы, способные обрабатывать их идеографический язык, по мере того как спутники передают информацию через прежде изолированные районы Тихого океана, по мере того как дипломированные специалисты Индии или Сингапура создают программы для компьютеров в Манхэттене или Миннеаполисе, мы, вероятно, можем также стать свидетелями мощного потока финансовых, культурных и прочих влияний Востока на Запад.
Сейчас “развивающиеся” страны опасаются, что распространение компьютеризации вестернизирует их культуры. Но ведь можно представить также и нечто прямо противоположное — что самый способ того, как мы мыслим, создаем компьютеры или программы, может принять иной характер по мере того, как к этой сфере подключаются незападные культуры.
И хотя последствия совсем не ясны, факт изменения несомненен. Меняется местоположение центров мировой экономической и культурной жизни. Банковское дело уже не столь безусловно концентрируется в Лондоне, Нью-Йорке или Цюрихе. Сегодня Мехико, несмотря на то, что является сверхурбанизированной, загрязненной клоакой, в интеллектуальном отношении живет более интенсивной жизнью, чем многие европейские столицы. Он кишит художниками, политическими беженцами, интеллектуалами. Возможно, лучшая в мире художественная литература создается в Южной Америке.
Два других, более материальных фактора также, вероятно, влияют на рассеяние мировой власти. Одним из них является изменение в распределении оружия в мире. Нам незачем входить в причины этого или говорить об опасности такого положения дел.. Но реальные факты таковы, что сейчас даже самые маленькие государства могут иметь в своем распоряжении в высшей степени. опасное оружие, что означает, что они могут отвечать на угрозу в такой степени, которая была невозможна во время белой интермедии. К лучшему или к худшему, это также начинает изменять мировой баланс сил.
И наконец, ключевой момент, на который почти совсем не обращают внимания. Ресурсы. Нынешняя система, по-прежнему базирующаяся на потребностях массового производства Второй волны, опирается на небольшое число ресурсов, используемых в больших количествах. По мере того как будут распространяться демассифицированные производственные методы Третьей волны, а само производство децентрализируется, мы будем, использовать различные, более разнообразные ресурсы, вероятно, в меньших количествах. Это означает дальнейшее радикальное перераспределение экономической власти на Земле.
Таким образом, мы являемся свидетелями исторического перераспределения влияния и власти на планете на многих различных уровнях одновременно. Возможно, многое из всего этого является чистым предположением. Но нет. В ответ на ваш первоначальный вопрос я могу сказать, что остальная часть планеты не будет исключена из цивилизации Третьей волны или что будущее принадлежит какой-либо одной расе. Если говорить в долгосрочных исторических терминах, то я думаю, что белая интермедия будет заменена “техноцветным будущим”.

В. При всем том вы не сказали ни единого слова об Африке. Почему?

О. Потому что я меньше всего знаю о ней. Кроме того, я просто размышляю. Мне кажется, что Африка сталкивается с самыми трудными препятствиями, отчасти из-за безумных политических образцов, навязанных ей имперскими государствами Второй волны: псевдонации-государства, надстраиваемые над племенными. организациями; псевдодепартаменты; псевдо-Оксфорды и псевдо-Сорбонны. Со своим расовым гнойником на южной оконечности. И у нее есть свои собственные внутренние проблемы, такие, как безудержная коррупция, жестокость многих режимов, не говоря уже о межплеменных войнах.

В. Вы изображаете бурлящий мир перемен, в котором определяющая власть сверхдержав уменьшена и возрастает власть угнетенных народов...

О. Я бы не выражался таким образом. Угнетение — особый вопрос, и очевидно, что миллионы из бывших колониальных народов в настоящее время жестоко угнетаются своими собственными правителями. Угнетение — это отдельный вопрос. Проблема, к которой я обращаюсь, — это проблема того, является ли стабильным нынешний перекос власти. Можем ли мы перейти от индустриальной эпохи к новой цивилизации Третьей волны и ожидать, что сохранится то же распределение власти между регионами и расами?

Уровни идентичности

В. В вашем творчестве вы предложили панораму, в которой постарались учесть многие факторы, обычно игнорируемые в социальном анализе. Но как и в случае с дискриминацией женщин, мы здесь опять сталкиваемся с целым рядом установок и социальных отношений, которые сохранялись на протяжении всех технико-экономических волн изменений. Как вы соотносите это с вашими теориями изменения?

