Нэш Р. Дикая природа и американский разум

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IX. Олдо Леопольд: пророк

Способность понять культурную ценность дикой природы
сводится в итоге к вопросу об интеллектуальной скромности.
Лишь ученый понимает, почему дикая природа определяет
и осмысливает человеческое бытие.
Олдо Леопольд, 1949

В 1854 г. Генри Дэвид Торо говорил об изменениях, которые иногда имеют место в отношении человека к природе. Молодой человек, обычно видящий в лесах лишь источник охотничьих трофеев, "вдруг, как бы в результате пробивания в нем лучших ростков, начинает видеть то, что ему действительно нужно, возможно глазами поэта или натуралиста, и отставляет в сторону ружье или удочку"; Олдо Леопольд почти в точности отвечает этой характеристике, за тем исключением, что на мир он стал смотреть глазами не поэта, а эколога. В рамках экологии он создал философию значимости дикой природы, сравнимую с тонкостью и воздействием философии самого Торо. Леопольд провел успешную кампанию за создание политики охраны дикой природы в ситеме национальных лесов. Несколько лет спустя, его возрастающее понимание взаимоотношений организмов с их средой обитания, заставило его увидеть то, что защита дикой местности является как делом научной необходимости, так и этики. Этот синтез логики ученого с этической и эстетической чувственностью романтика явился эффективным оружием в деле защиты дикой природы. Несмотря на то, что леопольдовские концепции "экологической совести" и "этики земли" и остались идеалами, природоохранники признали в них пути к новым отношениям между человеком и землей, а также к новому видению природы.
Свое знакомство с природой Леопольд начал среди утесов и низин Миссисиппи. Его родители, оба спортсмена-энтузиаста, жившие в Бэрмингтоне, Айова, поощряли интерес сына к птицам. Свои орнитологические занятия Ольдо продолжил в студенческие годы в Лоуренсвильской школе в Нью-Джерси и в Йеле. Завершив его в 1908 г., он, подобно Гиффорду Пинчоту, решил не отказываться от своего влечения к природе, выбрав карьеру лесничего. Йельская лесная школа, открытая благодаря филантропии семьи Пинчот в 1900 г., была ведущим центром и поставляла большинство персонала для Лесной службы США. В 1909 г. Леопольд получил диплом, дававший ему звание "лесного помощника" на Юго-Западе. В то время Аризона и Нью-Мексико были еще "неосвоенными", и молодость Леопольда была проведена в дикой природной местности. Озабоченность вопросами защиты диких животных привела Леопольда к пониманию и оцениванию дикой природы. Он смог оценить, насколько быстро сокращались запасы зверя, рыбы и птицы. Как спортсмена, его очень волновала подобная ситуация, но в 1913 г. чуть не оказавшийся смертельным приступ болезни вывел его из строя более чем на год. Вернувшись к активной работе, он начал организовывать местных охотников и рыбаков в ассоциации по защите животных. Одна из таких групп выпускала газету, в которой Леопольд в 1915 г. писал: "Целью этой газеты является помощь защите природных объектов и существ,... распространение семян мудрости и понимания среди людей с тем, чтобы каждый гражданин мог научиться считать жизнь безвредного дикого существа залогом блага человека и бороться со злом, за которое он несет личную ответственность". Эти идеи были "семенами" поздней философии Леопольда.
Лесник Артур Ринглэнд оценил энтузиазм своего помощника и его способности, назначив его ответственным по вопросам дичи, рыб и туризма. Леопольд с рвением взялся за работу, и вскоре его коллеги-подчиненные также усердно стали проводить в жизнь идеи, имеющие отношение к животным, равно как уничтожая хищников, так и защищая местную живность. Он написал карманную книгу по животным района и вынашивал идею об оставлении Лесной службы с тем, чтобы возглавить Депортамент животных штата Нью-Мексико. Но Леопольд не оставил свою работу и в 1916 г. отклонил лестное предложение работы в отделе общественных отношений в Вашингтонском оффисе Лесной службы на том основании, что "из-за болезни он не знает, сколько ему осталось жить - 20 дней или 20 лет", и что он хочет сделать что-то определенное для защиты диких животных Юго-Запада. В том же году появилась первая из его статей об управлении дикими животными. Вскоре старания Леопольда привлекли внимание всей страны: от Фонда Защиты диких животных он получил медаль отличия, и сам Теодор Рузвельт говорил, что его работа должна быть примером для всей страны.
