Кокорев В. Экономические провалы

ОГЛАВЛЕНИЕ

Шестой провал

Вскоре после коронации императора Александра Николаевича, был назначен, вместо П.Ф. Брока, министром финансов A.M. Княжевич. Во время этого переходного министерства от старых порядков к новым подготовлялось освобождение крестьян с предшествовавшим этому великому, достославному и светлому делу весьма мрачным событием - уничтожением опекунских советов, отчего земледелие и землевладение остались без всяких пособий кредита, брошенные на произвол судьбы, или, иначе говоря, отданные во власть ростовщикам. Давным-давно зная A.M. Княжевича за человека, исполненного самых лучших сердечных стремлений, мне много раз приходилось беседовать с ним о невозможности оставлять сельское хозяйство без кредитных учреждений, в какое бы то ни было время, а тем более в период освобождения крестьян, когда от земли отнимается у дворянских имений даровой труд, а для найма рабочих и приобретения новейших земледельческих орудий и машин нужны деньги. Разделяя этот взгляд, A.M. Княжевич выразился так: "Ничего не поделаешь с ними; они так хотят, чтобы всякая деятельность становилась на свои ноги и никакой уступки в этом не сделают". - "Но позвольте возразить: разве возможно, чтоб новорожденный ребенок - наше сельское хозяйство с вольнонаемным трудом - мог сразу встать на ноги без всякого о нем попечения? И кто же эти они, очевидно желающие искалечить русскую сельскую жизнь?" Тут я впервые узнал, что они - люди новых воззрений, составившие из 5-6 человек кружок, стремящийся в кабинеты высокопоставленных лиц и салоны влиятельных барынь для распространения в них своих взглядов, дабы потом, мало-помалу, расширяя свой круг, забрать в свои руки направление правительственной власти. Еще позднее я узнал, кто именно эти они, и убедился в том, что это все люди по большей части честные, благонамеренные и бредившие об экономической равноправности, но без всякого понимания нужд и потребностей русской жизни. Эти они проповедовали нам в тарифных комиссиях понижение цены на пошлину с кофе, потому что кофе разовьет мозговые силы крестьянина, и требовали такого же понижения на пикули и капорцы, как приправы, могущие дать вкус грубой крестьянской пище. Сколько тут добросердечия, смешанного с полным неведением деревенской жизни!

Но они, блистая книжным чужеземным знанием, приобрели такое значение, что их стали собирать на дворцовые вечера и признавать за свежую силу, способную обновить общий строй высшего управления. Они не замедлили поступать на места в тех кабинетах и комитетах, откуда проистекает действие власти. В это время они усидчиво работали по сочинению новых законопроектов, приводя механизм самобичевания в непрерывное действие, но всегда под веянием человеколюбивого попечения о благе народном. Если б эти они имели русскую жилку, то, конечно, при их трудолюбии и настойчивости, из них образовались бы полезнейшие для отечества деятели. Прибавим то, что первоначальные они никого не думали надувать; они даже очистили свой кружок от таких лиц, которые хотели из служебной деятельности извлекать свои выгоды; но в то же время они, стремясь все переиначить и переделать по-новому, изгоняли из службы всех тех лиц, которые не принадлежали к их воззрениям, какую бы ни имели эти лица опытность в делах. Этим самым они лишили себя возможности прислушиваться к требованиям жизни и указаниям опыта, и отсюда произошло то, что своя своих не познаша, и земледельческая жизнь, в скором времени после 1863 г ., стала задыхаться от беспросыпного пьянства и бескредитного удушья.

В 1868 г . появились земельные банки с самыми угнетательными для земледелия уставами. Появление этих банков было чуждо вчинания со стороны правительства; оно возникало из корыстных видов учредителей банков. Приниженные, угнетенные и придушенные семилетним безденежьем помещики протянули руки за пособием в эти банки (которые народ называл "мышеловками") и обязались платить такие проценты, каких сельские доходы от овса, сена и т.п. никогда не могут дать. Кроме того, значительная часть займов была сделана на металлическую валюту, которая подлежит колебаниям от политических и других событий, не зависящих от заемщиков, привлеченных по своим займам к обязанности оплачивать все потери, порождаемые биржевым курсом. Этот экономический провал, пришедший к нам не от внешних уже врагов, а от нас самих, изображал жестокое самобичевание. Большинство помещиков бросили свои усадьбы, семейства их пошли скитаться куда попало, и в тех пунктах, где процветала тихая семейная жизнь, образовались безлюдные развалины с характером мрака и отчаяния. Но будущее сулило еще дальнейшие провалы, потому что благонамеренные они, о которых, вероятно, со временем будут написаны целые тома с выразительными портретами, подготовляли для русской жизни новые преобразования.

Седьмой провал

В 1862 г . началось министерство (финансов) М.Х. Рейтерна, о котором сохранится благодарное воспоминание за устройство железных дорог, за развитие внутреннего кредита посредством образования коммерческих банков и за выкупную операцию при освобождении крестьян, совершенную при существовавших финансовых затруднениях без особых потрясений в кредитных оборотах. Кроме этого, есть еще и другое важное воспоминание об услуге М.Х. Рейтерна, оказанной им русской внутренней жизни во время последней Восточной войны. Когда мы сидели под Плевною и сокрушались о военных неудачах, промышленная жизнь России шла покойно, без всяких потрясений и частных банкротств, так что Европа была изумлена тем, как здорово и крепко русское нутро (изумление это не раз высказывалось Бисмарком в 1877 г . в его парламентских речах). Окажись в этом нутре слабость и колебание во время войны, наша скорбь удесятерилась бы, а враги наши сказали бы, что внутренняя сила России уже подорвана и не может пережить ударов войны. Ничего подобного не случилось, потому что Рейтерн всякому полезному делу, нуждающемуся в поддержке, помогал денежными ссудами, дабы не Уронить движения народной промышленности. В постройке Дорог в Рейтерне обнаружился финансовый техник в том смысле, что сделанные займы не пошли на другие расходы, а были употреблены на железные дороги; в поддержании торговли в нужное и тяжелое время - попечительный хозяин, умевший смотреть прямо в глаза трудным обстоятельствам и в силу этих обстоятельств умевший сразу отрешиться от прежних своих взглядов, встречавших во всем форменные препятствия. Нельзя пройти молчанием и того памятного обстоятельства, как была спасена М.Х. Рейтерном Волга, по всему ее протяжению, со всеми своими притоками, от порабощения ее в крепостное владение какого-то Эпштейна, подладившего уже это порабощение в других ведомствах в свою пользу.

После того как мы обозначили светлые стороны деятельности Рейтерна, перейдем к тому, что выражается пословицей: и в солнце есть пятна. Построенные в это время железные дороги обошлись очень дорого от невыгодной реализации за границей железнодорожных бумаг; но это надобно отнести главнейше к вине предыдущего времени, т.е. к началу сооружения Варшавской дороги прежде замосковных дорог. Впрочем, эта невыгодность могла бы быть значительно уменьшена, если бы прежде приступа к сооружению дорог были устроены рельсовые, локомотивные, вагонные и другие заводы для всех железнодорожных принадлежностей, и тогда бы к нам действительно влились иноземные капиталы, мы бы продавали сто за сто бумаги (акции и облигации) готовых уже дорог, сооружаемых постепенно одна после другой, и получали бы за них золото, а вышло то, что в действительности к нам никаких капиталов не попало, наш государственный вексель (облигация с 5%-ной гарантией) брали со скидкою 30% с рубля, а нам платили за него рельсами, локомотивами, вагонами и т.п. с накидкою, вероятно, 20% на рубль. Само дело указывало, что надобно было спешить с устройством горной Уральской дороги, чтобы получать оттуда рельсы, железные мосты и прочее; а мы эту дорогу, отложив на самый конец, покрывали (о, ужас!) рельсами и железными мостами, привозимыми из Англии. На это остается сказать одно: Наполеон III, сидя в Гамской тюрьме, написал в своих записках, что вводимые в народную жизнь ложные экономические воззрения действуют сильнее баррикад на разрушение самых гранитных монархий в мире .

Но в это время, когда мы выписывали из-за границы все железнодорожные принадлежности, частная предприимчивость с упорным трудом образовала несколько железоделательных заводов (Струве, Полетика, Мальцов, Ухтомский, Губонин и др.), не встретивших того правительственного поощрения, которое могло бы укрепить их, по примеру Берлинского завода Борзига, доведенного до громадной широты в своих действиях посредством сознания правительством в этом заводе государственной силы.

