Культурология XX век. Энциклопедия.

ОГЛАВЛЕНИЕ

БАЛЛИ (Bally) Шарль (1865-1947)
- швейц. языковед. Принадлежал к первому поколению т.н. “женевской школы” социол. направления в языкознании. Получил классич. образование филолога, специализировался по греч. языку. В 1889 защитил в Берлине докт. дисс. о трагедиях Еврипида, вернулся на родину и с тех пор безвыездно жил в Женеве. С 1900 в течение многих лет преподавал греч. язык в Коллеже Кальвина. Одновременно изучал санскрит в Женев. ун-те под руководством де Соссюра (интерес к санскриту сохранил на всю жизнь, незадолго до кончины предпринял работу над санскритской грамматикой). Сначала учеба, позже — сотрудничество и дружба с де Соссюром способствовали превращению блестящего филолога в не менее блестящего лингвиста. Б. постепенно проникся общелингвистич. идеями своего учителя и освоил его метод исследования языка. С 1906 Б., по поручению де Соссюра, читал вместо него курс санскрита в Женев. ун-те, а с 1913, после смерти учителя, и вплоть до своей отставки в 1939 занимал кафедру сравнит, грамматики и об916, совместно с А. Сеше, издал “Курс общей лингвистики” де Соссюра, составленный на материале студенческих конспектов. До конца жизни возглавлял Женев. линг-вистич. об-во, развивавшее идеи де Соссюра.
В основе лингвистич. взглядов Б. лежало соссюровское учение о знаковой природе языка, о различении языка и речи, синхронии и диахронии. Приверженность к этой теории, а также собственный богатый опыт преподавания совр. франц. и нем. языков помогли Б. преодолеть ограниченность компаративно-истор. лингвистики 19-нач. 20 в. и перейти от анализа сохранившихся письменных источников на мертвых языках к непосредств. исследованию живых языков. Б. категорически исключил диахронию (историю развития языка) из поля зрения лингвиста и задался целью создать синхронную (статич.) лингвистику — описание языка с т. зр. говорящего субъекта, для.к-рого безразлично происхождение употребляемых им средств выражения (“произвольность знака”). Коллективная мысль народа навязывает индивиду абстр. систему условных знаков, включающую словарь и грамматику (эта система и есть язык). Языковая система принадлежит об-ву в целом, а каждый знак этой системы обозначает не конкретный предмет действительности, а общее понятие об этом предмете (“потенциальный”, “виртуальный” характер знака). Речь индивидуальна и отражает способ, каким каждый индивид использует лингвистич. знак, делает его реальным фактом коммуникации, актуализирует его. Лингвист может судить о языке, только изучая его функционирование в конкретных речевых актах. Статич. лингвистика Б. — прежде всего лингвистика речи. Он разработал теорию высказывания, ввел в лингвистику логич. понятия диктума (объективной части значения предложения) и модуса (операции, производимой мыслящим субъектом), рассмотрел способы актуализации в речи виртуальных единиц языка. Объект его исследований выходил за рамки чистой лингвистики и затрагивал также психологию и социологию. Речь отражает все аспекты жизни. Выражаемые в ней мысли имеют не только интеллектуальную природу, они включают и побуждения к действию, и эмоции, и желания, и волю. Б. подчеркивал первостепенное значение эмоционально-аффективных компонентов речи — ускользающих и непрерывно меняющихся форм с множеством смысловых оттенков. Его исследования в этой области, сегодня общепринятые, не сразу нашли понимание в научном мире: лингвистам казалось, что анализ явлений, не поддающихся строгой регламентации, противоречит логике научного мышления.
Б. вложил новое содержание в термин “стилистика”, отделил лингвистич. стилистику, определенную им как “науку о средствах выражения”, от традиц. исследований литературно-худож. стилей. Лингвистич. стилистика Б. изучает не область языка, а весь язык под углом зрения аффективности, так как способы выражения аффективного могут носить и фонетич., и лексич., и синтаксич. характер. Стилистика Б. не отдает предпочтение аффективному перед интеллектуальным, она изучает их во взаимосвязях, а также пропорции, в каких они смешиваются, чтобы породить тот или иной тип выражения.