В начале 1918 г. движение за охрану животных в Аризоне и Нью-Мексико была на подъеме, но главные чиновники Лесной службы не разделяли энтузиазма Леопольда. 3 января он неохотно перешел на работу секретаря Албукеркской коммерческой палаты, не скрывая, впрочем, своего намерения присоединиться к службе, "как только эта организация будет готова продолжить работу по управлению животными национальных лесов". Долго ему этого ждать не пришлось. Новые идеи о нематериальных ценностях национальных лесов начали бросать вызов традиционным утилитарным целям лесников. Кроме того, Служба национальных парков, которую с момента ее основания в 1916 г. возглавил энергичный Стефан Т. Матер, стала привлекать внимание общественности к паркам, как к мекке туристов. Не желая видеть, как новичок крадет у нее внимание общественности, а возможно и некоторые из ее земель, Лесная служба ответила беспрецедентной рекламой пейзажей и отдыха на лоне природы, как главных "продуктов" национальных лесов. Таким образом Служба надеялась привлечь поддержку растущего числа американцев, заинтересованных дикой природой. В 1917 г. Служба дала задание ландшафтному архитектору Франку А. Вогу провести изучение туристического потенциала земель, находящихся в ее ведении. Вог пришел к выводу, что "соблазнительная дикая природа" и "благородная красота" лесов обладает "прямой человеческой ценностью" и рекомендовал, чтобы обзору местности и походам по ней придавали не меньшее внимание, чем экономическим критериям в определении пользы лесов.
Чувствуя благоприятные веяния из Вашингтона, Леопольд летом 1919 г. вернулся в Лесную службу. Его интерес к охране животных по прежнему имел место, но постепенно он стал признавать, что притягательность охоты и рыбной ловли являются частью большой проблемы сохранения всей дикой природы, где имеется подобная деятельность. Вместе в Уордом Шепардом, Фредериком Уинном и другими коллегами с Юго-Запада Леопольд уже обсуждал возможность сохранения части национальных лесов в диком состоянии. В конце 1919 г. он отправился в Денвер на совещание с персоналом Лесной службы. 6 декабря Артур Кархарт, ландшафтный архитектор, служащий в качестве "инженера по оздоровлению и туризму", рассказал Леопольду о своих идеях, появившихся у него прошлым летом во время командировки на озеро Трапперов. Отрядили его с целью определения дизайна расположения домов для отдыхающих вокруг озера, но после изучения места он решил, что лучше будет, если в нем ничего не менять. Тем же летом он обследовал также и регион Куэтико-Съюперио между Миннесотой и Онтарио и признал его эстетический потенциал. В результате этих путешествий Кархарт рекомендовал, чтобы такие места в национальных лесах стали объектами защиты именно благодаря эстетической ценности дикой природы. Это было очень смелое предложение со стороны молодого сотрудника традиционно утилитарной Лесной службы США, но Кархарт нашел в Леопольде сильного сторонника. Встретившись, они долго обсуждали проблему сопротивления промышленному развитию во имя сценических и эстетических ценностей дикой природы.
