Гюйонварх К., Леру Ф. Кельтская цивилизация

ОГЛАВЛЕНИЕ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ХРИСТИАНИЗАЦИЯ КЕЛЬТСКИХ ЗЕМЕЛЬ И КОНЕЦ ТРАДИЦИИ

Любой, даже самый краткий, обзор кельтской традиции и цивилизации был бы неполным, если бы в нем ничего не говорилось о христианизации, как историческом факторе, впрочем актуальном и поныне, который означает конец традиции. Процесс этот происходил в разные эпохи и в разных условиях и имел совершенно противоположные последствия в Галлии и в Ирландии. Ибо ни на островах, ни на континенте друиды, составлявшие духовный и интеллектуальный костяк кельтского мира, не могли исчезнуть в одночасье, не оставив следов или, по крайней мере, воспоминаний. Это предположение, на первый взгляд, не согласуется с тем, что мы считаем очевидным и несомненным в быстром обращении Ирландии. Однако мы увидим, что вероятнее всего, по крайней мере в Ирландии, имело место быстрое обращение самих друидов в христианство. В любом случае, хотя и неясный в деталях, контекст их исчезновения оставляет весьма четкое впечатление, над которым небесполезно поразмыслить.

I. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДРУИДОВ В ГАЛЛИИ

Первым последствием разгрома при Алезии стало постепенное учреждение в галльских городах администрации, без сомнения скорее романизированной, нежели римской. Очевидным знаком того, что страна была побеждена было участие самих ее жителей в разрешении последствий завоевания. Уничтожив же военную аристократию, Цезарь «срубил голову» галльскому обществу. В его распоряжении во время всей Галльской войны была знаменитая «пятая колонна», присутствовавшая в Галлии уже в течение более чем полувека (начиная с завоевания Нарбонской Галлии в 121 г. до н. э.), а именно, римские торговцы (бойня в Генабе, возможно усиленная репрессалиями, показывает какова была стратегическая важность этого слоя). Администрация, управлявшая Галлией с I века н. э. может показаться мягкой и либеральной, так как, по свидетельствам, она использовала галльский персонал даже на самом высоком уровне. На самом деле, эта администрация была абсолютно не кельтской, как установленная Римом и, в целом, копирующая римскую политическую систему.

В такой системе, ipso facto, друиды сразу же лишились всякого значения. Мы уже бегло касались этой необъяснимой загадки почти полного отсутствия друидов в событиях «Записок о Галльской войне». Это отсутствие не означает того, что друидов не было, и, если Цезарь ничего не сообщает о них, кроме нескольких общих мест, то, очевидно, у него были на это причины. Главный фактор здесь – это невозможность существования в римской Галлии баланса царской власти и власти друидов в том виде, в котором это было возможным в Ирландии. Можно даже задаться вопросом о роли Рима и его агентов в организации политического хаоса в Галлии в I в. до н. э. Не будем забывать также, что в римском государстве (respublica), единственный остающийся «царь» – это ритуальный rex sacrorum, религиозный царь, лишенный всякого могущества и власти.

Новая власть, утвержденная в Галлии римскими легионами, неизбежно противилась любой форме подчинения политики религиозному началу. Здесь можно вспомнить о римской структурной схеме общественного устройства, которая в противоположность схеме кельтской предполагает приоритет временного (царь или консулы) над духовным (фламины, чья политическая роль была ничтожной). Все это приводит исследователей к вопросу о римском влиянии в Галлии в течение трех четвертей века, предшествовавшего завоеванию, с одной стороны, в постепенном уничтожении традиционной царской власти, и, с другой стороны, в возвышении олигархии и амбиций аристократии. Вероятно, римская неприязнь к царям повлияла на Галлию, или же кельтская царская власть явилась непреодолимым препятствием для реализации римских проектов. К тому же, как мы об этом часто говорили и повторяли, друид и царь были солидарны и неразделимы.

Таким образом, друидам оставалась только область религии и традиционного обучения. Но и в этих областях они сразу же столкнулись с жесткой конкуренцией: это, с одной стороны, установление императорского культа и распространение официальной римской религии, а с другой – учреждение латинских школ, где образование, будучи не устным, а письменным, не могло включать в себя устную галльскую литературу. Начиная с Фюстеля де Куланжа и Камиля Жюлиана, существовала тенденция рассматривать исчезновение «друидизма», как тайну, объяснить которую мы не можем. Однако всегда забывают спросить, «почему исчезли друиды»? Тем не менее на этот вопрос можно ответить.

