Като Ломб. Как я изучаю языки

ОГЛАВЛЕНИЕ

КАК Я ИЗУЧАЮ ЯЗЫКИ

После всех полутеоретических рассуждений надо бы, наверное, рассказать наконец, как же я изучаю языки, ведь это же название книжки. Итак, как я приступаю практически к изучению нового языка? Передаю свой опыт в надежде, что другие, испытав его, по закону диалектики предложат лучший метод, которым и я в свою очередь воспользуюсь, чтобы пополнить свой арсенал.

Предположим, я хочу изучить азильский язык. Такого языка, конечно, не существует. Придумала я его в этот самый момент, чтобы обобщить и подчеркнуть единство моего подхода.

Для начала я пускаюсь на поиски достаточно толстого азильского словаря. Я никогда не покупаю маленьких словарей: опыт — не только мой! — показывает, что они быстро становятся ненужными, все равно приходится искать большой словарь. Если не могу достать азильско-венгерского словаря, то пытаюсь раздобыть азильско-английский, азильско-русский и т.п.

Сначала использую этот словарь как учебник. Изучаю по нему правила чтения. В каждом языке (а, следовательно, и в каждом словаре) есть достаточно большое количество международных слов. И чем больше словарь, тем их больше. Названия наций, стран, городов (главным образом тех, что поменьше, названия которых не искажены так называемой традицией, т.е. частым употреблением), а также «надъязыковая» терминология науки раскрывают передо мной все отношения между буквой и звуком в азильском языке. (Помню, что в русско-английском словаре, купленном мной в 1941 году, я прежде всего отыскала мое имя - Екатерина.)

Слова не учу, только рассматриваю их: считаю буквы и звуки, измеряю их длину, как если бы речь шла о кроссворде. Пока я разбираюсь с правилами чтения, словарь открывает мне и другие "секреты" языка: начинаю подмечать, с помощью каких средств образуются от одного корня различные части речи, как глагол становится существительным, существительное — прилагательным, прилагательное — наречием и т.д.

Это только проба на язык, на вкус, на осязание. Первое сближение с языком, чтобы потом подружиться.

Вместе со словарем, или сразу вслед за ним, покупаю учебник и художественную литературу на азильском языке. Так как я Средний Учащийся, то есть должна обучать сама себя, покупаю учебники с ключом, такие, в которых содержится правильное решение задач. Прочитываю один за другим уроки и делаю все упражнения. Пишу «просторно», чтобы осталось место для исправлений. Смотрю в «ключ» и правильное записываю над моими неверными вариациями. Таким образом получаю наглядную «историю моей глупости».

Ругаю себя за совершенные ошибки и тут же себя прощаю (это очень важно: смотри ниже, десятую заповедь!). В тетради оставляю всегда столько места, чтобы рядом с неправильными, искаженными словами и фразами написать 5-6 правильных. Это помогает усвоить верные формы.

Так как проработка учебника — занятие довольно скучное, развлечение, как говорят, ниже среднего, уже в самом начале принимаюсь за чтение азильских пьес или рассказов. Если мне удалось достать адаптированные тексты, то читаю их. Если нет, беру любое литературное произведение. Приобретаю всегда минимум пару, в надежде, что одно из двух окажется более понятным. Слишком современную литературу стараюсь не читать, потому что иногда не понимаю ее и по-венгерски.

Итак, безотлагательно принимаюсь за общедоступное по изложению и содержанию. Путь от непонимания через полупонимание к полному пониманию для взрослого человека — волнующий, интересный туристский маршрут, достойный развитости его духа. Прочтя книгу и прощаясь с ней, хвалю себя за выдержку и упорство.

При первом прочтении выписываю только те слова, которые поняла, то есть те, значение которых я смогла понять по контексту. Конечно, не в изолированном виде, а создавая для каждого свой небольшой контекст (см. главы «Словарный запас» и «Как заучивать слова?»). Только когда читаю книгу во второй, а то и в третий раз, выписываю все остальные незнакомые слова. Впрочем, нет, не все, а только те, которые сродни мне, моей личности, которыми я пользуюсь в своей родной венгерской речи или которые я хорошо понимаю (ведь не всеми же словами мы обычно пользуемся и не все — что греха таить! - хорошо понимаем). И ко всем словам, которые я выписываю, обязательно присовокупляю «куст», «семью» (материал для «куста» можно найти в самой книге или словаре).

Однако все это еще не учит важнейшему из уже многократно упомянутых четырех языковых навыков — «пониманию устной речи». Проработав и прилежно переписав учебник, я все еще не получила достаточно правильного представления о произношении. Поэтому еще в самом начале знакомства с азильским языком один-два часа я посвящаю "картографированию эфира". Узнаю, когда и на каких волнах я могу слушать по радио передачи на азильском языке.

