Тоффлер Элвин. Третья волна

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава 13

ДЕМАССИФИКАЦИЯ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

Агент-шпион - одна из самых мощных метафор нашего времени. Никакой другой фигуре не удалось так захватить воображение современного человека. Сотни фильмов прославляют агента 007 и его наглых выдуманных противников. Телевидение и дешевые книги создают бесчисленные образы шпиона, изображая его бесстрашным, романтичным, амораль-
[262]
ным. Тем временем правительства тратят огромные деньги на шпионаж. Агенты КГБ, ЦРУ и десятков других секретных служб, разыскивая друг друга, путешествуют из Берлина в Бейрут, из Макао в Мехико.
В Москве обвиняют в шпионаже западных корреспондентов. В Бонне сменяют канцлеров, находя в их министерствах шпионов. В то же время в Вашингтоне официальные лица, инспектирующие Конгресс, выявляют преступления, совершенные как американскими, так и корейскими секретными агентами, и даже небо над головой забито спутниками-шпионами, вероятно, фотографирующими каждый дюйм земной поверхности.
Шпион - не новинка в истории человечества. Поэтому стоит задаться вопросом, почему именно сейчас шпионаж так захватил воображение людей, оставив далеко позади частных детективов, полицейских и ковбоев. И когда мы поставим этот вопрос, мы сразу увидим существенную разницу между шпионом и этими героями культуры: выдуманные полицейские и ковбои полагаются только на свои пистолеты или кулаки, а выдуманный шпион вооружен самой современной экзотической технологией - электронными жучками, компьютерными данными, фотоаппаратами с инфракрасными лучами, летающими или плавающими автомобилями, вертолетами, мини-субмаринами, лучами смерти и тому подобным.
Существует и более глубокая причина популярности шпиона. Ковбои, копы, частные сыщики, искатели приключений и испытатели - традиционные герои печати и кино - стремятся к доступному и понятному: хотят земли для разведения скота, желают поймать преступника или заполучить девицу. Шпион - совсем другое дело.
[263]
Основная задача шпиона - получить информацию; она, по-видимому, стала популярным и важным бизнесом в мире. Шпион превратился в живой символ революции, охватившей сферу информации.



Склад образов

Информационная бомба взрывается в самой гуще людей, осыпая нас шрапнелью образов и в корне меняя и восприятие нашего внутреннего мира, и наше поведение. Переходя от информационного пространства Второй волны к Третьей волне, мы изменяем свою психику.
Каждый из нас создает ментальную модель действительности, у нас в голове существует как бы склад образов. Одни из них визуальные, другие слуховые, есть даже тактильные. Некоторые - только "перцепты" - следы информации об окружающей нас среде, т. е. они запоминаются, как образ, например, мельком увиденного голубого неба. Есть и определяющие отношения "ассоциации", предположим, два слова - "мать" и "дитя". Одни образы простые, другие сложные и концептуальные, подобно идее о том, что "причина инфляции лежит в повышении зарплаты". Связанные воедино, эти образы дополняют нашу картину мира, помещая нас в пространство, время, определяя наше место в структуре личностных взаимоотношений.
Эти образы не появились сами по себе. Они формируются непонятным для нас образом из сигналов или информации, получаемой нами из окружающей нас среды. Поскольку эта среда насыщена переменами, то на нашу работу, наши семьи, церковь, школы, политические институты влияет Третья волна информации, но и море самой информации тоже меняется.
[264]
До наступления эры масс-медиа ребенок времен Первой волны, росший в медленно меняющейся деревне, строил свою модель реальности из образов, полученных только от учителя, священника, официального лица и, конечно, от семьи. По словам психолога-футуролога Герберта Джорджуа, "в доме не было ни телевизора, ни радио, которые могли бы дать ребенку шанс встречи с разного рода незнакомыми людьми, идущими по разным дорогам жизни, людьми из разных стран... Очень немногие видели какой-либо заграничный город... В результате было мало людей, которым можно было подражать и следовать.
Их выбор был ограничен еще и тем, что люди, с которых они могли брать пример, сами имели небольшой опыт встречи с другими". Образы мира, сформировавшиеся у деревенского ребенка, были очень скудными.
Сообщения, которые он получал, были, напротив, многословными, это была, как правило, случайная речь, полная пауз и повторов, т. е. "череда" идей усиливалась различной информацией рассказчика. Ребенок слышал "ты не должен" и в церкви, и в школе. Эти слова дополняли поучения, которые шли от семьи и государства. Консенсус в общине, сильное давление в сторону конформизма действовали на ребенка с рождения и еще больше ограничивали имеющийся образный ряд и его поведение.
Вторая волна увеличила число каналов, из которых индивид черпал материал для формирования картины мира. Ребенок пополнял свой образный ряд не только из природы и от людей, но и из газет, популярных журналов, радио и, позднее, от телевидения. Во всем остальном церковь, государство, дом и школа продолжали вещать в унисон, дополняя друг друга. Со време-
[265]
нем средства массовой информации сами превратились в гигантский громкоговоритель. Их энергия текла по региональным, этническим, племенным каналам, стандартизируя образы, бытующие в обществе.
Некоторые визуальные образы, например, были так распространены среди масс и так имплантированы в память миллионов людей, что превратились по сути дела в иконы. Ленин с выдвинутым вперед подбородком как символ триумфа под развивающимся красным знаменем стал такой же иконой для миллионов людей, как и образ распятого Христа. Образ Чарли Чаплина в котелке и с тросточкой или Гитлера, неистовствующего в Нюрнберге, образы тел, сложенных, как дрова, в Бухенвальде, Черчилля, показывающего знак V - символ победы, или Рузвельта в черной накидке; Мерилин Монро в юбочке, поднятой ветром, тысячи звезд масс-медиа и тысячи различных, повсеместно узнаваемых потребительских товаров - кусок мыла "Айвори" в Соединенных Штатах, шоколад "Моринага" в Японии, бутылка "Перье" во Франции - все это стандартные составляющие общего файла образов.
Эти централизованно разработанные образы, впрыснутые в массовое сознание средствами массовой информации, способствовали стандартизации нужного для индустриальной системы поведения.
Сейчас Третья волна радикально меняет все это. По мере ускорения перемен в обществе изменяемся и мы сами. Нас настигает все новая информация, и мы вынуждены постоянно пересматривать картотеку образов. Старые, относящиеся к прошлой жизни образы должны заменяться новыми, иначе наши действия не будут соответствовать новой реальности, мы
[266]
станем более некомпетентными. Невозможно все охватить.
Это ускорение процесса становления образов внутри нас приобретает временный характер. Одноразовое искусство, быстро снятые комедии положений, снимки, сделанные "Полароидом", ксероксы, образчики изобразительного искусства, которые пришпиливают, а затем выбрасывают. Идеи, верования и отношения, как ракеты, врываются в наше сознание и внезапно исчезают в никуда. Повседневно опровергаются и ниспровергаются научные и психологические теории. Идеологии трещат по швам. Знаменитости порхают, делают пируэты, атакуя наше сознание противоречивыми политическими и моральными лозунгами.
Трудно отыскать смысл в этой бурлящей фантасмагории, понять, как происходит процесс производства образов, поскольку Третья волна не просто ускоряет информационные потоки, она трансформирует глубинную структуру информации, от которой зависят наши ежедневные действия.