Сопоставляя системные закономерности франц. и нем. языков, Б. нашел подтверждение лингвистич. антиномии изменчивого/постоянного в языке: чтобы выполнять свою обществ, функцию, язык должен оставаться неизменным, в то же время он находится в состоянии постоянного изменения и развития. По мысли
49
Б., каждый язык в каждый момент времени представляет собой систему в состоянии неустойчивого равновесия, к-рое постоянно нарушается процессом развития языка, чтобы тут же восстановиться уже в новом качестве.
Соч.: Precis de stylistique. Gen., 1905; Traite de stylistique francaise. V. 1-2. Hdlb., 1909; Le langage et la vie. Gen., 1913; Linguistique generale et linguistique francaise. P., 1932; Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
Лит.: Хованская З.И. Стилистика франц. языка. М., 1984, 1991; Cahiers F. de Saussure. Gen., 1946-47. N 6.
Т.К. Черемухина
________________________________________
БАРНС (Barnes) Харри Элмер (1889-1968)
- амер. историк, социолог и публицист. Получив истор. образование в Сиракузском и Колумбийском ун-тах, Б. включает в сферу своих интересов смежные области знания: историю обществ, мысли, историю социологии и полит, теории. В течение ряда лет преподает в колледжах и ун-тах США, как правило, на отделениях социологии. В 20-40-е гг. выступает с публичными лекциями по пенологии, криминологии и проблемам образования, пишет статьи и книжные обзоры, создает ряд важных трудов. Взгляды Б. — историка культуры и зап. цивилизации — сложились под влиянием основателей амер. школы “Новой” (интеллектуальной) истории Д. Робинсона, Д. Шотвелла, В. Даннинга, антропологов А. Голденвейзера и Э. Хутона и других ведущих ученых того времени. Стержнем его многогранной деятельности стал интерес к проблеме становления культурной традиции цивилизации Запада во всем ее многообразии: интеллектуальном, социальном, полит, и экон. Б. полагал, что истор. наука 20 в. должна отойти от традиц. способов интерпретации событий, расширить свою методол. базу за счет использования методов, выработанных антропологией, за счет интеграции истории и других областей обществознания. Вслед за Э. Томпсоном и Бирдом он помог утвердиться историографии как значимой части истор. науки и и как самостоят, фазы в истории интеллектуальной деятельности человека. Концепцию “Новой истории” Б. последовательно разрабатывал в ряде трудов, наиболее известными из к-рых стали: “Новая история и социальные исследования”, 1925, “История и обществ, разум”, 1926, “История историографии”, 1937, и т.д.
Согласно Б., концепция новой, синтетич., динамичной истории включает осн. закономерности истор. развития и анализ гл. черт каждой культурной эпохи. Использование данных археологии, антропологии, сведения о древних (исчезнувших) цивилизациях создают возможность для пересмотра периодизации истории и выработки более полноценной концепции мировой истории.
Рассматривая способы интерпретации истории от Ветхого Завета до совр. ему авторов, Б. выделяет неск. осн. школ, чьи традиции обогащают истор. исследование. Это — школа философии истории, призванная способствовать формированию научного метода в историографии, а также школа полит, истории (от Карлейля до Даннинга); экон. школа истор. исследований (от Рикардо и Маркса до Веблена и Берда); школа геогр. интерпретаций (от Страбона до Ратцеля); школа интерпретации духа (от Фихте и Гегеля до Мэтью и Тайлора); школа истории науки, антропол., социол., психол. школы. Б. предлагает использовать методол. подходы и источниковую базу этих направлений для построения всесторонней, учитывающей все факторы развития истор. модели. Выстраивая эту истор. модель, Б. фактически создает образ или модель культурного развития цивилизации Запада.
