Большаков В. П. Культура как форма человечности. Учебное пособие.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава IV. Особенности эстетической и художественной культуры. Своеобразие эстетической культуры и эстетических ценностей.

Рассуждая о культуре, применительно к сфере эстетических и художественных явлений, прежде всего надо прояснить смысл прилагательного определения “эстетическое” (а потом и “художественное”) в его отношении к культуре.

Что означает именно эстетическая обработка, эстетическое оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и самих себя? Смысл понятия “эстетическое” очень по-разному трактуется теоретиками. Не будем вдаваться в тонкости их споров. При всех исследовательских разногласиях очевидно, что сфера эстетических явлений – это сфера прежде всего красоты и искусства, в той мере, в которой оно связано с красотой. Поле “эстетического” в жизни – это область таких взаимодействий человека с миром, при которых возникает или создается своеобразное чувственное переживание красоты или безобразия тех или иных явлений действительности.

В природе подобных чувственных переживаний нет. Они появляются именно в ходе развития культуры. Для того, чтобы они появились, чувства людей должны были “обработаться”, преобразоваться, чтобы стать, по выражению К. Маркса, чувствами“теоретиками”. чтобы, не теряя своей физиологической и психологической основы, чувства смогли выйти-таки в область духа, и при этом остаться чувствами. Человек постепенно стал, и остается, способным испытывать чувственное наслаждение от того, что называется красотой и чувственное отвращение к безобразию, уродству.

Это может быть простое удовольствие, скажем от вида и запаха цветка, или – отвращение, вызванное кучей грязи. Это может быть сложное чувственное переживание трагедии в жизни или в искусстве, трагедии как “гибнущего прекрасного”. Это может быть эмоциональное неприятие безобразного, проявляющего свою нелепость в комичности ситуации, если уродство относительно безопасно. И тогда оно вызывает смех. А если нелепость угрожающа, – смех может стать злым – сатирой.

Эстетическое взаимодействие человека с миром, таким образом, это исходно ценностное взаимодействие. И так же, как для сферы нравственности центральной ценностью является добро (в его противопоставленности злу), так для сферы “эстетического” – красота, или “прекрасное”. Уродливость, безобразие – не ценности, ибо ценность являет в себе лишь положительную значимость. Но именно в отношении к безобразному (к разным его модификациям) обнаруживают себя им противоположные проявления прекрасного.

Грациозность – грань красоты, а неуклюжесть – уродства. Так же и с изяществом и грубостью. А если, к примеру, неуклюжесть мила, то она стала специфической гранью красоты как ценности.

Культура в сфере эстетических явлений и базируется на возможности у человека особых чувственных переживаний: наслаждения красотой и отвращения к безобразию. Эстетическая культура в общем – это обработка, оформление, облагораживание, одухотворение человеком среды и самого себя, направленные в сторону чувственного утверждения красоты и отрицания (неприятия) уродства. Человек эстетически культурный способен и настроен чувственно воспринимать, переживать и порождать (создавать) красоту: в созерцании, действиях, отношениях, в частности в художественном творчестве. И главное условие наличия и реализации эстетической культуры – так называемый эстетический вкус, т.е. способность человека к различению прекрасного и безобразного, красоты и уродства. Имеется ввиду именно чувственное различение того и другого, которое может быть грубым и более тонким (утонченный вкус). Эстетический вкус – не просто показатель и критерий эстетической культуры. Он способствует ориентации человека в царстве эстетических ценностей, центральная из которых – красота.

Красота как центральная эстетическая ценность. Однако о том, что такое красота, или “прекрасное”, мыслители спорят издревле и до сих пор. Причем, с одной стороны, постоянно подчеркивают неоспоримую существенность красоты, как одной из высших, абсолютных ценностей жизни и культуры. С другой стороны, столь же постоянно твердят об относительности красоты, изменчивости ее критериев, субъективности оценок. Как говорится в одной народной пословице: “для одних красота в волосах, для других в лысине”. И в то же время, за красоту умирают и убивают, к ней стремятся, надеются, что именно она поможет спасти мир.

Вроде бы всем известно, что такое красота. Но никому пока не удается удачно определить ее, выявить ее основания, объяснить, почему то или иное явление красиво, а другое – некрасиво.