Ободренный тем, что он обрел родственную душу, Леопольд вернулся домой полный решимости "пробивать" свои планы по сбережению именно дикой природы. Но первыми применили этот подход в национальных лесах все-таки Кархарт и лесничий Карл Стал: в 1920 г. озеро Трапперов получило определение места, которое следует оставить в первозданном виде. Однако, концепция Леопольда подразумевала значительно большую область, чем одно озеро или долина. В 1921 г. он написал статью для "Лесного журнала" с целью придания "вопросу сбережения дикой природы определенной формы". Леопольд определял дикую природу как "непрерывная территория, сохраненная в натуральном состоянии, где можно охотиться и рыбачить, достаточно большая, чтобы для прохода по ней понадобилось две недели, и где нет дорог, искусственных сооружений и других творений человека". Соглашаясь с тем, что большинство людей, возможно, одобряет механизированный доступ к местам отдыха, он в то же время утверждал, что нужно считаться и с тем меньшинством, которое хочет прочувствовать примитивные условия перемещений и жизни в дикой местности. Дикая местность положительно влияет на их самочувствие, но возможность найти ее тает с каждым днем. В заключение Леопольд предложил сделать национальный лес Джила в Нью-Мексико охраняемой территорией дикой природы. Эта статья явилась стимулом к конкретным действиям. В 1922 г. Франк Пулер, лесничий, способствовал тому, что Леопольд лично провел инспекцию Джилы. Фредерик Уинн, непостредственно отвечавший за этот лес, сотрудничал с Леопольдом в вырабатывании политики сбережения дикой природы. Местные спортивные ассоциации поддержали это предложение, и 3 июня 1924 г. Пулер определил 574000 акров как территорию дикой природы, предназначенную главным образом для туристического отдыха.
До сих пор в своей кампании за новое отношение к дикой природе в Лесной службе Леопольд оперировал лишь смутными принципами. Однако, когда летом 1924 г. он вступил в должность помощника директора лаборатории продуктов Лесной службы в Медисоне (Висконсин), у него появилось больше возможности размышлять над значением сбережения дикими многих районов Юго-Запада. С этого и началась его пожизненная увлеченность значением дикой природы. Леопольд почувствовал связь между сбережением дикой природы и качеством американской жизни. Он не хотел отрицать достижения цивилизации, но считал, что они могут "зайти слишком далеко", "если сокращение дикой природы и не представляет из себя очень страшной вещи, то ее уничтожение является действительно очень плохой вещью". Как и Торо, решение он видел в гармонии между двумя этими "величинами". Подыскивая подходящую метафору, Леопольд заявил: "Если бы в городе имелось шесть пустующих участков, где могли бы играть в мяч дети, то строительство домов на первом из этих участков, на втором, на третьем, четвертом и даже на пятом может считаться "прогрессивным развитием", но если мы построим дома еще и на последнем, шестом участке, то мы тем самым забудем, для чего дома вообще существуют. Дома на этом 6-ом участке будут свидетельствовать не о прогрессе, а о глупости". Он понимал, что это будет трудно довести до сознания людей, "привыкших к обилию дикой природы и не понимающих, чем чревато исчезновение таких мест". Американской меркой прогресса было "завоевание дикой природы и ее экономическое использование". "Символом нашего прогресса является пень". Нужен был новый критерий, способный переопределить прогрессивную цивилизацию, как ту, которая ценит и бережет свою оставшуюся дикую природу.
Очень нелегко было убедить американцев в том, что "прогресс" на их последних диких территориях повлечет за собой больше минусов, чем плюсов. Используя взгляды Фредерика Джексона в качестве основы, Леопольд начал изложение своего аргумента с того утверждения, что "многие наиболее отличительные особенности Америки и американцев образовались в результате воздействия дикой природы". Дальше он объяснял: "Если мы и имеем такую вещь, как американская культура (а я думаю, мы имеем), то ее отличительными особенностями являются определенный сильный индивидуализм, сочетаемый с организаторской способностью, пытливость ума, склонная к практическим целям, неподчинение жестким социальным формам, и нетерпимость к бездельничанью. Все это является характерной особенностью успешных пионеров. Они (если вообще какие либо) присущи нашему американизму; эти качества сделали нас совершенно новым явлением в истории цивилизации, непохожим на что-либо имевшееся". И, наконец, Леопольд сделал вывод о том, что Тэрнер только подразумевал: "Разве не будет несколько несогласующимся то, что мы так хотим сохранить американские институты и не задумываемся в такой же степени над сбережением окружающей среды, создавшей их, и которая, возможно, сейчас является одним из наших эффективных средств поддержания их на плаву?". Охраняемые территории дикой природы созданы не для забавы. Они продолжают сохранять возможность для будущих поколений американцев обретать черты пионеров и знакомиться воочию с теми "факторами", которые формировали их культуру. Про себя лично Леопольд сказал: "Я рад тому, что я уже не буду молодым без дикой природы. Чего стоят сорок свобод без единого белого пятна на карте?"