Соч.: The New History and the Social Studies. N.Y., 1925; The History and Prospects of the Social Sciences. N.Y., 1925; (Ed.) History and the Social Intelligence. N.Y., 1926; Living in the Twentieth Century. Indianapolis, 1928; The Twilight of Christianity. N.Y., 1929; The Roman Catholic Church and the Lures of Sex. Girard, 1935; The History of Western Civilization (with David H.A.). V. 1—2. N.Y., 1935; An Economic History of the Western World. N.Y., 1937; A History of Historical Writing. Norman; Oklahoma, 1937; The American Way of Life. N.Y., 1942; Society in Transition. N.Y., 1947; A Survey of Western Civilization. N.Y., 1947; Historical Sociology: its Origins and Development. Theories of Social Evolution from Cave life to Atomic Bombing. N.Y., 1948; Social Thought from Lore to Science (with Becker H.). V. 1-2. Wash., 1952.
Лит.: Ritter H. Dictionary of Concepts in History. Westport, 1986.
Л.А. Мостова
________________________________________
БАРТ (Barthes) Ролан (1915-1980)
- франц. семиотик, критик, эссеист. Окончил Париж, ун-т по специальности “классич. филология”. В 30-40-х гг. долгое время был оторван от столичной лит. жизни: годами лечился в туберкулезных санаториях, преподавал в Румынии и Египте. С 1955 работал в Париж. Высшей школе практич. знаний, а с 1976 проф. Коллеж де Франс. Известность приобрел после выхода первой книги “Нулевая степень письма” (1953); в 1954 вышла вторая книга Б. “Мишле сам о себе”. В 50-е гг. Б. активно сотрудничал как театральный критик в журнале “Театр попюлер”. С сер. 50-х гг. Б. — один из лидеров франц. структурализма, теоретик семиотики; он применял структурно-семиотич. метод для анализа массовой бытовой культуры (“Мифологии”, 1957), моды (“Система моды”, 1967), худож. лит-ры (“О Расине”, 1963). Новый период его творчества связан с разработкой постструктуралистских моделей культуры, где сподвижниками Б. стали критики журнала “Тель кель” — Ф. Соллерс, Кристева. Появляются книги Б. “Сад, Фурье, Лойола” (1971), “Империя знаков” (1970), “Удовольствие от текста” (1973), “Фрагменты любовного дискурса” (1975). В 1975 вышла книга-автометаописание “Ролан Барт о Ролане Барте”; последняя книга Б. “Камера люцида” (1980) посвящена теории фотографии. Б. принадлежит множество теор. статей и критич. эссе, час-
50
тично объединенных в нескольких прижизненных сборниках.
Ранние работы Б. создавались под влиянием Сартра и Маркса: разрабатывая марксистское понятие отчуждения, критик применил его к анализу продуктов культурной (в частности, худож.) деятельности. В развитие сартровской идеи “ангажированности”, социальной ответственности пишущего молодой Б. формулирует свое понятие “письма” — категории, характеризующей ценностную окраску дискурса, способ, к-рым текст заявляете своем социальном (властном, профессиональном и т.д.) статусе. Понятое т.о. письмо является, вообще говоря, орудием закрепощения, отчуждения слова, слово фатально означает не только то, что хотел бы сказать сам говорящий, но и то, что требует говорить об-во. Встав на позиции структурализма и познакомившись с теор. лингвистикой Соссюра и Якобсона, Б. дает этой проблеме точную семиотич. формулировку: об-во наделяет знаки социального дискурса вторичными, коннотативными значениями, “вписывает” в них свои обязательные, часто не сознаваемые говорящим смыслы. Независимо от материальной формы дискурса языковой, визуальной или к.-л. иной, коннотативные смыслы, к-рыми он наполняется, всегда возникают в естеств. языке, и потому, по мысли Б., семиотика (семиология) оказывается лишь частью лингвистики, ее приложением к вторичным смыслам, через язык распространяющимся на всю культуру.