Некоторые эстетики основания для объяснения красоты пытались обнаружить в природе, взятой безотносительно к человеку. Они доказывали, что объективно, сами по себе, красивы кристаллы, кораллы, бабочки, леса и озера. Красивы же они якобы потому, что в них явлена особая природная гармония, выраженная в упорядоченности составных частей, симметричности, пропорциональности и т. д. Однако никакая природно-объективная упорядоченность (симметрия, пропорциональность, соразмерность и т. д.), никакие объективные цветовые или звуковые соотношения сами по себе не выступают в качестве красоты. Ибо, во-первых, симметричное, пропорциональное, соразмерное – вовсе не обязательно красиво. А во-вторых, о красоте вообще не может быть и речи, если нет того, кто способен ее воспринять и оценить.

Природа без человека не знает ни прекрасного, ни безобразного.

Но красота – это и не чисто субъективная оценка, не только внутреннее чувственное переживание. Воспринимается и переживается нечто, а не ничто. То, что мы называем красотой, порождается и появляется только во взаимодействии человека с миром, с его явлениями, ставшими носителями эстетической ценности. Красота – это не только оценка, это именно ценность, то есть – ценностное отношение, – особое, эстетическое отношение.

Как любая духовная ценность, красота порождается в обществе, это ценность культуры. И как любая духовная ценность, реализуется она в жизни конкретных людей, в конкретных ситуациях.

Взятая в этом плане, красота в сущности есть отношение между человеком и каким-либо конкретным явлением. Именно между, ибо субъективное “отношение к” (отношение человека к явлению, его эмоционально-чувственная оценка) входит в целостное ценностное отношение, в то, что называется красотой как ценностью. Как и всякая ценность, красота может воплощаться поразному. Носители красоты могут быть различными. Это может быть и математическая формула, и храм, и кристалл, и коралл, и цветок, и лицо или тело человека. Но красота не принадлежит носителям, хотя и опредмечивается в них. Чтобы красота как ценность реализовывалась, “проявилась”, кроме ее носителя, необходим в каждом случае и человек, способный “распредметить”, чувственно “прочесть”, пережить ее. Носитель – это всегда только вещественный знак того, что может выступать как красота, если есть кто-то, для кого знак этот своеобразно значим, у кого при взаимодействии с носителем может возникнуть чувственное переживание красоты (или, как вторичное, – хотя бы осознание ее присутствия). Переживает красоту, наслаждается ею человек, но переживание, наслаждение возникает лишь во взаимодействии с носителем, значимым для него.

Говорить о красоте математической формулы совершенно бессмысленно, если нет людей, знающих математику, и способных испытать чувственное наслаждение от того, что в данном случае выступает как красота. Но, с другой стороны, красота формулы есть только тогда, когда есть сама формула (и ведь не любая красива!). И человеческое лицо, которое воспринимается как красивое (этим человеком, этой эпохи, этой культуры, в этом слое общества) – обладает какими-то особенностями, а не просто правильностью черт. Но что же это за особенности? Что такое красота? Красота – едва ли не самая трудноопределимая ценность. В общем, красоту видимо можно представить как отношение человека и мира (какого-то явления), выражающее момент предельной очеловеченности, одухотворенности конкретной чувственности человека. Такое отношение возникает тогда, когда явление в высшей степени значимо, но значимо не утилитарно, не в плане его использования. В таком случае говорят о “заинтересованной незаинтересованности” (И. Кант), о бескорыстности чувств. Явление оказывается духовно-значимым и, в то же время, чувственнопривлекательным.

Когда мы, например, любуемся фруктами в саду или натюрмортом, на котором фрукты изображены, – удовольствие от вида фруктов может быть совсем не связанным с их вкусом, с желанием съесть их (получив утилитарное наслаждение). И тем не менее, мы (не все и не всегда) стремимся получать наслаждение от созерцания явлений как красивых, нас вроде бы волнует лишь духовно-значимая форма этих явлений, которую мы чувственно оцениваем. Это и так, и не совсем так.

Дело в том, что переживается в данном случае не собственно форма, а органичность воплощения в этой чувственной форме – содержательной духовности самого человека, его так сказать “чувственной человечности”. Немецкий философ Гегель считал, что, например, для искусства: “Чувственная внешность в прекрасном, форма непосредственности как таковой, есть в то же время определенность содержания...” [1]. Выражаясь языком Гегеля, можно сказать о форме (применительно к красоте), что это форма природы, выражающая собой дух, характерная, полная смысла форма [2]. Видимо само наслаждение, переживание красоты как ценности возникает тогда (и потому), когда человек ощущает себя целостным, способным возвысить свои чувства до предельной (не беспредельной!) духовной высоты. Особая значимость формы в эстетическом отношении (о которой пишут многие исследователи) как раз и состоит в том, что это конкретно-чувственная форма, предельно органично выражающая человеческое содержание, подлинно человеческий смысл явления, его целостную ценность. В этом плане очеловечивание мира есть его оформление. И для художника, и для того, кто наслаждается искусством, красотой, – форма “бесконечно дорога потому, что она – носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою” [3]. Форма становится конкретно-чувственным выражением духовной ценности явления, ставшего носителем красоты (как отношения между ним и человеком, эмоционально оценивающим его).