Демассифицированные средства массовой информации

В эпоху Второй волны средства массовой информации захватывали все большую и большую власть. Сейчас же происходят поразительные перемены. Когда подобно грозе нагрянула Третья волна, никто не ожидал, что средства массовой информации вместо того, чтобы расправить крылья, будут вынуждены поделиться своим влиянием. Они потерпели поражение сразу на нескольких фронтах от явления, которое я называю "демассификацией масс-медиа".
[267]
Первый пример дают нам газеты. Самые старые средства массовой информации Второй волны - газеты - теряют своих читателей. К 1973 г. газеты США в своей совокупности достигли тиража в 63 млн экземпляров ежедневно. С 1973 г. вместо увеличения своего тиража они начали его терять. К 1978 г. эта цифра упала до 62 млн, но худшее ждало впереди(1). Процент американцев, читающих газеты ежедневно, также упал с 69% в 1972 г. до 62% в 1977 г., и некоторым самым важным газетам нации был нанесен особенно ощутимый удар(2). В Нью-Йорке с 1970 по 1976 г. три основных ежедневных газеты потеряли 550 тыс. читателей. "Los Angeles Times", расцвет которой пришелся на 1973 г., к 1976 г. потеряла 80 тыс. читателей. Две больших филадельфийских газеты потеряли 150 тыс. читателей, две больших кливлендских газеты - 90 тыс., и две газеты Сан-Франциско - более 80 тыс. В то время как во многих частях страны неожиданно появились более мелкие газеты, такие крупные американские ежедневники, как "Cleveland News", "Hartford Times", "Detroit Times", "Chicago Today", "Long Island Press", скатились на обочину. Ту же картину мы наблюдаем и в Великобритании, где в период с 1965 по 1975 г. ежедневные национальные газеты снизили тираж на 8%(3).
Такие потери объясняются не только расцветом телевидения. Каждая массовая ежедневная газета встречает все большую конкуренцию со стороны набирающих силу малотиражных еженедельников, газет, выходящих два раза в неделю, так называемых "газет для потребителей", служащих не для столичного потребительского рынка, а округе и общинам внутри него и дающих более узкую рекламу и новости. Пол-
[268]
ностью насытив рынок, крупные столичные ежедневники находятся в глубоком кризисе, менее массовые издания заменяют их*.
Второй пример - популярные журналы. С середины 1950-х гг. и далее почти не было года, когда бы в Соединенных Штатах не прекратил свое существование большой журнал. "Life", "Look", "Saturday Evening Post" - все сошли на нет, чтобы позже возродиться в своем малотиражном бледном подобии.
Между 1970 и 1977 гг., несмотря на то что население Соединенных Штатов выросло на 14 млн человек, общий тираж основных 25 журналов упал на 4 млн экземпляров.
Одновременно с этим в США произошел буквально взрыв мини-журналов - появились тысячи новых, предназначенных для маленьких, региональных или даже местных рынков со своими специфическими интересами. Пилоты и вообще люди из авиации сейчас могут выбирать между десятками наименований периодики, издаваемой специально для них. Тинэйджеры, аквалангисты, пенсионеры, женщины-легкоатлеты, коллекционеры старых фотоаппаратов, любители тенниса, скейтбордисты - все имеют свою прессу. Мно-
----------------------------------------
* Некоторые публицисты не считают газеты средством массовой информации, поскольку многие из них имеют небольшой тираж и предназначены для небольших групп людей. Но основная масса газет, по крайней мере в Соединенных Штатах, заполнена национально значимым "котельным железом" - новостями агентств АР и UPI, анекдотами, кроссвордами, модой, очерками, то есть материалом, интересным для любого города. Чтобы успешно конкурировать с малотиражной местной печатью, крупные газеты уделяют больше места новостям с мест и добавляют самые разные материалы, могущие вызвать особый интерес. Выжившие ежедневные газеты 80-х и 90-х годов очень изменятся из-за разнообразия читающей публики. (Прим. автора. )
[269]
жатся такие региональные журналы, как "New York", "New West", "D" в Далласе или "Pittsburgher". Некоторые подразделяют рынок как по региональным признакам, так и по интересу: "Kentucky Business Ledger", например, или "Western Farmer".
С появлением этой новой быстрой, дешевой прессы каждая организация, община, политическая или религиозная группа и группка могут позволить себе иметь свой печатный орган. Даже небольшие группы имеют свои издания, сделанные на копировальных машинах, которые появились во всех американских офисах. Массовые журналы потеряли свое некогда мощное влияние на жизнь нации. Немассовый мини-журнал быстро набирает силу(4).
Но значение Третьей волны в массовых коммуникациях не сводится лишь к печати. В период между 1950 и 1970 гг. число радиостанций в США выросло с 2 336 до 5 359. В этот период население увеличилось только на 35 %, а число радиостанций на 129 %. Это значит, что раньше на 65 тыс. американцев была одна радиостанция, а сейчас одна радиостанция на 38 тыс. человек; то есть сейчас слушатель имеет больший выбор программ и аудитория обслуживается большим числом радиостанций.
Увеличился также предложенный выбор; различные радиостанции обращаются к своей собственной аудитории, а не к безликой общей массе, как раньше. Станции, передающие общие новости, вещают для образованных взрослых людей среднего класса. На разные группы молодежи ориентируются радиостанции, по которым "гоняют" различные типы рок-музыки: хард-рок, софт-, панк-, кантри- и фолк-рок. Музыку в стиле соул передают радиостанции, чью аудиторию составляют черные американцы. Радиостанции, специализи-
[270]
рующиеся на классической музыке, имеют в виду взрослых людей с высокими доходами; есть радиостанции, вещающие на иностранных языках для различных этнических групп - от португальцев, живущих в Новой Англии, до итальянцев, чиканос, японцев и евреев. Вот что пишет политобозреватель Ричард Ривз: "В Ньюпорте, штат Род-Айленд, я проверил радио AM и обнаружил 38 станций, три из которых - религиозные, две предназначены для цветных и одна вещала на португальском"(5).
Новые формы аудиокоммуникации забирают себе то, что осталось от массовой аудитории. В 60-е годы маленькие дешевые магнитофоны и кассетники распространились среди молодежи, как пожар в прерии. Это всеобщее заблуждение, что нынешние подростки проводят больше времени у радио; они слушают радио меньше, чем их сверстники 60-х годов. В 1967 г. в среднем они проводили у радио 4, 8 часа в день, а в 1977 г. только 2, 8 часа(6).
Затем настало время радио "ситизенз бэнд" (citizens band). В отличие от широкого вещания, являющегося строго односторонним (слушатель не может переговариваться с диктором), автомобильные радиоприемники дают водителям возможность общаться друг с другом в радиусе 5-15 миль.
Между 1959 и 1974 гг. в Америке был только 1 млн частных радиостанций. Затем, по словам обескураженного официального лица из Федеральной комиссии по массовым коммуникациям, "нам потребовалось всего 8 месяцев, чтобы набрать второй миллион, и 3 месяца - третий". СБ расцвело пышным цветом, и к 1977 г. использовалось уже около 25 млн личных радиоустановок, так что весь эфир был наполнен разноцветной болтовней - от предупреждений, что "смоуки" (полиция)
[271]
ловит нарушителей скоростного режима, до молитв и зазываний проституток. Это увлечение уже прошло, но его последствия еще существуют.
Радиобоссы, опасаясь за свои доходы от рекламы, яростно отрицают, что СБ уменьшило их аудиторию. Но рекламные агентства в этом не уверены. Одно из них, Marsteller, Inc., провело опрос в Нью-Йорке, и выяснилось, что 45 % пользователей СБ на 10-15% сократили прослушивание обычного радио. Более того, исследование показало, что больше половины пользователей СБ одновременно слушали и обычное радио в машине, и свое радио СБ(7).
В любом случае сдвиг в сторону разнообразия печатной продукции произошел параллельно с изменением в сфере радиовещания. И та, и другая сферы теряют свою аудиторию (демассифицируются).
Но только в 1977 г. средства массовой информации Второй волны потерпели свое самое значительное поражение. Для целого поколения самым мощным и самым массовым средством информации было, конечно же, телевидение. В 1977 г. оно начало "мигать". Вот что писал журнал "Time": "Все рушится, боссы телевещания нервно всматриваются в цифры... они не верят своим глазам... Впервые за свою историю телевидение теряет зрителей"(8).
"Никто не мог предположить, - бормочет другой человек из рекламы, - что популярность телевидения пойдет на спад".