Стоящая перед совр. лит-рой задача борьбы с языковым отчуждением может решаться, согласно Б., двумя способами. Во-первых, формой борьбы оказывается разоблачительная деятельность семиолога-структуралиста, тонким анализом выявляющего в якобы “естественных” фактах культуры (образах, обычаях, риторич. приемах и т.д.) условное и социально тенденциозное содержание. Скрытые социальные коды (“социолекты”), сплетающиеся в социальном разноязычии, классифицируются у Б. по их отношению к власти на энкратические (опирающиеся на властные авторитеты) и актарические (лишенные такой опоры и утверждающие себя террористич. методами). Для их обнаружения в конкр. лит. или ином тексте требуется точный аналитич. инструментарий, в частности структурная теория повествоват. текста, т.к. именно нарративная структура позволяет особенно эффективно протаскивать в текст контрабандой идеол. смыслы; работы Б. (например, “S/Z”) дали толчок развитию нарратологич. исследований во Франции 60-70-х гг.
Двойной установкой на научную точность и идеол. разоблачительность анализа Б. противопоставлял свой метод господствующему лит-ведч. позитивизму, к-рый некритически принимает и “вчитывает” в лит. текст бытующие в об-ве идеол. предрассудки. Нашумевшая печатная полемика Б. с одним из представителей такого лит-ведения, Р. Пикаром, отразилась в памфлете Б. “Критика и истина” (1966). Во-вторых, борьба с отчуждением культуры должна вестись и в формах лит. творчества. Б.-критик систематически поддерживал те течения совр. литературы и искусства, в к-рых усматривал тенденцию к идеологич. демистификации: в “белом”, “бесцветном” письме Камю (“Посторонний”), в “эпическом театре” Брехта, в “новом романе” А. Роб-Грийе и Ф. Соллерса. Авангардные течения сулят реализацию “утопии языка”, к-рый творч. усилием избавляется от социального отчуждения: сквозь сомнительную, социально ангажированную сеть означаемых (смыслов) проступает “реалистич.” буквальность конкр. вещей, не означающих ничего, кроме самих себя: так происходит в конкретно-описательных япон. стихах хокку, в “вещистском” буквализме Роб-Грийе, на нек-рых фотографиях, где идейному замыслу автора не удается затушевать к.-л. “выступающую” внесистемную деталь.
В 70-е гг. пафос создания-нового типа творчества, способного освободить слово от отчуждения, привел Б. к постулированию “смерти Автора” и обоснованию понятия “Текста”, к-рый принципиально отличается от традиц. “произведения” (хотя и может содержаться в нем как нек-рый аспект) своим открытым, деятельностным характером. В Тексте сама собой, помимо завершающей авторской воли, реализуется множественность смыслов и кодов, их свободная игра порождает у читателя не осмотрительное “удовольствие” читателя классич. лит-ры, а экстатич. “наслаждение”, полное освобождение подавленных эротич. влечений. К понятию Текста, в стихийно-игровой природе к-рого проявляется влияние философии Ницше, близко и новое осмысление термина “письмо”, сложившееся у Б. с кон. 60-х гг. отчасти под влиянием “грамматологии” Деррида: это “новое” письмо служит уже не отчуждению культуры, а, наоборот, построению языковой утопии, оно характеризуется принципиальной незавершенностью смысла. Соответственно и знак (языковой или иной), к-рый для Б.-структуралиста служил объектом разоблачит, анализа, в постструктуралистской деятельности должен быть вообще разрушен, “опустошен”, из него необходимо изгнать всякое (даже идеологически “правильное”, например, политически левое) стабильное означаемое, заменив его бесконечной вольной игрой означаемых. Образцы таких пустых знаков, избавляющих человека от тирании означающего, Б. находил, помимо искусства авангарда, также в традиц. культурах Дальнего Востока — китайской и особенно японской (“Империя знаков”).
Пересмотр идеальных представлений о лит. тексте повлек за собой у Б. и новый метод критич. анализа текстов реальных. Если в 50-е — нач. 60-х гг. критик стремился вычленять в тексте либо устойчивые и упорядоченные по уровням структуры — социокультурные либо психоаналитич. (в частности, в духе психоанализа субстанций Башляра), — то начиная с книги “S/Z”, посвященной подробному анализу текста одной новеллы Бальзака, он отказывается от строго объективного подхода, принимает произвольное членение текста на фрагменты — “лексии” и при их анализе исходит из на-груженности каждой из них одновременно многими, лишь отчасти упорядоченными смыслами и кодами.