Возможность возникновения именно такого отношения определяется особенностями и человека и явления, с которым он взаимодействует. Явление должно иметь (или обретать) какие-то особые свойства, качества, чтобы оно смогло стать предметом эстетического отношения, носителем красоты. В разные эпохи, в разных сообществах – это разные свойства. Человек, взаимодействующий с этим явлением, – должен быть эстетически развит, чтобы быть в состоянии чувственно оценить эти свойства, пережить их как красоту, испытать наслаждение от нее.

Не только, скажем, свежая роза может порождать чувственное выраже-ние человечности человека – эстетическое отношение, наслаждение красотой. Изящество змеи может вызвать то же самое, хотя змея в других случаях выглядит гадкой, вызывает отвращение.

Но вот куча (pardon!) “дерьма” не вызывает эстетического наслаждения ни у кого. Впрочем, самая чудесная роза вызовет эстетический восторг, только если человек не “слеп” (физически или духовно), и если он настроен на чувственное взаимодействие с цветком.

Вряд ли такое “объяснение” красоты как ценности является исчерпывающим. Вряд ли вообще возможно исчерпывающе объяснить и тем более определить красоту. Ибо в ней всегда был, есть и будет момент тайны, что-то необъяснимое в обычной логике понятий. Что-то, что требует не столько рационального понимания, сколько чувствования. Что-то, что лучше выразимо посредством языков искусств, а не науки.

Эстетический вкус человека может быть в известной мере специально развит, воспитан, обогащен. Но в основании его все-таки остается нечто иррациональное, как и вообще в культуре, нечто, как говорится “от Бога” данное. Из этого, правда, не следует, что о красоте, вкусе, и о других эстетических ценностях нельзя размышлять, хотя все рассуждения об этом отнюдь не бесспорны.

Если взять за основу структуру ценности в варианте Г. П.

Выжлецова [4], то красота (как ценность) может выступать в качестве или значимости, или нормы, или идеала. Сам Г. П.

Выжлецов считает, что эстетическая ценность воплощает в себе единство “значимого и желаемого (должного), сущего и идеала” [5].

Видимо так оно и есть. Но в конкретных случаях, у конкретных индивидов или социальных групп может доминировать что-то одно.

Красота может-таки быть воспринята, пережита и понята преимущественно как значимость (полезность, разумность).

Попытки именно так во всяком случае понять красоту, не как целостную ценность, а в первую очередь через значимость, – очень характерны. Они выражают утилитарно-разумное отношение к прекрасному и вообще к эстетическим ценностям. Английский философ Нового времени Г. Гоббс считал, что красота – это совокупность свойств какого-нибудь предмета, которые дают нам основание ожидать от него блага. Другие исследователи неоднократно отмечали, что эстетически значимым, в самых разных обществах, оказывается то, что когда-то было полезным (хотя это далеко не всегда так). Вообще красивым в таком случае считается то, что полезно, целесообразно, функционально, удобно. Понимание красоты в качестве целесообразности часто свойственно конструкторам, архитекторам, дизайнерам. Некоторые конструкторы самолетов высказывали убеждение в том, что красивый самолет – тот, который хорошо летает. Для самолетостроения или для промышленного дизайна, возможно, это и так. Совпадение эстетической ценности и функциональности здесь существенно. Но в целом красота несводима к целесообразности, хотя соразмерность, симметричность, пропорциональность и т. д.

имеют отношение к переживанию красоты в определенные исторические периоды, когда особенно ценимы (и на чувственном уровне) именно упорядоченность, гармоничность бытия и его фрагментов.