Будапештское радио дает свои передачи в эфир на 7 языках, Московское — более чем на 70, Пражское — на 17; хорошо слышны радиостанции соседних или недалеко лежащих государств. Так что в этом наборе азильский язык попадется обязательно. В последних известиях содержатся, как известно, важнейшие события дня. Хотя они и подбираются с учетом интересов жителей Азилии, в общем, они все же мало отличаются от передачи последних известий на других языках. Поэтому для учебы и самоконтроля понимания я всегда прослушиваю в тот же день последние известия и на венгерском или на каком-либо другом, мне понятном. Таким образом, я получаю в руки нечто вроде ключа или даже словаря, если угодно. Если во время прослушивания азильскоязычного сообщения я слышу незнакомое слово (вначале, как правило, очень много незнакомых слов, так что записываю те, которые успеваю, и по возможности без ущерба для внимания к речи), то отмечаю его в тетрадке и после передачи отыскиваю в словаре. Немедленно. Потому что в памяти сохраняется еще контекст этого слова. Контекст же помогает и в том случае, если слово услышано неправильно (что случается довольно часто). И если после всего этого слово отыскать в словаре удалось, то ощущение удовлетворения с лихвой вознаграждает за труд.

Потом — не сразу, а через 1-2 дня — лексику, полученную из эфира, записываю в чистовой словник. Эту расстановку во времени рекомендую потому, что таким образом я вынуждаю себя освежить, повторить начинающие уже ускользать из памяти знания.

Раз в неделю записываю передачу на магнитофон, и запись храню до тех пор, пока не прокручу ее несколько раз и не выжму из нее все возможное на данный момент. Обычно прежде всего сосредотачиваю внимание на произношении. И часто попадаются слова, которые я знаю уже из книг, но которые я не узнала сразу, потому что имела неправильное представление об их фонетическом образе; происходит, таким образом, повторное знакомство.

Стремлюсь, конечно, разыскать преподавателя, который может дать мне основы азильского языка. Удача, если удается найти профессионального педагога. Но если нет, ищу знакомства с носителем языка, с учащимся или специалистом, приехавшим в нашу страну на длительный период.

С бОльшим удовольствием беру уроки у женщин, чем у мужчин. Наверное, потому, что у женщин «язык подвешен лучше» — беседовать с ними легче, как легче находить и контакт. (В самом деле, в чем причина этого испокон веков известного явления?)

От своего преподавателя азильского языка жду в свою очередь того, чего не могу получить ни от книг, ни от радио: 1) возможности договориться о более медленном темпе речи, чтобы уловить как можно больше слов; 2) возможности исправления моего собственного азильского на основе заданий, прилежно выполняемых мною к каждому уроку.

Вначале я пишу, что придет в голову, потому что это легче. Часто — отдельные словосочетания, в которые ввожу виденные или слышанные новые слова, грамматические формы. Исправления позволяют мне проверить, правильно ли я поняла значения слов, их роль в предложении. И затем начинаю переводить. Заранее данный текст так или иначе принуждает к тому, чтобы пользоваться уже не хорошо известными словами и формами, а менее определенными, к которым меня вынуждает жесткая, неумолимая обстановка перевода. В противоположность многим профессиональным преподавателям языка я разделяю мнение Иштвана Понго, который в переводе — точнее в переводе на иностранные языки — видит лучшее и эффективнейшее орудие закрепления знаний.

Неисправленная ошибка опасна! Повторяя неправильные формы, мы запоминаем их, и избавиться от них потом очень трудно. Письменный перевод — как энтомолог насекомых, накалывает наши ошибки на булавку, кладет их под микроскоп. А услышанное, как говорится, в одно ухо влетает, а в другое вылетает.

Многие годы водила я по Будапешту китайские делегации, и в программе осмотра города всегда была Площадь Героев. По крайней мере раз пятьдесят сказала я в общей сложности, что в центре площади прижатые друг к другу венки обозначают могилу Неизвестного Солдата. Это сочетание я переводила слово в слово. И никто никогда меня не исправил: гости, конечно, не обязаны учить. Спустя несколько лет, когда я получила из Пекина стилистическую правку моего перевода туристического буклета, выяснилось, что по-китайски говорят: могила Безымянного Героя.

Несколько лет назад я работала в Англии с очень приятным, образованным коллегой переводчиком. Едва мы только познакомились, как я сразу же попросила его исправить мои ошибки. А через три недели, при прощании, я упрекала его в том, что он не исправил ни одной ошибки. Неужели я ни одной не сделала? «О, как же, и еще сколько! — ответил он на мой вопрос. — Только, знаете ли, мы англичане, настолько привыкли к ошибкам иностранцев, что в нас выработался автоматический механизм их исправления. И пока сказанное дойдет до сознания, оно имеет уже правильную форму».