Два эти понятия, религии и образования, противоречивы. Существование одного исключает второе. Это важный фактор для римской Галлии, столь же неявный, сколь важный.

Вполне возможно, что друиды личным или «частным» порядком соглашались принять официальные посты в новой администрации, скопированной с римского муниципия. Было ли это и в самом деле так – мы никогда не узнаем. Это возможно, но очень маловероятно. Друиды I в. до н. э. должны были вести себя с римской армией почти так же, как брахманы – с военачальниками армии индийской. Но если они и принимали эти посты, то отнюдь не в качестве друидов, хранителей традиции, поддержание которой стало зависеть от их личной и полупотаенной преданности.

Предположим, что так все и продолжалось в течение нескольких поколений: по свидетельству Помпония Мелы, в конце первого века нашей эры друиды удалялись в леса, чтобы тайком наставлять в священных знаниях детей знатного происхождения. Стало быть, в принципе несмотря ни на что «друидизм» продолжал существовать. Но духовные институты, продолжающие существовать, когда смысл их существования утрачен, – явление редкое: начиная с утверждения римской власти, и несомненно после завершения завоевания призванных становится все меньше и меньше. Ведь друиды не были тайным обществом, и ни один жрец не мог жить совершенно тайным образом. Друид терял смысл существования без союза с царем, поскольку, если царь не был носителем жреческого авторитета, тем более друид не мог осуществлять временное могущество. Если друиды и продолжали существовать в галло-римскую эпоху, то это мог быть лишь временный пережиток и затемнение традиции. Если же священный язык больше не был известен, исключена любая передача знания, а он не мог пережить обращение Галлии в христианство в начале V века.

Призванные должны были стать еще более редкими после эдиктов Тиберия и Клавдия, приравнявших друидов к восточным mathematici, мудрецам и магам, возглавлявшим различные экстравагантные и тайные секты, которые тогда кишели в Риме. Друиды, носители священной власти подобно брахманам, разумеется, не имели ничего общего с этим разношерстным сбродом без роду, без племени. Они не заслуживали такого пренебрежения. Но, тщетно пытаясь привести в порядок свои религиозные дела, империя выказывала одинаковое неодобрение ко всем проповедникам чужестранных культов и мистерий.

Мы в данном случае остаемся в неведении относительно того, подвергался ли преследованиям или жестоким гонениям галльский «друидизм» в римскую эпоху. Однако вся история римской Галлии основана на сочинениях римских историков или нескольких латинизированных галлов. Не стоит полагаться на Авзония, горожанина и высокопоставленного имперского чиновника, в надежде на то, что он сообщит нам, о чем думал простой народ, который в конце IV в. еще говорил по-галльски в отрогах Центрального массива или в Бордо. Представляется, что все течения мысли в Галлии за два или три века после завоевания не анализировали равным образом тщательно. Реальная история, когда случайно или неслучайно предоставляется возможность ее приоткрыть, часто отличается от официальной истории.

Какова же действительная роль друидов во всех этих событиях? Мы только в начале исследований, которые должны учитывать одновременно географическое, стратегическое, экономическое и фискальное положение Галлии в Римской империи. В любом случае, утверждать, что приписываемые друидам человеческие жертвоприношения явились моральной первопричиной этих запретов, значит впадать в вопиющее преувеличение, поскольку в Галлии I – II вв. нашей эры, во времена pax romana, такие жертвоприношения давно отошли в прошлое. Можно предположить, что власти воспользовались неблаговидным предлогом, а таковых было предостаточно и в римской литературе, и в общественном мнении римлян или, если хотите, галло-римлян.

Изданием эдиктов был отмечен второй, решающий этап исчезновения друидов, хотя можно предположить, что применялись они не строго, если вообще применялись, подпольная деятельность друидов приравнивалась к деятельности беззаконной. У последнего определения нет особого смысла в религиозных вопросах. Таким образом, совершенно в римских традициях, которые подчиняли религиозное политическому, было стремление решить политическими методами проблему традиционного порядка.