Обращаясь к истории сооружения русских железных дорог, мы видим поразительное явление. Англичане получили предварительные концессии на дороги: Орловско-Витебскую до 100 тыс. и на Московско-Севастопольскую по 105 тыс. металлических за версту с 5%-ной гарантией правительства; но по обеим дорогам, через год, отказались от исполнения за невозможностью собрать акционерный капитал, несмотря на то, что в Севастополь, в придачу к ужасной ценности дороги, им предоставлялось, кажется, на 25 лет, право учредить порто-франко. Люди русские! Возрадуйтесь этому отказу и возблагодарите милосердие Божие, отвращающее от нас грешных беды и напасти.

Вскоре за отказом англичан М.Х. Рейтерн нашел возможность, посредством П.И. Губонина, построить железную дорогу от Орла до Витебска, и потом, посредством того же Губонина, с участием С.С. Полякова, от Курска до Севастополя почти наполовину дешевле английских цен и без всякого порто-франко. Возможность эта явилась оттого, что, не стесняясь статьями Свода законов, сочиненными прежде всякой мысли о железных дорогах и требовавшими сначала взноса акционерного капитала, а потом уже допускавшими займы по облигациям, были эти статьи повернуты одним концом кверху, другим книзу, т.е. сперва занимать по облигациям, а потом приступать к выпуску акций. А так как оказалось возможным построить многие дороги на один лишь облигационный капитал, то акции остались, вполне или частью, в руках учредителей в виде награды за их труд; а мы, жители русской земли, сели в вагоны и поехали, преисполненные благодарности за освобождение нас от прежней мучительной езды в почтовых телегах. Говорят, что мысль этого простого переворота производить прежде выпуск облигаций, а не акций принадлежит А.И. Колемину и П.Г. фон Дервизу; но как мысль эта введена в действие Рейтерном, то ее и надо признать его собственностью: потому что никакой министр не имеет времени и обязанности выдумывать новые приемы для осуществления разных промышленных начинаний, но вместе с тем только тот министр может что-либо созидать, который не душит заявленных ему полезных мыслей справками в старых законах, потерявших уже свое значение по приложении их к новым делам, и который не ставит себя в рамки раболепного служения губительному и мертвящему формализму.

Восьмой провал

Многие относят к крупной ошибке М.Х. Рейтерна акцизную систему с вина, составленную без всякого согласования с интересами земледелия; но это не совсем верно, потому что систему акциза измыслили и создали они, навязав ее России к исполнению, с замечательно гордою самоуверенностью в ее достоинстве, без предварительного совещания с известными земледельческими хозяевами. Вредные последствия этого самобичевания выразились в следующем.

Мы видели, что в экономической жизни России пошатнулись три главных устоя: денежный курс, народный кредит и сельское хозяйство. Шаткость этих устоев искривила все здание, по всем его линиям. Вдобавок к этим бедствиям, с введением акцизной системы, явилось право безграничного увеличения кабаков, отчего в течение последних 25 лет более двух миллионов крестьян пропили все принадлежности своего хозяйства и остались без лошадей и коров. Подтверждением этой горькой истины служат подворные описи, сделанные в некоторых губерниях и обнаружившие, что в лучших уездах Рязанской губернии у 1/6 части населения не оказалось ни скота, ни молока для детей. Введение однообразной акцизной системы для сбора дохода с винокурения переместило винокуренное производство на черноземную почву; а это перемещение, уменьшив число сельскохозяйственных винокурен в северных губерниях, повело сельское хозяйство на Севере к уменьшению скота, а землю - к лишению удобрения. Далее, не только северные винокурни, но и южные оказались подавленными влиянием вновь возникших громадных винокуренных заводов, имеющих характер спекулятивно-промышленный. Результат вышел самый плачевный: тысячи помещичьих усадеб разрушились, полевые земли за неимением удобрения остались невспаханными, а владельцы имений, лишенные крова и пищи, пошли скитаться по белу свету. Все эти печальные последствия могли бы не существовать, если бы с уничтожением откупов винокурение было как можно более размельчено, и тогда при каждой винокурне находился бы техник-слесарь, способный для установки и починки земледельческих орудий и машин, введение которых - без средств к ремонту - оказалось неприложимым к делу.

В настоящее время народная жизнь находится в самой гнетущей истоме от ожидания путеводных указаний. Вновь созданные земельные банки - дворянский и крестьянский - неоспоримо будут несколько полезны для тех дворян и крестьян, у которых имеются средства к жизни; но они были бы вполне полезны при взимании самых уменьшенных процентов, не более трех годовых. Впрочем, никакие банки не могут уже пособить ни тому крестьянину, который все пропил, и ни тому мелкопоместному помещику, который все выкупные свидетельства израсходовал на потребности домашней жизни. Быть может, эти слова покажутся преувеличенными и невероятными, но правдивость их подтверждается массой беспомощных людей, которые стучат в двери своих соседей, могущих им что-либо дать. Иные говорят: если пропился какой-нибудь мужик, то и погибай за свою вину. Но так как пропились два миллиона, теперь пропивается третий, а за ним пойдет четвертый, то уже тут нельзя махнуть рукой. Спасая пропившихся, мы спасаем себя, спасаем общий порядок.

В настоящих очерках я вовсе не намерен излагать проект питейного сбора и скажу лишь только то, что будущая система должна обновить помещичье хозяйство сооружением новых мелких винокурен и изобразить картину, представляющую стада коров, пьющих винокуренную барду, поля с массою удобрения, детей с горшком молока и мясное варево на крестьянском столе; словом, у всех трезвые и веселые лица, кроме кабатчиков, огорченных принятыми к сокращению пьянства мерами.

Мы всегда и во всем стремимся подражать Европе; но не понятно, почему в винокуренном производстве мы не хотим последовать примеру Германии, в которой для поддержки местного винокурения взимание акциза с вина имеет различные правила и размеры, соглашенные с условиями почвы. От этого в Германии на 45 миллионов жителей более 15 тыс. винокурен, а в России на 100 миллионов только 3 тыс., из которых 3/4 находятся на черноземной почве, не требующей удобрения. Исключение из этого положения составляет Остзейский край, который, как не входивший в черту откупной монополии, угнетавшей винокурение, имел возможность, за полстолетия до введения акцизной системы, обзавестись мелкими винокурнями и потом, при посредстве их, образовать громадные картофельные посевы. Полезные последствия мелких винокурен очевидны из следующих сравнительных цифр: Эстляндия имеет 143 завода, с производством 3,5 млн. ведер вина (40°), а Петербургская и Новгородская губернии 20 заводов, с производством 340 тыс. ведер. Эстляндия получает для винокурения со своих полей картофеля ежегодно 7,5 млн. пудов, а губернии Петербургская и Новгородская - только 160 тыс. пудов. Эстляндия, при населении в 350 тыс., по размеру своего винокурения может выкормить бардою ежегодно 35 тыс. быков; Петербургская - только 90, а Новгородская - 2400 голов, при двухмиллионном населении этих губерний, кроме С.-Петербурга! Вследствие этого Остзейский край, за полным удовлетворением себя мясным продовольствием, доставляет ежегодно на Петербургский скотопригонный двор до 10 тыс. быков, а сельское население губерний Петербургской, Новгородской и прочих едва может иметь от собственного хозяйства мясную пищу в дни разговения . Здесь нельзя не заметить, что во всех вопросах по займам и биржевым курсам мы руководимся указаниями заграничных мудрецов, не проявляя никакой своей мысли; в деле же сельскохозяйственном, наоборот, мы не хотим пользоваться полезными примерами Германии. Дело ясно: по займам и курсам являются к нам из-за границы ловкие проводники-пройдохи, а у сельского хозяйства их нет по совершенному отсутствию всякой в том со стороны Германии надобности.

Окончим настоящий провал таким заключением: течение народной жизни не может быть направлено на путь спокойствия и благоденствия никакими иными мерами, кроме полного и верного согласования экономических законоположений с нуждами и потребностями народа. Согласование это можно считать достигнутым только в том случае, если новые законоположения о винокурении и продаже вина доставят каждой усадьбе и каждой крестьянской избе, в особенности в 15 северных губерниях, возможность иметь сытный обед от плодородия своей земли и от мяса своего собственного скота. Все то, что не идет прямо к этой простой цели, идет против удовлетворения насущных потребностей русской жизни.

Девятый провал

При существовании крепостного права винокурение было предоставлено только дворянами, и совершенно понятно, что оно, таким образом, составляло необходимую принадлежность сельского помещичьего хозяйства, доставляя скотоводству барду, а полям - удобрение. Но знаменитые они, преследуя идею о равноправности, года через три по введении акцизной системы, нашли нужным сделать право на винокурение общим достоянием и забыли о том или, лучше сказать, вовсе не ведали, что при предоставлении каждому выкуривать хлебное вино, где он пожелает, винокурение сосредоточится только в губерниях черноземной почвы и почти совершенно прекратится в северных губерниях, что и воспоследовало. Этой мерою было отнято последнее сельскохозяйственное значение дворянских имений, и вместо мелких винокурен явились громадные винокуренные заводы в тех местах, где барда вовсе не нужна и где винокурение приняло характер промышленных спекуляций. Таким образом, интересы пашни, скотоводства, рынка по продаже мяса и других сельских продуктов принесены были в жертву ложной идее о винокуренной равноправности.