Однако в самых разных культурах существуют представления о красоте, не укладывающиеся в понимание ее как значимости. Эти представления обычно выражаются в неких нормах, канонах, сложившихся стилях, устойчивых групповых вкусах. В одном из африканских племен считалось очень красивым для людей иметь редкие передние зубы. В другом – девушкам удаляли два передних зуба. И только девушки без них могли считаться красивыми. А в третьем (в Мозамбике) вождь, лишившийся переднего зуба считался таким уродом, что больше не мог быть вождем. Если во всем этом и была какая-то целесообразность, то неизвестно, когда и какая. Да и сейчас мы считаем красивым вовсе не то, что целесообразно, разумно, полезно, а чаще всего то, что стало привычным в связи с жизнью в определенной среде. На уровне нормы красиво прежде всего то, что считается таковым в обществе в соответствии с господствующими вкусами, канонами и общественными идеалами.

В своей самоценности и самостоятельности красота проявляется только в качестве индивидуализованного идеала. При этом прекрасно то, что явлено как красота в индивидуальном переживании, независимо ни от полезности явления, ни от норм и канонов. Другое дело, что существующая норма, стиль могут быть внутренне приняты, не противоречить индивидуальному вкусу.

Красота, как реализуемый идеал – неутилитарна, она самоценна, и стремление к ней чувственно, личностно. Но личностное, индивидуальное не означает того, чего ни у кого нет.

Личностное переживание красоты является особым выражением ее общезначимости, ее человеческой ценности. Значимость в этом смысле, норма и идеал вместе образуют красоту как высшую ценность, в том случае, если норма оказывается индивидуализованной и внутренне принятой, а значимость ощущается как общечеловеческая, действительно высшая целесообразность, а не рассудочная разумность, не примитивная полезность.

Таким образом, красота как ценность культуры является отношением, в котором чувственно выражена человечность человека в его взаимодействии с миром. Ф. Шиллер считал, что “красоту нужно понять как необходимое условие существа человечества” [6]. Эстетическая культура состоит в способности, вопервых, к различению красоты и безобразия (эстетический вкус), способности к переживанию красоты как ценности. И это – выражение обработанности, оформленности, облагороженности, одухотворенности чувственной природы человека.

Во-вторых, эстетическая культура предполагает способность и умение человека преобразовывать мир, обрабатывая его, оформляя, облагораживая, одухотворяя, – через порождение в нем красоты и преодоление безобразия. Вот это, последнее, как бы сконцентрировано и развернуто в художественном освоении человеком мира, в художественной деятельности, в искусстве.

Культура и художественная деятельность. Культура и искусство. Художественная деятельность – это особый вид человеческой активности, уникальный в его отношении к культуре. Это единственная деятельность, главным содержанием, смыслом которой является создание, хранение, функционирование и передача духовных ценностей. Эта деятельность прямо направлена на “обработку”, оформление, облагораживание, одухотворение мира, окружающего человека, и на самого человека. В художественной деятельности и ее результатах ярче, непосредственнее, чем в чем либо другом, выявляется поэтому культура эпохи, периода, страны, этноса.

Понятие “художественная деятельность” включает в себя художественное творчество и его результаты (художественные ценности), художественное восприятие явлений действительности и произведений искусства. В таком употреблении понятие “художественная деятельность” во многом совпадает с понятием “искусство”. Правда, термин “искусство” иногда употребляют в более узких значениях: как только совокупность художественных произведений (исключая процессы их создания и восприятия), или как только специфическое мастерство высокого уровня (не включая тогда его результаты). При более широком понимании (которое мы будем дальше использовать), – искусство – это особая сфера человеческой деятельности, целенаправленная, осознанная в своем значении специализированная художественная активность (художественное творчество) и ее результаты (художественные произведения, произведения искусства), их функционирование и восприятие.

Вообще художественная деятельность и искусство как ее специализированное выражение, – возможны потому, что существуют эстетические отношения и эстетические ценности.

Эстетическое отношение необходимо присутствует и в художественном замысле, и в художественном творчестве, и в художественном восприятии. Если произведение не порождает эстетического отношения, то оно не является художественным произведением, или не выступает в этом качестве для данного человека. Эстетическое отношение – это и средство и цель конкретной художественной деятельности.

Но конечно оно не единственное средство и не единственная цель. Только в простейших случаях (орнамент, элементарная украшенность какой-нибудь вещи) эстетическое и художественное практически совпадают. То есть, в этих случаях художественная деятельность и направлена на создание эстетической ценности, эстетического отношения. И если последнее возникает, – цель достигнута. В других случаях развитое профессиональное искусство, используя особенности эстетических отношений, решает гораздо более сложные задачи.

Художественное творчество – это своеобразное осмысление человеком мира и себя в нем. Осмысление, выражающееся в специфическом оформлении материи, в эстетической организации особых чувственно-воспринимаемых знаков, в особых языках (языках звучаний, линий, движений, ритмов, слов и т. д.).

