Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения

ОГЛАВЛЕНИЕ

ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ОСНОВА ВЫСОКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ

Глава третья. ЛОРЕНЦО ВАЛЛА (1407 - 1457)

О творчестве этого писателя всегда высказывалось множество всякого рода
либерально-буржуазных предрассудков, которые еще и теперь затемняют
подлинный смысл этого творчества. Особенно вредит пониманию Валлы его
обычная квалификация как гуманиста, поскольку в истории не существует
термина более затасканного и более расплывчатого, чем "гуманизм". Если под
гуманизмом понимать прогрессивное развитие цельного человека, то в трактате
Валлы "О наслаждении" меньше всего имеется в виду цельный человек, но
имеется в виду проповедь разнузданных и никем не сдерживаемых наслаждений,
которые трудно отнести к цельному человеку, а скорее только к одному из его
моментов, да и то едва ли прогрессивных. Что прогрессивного в разнузданных
наслаждениях? Под гуманизмом часто
понимают учение о светском и мирском человеке, желающем утвердить себя на
основе преодоления средневековых традиций проповедью чисто мирских идеалов
всесторонне развитого человека. Но такая характеристика тоже не подходит к
Валле, потому что в упомянутом трактате весьма убежденно проводятся, и
притом с большим красноречием и теплотой, типично средневековые христианские
теории райского блаженства. Вся эта путаница резко разделяет исследователей
Валлы на несколько групп, вполне противоречащих одна другой
и одна с другой никак не совместимых.
Споры вокруг Л.Валлы
Одни исследователи - и их большинство - полагают, что трактат "о
наслаждении" проповедует учение, которое в трактате приписано античным
эпикурейцам и которое там дано в виде проповеди самого разнузданного и
безудержного физического наслаждения. К этому о бычно присоединяется
односторонний взгляд на европейский Ренессанс как на переход от
средневековой ортодоксии к теории светского прогресса и мирских
удовольствий. Но если мы уже раньше убедились в том, что подобный взгляд на
Ренессанс является односторонним, то сведение трактата Валлы "О
наслаждении" к проповеди одних только физических наслаждений уже и совсем
является неверным.
Дело в том, что в трактате сначала помещается речь в защиту стоицизма
(первая книга трактата), потом речь в защиту эпикурейства (конец первой и
вся вторая книга трактата), а заканчивается все проповедью христианской
морали с критикой и стоицизма и эпикурейства (значительная часть третьей
книги), причем христианская мораль представлена в трактате отнюдь не
формально и не скучно, не мрачно, но весьма оптимистично, жизнерадостно и
даже весело. Выдергивать из трактата только его эпикурейскую часть и
игнорировать все остальные является прямым историческим подлогом, на который,
впрочем, всегда охотно шло большинство либерально-буржуазных ученых и вообще
читателей Валлы, начиная еще с его современников. В предисловии к трактату
Валла прямо пишет, что удовольствия бывают земные и загробные и что
загробные удовольствия как раз и являются главным предметом всего трактата
(см. 63, 393).
Правда, нужно сказать, что эпикурейское учение о наслаждении занимает
почти две трети всего трактата и представлено весьма красноречиво, местами
даже с большим подъемом, с большой развязностью. Восхваляются винопитие,
женские прелести и прочее, чему, однако, противопоставлена в третьей книге
тоже весьма убежденная и сильная речь в защиту христианского понимания
блаженства.
Другие исследователи, памятуя как намерения автора, высказанные в
предисловии, так и христианскую критику всех учений о наслаждении в третьей
книге, равно как и высокое место, занимаемое Валлой в церкви, а именно его
апостолическое секретарство, наоборот , понимают трактат Валлы как проповедь
чисто христианского и вполне ортодоксального учения, игнорируя все
красноречие и свободомыслие эпикурейских мест трактата. Этот взгляд даже
маловероятен. Слишком ясно, что он представляет другую крайность и не в сил
ах раскрыть подлинное значение трактата. Третьи говорили, что основное
назначение трактата Валлы сводится к христианской критике языческих форм
стоицизма и эпикурейства и не имеет в виду систематически развивать само
христианское учение о морали. Это тоже нельзя считать правильным. Ни в
стоицизме, ни в эпикурействе, которые демонстрируются в трактате Валлы,
ровно нет ничего античного. Стоикам приписывается, например, учение о том,
что природа является для человека источником всякого зла, тогда как
античные стоики учили как раз об обратном: природа - великая художница, и нужно
жить по указаниям именно природы. Эпикурейцам в трактате приписывается
весьма разнузданная мораль и проповедь самых крайних и бессовестных
наслаждений, в то время как Эпикур учил
о строгом воздержании, о невозмутимости духа и о том, что для подлинного
и внутреннего удовлетворения эпикурейскому мудрецу достаточно только хлеба и
воды. Некоторые античные эпикурейцы запрещали даже брак, чтобы не колебать
своего внутреннего равновесия и спокойствия. Сказать, что Валла критикует в
своем трактате языческую мораль, будь то стоическая или эпикурейская, никак
нельзя. Если здесь и была критика этих учений, то только на ступени их
крайнего разложения и опошления, чуждой классическим античным формам
моральной жизни.