Но пора бросить общий взгляд на усиленную правительственную работу в течение пяти лет (1861-1866), имевшую по последствиям разрушение помещичьего хозяйства, иначе говоря, разрушение быта десятков тысяч семейств, получивших гораздо более других сословий высшее образование. Воздавая хвалу и вечную благодарность за уничтожение крепостного состояния, нельзя в то же время не признать обязанностью правительства поддержку помещичьего быта, имеющего неоспоримо полезное нравственное влияние на всех соседей, окружающих усадьбы дворян, т.е. на крестьян. Но вместо того, чтобы поддержать эти усадьбы каким-либо новым мероприятием при уничтожении крепостничества, были отняты от них и остальные права: кредит, выборы из среды себя местных администраторов и винокурение; и вдобавок ко всему этому все деревни были наполнены кабаками, в которых рабочий люд пропивал деньги и время, не думая о работе (разумеется, за условленную плату) на бывших помещичьих полях. И все это делалось - для разрушения дворянства - в правительстве, состоящем из одного только дворянства. Не понятно! Никто не поймет, как могло случиться такое лютое самобичевание, что дворяне довели дворян же до такого расстройства, которое заставило их в огромном большинстве бросить свои родные гнезда и идти скитаться по белу свету. Эти скитальцы были насильно, против их воли и желания, вытолкнуты из своих жилищ на путь недовольных, на такой путь, где утраченное понятие о привязанности к отечеству заменяется безнадежностью и отчаянием. Так как в этом разрушительном действии всего более участвовала акцизная система, а потому мы вводим в наше повествование особый отдел о бедствиях, порожденных этой системой.

Бедствия от акцизной питейной системы

Простая народная пословица гласит: у кого что болит, тот о том и говорит. Сознаюсь, что я очень много говорю о мелких сельскохозяйственных винокурнях и даже повторяюсь в изложении причин и обстоятельств, соприкасающихся винокуренному вопросу, но что же делать с болезнью сердца, страдающего желанием видеть в русском сельском хозяйстве массу мелких винокурен, без которых процветание сельского хозяйства немыслимо. Болезнь мою я не скрываю. У меня нет и не было никакой винокурни, ни большой, ни малой, и я, считая себя чуждым всякого пристрастия в этом деле, действую единственно по внушению моего внутреннего убеждения. На этом основании признаю небесполезным повторить здесь, в извлечении, разные доказательства о необходимости мелких винокурен, выраженные мною в заседаниях С.-Петербургского собрания сельских хозяев. Вот что было сказано, между прочим, в докладе моем 21 октября 1880 г .

Питательная сила, потребная для человеческого организма, лежит в земле, откуда ее возможно извлечь только посредством удобрения почвы, с перепашкою ее хорошими орудиями и с посевом добрых зерновых семян.

Семенных зерен у нас нет; мы их выпили. Слышу выражение удивления, как это могло случиться, что мы выпили зерновые хлеба? Отвечаю: существующая у нас система для сбора акциза с винокурения определила норму выхода вина из каждой четверти хлеба, предоставив право винокуренным заводчикам перекур вина сверх определенных норм обращать в продажу без платежа акциза.

Этот перекур доставил винокуренным заводам следующие премии:

Чтобы достигнуть перекура и получения 324 млн. руб., надобно было на всех винокуренных заводах стараться приобретать только одни лучшие сорта зерновых хлебов для размола их на муку, и, вследствие этого, полные, хорошо провеянные зерна употреблялись не на посев, а в квасильные чаны; для продажи же на рынок поступали низшие сорта зернового хлеба.

Вот каким способом мы выпили зерновые семена, отняв их у земли и, вследствие этой причины, большинство наших полей наполнилось сорными травами.

Если бы 324 млн. перешли из народного капитала к винокуренным заводчикам (по 1887 г . эта сумма, вероятно, составит полмиллиарда рублей), с условием поставить русское земледелие на прочную ногу, т.е. образовать всюду и преимущественно на Севере мелкие винокурни со скотопригонными дворами для откармливания быков, тогда эти миллионы представляли бы возвратный расход, а не награду от казны, выданную как бы за разрушение сельского хозяйства с истреблением зерновых семян. Да, это могло бы быть достигнуто, если бы 324 млн. попали в руки мелких сельскохозяйственных винокуров, но они, по несчастью, захвачены большими спекулятивными винокуренными заводами.

Доказательством того, как угасали у нас существовавшие до 1863 г . мелкие винокуренные заводы и на месте их возникали громадные, не сельскохозяйственные, а спекулятивно-промышленные заводы, служат следующие факты: в 1867 г . было винокуренных заводов в Империи и Царстве Польском 5011, в 1879 г . их имеется только 2752; но при этом выкурка вина увеличилась на 10 млн. ведер в год, считая в 40% крепости.

Обеспечение земледелия хорошими семенами составляет такую важную потребность, без которой все прочие мероприятия не имеют смысла, и потому винокурение должно поставить в то положение, которое не представляло бы заводчикам интереса похищать от земли лучшие сорта хлебов для помещения их в квасильные чаны. Для уничтожения этого хищения потребно отменить обязательные нормы выхода вина и взимать акциз с того количества, какое у кого выкурится. При этом правиле выйдет обратное действие: все низшие сорта хлебов пойдут на выкурку вина, а лучшие - на рынки для продажи, в пищу и на обсеяние полей . Конечно, на введение этого порядка встретится канцелярское возражение, что акцизной администрации будет труднее следить за учетом винокуренных заводов; но в этом еще нет такой беды, какую представляет потеря зерновых семян. Пусть лучше будет лишний труд акцизной администрации, чем уничтожение лучших сортов хлеба.

После семян вопросом первой важности оказывается удобрение полей, находящееся в зависимости от увеличения скотоводства, которое немыслимо без винокуренной барды, возможной к получению вблизи каждой деревни; но здесь мы опять встречаемся с акцизного системою, которая, имея однообразный во всей России акциз с вина, почти все винокурение северных губерний передвинула в черноземные губернии. Это передвижение произошло вследствие того, что оказалось выгоднее ввозить, положим, из Тамбовской губернии в Новгородскую, хлеб в виде спирта, так как куль хлеба весит девять пудов, а когда он обращен в спирт, тогда вес спирта, извлеченного из этого куля, составляет два пуда 30 фунтов . Выгодность привоза из черноземной полосы в северные губернии спирта, вместо хлеба, была давным-давно известна; но этот привоз графом Канкриным, как вредный для северных полей, был затруднен: он дозволялся каждый раз по особому разрешению министерства финансов и только в случаях неурожая в какой-нибудь северной губернии. Сверх того, северное винокурение, как средство, Дающее удобрение, поддерживалось графом Канкриным искусственно. Поддержка эта выражалась в следующем: во время управления министерством графа Канкрина и до 1863 г ., все потребное для северных губерний количество вина заготовлялось посредством казенного распоряжения. Это делалось так: положим, что для Тверской губернии нужно ежегодно 1,5 млн. ведер вина, на поставку 1/3 этого количества назначались торги по запечатанным объявлениям, на которых могли участвовать заводчики черноземных губерний, а 2/3 распределялись пропорционально между местными тверскими заводчиками без торгов с прибавкою этим местным заводчикам 40% к состоявшейся на торгах цене, при производстве их на первую треть.

Если для ограждения северного сельского хозяйства от подрыва его привозным вином следовать примеру Финляндии, то пришлось бы совсем запретить ввоз хлебного вина и спирта. Заметим здесь, что Финляндия не только не впускает к себе хлебного вина, но даже и мяса, чтобы поставить население в необходимость создать себе собственное мясное и винное продовольствие. Вместо этой крутой меры нам достаточно обложить дополнительным акцизом (примерно от полушки до одной копейки с градуса) вино, привозимое из черноземных губерний в северные. Одна полушка может быть установлена для губерний сопредельных с черноземного полосой, а копейка - для губерний отдаленных от этой полосы. В таком государстве, как Россия, при разнообразии почвенных и климатических условий, когда в один день, положим в марте, можно в одном конце государства замерзнуть в снежных вьюгах, а в другом - быть убитым молнией, нельзя установить без тяжкого стеснения для народа общие правила в виде однообразного акциза с вина.