Нет такой традиционной организации, которая так или иначе не предусмотрела бы печальную неизбежность своего исчезновения и сохранение своей инициатической традиции. Проще всего было осуществлено отступление друидов в Британии и Ирландии. В любом случае, отнюдь не эдикты Тиберия и Клавдия привели к окончательному исчезновению «друидизма». К тому же друиды I в. н. э. больше не были официальными лицами.

Третий этап исчезновения друидов не был следствием усилий какого-то лица или официальной власти. Он был не политическим, а религиозным. Но если предположить, что немногочисленные хранители кельтской традиции в начале IV в. все еще продолжали организованное обучение галльскому языку и традиционным принципам, весьма маловероятно, что у друидов сохранялись силы для действенной борьбы против распространения христианства, которое в значительной мере способствовало романизации Галлии, а потом и завершило ее, распространив латинский язык в народе. Агония вероятно была долгой. Вероятно к концу VI века последние pagani, оставшиеся после многочисленных миссий, постепенно отказываются от борьбы, и редкие пережитки дохристианских верований застывают в том, что потом должно будет стать «фольклором». К обвинениям в подпольной, незаконной деятельности прибавились с тех пор еще более худшие нарекания в преступной ереси.

Ибо если друиды, в силу необходимости давно уже скрывавшие свое истинное лицо под маской римской официальности (что, по нашему мнению, не могло длиться долго: есть только один пример из Пюи-ан-Веле, где gutuater осуществлял административные функции), смогли или захотели обратиться в новую веру, между ними и христианством неизменно оставался заслон римского язычества. Кроме того, что, как мы уже говорили выше, любая передача становится невозможной со смертью языка, представляется физически невозможным, чтобы кто-то из них сумел растворить в христианском эзотеризме хранимое им традиционное наследие. Причина этого проста: на всей территории Римской империи христианство всегда находилось в оппозиции к язычеству, чье сопротивление было слишком упорным, чтобы приверженцы новой эры не потребовали полного его запрета сразу же после своего триумфа. В обвинениях соборов поздней империи против умирающего язычества не содержалось никаких намеков, никаких нападок на кельтскую религию. Злой дух мог называться Меркурием, Юпитером, Аполлоном, Венерой, Дианой или еще кем угодно, но его никогда не именовали Таранисом, Лугом, Сукеллом или Эсусом. Мы не хотим сказать, что Гаргантюа не был галлом, но это особая статья: “сказка” меняет язык и не является религиозной. В фольклоре почти всех франкоязычных регионов Европы присутствуют реминисценции, восходящие, как сейчас предполагают, к кельтскому народному наследию, искаженные и ослабленные за долгую историю, изменившиеся вместе с языком и ментальностью. Однако ни один фольклор не может предоставить средства для реконструкции мифологии: разница уровней слишком велика. Не существует и никогда не существовало “французской мифологии”, основанной на галльской религии. Друиды не смогли продержаться достаточно долго, чтобы передать эту религию французам. Мы отнюдь не сомневаемся в правомерности изучения данных фольклора, дошедших до наших дней (таких, как широко распространенные фольклорные представления о майском празднике). Но мы все же используем термин “мифология” для обозначения структурированного и связного корпуса или собрания.

Итак, возможное выживание “друидизма” столкнулось с тремя препятствиями, каждое из которых было само по себе непреодолимо:

Завоевание Галлии Цезарем, которое в I в. до н. э. разрушило кельтскую политическую структуру и уничтожило всю аристократию (equites) порой физически, порой с помощью романизации;

христианизация, которая к концу IV века завершила романизацию, повсеместно распространив латинский язык;

великое переселение народов, которое, в итоге, уничтожило то, что не затронули романизация и христианизация.

II. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДРУИДОВ В БРИТАНИИ И ИРЛАНДИИ

В Британии, где официальная римская религия также являлась заслоном между кельтской традицией и христианством, друиды исчезли, не оставив после себя никаких преемников. Их название сохранилось в валлийском языке, однако оно является лишь семантемой, лишенной собственного содержания: отмеченное в словарях слово derwydd – это исконная бриттская форма (даже в древнебретонском засвидетельствовано dorguid «предсказатель»), которая, тем не менее, передает поздний смысл, с помощью аналогической этимологии связанный с названием дуба (derw). Она не может служить доказательством долгого существования «друидизма».

