Библиотека
Теология
КонфессииИностранные языкиДругие проекты |
Ваш комментарий о книге Одиссей. Человек в истории. 1990г.ОГЛАВЛЕНИЕД. В. Панченко. ЛИЧНОСТИ СВОЙСТВЕННО НЕКОЕ БЛАГОРОДСТВО1. «Индивидуальность» раскрывается в специфическом поведении или умении, «личность» — в поступках, т. е. в действиях, обнаруживающих такую последовательность, которая может быть сформулирована в качестве этического принципа («ни при каких обстоятельствах не следует поступать несправедливо», «истина превыше всего», «жизнь, отданная борьбе за свободу, прекрасна» и т. д.). Личность не просто следует ценностной норме, но выбирает соотнесенную с ней линию поведения. В действиях личности всегда проявляется некое благородное начало, они всегда осмыслены (будь то служение людям, трудные путешествия ради знаний или упорные тренировки ради выдающихся побед). Поступки личности могут характеризоваться весьма различной степенью самоотверженности, самоотречения, самовоплощения, однако они всегда связаны с внутренней мобилизацией, они всегда — не по пути наименьшего сопротивления. Поступки личности — это нетривиальные шаги. Феномен личности, далее, констатируется не в связи с каким-либо одним, хотя бы и совершенно замечательным деянием, но в связи с более или менее длительной и последовательной линией поведения, ибо поступки, характеризующие личность, должны быть не случайными. С другой стороны, выбор особого образа жизни не всегда создает личность. Грек, надевший плащ философа, или христианин (особенно в эпоху господства христианства) еще не обязательно тем самым личности, хотя, конечно, развитие проблематики жизненного пути способствует развитию личностного поведения. Таким образом, мне представляется, что действительно можно говорить об особом типе поведения и связанном с ним особом типе мироотношения, который требует особого именования и для обозначения которого в русском языке как раз систематически используется слово «личность» (хотя оно же систематически используется и в более широком значении, указывая вообще на индивида в его социальном качестве). Уместно, наконец, отметить следующее. Справедливо пишут, что понятие «личность», взятое в противопоставлении к понятию «индивидуальность», призвано указать на сознательное определение своего отношения к окружающему. Однако необходимо подчеркнуть известную подвижность этой «сознательности»: она не всегда выступает в виде четкой концептуализации и последовательной рефлексии. Мы явственно ощущаем обоснованность и закономерность последнего сократовского поступка — его нежелания бежать из тюрьмы, но предпринятая в «Критоне» попытка рационализировать это решение до уровня концепции оказывается плоской и, в сущности, ненужной. Можно заметить, что поведению наиболее ярких личностей присуща большая доля спонтанности. Представляется также, что историческая ситуация, в которой сознательная установка на то, чтобы «быть личностью», становится одним из наиболее тривиальных ценност- ных принципов, должна быть ситуацией оскудевания личностного поведения. Георг Форстер, рассказывая о первой встрече экспедиции Кука с туземцами на острове Танна, описывает, в частности, такой эпизод: «Пушка выстрелила по берегу, и в тот же миг две сотни туземцев враз попрыгали из своих каноэ в море. Лишь один хорошо сложенный молодой человек с открытым, приятным лицом остался стоять в своей лодке. . .» Через пару дней тот же юноша (которого звали, как выяснилось, Фанокко) появился, опять же один, на европейском корабле, отобедал в капитанской каюте, обнаружил любознательность и сообразительность. Таким образом, я совершенно не склонен думать, что индивидуальность поведения — свойство какого-то узкого круга культур или высших ступеней цивилизации. С другой стороны, если теперь спросить: «Чья индивидуальность ярче — меланезийца Фанокко или европейца Джеймса Кука?» — я не знаю, как это можно измерить. То, что легче сопоставить, — это богатство культурных форм самовыражения. Феномен личности, как он описан в ответе на первый вопрос, не является исторически универсальным. Не берусь назвать первую личность в истории, но, пожалуй, первые описания личностей мы застаем в «Илиаде». Места и времена расцвета феномена личности: Греция, VII — III вв. до н. э.; Рим, от середины II в. до н. э. до времени Антонинов; Западная Европа, Х VI —начало XVII в.; Европа и вестернизированные страны с середины XVIII в. Вместе с тем представляется возможным спорадическое, подчас весьма существенное присутствие данного феномена в самых разных местах и временах. Для этого нужен индивид, обладающий самостоятельностью и твердыми моральными основаниями, столкнувшийся при этом с нетривиальной ситуацией (таковые, например, систематически возникали при контактах заморских народов с европейцами). Личность обнаруживает себя не обязательно на основе высших идейных принципов, но может раскрыться и на основе мужества, великодушия или чувства ответственности. Что касается «античной личности» и т. п., то, вероятно, можно для каждой данной культуры выделить специфический набор оснований, на которых будет зиждиться личностное поведение. Но все-таки, если я скажу: «Сократ — характерный выразитель античной личности», — я, кажется, скажу нелепость. Ясно, что изучать нужно и массовое и выдающееся, причем желательно в сопоставлении. Гениальное произведение умно и правдиво. Оно проходит сквозь предрассудки и банальность эпохи — к сущностным связям. Это незаменимый источник. Я не думаю, что существуют специфически успешные подходы именно к данному кругу вопросов. Некоторую специфическую сложность можно усмотреть в задаче дифференцированного и вместе с тем дополняющего друг друга рассмотрения собственно поведенческих и мировоззренческих феноменов, а также степеней ответственности («серьезности») различных высказываний. Но и здесь специфика относительна. Сколько раз — я позволю себе повторить то, что имел уже случай высказывать, — рефлексию по поводу пространства и времени смешивали с ориентацией в пространстве и времени! Сколько концепций построено на принятии жанровых конвенций за особенности мышления, особенностей выражения — за особенности восприятия действительности! В результате оказывалось, что многие книги, которыми мы зачитываемся, созданы людьми, не ведавшими ни любви, ни дружбы, которые, сочиняя целые поэмы, не догадывались о том, что они — сочинители, и которые употребляемые ими метафоры воспринимали не в переносном, а в буквальном смысле. В конце концов дело не только в подходах, но и в здравом понимании того, что такое люди и коллективы людей. В этом плане мне кажется привлекательным стиль (я не говорю сейчас о конкретных идеях) Макса Вебера, в котором воля к концептуальным интерпретациям, нетривиальность суждения и здравый смысл уживаются превосходным образом. Ваш комментарий о книгеОбратно в раздел история |
|