Даже сейчас нет недостатка в объяснениях этого факта. Нам говорят, что программы стали еще слабее, чем раньше, что много того и мало этого. Теленачальники нервно ходят по коридорам; нам обещаны новые программы. Но глубинная истина только начинает выплывать из облаков многообещающего телевосхвале-
[272]
ния. Клонится к закату день всемогущества централизованной сети вещания, контролирующей производство образов. И на самом деле, президент компании NBC (Эн-Би-Си), обвиняя три основные телесети США в стратегической "тупости", предсказал, что к 1980 г. часть публики, смотрящая их программы в прайм-тайм, сократится наполовину(9). Третья волна в средствах массовой информации подрывает господство магнатов Второй волны во всех областях.
Кабельное телевидение проникло сейчас в 14, 5 млн домов и, по-видимому, ворвется со скоростью урагана в 80-е годы. Промышленные эксперты ожидают, что к концу 1981 г. от 20 до 26 млн человек будут пользоваться кабельным телевидением, т. е. кабельное телевидение будет доступно 50% американских семей. Дело пойдет еще быстрее, поскольку медные провода заменены дешевыми стекловолоконными системами, где свет проходит в тончайших стеклянных волокнах. И подобно скоропечатанию или ксероксу кабель демассифицирует аудиторию, разделив ее на множество мини-аудиторий. Более того, кабельные системы могут сделать телесвязь двусторонней, так что зрители будут не только смотреть программы, но и общаться с различными службами(10).
В Японии к началу 80-х годов целые города будут связаны стекловолоконным кабелем, и пользователи смогут заказывать не только программы, но и диапозитивы, различные сведения, записи театральных постановок, газетный и журнальный материал. Служба спасения и пожарные службы будут работать по той же системе.
В Икоме, спальном районе Осаки, я давал интервью в телешоу по экспериментальной программе "Хай-Овис" ("Hi-Ovis"), когда микрофон и телекамера ста-
[273]
вятся на телевизор в доме каждого пользователя, так что зрители могут быть не только получателями, но и отправителями информации. В то время как ведущий шоу брал у меня интервью, некая миссис Сакамото, глядя эту программу у себя в гостиной, подключилась к нам и начала с нами разговаривать на ломаном английском. И я, и телезрители видели на экране ее, приветствующую меня в Икоме, и ее бегающего по комнате маленького сынишку.
"Хай-Овис" имеет банк видеокассет обо всем ча свете - музыка, кулинария, образование и многое другое. Пользователи могут набрать кодовый номер и через компьютер, в любое время дня и ночи, могут потребовать, чтобы им показали на экране нужную им кассету.
Хотя эта система работает только в 160 домах, этот эксперимент поддерживается японским правительством и получает финансовую поддержку от таких корпораций, как "Fujitsu", "Sumimoto Electric", "Matsushita" и "Kintetsu". Это очень продвинутая система, работающая на технологии оптических волокон.
В Коламбусе, штат Огайо, неделей ранее я посетил систему Уорнер Кейбл корпорейшн Кьюб (Warner Cable Corporation's Qube, system). Она обеспечивает пользователя 30 телеканалами (против четырех регулярных передающих станций) и дает возможность смотреть специализированные программы всем - от школьников до врачей, юристов или "только для взрослых". "Кьюб" - самая разработанная, коммерчески окупаемая, двусторонняя кабельная система в мире. Пользователю дается аппарат, похожий на калькулятор, ему нужно только нажать кнопку, и он соединяется со станцией. Зритель, использующий так называемую "горячую кнопку", может соединиться со студией
[274]
"Кьюб" и ее компьютером. "Time", описывая эту систему, восхищается тем, что пользователь благодаря ей "выражает свое мнение в местных политических дебатах, продает гаражи, участвует в благотворительных аукционах, где продаются objets d'arts... Нажав кнопку, Джо или Джейн Коламбус могут задать каверзный вопрос политику или вынести приговор участникам конкурса любительских талантов". Потребители имеют возможность устроить "ярмарку сравнений местных супермаркетов" или заказать столик в Восточном ресторане.
Кабель все же не единственная проблема, с которой столкнулись телесети.
Видеоигры - ходовой товар в магазинах. Миллионы американцев стали страстными поклонниками приспособлений, превращающих телеэкран в стол для пинг-понга, хоккейное поле или теннисный корт. Эта разработка может показаться тривиальной и не иметь отношения к тому, чем занимаются ортодоксальные политические аналитики. Но она представляет собой волну социального обучения, это предварительная тренировка, готовящая нас к жизни в электронном мире. Видеоигры не только разрушают массив аудитории, уменьшая число тех людей, которые просто смотрят телевизор; благодаря этому нехитрому приспособлению миллионы людей учатся играть с телевизором, отвечать ему, взаимодействовать с ним. В этом процессе из пассивных получателей информации они превращаются в ее отправителей. Пожалуй, они манипулируют телевидением, а не телевизор - ими.
Информационные службы, работающие на телевидении, сейчас уже доступны в Великобритании, где зритель, снабженный адаптером, может нажать кнопку и выбрать из десятков таких разных информационных
[275]
служб то, что он хочет - новости, погоду, финансы, спорт и т. д. Эти данные проходят по телевизионному экрану как по ленте телеграфного аппарата. Вскоре пользователи смогут ввести в телевизор жесткий диск и перенести на бумагу все, что они пожелают сохранить. И опять же выбор у них гораздо больше, чем был раньше.
Видеомагнитофоны тоже распространяются очень быстро. К 1981 г. торговцы надеются продать миллион штук. Видео не только дает возможность записать, например, футбольный матч в понедельник, чтобы посмотреть его в воскресенье (таким образом разрушая синхронность образного ряда, которую дает телевизионная сеть), но и закладывает основы продажи кассет с записями фильмов и спортивных событий (арабы не проспали важный момент: кассету с фильмом "Посланник" ("The Messenger") о жизни Мухаммеда можно купить упакованной в коробку с позолоченной арабской вязью на ней). Благодаря видеомагнитофонам можно иметь специализированные кассеты, например, медицинский учебный материал для медработников или кассеты для покупателей с инструкциями о том, как собрать мебель или подключить тостер. Что важнее, видео дает возможность каждому потребителю стать производителем образов, принадлежащих только им. Опять-таки аудитория традиционного телевидения редеет, демассифицируется.
И, наконец, домашние спутниковые антенны позволяют индивидуальным телестанциям формировать временные мини-сети для специализированного программирования и посылать сигналы повсюду и отовсюду за минимальную цену, тем самым разрушая существующие телесети. К концу 1980 г. операторы кабельного телевидения будут иметь одну тысячу наземных стан-
[276]
ций, способных принять сигналы со спутниковых антенн. "На этом этапе, - пишет журнал "Television/Radio Age", - диспетчеру программ нужно будет только купить время на спутнике - и он имеет национальную кабельную телесеть... он может выборочно подключиться к любой системе по своему выбору"(11). "Спутник, - заявляет Уильям Дж. Доннелли, вице-президент огромной рекламной компании "Young & Rubicam", отвечающий за электронные средства информации, - ведет к появлению более мелких аудиторий и большего числа национальных программ".
Все эти разработки имеют одну общую черту: они делят телезрителей на группы, и каждый новый сегмент не только увеличивает разнообразие нашей культуры, но и глубоко проникает в мощную структуру телесетей, которые до сих пор полностью подавляли наш образный ряд. Джон О'Коннор, критик из газеты "New York Times", кратко резюмирует: "Одно точно: коммерческое телевидение не может больше нам диктовать, что смотреть и когда смотреть"(12).
На первый взгляд все это кажется набором не соотносящихся между собой событий, однако на деле является процессом взаимосвязанных перемен, которые маячат на горизонте средств информации, начиная с газет, радио и кончая журналами и телевидением. Средства массовой информации находятся под атакующим огнем. Бурно растут новые, демассифицированные средства информации, которые бросают вызов, а иногда и сменяют средства массовой информации, господствовавшие во всех обществах времен Второй волны.
Таким образом, Третья волна начала совершенно новую эпоху - эпоху не массовых средств информации. Наряду с новой техносферой появляется новая ин-
[277]
фосфера, и это будет иметь далеко идущие последствия во всех сферах жизни, включая наше сознание. Вместе взятые, эти перемены революционизируют наши представления о мире и наши способности его познания.