Только христианизация была в Британии такой же ранней и окончательной, как в Галлии. Римская политическая система, заимствованная так поздно, и латынь, чужой, мало используемый язык, оставили ощутимые следы, но не привели к исчезновению небольших кельтских царств и автохтонного языка. Друиды уступили дорогу христианскому духовенству, но барды сохранились. Поскольку придворная жизнь в Уэльсе процветала в течение всего средневековья, с V века до окончательного английского завоевания в XVI веке, и при этих дворах культивировалась официальная поэзия на ученом языке, остававшемся языком знати, древние барды, не теряя своего имени и должности, смогли обратиться в христианство и освоить употребление письменности.

Нам неизвестны детали процесса исчезновения валлийского «друидизма». Мы знаем лишь главное: валлийских мифологических и эпических преданий не сохранилось, ибо все предания, существовавшие благодаря бардам, были подвергнуты литературной обработке в XI-XII вв. после нормандского завоевания. Все это было вызвано очень сильным французским влиянием, которое, в контакте с кельтским материалом, произвело то, чего вообще не знала Ирландия: куртуазную любовь.

В Бретани же, где сам язык очень быстро выродился, сделавшись достоянием простого люда, упадок бардов, ставших мимами и жонглерами, послужил непреодолимым препятствием для сохранения каких-либо следов дохристианской традиции. Впрочем, бритты, прибывшие из Британии, уже были христианизированы в течение очень долгого времени, когда они поселились на полуострове как колонисты. Древняя мифология уцелела только в виде отголосков в фольклоре и народных сказках, едва ли более частых и богатых, чем в остальной Галлии.

Радикальная особенность Ирландии состоит в том, что христианство было введено там гораздо позднее, в середине V в., и произошло это в стране, не испытавшей римской колонизации и не отягощенной никакими следами классического язычества. До святого Патрика Ирландия была языческой, после него она стала христианской: евангелизация, каковы бы ни были ее подробности, явилась подвигом одного-единственного великого миссионера. Очевидно, эта загадка не объясняется одной только личностью основателя исторической и христианской Ирландии, который был к тому же одним из величайших мифических персонажей дохристианской Ирландии в ее последние годы. Не всегда ясны детали столь быстрого обращения, и встает известная проблема определения кельтского христианства.

Что же такое кельтское христианство? Это обширная тема, далеко не исчерпанная, так как мы еще мало о ней знаем. Вкратце, это раннесредневековая форма христианства, распространенная в кельтских странах, включая Бретань. Это не ересь и отнюдь не раскол. Просто островные кельты (включая бретонцев) с большим трудом понимали требования Ватикана, который со своей стороны слишком недоверчиво относился к этим далеким христианам, образ жизни и организации Церкви которых был ему не понятен. В то же время стоит подчеркнуть фундаментальное различие между ирландским христианством бриттского происхождения (святой Патрик, как указывает его имя, был бритт) и происхождения континентального. Тогда как обращение Галлии и Италии было прежде всего городским феноменом и затрагивало сначала низы общества, обращение Ирландии было очевидно работой одного человека. Святой Патрик, как нам сообщает его основной агиограф, Муирьху, в VII веке, явился прямо ко двору в Тару и первыми обратил в христианство короля Лойгаре, его дочерей, его воинов и его друидов. Агиографы пишут, что это произошло в 432 г. н. э. Несколько лет спустя вся Ирландия стала христианской без столкновений и мучеников.

Это больше легенда, чем история: ведь, чтобы обратиться, король Лойгаре потребовал чуда. И святой Патрик повиновался. Он заставил появиться Кухулина в великолепном воинском облике, на колеснице с лошадьми и колесничим. Кухулин превознес перед королем блаженства рая и описал ужасы ада. Затем святой Патрик пересмотрел все ирландские законы, чтобы привести их в соответствие с евангельским словом. Филиды лишились права читать самые опасные языческие заклинания, а друидическое жертвоприношение было запрещено. Для большей безопасности его название стало обозначать евхаристию, и произошел своего рода синтез дохристианского права, recht aicnid «естественного права», и христианского права, recht litre «права буквы». Иногда ситуация была затруднительной. Когда, например, слуга королевского двора в Таре попытался убить святого Патрика, он смог убить только своего колесничего, и святой должен был найти компромисс между законом и Евангелием: он добился смерти виновного, но послал его душу на небеса. Вся история патрицианской и послепатрицианской Ирландии была отмечена подобными опасными юридическими и богословскими тонкостями, которые делали ее лишь частично христианизированным миром.