Поклонники предвзятых теорий в вопросах экономических не раз засвидетельствовали свою благонамеренность: они искренно желают добра человечеству, но их взгляд основан, к сожалению, на изучении одних лишь иностранных сочинений. Они исследовали Европу; им, как говорится, и книги в руки; но они не видали скудной кладовой русского крестьянина, не бывали в его пустом хлебном амбаре, не подмечали, как в конце зимы раскрывается соломенная крыша для того, чтобы этою гнилою соломою поддержать существование изнемогающего от голода скота; они не осматривали скотных хлевов в апреле, когда коров, истощенных недостатком корма, поднимают кольями, чтобы поставить на ноги и вытолкать в поле. Если бы кто-нибудь из теоретиков потрудился осмотреть все это, то, нет сомнения, при их добросовестности, они сказали бы: "мы изучили прилежно многое, кроме того только, что нам нужно было изучить". Европейские экономические знахари, прежде чем признать за собою право участия в решении вопросов, касающихся общих интересов жизни, исходили пешком: немцы свою Германию, англичане - Великобританию, и перед их мышлением всегда во всей своей величине стояла самая суть дела, т.е. нужды и потребности местного населения.

Если при всей благонамеренности и даже при порывах добрых желаний у нас выходит во многом что-то нескладное и неприложимое к жизни, то причина этому лишь та, что корень нашего мышления по вопросам общего благоустройства происходит не из своей родной почвы. Самый громогласный порицатель нашего сельского хозяйства - степной бык, и об этом быке было где-то сказано мною следующее. Нет надобности доказывать то, что где мало скота, там мало и хлеба и совершенный недостаток в мясе. Мы надеемся в отношении мяса на Донские и другие степи и бездействуем на Севере, вовсе не задавая себе заботы об устройстве нашего экономического положения. Самый громогласный порицатель наших беспорядков относительно винокурения и сельского хозяйства, - это черноморский бык, шагающий 2000 верст с берегов Кубани на берега Невы, чтобы продовольствовать своим мясом петербургских экономистов с предвзятыми теориями. Бык этот может служить верным барометром нашего экономического положения. Когда он будет направлять шаги с Кубани к черноморским портам для ростбифов в Лондон, тогда экономический барометр будет выражать перемену к лучшему; т.е. выражать то, что на Севере имеется уже свое скотоводство; но когда и донской бык направится вместо Невы к Черному морю, тогда барометр покажет "ясно" и тогда мы будем, подобно Эстляндии, иметь свое местное мясо в каждой губернии. Вне этого барометра не существует никаких доказательств нашего сельского благоустройства: как бы мы себя ни превозносили в отчетах и какие бы ни приводили цифры, удостоверяющие наше благополучие, все это будет ложь, самообман, пока бык своими шагами в обратную сторону, т. е. к Черному морю, не засвидетельствует нашу экономическую зрелость.

Вредоносность вводимых в жизнь систем, без соглашения их с практикою, состоит главнейше в том, что системы эти своим однообразием, вроде одинакового акциза с вина для всей России, гнетут народную жизнь, требующую для экономического успеха различия в правилах, чтобы, например, для Вологды было сделано то, что ей потребно, а для Воронежа не делалось бы того, что полезно одной только Вологде. Если кому-нибудь из числа теоретических попечителей о наших нуждах придется проехать по Выборгской губернии, то просим их обратить внимание на тамошнее винокурение, породу скота, равно как на цену мяса, и убедиться в том, что благоустройство сельского быта достигнуто там только тем, что, при обсуждении сельскохозяйственных вопросов, решающие лица руководились соображениями местных жителей, не стесняясь никакими учеными мнениями. В противоположность этому, при проезде по Николаевской железной дороге чрез Любань, просим обратить внимание на разрушенный, недействующий винокуренный завод г. Стобеуса, находящийся возле самой станции с правой стороны дороги, по пути из Петербурга в Москву.

Если бы завод г. Стобеуса не был поставлен в бездейственное положение влиянием акцизной системы, установившей однообразный акциз для всей России, то завод этот откармливал бы на барде не только то количество быков, какое нужно для Любани, но уделял бы часть мяса и для петербургского рынка; а теперь наоборот: Петербург снабжает мясом, привозимым в него из степных местностей, не только Любань, но и ближайшие к ней станции Николаевской железной дороги: Чудово, Вишеру, Окуловку и другие, между ними лежащие, что ясно выражает, что пространство, облегающее Николаевскую железную дорогу, представляет собою голодную пустыню, по случаю отсутствия барды и скотоводства.

Мы указали на завод Стобеуса потому, что его видно из вагона; но есть тысячи подобных разрушенных заводов в северной полосе России, ниоткуда не видных. Разрушение это подорвало все наше северное земледелие: на пахотной земле не оказалось удобрения, а на столе крестьянской избы - полезного питания.

Выше этого мы указывали на процветание сельского хозяйства в Остзейских губерниях, достигнутое устройством мелких винокурен. Нам на это говорят: что же мешает нашим северным губерниям заводить у себя мелкие винокурни? Ведь подрыв со стороны черноземной полосы не вредит Остзейским губерниям, куда вино каждый может привозить; так почему же этот подрыв так страшен в северных губерниях?

Вот ответ: Остзейские губернии начали устройство мелких винокурен и картофельные посевы семьдесят лет назад. До 1863 г ., пока существовала откупная система, ни капли вина не могло быть привозимо из России в Остзейский край, и в это-то время образовались там сельскохозяйственные винокурни и картофельные посевы в полном размере, соответствующем объему местного сельского хозяйства.

Нельзя не пожалеть, что акцизная система, имеющая очевидные преимущества пред стеснительною системою откупа, система, развившая у нас водочное и пивоваренное производства и доставившая лучшую очистку вина, не была согласована с интересами земледелия. Откуп был тягостен для народного кармана, акцизная система истощила и обессилила почвенную силу северных губерний и вообще у всей России отняла и истребила зерновые семена.

Извлечение из доклада 1 ноября 1883 г . ,

Прошло три года с того времени, как я докладывал вопрос о невозможности ведения правильного сельского хозяйства вообще в России и в особенности в северных губерниях, без устройства мелких сельскохозяйственных винокурен. Ныне вопрос этот хотя и не вступил еще в права гражданства, но можно выразиться так, что он приближается к пути признания в нем необходимой основы благоустройства сельского хозяйства. В этом заключении нас убеждают отзывы сельскохозяйственных обществ, взгляды той части русской печати, которая серьезно относится к потребностям русской жизни, мнения многих господ землевладельцев, внимательно ведущих сельское хозяйство, и, наконец, та сочувственность к образованию мелких винокурен, которая выразилась в министерстве финансов желанием ознакомиться с подробностями этого вопроса, последствием чего образовалось и наше сегодняшнее заседание. Мы вправе сказать, что зерно показало первоначальный росток, и если при дальнейшем его росте оно будет защищено от бурь и непогод, то мы, быть может, доживем до полных всходов .

Бури эти, без сомнения, подуют из канцелярских сфер, порождаемые страхом и опасением, что всякое коренное преобразование в системе питейного сбора может уменьшить питейный доход.

Придавая, с нашей стороны, полнейшую важность не только сохранению питейного дохода в существующей цифре, но и признавая необходимость в дальнейшем его росте ввиду возрастающих потребностей государства, мы полагаем, что сохранность дохода зависит не от системы сбора его, а от самого потребления вина и от добросовестности лиц, наблюдающих за поступлением питейного сбора.

Здесь совершенно кстати будет сказать несколько слов о тех лицах, посредством которых собирается ежегодно более 200 млн. рублей акциза с вина, т.е., прямо говоря, об управляющих акцизными сборами. Все эти лица выражают в своих действиях полнейшую заботливость и честность. Самый переход от откупной системы к акцизной совершен ими без всяких затруднений и колебаний, доходы казны с первого же года стали увеличиваться и до сих пор продолжают постоянно возрастать. Затем, на всем пространстве России нигде не было никаких случаев хищения, и все мы, русские люди, вправе гордиться таким надежным составом главных акцизных деятелей, собранным не по формулярным спискам, а по предусмотрительному выбору, сделанному К.К. Гротом. С таким акцизным персоналом можно идти смело на всякое преобразование в сборе питейного дохода.

После сказанных мною слов я вправе ожидать замечания, вроде следующего: почему же, при отличном составе акцизных управляющих, помещичьи хозяйства, основанные на винокурении, рушились, семейства многих мелкопоместных помещиков, лишенных крова и хлеба, перешли в стан недовольных, а в деревнях и селениях появились массы пропившихся крестьян? На это ответ следующий: бедствия произошли от свойства системы, которая, будучи растением чужеядным, ни к чему иному не могла привести, как к экономической погибели; но это нисколько не уменьшает значения честного труда исполнителей, которые, не имея ни права, ни силы изменить основы системы, старались единственно о целости казенного дохода.