Другой случай был довольно забавным и полной противоположностью предыдущему. Один из ведущих политиков дружественного соседнего с Венгрией государства давал ужин в честь нескольких сотен иностранных гостей. Торжественный тост он произнес, к сожалению, на родном языке, в котором я очень слаба. Мои смутные представления о дипломатическом протоколе подсказали мне, что ответную речь я должна переводить именно на этот язык. Никогда не забуду добросердечного хозяина, который во время перевода то и дело меня останавливал, обращал мое внимание не сделанные ошибки, исправлял их, да к тому же объяснял, почему надо говорить так, а не иначе! Это было для меня лучшим подарком. И я тоже никогда не упускаю случая поучить тех, кто взялся за изучение моего родного, венгерского.

Хотела бы подчеркнуть еще одно преимущество письменного перевода по сравнению с устной речью. Говорить на иностранном языке — это вопрос привычки, я бы даже сказала, рутины. В том смысле, что умный человек дотягивается лишь на ту высоту, на какую позволяет ему его рост или потолок его знаний. И ничего зазорного в этом нет. Беда вот только, что, если выкручиваешься и маневрируешь лишь наличными знаниями, не растет словарный запас, не обогащается синтаксический арсенал. Портье требуется знать 50-60 предложений, но знать их безупречно, Среднему Учащемуся следует знать в сотни раз больше. Один мой французский коллега остроумно заметил, что «в беседе говори, что знаешь, а в переводе умей то, что нужно».

Те, у кого хватило терпения прочесть до конца мои соображения в связи с азильским языком, заметят в них, вероятно, отсутствие двух моментов. В любом более или менее солидном своде рекомендаций по изучению иностранного языка говорится, что, помимо всего прочего, необходимо основательно познакомиться с историей, географией, экономикой, культурой, искусством и литературой, скажем, той же Азилии.

Такое знакомство, безусловно, мягко говоря, не повредит — оно еще более приближает нашу цель: максимально глубокое и широкое знакомство с иностранным языком. И все же, несмотря на всю полезность этого, приобретением или преподнесением вышеупомянутых знаний увлекаются чрезмерно.

И второе. Рекомендуют обязательно поехать в Азилию, ибо без практики в стране овладеть ее языком в совершенстве якобы почти невозможно. Стараться поехать, конечно, надо, но я бы не сказала, что пребывание в стране — обязательное условие для хорошего владения языком.

Многие заблуждаются, думая, что пребывание в стране автоматически даст знание языка этой страны. В языковой среде к нам, возможно, и приклеится пара разговорных оборотов, два-три десятка слов, выражений, но не больше. Во всяком случае, не больше, чем мы сможем выучить дома за то же самое время. Ни случайные беседы с азильцами, ни сравнительное исследование магазинных витрин, ни простое вслушивание в речь не откроют нам пути к азильскому языку. Но вслушивание со словарем в руках — да! Кроме того, местные газеты всегда содержат объявления о том, где и когда открывается выставка, организуется экскурсия, читается лекция в местном отделении азильского общества по распространению знаний. Всякий раз, попадая за границу, я стараюсь побывать везде, где только возможно. Особенно хорошее средство для изучения языка — хождение в кино. Во время одного из моих визитов в Москву я поставила своеобразный рекорд: за три недели я побывала в кино 17 раз. Идеально было бы, конечно, постоянно и тесно общаться с азильцами, имеющими родственный или тот же круг интересов. Особенно с теми, кто согласен взять на себя труд по исправлению ошибок нашей речи. Только в таком случае заграничная поездка принесла бы пользу для изучения языка.

Другим фактором, определяющим языковую полезность путешествия, является уровень наших знаний во время пребывания за границей. В следующей главе я попытаюсь дать классификацию знаний языка на основе пятибалльной системы отметок. Минимальную пользу поездка за границу приносит тем, кто имеет по изучаемому языку единицу и пятерку. Тот, кто до поездки ничего не знал, вернется домой с девственной головой. А тому, кто язык знал очень хорошо, заметить улучшения будет очень трудно. Хорошие результаты проявятся, пожалуй, только у "троечников".

Свой опыт от странствий по просторам иностранных языков я обобщила в десяти заповедях или рекомендациях тем, кто по-настоящему, а не кокетничая, не заигрывая, хочет овладеть иностранным языком.

• I. Занимайся языком ежедневно. Если уж совсем нет времени, то хотя бы десять минут. Особенно хорошо заниматься по утрам.

• II. Если желание заниматься слишком быстро ослабевает, не «форсируй», но и не бросай учёбу. Придумай какую-нибудь иную форму: отложи книгу и послушай радио, оставь упражнения учебника и полистай словарь и т.д.

• III. Никогда не зубри, не заучивай ничего по отдельности, в отрыве от контекста.

• IV. Выписывай вне очереди и заучивай все «готовые фразы», которые можно использовать в максимальном количестве случаев.

• V. Старайся мысленно переводить всё, что только возможно: промелькнувшее рекламное табло, надпись на афише, обрывки случайно услышанных разговоров. Это всегда отдых, даже для уставшей головы.

