Липатов В. Краски времени

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГУСЛЯР ЖИВОПИСИ

...наше ясное солнышко - Виктор Михайлович Васнецов... В нем бьется
особая струнка...
И. Н. Крамской

Виктор Михайлович Васнецов (1848 - 1926) - автор героико-эпических и
сказочных полотен, мастер монументальной живописи, театральной декорации,
график-иллюстратор. Создал ряд архитектурных проектов. Профессор.
Действительный член Академии художеств, из которой вышел в 1905 году. Член
Товарищества передвижных художественных выставок. Жил вПетербурге,а затем в
Москве.

Гостить в тереме у Васнецова (ныне музей В. Васнецова близ Садового
кольца) особенно приятно с детьми. Мой маленький товарищ и я, как обычно,
путешествовали вначале по нижним комнатам: гостиной, столовой, затем витая
лестница привела в мастерскую... Комнату огромную - взмахни крыльями и
весело-шумно полетишь вдоль пышущих красками полотен, а хочешь - через
огромное же окно вылетишь прямо в приютившийся у дома садик... Но в комнате
нельзя летать, прыгать и бегать. Со стены глядит нарисованная углем детская
головка, прижимающая пальцами к губам: тише! Мастер работает. И мы с
маленьким товарищем, завидев символ молчания, примолкли... Хотя мастер давно
уже не искал здесь цвет, нужную краску. Палитра его лежала без употребления
уже пятьдесят шесть лет. Чахли кисти в берестяном коробе, а краски в тюбиках
окаменели. И стоял я в недоумении: отчего же катятся слезы из детских глаз,
нарисованных художником? Тишина для работы, работа для радости. А радость
неотделима от грусти? О чем? О несбывшемся?
А мой маленький товарищ испуганно попятился от "Бабы-яги", и я вдруг
увидел, как она страшна и грозна. Ее обманут, изведут, но много вреда и бед
еще принесет эта корявая старушка. Мальчишка оказался у "Царевны-Несмеяны" и
уже не ушел от нее - жалко стало девушку, которую никак не могли развеселить
гудош-ники и скоморохи. И впервые подумалось мне о том, что Васнецов -
взаправдашний сказочный художник. Воспринимавший сказку как нечто реально
существующее, бывшее, гулявшее, воевавшее и строившее на земле, он и сам там
чувствовал себя увереннее, чем в мире, ему современном, который
"беспокоит... мучает, так тяжело и грустно за него...". Тем более что
находили у художника душу поэтическую и, говоря о нем, злоупотребляли
эпитетом "нежный".
Быстрый, почти летящий, тонкий, светлый, изящный, склонный к приятному
разговору и задумчивости - "ясное солнышко" Виктор Михайлович, Репин рисовал
с него своего Садко.
С ним трудно было спорить, а фантазировать легко. Входил с улицы:
"Сколько я чудес видел". И наверняка чудеса эти существовали. Или заявлял,
мол, хотелось бы ему "полетать по белу свету". Именно полетать...
Это и заставило его написать поэму семи сказок. Это заставляло любить
музыку, уводящую от суеты сует, исцеляющую от сиюминутных тревог. Он всегда
торопился в третьяковский "дом в Толмачах", садился у печки и, может быть,
грезил. Музыке поклонялся, как прекрасному таинству, говорил: "музыкой можно
лечиться". И лечился Бетховеном, Бахом, Моцартом "из хороших рук". Следует,
очевидно, верить словам художника о своих картинах: "Все они были раздуманы
и писались в ощущениях музыки". Так определяли и современники: "Картина
"После побоища Игоря Святославовича с половцами" звучит как "Богатырская
симфония" Бородина".
Поэтическая натура привела его к сказке, народному эпосу. Первым
заметил это замечательный учитель многих поколений русских художников П. П.
Чистяков. Васнецов плакал, читая строки его письма: "Вы... поэт-художник.