51
Поздние книги Б.-критика имеют целью раскрыть продуктивный, неупорядоченный характер лит. “письма” (в новом смысле этого термина), будь то плюралистичность совр. “Текста” или же металингвистич. деятельность таких создателей новых идеол. кодов, как маркиз де Сад (код жестокости), Шарль Фурье (код удовольствия и его социально справедливого распределения) или Игнатий Лойола (код рационализированного мистицизма). С произвольной фрагментацией изучаемого текста сочетается и фрагментарность собственного письма позднего Б., возможно, связанная с мыслями Бланшо о дисконтинуальности “множественного слова”. Вопрос об организации фрагментов в единое целое заставлял Б. проявлять особенный интерес к таким традиц. алеаторным формам композиции, как дневник и словарь; словарная алфавитная структура фрагментов принята, например, в книгах Б. “Удовольствие от текста” и “Фрагменты любовного дискурса”.
Соч.: Oeuvres completes. V. 1; 1942-1965, Р., 1993. Нулевая степень письма // Семиотика, М., 1983; Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989, 1994; Мифологии. М., 1996.
Лит.: Чиковани Б.С. Современная французская лит. критика и структурализм Ролана Барта. Тб., 1981; Heath S. Vertige du deplacement. P., 1974: Sontag S. L'ecriture meme: a propos de Barthes. P., 1982; Lavers A. Roland Barthes: Structuralism and after. L, 1982; Calvet L.-J. Roland Barthes. P., 1990.
C.H. Зенкин
________________________________________
БАРТ (Barth) Томас Фредерик Вейбю (р. 1928)
-норв. культуролог и социалантрополог. Получил университет. образование в США. Магистр искусствоведения (Чикаго, 1949), д-р наук (Кембридж, 1957). В 1961-74 проф. социальной антропологии ун-та Бергена. С 1974 проф. ун-та Осло и управляющий этногр. музея.
Б. считается создателем совр. культурологич. школы в Норвегии. В 50-е гг. занимается социалантропол. исследованиями на Ближнем Востоке. В 1952 и 1955 опубликовал исследования о культуре норв. цыган. В 1961 основывает первую в Норвегии кафедру социальной антропологии в Берген. ун-те, задачу к-рой видит в осмыслении норв. культуры с т.зр. новейших научных теорий, что дает импульс возрождению интереса к истории культуры страны и изучению разл. аспектов совр. культуры.
В мировой науке Б. известен прежде всего как исследователь ближневост. культур, но и его теор. работы “Модели социальной организации” и “Этнич. группы и границы” входят в списки обязат. лит-ры по социальной антропологии ведущих ун-тов мира. Своими теор. исследованиями Б. внес значит, вклад в теорию интер-акционизма, или анализа процессов, возникшую как реакция на учение Парсонса и Р. Мертона.
Б. предостерегает от овеществления, придания субстанциальности тому, что по своей природе является абстрактным и текучим, и утверждает, что, концентрируя свое внимание на разл. видах социального взаимодействия индивидов в динамике истор. изменений, исследователь приходит к пониманию культуры как части процесса создания смыслов. Данная методол. перспектива открывает возможности для анализа взаимосвязи и содержания символов, значимых для той или иной культуры. Определяя культуру как рез-т отношений между людьми, Б. считал гл. сферой исследования интеракционизма микроуровни обществ, системы и типы взаимодействия внутри и между ними, тогда как социол. теории заняты в первую очередь исследованием отношений между социальными институтами на макроуровне.
Соч.: Political leadership among Swat Pathans. 1959; Nomads of South Persia. 1961; Models of Social Organization. 1966; Ethnic Groups and Boundaries the Social Organization of Culture Difference. 1969; Ritual and Knowledge among the Baktman of New Guinea. 1975.
Лит.: Klausen A.M. Anthropologiens historie. Oslo, 1989.