• VI. Выучивать прочно стоит только то, что исправлено преподавателем. Не перечитывай собственных неисправленных упражнений: при многократном чтении текст запоминается невольно со всеми возможными ошибками. Если занимаешься один, то выучивай только заведомо правильное.

•  Готовые фразы, идиоматические выражения выписывай и запоминай в первом лице, ед. ч. Например: «I am only pulling your leg» (Я тебя только дразню). Или: «Il m'a pose un lapin» (Он не пришел на назначенную встречу).

•  Иностранный язык – это крепость, которую нужно штурмовать со всех сторон одновременно: чтением газет, слушанием радио, просмотром недублированных фильмов, посещением лекций на иностранном языке, проработкой учебника, перепиской, встречами и беседами с друзьями – носителями языка.

• IX. Не бойся говорить, не бойся возможных ошибок, а проси, чтобы их исправляли. И главное, не расстраивайся и не обижайся, если тебя действительно начнут поправлять.

• X. Будь твердо уверен в том, что во что бы то ни стало достигнешь цели, что у тебя несгибаемая воля и необыкновенные способности к языкам. А если ты уже разуверился в существовании таковых – и правильно! – то думай, что ты просто достаточно умный человек, чтобы овладеть такой малостью, как иностранный язык. А если материал всё-таки сопротивляется и настроение падает, то ругай учебники – и правильно, потому что совершенных учебников нет! – словари – и это верно, потому что исчерпывающих словарей не существует, — на худой конец, сам язык, потому что все языки трудны, а труднее всех – твой родной. И дело пойдёт.

НАСКОЛЬКО МЫ ЗНАЕМ ЯЗЫКИ

Школьникам или студентам ответить на этот вопрос легко. Дневник или зачетная книжка дают на него однозначный ответ. А если ответ не нравится, поворчишь, и дело с концом.

А Средний Учащийся, который в процессе учебы опирается только на себя самого, и отметки тоже должен выставлять себе сам. А так как по отношению к самим себе мы, как правило, страдаем предвзятостями — с недогибами или перегибами, — я попыталась разработать свод общих требований, чтобы сделать самооценку более объективной.

При этом я, конечно, имела в виду взрослого человека, причем такого, который стремится к приобретению не какого-то узкого, специального навыка, а к уравновешенным, обширным знаниям. Этот свод требований обращен, подчеркиваю, не к тем, кто хочет читать только сообщения по своей специальности или договориться в иностранном магазине о цене и качестве товара.

Итак, задача состоит в том, чтобы установить, как знает наш коллега Средний Учащийся изучаемый иностранный язык на каждом этапе изучения. Воспользуемся для этой цели пятибалльной школьной системой.

Как известно, проще всего выставлять единицы и пятерки. Как и в школе. Единицы, бесспорно, заслуживают все те, кто ничего не знает. Пятерка полагается всем тем – о как их немного! – иностранный словарный запас которых равен их словарному запасу на родном языке, произношение, правописание, умение строить предложения которых отклоняются от правил данного иностранного языка лишь настолько, насколько это позволяют инварианты индивидуальной речи.

Четверки по иностранному языку мы заслуживаем в том случае, если в читаемом тексте можем распознать все его стилистические и смысловые оттенки; если нам хорошо понятна интонация автора и если при этом нам приходится отыскивать в словаре не более 20 процентов всех слов текста; если в устной речи по темам, не выходящим за рамки наших знаний, мы можем говорить так, чтобы партнер понимал нас с первого раза, без переспрашиваний даже в том случае, когда мы делаем немало ошибок; если непонимание радиотекста мы действительно можем отнести к эфирным помехам; если мы можем дать такой наш собственный или переведенный нами текст, который редактор быстро и легко смог бы подготовить к печати.

Тройки заслуживает тот, кто понимает медленно и с трудом суть сказанного, но деталей не улавливает; тот, кого просят повторить вопрос, когда он на улице или в магазине что-то спрашивает; тот, кто, прежде чем что-либо сказать, должен утрясти это про себя, настроить высказывание по внутреннему камертону; тот, кому приходится пользоваться словарем даже при чтении простейшего нехудожественного текста; чей перевод редактор может править только с оригиналом в руках.

И наконец, двойка по иностранному языку причитается тому, кто с горем пополам понимает текст после многократного прослушивания или прочтения; кто письменный текст с трудом понимает и в том случае, когда отыскал в словаре все незнакомые слова; чьи простейшие высказывания можно понять лишь по ситуации, мимике, жестикуляции с помощью доброй воли партнера по беседе.

Можно вселиться в невыкрашенную квартиру, но в такую, над которой еще не возведена крыша, в которой столяр не навесил дверей, стекольщик не застеклил окон, – нельзя, невозможно.