Осмысление это обычно многослойно и многофункционально. В искусстве могут художественно осмысляться любые природные явления, все разнообразные человеческие отношения. Произведение искусства может содержат в себе религиозные, философские, нравственные, политические пласты жизненных проблем. И действуя на того, кто воспринимает это произведение (слушает музыку, читает стихи), искусство пробуждает его мысли и чувства, возбуждает гамму художественно значимых смыслов.

Художественная идея, по выражению А. А. Потебни, “развивается в понимающем, как его художественная мысль, его эстетическое переживание” [7].

Искусство представляет собой и особый род вненаучного знания о мире и, главное, о человеке, о его духе. Это такое знание, которое иным способом, кроме художественного мышления, – недостижимо. При этом художник может изображать не красоту и выражать не эстетический восторг, а, скажем свое негодование или даже омерзение в отношении к уродству, всяческой жизненной грязи, бесчеловечности. В этом плане художественные ценности – шире эстетических. В их носителях, знаках, знаковых системах (таких как храм, картина, икона, поэма, пьеса и т. д.) может воплощаться разнообразное содержание. Художественному осмыслению доступны все сферы природы, жизни, культуры.

Однако это эмоциональное воплощение содержания, осмысление, становится художественно действенным, а его результат – произведение – выступает как художественная ценность лишь при некоторых непременных условиях. Во-первых, если это чувственное воплощение смыслов, осмысление себя и мира, – эстетически значимо. Если все пласты, все смыслы произведения искусства (религиозные, философские, нравственные и т. д.) “втянуты” художником в поле эстетических отношений. Во-вторых, произведение оказывается художественно ценным, только если есть те, кто способен художественно “постичь” это произведение.

Художник, создавая произведения искусства, художественные ценности, – воспроизводит эстетические ценности и творит новые, так или иначе порождая красоту. Порождая ее хотя бы в форме выражения художественной мысли, органично воплощающей художественное содержание. Порождая чувство красоты, и в себе и в тех, кому адресовано искусство. И чувство, родившись, снова и снова влечет человека к этой и подобным художественным ценностям.

Искусство поэтому – одно из мощнейших средств воспитания эстетической культуры и культуры вообще. Ибо в искусстве духовное становится зримым, слышимым, осязаемым и, вместе с этим, – чувственно привлекательным, желаемым конкретным проявлением человеческого в человеке, волнующим его, способным захватить все его существо.

Но это может происходить только если человек встречается с настоящим искусством, и если эстетический и художественный вкус его достаточно развит. Причем, опять-таки, в основе художественного вкуса – вкус эстетический, т.е. способность к различению прежде всего красоты и уродства. Но развитый художественный вкус, базирующийся на этом, – это уже способность к отличению художественных ценностей (от того, что не ценно, от подделок, имитаций) – во всем их богатстве, включающем и не собственно эстетические элементы.

Художественный вкус – это один из главных показателей наличия, характера и уровня художественной культуры человека (а художественные вкусы – культуры социальной группы).

Художественная культура представляет собой, во-первых, развитие у людей и реализацию в их жизни художественных способностей, способностей создавать художественные ценности и воспринимать их в этом качестве. Во-вторых, культура художественная – это само создание художественных ценностей, художественное творчество, т.е. художественная “обработка”, художественное оформление, облагораживание, одухотворение разных материалов, вещей, процессов и т. д., а также – творение искусственных, эстетически и художественно значимых, форм и смыслов, создание произведений искусства. В-третьих, художественная культура выявляется в функционировании художественных ценностей, ведущем к облагораживанию, одухотворению людей, взаимодействующих с ними.

Художественная культура тесно связана не только с эстетической, но и со всеми другими сторонами и сферами культуры. И, как и вообще культура, реализуется она не абстрактно, а в конкретных условиях, по-разному, в разной мере, на разных уровнях. Есть по-разному и в разной степени эстетически и художественно культурные люди и их группы.

Эстетическая и художественная культура на разных уровнях. Полное отсутствие эстетической и художественной культуры означало бы, что у человека (или группы общества) чувства настолько неразвиты, что он вообще не может отличать красоту от уродства, совершенно неспособен ни испытывать наслаждение от красоты (и отвращение к безобразию), от художественных ценностей, ни создавать что-либо мало-мальски эстетически или художественно ценное. Такое докультурное и, в этом смысле дочеловеческое состояние невозможно с тех пор, как человек стал человеком.

