Нибур Р.X. Христос и культура

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава VII. «Заключительный ненаучный постскриптум»

2. Релятивизм веры

Те выводы, к которым мы подошли индивидуально, стремясь остаться христианами в нашей культуре, являются относительными по крайней мере по четырем причинам. Они опираются на частичное, неполное, фрагментарное знание индивидуума; они зависят от степени его веры или неверия; они связаны с его исторической позицией и с обязанностями, проистекающими из его положения в обществе; предметом их являются ценностные соотношения. Вряд ли нужно подробно раскрывать содержание первого пункта. Хотя зло, творимое добрыми, но невежественными людьми, с ликованием обнародуется в наше время теми, кто думает, что наука есть замена нравственности, его непременно нужно развенчивать и в нем каяться тем, кому известно, что нравственность не заменяет науку. И сам Христос, который одобрил доброго самаритянина за умащение ран вином и маслом, вряд ли бы похвалил человека, который, умея оказывать первую помощь современными средствами, руководствовался бы Библией как непогрешимым авторитетом. В политике, экономике и других областях культуры, не менее чем в медицине, мы поступаем лучше всего, если действуем, исходя из наших знаний о природе вещей и природных процессах, но это «лучше всего» всегда зависит от весьма фрагментарного коллективного и еще более фрагментарного индивидуального знания. И не только наши технические познания, но и философские представления, наиболее значительными из которых мы пользуемся для того, чтобы ориентироваться в нашем сложном мире, делают наши решения относительными. У каждого имеется своя философия, некое общее мировоззрение, представляющееся мифологией людям, придерживающимся других взглядов. Эта философия или мифо-

192

логия воздействует на наши поступки и делает их относительными. Они не менее относительны, когда на них воздействует мифология XX в., чем когда они совершались под влиянием мифологии I в. У нас не хватит смелости действовать на основании последней и приняться лечить умственное расстройство, изгоняя бесов: следует постараться прибегнуть к возможно более четким представлениям о природе взаимоотношений духа и тела, однако нам следует знать, что все, являющееся для нас относительно верным, также содержит элементы мифологии.
Наши решения и заключения относительны и потому, что зависят от фрагментарности и хрупкости нашей веры. Мы не нашли и не найдем в истории —до самого Второго Пришествия — такого христианина, чья вера настолько главенствовала бы в его жизни, что всякая его мысль была бы ей подчинена, и он всегда и везде ощущал бы себя пребывающим в Царстве Божием. Всякий встречал гору, которую не мог сдвинуть, и демона, которого не мог изгнать. Сказанное, разумеется, относится ко всем нам. Иногда упорство языческой культуры в целом заставляет нас говорить: «Божье милосердие и власть не могут заставить эту вещь сдвинуться с места». Иногда зло, которое от плоти, приводит нас к суждению о невозможности для Бога спасти человека в его теле и в истории, которая началась с его творения. Иногда вера в Его благодать и силу цепенеет при виде злодейства людей, животных и других природных сил. А где> цепенеет вера, там останавливается и решение, принимаемое в вере, и размышление в вере; там решение принимается, размышление происходит в безверии. Если у меня нет веры в то, что верховнейшая власть над людскими обществами к ним милосердна, и я верю, что она милосердна только к личностям, я не только стану служить личностям, но направлю свою деятельность в обществе соответственно неверию в возможность его спасения. Если у меня нет уверенности в том, что сила, проявляющая себя в природе, есть Бог, я приму милости природы без благодарности, а ее удары без раскаяния, каким бы богобоязненным я ни был, когда в церкви или в обществе мне приходится столкнуться с какими-то благодатными или требовательными духовными силами. Вся наша вера фрагментарна, хотя все мы владеем не одними и теми же ее фрагментами. Ограниченность веры II в. стала очевидной в ее отношении к «миру»; ограниченность средневековой веры проявилась в ее отношении к еретикам; ограниченность современной веры проявляется в нашем отношении к смерти. Но вера еще меньше и фрагментарнее, чем усматривается из самых явных ее неудач.