Клип-культура

Демассифицированные средства информации демассифицируют и наше сознание. Во время Второй волны постоянная накачка стандартизированного образного ряда привела к тому, что критики называют "массовым сознанием". Сегодня уже не массы людей получают одну и ту же информацию, а небольшие группы населения обмениваются созданными ими самими образами. Поскольку все общество движется в сторону разнообразия, привнесенного Третьей волной, новые средства информации отражают и ускоряют этот процесс.
Этим отчасти объясняется тот факт, что мнения по какому-либо вопросу - от поп-музыки до политики - становятся менее унифицированными. Консенсус пошатнулся. На личностном уровне нас осаждают и ослепляют противоречивыми и не относящимися к нам фрагментами образного ряда, которые выбивают почву из-под ног наших старых идей, и обстреливают нас разорванными и лишенными смысла "клипами", мгновенными кадрами. По сути дела, мы живем в "клип-культуре".
"Беллетристика понемногу отдает свои куски территории, - жалуется критик Джеффри Вулфф, - каждый романист все меньше понимает великую картину мира". Что касается документальной прозы, Дэниэл Ласкин, рецензируя такие феноменально популярные справочники, как "Народный альманах" ("The People's
[278]
Almanac"), "Книга реестров" ("The Book of Lists"), пишет: "Идея любого исчерпывающего синтеза кажется несостоятельной. Альтернативное решение - собрать мир наобум, особенно его самые забавные черепки". Но разбивка нашего образного ряда на крошечные кадрики не ограничивается книгами или литературой, она еще больше проявляется в прессе и электронных средствах информации.
В этой новой культуре с ее фрагментарными, временными образами увеличивается разрыв между пользователями средств информации Второй и Третьей волн.
Публику Второй волны, стремящуюся к готовым, установившимся моральным и идеологическим истинам прошлого, раздражают и дезориентируют клочки информации. Она испытывает ностальгию по радиопрограммам 30-х годов или фильмам 40-х. Она чувствует себя вырванной из пространства новых средств информации не только потому, что многое из того, что она видит и слышит, пугает и расстраивает ее, но и тип подачи материала ей незнаком.
Вместо получения пространных, соотносящихся друг с другом "полос" идей, собранных и систематизированных, нас все больше пичкают короткими модульными вспышками информации - рекламой, командами, теориями, обрывками новостей, какими-то обрезанными, усеченными кусочками, не укладывающимися в наши прежние ментальные ячейки. Новый образный ряд не поддается классификации, отчасти из-за того, что выпадает из наших старых концептуальных категорий, но еще и потому, что подается в странной, скоротечной, бессвязной форме. Резко критикуя то, что они называют бедламом клип-культуры, люди Вто-
[279]
рой волны испытывают подавленное раздражение против средств информации.
Люди Третьей волны, напротив, чувствуют себя неплохо под бомбардировкой блицев: полутораминутный клип с новостями, полуминутный рекламный ролик, фрагмент песни или стихотворения, заголовок, мультик, коллаж, кусочек новостей, компьютерная графика. Будучи ненасытными читателями дешевых книг и специальных журналов, они залпом глотают огромное количество информации. Но они также внимательно следят за тем, как в новых концепциях или метафорах собираются и организуются в некое целое эти кусочки информации. Вместо попытки втиснуть новые модульные данные в стандартные структуры или категории Второй волны, они учатся создавать свои собственные "полосы" идей из того разорванного материала, который обрушивают на них новые средства информации.
Сейчас мы не получаем готовую ментальную модель реальности, мы вынуждены постоянно формировать ее и переформировывать. Это ложится на нас тяжелым грузом, но это же ведет к большей индивидуальности, демассификации как личности, так и культуры. Некоторые из нас ломаются под таким давлением, отступают, испытывая апатию или гнев. Другие постоянно растут, формируют себя и становятся компетентными, грамотными людьми, способными работать на высшем уровне. (В обоих случаях, является ли напряжение слишком большим или не очень, результат один - далекий плач униформированных, стандартизированных, легко управляемых роботов, приход которых предсказывали многие социологи и фантасты времен Второй волны. )
[280]
Кроме прочего, демассификация цивилизации, отражением и усилением которой являются средства информации, влечет за собой огромный скачок объема информации, которой мы обмениваемся друг с другом. И этот рост объясняет, почему мы становимся "информационным обществом".
Чем более разнообразна цивилизация, чем дифференцированной ее технология, ее энергетические формы, тем больше информации должно проходить между составляющими ее частями, чтобы иметь возможность соединить их воедино, особенно перед лицом глобальных перемен. Какая-либо организация, например, должна уметь предвидеть (более или менее точно), как на эти перемены отреагируют другие организации, если она хочет соответствовать этим переменам. То же касается и индивидов. Чем более мы униформированы, тем меньше нам нужно знать друг о друге, чтобы предвидеть поведение каждого. Но по мере того, как люди вокруг нас становятся все более индивидуализированными и демассифицированными, мы все больше нуждаемся в информации - сигналах и ключах, - чтобы предвидеть, хотя бы в общих чертах, как они собираются поступать по отношению к нам. И если мы не сможем делать эти прогнозы, мы не сумеем работать или даже жить вместе.
В конечном счете индивиды и организации постоянно стремятся получить больше информации, и во всей системе пульсируют растущие потоки данных. Форсируя увеличение объема информации, необходимой для существования социальной системы, и увеличив скорость обмена ею, Третья волна раскачала структуру изношенной, перегруженной инфосферы Второй волны и создает новую структуру, способную ее заменить.