О. Для меня расовые, этнические, религиозные и иные формы дискриминации все в конечном счете коренятся в эволюционной потребности индивида в какой-то форме групповой идентификации. Группы, которые сумели добиться какой-то степени сплоченности, возможно, выживали лучше, чем те, которые не сумели ее добиться. Все общества обладают тем, что я называю “психосферой”, которая охватывает их идеи, начиная от общности и индентичности. Таким образом, идеи “принадлежности” или “общности” и акт идентификации с другими являются одной из фундаментальных скреп всех человеческих систем.
Но я не верю в то, что что-либо из этого пересилит волны изменений, о которых я говорю. Ведь с каждой исторической волной изменений наблюдались революционные изменения в природе индивидуальной и групповой идентичности.
Например, в течение десяти тысяч лет господства на планете сельского хозяйства периода цивилизации Первой волны, индивиды чрезвычайно тесно идентифицировались с семьей, кланом, деревней или другими группировками, которые при всем том захватывали индивида уже при рождении. Вы рождались уже как член семьи и расовой группы. Всю вашу жизнь вы проживали в той деревне, в которой родились. Ваша религия давалась вам вашими родителями и местным сообществом и редко, если вообще когда-либо, вызывала сомнения в течение вашей жизни. Таким образом, наиболее базисные индивидуальные и групповые привязанности определялись уже при рождении. У индивида было мало или никакого выбора в этом вопросе, и групповая идентичность обычно оставалась постоянной на протяжении всей жизни человека.
Когда промышленная революция привела ко Второй волне изменений на Земле, потребность в принадлежности сохранилась, но ее индивидуальная и групповая природа заметно изменилась. Теперь вас поощряли за то, чтобы вы идентифицировались с вашей нацией вместо вашей деревни. Классовое сознание служило еще одной формой идентификации и принадлежности. Разделение труда привело к появлению совершенно новых группировок. На деле Вторая волна изменений привела к появлению нового, если можно так сказать, “слоя” идентичности.
Хотя многие из прежних идентификаций сохранились, они были интегрированы с новым слоем того, что можно назвать идентифицирующими признаками. Некоторые из прежних идентификаций утратили свою эмоциональную силу, в то время как новые ее приобрели.
Так как Вторая волна лишила семью ее функций, к примеру, то семейные связи ослабли, что выразилось в том, что забота о престарелых была снята с детей и возложена на государство. Национальные привязанности стали сильнее, а местные связи слабее. И так далее. Но в этом случае господствующие идентификации, кроме профессиональных связей, по-прежнему фиксировались или в значительной мере предопределялись уже при рождении. Сейчас приходит Третья волна, и она также изменит природу идентичности. Я думаю, что это осуществится двумя основными способами.
Прежде всего, если я прав в своей оценке перехода к более гетерогенному, более дифференцированному обществу, тонам следует ожидать гораздо большего разнообразия идентификаций и группировок. И это как раз то, что происходит.
Не только политическая жизнь в США и других высокотехнологических странах все больше сегментируется, потребительский рынок отражает все более разнообразные индивидуальные и групповые потребности и все большее число субкультур отпадает от господствующих ценностей общества, но и те же самые центробежные процессы действуют внутри самих меньшинств.
Расовые, этнические и религиозные подгруппы в каждом обществе сами сегментируются на меньшие, более разнообразные минигруппы. Уже просто неправильно говорить об американских черных как о гомогенной группе или сваливать в одну группу выходцев из Латинской Америки.
В действительности изменяется самое, понятие того, что конституирует политически значимые меньшинства. Различия, которые раньше считались незначительными, приобретают культурное и политическое значение, и не случайно мы становимся свидетелями воинственной самоорганизации со стороны таких групп, как престарелые, страдающие физическими недостатками, гомосек-суалы и другие, которые считают, что массовое общество несправедливо обходится с ними. Возникают новые идентификационные группы, и этот бурный социальный прогресс получит решающее ускорение благодаря демассифицированным средствам массовой информации — специально адресованных публикаций, кабельного телевидения, спутников связи, видеокассет и тому подобного.
Кроме того, индивид все менее и менее связан контекстом своего рождения и обладает большим выбором в самоопределении. Конечно, мы по-прежнему рождаемся как члены семей и расовых групп, однако очевидно, что, по мере того как нарастает Третья волна, многие люди приобретают большую возможность выбора в соответствии с усилением индивидуальности и гетерономности в новой социальной структуре.
Далее, приход Третьей волны связан также с заметным ускорением темпов социального и культурного изменения, так что идентификации, которые выбираются, становятся более кратковременными, а люди принимают или отказываются от каких-либо компонентов своих идентичностей быстрее, чем когда-либо.
Они накладываются на прежние, возможно более глубоко укорененные, слои расовой и этнической идентичности.
В силу всех этих причин я считаю поэтому справедливым сказать, что приход Третьей волны действительно качественно изменяет даже. такую древнейшую из человеческих проблем, как идентичность.