Раз уж мы провели в ходе нашей беседы аналогию между языком и домом, то позвольте мне пользоваться ею и дальше. Для всех естественно, что строительство дома начинается с закладки фундамента, и никто не удивляется, что этот так называемый «нулевой цикл» длится порою очень долго. Без фундамента можно построить разве только карточный домик. Но почему-то очень многие считают, что если после некоторого — всегда сравнительно небольшого — времени занятий они не достигли каких-либо ощутимых результатов то это значит, что у них «нет способностей» или что это непосильное, невозможное при их-занятости дело. Почему люди забывают, что наибольшие энергозатраты приходятся именно на закладку фундамента?

Всякая усвоенная языковая единица – будь то слово или грамматическое правило – является вместе с тем и альпинистской скобой, опираясь на которую можно подняться еще выше, или гвоздем, упомянутым во введении. Маленькому Петерке нужна была только выступающая часть гвоздя, забитого в стену. Но и люди, старше его на 30 — 35 лет, тоже не всегда понимают, что всякое приобретенное знание — это гвоздь, забитый глубоко . Всем понятно, что, прежде чем вбить в стену крюк, необходимо просверлить в стене отверстие, потом загнать в это отверстие «дюбель», вколотить в него крюк и только после этого можно пользоваться крюком для подвешивания тяжелых предметов. Не стоило бы так подробно говорить о вещах, столь естественных, если бы к изучению иностранных языков не проявлялось столько нетерпения. Полгода преподавала я китайский язык на факультативных курсах Университета им. Аттилы Йожефа. Один из учащихся вскоре бросил занятия, «стушевался». «Почему?» — спросила я его, когда мы однажды встретились. «Потому что я целый месяц ходил на занятия, старательно выполнял задания, но так и не научился толком ни писать иероглифы, ни основных иероглифов не выучил».

Но, возвращаясь к нормам, позвольте мне все же выделить один элемент из этого сложного сооружения, нуждающегося в хорошем фундаменте. Речь пойдет вновь о наиболее ощутимой и наиболее конкретной сфере языка – о лексике. Для вашего развлечения я выписала несколько слов. Пожалуйста, напишите их соответствия (перевод) на том языке, который вы знаете – простите: изучаете (ведь знать язык до конца невозможно!), – и определите сами, какой отметки вы заслуживаете по иностранному языку на данном этапе его изучения с точки зрения лексики.

За каждое слово первого столбца получаем по 1 очку, за каждое слово второго – по 2 очка, за каждое слово третьего – по 3, четвертого — по 4 очка. Всего 40 очков. Кто может набрать 10 очков, получает двойку, кто 20 — тройку, кто 30 — четверку, и за 40 очков мы получаем по лексике пятерку. Пользоваться словарем запрещено, за это — единица.

Приобретенная лексика — это не фарфоровая фигурка, которая, раз купленная, может простоять у нас в доме на одном месте до конца нашей жизни. Мы все знаем, с каким скрипом работает наш мозг, если какое-то время мы не занимались иностранным языком.

Всем известно, что знания без их приложения блекнут, и этой общей истине не место в моей книжечке. И все же я хотела бы попросить вас позволить мне уделить ей несколько строк, потому что, мне кажется, дело обстоит не так уж и просто.

Во-первых, потому, что определенное «выдерживание» не вредит языку так же, как и хорошему вину. От многих музыкантов я слышала, что после отработки произведения во всех деталях они его откладывали и не исполняли почти вплоть до самого концерта или конкурса. Замечено, что такая тактика приносит хорошие плоды. Эффект от пребывания в языковой среде проявляется не в момент пребывания, а всегда именно после.

Во-вторых, легко можно в язык войти, так же легко и устать. С явлением этим много раз сталкивались и я, и мои многочисленные коллеги-переводчики, работающие с иностранными делегациями. Во время прибытия делегации перевод шел легко, быстро, ровно, как и свободная беседа с членами делегации; но вскоре беглость начинает пропадать, а к моменту прощания самому переводчику уже ничего не идет в голову, кроме «счастливого пути». Хочу сказать, что по отношению к психическому напряжению своя речь и перевод – вещи разные. Часто бывает, что «опустошение» иноязычной части нашего сознания сопровождается наращиванием скорости, гибкости и лексического богатства перевода чужих слов. Объяснений этому факту я слышала очень много, и трудно сказать, какое из них верное. Может быть, это происходит потому, что в момент прибытия гости говорят еще немного принужденно, а следовательно, ясно, медленно, просто. Позднее они привыкают к тому, что в Венгрии их понимают хорошо, и начинают говорить так, как они привыкли в родной языковой среде. Эта постепенность изменения стиля дает возможность переводчику, с одной стороны, «разогреться», «размяться», с другой стороны, вступает в действие фактор отвыкания от нормального состояния принадлежности самому себе, от наполненности совершенно иной лексикой и понятиями, чем те, которые надо переводить, в то время как гость уже совершенно освоился и на родном языке начинает одинаково свободно говорить и на «личные», и на специальные темы, связанные с его пребыванием, приездом.