Оставим в стороне сложные вопросы о том, когда и как появились эстетические отношения в процессе становления человечества, когда и как они появляются в процессе развития ребенка, когда зарождается искусство и как формируется отношение к нему. В норме все люди в той или иной мере хотя бы эстетически восприимчивы. Эстетическая и художественная культура так или иначе реализуется в их жизни, существуя и проявляясь, однако, поразному, в разной степени, на разных уровнях.

Низший уровень эстетической культуры определен прежде всего тем, что у людей (находящихся на нем) главными доминирующими потребностями являются потребности утилитарные. Это потребности жизненные, потребности своего физического существования (в частности здоровья), имущественного благополучия, комфортности бытия (материальновещного и не очень высокого духовного). В общем для человека этого уровня ценны прежде всего свои: польза, успех, комфорт, порой обыденная разумность жизни, иногда желанная или привычная неразумность ее. В связи с этим возможности реализации эстетической и художественной культуры – весьма ограничены.

Ведь красота в данном случае может оказываться значимой, но не является действительной ценностью. Значимость красоты может проявляться в том, что она может доставлять человеку удовольствие, пожалуй даже и наслаждение. Но, во-первых, ценятся обычно простейшие, элементарные и очевидные проявления красоты. То, что развлекает не слишком тонкие чувства этого человека. То, что ласкает его зрение или слух, то, что доступно, понятно и, в общем, привычно. То, что не требует особого чувственного богатства, глубины чувств, их напряжения. То, что способно их затронуть, так сказать поверхностно. Это могут быть природные явления (цветы, пейзажи, пение птиц ...) или – доступные для людей этого уровня традиционно-привычные ценности: натуралистическое изображение тех же природных явлений, простая мелодичная музыка. В театре – легкая бытовая комедия, оперетта, мелодрама. В литературе и кино – несложная детективная или любовная история, со счастливой или “слезливой” развязкой.

Во-вторых, что связано с первым, для людей этого уровня, утилитарное, полезное, удобное, функциональное, обыденноразумное – в общем всегда важнее, чем красивое или высокохудожественное. Значимость и красоты и искусства почти во всех отношениях, ограничивается, задается и определяется утилитарностью. Ну, скажем престижностью. Престижно иметь украшения (на себе и в доме), красивые вещи, иногда и произведения искусства, часто – красивую жену. Причем, красивое на этом уровне – это обычно то, что считается таковым в кругу людей того же уровня, хотя изредка и то, что позволяет как-то выделиться. Красота нередко сводится к внешней красивости. Ее выражениями оказываются наружный блеск, яркость, броскость.

Кроме того, красивым может считаться и то, что полезно. В крестьянской среде, например, женская красота связывалась прежде всего со здоровьем, необходимым и для работы и для производства потомства, здоровых работников. В среде аристократической в женщине ценились черты слабости, хрупкости, изнеженности, ибо у женщины в этой среде было иное, чем у крестьянки, предназначение.

Примитивный эстетический вкус ориентирован не только на сближение красоты и полезности, но и на отождествление определенных свойств носителя эстетической или художественной ценности и самой ценности. При этом красивым считается и кажется именно и только то, что симметрично, геометрически правильно, соразмерно, пропорционально.

Искусство, художественные ценности для людей этого уровня значимы прежде всего как полезное средство украшения, развлечения, отдыха. Польза искусства очевидна и тогда, когда оно выступает средством идеологического воздействия, нравственного воспитания.

Таким образом, эстетический и художественный вкус на низшем уровне культуры – грубоват и бедноват. Многое в жизни вообще эстетически не оценивается, многие художественные ценности не могут быть восприняты. Тем не менее, эстетическая и художественная культура, минимально реализуется и на этом уровне. Эстетическое восприятие и художественное “украшение” жизни делает ее, пусть не в высокой степени, но более человечной, несколько облагороженной и, хотя бы в какой-то мере, одухотворенной.

На следующем, более высоком уровне, эстетическая и художественная культура выступает вроде бы во всем блеске. Ведь для людей этого уровня красота оказывается одной из высших, или даже самой высокой ценностью, а сфера эстетических отношений, эстетическая сторона чего бы то ни было, – вызывают у них особый специализированный интерес. Интерес этот, а также эстетический и художественный вкус на этом уровне имеют в основе специфическую развитость чувств. Человек такого уровня обычно наделен задатками, имеющими отношение к эстетическому восприятию мира, эстетическому и художественному творчеству, наслаждению искусством. Это может быть хороший музыкальный слух, чувство ритма, чувство слова, способность к тонкому цветоразличению, яркая эмоциональность натуры, сильное воображение и т. д. В связи с этим возможно появление способностей (талантов): к рисованию, пению, танцам, сочинению музыки и стихов, игре на музыкальных инструментах. Эстетически, художественно одаренные люди нередко реализуют свои задатки и способности. Ведь они дают им возможности для самовыражения в сфере эстетических и художественных явлений, возможность испытывать наслаждение от красоты, от искусства.