Первичность культуры

В. Но давайте вернемся обратно от теории к реальности.

О. Хорошо.

В. Несмотря на изменения, которые вы описываете, сила расизма, в самом широком смысле слова, кажется, не уменьшается, и, когда появится ваша новая экономика, не будут ли меньшинства испытывать еще, большие трудности в получении приличных рабочих мест? Не столкнемся ли мы с еще, большим риском дальнейшего увеличения низшего класса, чем тот, который уже существует во всех странах с высокоразвитой технологией? Возвращаясь, к примеру, к Соединенным Штатам, не станет ли, при условии неравных возможностей в получении дохода и знания, молодому черному или выходцу из Латинской Америки труднее найти работу в ситуации, когда экономика США продолжает неустанно двигаться к компьютерным, электронным и другим отраслям Третьей волны.

О. Это вопрос социальной политики, а не технологии. У меня нет никаких магических средств для излечения от безработицы или расовой и этнической дискриминации. И я, конечно, не выступаю пророчески относительно жизненных шансов молодели меньшинств. Но ничего не стоит на месте, и современное нынешнее политическое затишье не будет длиться долго. И все зависит от того, как мы будем поступать в этой ситуации.
Если мы позволим всю тяжесть структурных изменений в экономике взвалить на спины тех, кто наименее подготовлен к этим изменениям, мы вполне можем привести дело к тому, что эти вопросы будут решаться не в конгрессе или судах, а на улицах.
Нынешняя политика правительства, даже так называемых “левых”, с моей точки зрения, драматически недооценивает эту опасность. Мы шаг за шагом создаем условия для вспышек гражданских беспорядков и политической нестабильности такого уровня, что их не удастся ликвидировать в течение долгого, времени. Люди в конце концов дадут отпор, когда будут прижаты к стене. Мы живем в период, когда даже очень маленькие группы могут привести к огромным потрясениям, если решат сделать это.
Я не предвижу простого повторения, скажем, событий конца 60-х годов, когда гетто были в огне. Я не думаю, что мы собираемся переживать вновь прошлое.
Но если условия становятся отчаянными, реакция может быть еще хуже. Я могу себе представить спонтанные взрывы насилия и старательно подготовленный терроризм наряду со всеми другими ужасами. И если разъяренные черные сожгут что-либо дотла, это уже не только там, где они живут. Более того пламя в следующий раз может быть зажжено и не черными. Другие, группы имеют столь же глубокие и фрустрирующие поводы для недовольства, не говоря уже о бедных и безработных из населения большинства.
Взгляните. Вторая волна подходит, к концу, и рабочие места, основывающиеся на ней, исчезают или перемещаются в страны с дешевой рабочей силой. Третья волна находится на подъеме, и появляются новые рабочие места. Как много их будет, зависит от того, насколько умно правительства и бизнес спланируют переход.
Если они поведут себя глупо, то в будущем мы можем столкнуться со многими бедами, включая анархическое насилие.
Сейчас, несмотря на высокий уровень безработицы, улицы все еще относительно мирные — поскольку речь идет о протесте. Все дело в том, что безработица больше не является такой, какой она была поколение, назад. Существует по крайней мере некоторая минимальная структура поддержки в виде компенсации для очень многих безработных. Существует большое множество семей с двумя работающими или даже с двумя профессиями у одного работающего. Существует также определенная степень совместного труда или разделения труда и все увеличивающееся число мест с неполным рабочим днем. И условия до сих пор очень неоднородны, настолько, что лондонские извозчики говорят вам, что у них ужасно активный сезон, в то время как рабочие автомобильной промышленности вне Лондона ходят без дела. В Детройте ситуация тяжелая. В Далласе- только частично.
Но если дела пойдут плохо, политическая стабильность может быстро нарушиться,, и даже наиболее невежественный политик-неандерталец (или магнат бизнеса) ощутит это. Преобладающим настроением среди элиты во всех этих странах является не настроение, выражаемое как “мы их держим в узде”, сколько страх, растерянность, расстройство в связи с трудностями в тех или иных отраслях промышленности. Однако они озабочены из-за того, что опасаются какого-то повторения 30-х годов. Они еще не осознают, что все стало иным, так что даже формы протеста будут скорее всего более демассифицированными, децентрализованными, их будет трудно предсказать и еще труднее подавить.
Я бы посоветовал: обращайте особое, внимание на меньшинства, все виды меньшинств и даже минименьшинства. Вот где в настоящий момент самая болезненная точка, а также наибольшая вероятность конфликтов.