И в-третьих, простое утверждение «с течением времени непрактикуемый язык забывается» мы не можем принять еще и потому, что на большом протяжении линия, изображающая развитие языкового знания (как, впрочем, и развитие самого человека) имеет вид параболы. Этот геометрический образ следует понимать так: по мере старения (развития) на передний план выступают старые воспоминания, усвоенные в молодости навыки и, как правило, в ущерб изученному в более позднем возрасте. Известное явление: дедушка помнит о всех деталях сражения при Добердо, которое было более пятидесяти лет назад, но забыл, что рассказывал об этом всего полчаса назад...

Еще одно доказательство этого факта по отношению к языку я слышала от одного замечательного венгерского скульптора.

Фюлеп Ласло, художник, в молодом возрасте уехал в Англию, где стал модным портретистом, работавшим по заказам крупной английской буржуазии, и до конца жизни, до 1937 года, в Венгрию уже не возвращался. Женился он на родовитой англичанке и общества своих соотечественников уже больше не искал. Ни его жена, ни трое сыновей венгерского, естественно, не знали. Если он и приглашал приезжающих в Лондон своих коллег соотечественников, то всегда извинялся: он будет говорить по-английски, ибо родной язык забыл совершенно. «Однажды ночью, – продолжал скульптор, — меня разбудил священник и попросил немедленно ехать в дом художника: его супруга, миссис Ласло, говорит, что мужу внезапно стало плохо и он постоянно говорит на каком-то неизвестном языке, на обращение к нему по-английски не отзывается. Я поехал, но было уже поздно — Фюлеп Ласло не мог уже говорить ни по-английски, ни на родном языке, который он чудесным образом вспомнил лишь на смертном одре».

О СПОСОБНОСТЯХ К ЯЗЫКУ

Вплоть до тех пор, пока новый Кальман Кёньвеш со всей силой своего авторитета не заявит, что никаких талантов и способностей к языку не существует, мы будем вновь и вновь слышать замечания вроде:

– Ему легко, языки к нему так и липнут!

Ни к кому ничто само по себе не прилипает, разве что цепкие колючки. Успех в изучении языка определяется простым уравнением:

затраченное время + интерес = результат.

Может быть, вы думаете, что способность к языку и интерес — это одно и то же? Если вы так считаете, то проверьте себя на наличие подлинного интереса, который, как известно, всегда порождает стремление добиться своего во что бы то ни стало. Лично я считаю, что это две разные вещи. Если бы успех в учебе был вопросом наличия особых способностей, то один и тот же учащийся с одинаковой трудностью (или одинаковой легкостью) овладевал бы самыми разными языками. А ведь кто не слышал (или не делал сам) заявлений вроде: «Насколько легко шел у меня английский, настолько же трудно дается сейчас французский»; «Не чувствую я, не понимаю славянских языков»; «Подумаешь, он знает немецкий! Я тоже знаю немецкий и испанский, а вот арабский не поддается никак, трижды начинал» и т. п.

Как же совместить это со способностями, которые, как известно, дискриминации материала не признают?

Я еще никогда не слышала о таком человеке (душевно здоровом, разумеется), который не мог овладеть хотя бы одним языком – родным! — в соответствии с уровнем своей образованности. А вот о бабушке, которая за последние сорок лет не изучала не только языки, а вообще ничего и за год овладела испанским, чтобы заниматься со своей внучкой, я уже слышала; такая бабушка живет в Волгограде, и язык ей преподавал переводчик этой книги на русский язык. Так что заменить в вышеприведенном уравнении слово «интерес» на «мотивацию» я бы согласилась. Термин «мотивация», в общем-то, биологический, это побуждения, направленные на удовлетворение потребностей, связанных с основными жизненными инстинктами. С точки зрения психологии правильнее было бы, конечно, говорить о «мотивах», но это слово приобрело во языцех слишком большую многозначность. Поэтому, чтобы не пускаться всякий раз в научные уточнения, позвольте мне пользоваться все-таки мотивацией, тем более что по своему содержанию она более образно, я бы сказала, отражает именно безусловное , волевое стремление к знанию как к хлебу насущному.

Словом, «способность к языку» мне несимпатична уже хотя бы потому, что с помощью этого выражения стремятся обычно покрыть самые различные понятия и явления. Жалоба «у меня нет никакого чутья к языкам» означает, как правило, то, что говорящий запоминает новые слова с трудом, в результате многочисленных попыток. Ярлык «у него талант к языкам» наклеивают тем, кто автоматически способен подражать звукам и интонациям чужого языка. «Гениями» провозглашают обычно тех учащихся, которые безошибочно выполняют письменные задания, потому что им удалось найти правильную путеводную нить в джунглях морфологии и синтаксиса языка. «Он велик и как языковед», — хвалим мы какого-нибудь писателя, если стиль его на грани возможностей венгерского языка и по-современному новаторский. Но языковед и тот, кто, не зная ни одного иностранного языка, в результате кропотливых многолетних исследований доказал, что в диалектах Северной Каледонии совершенно отсутствуют ассирийские заимствования.