Наконец, были и такие исследователи, которые находили в трактате Валлы
две разные морали, вполне равноценные и одинаково глубоко доказанные. Одна
здесь, говорили, чисто земная мораль, другая чисто небесная, и обе они как
будто совершенно равноценны для Валлы. Этот взгляд продиктован
действительно большим красноречием как в изложении теории земных
удовольствий, так и теории небесного блаженства. Однако весьма маловероятно
думать, что такая откровенная двойственность проповедовалась самим Валлой.
Подобного рода противоречия бывают и у моралистов, и вообще у философов
только в виде каких-нибудь бессознательных и случайных настроений,
противоречия которых остаются незаметными и неосознанными для самих
теоретиков. Сказать же, что Валла вполне сознательно и
намеренно поставил себе задачей изобразить то и другое действительно в
одинаково ценном и в одинаково позволенном, в одинаково допустимом виде -
это будет какой-то странной патологией и каким-то беспримерным анархизмом
мысли.
Возрожденческий характер трактата Л.Валлы
Чтобы разобраться в трактате Валлы с надеждой на более или менее
достаточный успех, необходимо отдавать себе отчет в той исторической
атмосфере, в которой такие трактаты могли появляться в XV в. в Италии.
Атмосфера эта зовется обычно Ренессансом. Но Ренессанс нельзя понимать и
спиритуалистически, как это выходит у тех исследователей, которые слишком
сближают Ренессанс со средневековой ортодоксией и утверждают, что в нем по
сравнению с этой последней вовсе не было ничего нового. Новое, несомненно,
было.
Но оно заключалось прежде всего в том, что прежние абсолютные ценности
стали пониматься как предмет самодовлеющего удовольствия, как чисто
эстетическая предметность, вне всякой корыстной заинтересованности в
насущных жизненных благах. Почему художники Ренессанса почти всегда брали
библейские сюжеты, но подавали их так, чтобы зритель не просто молился на
них ради спасения своей души, а любовался на них как на самоценные, вне
всякой жизненной заинтересованности во времени или в вечности? Это делалось
потому, что весь Ренессанс был переходным временем от средневековой
ортодоксии к свободомыслию Нового времени. Здесь оставалась средневековая
сюжетность уже не как икона, а как портрет, как светская картина. Это и
создавало историческую переходность всей эпохи. Икону созерцали для того,
чтобы спасать свою душу в вечности, т.е. чтобы молиться. Портрет же или
картину созерцали только ради самого созерцания, так что созерцаемая
предметность имела здесь значение только как таковая, только как предмет ни
в чем н е заинтересованного и самодовлеющего удовольствия.
Нам кажется, что проповедь наслаждения у Валлы как раз обладает этим
возрожденческим, т.е. созерцательно-самодовлеющим, значением. Христианская
критика эпикурейства у Валлы, конечно, имеет самое серьезное значение. Здесь
действительно критикуется развязный, разнузданный и бесшабашный характер
самостоятельного наслаждения, не связанного никакими принципами и никакими
ограничениями. В этом правы толкователи Валлы, относящие его к средневековой
ортодоксии. Но эти толкователи забывают, что Валла в своих хри стианских
главах понимает высшее благо и высшее райское блаженство только как
удовольствие, которое, поскольку оно райское, уже окончательно освобождено
от всяких земных забот и тревог, от всяких земных недостатков и пороков, от
всякой земной озабоченнос ти, опасностей, кратковременности и недуховной
бессодержательности. В своем трактате Валла учит только о таком удовольствии
или наслаждении, которое ничем не отягощено, ничем плохим не грозит, которое
бескорыстно и беззаботно, которое глубоко человечно и в то же самое время
божественно.
Философско-эстетический стиль трактата Валлы
Чтобы точно определить исторический смысл и значение трактата Валлы о
наслаждении, необходимо отдавать себе самый строгий отчет в его стиле,
которому присуще именно возрожденческое чувство жизни, включая всю
человеческую чувственность, но не в ее грубом
и пошлом виде, а в виде эстетически-преображенного настроения. Мы сейчас
приведем два или три текста из трактата Валлы, которые вполне убеждают, что
он не защищает ни беспринципный эпикуреизм, ни ригористическую христианскую
мораль, но защищает возвышенн о эстетическую предметность.