Комментируя в 1920-е гг. тенденции американцев воспринимать дикую природу как нечто само собой разумеющееся, Леопольд указал на то, что "лишь когда что-то оказывается на грани исчезновения, мы начинаем обнаруживать в нем ценность". Но уже тогда общественность была настроена все-таки "проприродно", считая дикую природу панацеей от разных бед. Многие поддержали Леопольда в превознесении достоинств отдыха под открытым небом. "Без парков и жизни под открытым небом, - утверждал Инос Миллс, колорадский гид и сторонник национальных парков, - все лучшее в цивилизации оказалось бы блеклым". Он хотел видеть в наших национальных парках "империи дикой природы", способные "воссоздать прошлое", и добавлял, что они помогут "сохранить стране молодость". Популярный природный писатель и эстет Джон Ван Дайк говорил, что недавняя война совсем не коснулась американского Запада и спрашивал: "Было ли в истории когда-либо такое время, когда возвращение к природе являлось настолько же необходимым? Можно ли воссоздать нацию, возродить надежду и веру, оживить род людской, не прибегая к помощи "Великой матери", от которой мы отказались".
Бентон МакКей, один из первых региональных планировщиков, часто ссылался на статьи Леопольда и выражал свое собственное убеждение в необходимости создания природных зон, которые помогли бы положить конец "нашествию метрополии и распространению ее механизированной среды". В подтверждение своих слов в 1921 г. МакКей начал свою успешную кампанию за сохранение Аппалачского пути, идущего вдоль горной гряды от Мэна до Джорджии и представлявшего многим американцам шанс побывать на лоне дикой природы так близко от дома.
14 апреля 1924 г. Президент Кальвин Кулич призвал собрать национальную конференцию по оздоровлению под открытым небом, придав тем самым энтузиазму природолюбов организованную форму. Кулич заявил, что "физическая выдержка, моральная сила и логическая простота мышления американцев могут быть значительно усилены развитыми должным образом возможностями времяпрепровождения среди природы. Во многом, благодаря именно такой жизни и возник американский дух". Свыше 100 организаций послали своих делегатов на эту встречу. Дух собрания символизировался обложкой программы, на которой была изображена группа туристов на фоне природы. Под ней имелась подпись: "Это - американское наследие". В своем обращении полковник Теодор Рузвельт, сын президента и один из организаторов конференции, заявил, что пионерские качества "образуют костяк нашего национального величия". Но никто конкретно не высказался о необходимости защиты дикой природы и Олдо Леопольд посчитал это очень серьезным упущением. На следующей сессии конференции в 1926 г. он встал и сказал, что" дикая природа является фундаментальным источником отдыха и туризма". Жизнь в палатках, скалолазание, рыбная ловля и другая подобная деятельность "является всего лишь приправой, придающей ей вкус и разнообразие". Леопольд указывал на необходимость немедленного введения бережного планирования, если Америка желает иметь достаточно диких территорий для удовлетворения своих нужд и призвал к созданию национальной полититки бережного отношения к природе. С начала 20-х гг. Леопольд старался убедить страну и Лесную службу, в частности, в важности дела защиты дикой природы. Среди работников Службы многие по-прежнему относились с открытой неприязнью к его "чокнутым" идеям, но общественное мнение к Леопольду было благосклонным, и это не могло не сказаться на работе Леопольда. В конце 1926 г. Главный Лесничий Уильям Грили высказал свое одобрение в отношении резервата Джила и выразил уверенность в том, что много других областей последуют тому же примеру. Год спустя, вторя Леопольду, он спрашивал: "Насколько полным должно быть завоевание природы?" Сам Грили считал, что это завоевание зашло слишком далеко. Дикая природа оказала на американскую историю слишком благоприятное воздействие, чтобы мы ею могли пожертвовать полностью. Он говорил: "Граница давно перестала быть барьером для цивилизации. Вопрос сейчас заключается в том, насколько много мы ее должны иметь для сбережения нашей цивилизации". Природоохранное движение набрало силу в 1928 г., когда национальная конференция по туризму и отдыху выступила спонсором исследования природных ресурсов федеральных земель. Первые две страницы доклада "содержали "леопольдовский материал", после чего перечислялась и описывалась остающаяся дикая природа США. В 1929 г. специалист Лесной службы Л.Ф. Кнойпп, также вдохновленный Леопольдом, выпустил постановление "L-20", устанавливающее официальную политику сохранения национальных лесов.