В. А что бы вы могли посоветовать лидерам этих меньшинств и минименьшинств? Какие стратегии, по-вашему мнению, им следует использовать?

О. Ключевая неудача руководства меньшинствами сегодня является, как я считаю, зеркальным отражением неспособности нашего высшего руководства бизнесом и правительственного руководства: неспособности смотреть вперед.
Если бы я выступал в роли советника какого-либо меньшинства, находящегося в трудной ситуации, я бы прежде всего сказал: “У меня нет ответов. Вам придется самим решать ваши собственные проблемы. Никто не, сделает .этого за вас. И вообще очень легко говорить или писать, особенно если ты сыт. Трудно делать все, что нужно, если у тебя нет никаких ресурсов”.
Но я также отметил бы, что прежние стратегии, прежняя политика прежние подходы уже не будут срабатывать. И пока новая политика основывается на прошлом, а не на будущем, она будет обречена на провал .
Стратегии, основывающиеся исключительно на идее, связанной с образом действия Второй волны, в частности с рабочими местами в умирающих отраслях, просто недостаточны.
Я бы обратил особое внимание на сектор Третьей волны в экономике, и по простой причине,. В действительности можно получить определенные, приобретения — программы обучения, к примеру, — легче в растущем секторе Третьей волны, чем в сужающемся секторе Второй волны в экономике.. И вообще имеет больше смысла бороться за часть будущего, чем за часть прошлого.
Это предполагает тщательное изучение скрытого процесса переструктурирования — экономического переворота, происходящего сейчас в странах с высокоразвитой технологией. Переход к новым отраслям, таким, как компьютерная и коммуникацией или новейшие виды услуг в таких отраслях, как здравоохранение и его вспомогательные сферы, такие, как медицинская электроника, означает признание долгосрочного перехода к местному и региональному производству и децентрализации производства. Этот переход уже происходит. Это означает осознание последствий деурбанизации. Это может означать, хотя и не необходимо, движение туда, где есть рабочие места Третьей волны. Или это может означать помощь в, создании рабочих мест Третьей волны там, где уже живут безработные. Это предполагает внимательное изучение новых форм труда, которые могут осуществляться дома с использованием новых технологий. Это означает признание того, что некоторые люди в силу возраста, отсутствия уверенности, личностных изъянов или других проблем не смогут найти места в новых секторах промышленности, даже если для них имеется десять рабочих мест. В связи с такими людьми необходимо внимательно изучать новые подходы в деле самопомощи, развития сообществ, справедливости в распределении черновой работы и так далее. Это предполагает попытки изобрести новые виды услуг и товаров и найти рынки для них в связи с пониманием того, что многие рабочие места массового производства исчезнут. И не только рабочие места, занимаемые сейчас представителями меньшинств. Это, очевидно, означает также оказание максимального политического давления на власти — скорее зачастую местные власти штатов или регионов, а не общенациональные — в поддержку той политике и в целях создания фондов, необходимых для того, чтобы пережить кризис.
Прежде всего это означает, что обучение, все большее и большее обучение наряду с образованием для детей, имеет главное значение в любой широкой программе. Короче, это означает обращенность в будущее, а не в прошлое.
И не только меньшинства испытывают трудности в связи с наступлением Третьей волны. Мы все имеем дело с существенно новой культурой. Дело обстоит таким образом, как если бы в нашу жизнь вторглась какая-то сила и вдруг объявила, что отныне каждый должен научиться кататься на лыжах на одной ноге и при этом мыслить на эсперанто. Нам всем предстоит много учиться и адаптироваться.
Как часто последнее время мы слышим, как восхищаются родители или дедушки и бабушки тем, что их отпрыск в семь или десять лет занят программированием компьютера. Гордость этим почти всегда сопровождается фразой: “Я слишком стар для этого” или “Я знаю, что я отстаю”. Во все большей степени люди осознают, что вокруг нас формируется новая культура. И дело не
только в компьютерах. Речь идет и о видеокультуре. Это новые установки по отношению к труду, полу, нации, досугу, авторитетам и так далее.
Для Второй волны характерна массовая культура, и от вас ожидали, что вы встроитесь в нее. Для периода Третьей волны характерно отсутствие единой культуры, постоянно меняющееся разнообразие новых культур. С этим трудно справиться любому, является ли он членом какого-либо меньшинства или нет.
И чем более, мы приближаемся к экономике Третьей волны, тем большее значение имеет культура. Многие из новых профессий в этих отраслях зависят от культуры такими способами, которых не было прежде. Новая экономика вознаграждает за умение обращаться с символами, образами и абстракциями, за способность говорить и мыслить логично и за другие способности, которые в наименьшей степени были необходимы и в наименьшей степени вознаграждались в рамках меньшинств, многие из которых все еще близки к своим доиндустриальным, сельскохозяйственным корням..