Но чего же недоставало в акцизной системе? Система эта пришла к нам из Европы, где она существует, не только не вредя сельскому хозяйству, но даже содействуя его развитию; а у нас вышло совершенно наоборот. Спрашивается: чего же у нас недоставало? Англия представляет собою высшее развитие сельского хозяйства при акцизной системе, и Германия то же самое; но у нас вредоносность системы, очевидно, произошла от того, что чего-то недоставало.

Да, недоставало безделицы - землеведения и народознания; недоставало знакомства с народными нуждами и потребностями. Мы Россию принимали, подобно Англии и Германии, за государство, тогда как Россия вовсе не государство, а вселенная. Разве есть другое на земном шаре подобное России пространство под одним скипетром, в котором, в один день, на одном конце можно замерзнуть, а на другом быть убитым грозой, в котором на одном конце живут белые медведи, а на другом расхаживают тигры, в котором на одном конце никогда не оттаивает земля, а на другом зреет виноград. И вот, когда эту вселенную, имеющую между белыми медведями и тиграми различные климатические и почвенные условия, нарядили в кафтан однообразной акцизной системы, то очень понятно, что при первом вздохе вселенной чужой узкий кафтан по всем швам лопнул, и мы очутились в разодранной одежде. Итак, в основе акцизной системы оказался пробел, заключающийся в том, что не было принято в соображение значение России, ее величина, разновидность климатических и почвенных условии, словом, все особенности России против других государств.

Германия не Россия, у Германии различие в климате и почве не так резко, как у нас; но и там существуют три системы питейного сбора, соглашенные с интересами каждой местности и ограждающие Восточную Пруссию, как более бедную часть государства, от подрыва ее со стороны винокурения в Баварии.

У нас не было этой дальнозоркости, и мы отдали все наши 15 северных холоднопочвенных губерний в подрыв винокурению, развившемуся с 1863 г . в черноземной полосе. Мы отняли у северной почвы удобрение и возможность откармливать скот и переместили скопление удобрении туда, где оно не нужно. Вот лохмотья, появившиеся на надетом на нас чужом кафтане, лохмотья, искалечившие жизнь многих тысяч семейств.

Неоспоримая польза мелких винокурен для сельского хозяйства ясно доказана размножением их в Остзейских губерниях.

Постоянно слышится возражение: кто же мешает в Петербургской и Новгородской губерниях завести мелкие винокурни? В сотый раз мне приходится на это отвечать, что мешает привозное из черноземных губерний вино, с которым не может конкурировать северное винокурение. Но возражатели простирают свои слова далее, говоря: почему же черноземное вино не подавляет своим привозом Эстляндию? Отвечаем: каждый торговец, кто бы решился привезти вино - положим из Тамбова в Дерпт - не найдет там никакого пункта для продажи его, так как ему не дадут права на открытие места продажи. Финляндия еще строже относится к этому делу: туда вовсе не дозволен ввоз хлебного вина и спирта. Одного сочувствия к устройству мелких винокурен недостаточно: их и теперь никто не запрещает строить; но они не могут возникнуть по невыгодности винокурения в северных губерниях. Надобно придать сельскохозяйственному винокурению доходность, и тогда мелкие винокурни быстро образуются. Доходность эта может быть усвоена или запретом привоза из черноземной полосы, или различными акцизами. Я останавливался на такой мысли, чтобы при существовании однообразного акциза выдавать, по окончании винокуренного года, часть этого акциза мелким винокурням обратно; но чтобы эта выдача не уменьшала ныне получаемый казною доход, то самый акциз возвысить на 1 коп. с градуса. Этою мерою можно бы было урегулировать интересы винокурения; но впоследствии явилась другая мысль, изложенная в передовых статьях "Московских Ведомостей", о заготовлении всего потребного количества вина правительственным распоряжением, и я, стремясь к согласованию винокурения с интересами земли и народа, без всякого пристрастия к собственным взглядам, нахожу, что означенный способ еще вернее обеспечивает возрождение мелких винокурен и представляет, без всякой пестроты в акцизах, полную возможность сделать винокурение повсеместно прибыльным, следовательно и Дающим возможность к увеличению скота и удобрению полей.

Говоря о вопросах экономических, следует проникнуться сильным сердечным стремлением к тому, чтобы горькое ощущение переживаемой нами постыдной приниженности, выражающейся в постоянном подражании чужеземному строю экономической жизни, заменилось новым всенародным чувством, ободряющим и одушевляющим наш дух, чувством государственно-народной гордости, основанной на успехах самосознательных мероприятий, и чтобы в то же время канцелярская самонадеянность покаялась в своих заблуждениях и освежила свои мысли духом смиренномудрия, способного почерпать законодательные ведения не из архивной пыли, а из живого источника жизненной струи, и тогда населяемая нами вселенная получит твердую способность встать на свои ноги и показать свой исполинский рост во всей его величине. Поспешим же эту способность засвидетельствовать в глазах всех обновлением и улучшением нашего сельского хозяйства, без которого мы не войдем в обетованную землю благоустройства. Но как только мы будем стоять на твердой почве экономического развития и будем руководиться во всех других своих действиях духом смиренномудрия, тогда нет силы, могущей сломить нашу силу. О, какое высокое положение, не проявляя никакой грубой силы, достигнуть всесветного сознания в том, что нашей силе нет ни конца, ни предела! Многим покажется, что я свернул в сторону со своей дороги, заговорив о государственно-народной силе при вопросе о мелких винокурнях. Нет, я на своей дороге. В течение настоящего столетия мы неоднократно видели, что сила крепостей и армий подвергалась поражению, а на стороне непобедимости были силы духа и мускульной крепости, и они-то стояли, как неприступная твердыня; но орудия этой твердыни невозможно укрепить без домашнего довольства (пирога и мясных щей), недостижимого при существующей ныне акцизной системе.

Во время крепостного права бывали редкие случаи отобрания у крестьян части удобрения на господские поля и части скота на господский двор, и от этого неизбежно страдали только отдельные крестьянские хозяйства; а со времени введения акцизной системы вся русская земля оказалась в отношении сельского хозяйства в крепостной акцизной зависимости, так как прекращение мелкого винокурения, последовавшее от однообразия акциза, отняло у скота барду, у крестьян – скот, а у полей - удобрение и, в добавок к этому, раскинутая по всей России сеть беспредельного количества кабаков уловила в них последние гроши, извратив, притом, развитием пьянства семейный быт и добрую нравственность. Эта взгляды и убеждения разделяются всеми; ибо горькие последствия пьянства очевидно выражаются на сельском хозяйстве землевладельцев, на производствах фабричных и заводских работ и на быте крестьян. После этого возможно ли такую вредоносную систему штопать какими-то заплатами в виде прибавления к ней новых параграфов? Такое штопанье при общем сознании бедствий, наносимых системою, выразило бы в нас, по меньшей мере, бесполезных говорунов; скажу более, выразило бы предательство, исполненное преступного бесчувствия и возмутительного хладнокровия. Да не будет так! Да не падет на нас этот позор! Те стенания, которые слышатся из каждой деревни о пропойстве, и те лишения холоднопочвенных губерний барды и удобрения, которые отняли у взрослых питание, а у детей молоко, должны нас подвинуть к решительному слову, т.е. к тому, что вся действующая акцизная система, с бесчисленными к ее уставу циркулярными дополнениями, не стоит никакой починки и должна быть сдана в архив вечного забвения; взамен же ее должна явиться система, соглашенная с интересами земли и народа, и согласование это должно выразиться фактически в согревании почвы северных полей удобрением и в появлении в крестьянской избе мясного приварка, доказывающего увеличение домашнего скота.

В заключение всего сказанного, считаю необходимым очертить желаемую картину со следующими видами.

На первом плане распаханные и удобренные поля северных губерний и выгоны с большим количеством скота, а на крестьянском столе - пропеченный хлеб, без примеси мякины, и мясное варево. То и другое может быть выражено избытком винокуренной барды, правильно по всему государству распространенной, и прекращением повсюду распивочной продажи вина, могущим отрезвить голову крестьянина и направить его мысли к семейному очагу, а руки к земледельческому труду.

На втором плане - несколько тысяч сельскохозяйственных помещичьих усадеб с водворившимися в них семействами, наслаждающимися блага-Ми полного сельского довольства.

На третьем плане - погружаемый в корабли хлебный спирт для отправки его за границу, выкуренный на промышленных больших заводах и отправляемый в увеличенном против нынешнего количества размере, вследствие установления облегченных для вывоза спирта правил.

Далее виден довольный своим обеспеченным положением заслуженный солдат, нашедший себе хлеб и приют при продаже вина в казенной винной лавке.

Фон картины освещается значительным улучшением биржевого курса, происходящим от правильной постановки питейного сбора, вывоза спирта за границу и от развития общего сельского благоустройства.

Затем в этой картине является только одно теневое место - это плачущий нынешний кабатчик.