В конце десятилетия Франк А. Иог сделал обозрение быстрого роста природоохранного движения и сказал, что причиной его во многом был один единственный человек. "Первый настоящий протест, о котором я знаю, - заявил он, - последовал от Леопольда... Когда трубный зов Леопольда прозвучал по лесам, эхо вернулось буквально отовсюду. Тысячи лесничих и обычных любителей природы почувствовали то же самое". Под конец своей жизни Леопольд описал, как его интерес к охране природы постепенно превратился в философию ответственности человека перед остальными жизненными формами. Он вспоминал о том, как вернувшись в Айову студентом колледжа он увидел, что его любимое утиное болото было высушено и на нем были посажены зерновые. Хотя экономические выгоды этого были налицо, Леопольд не мог избавиться от ощущения того, что в таком "подавлении земли волей человека" было нечто в корне неправильное. Позже, на Юго-Западе он участвовал (и даже поощрял) в компании по истреблению хищных зверей и опять почувствовал "некую неубедительность этики своих действий". Будучи в Лаборатории лесных продуктов, он инстинктивно пугался утилитаризма. Но лишь в начале 1930-х гг., когда он стал специалистом по управлению дикой жизнью в Висконсинском университете, эти чувства обрели четкость и ясность. Непосредственной причиной этого была серия охотничьих рейдов в северной Мексике. "Именно там, - вспоминал Леопольд, - я впервые четко понял, что земля - это организм, и что всю свою жизнь я видел лишь больную землю, тогда как здесь была биота в ее аборигенном, превосходном здравии".
Благодаря экологии он понял взаимозависимость всех живых существ, населяющих единую общую среду. Она придала смысл всем тем отрывочным свидетельствам, собранным им, которые касались последствий злоупотребления человеком природного мира. Знакомство с экологией также заставило его осознать необходимость нового подхода, основанного на этике, благодаря которому люди могли бы почувствовать то, что их среда является сообщностью, которой они принадлежат, а не их собственностью. "Экологическая совесть", как ее назвал Леопольд, создала бы подлинное уважение ко всем жизненным формам. Результатом этого могло бы стать расширение природоохранных мотиваций от строго экономических до этических и эстетических.
Идеи Леопольда зиждились на интеллектуальной основе "с долгим послужным списком". Древние восточные культуры были источниками уважения и религиозного почитания природного мира. Еще в 8-ом веке до н.э. индийская философия джайнизма содержала идею воздержания от убийства любого живого существа или причинения ему вреда. Тогда как джайны в большой степени были нацелены на абсолютное отрешение от мира, древние буддисты и индусы провозглашали чувство сострадания и кодекс этического отношения ко всему живому. Китай и Тибет также создали философии, почитающие жизнь не только человека, и в этих странах были разработаны всевозможные диеты, подразумевающие защиту животных. Но на Западе иудео-христианское мышление, подчеркивающее высший смысл человека в силу его подобия с Богом, подобные идеи отвергало. Заповедь (Генезис 1:28), дававшая человеку господство над окружающей средой, способствовала развитию не уважения, а надменности. Согласно схоластической логике, если человек был создан для служения Богу, то мир был создан для служения человеку. Более того, древне-христианская вера в неизбежность конца света делала усилия по защите природы совершенно излишними.