О красоте ангелов Валла пишет следующее: "Если ты увидишь лик одного
какого-нибудь ангела рядом со своей подругой, то она покажется тебе столь
отвратительной и ужасной, что ты отвернешься от нее, как от трупа, и весь
устремишься к ангельской красоте, которая не воспламеняет, но гасит страсть
и возбуждает некоторое и в высокой степени святое религиозное чувство" (цит.
по: 63, 439 - 440).
В раю даже наши тела будут светлее "полуденного солнца". Они "будут
издавать некоторый бессмертный запах, как это замечается на костях и мощах
праведников" (там же, 440). Наслаждение в раю рисуется у Валлы такими
чертами: "Кто откажется полетать на манер птиц на быстрых крыльях и поиграть
с крылатыми сотоварищами то по свободному небу, то среди долин, то у высоких
гор, то около вод", "кто не пожелает быть одаренным величайшею, как бы
тигриною быстротой и никогда не утомляться, не расслабляться от жары,
не коченеть от холода?... Можно также обитать под водами на манер рыб и,
что еще великолепнее, носиться, сидя на самых белых облаках, и, призывая по
произволу ветер, как бы править парусами"; "на небесах ты будешь понимать и
говорить на всех языках, приобретать все знания, усвоять всякую науку,
всякое искусство, и притом без ошибок, без сомнений и колебаний" (там же,
440 - 441)22.
Тут у Валлы целая система философских доказательств: бог есть любовь;
следовательно, бог все творит только для любви. Любовь разлита по всему миру
и по всей природе, включая человека, а это значит, что все полно любви и все
наследует вечную любовь, если
не хочет отказаться от бога. Какой же разумный человек откажется от бога,
от любви, от вечного удовольствия в раю, от райского блаженства?
Нам представляется более основательным такое понимание трактата Валлы,
которое рассматривает этот трактат в контексте возрожденческих учений о
созерцательно самодовлеющей, жизненно незаинтересованной и бескорыстной,
всегда игровой и всегда усладительной
предметности. Другими словами, в сравнении с Флорентийской академией, в
сравнении с Фичино и Пико здесь выставляется на первый план только
субъективный, а именно эмоционально аффективный коррелят общей для Высокого
Ренессанса созерцательно самодовлеющей
предметности.
Поэтому не надо смущаться тем обстоятельством, что рассматриваемый нами
трактат Валлы появился в 1431 г., т.е. за полстолетия до расцвета
деятельности Фичино и Пико. Во-первых, в истории очень часто попадаются
примеры того, как некоторые более развитые формы явления возникают гораздо
раньше менее развитых форм, поскольку история предмета вовсе не есть еще
логика и часто переставляет логические моменты предмета в таком на первый
взгляд случайном порядке, который вполне противоположен чисто логической пос
ледовательности. Во-вторых же, является еще большим вопросом, что более и
что менее сложно в этой общей возрожденческой эстетической предметности -
Фичино ли и Пико с их учением об общей структуре эстетической предметности
или Валла с его учением о субъективном корреляте этой структуры.
Другие стороны воззрений Валлы
При изложении взглядов Валлы обычно ограничиваются его трактатом "О
наслаждении". Однако у Валлы имеются некоторого рода философские суждения,
отнюдь не безразличные ни для философии, ни для эстетики его эпохи.
Именно Валла глубоко чувствует разницу между тем, что мы сейчас назвали
бы языковым мышлением, и тем, что обычно зовется формальной логикой. Он
отдает предпочтение языковому мышлению ввиду того, что язык гораздо
конкретнее и жизненнее, и эта зафиксированная в нем реальность не является
ни абстрактным обобщением, ни областью изолированных единичностей. Для
языкового мышления все является только вещью, и комбинируются эти вещи по
законам самой же действительности, но не абстрактно-логически.
Валла рассматривается в книге С.И.Кампореале как гуманист, который хотел
привлечь для обновления богословия и возрождения христианской мысли
"риторическую науку" в противовес "диалектике" и
аристотелевско-схоластической метафизике (см. 127, 7). Ars retho rica должна
была явиться основой гуманистического образования и прообразом нового
научного статуса теологии.
Главным учителем и авторитетом в риторике для Валлы стал Квинтилиан. Но
Квинтилиан служил для него лишь источником критических инструментов
богословского исследования. Реальные мотивы творчества Валлы надо искать в
возрождении гуманистической культуры и
в религиозном кризисе современного ему общества. Современные Валле
богословы представляются ему "воинством муравьев", которые заслуживают
восхищения своим трудолюбием, но лишены "удивительной" оригинальности
древних богословов (см. там же, 2). Особенное
недовольство Валлы вызывает схематизм схоластического богословия. Его
критика направлена прежде всего против формального логицизма схоластического
языка, отступающего от законов грамматического и риторического искусства.