Все вышеизложенные соображения о винокурении заключим знаменательными словами графа Канкрина, сказанными в сороковых годах. "Меня упрекают", - сказал граф, - "за то, что северным винокурам я прибавляю несколько миллионов рублей в год против цен, назначаемых заводчикам черноземной полосы. Это говорит незнание дела: ведь я делаю прибавку не заводчикам, а земле, чтобы не оставить ее без удобрения, а иначе содержание массы нищих будет стоить гораздо дороже этой прибавки".

Ныне уже исполнилось 25 лет с того времени, как государственная дальнозоркость графа Канкрина выразилась, к несчастью, на самой жизни, но мы, убедившись на опыте во вредных последствиях акцизной системы, продолжаем жить с этим злом 1/4 столетия (считая с 63 г .), не думая напрягать наше внимание на способы к устранению бедствий.

Еще одно слово. Заниматься в настоящее время рассуждениями о штопанье разных параграфов пагубной акцизной системы и придумывать к ней различные заплаты - значило бы не понимать важности переживаемого нами экономического расстройства. Повторим сказанное. Мы ни на минуту не должны отрешаться от мысли, что течение народной жизни не может быть направлено на путь спокойствия и благоденствия никакими иными мерами, кроме согласования экономических законоположений с нуждами и потребностями земли и народа.

Всякое собрание, со всеми его рассуждениями, минующее вышеизложенные цели и обсуждающее какие-то новые параграфы, изображает из себя бесполезное и утомительное водотолчение. Будем откровенны и скажем прямо: водотолчение это уже давно всех утомило и всем надоело, потому что многими опытами и десятками минувших лет доказано, что оно не имеет не только никакой жизненной силы, но, составляя напрасную трату времени, всегда порождает законопроекты, угнетающие народную жизнь.

В самом начале этих воспоминаний было сказано, что если бы не существовало у нас пережитых нами экономических провалов, то Россия по своему внутреннему богатству стояла бы на первой степени европейской финансовой силы. Теперь, сосредоточившись на девяти описанных мною провалах, дозволяю себе сказать гораздо сильнее, а именно: если бы этих провалов не было, Россия владела бы, на правах полного хозяина, денежным рынком всей Европы, т.е. была бы тем, чем подобает ей быть по ее народонаселению и объему русской земли.

Представим себе, хотя мысленно, то великое значение, которое нам было, так сказать, на роду написано и неоднократно указываемо русской народной мыслью и которого мы непременно бы достигли, если бы обновляли экономическую жизнь нововведениями, заимствованными прямо от жизни, не сбиваясь с действительного пути на какой-то извращенный путь, т. е.:

— если бы мы жили на медную гривну, а не на серебряный рубль, развивший в нас вредную похоть к расходам;

— если бы мы избежали Крымской войны, предотвратив ее сооружением в 40-50 годах железной дороги из Москвы к Черному морю;

— если бы мы не надевали насильно на крестьянское и рабочее население линючей и непрочной ситцевой ткани и, вместо платежа денег за хлопок, направили бы эти деньги не за границу, а в избу земледельца за домашний лен;

— если бы мы не омертвили Сибирский тракт разрешением ввозить чай по западной границе и продолжали бы получать этот чай в Кяхте, посредством размена его на произведения наших фабрик, не расходуя на покупку чая монеты;

— если бы мы, в 1857 г ., вместо сооружения Варшавской дороги, начали нашу железнодорожную сеть с замосковных дорог и сберегли тем сотни миллионов, потраченных за границей по случаю обесценения наших бумаг;

— если бы мы, не слушая внушений пресловутых они, не уничтожали бы опекунских советов и не разоряли бы землевладельцев лишением кредита;

— если бы мы, прежде приступа к сооружению железных дорог, образовали у себя рельсовые, локомотивные и другие заводы, нужные для железнодорожного дела, и не бегали бы за каждой гайкой за границу;

— если бы мы однообразием акциза с вина не убили бы сельскохозяйственного винокурения и безграничным открытием кабаков не спаивали бы народа;

— если бы мы не ослабили в дворянских имениях сельскохозяйственного винокурения посредством данного права всем сословиям устраивать спекулятивно-винокуренные заводы, и т. д. и т. д.

Подводя итог всеем этим если, интересно знать, какою бы цифрою потерь он выразился? Совершенно безошибочно будет сказать, что итог этот, когда бы можно было его сосчитать в цифрах, оказался бы слишком вдесятеро против той контрибуции, которую взяла Германия с побеждённой ею Франции в 1870 г .

Вот куда ушло богатство России, вот отчего образовалось наше обнищание!

Десятый провал

Описываемый провал, получив свое начало прежде 1856 г ., продолжает и доныне угнетать нашу жизнь самыми разрушительными последствиями. Он состоит в том, что знаменитые они как будто сговорились с нашими западными завистниками и стали соединенными силами, в речах, в печати и, наконец, в государственных воззрениях, проводить идею, придавая ей значение какого-то догмата, о невозможности верховной власти разрешать - без потрясения финансов - печатание беспроцентных денежных бумажных знаков на какие бы то ни было производительные и общеполезные государственные потребности. Известно, что в основании этой проповеди лежало в Европе желание ограничить силу власти и поставить ей в денежном вопросе известную преграду для предотвращения войны, чего на деле достигнуто не было: потому что во время военных действий всякие ограничения исчезали и выпуск бумажных денег появлялся в том количестве, какое необходимо было для покрытия военных издержек. Мы видели, что вышеозначенное научное правило не могло задержать и у нас появления бумажных знаков ни в Крымскую, ни в Восточную войны; но потом, по водворении мира и спокойствия, безусловное соблюдение этого правила ложилось на народную жизнь самым угнетающим образом.

Для выяснения всех гибельных последствий этого провала необходимо войти в многостороннее обсуждение всех причин и обстоятельств, низвергнувших нас в глубокую пропасть безвыходных затруднений.

После Крымской войны мы никак не решались строить железные дороги на беспроцентные бумажные деньги, несмотря на то, что народная жизнь принимала их в полном рубле и с полным доверием, и мы бы могли платить этими деньгами за все земляные, каменные, плотничные и т. п. работы. Мы бы могли на эти деньги построить дома, у себя, все нужные для железнодорожного дела заводы; но мы, неизвестно зачем и почему, не решались отступить от исполнения чужеземного догмата, вовсе не подходящего к образу всероссийского правления, и всецело подчинились указаниям заграничных экономических сочинений. Мы имели ложную боязнь, что при значительном выпуске бумажек наш рубль сильно упадет, и потому пустили в ход на иностранные биржи наши векселя с 5% интересов, т. е. облигации железных дорог и других займов, и отдавали их с уступкою более 30%. Что же вышло? Наш рубль все-таки упал на 40%. Если бы это падение случилось (при постройке железнодорожной сети, без займов, посредством беспроцентных бумаг) даже более чем на 40%, то наше положение было бы в тысячу раз лучше теперешнего, потому что мы не были бы угнетены долгами и не были бы обязаны платить ежегодно 260 млн. процентов за сделанные займы. Теперь, не достигнув поддержки ценности рубля, мы взвалили на народную спину такой долг по платежу процентов, который поглощает целую треть из общего итога государственных приходов, упадая ежегодно в размере около 8 рублей на каждое взрослое мужское лицо. Вот вам и теория, вот вам и плоды каких-то иностранных учений и книжек! Такое великое умопомрачение только и можно объяснить тем, что если Бог захочет наказать, то отнимет у людей ум. Самый простой поселянин понимает, что беспроцентный долг легче, чем требующий уплаты процентов, и притом еще долг заграничный с такими тяжелыми условиями, чтобы уплачивать его металлическими деньгами по векселям (облигации), проданным со скидкою 20 или 30% и с ответственностью за курс не при займе существовавший, а за курс того дня, в который будет произведен платеж. Итак, извольте-ка теперь тянуть лямку платежей, в которую запряжена русская жизнь лжемудрою теорией на целые полвека, без всякого с ее стороны ведома. Займы такого губительного свойства можно сравнить только с займами некоторых прапорщиков прежнего времени, которые проматывали состояние своих отцов и тем казнили сами себя, а наши заграничные займы казнят всех нас, с мала до велика.

Нет, нельзя допустить такой мысли, чтобы деятели, создавшие означенную кабалу, уже до такой степени были непрозорливы, что не сознавали вредных и совершенно очевидных последствий своих действий. Тут лежало другое руководящее воззрение, и мы попробуем подойти к раскрытию его.