Однако, частью западного мышления были и иные идеи, например, зародившаяся в Греции концепция "великой цепи бытия". Согласно ей, творец создал огромное количество жизненных форм и разместил их вдоль шкалы или цепи от низшей к высшей. Человек находился между простейшими существами и божественными. Идея "цепи бытия" подразумевает то, что любой конкретный вид существует ради всеобщей гармонии осуществления божьей задумки, а не ради его полезности для любого другого вида. Отсюда следовало, что все живые существа имеют одинаковое право на существование. Понятие о том, что природа подчинена человеку, согласно этой концепции, выглядит натянутым и абсурдным, но лишь немногие пришли к таким выводам до XIX века.
"Двумя самыми великими научными открытиями прошлого столетия, - считал Леопольд, - были теория Дарвина и прогресс в области геологии". Оба эти открытия помогли разрушить стену, которую христианское мышление так тщательно воздвигало между человеком и другими жизненными формами. Концепция эволюции из общего источника происхождения ярко выявляет членство человека в сообщности живых существ, а не его статус господина.
До Леопольда и экологов источник американского уважения к природе носил не научный, а сентиментальный и чувственный характер. Романтики и трансценденталисты XIX века ощущали единство с природным миром и связывали это с присутствием или преломлением божественности. Привлекая внимание к более высшему типу пользования средой, чем применение в материальном аспекте, они высказывали веру в святость всей жизни. Например Торо заявил, что его современники не имеют понятия о том, "насколько много мы можем улучшить наши отношения с одушевленной природой" и мечтал о том, "когда могут проявиться доброта и участливость". Джон Мюир также возмущался по поводу равнодушия человека к другим живым существам. "Почему человек ценит себя больше, чем нужно и не видит в себе всего лишь небольшую часть одного общего целого?" - спрашивал он в 1867 г. Несколькими годами позже он утверждал, что ему еще никогда не удавалось "встретиться со свидетельством того, что какое-либо существо было создано для какого-либо другого существа". Поэтому Мюир считал, что мнение о том, что "мир был создан специально для пользования человеком", является "продуктом огромной самонадеянности". Джордж Перкинс Марш также присоединился к резкой критике деятельности человека по отношению к природе, и среди своих современников выделялся тем, что применял научный анализ к отношениям человека с землей. Марш видел, что дикой природе присуща гармония, отсутствующая на территории развитой земли.
Своими идеями Олдо Леопольд во многом обязан Либерти Хойд Бэйли и Альберту Швейцеру. Будучи преподавателем Корнельского университета, Бэйли в начале 20-х гг. стал призывать к признанию полезного воздействия контактов с природой. В 1915 г. он опубликовал "Святую Землю", где говорилось о том, что природный мир был божественным в силу своего происхождения. Исходя из этого, Бэйли утверждал, что злоупотребление человеком землей является не только экономически "нездоровым", но и морально неправильным. "Необходимо, - писал он, - преодолеть космический эгоизм и развить чувство "земной праведности", способное перевести помыслы человека с области торговли в область морали".
Швейцер был эльзасским немцем, который к проблеме отношений человека с живым миром относился с точки зрения философии и теологии. В 1905 г., после углубленного изучения этих дисциплин, он внезапно решил стать врачом и работать в экваториальной Африке. Десять лет спустя, путешествуя по реке вглубь материка, ему пришла в голову мысль о том, что основой всех этических систем должно быть "почитание жизни". Прежние философы, по его мнению, придерживались очень узкой точки зрения. "Крупнейшим недостатком всех этик было то, что они касались лишь отношения человека с человеком". Согласно Швейцеру, "человек является этичным лишь когда жизнь, как таковая, является для него святой, т.е. жизнь не только человека, но и животных и растений. Все существа великой цепи заслуживают в равной степени уважения и даже почитания просто потому, что они являются живыми".