Обращение верхних слоев предоставило в немедленное распоряжение ирландской Церкви персонал высочайшего интеллектуального уровня (филидов или «поэтов», а по сути, друидов), тогда как в отсутствие всякой городской опоры римского образца епархии базировались в монастырях. Аббат был одновременно епископом. Папству потребовалось еще от двух до трех веков, для того, чтобы привить римские нормы (тонзуру, счет даты Пасхи, исключение женщин из литургии) у этих христиан, которые не были еретиками, но в силу своей отдаленности вызывали порой подозрения. В течение трех с половиной веков, до скандинавских вторжений конца VIII века, ирландское христианство было рассадником миссионеров и интеллектуалов.

Проводившееся сверху обращение само по себе объясняет отсутствие неприязни и враждебности к дохристианской религии даже после ее исчезновения. Добавим, что отсутствие антагонизма было следствием двух других немаловажных причин:

тяготения кельтской религии к монотеизму;

реабилитации христианством ручного труда – реабилитации, которая даже не была необходимой в стране, где ремесленники и без того уважались и почитались.

Крупнейшим и, без сомнения, основным нововведением христианства было насаждение письменности, переход от Слова изреченного к Слову записанному с отсылкой к Библии. Но и здесь, в отличие от галльских бардов, не переживших романизацию, потому что некому уже было их кормить и слушать, ирландские филиды, уже использовавшие огамическое письмо для своих магических практик, были вполне подготовлены к такому переходу. Одна история, рассказанная Адамнаном, автором VII века, в «Житии святого Колума Килле» замечательно иллюстрирует важную роль книги в христианской Ирландии самого раннего средневековья. Основатель монастыря на острове Иона позаимствовал Псалтырь у святого Финниана, знаменитого аббата из Мовилла в Ольстере, и проводил бессонные ночи, переписывая книгу. Святой Финниан потребовал назад не только оригинал, но и копию. Этот спор наделал много шума, и дело представили на усмотрение короля Диармайда. Таково было странное королевское решение: «Маленькая книга принадлежит большой, как теленок принадлежит корове». Ведь христианство никогда не ограничивало придирчивое и часто мелочное ирландское право и не мешало ему.
Однако, какими бы ни были методы и трудности, ни Патрик, ни его основные последователи, в особенности Колумба, не отличались мягкостью. За время всей своей апостольской миссии Патрик проявил себя как активный борец за Евангелие, и для более эффективного убеждения убивал, жег, проклинал, побеждал своих противников более могущественной магией, чем их чары . Это вполне нормально, так как его Друид – это Христос, и этот Друид гораздо могущественней какого-либо другого. Споры Патрика и Колумбы с друидами были гораздо более магическими, чем богословскими. Один друид из Тары заставил падать густой снег, но он не смог его растопить. Одним движением Патрик развеял этот снег. Другой друид внезапно создал непроглядную тьму. Патрик одним словом заставил вернуться солнце. В одном христианизированном предании из мифологического цикла, святой сам является состязаться с богом Ойнгусом, сыном Дагды. Речь шла только о том, кто будет оберегать кроткую Этне, дочь Племен богини Дану, которой дал приют и обратил в христианство сын короля Шотландии, ее родная семья или ее семья духовная. Естественно, Патрик победил. Терпеливая Этне умерла от печали, но все хорошо, что хорошо кончается, ибо ее душа вознеслась на небеса.
Конечно, интереснее всего в христианской Ирландии раннего средневековья, это вечное стремление примирить два непримиримых феномена, дохристианские истоки и Евангелие, используя в монастырских скрипториях письменность для фиксации преданий, которые рассказывают о приключениях древних богов и героев, трансформируя их при этом в псевдоисторических персонажей. Ирландцы сами подделывали еврейские, египетские или даже греческие генеалогии, которые оправдывали родство Ирландии и Палестины.
Имя святого Патрика непосредственно не связано ни с одним монастырем, кроме апостольского престола в Арма в Ольстере. Самый известный ирландский монастырь на острове Иона у западного берега Шотландии был не только скрипторием. Связанный с именем его основателя, Колумбы, он был исключительным миссионерским центром. Колумба был жестким, жестоким и аскетически суровым не меньше Патрика: умерщвления плоти, бдения и посты увеличивали не только его духовный авторитет, но и политическое влияние. Он был великим проповедником Евангелия в Шотландии, так же как Патрик в Ирландии, он также подготовил объединение пиктов и скоттов и обеспечил более чем на тысячелетие кельтскость Шотландии.
Именно потому, что они обратились в христианство и освоили латынь, наследники ирландских друидов впоследствии начали писать по-ирландски. Только по этой причине до нас дошло их традиционное знание, уже лишенное всякого религиозного значения. Но нам довольно и того, что мы с этим знанием знакомы. Показателен тот факт, что в течение всего раннего средневековья в христианизированной стране, не изменившей, однако, ни своей социальной структуры, ни ментальности, наряду с христианской письменной литературой на латыни и ирландском существовала и устная передача дохристианских легенд и юридических установлений, совершавшаяся школами филидов, которые все еще продолжали действовать.
Однако с того момента, когда письменность обеспечила передачу христианского религиозного знания, кельтская традиция умерла и цивилизация кельтских стран изменила облик. Все, что сохранилось с древности, нашло убежище в фольклоре сказок и народных легенд. Это имело место как в Ирландии, так и в Бретани, Корнуолле и Уэльсе, где парадоксальным образом и по другим причинам, только религиозное образование, католическое или протестантское, было связано с письменностью. Основной род бретонской средневековой литературы – это драматургия, подражающая французским мистериям, которая с XVII века перестала быть печатной и стала рукописной, потеряв расположение Церкви. Для всего остального устное бытование вновь стало неизменным правилом.
Может быть, это парадоксально, но необходимо подытожить, что без Церкви последние кельтские языки Европы вымерли бы самое позднее к началу XVIII века, и что без принятия кельтами христианства мы ничего бы не узнали о самом отдаленном индоевропейском и мифическом прошлом кельтов.
Уточним также, что средневековые ирландские эрудиты, монахи или филиды, ни в коей мере не были продолжателями или таинственными хранителями эзотеризма или оккультизма, скрытыми под монашеской рясой. Единственная роль, отведенная им судьбой, заключалась в том, чтобы донести до нас частицу угасшего Слова, на смену которому явилось другое Слово.