Таким далеким, таким грандиозным, по-своему самобытным русским духом пахнуло
на меня, что просто загрустил: я, допетровский чудак, позавидовал вам..."
Это учитель писал о картине "После побоища Игоря Святославовича с
половцами".
Помните, "Боян бо вещий": "Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой
Каялы; ту кровавою вина не доста: ту пир докончаша храбрии русичи: сваты
попаиши, а сами полегоша на землю русскую. Ничить трава шалащами, а древо с
тугою к земли преклонилось..."
Васнецовское поле битвы красиво. Богатырским сном спит на своем
голубоватом плаще, откинув руку, как после тяжелой работы, воин в красных
сапогах. А рядом красавец юноша запрокинул каштановую голову, в сердце его
вонзилась вражеская стрела... На густой траве, среди голубеньких цветов, все
это сочно, негромко, будто сон нарисован. Неподвижен, словно готовящийся
спуститься, занавес - край неба, и повисли в этой неподвижности рыжие
коршуны - им пировать...
Обаятельной лирической поэмой назвал И. Грабарь "Аленушку". Присела она
на камень, поджала натруженные ноги, на золотые листья смотрит, в темную
воду, ищет братца Иванушку и не находит. Околдовали его злые люди... Темен
лес вдали, отчаянное ее горе оттеняет. А на этюде она еще лучше, голову на
руки положила, взгляд не в воду устремлен - на зрителя, не безнадежность в
ее позе - тревожное ожидание. Озабоченная, серьезненькая девочка-подросток с
глазами "абрамцевской богини", "девочки с персиками" Веры Мамонтовой.
Васнецова все "сажали" то на ту жердочку, то на эту. Он же уподобился
изображенному им витязю, который, опустив красное копье, читает надпись на
камне: "А прямо поедешь..." Так и поехал прямо, чтобы и самому целу быть, и
коня сохранить. Хотя и еще две дороженьки лежали, одна - вслед за Перовым,
Прянишниковым, Маковским рисовать жанровые сцены.
Ведь и за "Книжную лавочку", и за "Преферанс", и за "С квартиры на
квартиру" хвалили. И типы обозначены точно, и ситуации характерные. Не зря о
нем говорили: "Первоклассный мог быть жанрист... очень близкий по духу к
Достоевскому". Высока оценка! Васнецов владел цветом, мог разработать свое
видение света и воздуха, последовав за импрессионистами.
Но лишь "...в сказке, песне, былине, драме - сказывается весь целый
облик народа". Объяснением этой фразе еще одно: происхождение. Васнецов
родом из Вятского края - яркой, веселой, пестро раскрашенной дымковской
глины, принимающей образы румяных парней с гармошками, разъезжающих на
свиньях или бубенчатых тройках; из края капа - кованого узорчатого
березового наплыва; кружевной деревянной и каменной резьбы...
"...Человек страстный, там жила "стихия" сложная..." - говорил о нем М.
В. Нестеров.
Васнецов вспоминал старинные нянины "пропевы" и пытался дать выход
своей стихии в сказке, сам себя называл былинником.
Из "несильных вятичей". А Шаляпин почему-то замечал в нем медвежьи
ухватки. Наверное, был прав - десять лет расписывать 2880 квадратных метров
во Владимирском соборе - дело нешуточное. Требующее ухватистости, крепкой
выносливой силы воли и тела... Впоследствии Васнецов и сам удивлялся:
"Видно, в молодости все можно". Падал с лесов, разбивался... Напрасно,
конечно, говорили, что его типы равны Мике-ланджело. Но правы другие:
достойно возобновил живую и зримую школу иконописания. Рисовал живых в силе
и страсти людей. А вот привыкший к бестелесным равнодушным ликам киевский
митрополит утверждал, что в лесу "не желал бы встретиться с васнецовскими
пророками".