Все то, что было отяготительно русскому правительству и народу, было желательно Европе, потому что всякое наше оскудение усиливало европейское влияние на Россию. Европа постигала, что верноподданная Россия, преданная в глубине души безусловному исполнению царской воли, всегда готова двинуться всюду, по первому с высоты престола мановению; а дабы положить этой силе преграды и затруднения, надобно было сверх других экономических козней связать нам руки, т. е. подчинить правилу, что, вместо простых денежных знаков, можно выпускать только процентные бумаги с продажей их на европейских биржах, дабы этим способом постепенно вовлекать нас в неоплатные долги, а верховной русской власти противопоставить власть Ротшильдов и других заправителей биржевого курса и сделать из этого курса политический и финансовый барометр для определения русской силы; показания же барометра заимствовать из бюллетеней иностранных бирж, находящихся в распоряжении противников нашего преуспеяния. В этой интриге они явились горячими пособниками, затрудняя царскую мысль и волю во всех ее стремлениях к созиданию русского благоустройства на свои домашние средства; словом, они возродили власть принципов и подчинили им боготворимую русским народом его исконную святыню.

Свершилось! Мы разорились, обеднели и погрязли в неоплатных долгах, а влияние Европы стало нас придавливать самою ужасною тяжестью - тяжестью благоволения. И пошла русская жизнь, кое-как путаясь с нога на ногу, с поддержкою ее милостивыми благодеяниями европейских банкиров, которые до того вошли во вкус порабощения нас своей денежной силе, от нас же ими заимствованной, во все время всех предыдущих провалов с 1837 г ., что при последних займах, как было это слышно, требовали уже обязательств от русского правительства о невыпуске денежных беспроцентных бумаг. Как ни тяжело наше настоящее положение, но если бы мы могли, наконец, сказать сами себе, что обеднение наше раскрыло нам глаза и дало истинное понятие о всех наших провалах и, главное, о причинах, их породивших, тогда бы русская земля нашла в себе средства к выходу из всех окружающих ее затруднений. "Спасение наше дома, в своей земле" (слова М.П. Погодина). И кто ведает непостижимые судьбы Всевышнего? Кто знает, что переживаемое нами угнетение не есть ли путь к нашему вразумлению и возрождению, путь к переходу в ту светлую область соединения мудрой царской воли с народным смыслом, где уже никакие они не будут в силах вносить в народную жизнь ядовитых измышлений?

Следовало бы, прежде чем придти к мысли о невозможности печатать беспроцентные бумажные деньги, определить, сколько для всей русской жизни нужно вообще денег, чтобы можно было расплачиваться ежедневно за труд рабочих по сельскому хозяйству и фабричному производству и т. д.; потому что при неимении монеты, исчезнувшей по случаю прежде изложенных провалов и предательских тарифов, надобно, чтобы были, по крайней мере, в потребном количестве бумажные знаки ценности. Затем следовало бы принять в соображение наши расстояния, например: Кавказ - Архангельск, Иркутск - С.-Петербург, Москва - Ташкент, Варшава - Амур и т. д. У нас никакого исчисления по этому основному вопросу еще никем не сделано, и мы сами не знаем, много или мало у нас денежных знаков, и скорее надобно думать, что их мало, по тем затруднениям, какие повсюду встречаются в денежных расчетах. Безусловные поклонники чужеземных правил, не входя ни в какие подробности и не исчислив размера нужного для крайних надобностей количества денег, громогласно вопиют на всякие лады о невозможности выпуска бумажных знаков, для какого бы общеполезного и выгодного государственного дела они ни понадобились. Голоса эти слышатся с 1856 г ., после которого к России присоединились умиротворенный Кавказ и затем Амур, Ташкент, Каре и Батум, породившие новую потребность в оборотных денежных средствах. Но финансисты ничему этому не внемлют, ничего знать не хотят и продолжают петь свою песню и единично, и хором, в домах, в комитетах и на распутьях. В период времени от 1860 до 1875 г ., все стояли за невозможность выпуска, и даже самые патриотические люди, Ф.В. Чижов и И.К. Бабст, принадлежали к этому же воззрению, и в целой России, в обществе и печати, раздавались только три голоса, желавшие для постройки железных дорог появления беспроцентных железнодорожных бумаг, вместо разорительных процентных займов за границею. Это были М.П. Погодин, А.П. Шипов и АА. Пороховщиков; но их за этот взгляд называли не только отсталыми, но и юродивыми.

Здесь кстати будет рассказать следующее событие. Чижов и Бабст начали издавать в 60-х годах "Вестник промышленности"; имена их были настолько звучны, что редакция журнала "Экономист", издающегося в Брюсселе, обратилась к ним с просьбою о присылке в Брюссель молодого человека, знающего русский и французский языки, для перевода статей из "Вестника промышленности" в бельгийский экономический журнал, каковая просьба и была удовлетворена. Через год после этого Чижову пришлось быть в Брюсселе и посетить редакцию "Экономиста", где обратились к нему, как он мне рассказывал, с просьбою взять от них обратно русского юношу. На вопрос Чижова, почему этот юноша им не нравится, отвечали, что юноша очень хорош, но что экономические статьи "Вестника промышленности" не заслуживают перевода на французский язык, потому что в них нет ничего своего, доказывающего силу русского самовозрождения, и все вертится около давно известных европейских взглядов, во многом уже отживших свой век. Вот какой взгляд выразила западно-экономическая литература на те иностранные воззрения, пред которыми мы раболепно преклонялись.

Если бы мы построили железные дороги на свои бумажные деньги и не состояли в обязанности никому платить процентов, то разве бы не могли ежегодно обращать чистый доход от дорог на погашение выпущенных бумаг и тем самым производить изъятие их из обращения? Изъятие это совершилось бы гораздо скорее, чем теперешние погашения заграничных займов, потому что не было бы надобности оплачивать потери реализации и биржевого курса, равно и процентов по займам. Да, мы могли бы спасти себя от задолженности; но мы хотели в глазах Европы быть ее покорными учениками, мы считали это за особую честь и не смели заикнуться о выходе на свой собственный путь, предпочитая лучше увязнуть по самое горло в долгах и завязить в эти долги несколько будущих поколений, лишь бы только Европа признавала нас достойными своей приязни. Сыграв таким образом, что называется, в дурачки, мы не приобрели ни малейшей привязанности к себе со стороны Европы, как это показали последствия. Скажем несколько слов вроде азбучных прописей: привязанность составляет плод уважения, а уважение принадлежит только тому, в ком видят самостоятельность мысли и действия.

Мнимая необходимость делать заграничные займы объяснялась, между прочим, мнимым человеколюбием, дабы народ, при выпуске домашних бумаг, не имел убытка от падения цены русского рубля, до чего, впрочем, народу нет никакого дела, потому что он за границу не ездит и с курсом никакой связи не имеет, а между тем теперь вся тягость по уплате внешних займов упала на народную жизнь в виде многоразличных новых налогов, возникших в последнее время. Кроме вышесказанных причин, действиями наших финансистов руководило желание изобразить из себя единственных и необходимых людей, знающих какую-то финансовую науку, которой якобы никто, кроме них, не знает.

Напущенный на нас туман под вымыслом науки со всею его запутанностью заставляет многих предполагать, что финансисты уподобляются алхимикам, знающим секрет философского камня, и что поэтому надобно во всем подчиниться их воззрениям, а камень этот, в то время, пока мы еще не погрязли в заграничных долгах, был самый простой: приход, расход, с устранением всего излишнею и ненужного, а затем остаток или недостаток, с покрытием последнего пропорциональною на всех раскладкою, сообразно средствам каждого. Хотя эта раскладка далеко не составила бы и половины той суммы, которую теперь надобно платить народонаселению по заграничным займам, но разве можно было такую простую мысль вдолбить в головы финансистов, зараженных каким-то высшим европейским прогрессом!

Между этим простым, так сказать, мужицким взглядом и якобы научным воззрением финансистов существует непроходимая пропасть, такая бездна, что с одного берега на другой никогда нельзя докричаться. Сколько раз случалось, что на одном берегу ревут от пропойства по причине безграничного открытия кабаков, а на другом радуются возвышению дохода от питейного сбора; на одном берегу пустеют тысячи помещичьих усадеб от закрытия мелких винокуренных заводов, гибнет скотоводство, производя разрушение сельских хозяйств от недостатка удобрения, вследствие чего семейства помещиков лишаются крова и средств к жизни, а на другом берегу, для снискания благоволения Европы, Перрейры и Уайненсы получают миллионы от русской, благодетельной для них, казны и т. д.

Но, обращаясь опять к тому же непременному желанию финансистов прибегать к заграничным займам, нельзя умолчать, что правило, не допускающее выпуска бумажных денег, образовало, наконец, целую секту своих последователей: к нему пристали все биржевики, усматривая в операциях по займам наживу, и все, желавшие заявить себя европейцами.