НЕОДРУИДИЗМ

Этот сюжет обычно не входит в сферу наших исследований, хотя он совсем не лишен интереса. Широкая публика в наше время почти не разделяет «друидизм», который исчез с триумфом христианства в конце античности, и «неодруидизм», который появился в начале XVIII века. Несколько нижеследующих строк представляют собой всего лишь простую информацию для любопытного читателя, лишенную каких-либо комментариев. Впрочем, к большей части документов в Великобритании нет доступа.
Три ветви неодруидизма хорошо известны, к тому же они никогда не пытались скрыть свое происхождение. Они возникли в Лондоне в XVIII веке, и были основаны на масонских принципах соответственно:

22 сентября 1717 года в The Apple Tree Tavern ирландцем Джоном Толандом (Ancient Druid Order);

28 ноября 1781 года в King’s Arms Tavern плотником Генри Херлом (Ancient Order of Druids);

21 июня 1792 года на Примроуз Хилл валлийцем, каменщиком с бардическим именем Иоло Моргануг, который стоял в истоках всего валлийского «бардизма».

Бретонская ветвь, происходящая от валлийского Горседа, была основана позже, в субботу 1 сентября 1900 года, в кафе вдовы Ле Фальхер, на улице де Каллак (сейчас улица де Саль) в Генгампе, несколькими людьми, не имевшими ни малейшего традиционного образования. Еще до того, почва была подготовлена Эрсаром де Ла Вильмарке, который наряду с другими участвовал в Эйстеддфоде в Абергавенни 1838 года, вместе с Альфонсом де Ламартином. Ла Вильмарке, опубликовавший в 1838 году Barzaz Breiz, не осмелился основать бретонский Горсед.

Этот неодруидизм основан на нескольких апокрифических валлийских текстах, в особенности на незначительной части «Рукописей Иоло», изданных в 1848 году, и на книге Barddas пастора Вильяма Аб Итела, изданной в 1862 году. Эти тексты написаны на нововаллийском, и насколько нам известно, нет никаких более древних версий.

Ваш комментарий о книге
Обратно в раздел история