По древнерусской традиции художник шел от "привлекающих людей". Среди
ломовых извозчиков встретил Ивана Петрова и чуть не закричал от радости:
узнал Илью Муромца, а Алеша Попович у него похож на Андрея Мамонтова. В
херувимах и серафимах Владимирского храма замечали васнецовских детей...
Особой силой психологического рисунка отличается, конечно, "Царь Иван
Васильевич Грозный". Ювелирно выписаны парчовый опашень и сафьяновые сапоги,
уверенно топчущие двуглавого орла на ковре. В теремном окошке видна
заснеженная Москва. Цветисто все вокруг - и одежда, и орнамент стен, да
темновато, приглушенно. Приостановился Иван Васильевич, размышляет.
Желтоватое, морщинистое, орлиное, властное и недоброе лицо. Не глядит он
подобно трем богатырям, "...не обижают ли где кого". Нет. Крепко зажат в
руке жезл, которым проткнет сына своего Ивана. Сам он хочет обидеть,
коршуном налететь, шаг еще - и того и гляди прольется новая кровь. Умен бес,
да коварен. Царя написал художник, хотел, не хотел ли - деспота. Дикое,
безрассудное зло глядит из его очей...
Одно из самых удачных полотен Васнецова.
Этот невысокий, легкой кости человек полностью соответствовал
пословице: вятский - народ хваткий. Самая любимая одежда его - рабочая синяя
блуза. Когда писал, пел. Замечали, что труд почти его не утомлял.
А. Куприн вывел его под именем Савинова в одном из своих рассказов -
периода росписи Владимирского храма: "...он со своими длинными, небрежно
откинутыми назад волосами, с бледными, плотно сжатыми губами на худом
аскетическом лице как нельзя больше походил на одного из тех средневековых
монахов-художников, которые создавали бессмертные произведения в тишине
своих скромных келий..."
Таким же благостным, истовым, бесстрастно на мир взирающим изобразил
себя художник еще двадцатипятилетним: пусть бежит мимо мельтешащий день,
ему, мастеру, запечатлевать явления величественные, монументальные. На нем
художническая блуза с бантом, белый воротничок...
А вот Крамской почти в то же время написал его в сюртуке и галстуке - с
милой лукавинкой, благости ни-ни, разве что этакая обаятельная
стеснительность...
Конечно, подвижничество присуще характеру Васнецова. Все же около
двадцати лет создавал он своих "Богатырей". До сих пор стоит подивиться
"Каменному веку" в историческом музее - "образу радостного искусства" -
"громадному ряду сцен и картин из жизни первобытных людей".
Непреклонным написал его в 1891 году Н. Кузнецов - ратником,
оглянувшимся в последний раз перед боем. Таким он и остался до последнего
жизненного часа, труд сберегал его: в семьдесят семь давали не больше
семидесяти и еще любовались сохранившейся красотой.
Человек ласковый, необременительный, добрый к людям, он приживался в
компаниях веселых, негромких, талантливых. Где не стеснялись и не стесняли.
У Третьякова, в Мамонтовском кружке, где "...светло, тепло на душе...", слыл
Васнецов разговорчивым, оживленным.
Справедливым. Ущемили интересы художников - вышел из Товарищества
передвижников...
...Давайте съездим в Абрамцево. Не сохранился "Яшкин дом" (Яшка -
шутливое прозвище Веры Мамонтовой), где Васнецов создавал своих "Богатырей".
Но сохранились аллеи, где он гулял, гостиная, где читал любимого "Купца
Калашникова", выстроенная по его чертежам церквушка-невеличка; избушка на
курьих ножках: на ее фронтоне распростерла свои тонкие длинные крылья
круглоглазая летучая мышь... Приезжайте в Абрамцево лучше всего золотой
осенью, в дни, когда музей закрыт. Тишина поможет вам представить живого
Васнецова и тех, с кем этот "рельефный" человек здесь счастливо жил,
"грешный лишь в том, что мало учился и слишком расточительно обращался со
своим дарованием".
Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел культурология