Человек может быть или не быть художникомпрофессионалом, но интерес к проявлениям красоты и художественной выразительности и в том и в другом случае серьезен и глубок, стремление к красоте – отчетливо и реализуемо.

Оно может выявиться или в декоративно-прикладной деятельности, или в позиции любителя музыки, балетомана, завзятого театрала, серьезного читателя.

Вкус человека такого рода – достаточно тонкий. Наслаждение, получаемое им (а если это художник, то и даваемое) – сильное настолько, что оно существенно перевешивает “презренную” пользу, отодвигает разумность, тем более обыденную рассудочность, на второй план. Человек может как бы “раствориться” в эстетическом созерцании, настолько углубиться в звучащую музыку или читаемую книгу, что порой забывает обо всем: о времени, заботах, делах. Красота, искусство – здесь самоценны и действуют на людей этого уровня, возвышая душу до неземного восторга и неподдельных страданий. Это настолько мощно, что люди преклоняются перед красотой и художественными ценностями, как перед святынями. Русский художник Врубель заявлял: “красота – вот наша религия!” Люди, находящиеся на этом уровне эстетической и художественной культуры способны погибать за красоту, жертвовать собой ради искусства.

Но они же, порой, могут и других принести в жертву Афродите и Аполлону. Описываемый уровень бытия эстетической и художественной культуры – высокий, но не самый высший. Хотя он обычен для творцов и наиболее страстных ценителей художественных ценностей. Ограниченность этого уровня связана, во-первых, с чаще всего узкой “специализацией” интересов и пристрастий. И дело не столько в том, что человек специализирован, скажем в любви к одному виду или жанру искусства, хотя и это бывает. Узкоспециализированным на этом уровне часто оказывается вкус человека. Вкус, определяемый преимущественным интересом, при возникающей “слепоте” или “глухоте” в отношении к проявлениям красоты (или художественности), не укладывающемся в “полосу пристрастий”. Это ведет к “отторжению”, неприятию “чуждых” эстетических и художественных ценностей. Эстетический и художественный вкус человека может односторонне развиться, будучи ограниченным определенной традицией, канонами, нормами.

Или, если речь идет о новаторе (любителей новаций), может, наоборот, развиться абсолютное предпочтение эстетически или художественно нового, когда традиционное представляется уродливым в силу того, что оно традиционно.

Специализированный уровень эстетической культуры может быть ограничен еще и в связи с самой чрезмерностью интереса к этой сфере и абсолютизацией красоты и искусства в качестве ценностей. Это может приводить к существенным смещениям, когда эстетическое отношение фактически заменяется эстетским, а самоценность искусства делает его изолированным от жизни.

Абсолютизация ценности красоты приводит к противопоставлению ее другим высшим человеческим ценностям (добру, истине), к нарушению целостности поля культуры.

Рафинированное эстетство выражается в том, что красота оказывается, главным образом, – совершенной формой. То есть, как красота осознается и чувственно переживается именно сама по себе форма, а не органичность воплощения в ней духовности, содержательной человечности. Форма, которая настолько утрачивает связь с духовно-содержательной стороной, что становится возможным как бы “эстетическое – навыворот” – восприятие и представление безобразного, уродливого в качестве эстетически ценного. Если до этого и не доходит, то красота “разводится”, например с добром, на том основании, что, по выражению одного из героев О. Уайльда: тигр прекрасен и когда терзает несчастную лань.

Фраза красивая. Но очевидно некорректна ссылка на нее для обоснования нравственной нейтральности красоты и искусства. Что касается тигра, то он конечно может восприниматься как прекрасное животное, независимо от ситуации. Хотя сам по себе процесс поедания им лани вряд ли эстетически ценен, при всей его природной естественности. А вот если человек (внешне красивый) мучает другого человека – это наверняка неэстетично по сути, хотя кто-то и может воспринимать происходящее с этаким изуверским чувственным наслаждением. Тем более сомнительно, чтобы нормальным человеком мог восприниматься как прекрасный – палач, калечащий его самого, даже если черты и движения палача вполне гармоничны.