193

Когда мы размышляем и действуем согласно вере и даем таким образом христианский ответ, мы действуем на основе частичной, отрывочной веры, а в нашем ответе, возможно, мало от христианства.
Историческая и культурная относительность нашего мышления и наших решений очевидна, и не только когда мы размышляем об исторических переменах в познании, но и когда думаем о наших обязанностях в историческом процессе или по отношению к общественной структуре. Великая и могучая церковь не в состоянии ответственно делать то, что считала себя призванной делать малая и преследуемая секта. Христиане, живущие в индустриальном обществе, не могут думать и действовать так, как при феодализме. Верно то, что мы не дальше отошли от Христа, потому что живем 1950 лет спустя после его рождения, чем те его ученики, что жили 500 или 1000 лет назад; несомненно, мы куда более отдалены от наших якобы современников, которые не были и никогда не будут находиться в поле нашего зрения. Но со своей конкретной точки зрения в истории общества мы неизбежно видим Христа на таком фоне и слышим его слова в таком контексте, которые несколько отличны от контекста и фона опыта наших предшественников. Наша историческая ситуация с характерными для нее взглядами и обязанностями осложняется еще и относительностью нашего положения в обществе как мужчин и женщин, родителей и детей, правителей и управляемых, учителей и учеников, работников физического и умственного труда и т. д. Мы должны принимать решения, продолжать думать и приобретать опыт как конкретные люди, живущие в конкретное время и имеющие конкретные обязанности.
Наконец, имеет место относительность ценностей, которую мы должны принимать в расчет, делая наш выбор. Все, с чем мы соприкасаемся, обладает множеством ценностных отношений: оно имеет ценность для нас, для других людей, для жизни, разума, государства и т.д. И хотя мы начинаем со смелого утверждения веры в то, что все люди обладают священной ценностью, так как все они связаны с Богом, и что поэтому все они равны в своей ценности, тем не менее, нам следует учесть и то, что люди находятся во взаимоотношениях с другими конечными существами, а в этих отношениях они не обладают равной ценностью. Соблазняющий «одного из малых сих» отнюдь не равен своей ценностью его благодетелю. Священник, левит и самаритянин должны считаться равными как объекты божественной оценки; но они не равны по ценности для жертвы раз-

194

бойника, что бы тот ни думал о каждом из них. Во Христе не существует ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины; но в отношениях с другими людьми возникает множество относительных оценок. Ничто, даже истина, не обладает ценностью только в каком-то одном смысле, уж не говоря о понятии внутренне присущей ценности. Хотя истина и имеет вечную ценность, ценность для Бога, она также вступает в ценностные отношения с человеческим разумом, с жизнью, с обществом в его упорядоченности, с самой собой. Наша культурная работа обращена на все эти относительные ценности людей, идей, природных объектов и процессов. В правосудии мы имеем дело со шкалой относительных ценностей, прилагаемой к преступникам и к честным людям их согражданами. В экономике мы заняты относительными ценностями вещей и действий, затрагивающих судьбу миллионов существ, связанных многообразными отношениями друг с другом. В каждом деле культуры мы являемся относительными величинами с нашими относительными точками зрения, относительными оценками и относительными ценностями, и таким образом мы и принимаем наши решения.
Однако признание и познание нашей относительности отнюдь не означают, что у нас не имеется никакого абсолюта. Перед лицом своей относительности у людей есть три возможности: они могут стать нигилистами и последовательными скептиками, утверждающими, что в мире нет ничего, на что можно было бы опереться; далее, они могут прибегнуть к некоему относительному авторитету, утверждая, что абсолютом является церковь, или философия, или ценность, такая, как жизнь ради самой жизни; наконец, они могут воспринимать свою относительность с верой в безусловный Абсолют, которому подчинены все их относительные точки зрения, ценности и обязанности. В последнем случае люди могут совершать свои признания и принимать решения как с уверенностью, так и со смирением, допускающим дополнения и поправки и даже конфликты с теми, кто стоит на тех же позициях по отношению к Абсолюту. И тогда они со своим фрагментарным знанием смогут убежденно говорить о том, что видели и слышали, т.е. об истине для них самих; однако они не будут утверждать, что это вся правда и ничего, кроме правды, и не станут догматиками, не желающими знать, что видели и слышали другие люди о том же самом объекте, о котором у них возникло частичное знание. Всякий человек, взирающий с верой на Иисуса Христа, будет формировать собственное понятие о том, что такое для него Христос, но он