[281]

Глава 14

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ СРЕДА

Немало разных народов мира верило, что за непосредственной физической реальностью вещей скрывается душа, а некоторые и до сих пор убеждены, что даже у таких, казалось бы безжизненных объектов, как земля или камни, есть некая активная сила: мана*. Индейцы сиу называют ее вакан, алгонкины - манату, а ирокезы - аренда. Вся окружающая этих людей среда исполнена жизни.
Создавая ныне для цивилизации Третьей волны новую инфосферу, мы наделяем окружающую нас "безжизненную" среду не жизнью, а интеллектом.
Залогом столь решительного шага вперед стал, конечно же, компьютер. Компьютеры как сочетание электронной памяти с программами, сообщающими машине, каким образом обрабатывать накопленные данные, еще в начале 50-х годов были неким научным курьезом. Однако в 1955-1965 гг., в течение этого десятилетия, когда Третья волна начала свой подъем в Соединенных Штатах, они стали постепенно просачиваться в деловую сферу(1). Сначала это были автономные устройства с ограниченными возможностями, которые использовались главным образом при финансовых расчетах. Вскоре обладающие огромными возможностями машины начали внедряться на командных высотах для решения различных задач. По словам Харви Поппела, первого вице-президента компании Booz Alien & Hamilton (консультации по во-
----------------------------------------
* Мана - в верованиях народов Меланезии и Полинезии сверхестественная сила, присущая некоторым людям, животным, предметам, духам.
[282]
просам управления), в 1965-1977 гг. мы пребывали в "эре большой центральной ЭВМ... олицетворяющей собой последнее слово технической мысли. Это главное достижение века машин - большой суперкомпьютер - покоилось в бомбоубежище на глубине сотен футов под центром... в стерильной среде... управляемое группой супертехнократов".
Эти централизованные гиганты настолько поражали воображение, что вскоре стали неотъемлемой частью социальной мифологии. Кинорежиссеры, карикатуристы и фантасты использовали их как символ будущего, шаблонно изображая компьютер неким всемогущим разумом - важнейшим средоточием сверхчеловеческого интеллекта.
Однако в 70-х годах действительность опередила фантазию, оставив позади устаревшие представления. По мере того как стремительно уменьшались размеры, нарастала емкость памяти, а стоимость функции падала, повсюду стали распространяться маленькие дешевые, но мощные мини-ЭВМ. Любой производственный филиал, лаборатория, отдел сбыта или техотдел претендовали на свою собственную машину. И появилось столько компьютеров, что компаниям порой не удавалось отследить, сколько же их числится у них на балансе. "Мозги" компьютера уже больше не сосредоточивались в одной-единственной точке, - они стали " распределяться ".
В настоящее время происходит очень быстрое распространение компьютерного интеллекта. Так, затраты США в 1977 г. на обработку распределенных данных (или DDP в современной терминологии) составляли 300 млн долл. Однако по сведениям одной из ведущих в отрасли фирм - "Международной корпорации данных", изучающей состояние компьютерного рынка, - цифра
[283]
эта к 1982 г. достигнет величины в 3 млрд долл(2). Маленькие недорогие машинки(3), для работы с которыми уже больше нет нужды в специально подготовленной жреческой касте, станут вскоре такими же вездесущими, как и обычные пишущие машинки. Мы "интеллектуализируем" условия своего труда.
Более того, за пределами промышленности и правительства происходит параллельный процесс, который был бы невозможен без этой всепроникающей технической новинки - домашнего компьютера. Всего пять лет назад число домашних, или персональных, компьютеров было ничтожно. Сегодня же считается, что по меньшей мере 300 тыс. компьютеров мурлычет и жужжит по гостиным, кухням и уютным домашним кабинетам Америки. И это при том, что такие гиганты-изготовители, как IBM и "Texas Instruments", пока еще не продают их по низким ценам. Персональные компьютеры скоро будут стоить немногим дороже обычного телевизора(4).
Этими умными машинами уже пользуются в самых разных целях: от оформления семейных счетов до контроля расхода электроэнергии в доме. С ними играют, в них хранят кулинарные рецепты, они напоминают своим владельцам о предстоящих встречах и служат "интеллектуальными" пишущими машинками. Однако это всего лишь малая толика их потенциальных возможностей.
Телекомпьютерная корпорация Америки предлагает услугу, именуемую просто "Источник"(5), которая за смехотворно низкую цену предоставляет пользователю компьютера немедленный доступ к кабельному каналу новостей "United Press International", огромному массиву данных товарной и фондовой биржи, программам обучения детей счету, письму, французскому, немецко-
[284]
му и итальянскому языкам, членство в компьютеризированном клубе покупателей товаров со скидкой, возможность немедленно заказать гостиницу или туристическую поездку и еще многое другое.
"Источник" также позволяет всем, у кого есть недорогой терминал ЭВМ, общаться с кем угодно в данной системе. Любители бриджа, шахмат или игры в триктрак могут при желании играть с партнерами, находящимися от них за тысячи миль. Пользователи могут вступать в переписку друг с другом или рассылать сообщения многочисленным адресатам одновременно, а всю свою почту хранить в электронной памяти. "Источник" облегчит формирование даже своего рода "электронного братства" людей, объединяющихся в группы по интересам. Десяток фотолюбителей из многих городов, электронно связанных между собой "Источником", могут сколько душе угодно общаться на тему камер, аппаратуры, оборудования фотолаборатории, освещения или цветной пленки. Месяцы спустя они смогут извлечь свои замечания, запросив их по предмету обсуждения, дате или какой-нибудь иной категории.