Наука экология созрела во время жизни Леопольда. Ряд открытий продемонстрировал, каким образом земля и жизнь на ней составляют комплексный организм, функционирующий благодаря своим компонентам. В глазах Леопольда это было "выдающимся открытием XX в., сравнимым по значимости лишь с дарвинизмом. Благодаря экологии, он увидел в природе тесную структуру взаимозависимых частей, мириады деталей, каждая из которых очень важна для здорового функционирования целого. Люди являются лишь частью большой картины развития жизни. "Мы, - говорил Леопольд, - всего лишь спутники других существ, пребывающих на едином пути эволюции". И все же, между нами есть одно существенное различие: технология дала человеку власть над природой, способность совершать значительные перемены в окружающей среде. Эту власть человек не всегда использовал разумно: он опустошал землю, загрязнял воду и уничтожал целые виды. Уже будучи экологом, Леопольд сожалел о своем участии в молодые годы в кампании против хищников. Уничтожение хищников не только было чревато нарушением природного баланса в конкретном регионе, но и совершенно пагубным с "идейной" точки зрения. "Нежелательных видов" быть не может. В Висконсинском университете Леопольд говорил, что "когда мы заявляем о том, что животное является "полезным" или "вредным", или "безобразным", мы не замечаем того, что оно является частью земли. Мы не называем карбюратор "жадным". Мы видим в нем часть функционирующего мотора". Прочувствовать то же самое и в отношении земного механизма большинству людей очень трудно. Леопольд понимал, что если перемены в отношении к природному миру не станут реальностью, дисгармония и болезнь будут продолжать характеризовать те части земли, которые человек сделал цивилизованными. Для начала следует развить "экологическую совесть", благодаря которой человек смог бы понять свою зависимость от биосообщности. Она поощрила бы в людях "видение земли как нечто целого..., мыслить в контексте блага сообщности, а не группы, и не только о настоящем, но и о будущем". Леопольд надеялся, что благодаря этому пониманию может возникнуть чувство вины за прежнее отношение к природе как к своему рабу. Как и Швейцер, он думал о расширении этики на другие сферы.
Изучая эту проблему, Леопольд проследил историю этики, которую он определял как самоналагаемые ограничения на борьбу за существование. Сперва этический смысл придавался только отношениям человека с его семьей, но со временем он расширился и стал включать также представителей всего человечества. Однако, другие существа по прежнему в сферу воздействия не входили. Этика касалась только людей. Леопольд же хотел, чтобы она распространялась еще дальше - на природный мир. "Этика земли, - говорил он, - просто расширяет границы сообщности, включая в себя почву, воду, растения и животных, или вобщем, всю землю". Каждый вопрос отношения человека со своей средой должен изучаться "в контексте того, что является этически и эстетически правильным, а также того, что является экономически целесообразным". И, согласно этики земли, "объект или существо является правильным, если он способствует сохранению целостности, стабильности и красоты биосообщности. И он будет неправильным, если он этому способствовать не будет".
Суммируя свои идеи, Леопольд указывал на то, что экологическая совесть делает возможными этическое отношение к природе. Это, в свою очередь, меняет роль Homo sapiens, превращающегося из покорителя земли-сообщности в ее простого члена. Тем самым подразумевается уважение к его "спутникам", а также уважение ко всей сообщности. Леопольд знал, что для упрочения этих идей необходима как интеллектуальная, так и эмоциональная революция. "Развитие туризма или подлинного отдыха на лоне природы, - говорил он в 1938 г., - это не подведение дорог к красивой местности, это создание восприятия во все еще некрасивых человеческих мыслях". Леопольд не мог представить себе того, что этика земли могла существовать "без любви, уважения и восхищения по отношению к земле". Он не питал иллюзий относительно сроков наступления "гармонии между человеком и землей". "Девятнадцать веков, - говорил Леопольд, - ушло на определение приличных отношений между людьми и процесс этот еще не завершен; столько же времени может уйти на развитие кодекса приличия в отношениях человека с землей". И все же он хотел начать этот процесс, и быть пророком нового порядка.