«Лингвистам» — пользуюсь моим термином – нужны только три навыка: хорошая лексическая память, умение подражать различным звукам (необязательно языковым) и логическое мышление, которое помогает связывать воедино не только правила иностранного языка, но и самые разнообразные жизненные явления. Но при всем богатстве лексики, хорошем произношении и грамматической «прозорливости» наибольшую роль играет все же способ подхода.

Давно подмечено, что венгры, уроженцы Альфельда, усваивают иностранные языки ( с бОльшим трудом, чем венгры Севера. Объясняется это, конечно, не тем, что уроженцы равнин Альфельда и Хортобади являются на свет все до одного без каких бы то ни было языковых способностей! Скорее дело в том, что в чисто венгерских областях за Тиссой иноязычная речь звучит значительно реже чем, скажем, в Тольне, где проживает немецкое национальное меньшинство, или в Бараня, или в областях, граничащих с Чехословакией, Югославией и Румынией. Я так думаю. Во всяком случае, мне кажется, что такое объяснение не исключено.

Интересно, что для формирования навыка подражания совсем необязательна активная речь. В детском возрасте простого слышания звуков родного языка уже достаточно, чтобы приучить ухо и речевой аппарат для воспроизведения этих звуков.

В нашей переводческой бригаде есть такие, кто вырос и воспитывался за границей. В Венгрию они вернулись после 1945 года уже в сравнительно взрослом возрасте, и, хотя на венгерском языке они до этого практически не говорили, а только слышали его от своих родителей, сейчас они стали совершенно двуязычными.

Итак, старт, подход играет очень большую роль, значительно бОльшую, чем все прочие навыки и способности. Никто не может отрицать, что если А и Б начали изучать язык одновременно, то А, возможно, достигнет цели в два раза быстрее, чем Б. Рассмотрим-ка поближе подоплеку этого явления. Выяснится, что:

у А больше времени заниматься иностранным языком, чем у Б;

А побуждают к прилежанию более непосредственные цели, чем Б, и занимается он, следовательно, упорнее и направленнее;

А пользуется более эффективными методами, чем Б;

А просто образованнее, подготовленнее, чем Б, и так же в два раза быстрее, чем Б, овладел бы геологией, биологией, физикой, математикой, химией и прочими науками.

И все-таки у меня такое чувство, что в левой части приведенного в начале главы уравнения не хватает отрицательной величины, «коэффициента неблагоприятности». Этот фактор можно назвать и стеснением.

__Затраченное время + мотивация__ = результат.

стеснение

Стеснение, или, как говорят психологи, блокировка, выражается в страхе сделать ошибку, и поэтому человек не говорит. Выступает оно и как неумение оторваться от родного языка, когда, боясь потерять логическую точку опоры, мы переносим нормы родного языка на иностранный (мы уже говорили о том, что так же судорожно цепляемся мы и за нормы другого иностранного языка, усвоенного ранее).

Общеизвестно, что Средний Учащий: мужского пола борется, когда надо заговорить куда с большим количеством стеснений, чем. Средний Учащийся женского пола. И.Талаши в статье «Преподавание иностранных языков» метко замечает, что взрослый образованный человек, говорящий на иностранном языке, «мучительно переживает напряжение; возникающее всякий раз между уровнем его духовной развитости и ограниченностью возможностей выразить этот уровень на иностранном языке». И мужчины, как подмечено, переживают это напряжение еще мучительней.

Женщины же испытывают не только y .меньше стеснения, но жажда общения у них больше, чем у мужчин. С трудом могу представить себе в мужском исполнении тот спектакль, который я проиграла много лет назад на пути из Пекина в Пхеньян.

В купе поезда, в котором я уже много часов скучая, сидела одна, вошла стройная улыбчивая монголка. Очень скоро выяснилось, что, кроме своего родного языка, она не знает, к сожалению, ни слова ни на одном известном мне языке. Я же знала по-монгольски только слово «байартай» (до свидания), которое для начала разговора не годилось никак.

Некоторое время мы молча и грустно сидели друг против друга. Затем моя спутница достала из корзинки еду и знаками стала меня угощать. Аппетит, с которым я ела, красноречивее всяких слов свидетельствовал о высшей степени моего расположения к монгольской кухне. Видела она и мой интерес, с которым я рассматривала пирожное, похожее на венгерскую творожную ватрушку, и то, что я, вероятно, думаю, как это приготовлено. И тогда началась пантомима: всю дорогу до места назначения мы обменивались рецептами, не произнося ни единого слова. Вероятно, я хорошо «перевела» на венгерский язык, как надо резать, панировать, взбивать пену, начинять, замешивать, раскатывать, складывать, пришлепывать и т. п., потому что с тех пор в моем кухонном репертуаре часто фигурируют монгольские блюда. И с приятным чувством думаю я-о том, что где-то в Улан-Баторе уплетает за мое здоровье венгерские блюда монгольский малыш.