Рассредоточение компьютеров по домам, не говоря уж об их объединении в разветвленную сеть, стало следующим шагом в создании пространства интеллектуальной среды. Но даже и это - еще не все.
Распространение машинного интеллекта выйдет на совершенно иной уровень с появлением микропроцессоров и микрокомпьютеров - этих крохотных чипов застывшего интеллекта, которые, вероятно, станут вскоре неотъемлемой частью всего, что мы делаем и чем мы пользуемся.
Помимо использования в производственных процессах и в бизнесе в целом, они уже встраиваются, или
[285]
вскоре будут встраиваться, во все и вся, начиная с установок для кондиционирования воздуха и автомобилей до швейных машин и бытовых весов. Они будут следить за расходом электроэнергии в доме и сокращать излишнюю ее трату, подбирать в стиральной машине количество стирального порошка и температуру воды для каждой порции белья. Они же тонко отрегулируют топливную систему автомобиля и просигнализируют нам в случае каких-либо неполадок. Утром включат нам радиочасы, тостер, кофеварку и душ, прогреют гараж, запрут двери и выполнят тысячу всяких мелких и не очень дел, от которых вечно голова идет кругом.
Свои соображения, до чего этак можно докатиться через несколько десятков лет, изобразил в забавном сценарии "Фред-жилище" один из ведущих дистрибьютеров микрокомпьютеров - Алан П. Холд(6).
Как полагает Холд: "Домашние компьютеры уже могут говорить, интерпретировать устную речь и контролировать бытовую электротехнику. Понакидайте несколько сенсоров, скромненький словарик, систему телефонной компании "Белл" - и дом ваш может беседовать с кем или с чем угодно в мире". Впереди ожидает еще немало трудностей, но основное направление преобразований уже четко просматривается.
"Представьте себе, - пишет Холд, - вы - на работе, звонит телефон. Это - Фред, ваше жилище. Просматривая в утренних новостях сообщения о последних ночных ограблениях со взломом, Фред наткнулся на сводку погоды с предупреждением о предстоящем ливне. Информация эта активизировала у Фреда запоминающее устройство на магнитных доменах: пора произвести текущий осмотр крыши. Было обнаружено место возможной протечки. Прежде чем звонить вам,
[286]
Фред посоветовался по телефону со Слимом. Слим - это дом в стиле старинного ранчо, расположенный ниже по кварталу... Фред и Слим часто обмениваются банками данных, и, как известно, в их программы заложена эффективная поисковая методика идентификации служб домоводства... Вы уже научены доверять решениям Фреда и санкционируете ремонт. Остальное - дело техники: Фред вызывает кровельщика... "
Забавная выдумка. И все же она уловила то жутковатое ощущение, которое вызывается жизнью в интеллектуальной среде. Жизнь в такой среде порождает леденящие душу философские вопросы. Не перейдет ли все управление к машинам? Не окажется ли, что интеллектуальные машины, особенно объединенные в коммуникационные сети, выйдут за пределы возможностей нашего понимания и станут недоступны для контроля над ними? Не сможет ли однажды Старший Брат* подключиться не только к нашим телефонам, но и к тостерам и телевизорам, взяв на учет не только каждое наше движение, но и всякое суждение? В какой мере мы позволим себе зависеть от компьютера и чипа? По мере того как мы все большим и большим интеллектом накачиваем материальную среду, не атрофируется ли наш собственный разум? И что произойдет, если кто-нибудь или что-нибудь выдернет вилку из штепсельной розетки? Сохранятся ли у нас до тех пор основные навыки, необходимые для выживания?
На каждый из вопросов существует бесчисленное множество встречных вопросов. Возможно ли, чтобы
----------------------------------------
* Старший Брат - персонификация тоталитарного вождя, который опекает всех людей и контролирует их жизнь. Имя из романа Дж. Оруэлла "1984".
[287]
Старший Брат уследил за всеми тостерами и телевизорами, автомобильными моторами и кухонными электроприборами? Когда произойдет широкое распределение интеллекта во всей среде обитания, когда активизировать его смогут пользователи сразу в тысяче мест, когда пользователи компьютеров станут общаться друг с другом, минуя центральный компьютер (как это происходит во многих распределенных сетях), сможет ли Старший Брат все так же контролировать ситуацию? Децентрализация интеллекта не только не укрепит мощь тоталитарного государства, а скорее наоборот, ослабит ее. Однако не стоит ли и нам быть несообразительнее, чтобы перехитрить правительство? Главному герою великолепного сложного романа Джона Брюннера "Всадник взрывной волны" вполне успешно удается саботировать стремление правительства навязать при помощи компьютерной сети контроль за мышлением. Должна ли атрофироваться способность к мышлению? Как мы вскоре увидим, создание интеллектуальной среды могло бы оказывать и совершенно противоположное действие. Разве при проектировании машин для исполнения наших приказаний мы не можем запрограммировать их, как Робби в классическом произведении Айзека Азимова* "Я, робот", никогда не причинять вреда человеку?(7) Окончательный приговор еще не вынесен, а потому было бы наивно и безответственно игнорировать такие проблемы, однако столь же наивно было бы допустить, будто все складывается против рода человеческого. У нас есть интеллект и воображение, которыми мы до сих пор еще не начали пользоваться.
----------------------------------------
* Азимов Айзек (р. 1920) - американский писатель, ученый-биохимик.
[288]
Однако во что бы нам ни хотелось верить, неотвратимо ясно одно, что мы коренным образом меняем свою инфосферу. Мы не просто сокращаем объем носителей информации Второй волны, мы добавляем социальной системе совершенно новый уровень коммуникации. По сравнению с развивающейся инфосферой Третьей волны, инфосфера эпохи Второй волны, где ведущее место принадлежало средствам массовой информации, почте и телефону, кажется безнадежно устаревшей.