E. С. Рачинская
________________________________________
БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975)
- философ, принадлежащий постсимволическому периоду культуры серебряного века. Гимназич. образование получил в Вильнюсе и Одессе. В 1913 поступил в Новоросс. ун-т, через год перевелся в Петербург, ун-т на классич. отделение историко-филос. ф-та. Среди своих университет, учителей Б. отмечал Ф.Ф. Зелинского, наставлявшего студентов в духе эллинизма, отчасти пропущенного через призму воззрения Ницше, Н.Н. Ланге и А.И. Введенского, строго придерживавшегося кантовского критицизма вместе с психол. представлениями 19 в. Ориентированный на зап. науку характер университет. образования наряду со склонностью к свободным религ. исканиям сформировали у Б. европ. строй филос. мышления. Приверженец “строгой науки”, решительно порвавший с метафизикой, Б. противостоял рус. философии серебряного века, своим старшим современникам — софиологам Флоренскому и С. Булгакову, а также экзистенциалистам Бердяеву и Л. Шестову.
Творч. путь Б. может быть расценен, по его словам, как становление и развитие единой филос. идеи. На рубеже 10-20-х гг. Б. владел замысел создания “первой философии”, беспредпосылочного учения о бытии. На основании нового бытийственного созерцания это учение в проекте должно было вывести из кризиса европ. мысль — преодолеть роковой разрыв между “миром культуры” и “миром жизни”, в чем, по Б., состоял основной порок совр. “теоретизма”. Свое учение Б. представлял в качестве системы, имеющей, однако, характер не отвлеченной метафизики, но нравств. философии; вольно или невольно он следовал установке Канта на
52
приоритетность “практич. разума” в деле построения самообоснованного мировоззрения. Гл. категорией нравств. онтологии Б. стало понятие “бытия-события”, к к-рому был приравнен “ответственный поступок” человека; гносеологич. проблема при этом решалась на основе интуиции “участного”, т.е. приобщенного к бытию мышления (“К философии поступка”). Свое учение Б. изначально мыслил синкретическим; включая в себя этику и эстетику, оно определялось в качестве филос. антропологии. Хотя “первая философия” Б. не осуществилась в качестве задуманной системы, ее ключевые представления выразились в конкретных разработках. Культурология, “металингвистика”, теория лит-ры, “истор. поэтика” и т.д. суть модусы единой гуманитарной дисциплины Б., различные развороты фундаментальной проблемы человеч. бытия.
Если говорить о культурологич. разрезе единой бахтинской “идеи”, то целью Б. было концептуальное соединение понятия культурной ценности с интуицией жизненной актуальности. Б. стремился преодолеть односторонности “философии жизни” (Бергсон, Дильтеи, Ницше и др.) и “философии культуры” (Риккерт), дав их своеобразный синтез в представлении о “живой” в опр. смысле ценности, о культуре, — не дистанцированный от бытия, но являющийся его полновесной частью. Подразумевая категорию культурной ценности, Б. конкретно имел дело с худож. лит-рой и его культурологич. (и, шире, онтологич.) учение оказалось не отделимым от “эстетики словесного творчества”. В этом смысле “идея” Б. в ее развитии прошла ряд ступеней, объединенных внутр. логикой. В филос. становлении Б. можно выделить этапы 20-х, 30-х гг. и заключит, периода творчества. С др. стороны, Б. занимали проблемы, восходящие к его интуиции культуры как “бытия-события”. К области его культурологии могут быть также отнесены исследования филос. природы человеч. языка — первофеномена всякой культуры.