Второй уровень эстетической и художественной культуры не исключает возможности перехода эстетического в эстетское и обессмысливания художественного, к чему, в конце-концов, ведут концепции “искусства для искусства”. В том и другом случаях человеческая чувственность формализуется до предела, за которым исчезает ее содержательная очеловеченность (облагороженность). А при выхолощенном содержании и форма обедняется. Можно сколько угодно молиться на красоту, но нельзя забывать о том, что она не ценнее человека.

Уже упоминавшийся художник Врубель, считал что в искусстве глубоко почувствовать – это значит: “забыть, что ты художник и обрадоваться тому, что ты прежде всего человек” [8].

Другое дело, что не следует подчинять красоту как ценность иным ценностям (например, нравственным, тем более – политическим), заранее определяя, что только то, что ведет к добру и может быть прекрасным. Не следует требовать от искусства, чтобы оно становилось “учебником” морали или “учебником жизни”, или орудием в идеологической борьбе. Не следует предъявлять претензии художникам, которые творят эстетические и художественные ценности, – чтобы они непременно сами были внешне красивы и благопристойны в поведении. Любой человек, и художник тоже, в одних отношениях может быть на высоком уровне культуры, а в других – на низком. Для художников, артистов, писателей и т. д., для людей сферы искусства, естественно наиболее обычен второй, специализированный уровень эстетической и художественной культуры со всеми его преимуществами и со всеми его издержками. Ибо это не самый высокий уровень.

Только на третьем, высшем уровне культуры, смысл культуры эстетической определяется тем, что доминирующей в жизни потребностью человека является потребность в другом человеке. И тогда красота, как ценность, оказывается неотделимой от Добра, Истины в их высших проявлениях. И дело не в том, что Красота может стать “внешним выражением, “оформлением” Добра, или – предупреждающим сиянием” истины (В. Гейзенберг). Добро, красота и истина действительно неразделимы, хотя добродетель и красота – не одно и то же. Гений в искусстве и злодейство в жизни вполне совместимы. Ведь художественная ценность – не гений, а его произведение. В жизни и порочное может выглядеть красивым, ибо порок, вообще говоря, – не античеловечен. А вот гнусность, подлость, предательство, доносительство, жестокость – анэстетичны по сути, они – безобразны. И человек эстетически культурный чувствует это, испытывая отвращение к тому злу, которое отчуждает человека от человечности, противостоит последней. Говорят, что это – нравственное чувство, и с этим можно согласиться. Но оно же – и эстетическое. То и другое для высшего уровня культуры неразличимо, или почти неразличимо.

Там, где нет красоты, там и добро неполно реализовано, и если реализуется, то несколько натужно. Там, где зло, – неполна реализация красоты, ущербна в каких-то моментах. Истинно доброе намерение, добрый поступок – вполне добры, если они и прекрасны, и могут быть пережиты как радость (для себя и для другого). Важно, правда, чтобы была возможность эстетического (а не эстетского) восприятия.

Эстетическое наслаждение – полноценно как высшая человеческая радость, как праздник духа. Красота для человека полноценной эстетической культуры – это разнообразное (по носителям, формам, видам) чувственное выражение вообще человечности человека, в том числе и добра, и истины жизни. Такой человек обладает тонким эстетическим и художественным вкусом, способностью различать нюансы, оттенки красоты и безобразия в жизни и в искусстве. Он способен к глубокому сопереживанию, сочувствию. Вкус его индивидуализован, не замкнут в рамки традиций, специализированных предпочтений, канонов и правил.

Ему свойственно достаточно точно оценивать новое, перспективное в искусстве, при уважении к ценностям прошлых эпох и иных (чем его собственная) культур.

1. Гегель Г. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3.

Философия духа. – М.: Мысль, 1977. – С. 383.

2. Там же. С. 384.

3. Суздалев П. К. Врубель.Личность. Мировоззрение. Метод.

– М.: 1984. – С. 216.

4. Выжлецов Г. П. Аксиология культуры. – СПб.: СПбГУ, 1996. – Гл. III.

5. Там же. С.133.

6. Шиллер Ф. Собр. Соч. В 6-ти тт. – М.: Гослитиздат, 1957.

– С. 283.

7. Потебня А. А. Эстетика и поэтика. – М.: Искусство, 1976.

– С. 61.

8. Суздалев П. К. Врубель. Личность. Мировоззрение... С.

216–217.