Качественное улучшение головного мозга с помощью ЭВМ

При столь серьезном изменении инфосферы мы обречены и на трансформирование собственного сознания, т. е. того, как мы осмысляем свои проблемы, как обобщаем информацию, каким образом предвидим последствия наших поступков и действий. Нам, вероятно, придется иначе относиться к роли грамотности в нашей жизни. И даже изменить эмоциональный склад собственного ума.
Выдумка Холда о способности компьютеров и чипоопекаемой бытовой электротехники беседовать с нами - отнюдь не плод досужей фантазии, как это могло бы показаться. Ныне существующие терминалы "Голосового ввода данных" уже вполне в состоянии распознавать и реагировать на словарь в тысячу слов, и немало компаний, начиная с таких гигантов, как IBM и "Ниппон Электрик", до карликов вроде "Эврики, инк. " или корпорации "Сантиграмм", соревнуются в расширении этого словаря, упрощении технологии и радикальном снижении затрат. Прогнозы о сроках, когда компьютеры полностью освоятся с естественным
[289]
языком, варьируются от 20 до всего лишь 5 лет, а внедрение этой разработки могло бы стать потрясающим событием как в экономическом, так и в культурном отношении(8).
В настоящее время миллионы людей исключены из рынка труда из-за своей функциональной безграмотности. Даже самая простая работа требует от человека умения читать бланки, узнавать кнопки включения и выключения, получать зарплату, инструкции по работе и т. п. В мире Второй волны способность читать была самым элементарным навыком, требуемым в конторе по найму.
Неграмотность и глупость - это до сих пор не одно и то же. Мы знаем, что во всем мире неграмотные люди способны осваивать весьма сложные навыки в столь разных видах деятельности, как сельское хозяйство, строительство, охота и музыка. Многие неграмотные обладают удивительной памятью и могут бегло разговаривать на нескольких языках, что не удается большинству американцев с университетским образованием. Однако в обществах Второй волны неграмотные были экономически обречены.
Конечно, грамотность - это нечто большее, нежели просто трудовой навык. Это - путь в фантастический мир воображения и удовольствия. Тем не менее в условиях интеллектуальной среды, когда машины, бытовая электротехника и даже стены запрограммированы на речевое общение, от грамотности, возможно, будет гораздо меньше зависеть зарплата, чем это было в последние три сотни лет. Служащие авиакасс, складов, слесари-механики и ремонтные рабочие смогут вполне хорошо справляться со своими обязанностями, не читая инструкции, а прислушиваясь к тому, что сообщает им
[290]
машина о пооперационном исполнении команд или замене неисправной детали.
Компьютеры - это не сверхъестественные силы: они ломаются, допускают ошибки, сопряженные порой и с опасностью. В них нет ничего таинственного и, конечно же, они - не "духи" и не "души", обитающие в окружающей нас среде. И все же, при всех этих оговорках, они остаются в числе самых поразительных и будоражащих воображение достижений человеческого разума, ибо, подобно тому, как техника Второй волны повысила нашу мускульную силу, они повышают мощь нашего разума, а мы не ведаем, куда в конце концов заведут нас наши собственные помыслы.
Сейчас мы и не представляем, насколько легко и просто мы станем пользоваться компьютерами, когда постепенно освоимся в интеллектуальной среде и научимся общаться с ней с колыбели. И они помогут нам, - а не только нескольким "супертехнократам" - гораздо серьезнее думать о самих себе и о мире, в котором мы живем.
Если какая-нибудь проблема возникает сегодня, мы тут же пытаемся установить ее причину. Однако до сих пор даже самые глубокие мыслители пытаются объяснять что-то, исходя обычно из сравнительно немногих каузальных сил. Ибо человек даже самых блестящих умственных способностей затрудняется удерживать в голове одновременно больше нескольких переменных, не говоря уж о том, чтобы ими оперировать. Следовательно, оказавшись перед действительно сложной проблемой, например: почему ребенок стал правонарушителем, или почему инфляция оказывает разрушительное воздействие на экономику, или как урбанизация влияет на экологию соседней речки, - мы склонны со-
[291]
средоточиваться на двух-трех факторах, не обращая внимания на многие другие, которые поодиночке или все вместе могут быть гораздо важнее.
Хуже того: каждой группе экспертов свойственно настаивать на первоочередном значении причин, выдвигаемых " именно ею", и исключать все прочие. Столкнувшись с потрясающими проблемами деградации городов, специалист по жилью усмотрит их причину в перенаселенности и старении жилого фонда, транспортник укажет на отсутствие городского общественного транспорта, эксперт по социальному обеспечению отметит неадекватность ассигнований на центры дневного ухода за детьми или социальную помощь, криминолог обратит внимание на нерегулярность полицейского патрулирования, экономист продемонстрирует, как высокие налоги мешают капиталовложениям предприятий и т. д. и т. п. Каждый великодушно соглашается, что все эти проблемы в какой-то мере взаимосвязаны, что они образуют некую самоусиливающуюся систему. Однако при попытке добраться до сути решения данной проблемы никто не в состоянии удержать в памяти и учесть все эти хитросплетения.
Деградация городов - это только одна из огромного числа проблем, которое Питер Ритнер в своей работе "Общество космоса"* однажды удачно назвал "проблемосплетением"(9). Он предупреждал, что мы все более и более будем сталкиваться с кризисами, "не поддающимися "причинно-следственному анализу", но требующими "анализа взаимозависимости", состоящими не из легко отделяемых элементов, но из сотен взаимодопол-
----------------------------------------
* К космическому пространству тема не имеет никакого отношения. Речь идет о необъятности нашего самого непосредственного окружения. (Прим. перев. )
[292]
няющих влияний десятков независимых, частично совпадающих источников".
Обладая возможностью запоминать и взаимосвязывать огромное число каузальных сил, компьютер может нам помочь справляться с такими проблемами на гораздо более глубоком, чем обычно, уровне. Он может помочь просеивать громадные массивы данных, чтобы отыскать едва уловимые образцы, помочь собрать разрозненные "крупицы информации" в большее по объему и значению целое. Получив ряд предположений или какую-либо модель, компьютер может наметить последствия альтернативных решений и проделать это гораздо методичнее и полнее, чем практически способен сделать любой человек. Он даже может предложить мнимые решения определенных проблем, выявляя новые или до сих пор не замеченные взаимосвязи между людьми и ресурсами.
На ближайшие обозримые десятилетия человеческий интеллект, воображение и интуиция так и останутся гораздо важнее машин. И тем не менее можно ожидать, что компьютеры углубят всю культуру суждения о причинности, усиливая наше понимание взаимосвязанности вещей, помогая нам синтезировать значимое "целое" из вихря кружащихся вокруг нас разрозненных данных. Компьютер - это единственное средство против разрозненной культуры информации.
В то же время эта интеллектуальная среда может в конечном счете изменить не только наш подход к анализу проблем и способ обобщения информации, но и самый химический состав нашего головного мозга. Эксперименты, проведенные Дейвидом Кречем, Мэриан Дайменд, Марком Розенцвейгом и Эдуардом Беннетом, продемонстрировали, кроме всего прочего, что животные, подвергавшиеся воздействию "насыщенной" ок-
[293]
ружающей среды, имеют увеличенную кору головного мозга, повышенное количество нервных клеток, нейроны большего размера, более активные трансмиттеры и повышенное кровоснабжение головного мозга, чем животные из контрольной группы. А не может ли оказаться, что, по мере того как мы усложняем окружающую нас среду и делаем ее все более интеллектуальной, и мы сами станем умнее?
Доктор Ф. Клайн, руководитель исследований Нью-йоркского психиатрического института, один из ведущих психоневрологов мирового уровня, рассуждает:
"Работа доктора Креча наводит на мысль, что к числу переменных, оказывающих воздействие на интеллект, принадлежит и интеллектуально насыщенная и чутко реагирующая окружающая среда, в которой он находится на ранней стадии развития. Малыши, помещенные в условно называемую "глупую" среду, т. е. нищенское и невнимательное окружение, не оказывающее стимулирующего воздействия, очень скоро привыкают не использовать свои шансы. Предел погрешности тут крайне мал, а расплатой фактически оказываются осторожность, консервативность, нелюбознательность или полнейшая пассивность, которые никак не способствуют развитию умственных способностей.
С другой стороны, у малышей, растущих среди умных, толковых и отзывчивых людей, т. е. в сложной и стимулирующей среде, может развиться совокупность совершенно иных способностей. Если малыши умеют привлекать себе на помощь окружающую их среду то они становятся менее зависимыми от родителей в подростковом возрасте. Они способны приобрести умение чувствовать мастерство или компетенцию. Они же могут позволить себе быть пытливыми, пускаться в исследования, предаваться буйным фантазиям и усво-
[294]
ить такое отношение к жизни, когда проблемы решаются, а не становятся непреодолимой преградой. Все это может способствовать изменениям и в самом головном мозге. Но в данном случае мы можем только строить догадки. Однако нельзя исключить и такую возможность, что интеллектуальная окружающая среда может привести к образованию у нас новых синапсов и увеличению коры головного мозга. Вполне вероятно, что под влиянием "поумневшей" окружающей среды умнее станут и сами люди".
Однако все это лишь первые намеки на более значительные перемены, которые несет с собой новая инфосфера, ибо демассификация средств массовой информации, сопровождающаяся одновременным возрастанием роли компьютера, совместными усилиями изменят нашу социальную память.