Философская "софистика" изобретает необычную терминологию. отступая от
"обычая" классического языка, и это имеет не только эстетические
последствия.
Валла утверждает, что все трансценденталии, помимо только, может быть,
одной, а именно "вещи", "res" являются неправомерной лингвистической
субстантивацией обозначений, обладающих лишь смыслом качеств и состояний.
Так, термины "ens" (сущее), "aliquid" (н ечто), "verum" (истинное), "bonum"
(благое), "unum" (единое) и др. Валла может все "редуцировать" до
единственного термина "res", который далее уже неразложим и является в одно
и то же время и самым универсальным, и самым конкретным термином (см. там
же, 154). Ошибочность схоластического языка, пишет Валла, происходит от
истолкования среднего рода (unum, bonum) и абстрактных терминов (veritas,
unitas) в качестве обозначения "чего-то в себе", как если бы это были
настоящие существительные.
Таким путем Валла приходит к утверждению, что объект философского
исследования отождествляется с объектом риторики. Валла не ограничивает при
этом риторику изучением формализма языка; предмет риторики - все то, что в
исторической реальности может быть выражено человеческим языком (там же,
161).
Критика трансцендентальной терминологии навлекла на Валлу преследования.
В 1444 г. он должен был даже предстать перед инквизицией и повторить свое
прежнее исповедание веры: "Если мать-церковь и не знает этих предметов,
однако я верю в них так же, как мать-церковь" (там же, 171). Валла не взял
назад ничего из написанного им о терминологии трансценденталий, включая
выводы о философском языке и определенных богословских вопросах.
Пользуясь материалами С.И.Кампореале, мы хотели бы выдвинуть на первый
план одно обстоятельство, которое всегда игнорируется в изложениях философии
Валлы. Дело в том, что обычно весьма мало подчеркивается оригинальность
употребления у Валлы самого термин а "риторика". Под этой "риторикой"
обычно, и притом весьма поверхностно, понимается просто сводка правил
ораторского искусства. Ничего подобного нет у Валлы. На наш взгляд, свой
термин "риторика" Валла понимает не столько по Квинтилиану, сколько по Арист
отелю. По Аристотелю же риторический силлогизм, или, как он выражается,
энтимема, отличается от аподиктического силлогизма тем, что он не является
просто дедукцией или индукцией, но учитывает и все случайные и местные
обстоятельства, делающие такой силлогизм вместо абсолютной истинности
только еще вероятностным, только еще правдоподобным. Возможно, в этом и
заключается разгадка постоянной опоры Валлы именно на ген. И тогда
получается, что Валла возражает, собственно говоря, не против Аристотеля
вообще,
но против аподиктически-силлогистического Аристотеля, против
формально-логического Аристотеля. При этом мы, конечно, не забываем того,
что Валла иной раз высмеивает Аристотеля за излишнюю метафизичность. Мы бы
хотели только подчеркнуть, что в строго логическом плане Валла становится
возрожденцем именно благодаря своей попытке мыслить жизненную структуру
философии и эстетики вместо абстрактного и слишком уж деревянного
оперирования логическими категориями. Валла конкретнее тогдашней школьной
логики, как
и язык конкретнее чистого разума и чистого мышления. Но конечно, проблема
отношения Валлы к Аристотелю до сих пор еще не нашла ясного решения.
Для истории эстетики указанные сейчас "риторические" соображения Валлы
имеют огромное значение. Здесь мы находим одну из первых возрожденческих
теорий конкретного мышления, которое отражает реальную связь вещей, а не
силлогистику формальной логики. Приче м эта связь вещей, данная в мышлении,
вполне специфична. Это именно смысловая связь, а не просто механическое
отражение фактов, и Валла поступает совсем не худо, квалифицируя эту
специфически смысловую связь вещей как языковую.
В заключение необходимо сказать, что если раньше Валла говорил о
субъективном корреляте эстетического предмета как об
эмоционально-аффективной области, то сейчас, как мы видим, он расширяет
субъективный коррелят до степени общесмысловой и обозначает эту
степень как языковую. Насколько можно судить в настоящее время, здесь
перед нами два совершенно равноправных момента одного и того же
субъективного коррелята эстетической предметности.
Как мы сейчас увидим, то же самое в конце концов необходимо сказать и о
структурно-математической стороне эстетической предметности. Мы ее находим
почти у всех возрожденческих теоретиков красоты и искусства, но в наиболее
сильной и развитой форме - только у Луки Пачоли. Если Валла анализирует
субъективный коррелят эстетической предметности, то Лука Пачоли, наоборот,
углубляется в объективное рассмотрение эстетической предметности и находит
ее в структурно-математическом построении предмета.