В этике земли Олдо Леопольда дикая природа играла важную роль, как модель экологического совершенства. Цивилизация настолько изменила окружающую среду, что неизменная дикая местность обрела значимость "показателя нормального состояния, демонстрации того, как здоровая земля поддерживает себя в качестве организма". "Дикие места, - говорил в 1934 г. Леопольд, - демонстрируют то, чем была земля, чем она является и чем она должна быть". Эволюция функционирует здесь без препятствий со стороны человека, предоставляя "стандарт, с помощью которого можно измерить воздействие и последствия насилия".
Во второй и третьей декадах XX в. профессиональные экологи, такие как В. Шелфорд, Г.А. Пирсонс, Бэррингтон Мур, В.В. Эш, Ф.Б. Самнер и Чарльз К. Адамс опубликовали статьи, в которых они призывали к сохранению дикой природы. Экологическое общество Америки, основанное в 1915 г., стало реальной силой в борьбе за сбережение природы. Действуя через свой Комитет по сбережению природных условий, Олдо Леопольд стал президентом Общества и расширил свои аргументы в пользу системы диких территорий, обосновывая это не только их необходимостью для туризма и отдыха, но и для нации. "Каждая биотическая сфера, - заявил он, - нуждается в своей собственной дикой природе с тем, чтобы она могла на ее основе делать сравнительное изучение использованной и неиспользованной земли". В 1941 г. он заявил, что "все дикие территории обладают большой ценностью для ... науки... Туризм и отдых являются не единственными или даже не главными способами их использования".
Позже Леопольд также утверждал, что дикая природа ценна еще и тем, что она напоминает современному человеку о его связи с природой. "Цивилизация настолько обременила эти первичные отношения человека с землей различными приспособлениями и посредниками, - отмечал он в 1941 г., - что мы почти о них забыли. Мы считаем, что нашей опорой является промышленность, забывая о том, что является опорой промышленности". Контакт с дикой природой необходим в силу того, что он подчеркивает зависимость человека от его среды и устраняет иллюзию о его обособленности от целого. Кроме того, присутствие природы способствует развитию этического отношения к земле. Леопольд считал, что сбережение дикой природы должно стать "актом национального примирения" со стороны тех, кто был таким бездушным к природе в прошлом. Заповедник, являясь напоминанием стабильной, здоровой земли с ее "полным набором" жизненных форм, представляет из себя "символ того, с чем мы связываем надежды". В этом смысле, движение за сохранение природы является "отречением от биотической надменности "Homo americanicus". Эта разумная скромность относительно места человека в природе становится одним из важнейших моментов нового отношения". В силу этого Леопольд считал, что "наибольшие ценности дикой природы "присущи" не прошлым временам, даже не настоящему, а будущему". И наконец, природа была важна для Леопольда как источник всего сущего, исходный пункт для человека и его цивилизации. "Поверхностный современный человек... бредящий политическими и экономическими империями" не обладает скромностью, необходимой для понимания этой истины". "Лишь ученый, - говорит Леопольд, - ценит то, что вся история состоит из последовательных "вылазок" из единой исходной точки, и к которой человек постоянно возвращается для того, чтобы организовать еще один поиск надежной шкалы ценностей". Этой первичной основой является "дикая природа". Ее наличие, считал он, но в первую очередь, ее экологическое и эстетическое видение, лежит в основе здоровья как земли, так и цивилизации. Леопольд настолько убедительно и красноречиво отстаивал эти идеи, что они быстро стали евангелием природоохранников и неотъемлемой частью аргументации в пользу существования дикой природы.