Социальная память

Все виды памяти можно разделить на память чисто индивидуальную, или частную, не доступную для других, и память общую, открытую для совместного доступа, то есть социальную. Частная память, не разделенная с другими, умирает вместе с человеком. Социальная же память продолжает свое существование. Наша замечательная способность хранить и отыскивать информацию в общей памяти - вот секрет успешного эволюционного развития нашего вида. И поэтому все, что существенным образом противоречит тому, как мы создаем, накапливаем или пользуемся социальной памятью, затрагивает и самые истоки судьбы.
Уже дважды на протяжении своей истории человечество круто ломало свою социальную память. Созда-
[295]
вая ныне новую инфосферу, мы находимся на пороге следующего такого преобразования.
Первоначально социальные группы были вынуждены накапливать свою общую память там же, где они хранили память частную, т. е. в головах людей. Родоплеменные старейшины, мудрецы и т. п. хранили все это при себе в форме истории, мифа, традиционного практического знания и легенды и передавали своим детям в сказках, песнях, эпических сказаниях и на примерах. Как развести огонь, как лучше заманить в ловушку птицу, как вязать плоты или толочь таро, как заострить палку для рыхления земли или ходить за быками - весь накопленный опыт группы хранился в нейронах, нервной ткани и конъюгациях хромосом людей.
Объем социальной памяти был жестко ограничен - эта истина пока остается непреложной. Неважно, сколь хороша была память у старшего поколения, сколь запоминающимися были песни и уроки, но в головах любой популяции было ровно столько, и не больше, места для хранения информации.
Цивилизация Второй волны уничтожила барьер памяти. Распространила массовую грамотность. Вела систематические деловые записи. Построила тысячи библиотек и музеев. Изобрела картотеки. Короче, она извлекла социальную память из-под "черепной коробки", нашла новые способы ее хранения и тем самым вывела ее за рамки прежних ограничений. Путем увеличения запаса кумулятивного знания она ускорила все процессы нововведений и социальных перемен, придавая цивилизации Второй волны самую стремительно меняющуюся и развивающуюся культуру, дотоле неведомую миру.
[296]
А сейчас мы готовы вскочить на новую ступень социальной памяти. Решительная демассификация, изобретение новых средств массовой информации, картографическая съемка земли спутниками, больничный контроль за лежачими пациентами с помощью электронных датчиков, компьютеризация корпоративных файлов (документов систематического хранения) - все это означает, что мы подробнейшим образом регистрируем в записи деятельность нашей цивилизации. Если только мы не кремируем нашу планету, а вместе с ней и свою социальную память, то вскоре вплотную приблизимся к цивилизации "фотографической" памяти. Цивилизация Третьей волны будет иметь в своем распоряжении гораздо больше и гораздо лучше организованную информацию о себе самой, чем это можно было бы вообразить еще четверть века назад.
Однако крен Третьей волны в сторону социальной памяти больше, чем просто количественный. Мы, как и прежде, вдыхаем жизнь в свою память. Когда социальная память накапливалась в человеческих умах, то постоянно подвергалась постепенному разрушению, пополнению, смешиванию, комбинированию и перекомбинированию по-новому. Она была деятельной, энергичной и в самом прямом смысле живой.
Когда промышленная цивилизация вывела большую часть социальной памяти за пределы "черепной коробки", то память эта стала объективированной - воплощенной в артефактах, книгах, платежных ведомостях, газетах, фотографиях и фильмах. Однако символ, однажды начертанный на странице, фотография, запечатленная на пленке, напечатанная газета - все они остаются пассивными или неподвижными. И только когда эти символы снова вводились в человеческий
[297]
мозг, они оживали, их по-новому обрабатывали и перестраивали. Хотя цивилизация Второй волны радикальным образом расширила социальную память, она же ее и заморозила.
Скачок в инфосферу Третьей волны потому исторически совершенно беспрецедентен, что делает социальную память не только обширной, но и активной. А такое сочетание проявит себя как движущая сила.
Активизация этой новоявленной расширенной памяти высвободит в культуре свежие силы. Ведь компьютер не только помогает нам организовать или синтезировать "крупицы информации" в когерентные модели реальности, но также далеко раздвигает границы возможного. Ни библиотека, ни каталог не могли бы мыслить, не говоря уж о том, чтобы мыслить необычно и оригинально. В противоположность этому компьютер можно попросить "помыслить немыслимое", о чем прежде и не думали. Он сделает возможным поток новых теорий, идей, идеологий, художественных озарений, технических прорывов, экономических и политических инноваций, которые до сих пор были в самом прямом смысле немыслимыми и невообразимыми. Таким образом, он ускоряет процесс исторических изменений и поддерживает резкий сдвиг в сторону социального многообразия Третьей волны.
Во всех предшествующих обществах инфосфера предоставляла средства коммуникации между людьми. Третья волна эти средства приумножит. Но она также впервые в истории обеспечит и мощные средства коммуникации между машинами и, что еще поразительнее, для общения людей с окружающей их интеллектуальной средой. Если отступить и взглянуть на всю эту грандиозную картину в целом, то становится ясно, что
[298]
революция в инфосфере столь же поразительна, как революция в техносфере - энергетической и технологической основе общества.
Работа по созданию новой цивилизации идет полным ходом на многих уровнях сразу.