В 20-е гг. проблему культурной ценности Б. сопрягал с поиском такой эстетич. формы, к-рая бы в своей “завершительной” функции не умерщвляла, не “парализовала” собою жизненное содержание. Он создал модель “эстетич. объекта”, принципом к-рой стала жизнеподобная “архитектоника” “взаимоотношений” автора и героев худож. произведения (“Проблема содержания, материала и формы в словесном худож. творчестве”, 1924). Искомая “ценность” связывалась с героем, свободно, без принуждения со стороны автора, осуществляющим свою собственную “идею”, раскрывающим свое внутреннее содержание, отождествляемое Б. с нравств. поступком. В трактате “Автор и герой в эстетич. деятельности” Б. подвергает классификации формы, соответствующие разл. “архитектонич.” принципам - принципам отношения автора к герою; критерием этой классификации он делает свободу героя от автора. Учению об идеальной в этом смысле форме — о герое, к-рый в равной степени принадлежит как худож. целому, так и—в своей свободе — жизненной действительности, — посвящена книга Б. “Проблемы творчества Достоевского” (1929). Герой романа Достоевского видится Б. в равноправном “диалоге” с автором; свобода героя означает исчерпание им до конца собств. идеол. потенций, полное обнаружение своих взглядов на “последние” мировоззренч. проблемы. Герой, обладающий такой же духовной реальностью, что и автор (а вместе и “полифонич. роман” в целом, представляющий собой “архитектонически” организованное общение подобных героев-протагонистов с автором и между собой), являются в культурологии Б. той самой идеальной “ценностью”, к-рая одновременно принадлежит и худож. миру, и реальной действительности, т.е. нравств. бытию-событию. В концепции полифонич. романа Б. достигает цели своей “философии поступка” — примиряет “мир культуры” и “мир жизни”; роман Достоевского является в глазах Б. “культурной ценностью” совершенно особого, высшего порядка.
Вывод о романе Достоевского как о своеобразной духовной действительности, причастной реальному бытию (утверждение более сильное, чем традиц. представление о “жизнеподобии” романного мира), в 30-е гг. Б. переносит на жанр романа в целом. Роман в его концепции оказывается живой проекцией не только совр. ему нац. языкового универсума, но и осн. форм миросозерцания, обусловленных состоянием культуры. Параллельно исследованию худож. особенностей романа разл. эпох Б. приходит к выводу о принципиально разном переживании времени и пространства в изменяющихся культурных ситуациях (“Формы времени и хронотопа в романе”, 1937-38). Если анализ поэтики Достоевского в 20-е гг. может быть лишь для спец. исследования отделен от его диалогич. онтологии (равно как и от концепции причастной бытию культурной ценности), то в 30-е гг. двумя сторонами одной и той же медали оказываются изучение Б. худож. природы ряда разновидностей романа и конкр. культурологич. наблюдения. Б. досконально исследовал многогранный комплекс категорий и ценностей, связанный с таким культурным феноменом, как традиция европ. карнавала; раскрытие худож. принципов романа Рабле, давшего Б. богатый материал для его культурологич. штудий, оказалось в целом подчиненным скорее культурологич. задаче. Карнавал, по мнению Б., представляет собой неофициальное, демократич. дополнение к господствующей культуре, осуществляющее релятивизацию официальных ценностей через их комич. снижение в нар. праздничных действах (“веселая относительность”). На первый план в карнавале выступает неизбывная правда жизни, соотнесенная с телесным человеч. и мировым началом; иерархич. ценностная система претерпевает обращение, онтологические “верх” и “низ” в карнавальном мироощущении меняются местами, так что в своей тенденции карнавал предстает “веселой преисподней”. Б. видит корни ср.-век. карнавала уходящими в глубь веков, — в его концепции карнавал оказывается неким универс. культурным феноменом, тесно связанным с возникшим из него романным жанром. В филос. культурологии Б. в целом, занятой соотношением
53
“мира культуры” и “мира жизни” (“К философии поступка”), категория карнавала знаменует диалектич. победу “жизни” над культурной “ценностью”: карнавальная стихия, будучи слепым витальным порывом, не обладает созидающей силой и не порождает новых ценностей. Не имея своего собств. внутр. содержания, она паразитирует на наличной культуре и, пародийно переворачивая ее духовные основы, стремится к их разрушению. Показав растворение — в сущности, духовную смерть человека в карнавальной толпе. Б., несмотря на свое эмоционально-положит. отношение к феномену карнавала, невольно представил его в качестве антипода христ. культуры, пафос к-рого в отношении ее верховных ценностей — не что иное, как агрессивная деструкция. Будучи обобщено, бахтинское понятие карнавализации широко применяется в наст. время для осмысления самых разнообр. культурных, социальных и худож. явлений.