195

не станет смешивать свое относительное представление о нем с абсолютным Христом. У Мориса был основополагающий принцип, заимствованный им уДж. С. Милля, который можно порекомендовать всем нам. Он утверждал, что люди обычно правы в том, что утверждают, и неправы в том, что отрицают. То, что мы отрицаем, обычно выходит за пределы нашего опыта, и поэтому мы не можем сказать о нем ничего определенного. Следует прислушаться к материалисту, когда он утверждает важность материи, но разве в отрицании им важности духа присутствует что-нибудь помимо утверждения, что ему о нем ничего не известно? Нет сомнения ? том, что культура порочна, но когда Толстой утверждает, что в ней нет ничего хорошего, он исходит из того, что вышел за.пределы своей относительной точки зрения и может вершить суд Божий. Именно потому, что истинная вера знает о наличии абсолютной точки зрения, она может принять относительность ситуации и информированности верующего.
Если мы не имеем веры в абсолютную верность Бога-воХристе, нам, несомненно, будет затруднительно уяснить относительность нашей веры. А поскольку эта вера слаба, мы вечно будем стремиться к абсолютизации наших личных или социальных верований. Но и с той небольшой верой в вернность Бога, решения малой веры мы все-таки в состоянии принимать с определенным доверием, а также с надеждой на прощение греха, примешивающегося к нашим действиям. Также и исполнение наших относительных обязанностей, связанных с конкретным временем, местом, призванием, далеко не является относительным по характеру и направленным на самоутверждение, когда они исполняются в послушании приказам Абсолюта. Исполнение это становится относительным и ложно абсолютным, когда я предъявляю требование, чтобы то, что верно для меня, несло в себе полную истину и ничего, кроме истины. То же происходит, когда я с моей относительностью требую, чтобы все, что я делаю из. послушания, считалось мной, другими людьми и Богом верным, независимо от всех дополнительных действий, причин и последствий в деятельности моей и моих сограждан, но, в первую очередь, в деятельности Иисуса Христа. Ибо вера в Абсолют, как он известен во Христе и через него, выявляет, что все, что я делаю или могу делать в моем относительном невежестве и знании, в безверии и вере, исходя из определенного времени, места и моего призвания, не является верным, законченным и завершенным действием, верным без завершенности, исправленности и прощения, даруемых благодатью, пребывающей во всем творении и искуплении.

196

Однако понимание относительности ценностей различных людей, предметов и явлений не приводит нас к релятивизму, если мы вспомним, что все эти реальности, обладающие многими ценностями в соотношении друг с другом, соотносятся также и с Богом, и это никогда не должно уходить из поля нашего зрения. Это верно, что если я принимаю во внимание только ценность, которой обладает мой ближний в отношениях с Богом, и игнорирую его ценность по отношению к другим людям, то здесь не будет места относительной справедливости или вообще какой бы то ни было справедливости. Но в этом случае мои поступки неблагочестивы, ибо я нисколько не проявляю веры в действующего Бога, который сотворил меня, моего ближнего не как своих единственных сыновей, но сотворил нас как братьев. И если я принимаю во внимание только ценностное отношение моего ближнего ко мне, справедливость здесь также исчезает, а уместны лишь отношения взаимности — око за око, помощь за помощь. Если же я рассматриваю его в его ценностных отношениях со всеми ближними, но также и в его ценностном отношении к Богу, возникает возможность не только для относительной справедливости, но и образования и преобразования относительных суждений в абсолютном соотношении. Отношение к Абсолюту должно возникать не как запоздавшее соображение (afterthought), как это бывает, когда священника отправляют сопровождать преступника на виселицу, но как мысль, предшествующая и сопутствующая (forethought and cothought), которая определяет, каким образом должно делаться все, что делается с преступником и для него. Предварительные условия справедливого судопроизводства, меры по предотвращению и выравниванию частных, относительных суждений, по запрещению определенных видов наказания, по материальной и духовной опеке преступника и возвращению его в общество — все это может стать отражением признания ценности, превосходящей все относительные ценности. Относительное правосудие релятивизируется, когда некоторая относительная ценность заменяет ценность подлинно абсолютную, как происходит в тех случаях, когда ценность человека для его государства, его класса или же его расы принимается за окончательную его ценность. Даже в обращении с животными имеется различие между теми, кто стоит на позиции релятивизма, и теми, кто признает отношение, в котором находится к Господу, Творцу всякой жизни, даже самое неприметное создание, В экономике и науке, в искусстве и технике решения, принятые с верой в Бога, отличаются от решений, принимавшихся с верой

197

в ложные абсолюты, и это не потому, что они игнорируют представление об относительных ценностях вещей, но потому, что их принимают, памятуя об абсолютных отношениях ценности.
Такое соединение относительной интуиции и долга с верой в Бога не подразумевает компромисса, так как не может быть компромисса между несоизмеримыми ценностями и интересами; абсолютный же стандарт невозможно вовлечь в компромисс, а можно лишь разрушить. Совершенно бесспорной истиной является то, что мы постоянно забываем о ценности наших ближних и собратьев для Бога, что мы осуществляем наш отбор относительных ценностей, не учитывая абсолютные ценностные отношения, что тот выбор, который мы называем христианским, совершается в безверии. Однако мы не можем оправдаться, сказав, что нами заключен лучший из возможных компромиссов. Мы должны попытаться признать наше неверие и с верой положиться на благодать, которая заставит нас изменить свое решение в то же время, когда ценой невинных страданий она врачует те раны, которые мы нанесли и не в состоянии исцелить.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология