Большаков В. П. Культура как форма человечности. Учебное пособие.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава I. Смысл культуры.Общее понимание культуры

Cлово “культура” употребляется очень часто. Вроде бы все пони- мают, что такое культура. Но, в то же время, существует более 400 определений этого понятия, и его содержание все более разнообразно интерпретируется [1]. При таком разнообразии общее, пожалуй, только одно: понятие “культура” применяется в отношении к человеку и обществу. К природе же, только как к измененной, обработанной, оформленной людьми, или хотя бы осознанной в качестве человеческой ценности. То есть, вообще-то говоря, всеми, кто пишет о культуре, удерживается древнеримское противопоставление понятий “cultura” – “natura” (природа), при котором культура это и есть то, что не природа. Отличие от природного, “надбиологичность”, оказывается главной (хотя не единственной) особенностью культуры, когда ее определяют, например, как “специфический способ человеческой деятельности” [2].

Но ведь далеко не все, что не природно и что представляет собой особый способ человеческой деятельности, есть смысл считать культурой. Польский юморист Станислав Ежи Лец как-то задал вопрос: если людоед ест ножом и вилкой, это – прогресс? Заменим слово “прогресс”, словом “культура”. Стал ли людоед культурным, если научился есть ножом и вилкой? Возможно ли культурное людоедство? Вряд ли. Деятельность, нацеленная на разрушение жизни, не может считаться явлением культуры.

Убийство человека человеком – вообще не факт культуры. И самое изощренное убийство, с самыми современными средствами, – тоже.

Высокотехнологичный пыточный процесс с прекрасно оформленными орудиями пытки, атомная бомба и т. д. – все это не явления культуры, хотя они явно не природны. В содержании понятия “культура” есть еще нечто, о чем писал великий гуманист XX века А. Швейцер, определивший культуру как “совокупность прогресса человека и человечества во всех областях и направлениях, при условии, что этот прогресс служит духовному совершенствованию индивида как прогресса прогрессов” [3].

Очевидно, конечно, что этот “прогресс прогрессов” происходит не в каком-то пространстве “чисто” культурных форм деятельности. Он всегда сопряжен с многообразными формами организации человеческой жизни; столь же неприродными, как и культура. Наряду с культурой, существует то, что называют цивилизацией. Активное использование этого понятия характерно, правда, прежде всего для немецкоязычной традиции. Причем, начиная с О. Шпенглера [4], термин “цивилизация” стал нередко (в частности и в России) трактоваться в противопоставленности не столько природе, сколько культуре. Цивилизацию стали понимать как нечто очевидно враждебное культуре, как загнивание культуры.

У французов, англичан и американцев понятия цивилизации и культуры, напротив, иногда целиком отождествляются. Вывод американского социолога Уильяма Грэма Самнера о культурном смысле людоедства и детоубийства, практиковавшихся в отдельных человеческих сообществах, выглядит вроде бы вполне приемлемым, если цивилизация и культура одно и то же.

Но и отождествление культуры с цивилизацией, и резкое противопоставление того и другого – крайности. Говоря о цивилизации, мы обычно понимаем целесообразную организацию человеческой жизни, то, что обеспечивает ее “комфортность”, удобства, предоставляемые в наше распоряжение социальными действиями, изобретениями, техникой, технологиями. Комфорт (его создание и использование) предъявляет и некоторые духовные (например, нравственные) “требования” к цивилизованному человеку, который должен уметь жить в обществе. Благодаря этому, человек порой так срастается с обществом (с его формами жизни), что у него не остается ни времени, ни сил для культуры, ни даже потребности быть действительно культурным. Цивилизованность, как хорошо показал Г. П. Выжлецов [5], ориентирована на полезность, а культура на самоценность, скажем чувства стыда, справедливости, научной идеи, произведения искусства, другого человека, наконец.

Поэтому социальная организация, техника, и даже наука, будучи связанными с культурой, совершенно необязательно выступают в этом качестве, как явления именно культуры. Конечно, и цивилизация по-своему ценна. Ведь она создает средства и для жизни и для развития, хранения, передачи, обогащения духовного опыта, собственно культуры. Это касается не только разнообразной техники, книгопечатания, радио, телевидения, компьютеров и т. д., но и появления счета и письменности, различных языков, знаковых систем (словесных, музыкальных, изобразительных, жестовых ...), без которых никакое духовное развитие невозможно.

О духовном развитии, о духовном опыте я говорю потому, что культура, в отличие от цивилизации, есть явление духовное.

Выделение так называемой “материальной культуры” или вовсе некорректно или условно. Культура существует, и ее можно обнаружить, как бы в двух видах. Во-первых, в виде собственно духовного явления: в сознании, отношении к миру, чувстве, переживании, намерении. Так сказать, в идеальной форме. Хотя идеальное и здесь так или иначе опредмечено; иначе мы бы о нем ничего не знали. Опредмечено в знаках, жестах, словах, во внутренней речи, интонациях, и т. д. Во-вторых, культуру обнаруживают в виде продуктов и следов духовной деятельности, носителей духовных ценностей. В этом случае и говорят о материальной культуре. Можно “прочесть” как культуру не только книгу, но и пещеру, утварь, дом, храм, наскальное изображение. Но именно “прочесть”, настолько, насколько культурная ценность жива в ее носителе, насколько дух культуры живет в ее остатках. Но жизнь духовного в мертвых формах – вовсе не бесспорна. Может быть мы сами только и вносим нечто духовное в то, что называем остатками культуры прошлого. А бывает и так, что остатки эти вообще не имеют отношения к культуре, хотя были моментами цивилизации. Культура по своей сути духовна и это, кстати, создает большие трудности при изучении, например, культуры древних цивилизаций. Тем более, что жизнь духа проявляется не только в культуре.

Когда мы говорим о культуре, мы имеем ввиду не просто специфическую обработанность, оформленность человеком природы, вещей, самого себя, своих действий и их результатов, а особый характер обрабо-танности, оформленности – особое одухотворение мира. Особое в том смысле, который подчеркивал А.

Швейцер, то есть, направленное в сторону очеловеченности, облагороженности мыслей, чувств, настроений, намерений и их выражения вовне, закреплении их в действиях, нормах и идеалах жизни, в вещных носителях культуры.

Иногда очень резко возражают против такого понимания культуры, считая, что оно излишне субъективировано, лишено определенности. Ведь очеловеченность (облагороженность), ее смысл, степень, характер могут пониматься весьма по-разному в разное время, в разных условиях и регионах, в разных возрастных группах, разных социальных слоях, да и просто разными людьми.

Что является человечным и ценным для меня сегодня, то может восприниматься как античеловечное и антиценное другим человеком или мною же завтра. Но это так и не так. Так, потому что неизбежный момент субъективности в понятиях “человечность”, “благородство”, “ценность”, “культура” – очевидно присутствует.

Впрочем, как и в понятиях “добро”, “совесть”, “красота”, “истина” и т. д. Но из этого не следует ни того, что все эти понятия бессодержательны, ни того, что о них невозможно размышлять. То, что стоит за такими понятиями, трудно поддается (или вообще не поддается) анализу, исследованиям методами естественных наук.

Ведь в данном случае мы имеем дело с феноменами не просто даже духовными, а ценностными, которые ну никак нельзя сделать чистыми объектами изучения, в смысле их независимости от всего субъективного.

Все-таки мы справедливо отказываемся считать людоедство явлением культуры, хотя не все люди оценивали и оценивают его как нечто бесчеловечное. Понятие культуры лишается сущностного смысла, если в него просто (и совершенно объективно) включать вообще все то, что и как делают люди, все способы и результаты их деятельности, всю человеческую деятельность без разбора. Важна именно духовно-ценностная составляющая этой деятельности.

Мне представляется поэтому вполне разумным подход к определению культуры Г. П. Выжлецова, который пишет, что: “Культура (от лат. “cultura” – обработка, возделывание, облагораживание, и “cultus” – почитание) – 1) высшая степень облагороженности и очеловеченности природных и социальных явлений, условий жизни и межсубъектных отношений, освоенная живущими и переданная последующим поколениям; 2) сфера реализации ценностей...” [6].

Правда, и в этом определении, на наш взгляд, не все удачно.

Вряд ли целесообразно говорить только о высшей степени облагороженности, очеловеченности разнообразных явлений жизни.

По-видимому, поле культуры предполагает наличие разных степеней культурности, разных уровней самой культуры. Кроме того, любое определение культуры, в том числе и это, неизбежно неполно. В одной-двух фразах не удается целиком охватить все богатое содержание такого сложного и развивающегося феномена как культура.

Не претендуя на то, что нам удастся то, что не удается пока никому, примем за исходное для дальнейших рассуждений близкое к позиции Г. П. Выжлецова и учитывающее наши предварительные замечания, понимание культуры. Будем исходить из того, что культура в сущности – это обработка, оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и самих себя, своих разнообразных отношений, своей деятельности: ее процессов, целей, способов, результатов. Когда мы в таком ракурсе характеризуем культуру, то предполагается именно особое оформление природы (предметно-вещной среды), самого человека: его тела, движений, мыслей, чувств, намерений, действий, отношений с другими людьми. Оформление, имеющее ценностный смысл, ценностное содержание, потому что: “... культура начинается там, где духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму” [7].

Культура в известном смысле и есть форма, – воплощение духовного содержания во внешнем виде вещей, предметов, в оформленности действий через обряд, ритуал, этикет. Через то, что называется обычаями, традициями сохраняются и передаются именно формы поведения, отношений. И это очень важно. Ведь даже направленность на “себя дорогого”, свой эгоизм легче преодолевать в существующей форме, когда как бы “механически” совершаешь то, за чем стоит нечто более глубокое, чем само внешнее действие. Это, например, касается уважительных форм отношения к старшим, галантных форм выражения любви. Культура дает формы, врастающие в жизнь. И если есть, скажем, чувство любви, то ему легче выразиться, проявиться в отработанных формах культуры (формах ухаживания), которые достаточно вариативны и дают возможность индиви-дуализации поведения. Смысл последней не сводится лишь к возможности личного самовыражения. Как отметил немецкий философ Г. Зиммель, “индивидуализация означает также, и, быть может прежде всего, ответственность человека перед самим собой, которую он ни на что не может перенести и от которой его никто не может освободить” [8]. Если речь идет о любви, то в индивидуализованной оформленности чувства, содержательно выявляется личная ответственность за любимое человеком существо.

Культурная оформленность, таким образом, определенно содержательна. Если человечности, как содержания нет, то нет и культуры, но возможна форма, подобие культурной (с другим содержанием), имитация ее, то, что называют псевдокультурой. В форме культуры должна быть выражена, воплощена какая-то из граней очеловеченности, облагорожен-ности бытия.

И при этом, принцип нормального воспитания – идти как бы от формы к содержанию. То есть, предложить, сделать известными и предпочтительными формы культурного поведения, внутренние принять которые, обогатить личностными смыслами, может только тот, кого воспитывают. И принять не значит просто рассудочно оценить и согласиться. Это значит – “сделать” сущностно своими, органичными, – определенный тип поведения, определенные реализуемые ценности.

Трудности воспитания полноценной культуры связаны с тем, что никого нельзя сделать культурным, во-первых, насильно (заставить быть деликатным, совестливым, тактичным), а, вовторых, – через знание о культуре и ее ценностях: Простая истина нагая опасна тогам и котурнам: осел, культуру постигая, ослом останется культурным.

И. Губерман. Знание может помочь становлению культуры, знание ценно для обогащения культуры. Но только если оно одухотворено. Если оно не формально, не чрезмерно рационализовано.

Культура в значительной степени иррациональна. Потому что, в отличие от цивилизации, в ней нет практицизма. Казанский собор в Санкт-Петербурге прекрасен своей колоннадой, которая не имеет практического назначения (ничего не поддерживает). Не очень практично для человека быть совестливым в мире, в котором часто торжествует бессовестность. Но отсутствие культуры, чистая польза, – опасны и вредны по большому счету. Поэтому якобы “ненужная” культура – необходима. В жизни человека, в самом человеке нужно что-то, что вроде бы бесполезно, некий избыток: игры, украшения, праздники, сочувствие. Рационализм часто “работает” против человека. Он может приводить к господству целесообразности, ограничивающей возможности духовного возвышения человека и обращающей его в умный, но бездушный механизм или в “мыслящее растение”. И именно в культуре излишний рационализм преодолевается, обеспечивая возможность того, что называется свободой. Чем более культурен человек, тем более он духовно свободен. Ибо в культуре на первый план выходит действительно ценное, внутреннее, личное, жизнь духа, не улавливаемая обычным расчетом и мелочным знанием.

И другой человек в культуре тоже выступает не как объект использования, а как самоценность. И другая нация, “чужая” культура – это тоже как бы другая личность, которую хочется понять, а не требовать, чтобы было похоже на нас. Впрочем, и это и многое другое зависит не только от наличия культуры, но и от уровня культурности, которого достигает человек или социальная группа. Культура существует и реализуется на разных уровнях.

Уровни культуры. Деление культуры по уровням, каким бы условным оно ни было, – целесообразно. Уровень культуры – это показатель ее реального состояния, предельных возможностей ее осуществления в жизни. Используя материал лекций профессора В. В. Селиванова, прочитанных в РГИ при СПбГУ, в самом общем виде можно выделить три уровня культуры на основе доминирования (у человека, группы, социума) определенных жизненных интересов, так сказать базовых жизненных потребностей.

Когда человек начал ощущать себя человеком, переходя от биологи-ческого состояния к социальному, то первая из осознаваемых потребностей была витальная (от лат . “vita” – жизнь), потребность в собственной жизни, стремление жить и выжить. Не следует отождествлять эту потребность с биологическими инстинктами выживания и продолжения рода у животных. У людей, даже в исходной точке культурогенеза, формы и способы реализации этой потребности принципиально отличают ее от животного стремления к выживанию. Конечно, и жизнь человека обеспечивается питанием, размножением, одеждой, элементарным комфортом. Но у людей витальные потребности, хотя исходны, в отношении к другим потребностям (ибо заботой, скажем о красоте, сыт не будешь и голодного не насытишь), но они и сами усложнились. Они были важны не только в начале человеческой истории, но и сейчас существенны. И они представляют собой базу низшего уровня культуры, который В. В. Селиванов условно и называет “витальным”.

Этот уровень – первичен, необходим, но ограничен. Человек в любую эпоху, в любом возрасте может оставаться на этом уровне культуры. Тогда все элементы действительности и культуры существуют в отношении к витальным потребностям, как обеспечивающие их удовлетворение. Все интересы и страсти могут уходить сюда. Коммерсант, просто обыватель будет стремиться максимально насытить свою жизнь условиями комфорта, отдыха, развлечения, поддержки и восстановления своей жизни. При этом естественно формируется эгоцентрическое сознание, когда ценен именно “я” и те, кто со мной связан, кто важен мне (корпорация приятелей, семья). Вокруг себя человек формирует слой культуры, где порой представлены все ее сферы и элементы: мораль, религия, право, искусство, любовь, дружба. Но во всем доминируют прагматические тенденции использования, в том числе и культуры, в своих непосредственных жизненных интересах. Для слоя людей, находящихся на этом уровне, характерно использование всего престижного, эффектного, нередко и запретного. У “виталистов” обычно обостренный интерес к власти, к ее наличию и использованию для себя. В этом слое человек чувствует себя удовлетворенно и активно действует на расширение своих практических возможностей. Главное же, что для человека этого уровня культуры характерно отношение к другим людям, в том числе и к находящимся на более высоких уровнях культуры, как к объектам корысти, выгоды. Этот уровень, именно низший, он непосредственно граничит с бескультурьем, с отсутствием культуры. Люди этого уровня осваивают лишь минимум культуры.

Им присуща культурность в основном в ее внешних проявлениях (требуемых обществом), и до того предела, до которого эти проявления не мешают хорошо жить, удовлетворяя витальные потребности. Поэтому попытки действительного нравственного или эстетического воспитания людей такого уровня почти бессмысленны. Для того, чтобы у них проявилось осознание своего культурного несовершенства, чтобы им был доступен более высокий уровень культуры, необходимо изменить базовую потребность. А эта базовая потребность, если укоренена, то очень прочно.

Второй, более высокий уровень, можно (тоже условно) обозначить как уровень специализированной культуры. В основе его – доминирование интереса к самой жизни, к какой-то из ее сторон, потребность в самореализации. Человек, выходящий на этот уровень культуры, обычно умеет что-то такое, что восхищает других, и к чему он сам приобретает сильный и устойчивый интерес. Это проявляется как реализация своих потребностей и возможностей при увлеченности каким-то делом, мастерством, профессией или даже хобби. Таким образом удовлетворяется потребность жить жизнью своих способностей. Этим, в известной мере, определяется и вся система ценностей человека. Действительно интересным и ценным оказывается то, что относится к делу, где человек проявляет себя. Во имя дела, во имя страсти к нему человек может идти на жертвы и даже на самопожертвование. Это, казалось бы, очень высокий уровень культуры, который часто характерен для ученых, художников, политиков и т. д., порой считающих, что их личная страсть необычайно важна для человечества или конкретного общества. И. Кант заметил как-то: “Ученые думают, что все существуют ради них. Дворяне думают так же” [9]. Для людей такого уровня культуры другой человек интересен и ценен не как объект корысти, но как объект профессиональной устремленности, или только в связи с ней. И, например, оказывается возможным перешагнуть через человека во имя служения искусству, науке, ради политических интересов. Дело, как самопроявление, оказывается ценным само по себе, ценнее любого человека, стоящего вне этого дела, а тем более мешающего ему. Конечно, в жизни все гораздо сложнее, в том числе и проявления данного уровня культуры.

Любые схемы грубоваты. Есть видимо промежуточные уровни между первым и вторым, вторым и третьим.

Третий уровень В. В. Селиванов условно обозначает как уровень полноценной культуры. Доминантная базовая потребность этого уровня – потребность в жизни другого человека, увлеченность жизнью другого. Речь идет не о деятельности, так сказать, на благо общества, не об альтруизме. Яркое проявление выхода на высший уровень культуры (что возможно для каждого) – настоящая любовь, когда хочется приносить радость другому человеку. Но подобное отношение (близкое к такому) может проявляться и через профессию, и через хобби, и через что угодно. В нравственности, например, это направленность на другого даже в самооценках, это – обостренная совесть, это – тактичность, деликатность, терпимость.

Для высшего уровня характерна направленность на культурное самообогащение, живой интерес к разнообразным явлениям культуры, не ограниченный профессиональной однобокостью. На третий уровень культуры в обществе обычно выходят немногие, действительно культурная элита. Но и возможность выхода на него и случаи реализации, пусть даже частичной, этой возможности – крайне важны.

К сожалению в жизни культура может быть и бывает реализованной чаще всего не на высшем уровне. Если же доминирующим оказывается низший (витальный) уровень культуры, то природа, например, является для человека просто полезной или вредной “вещью”, которую можно и нужно использовать в своих интересах. Цивилизовать, обустроить, оформить, создавая отдельный искусственно-природный мирок (ферма, огород, участок, цветочки и рыбки в доме). И в то же время (если не мое) – можно истощить, захламить, отравить, уничтожить, когда это выгодно.

Отношение к природе в данном случае чисто эгоистическое и всегда деятельное. Базаров в романе Тургенева “Отцы и дети” говорил, что природа – не храм, а мастерская, и человек в ней работник.

Старшему поколению людей в наше стране памятна, вырванная из контекста, фраза знаменитого садовода И. Мичурина, которую тиражировали в качестве лозунга: мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее наша задача! Второй уровень культуры (специализированный) предполагает бескорыстный, неутилитарный интерес к природе, желание изучать ее и сохранять в возможно более первозданном виде. А если переделать, то действительно оформить, в том числе и художественно, улучшить, обогатить. На этот уровень выходят как раз такие люди, как упомянутый Мичурин, и все те, для кого природа – скорее храм, чем мастерская. Однако обожествление природы может стать чрезмерным и само по себе и, главное, в сочетании с полным или частичным безразличием к людям, ее населяющим. Нередко это выражается в пустых призывах остановить прогресс, фактически возвращая жизнь к давно и безнадежно ушедшим формам цивилизации или даже к доцивилизационному якобы “райскому” состоянию.

Высший уровень, действительная культура проявляется не в этом, а в том, что природа – человеческая ценность, ценность именно в отношении к живущим в ней людям. Она в этом случае – не мастерская и не храм, не чья-то молельня, а наш общий дом. Дом, в котором живут, который не разрушают, но в нем устраиваются, желательно покомфортнее, его украшают. Человек, живя в природе, ощущая ее величие и красоту, должен одухотворяться сам и одухотворять природу, делая ее все более прекрасной и человечной.

И не только природу как окружающую среду, но и себя как природное существо: свое тело, свой разум, свою душу.

Физическая культура, и так называемая умственная, и культура чувств, – тоже разноуровневы. Для низшего уровня характерно использование и тела и ума, и даже душевных сил, ради выгоды, корысти, престижа. Например, в спорте, особенно профессиональном. Низший уровень умственной культуры обнаруживается в житейской сообразительности, здравом смысле, “втором уме” (хитрости).

На специализированном уровне физическое и умственное развитие оказываются двумя возможными сферами самопроявления человека, для которого жизненно важным становится само мастерство, “искусство” (в том числе и мыслительное), сама игра (и в спорте и в мысли), реализация способностей: в ловкости движений или в блеске остроумия. При этом и физические способности и умственная активность обычно развиваются в специальных направлениях. Усиленное физическое развитие не предполагает столь же мощного умственного, и обратно. Техники мыслят иначе, чем гуманитарии. Те и другие порой с трудом понимают друг друга.

То же касается ученых и художников. Люди специализируются, и в возможных формах порождения, и в форме выражения мысли.

Но главное, – игра тела и мысли на этом уровне может оказываться самоценной. Человек, хотя и не проявляет в этом случае корыстных устремлений, но ему просто не очень интересны и ценны другие, чье бытие не связано с избранной им сферой самопроявления.

Собственно культурой, на высшем ее уровне, физическая и умственная культура становятся только, если они обретают ориентированность на другого человека, нравственный и эстетический смысл. Так, тело должно быть здоровым и красивым (в том числе и в свободе движений), чтобы твое нездоровье и уродство не отягощали жизнь других, не оскорбляли их взгляд и вкус. Важно, чтобы твоя телесность была радостной и для тебя и для окружающих.

Культура мысли на этом уровне предполагает способность человека к ее вольному полету с характерными: целостностью охвата действительности, широтой кругозора, благородным умением мыслить так и так выражать мысль (соответственно ее предмету, задаче, условиям), чтобы она была доступна другим людям, волновала их, как интересная и нужная им.

Вообще в культуре очень существенно умение выразить себя: в словах, позах, жестах, взглядах, поступках, отношениях, – в том, что называют поведением. Еще раз напомню, что культура – это во многом и есть формы, разнообразные (знаковые и значимые) формы выражения, в которых могут существовать духовные ценности. Но формы, создаваемые в жизни людей, становящиеся устойчивыми (традиционными) могут по-разному наполняться разным содержанием. А могут оставаться и почти пустыми, культурнобессодержательными, формализуясь до предела.

Для низшего уровня культуры свойственна как раз бедность форм выражения себя: плохое владение ими, их искажение. В то время как есть развитый выразительный литературный язык, у многих людей в ходу неряшливая, грубая, бранная (порой без всякой нужды, по привычке и только), путанная речь, с неправильным употреблением слов, выражений, ударений.

Существует множество этикетных традиций и правил. Но в массе люди до сих пор не умеют культурно есть, красиво и свободно сидеть, стоять, двигаться, носить одежду. Все это огрубляет, обедняет обстановку общения людей между собой. Во всем этом проявлен уровень культуры, граничащий с бескультурьем.

Однако, можно уметь говорить правильно, вести себя согласно этикету и не находиться на высоком уровне культуры, усвоив лишь внешность культурных форм и прагматически используя их, поскольку это выгодно. Высокая культура проявляется тогда, когда, во-первых, формы эти внутренне органичны для человека, стали вполне его формами поведения: он просто не может вести себя иначе. А во-вторых, когда они помогают ему в любой обстановке оставаться воистину человеком, – содержательно, в отношениях с другими людьми, у которых в ходу могут быть иные культурные формы, иные формы выражения себя.

Важны ведь отношения между людьми. Важно как культура на всех трех уровнях реализуется именно в них и по их поводу. Так, применительно к отношениям между полами очевидно, что на низшем уровне культуры главное – использование другого человека с целью деторождения, достижения психологического или физического комфорта (секс для собственного наслаждения). В лучшем случае – использование взаимно и по-современному “технически грамотно”. Но и чувства и формы их выражения при этом грубоваты и бедноваты.

На втором уровне речь идет уже о любви как о важнейшем самопроявлении человека. Тогда, когда половая любовь в его жизни – одна из важнейших ценностей. И это столь серьезно, что из-за любви человек может жертвовать своей жизнью (правда, и чужой тоже!). Исследователи любви отмечали, что в этом случае любовь может выступать чуть ли не как своеобразная религия [10].

Страсть здесь бескорыстна, искренна и сильна. И любовь вроде бы чрезвычайно возвышенна. Но ради нее оказывается возможным не только мучить или убивать другого человека, но и обижать родителей, оставлять детей, обмануть друга, быть немилосердным. Не по расчету, а подчиняясь диктату страсти.

Любовь на высшем уровне культуры – иная в сущности. Она проявляет прежде всего желание и умение приносить радость другому человеку. Здесь уже неважно, половая ли это любовь, хотя она может проявляться и как вполне плотское, нежное и радостное чувство. Важно, что это любовь к ближнему, конкретному человеку, от которой и тебе и ближнему и окружающим людям становится тепло и светло в этом мире. Такая любовь не подчиняет себе ни тебя, ни другого. Она дает наивысшую свободу: в чувстве и в действиях его проявляющих.

И уж если речь зашла о свободе, то ведь и она бывает поразному реализованной, применительно к культуре. Опять-таки, низший уровень обнаруживается, если ценна свобода такая и постольку, какая и поскольку удобна, выгодна. В рамках существующих в обществе норм (если эти нормы не стали внутренне органичными для человека) – свободы или нет, или она существенно ограничена, для пользы дела.

На втором уровне культуры свобода (воля!) – самоценна. И на нем появляется искушение осуществлять свободу любой ценой. В том числе и в любви. И это порой страшно. И только на третьем уровне культуры свобода проявляется как ничем не связанное выражение человечности человека. Это – его возможность и способность, желание и умение реализовать себя (жить!) естественно по-человечески в отношении к миру, к другим людям. И совсем не обязательно при этом противопоставление себя существующим традициям, нормам. В той мере, в какой существующие традиции и нормы способствуют бытию и развитию культуры, они могут быть своими для культурного человека, не мешая его свободе, а помогая ей оформляться.

Живые люди плохо укладываются даже в хорошие схемы.

Конкретный человек чаще всего в каких-то отношениях находится на одном уровне культуры, в каких-то на другом. Но доминирует в личности, сущностно значим, всегда какой-то один из уровней. В любом обществе культура существует на всех трех. Легче всего, доступнее всего, и обыденнее, конечно, низший уровень, витальный.

Уже находясь на уровне специализированном, жить, обычно сложнее, хотя интереснее. Третий уровень для большинства людей достижим лишь в частных моментах жизни. Для отдельных личностей он бывает вполне органичным, но жить таким людям в нашем, всегда несовершенном, мире зачастую очень трудно.

Культура вообще требует напряжения, малокультурному человеку живется проще. Бытует, правда, расхожее представление о том, что возможно и нужно всех равно сделать (воспитать) культурными людьми, что культура должна быть доступной всем. Что касается доступности, как отсутствии ограничений для приобщения к культуре, – это верно. Но сделать всех в одинаковой мере культурными видимо никогда не удастся. В каждом обществе есть ограниченный культурный слой, для представителей которого культурное развитие является смыслом существования. В социальном отношении этот слой может быть беспомощным, в политике – наивным, в хозяйстве и быту – непрактичным. Вообще, социальная значимость человека не совпадает с его культурой. В то же время, огромная масса общества довольствуется субкультурой нищеты – типом существования, при котором ограниченность культурных запросов является комфортной, духовно нищее бытие – удобным. И этой массой ценности культуры используются более или менее случайно (во время “пробежки” по Эрмитажу), хотя знаки около-культурного бытия в такой среде ценятся (нечитаемые, но “престиж-ные” книги, крестик на шее, без веры). Освоение ценностей культуры (прежних эпох и периодов, и новых, рождающихся)людьми разных уровней культуры – это отдельная и сложная проблема, и практическая и теорети-ческая. Ведь даже понимание того, что является ценностью культуры, а что псевдоценностью дается не просто. Нет однозначности в разных трактовках того, что такое ценности вообще и, в частности, ценности культуры. И в то же время видимо недаром утверждают, что: “Именно ценность служит основой и фундаментом всякой культуры” [11].

Культура и ценности. Для понимания культуры очень важно иметь четкие представления о ценностях, ценностных ориентациях, об аксиологической (от лат. “axia” – ценность) проблематике. Уже в 80–90 гг. XIX века философы-неокан-тианцы пришли к выводу, что мир делится на Бытие и Ценности, которые – вне и “над” Бытием, и являются для человека сущностно значимыми, не существуя в обычной практике, но проявляясь в духе, в культуре. Имелись в виду такие ценности как Добро, Красота, Вера, Истина.

Ценность долгое время отождествляли со значимостью.

Именно значимость (смысл) в качестве критерия ценности, выдвинул Г. Лотце (1817–1881). В нашей отечественной философии, в советское время, первоначаль-но развивалось еще более узкое понимание, когда ценность отождествлялась со значимостью, трактуемой почти как полезность. С трудом давалось исследователям и различение ценности с оценкой.

Опираясь на классическую философскую традицию и разработки наших исследователей советского периода, которые пытались преодолеть ограниченность как утилитарного, так и чрезмерно абстрактного подхода к проблеме ценностей (О. Г. Дробницкий, В. П. Тугаринов и др.), профессор СПбГУ Г. П.

Выжлецов развил в целом удачную и перспективную, на мой взгляд, концепцию ценностного постижения культуры [12]. Он считает, что ценности выражают определенные типы отношений между людьми, и именно таких отношений, которые не разъединяют, не отчуждают человека от других людей, от природы и от самого себя, а напротив, объединяют людей в общности, такие, как семья, народность, нация, общество в целом, включая, как говорил П. Флоренский, в это единство человечности весь мир. Конечно, исходно любые ценности связаны со значимостью, пригод-ностью, полезностью. И ценностью становится только положительная значимость, а объект-носитель ценности может быть вообще бесполезным (простой камешек как талисман). Но к значимости, даже положительной, ценность не сводится. Ценностное отношение включает в себя и должное (норму отношений, поведения) и желаемое (идеал). Добро, например, – ценность не потому, что оно полезно, хотя оно и значимо в этом плане. Но добрым-то следует быть не поэтому. И требование проявлять доброту (моральная норма), даже если оно выполнено, не означает полной реализации добра как ценности. Как считал Вл.

Соловьев, добро есть должное, но оно может быть добром только если еще и желаемо нами, если есть переживание добра как идеала, как моей цели, моего стремления к добру.

Ценностное отношение по сути и есть переживаемое людьми вопло-щение идеалов в жизнь. Поэтому ценностные отношения и не могут быть внешними, принудительными. Их нельзя навязать силой (нельзя заставить полюбить, быть счастливым), ими нельзя завладеть как властью или богатством. Наличие или отсутствие ценностей и их необходимость нельзя доказать логически. Г. П. Выжлецов пишет, что для того, кто верит или любит, есть Бог и есть Любовь, а кто не веровал и не любил, для тех ни Бога, ни Любви не существует. И любая наука бессильна доказать тут что-либо.

В структуре ценности, согласно Г. П. Выжлецову, – три взаимо-связанных основных элемента: значимость, норма и идеал.

Культура же “определяется степенью осуществления ценностей и реализации ценностных отношений во всех сферах человеческой деятельности” [13]. И ценности культуры могут функционировать как значимости, как нормы и как идеалы. Правда, значимость (полезность, пригодность) и норма (должное) характерны и для того, что я называю цивилизацией и для низших уровней культуры, на которых культурность порой почти неотличима от цивилизованности.

Г. П. Выжлецов иначе, чем В. В. Селиванов, выделяет уровни культуры. И сопоставляя их со структурой ценности, показывает, что и объект-носитель ценности и значимость, норма и идеал выступают “как правило, в той или иной ситуации, в качестве самостоятельной ценности, становясь при этом основой соответствующего уровня культуры” [14].

Если мы, учитывая это, вернемся к рассмотрению уровней культуры, обозначенных (вслед за В. В. Селивановым) мной, то очевидно, что на низшем, витальном уровне, ценности жизни и культуры воспринимаются и существуют как значимости. И поступки, действия, выбор поведения человека определяются тем, что является значимым, полезным, разумным для него. Нормы моральные, правила поведения, существующие в обществе, могут соблюдаться как внешние, потому что они полезны в житейских ситуациях.

На втором уровне, уровне специализированной культуры, ценности могут реализовываться, казалось бы, во всем их богатстве.

Социальные нормы поведения, отношений, на этом уровне могут быть усвоены, пере-житы внутренне, и доминировать над пользой.

Поэтому в поведении срабатывает принцип: поступай как нужно, как должно, а не так, как выгодно и удобно. Более того, к норме на этом уровне может добавляться и желаемое, когда человек живет и действует, выбирает ценности в соответствии с идеалами, задаваемыми сферой его духовных интересов (наука, искусство, религия и т. д.). Ограниченность второго уровня культуры проявляется, однако, в том, что эти внутренние нормы должного, эти идеалы, утверждаемые порой даже ценой собственной жизни духовные ценности, – могут оказываться самодовлеющими, высшими в отношении к ценности другого человека, к ценностям других людей, этносов и культур.

На третьем уровне, уровне полноценной культуры, высшая ценность – это другой человек. На этом уровне вся разумность отношений и поведения, все нормы взаимоотношений и поступков, все намерения и идеалы, – все это выражает человечность отношения к миру, стремление к целостной очеловеченности бытия.

На этом уровне над материей, над социумом, над практичностью бытия торжествует дух.

Культура в ее аксиологическом срезе и может пониматься, как “проник-новение духа в социум и природу” (Г. П. Выжлецов), как степень одухот-ворения социальных и природных отношений. Она представляет собой меру очеловеченности, гуманности этих отношений. В каждой конкретной культуре, даже в каждой жизненной ситуации, отношения эти воссоздаются оригинально, или даже творятся заново. В этом их уникальность, непов-торимость. Но в любом случае добро остается добром, а любовь – любовью, и поэтому они – универсальны, всеобщи, и не случайно считаются общечеловеческими ценностями, реализуясь по-разному в разные периоды, в разных сферах жизни.

Среди ценностей человеческого бытия и культуры, при всем их разнообразии чаще всего выделяются три или четыре высших, центральных: Вера (или Бог), Добро, Красота, и, не всегда, Истина (иногда еще Свобода). Причем, в духовной жизни людей действительно достаточно отчетливо проявлены религиозная, нравственная, эстетическая (и художественная), а также познавательная составляющие. В целостной культуре обнаруживаются как бы ее разные стороны, грани. В отдельные исторические периоды (или у отдельных групп населения) может доминировать что-то одно. Скажем, в Средневековой Европе на вершине иерархии ценностей был Бог, в котором воплощались (и с которым соотносились) все другие ценности: и Добро, и Красота, и Истина. А, например, в Советском Союзе, пытались обойтись вовсе без религиозной веры, без Бога, считая веру в него проявлением бескультурья. Во всяком случае, реальное бытие культуры и ее ценностей – по-разному высвечивается и оценивается, смотря по тому, о какой именно грани ее, и в каком контексте, мы говорим.

Есть привычные выражения, такие как: религиозная культура, нравственная культура, эстетическая и художественная культура, умственная, физическая культура и т. д. Но каков смысл этих выражений? Каковы особенности культуры и бытия ее ценностей, позволяющие (или может быть, не позволяющие) говорить о специфике каждой из ее сторон? Начнем в произвольном порядке, но, пожалуй, с одной из острейших проблем, – с проблемы религиозной культуры и ее ценностей или проблемы связи между культурой и религией.

1. См. об этом: Гуревич П. С. Философия культуры. – М: АСПЕКТПРЕСС, 1995; Ионин Л. Г. Социология культуры. – М: ЛОГОС, 1996; Каган М. С. Философия культуры. – СПб: Петрополис, 1996.

2. Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука. – М: Мысль, 1983.

3. Швейцер А. Культура и этика. – М: Прогресс, 1973. – С. 103.

4. См: Шпенглер О. Закат Европы. – М: Мысль, 1993.

5. См.: Выжлецов Г. П. Аксиология культуры. – СПб.: СПбГУ, 1996.

Гл. II.

6. Там же. С. 146.

7. Ильин И. Основы христианской культуры // Собр.соч. – М.: Русская книга, 1993. Т.1. – С. 291.

8. Зиммель Г. Избр. Т.2. Созерцание жизни. – М.: Юрист, 1996. – С.

104.

9. Кант И. Соч. В 6 т.т. – М.: Мысль, 1964. Т.2. – С. 202.

10. См.: Льюис К. С. Любовь // Вопросы философии. 1989. – № 8.

11. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. – М.: Политиздат, 1992. – С. 429.

12. Выжлецов Г. П. Аксиология культуры. – СПб.: СПбГУ, 1996.

13. Изложенное в начале этой главы понимание ценности, оценки, структуры ценности развито этим автором. Все неточности изложения данной позиции на моей совести.

14. Там же. С. 65.

15. Там же. С. 74.