Чучин-Русов А. Конвергенция культур

ОГЛАВЛЕНИЕ

2. Восток и Запад

Выяснилось, что основа всего живого, молекула ДНК, построена из двух похожих, но в то же время как бы и противостоящих друг другу по свойствам и геометрическому расположению спиралей, несущих исчерпывающую наследственно-генетическую информацию о родителях как с женской (W), так и с мужской (А) стороны. Что своей физической, так сказать, двойственностью, своим спирально-круговым характером, взаимными сродством и различием, своей черырехмодульной химической структурой, обеспечивающей за счет различных сочетаний существование всего многообразия жизненных форм на Земле, своей универсальностью и своей уникальностью эта геометрическая структура представляет собой некое многократно мультиплицированное, умноженное системой зеркал подобие геометрически-графического же четырехчастного символа древнекитайских универсальных начал "инь" и "ян", вмещающих все богатство мира и объединяющихся на Пути мироздания в Дао - своего рода культурный эквивалент библейского Слова, которое было "в начале" (Иоан.:1,1).

Столкнувшись с подобным, вполне объективным, научным фактом, человек Запада, пожалуй, даже не сразу и не вполне осознал, какой сокрушительный удар нанесло это его и в самом деле выдающееся открытие его же собственным идеям антропоцентризма и европоцентризма, под сенью которых росли, жили, воспитывались и обучались он сам и его предки в нескольких поколениях. Вряд ли он мог ожидать, что полученные им научные сведения, представляющие интерес разве что для узкого круга специалистов, породят самые неожиданные последствия далеко не одного лишь научного свойства. Но разве не столь же специальными и в социально-общественном плане невинными представлялись исследователям и первые опыты с радиоактивностью!

Одним из таких наиболее явных последствий стало то, что "дикий", нецивилизованный, привлекавший рядового европейца лишь своей экзотикой Восток, все еще наивно верящий в силу судьбы, магию чисел, карму, инкарнации, все еще питающий пристрастие к геометрическому орнаменту, от которого Запад давно уже ушел в сторону предметной и, начиная с эпохи Возрождения, перспективной живописи, вдруг начал играть по отношению к цивилизованному Западу вовсе не присущую ему роль "властителя дум". Многие годы осуществляемая Западом экономическая и политическая экспансия на богатый полезными ископаемыми, драгоценными камнями и металлами, специями, дешевыми фруктами, рабочей силой "отсталый" Восток вдруг обернулась его культурной экспансией на "передовой" Запад, причем, без всяких, казалось бы, видимых усилий и агрессивных устремлений со стороны Востока. Разумеется, не только естественнонаучная мысль была тому причиной, ибо никакая часть единого организма культуры не способна ни существовать, ни как-либо изменяться и действовать изолированно.

Наметившийся таким образом культурный слом более или менее устоявшегося за столетия западного менталитета и известные политические события в Восточной Европе, следом за Россией освободившейся от государственно-идеологического прессинга, заставили мыслящих западноевропейцев и восточноевропейцев, россиян и североамериканцев, политиков и бизнесменов, экономистов и социологов, психологов и историков обратить свой взор на свалку тех лишних еще совсем недавно вещей и идей, понятий и представлений, от которых как от ненужного образованному человеку хлама "пережитков" они добросовестно освобождались вот уже не одно столетие. Простой же обыватель, а также особенно чуткая к любым изменениям культурной атмосферы молодежь, влекомые той же неведомой силой, едва ли не инстинктивно устремились туда же, немедленно востребовав у автохтонных культур Востока, африканского и латиноамериканского континентов их музыкальные ритмы, книги, культы, их мистику и наркотики, их астрологию и философию.

Человек последней из пережитых человечеством цивилизаций и все еще пребывающий в ней задумался вдруг о том, что в слове "пережитки" заключена, хотя и в уничижительном смысле, корневая основа слова "жизнь", тогда как в привычно почитаемых им словах "разум", "прогресс", "венец творения" ничего подобного ему обнаружить, увы, не удалось. Впервые, может, за долгие столетия он открыто, без былого лукавства перед родными, близкими и самим собой, согласился быть простым смертным, как какой-нибудь безымянный путник средневековья - пусть даже и плохим, недостаточно укрепленным в вере, безнадежно одиноким, но только живым, "живым и только, до конца" (Пастернак). Это звучало как вызов всей системе новоевропейских ценностей, как явный симптом "заката Европы" (Шпенглер) и в то же время - как непосредственный отклик на главные мысли новоевропейской же философии экзистенциализма, в которой отчетливо угадывалась перекличка с философскими мотивами экзистенциалистов-эпикурейцев эпохи античности.

Короче говоря, в XX веке, во многом, безусловно, схожем со многими другими веками и периодами истории, произошло нечто такое, чего человечество не знало и не испытывало вот уже, по крайней мере, пять или шесть тысяч лет, то есть весь тот период, которым обычно ограничивают ее продолжительность. Возможно, это было связано с тем, что именно через XX век пролегала некая ось "второго осевого времени", симметричная на исторической шкале оси "первого осевого времени" (Ясперс), если допустить, что последняя отделяла мир архаики от мира культурной истории, а первая намечала границу между культурной историей и тем неведомым, новоархаическим, принять которое, кажется, была уже готова планета людей.