Старая экономика периода Второй волны вознаграждала за определенные свойства характера: точность, подчинение единой центральной власти, способность к пониманию того, как функционирует бюрократия, способность смириться с пожизненным механическим и однообразным трудом.
Новая экономика Третьей волны также вознаграждает за определенные свойства, как уже я отмечал, но они не обязательно будут такими же, как при Второй волне. Ясно, что она в наибольшей степени вознаграждает за познавательные способности и образование. Но существует много и других личностных свойств, которые встречаются не так часто. Экономика Третьей волны будет также вознаграждать людей, которые способны к быстрому приспособлению к изменениям; гибки, способны работать более чем на одного босса и, может быть, даже одновременно выступать в роли босса. Она будет вознаграждать людей любознательных, пытливых, стремящихся выяснить, что происходит и оказывать влияние на происходящее, людей, способных сохранять самообладание в условиях беспорядка и неясности. Ей понадобятся люди, которые могут не иметь навыка в какой-то одной пожизненной специальности, но обладают опытом в нескольких различных областях и способностью перемещать идеи из одной сферы в другую. Она будет вознаграждать индивидуальность и; предприимчивость.
У этой экономики найдется место для людей, которые являются способными примирителями и посредниками, которые могут действовать между конфликтующими организациями, выслушивая по очереди каждую сторону, и интерпретировать для нее позиции другой стороны. (Подобно предприимчивости, между прочим, это является искусством, которое мы можем, найти уже сейчас, в любом гетто или районе трущоб, среди уличных банд.) Экономика Третьей волны будет одобрять способных начать новое дело, исполнителей, но также будет нуждаться в творческих мечтателях, даже в большей степени, чем ранее. Она будет вознаграждать—и это главное—тех, кто ориентирован в будущее, в большей степени, чем тех, кто живет преимущественно в прошлом. И так далее. Ни одна расовая или этническая группа, ни одна религия или национальность не имеют монополии на эти свойства. Каждая культура, будь то вест-индская, филиппинская, алжирская, турецкая, кубинская или корейская, подходит к Третьей волне со своим собственным социальным характером, развившимся на протяжении веков. Каждая вознаграждала определенные из этих свойств и наказывала другие. Именно матчевая встреча между культурами прошлого и возникающими культурами Третьей волны будет определять, как различные меньшинства будут существовать в новой цивилизации, которая в значительно большей степени, чем массовое общество прошлого, будет представлять собою постоянно изменяющуюся мозаику мини-меньшинств.
Ко всем этим навыкам и свойствам в обозримый период времени действительно будут добавлены по крайней мере некоторые элементарные навыки такие, как чтение и, в меньшей степени, умение писать плюс (но не обязательно в большом количестве) математическое знание. Наблюдая полуграмотность или полную неграмотность вокруг нас, многие люди удивляются, неужели эти препятствия могут быть когда-либо преодолены.
Большинство из нас забывает, что мы также разрабатываем новые средства для передачи этих навыков. Сегодня есть дети, которые играют в космических пришельцев,, видеоигру, в которой они бросают не бомбы, а запятые, и вознаграждаются, если правильно ставят запятые в предложении. Это только первый., наиболее примитивный пример из целого класса новых средств обучения, которые могут, если мы будем разумны, обеспечить необходимые навыки для каждого. Математика? Да, это хорошо владеть тригонометрией или уметь вычислять, но для многих рабочих мест маленький ручной калькулятор с минимальным количеством функций может быть вполне достаточным.
Только что я сказал, что различные культуры вознаграждали разные человеческие качества. И сейчас мы живем во время, когда многие группы меньшинств заняты тем, что открывают свою собственную историю, и это часть процесса восстановления утерянного достоинства. Угнетаемые группы, называемые низшими, необходимо должны пройти через прошлое, чтобы обрести силу.
Но мы вступаем в период, когда культура имеет значение большее, чем когда-либо. Культура не является чем-то окаменевшим в янтаре, это то, что мы создаем заново каждый день. Третья волна будет содержать в себе много культур.
Франц Фанон, черный психиатр, написал гордую, яркую книгу, которая потрясла меня так же, как взволновала читателей во всем мире. В “Черной коже, белой маске,” он заявил: “Никоим образом не должен я черпать свои главные цели из прошлого цветных людей... Я не буду представлять себя человеком какого-либо прошлого. Я не хочу возвышать прошлое за счет моего настоящего и моего будущего”.