«Фазный сдвиг» в речи на иностранном языке наблюдается между мужчиной и женщиной, думаю я, еще и потому, что язык одевает суть высказывания в нечто условно-формальное, изменчиво-поверхностное. А мужчины известны своей страстью докопаться до сути так же, как женщины — своей страстью к нарядам. Может быть, это и не так. Но факт, что после учительницы самая женская профессия в мире — это профессия переводчика. На одной из конференций в Брайтоне работала бригада из семи женщин и одного-единственного мужчины. Когда они вошли, не смогли удержаться от улыбки даже сдержанные англичане.

Вопрос о способностях к языкам общественное мнение муссирует по двум причинам. С одной стороны, потому, что знание иностранных языков становится в наши дни требованием все более властным- С другой — потому, что знание языка ведет в особый мир, в который стремятся заглянуть все, кто по каким-то причинам остался за воротами. Полиглоты (многоязычные) всегда волновали фантазию своих современников и потомков. Из поколения в поколение передавались легенды, которые, к сожалению, дают не очень объективную картину об уровне знаний некогда живших «лингвистов».

Сказания говорят, например, о том, что Будда знал 150 языков, а мусульманская религиозная хроника утверждает, что Мухаммед «знал все языки» (?!). По свидетельству Авла Геллия, Митридат говорил на 25 языках.

Хорошо известно имя Пико делла Мирандола. В 18 лет он говорил на 22 языках. Гордость чехов Ян Амос Коменский не только заложил основы современного преподавания языков, но , помимо 12 европейских языков, говорил по-арабски, по-турецки и по-персидски. Венгерская нация, кроме известного уже читателям Арминия Вамбери, произвела на свет Шандора Кёрёши Чома, который владел 18 языками и создал первый в мире словарь тибетского языка.

Но пальма первенства, по-моему, без сомнения принадлежит кардиналу Медзофанти. Заслуживает он ее не только за то, что разработал чрезвычайно интересный оригинальный метод изучения языков, и не только за количество языков, на которых он говорил и объяснялся, но и за то, что не обошел такой небольшой и незначительный, а в те времена и подавно неважный, как венгерский.

Когда говорят о Медзофанти, всегда начинают спорить, на скольких же языках он говорил. Одни историки утверждают, что на 100; сам же он в 1839 году писал, что «знаю пятьдесят языков и еще болоньский». В 1846 году он говорил уже о «семидесяти восьми и нескольких диалектах». И все это он изучил, никогда не покидая пределов Италии, более того, от родной Болоньи он никогда не уезжал далее чем на 40 километров !

Родился он в многодетной рабочей семье. Еще до поступления в школу было замечено, что он безошибочно запоминал случайно услышанные на улице латинские слова; это и послужило причиной того, что его послали обучаться теологии — единственное образование, доступное беднякам.

Беспрерывные войны и междоусобицы, раздиравшие Италию, наполняли госпитали Болоньи ранеными и умирающими самых различных национальностей. У их ложа Медзофанти нередко появлялся в качестве исповедника. Метод его несколько напоминал метод, которым изучал английский язык Лайош Кошут, только материалом служили не шекспировские драмы, а тексты молитв, которые он слышал на разных языках от представителей многих народов, наводнявших Болонью и которые послужили ему учебными текстами.

Молодой священник быстро приобрел широкую известность за границей, и проезжавшие через Болонью представители зарубежного клира и высокопоставленные светские лица не упускали возможности познакомиться с «удивительным каноником». Он же на все «почему» и «как» отвечал, что своими успехами обязан двум выдающимся человеческим добродетелям, которые более всего распространены среди бедняков, - энергии и терпению. Встречи с Медзофанти проходили обычно в каком-нибудь большом зале, где собирались любопытные иностранцы, он же, переходя от одной группы к другой, отвечал на вопросы на том языке, на котором они были заданы. Свидетели говорят, что он переключался с одного языка на другой без единой запинки и по просьбе посетителей писал на разных языках эпиграммы, шуточные экспромты на книгах, рисунках, альбомах, которые ему для этой цели протягивали. Венгерскому, говорят, он научился тоже от солдат, которых судьба забросила в Италию; кое-кто утверждает, что Медзофанти мог подражать четырем венгерским говорам. Но на такие, уже поистине, фантастические слухи полагаться, конечно, нельзя. Позвольте мне как патриотке родного языка привести, однако, высказывание Медзофанти:

«Знаете ли вы, какой язык по своей комбинативности, ритму и гармонии превосходит все прочие и стоит в одном ряду с несравненными греческим и латынью? Венгерский. Мне известны многочисленные стихи новых венгерских поэтов, которые пленяют своей напевностью всякого, кто их услышит. Проследите со вниманием историю будущего, и вы станете свидетелями такого великого взлета венгерского поэтического гения, который наверняка превзойдет и мое пророчество. Видно, даже венгры не знают, какие сокровища таит в себе их язык».