Поел. период творчества Б. для его культурологии ознаменовался введением представления о “диалоге культур”, родившегося под влиянием идей Шпенглера и, вместе с тем, полемически обращенного против них. Если мировые культуры суть в нек-ром смысле “личности”, то с т. зр. Б., между ними должен существовать, длясь в веках, нескончаемый “диалог”. Для Шпенглера обособленность культур, их замкнутость внутри себя приводит к непознаваемости чужих культурных феноменов; на культурологию Шпенглер переносит свою интуицию безграничного одиночества человека в мире. Для Б. же “вненаходимость” одной культуры в отношении другой не является препятствием для их “общения” и взаимного познания, как если бы речь шла о диалоге людей. Каждая культура, будучи вовлечена в “диалог”, например, с последующими культурными эпохами, постепенно раскрывает заключенные в ней многообразные смыслы, часто рождающиеся помимо сознательной воли творцов культурных ценностей. Б. вносит в культурологию свое представление о диалогической природе всякого смысла, благодаря чему его концепция трансформируется в своеобразную культурологическую герменевтику.
Через все культурологич. работы Б. начиная с 30-х гг. проходит представление о культурной традиции, соотносимое Б. с категорией “большого времени”. За этой категорией стоит образ связной мировой истории культуры. Понятие “большого времени” принадлежит бахтинской герменевтике, соответствуя восприятию и интерпретации культурного феномена, созданного в глубокой древности. При встрече с таковым “большое время”, разделяющее события творчества и рецепции, “воскрешает” и при этом непрерывно преображает забытые, “умершие” и погребенные в “авторской” эпохе, в “малом времени” культурные смыслы; “большое время” — время “диалога культур”. Одна из целей введения Б. категории “большого времени” — указать, в полемике со Шпенглером, на герменевтич. плодотворность временного отстояния интерпретатора от эпохи создания произведения. Когда поздний Б. настаивает на том, что в “большом времени” “нет ничего абсолютно мертвого: у каждого смысла будет свой праздник возрождения”, то, возражая Шпенглеру, он постулирует герменевтич. “открытость” ушедших с истор. сцены культур. Однако, несмотря на то что представление Б. о возможности культурологич. исследования принципиально расходилось со шпенглеровским пессимизмом, созданный им образ диалога — образ смотрящихся друг в друга ликов культуры — философски красиво согласуется с “физиогномикой мирового бывания”, как определил Шпенглер собств. философию.
Соч.: Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929; Киев, 1994; Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963; 1979; Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; 1990; Вопросы лит-ры и эстетики. М., 1975; Эстетика словесного творчества. М., 1979; 1986; Литературно-критич. статьи. М., 1986; К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник: 1984-1985., М. 1986: Дополнения и изменения к “Рабле” // ВФ, 1992. N 1; Письма М.М. Бахтина: [1960-1965] //Лит. учеба. 1992. Кн. 5/6; Работы разных лет. Киев, 1994; Человек в мире слова. М., 1995.
Лит.: Бахтинский сборник. В.1. М., 1990; М.М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии. В. 1. Ч. 1-2. СПб., 1991; Библер B.C. М.М. Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; Философия М.М. Бахтина и этика совр. мира. Саранск, 1992; Диалог, карнавал, хронотоп: Журн. научных разысканий о биографии, теор. наследии и эпохе М.М. Бахтина. Витебск, 1992, N 1; М.М. Бахтин как философ. М., 1992;
Clark К., Holquist М. Mikhail Bakhtin. Camb. (Mass.); L, 1984; Holquist М. Dialogism: Bakhtin and His World. L.; N. Y., 1990; Morson G.S., Emerson C. Mikhail Bakhtin: Creation of a Prosaics. Stanford (Calif.), 1990: Danow D.K. The Thought of Mikhail Bakhtin. Basingstoke. L, 1991.
H.K. Бонецкая