Ввиду весьма вероятного возражения со стороны секты, вроде того, что печатание денежных знаков, если раз оно допущено, не будет иметь предела, на котором бы могло остановиться, и что тогда все денежные обороты могут подвергаться сильному колебанию, - допустим, что это замечание полновесно; но справедливость его не представляется безусловною, потому что потребные для сооружения железных дорог и вообще для образования производительных предприятий знаки ценности могли бы быть выпущены не как деньги, а как бумаги от Государственного банка на известный срок, с определенным погашением их. Никто не станет утверждать, что возможно печатать столько денежных знаков, сколько бы ни вздумалось (мы этого и не говорим), но тем более нельзя занимать на счет народа за границей, когда сам народ с полным доверием и желанием готов за свои домашние беспроцентные денежные знаки ценности кредитовать правительство своим трудом во всех видах этого труда. Перейдем к примеру, если бы мы, при начале сооружения железных дорог, выстроили на свои средства, положим, 500 верст и выпустили бы на этот предмет примерно на 40 млн. рублей денежных знаков, то неужели бы от этого наш рубль за границей упал на 45%, как это случилось теперь? Будем разъяснять далее. Употребив 40 млн. на означенные 500 верст и доказав посредством гласных отчетов, что эта сумма приносит доход, мы бы могли такое предприятие, созданное доверием народа к правительству, выразить в облигациях, с обращением их в продажу за границей без всякой уступки из нарицательной цены облигаций. Таким образом, доверие народа к царским денежным знакам исполнило бы свою полезную финансовую службу для блага отечества гораздо выгоднее жадных к наживе иностранных капиталистов. При этом самая продажа бумаг, представляющих собою уже не проект сооружения какой-либо железнодорожной линии, а действительно существующее доходное имущество, была бы совершаема без того унижения, которое переживала Россия, делая скидку 30% с рубля при продаже облигаций еще только предположенных к устройству дорог. Само собою разумеется, что продажа за границей железнодорожных бумаг, выражающих уже устроенное предприятие, доставила бы нам наличные деньги, которые образовали бы верное и скорое средство к изъятию из обращения выпущенных нами бумажных знаков. После такой первой операции мы бы приступили к сооружению вторых 500 или 1000 верст на том же основании, и точно так же, изобразив эти вторые дороги в новых бумагах, продали бы их за границей без всякого труда; потому что там существует, по случаю избытка капиталов, постоянное стремление к приобретению верных 5% бумаг по цене гораздо высшей их нарицательной стоимости. При такой системе действий не мы бы обивали пороги у банкиров, а они бы стучались в наши двери; они бы искали возможности приобрести наш интересный товар, следовательно наше финансовое и политическое значение не носило бы на себе характера убожества и бедности. Идя таким разумным путем согласования государственных потребностей с доверием народа, государство росло бы силою взаимного действия вместе с народом, и мы получили бы за все наши железные дороги наличные деньги, приток которых поддержал бы наш курс гораздо вернее, чем злополучный размен золота, в количестве ста миллионов, бывший, кажется, в 1863 г ., на наши кредитные билеты. Все это золото ушло за границу, а на русской жизни образовалась одна лишь насильственно наложенная на нее тягость по уплате сделанного для этой операции займа.

Означенный размен существовал более шести месяцев, и никто из русских капиталистов не заявил желания воспользоваться променом кредитных билетов на золото, которое приобреталось одними лишь биржевиками и опять уходило за границу. Странно то, что этот очевидный пример не убедил наших финансистов в полном доверии русского народа к денежным знакам правительства, и они по прежнему упорно стояли на своей мысли о невозможности выпуска беспроцентных бумаг. Во время этого размена финансисты проповедовали нам какое-то экономическое зловерие в таком роде, что золото подобно воде распределяется между всеми государствами, так сказать, ватерпасно, и если сегодня от нас оно сделало отлив, то оттуда, где в нем почувствуется избыток, оно обратно потечет к прежнему исходному пункту, но на деле оказалось совсем не то; мы более четверти века напрасно ждали обратного прилива и убедились в том, что события оправдали вполне русскую пословицу: что с возу упало, то пропало.

Возвращаясь к тому, что дороги, выстроенные на свои денежные знаки, стоили бы гораздо дешевле, потому что на ценность их не упали бы уступка 30% с рубля при реализации и проценты, платимые со дня выпуска облигаций, нельзя не вспомнить того, что простой механизм сооружения дорог на свои средства был отброшен и осмеян финансистами потому только, что в их головы внедрилось непреклонное упрямство не допускать действий, основанных на возможности самовозрождения, и в силу этого разрушительного мнения дело было до того осложнено чужеземными теориями, что перед глазами властных лиц стоял какой-то идол европейского кознодействия, которому с раболепным унижением приносилась в жертву всякая полезная русская мысль, со всеми ее указаниями и сердобольными помышлениями.

Неужели можно подумать, что русский человек не настолько смышлен, что выпуск бумажных денег для предприятий, не могущих давать дохода, не признал бы сам своим умом действием разорительным для отечества? Какое заблуждение думать, что русское народное доверие к бумажным знакам, предназначенным единственно для полезного и производительного употребления, выражает в себе недостаток финансовых взглядов! Нет, тут вышло бы на деле совсем другое; сооружая дороги на свои средства, мы не настроили бы таких линий, которые обречены теперь на вечный убыток; мы не сделали бы этого потому, что были бы обязаны всякую затрату на железные дороги оправдать пред Россиею доходностью дорог, несмотря на наше бесцеремонное и даже дерзостное обращение с русским народным мнением. Теперь наши железные дороги можно разделить на четыре разряда: 1) коммерческие, 2) стратегические, 3) личные и 4) лишние. Состоя в обязанности выразить по каждой дороге ее доходность, мы вместо восьми линий, построенных к Волге, ограничились бы пятью линиями и давно проложили бы дорогу в Сибирь, связав Волгу с сибирскими реками и сообщив через эту связь наибольшую доходность всем дорогам от развития торгового движения; теперь же мы не имеем ни одной линии за Волгу, кроме Оренбургской, которая, упираясь в Башкирскую песчаную степь, открыта только в 1878 г . Таким образом, не имея убыточных линий, мы бы не навязали государственной росписи тягостного расхода по оплате этих убытков, всецело упадающих на народные сбережения.

Сооружение железных дорог отнимает у местных жителей все заработки по провозу грузов, возмещая, конечно, эти потери общим развитием промышленности; но когда строятся дороги убыточные, тогда народ страдает уже вдвойне, как от потери своих заработков, отнятых железною дорогою, так и от тягостной необходимости погашать государственные долги, порожденные займами на устройство дорог двух последних категорий, т.е. личных и лишних.

Давно подмечено лучшими мыслителями, что русская жизнь имеет два течения: одно правительственное, а другое - народное. В доказательство этого приведем удивительный пример. В 1839 г . введена серебряная единица; но народная жизнь десятки лет продолжала идти во многих местах по старому счету, т.е. на ассигнационный рубль. Через 30 лет после введения крупной единицы во всех местностях, где мы начали строить железные дороги, при появлении железнодорожных инженеров и агентов по отчуждению земель, оказалось, что народ живет еще на прежний, дешевый рубль, не усвоив себе переложения на серебро. Это обнаружилось при толкованиях владельцев земель с агентами в определении цен за отчуждаемые земли. В Урюпинской станице Войска Донского требовали с железнодорожников по рублю за курицу, и когда отдавали казакам рубль серебра, то они давали сдачи 70 копеек. Даже и теперь есть местности, где еще не привился к народной жизни замудрованный счет на какое-то серебро.

Покойный директор горного департамента В.К. Рашет, отлично знавший Урал, как Управлявший некогда заводами Демидовых, тотчас после Крымской войны представил ко всем властным лицам проект сооружения Уральской горнозаводской железной дороги с ясными доказательствами необходимости построить эту дорогу прежде других линий, Дабы воспользоваться недрами Уральского хребта для выделки рельсов и прочих принадлежностей железных дорог. Более 15 лет Рашет хлопотал о приведении своей мысли в исполнение, но стену равнодушия пробить не мог и в 70-х годах умер. В.К

Цифры заимствованы из "Ежегодника министерства финансов", выпуск X, из "Берлинского Вестника о спиртовой промышленности" и из "Известий С -Петербургской городской думы". В.К.

В Германии существует закон, воспрещающий хорошие сорта хлебов употреблять на винокурение. В.К.

Надежда эта оказалась напрасною. Никаких новых ростков не вышло, система осталась та же с накидкою на нее разных заплат, а все бывшие совещания и рассуждения были затеяны с предрешением не делать никаких коренных изменений; следовательно, характер совещаний изобразился в одном лишь бесполезном многоглаголании; короче сказать, вышло водотолчение и пустоцвет, так что после 1883 г . прошло еще три года, а сельское хозяйство все еще находится без барды, а поля без удобрения. В.К..